Фридман Селия. Восход черного солнца

   Ксанди неслись, как ветер. Лошади же едва плелись, как очень уставшие, полностью обессилевшие животные, которым по горло уже хватило землетрясений, и водопадов, и долгих поездок без отдыха, и которые не падали только потому, что им не позволяли оставаться на одном месте столько времени, чтоб успеть упасть. Не спасало и то, что Сензи с Сиани щадили своего скакуна и что Дэмьен — весьма крупный мужчина в начале путешествия — теперь весил вдвое меньше, чем его собственная промокшая одежда. Зато они лишились четвертого всадника.
   Дэмьен взглянул в небо, на громадную белую хищную птицу, что парила высоко над ними, и почувствовал холодный, незнакомый, благоговейный ужас. Не верилось, что рожденный во плоти может менять облик, но он видел это наяву, и память леденила его кровь больше, чем холод ветра и речной воды. Воспоминание вставало перед ним против воли: внезапно распустившееся переливом алмазных граней ледяное пламя, слепящее до слез; человеческая плоть растворилась в нем, как в облаке кислоты, человеческие черты закружились, как в водовороте, — и вот из ослепительного однородного сгустка, из самого сердца пламени взметнулись белые крылья, унося новое тело Охотника в лунное небо. Но не превращение заставило кровь Дэмьена свернуться льдом в жилах и даже не воспоминание о том, как человеческое тело растворяется перед его глазами. Всего лишь взгляд на лицо Тарранта в последний момент перед тем, как он вверил свою жизнь земному Фэа. Полная отрешенность, полное подчинение — и след боли и страха такой силы, что Дэмьен до сих пор дрожал, вспоминая это лицо.
   «Я бы этого не вынес, — думал он. — Даже за всю власть мира. Никто в здравом уме этого не вынесет».
   Но вот он, Охотник, немыслимо, неукротимо парит высоко над ними. Время от времени воины-ракхене поглядывали на него, и опушенные мехом глаза сужались. С вызовом? Со страхом? Не стоило пренебрегать последней возможностью. Маленькому отряду Дэмьена требовалось получить хоть какое-то преимущество над этими существами — и если ракхи решат, что Таррант — человек, которого надо бояться, — оно и к лучшему.
   «Он подкормится и этим страхом. Станет только сильнее. — Дэмьен ожесточенно кивнул. — Ну и Бог с ним».
   Под дробный стук копыт проносились мили плоской земли, вязкого чернозема, омертвелых остатков летнего изобилия. Местами бурая густая трава была так высока, что ноги лошадей застревали в ней, погружаясь по самые колени, местами она редела, когда гранитное основание подступало близко к поверхности, и тогда они неслись быстрее, разбрызгивая черную грязь. Дэмьен закутался поплотнее в толстое шерстяное одеяло, которое вытащил из тюка. Оно не очень-то грело, но хотя бы укрывало от ветра его промокшие волосы и одежду. «Еще немного, — уговаривал он себя. — Телесное тепло легко заклясть, если только оставаться неподвижным. Ничего непоправимого не произошло, и ты легко поправишь дело, если только тебе позволят Творить». Но не похоже было, чтоб позволили, а сухая смена одежды плыла теперь в Ахероне, на полпути к Змее, привязанная к крупу его лошади.
   Таррант первый заметил стоянку ракхене и издал пронзительный скрежет, предупреждая своих спутников, пока сам снижался кругами, наблюдая за их прибытием. Секундой позже передний ракх отцепил с пояса рог, украшенный красивой резьбой, и подул в него, видимо объявляя тревогу в лагере. Ракхене плотной группой окружили людей, острия копий касались конских боков, так что лошади вынуждены были остановиться. Через несколько минут Дэмьен увидел, что навстречу едет другой отряд — гривастые воины крепко сжимали оружие, точно им не терпелось пустить его в ход. Пока отряд приближался, встречавшие их ракхи сверкали глазами на подъезжающих людей, и вожаки обеих групп сердито переговаривались. Но когда вновь прибывшие увидели, что руки Дэмьена и двух других людей не связаны, их голоса просто задрожали от ярости. Стражники отвечали с вызовом, и Дэмьен догадывался, каковы их аргументы — люди обезоружены, изранены и обессилены, они потеряли двух лошадей из трех — какой вред они могут принести? Наконец, сердито кивнув, глава второй группы согласился пропустить их в лагерь. Его товарищи галопом поехали вперед, вероятно, чтобы предупредить поселенцев о прибытии воинов.
   Громадная белая птица, спустившись пониже, летела впереди: предостережение для воинов-ракхене, знак поддержки для трех людей. Вопреки своему страху Дэмьен улыбнулся.
   «Вот не думал, что буду так рад знать, что ты под боком, сукин ты сын».
   Они подъехали к вершине пологого холма, покрытого густой вянущей травой; ноги лошадей путались в стеблях. Отсюда уже видно было стойбище ракхене — ряды палаток и легких навесов, что тянулись насколько хватало взгляда. Между примитивными строениями бродили ксанди, не стреноженные и не привязанные. Несмотря на поздний час, народу вокруг было много, и все занимались дневными делами, как будто солнце еще стояло высоко в небе. Всюду носилась детвора, маленькие золотистые фигурки появлялись в лунном свете и исчезали, голые, как и ксанди, которые добродушно уступали им дорогу. Взрослые ракхи готовили еду, мастерили оружие, сидели вокруг сильно заглубленных костров с чашами дымящегося питья в руках, издавая звуки, что должны были означать веселье. Там были воины-ракхене, подобные стражам отряда Сиани, широкоплечие, пышногривые самцы, чьи шевелюры украшали блестящие безделушки, вплетенные в мех; тонкие женщины, закутанные от шеи до лодыжек в великолепные одежды — поверх их накидок каскадами свисали ожерелья. Там были и другие женщины, демонстративно обнаженные, чьи немногие, тщательно подобранные украшения лишь подчеркивали полные округлые груди, чувственную полоску обнаженной безволосой кожи, что спускалась по всей длине их живота, боков и бедер, которыми они покачивали, прогуливаясь, и это было экзотично и вместе с тем знакомо: не подвластный времени танец сексуального соблазна. Были и такие, чьи платья или повадки выглядели чем-то средним между этими двумя группами, но они пробегали слишком быстро, чтоб Дэмьен мог их разглядеть. Каста? Род? Какую модель общества развили эти существа, когда в их мозгах зашевелился разум?
   Грубо рявкнув, один из ракхов приказал им спешиться. Дэмьен попытался повиноваться. Но его ноги, ослабевшие от усилий минувшей ночи и онемевшие от обжигающего холода, совсем его не держали. Он ухватился за лошадь и глубоко вздохнул, пытаясь вернуть телу чувствительность. Нельзя было показать врагам, насколько он ослаб. Сиани и Сензи быстро спешились, не дожидаясь приказа, и поспешили к нему. На их пути встали копья, но Зен отвел их в сторону — сейчас он казался больше рассерженным, чем испуганным. Потом вдруг по лицу Дэмьена пробежала тень. Ближайший ракх шарахнулся в сторону — испуганно, как показалось священнику. В освободившемся пространстве на землю опустилась большая хищная птица. Перья вспыхнули фосфорическим огнем, который, сгустившись, обернулся человеческим телом; Таррант подхватил Дэмьена, прежде чем тот упал, и на этот раз его кожа была не холоднее, чем у священника.
   — Надеюсь, хорошо леталось, — прошептал Дэмьен.
   — Бывало и лучше. — Охотник поставил Дэмьена на ноги и поддержал, пока Сензи вновь окутывал одеялом его плечи. — Тебе нужно тепло, и поскорее.
   — Можно подумать, я этого сам не знаю!
   Из лагеря выступил новый отряд ракхов. Дэмьен старался стоять прямо, хотя малейшее усилие тяжело отдавалось в сердце. Под одеялом он вцепился в руку Тарранта, надеясь, что эта слабость не будет замечена. Кто бы мог подумать, что его может так ободрить присутствие этого человека?
   Бок о бок они ждали, пока подойдут незнакомцы. Семеро: трое мужчин, две женщины и еще двое — не разобрать; тонкие, полностью закутанные фигурки, чьи формы и поведение не выдавали ни пол, ни социальный статус. Евнухи? Подростки? Не зная этого общества, Дэмьен не мог гадать.
   Эта делегация, похоже, внушала особое уважение, поскольку воины поспешили убраться с их дороги, как только те подъехали. Вновь прибывшие подошли к людям и какое-то время молча рассматривали их. Дэмьен сосредоточил внимание на мышцах своих ног, стараясь не выказать слабости, и потому почти пропустил момент, когда ракханка присоединилась к вождям. Очевидно, она была одной из их числа.
   Таррант заговорил первым. Тон его был резок.
   — Если вы хотите убить нас, сейчас как раз время попытаться. Если у вас иные намерения, сейчас как раз время сказать нам об этом.
   Это мало походило на дружеское обращение, но и времени для дипломатии было слишком мало. Дэмьен это хорошо понимал. Меньше чем через час солнце покажется над горизонтом и Тарранту придется оставить их. Так что он пытался выяснить отношения до того, как это произойдет.
   Ответила ракханка:
   — Это ваши намерения нужно выяснить — не наши.
   — Мы пришли, чтоб исцелить одного из нас. Не воевать с ракхами.
   — Между нашими народами война, — возразил мужчина. — Ты отрицаешь это?
   Дэмьен застыл.
   — Она кончилась века назад.
   — Не для нас, человек, — тихо прошипела женщина. — Не для нас.
   Дэмьен собирался ответить, но Сиани опередила его.
   — Пожалуйста… — тихо произнесла она. — Мы измучены. Разве вы не видите? У нас не осталось сил, чтобы причинить вам вред, даже если бы мы хотели этого.
   Дэмьен видел, что Тарранта как громом поразило это ее признание в своей слабости. Во имя дьявола, она хоть понимает, что творит?
   — Пожалуйста. Нам нужно… тепло. Немного питья. Минуту передышки. Только это, — просила она. — Мы сделаем все, что вы хотите. Чего бы вы ни захотели. Но только потом. Пожалуйста.
   На мгновение наступила полная тишина. Дэмьен дрожал — не веря себе, предчувствуя недоброе. Он вообще не представлял, что такие слова могли хоть раз сорваться с ее уст, такое жалкое признание в слабости… Да еще здесь! Теперь! Когда им так отчаянно необходима твердость! Но это была Сиани — значит, она имела хоть какую-то причину, чтоб так поступить, и он проглотил дерзкие слова, уже почти произнесенные, и заставил себя молчать. Ждать. Позволить ей говорить за всех четверых.
   Ракхи поговорили между собой, перемежая резкие звуки языка шипением животных. Наконец женщина обернулась к ним. Некоторое время она просто ждала — может быть, хотела увидеть, не возразит ли кто-либо из мужчин против заявления Сиани. Но Сензи и Таррант явно решили положиться на то, что решит Дэмьен, — собственно, Таррант даже слегка кивнул в знак согласия.
   — Пойдете с нами, — распорядилась ракханка. — Вас накормят и дадут обогреться — и потом вы расскажете, кто вы такие.
   Маленькая группа женщин окружила их наподобие конвоя, направляя к северу. Что до настоящих охранников, воинов-ракхене, они неодобрительно шипели, когда у них забрали пленников, но позволили им уйти, что многое говорило о статусе группы, к которой принадлежали женщины.
   Дэмьен взглянул на Тарранта — тот коснулся тонким пальцем его щеки. Через контакт плоть к плоти происходило Творение, которое расширило канал между ними, так что по нему могли передаваться и слова.
   «Очень умно с ее стороны, как думаешь? Она рассудила, что в них еще сильны животные инстинкты. Достаточно было выказать униженную покорность, чтобы сразу стихла их агрессивность. Она, кажется, добилась, что нам определили место — пусть какое угодно низкое — внутри их иерархии. А значит, иерархия может теперь позволить себе оказать нам защиту. Какая женщина, — думал он, и его слова звенели восхищением. — Мне стыдно, что мы сами не подумали об этом раньше!»
   «Меня удивляет, что Охотник может еще испытывать стыд», — подумал в ответ Дэмьен.
   «Очень редко, — признал тот. — Это не входит в число моих любимых эмоций».
   Рука упала со щеки. Кожу раздражала многодневная щетина.
   «Пора побриться, — подумал Дэмьен, — или пора отбросить старые привычки и начать отращивать бороду. Иногда в путешествии это лучшее, что можно сделать». Ему пришло в голову, что Джеральд Таррант как-то избавился от этой проблемы, и слегка позабавила мысль, что человек, обладающий таким могуществом, потратил часть своего искусства на что-то столь неуместное, как косметический уход за волосами. Но потом он взглянул на Тарранта — на чистый, тонкий профиль, безупречную кожу, огонек тщеславия в глазах — и призадумался: «Да нет, ничего удивительного. Этот человек имеет свою систему приоритетов. Внешность где-то на вершине списка». И он усмехнулся, заметив, что волосы посвященного, хотя и еще влажные, при помощи Творения уложены в гладкую блестящую прическу; а дыры, что ракх проткнул в его дорогой и красивой одежде, очищены от крови и искусно зачинены — не отличить от новой. Он выглядел не хуже городского щеголя с вечеринки.
   Большой шатер, в который отвела их женщина, был расположен в западной части стойбища. Она откинула полотнище, прикрывавшее вход, впуская их, и когда они нырнули под него, изнутри на них уставилось множество глаз. Большей частью молодые лица, взволнованные, любопытные, явно зачарованные присутствием чужестранцев среди них. Враждебности здесь не чувствовалось, просто сильный интерес к незнакомцам — значит, ненависть к людям у них не врожденная, этому они учатся.
   «Если научились, значит, могут и разучиться», — подумал Дэмьен. Это был добрый знак.
   Шатер был так велик, что легко вместил всех людей и их самозваных охранников. В середине горел неяркий костер — просто тлеющие угольки под толстым слоем пепла. Но все-таки это было тепло, столь необходимое Дэмьену, промерзшему уже столько часов, и когда женщина указала ему на костер, он благодарно устроился подле него на грубой дерюжке и расслабил мышцы, вздрагивая от боли, когда непривычное тепло начало изгонять смертельный холод из его тела.
   Сам шатер был сделан из самых разнообразных шкур, тщательно подогнанных друг к другу. Но его поверхность почти не была видна — вышивки, занавеси, со вкусом подобранные, богато украшенные полотнища свисали со стен шатра, закрывая теплому воздуху путь наружу. По земле было раскидано множество ковров — они лежали в несколько слоев, так что трава нигде не пробивалась. Со швов перекрытия свисали маленькие фигурки — не то талисманы, не то их ракханские подобия, — которые тоненько бренчали, когда сильный порыв ветра сотрясал строение. Здесь была и мебель — низкие столики, изрезанные непонятными символами, ширмы и зеркала, сундуки и полки — и какие-то драгоценности, шлифованные камни, ракушки, цветное стекло, что лежали россыпью по всему шатру, как опавшие листья. Этот народ имеет кочевые корни, рассудил Дэмьен, но вряд ли они сейчас кочуют; слишком много вещей было в их жилищах, слишком много дней уходило бы на сборы.
   Они разместились вокруг костра, с одной стороны люди, с другой — ракхи. Движения хозяев сопровождались непрерывным звяканьем — ожерелья, цепочки, резные украшения, искусно вплетенные в прически и гривы, задевали друг друга, пока ракхи устраивались поближе к костру. Такой шум может встревожить добычу или врага — видимо, воины-ракхене, покидая лагерь, снимают свои украшения.
   Принесли горячее питье, горький отвар, по вкусу напоминающий чай. Дэмьен жадно, с наслаждением глотал, чувствуя, как тепло быстро побежало по жилам, как брызнули слезы, вызванные мучительным блаженством. Появилась еда, большей частью мясо, и священник отметил, как факт, что раньше ракхи были плотоядными животными; вкус к растительной пище у них появился лишь после того, как их изменило наложенное людьми Запечатление.
   Хозяева поджидали, пока они не насытятся, молчаливо и неподвижно, как звери, подстерегающие добычу. С тех пор как они вошли в шатер, никто не произнес ни слова, однако было очевидно, что иерархия отношений уже установлена. Когда последняя чашка дымящегося питья опустела, когда был съеден последний кусок жареного мяса и на резных деревянных тарелках осталась только жидкая подлива, один из гривастых ракхов пошевелился и с надменным превосходством обратился к людям:
   — Вы должны знать, кто мы такие, прежде чем расскажете о себе. Мы — Краст. Место, которое мы занимаем среди нашего народа, не имеет перевода в вашем языке. Это ракханское понятие, появившееся во времена вражды…
   Женщина что-то резко прошипела. Они перебросились несколькими словами на родном языке; резкие, грубые звуки были исполнены очевидной злобы. Дэмьен чувствовал изобилие бьющих через край эмоций, которые давали понятие об истоках рахканской цивилизации, когда раса выбирала между разумным будущим и звериным прошлым, и это заставляло ее спасаться от той самой расы, которой ракхи были обязаны своим существованием. Когда мужчина заговорил вновь, тон его был наполнен злобой и негодованием. И чем-то еще, что таилось за словами, под самой поверхностью его демонстративной расовой агрессии. Страх? Уважение?
   — Я хотел сказать, — хмуро поправился он, — что хотя наш народ и знаком с вашим языком, только мы семеро можем говорить на нем свободно. Наши предки предвидели времена, когда нам может понадобиться такая способность, — может быть, чтобы уберечь наши жизни, — и тогда они захватили женщин из вашего племени и нескольких мужчин и заставили их сблизиться с нашими детьми. Так что ваш английский стал родным для этих детей, и образовалось несколько семей Краст. — Быстрым, резким движением он указал на своих товарищей. — Каждый из нас побывал в землях людей, среди вашей родни, усваивая ваш язык. Кого-то принимали за демонов, кого-то — за видения, а иных — очень немногих — и за людей. Мы странствовали по вашему миру; мы знаем вашу жизнь. Мы семеро можем перевести ваши слова так, что наш народ поймет, что вы хотели сказать. Это все. Мы не имеем иного предназначения, иного положения в обществе. Мы не пользуемся никакими особыми правами вне обычаев Краст, у нас нет авторитета, кроме того, который мы можем завоевать сами, как отдельные личности.
   — Мы поняли, — кивнула Сиани.
   Ракханка подалась вперед; ее глаза отливали зеленью, подобно кошачьим.
   — Расскажите, зачем вы пришли сюда, — велела она.
   Ответил Сензи. Слегка дрожащим голосом он рассказал, что за твари явились в Джаггернаут и с какой целью. Он описал нападение на Сиани — и то разрушение, которое последовало, — такими пламенными словами, что Дэмьен почувствовал себя очевидцем. Тут горе, охватившее Сензи при мысли о Сиани, прервало его речь. Какое-то время он беззвучно трясся — бешенство и отчаяние, которые он сдерживал столько дней, наконец пересилили его. Но ракхи явно понимали, о чем он говорил. Когда он заговорил опять, они как будто изменились. Стали отзывчивее, что ли. Как будто он все-таки добрался до глубинного слоя, где скрывалось какое-то родство.
   — Они пришли с вашей земли, — заключил маг-подмастерье. — Демоны, которые питаются памятью других и низводят разумные существа до уровня домашних животных, что поставляют им пищу. Мы пришли, чтобы охотиться на них. Особенно на одного. Все, что мы просим, — это право пройти через вашу землю, чтобы добраться до него. Чтобы освободить нашу спутницу от проклятия.
   Дэмьен взглянул на Сиани и увидел, что она дрожит. Боже милосердный… Если Сензи было тяжко описывать все эти события, каково же было ей, ведь ее страдания парень мог только представить! Священник потянулся было взять ее за руку, хоть как-то утешить, но не осмелился. Кто знает, как надо себя вести, чтоб ненароком не вызвать агрессию хозяев?
   Мучительно тянулось молчание. Наконец один из худощавых ракхов заговорил.
   — Я видел такое, — пробормотал он. — На востоке, около Дома Гроз. Видел, но не верил.
   — Демоны людей, — подтвердил гривастый самец. — Рожденные из человеческих страхов.
   — Под Завесой? — засомневалась самка.
   — Человечество как зараза. Оно распространяется повсюду.
   Мужчина, говоривший первым, прорычал что-то, оборвав их пререкания.
   — Не наше дело решать за наш народ, — твердо заявил он. — Мы просто должны пересказать все в точности. — Он свысока оглядел людей; взгляд его был холоден. — Мы передадим то, что вы нам сказали, и пусть другие решают. Но знайте: наш народ ничего не забывает, у нас к вашей расе очень длинный счет. Наказанием для людей, что нарушали границы наших земель, всегда была смерть. За всю мою жизнь я знаю только одно исключение из этого правила. Один человек попытался переступить пропасть между нашими народами и заслужил уважение в южном племени, так что они оставили его в живых. Только один. — Он запнулся. Его янтарные глаза задержались на Сиани. — Я помню эту женщину. Я помню ее запах. — Его голос упал до тихого шепота. — И то, что ты не помнишь меня, госпожа Фарадэй, больше говорит о твоих страданиях, чем тысячи других ваших доводов.
   Он отдернул полу шатра, впустив воина-ракха, который снаружи ожидал позволения войти. Другие Краст тоже собирались уходить. Очевидно, беседа была закончена.
   — Я сделаю что смогу, — пообещал ракх.
   Лагерь ракхов не предназначался для содержания пленников. Пока охранники тихо перешептывались, Дэмьен обдумывал то, что сказал гривастый ракх, и возможные последствия этого. «Наказание людям — нарушителям границ — смерть». Это значило, что ракхи не имеют опыта в обращении с пленниками-людьми, и если они руководствуются в делах политики теми же животными инстинктами, которые используют, чтобы строить свою иерархию, они могут также не иметь опыта в содержании пленников-ракхене.
   Когда их вывели из-под навеса, сбив в кучу, точно стадо овец, Дэмьен взглянул на Сиани. Он ожидал увидеть на ее лице заново пережитую муку, боль растравленной раны. Он это и увидел. Но кое-что еще кроме того. Ее глаза озарились лихорадочной страстью, когда она следила за бессловесными, почти невидимыми сигналами, которые сопровождали переговоры ракхов. Что-то в ней пробудилось к жизни здесь… как, должно быть, когда-то пробудилось к жизни впервые, много лет назад. Ракхи почувствовали это в ней. Должно быть, это ее и спасло.
   «Голод. Она жаждет знания, стремится к нему с такой же силой, как Сензи стремится к власти, как Таррант стремится к жизни. Как я… к чему?»
   Чего он жаждал? Если всю жизнь его возложить на алтарь единой цели, если все силы его обратить в единое усилие — чего бы он добивался?
   «Знать, что, когда я умру, мои потомки унаследуют земную мечту. Знать, что дети моих детей будут владеть звездами. Верить, что я могу настолько изменить мир.
   Прекрасная мысль, — напоследок горько подумал он. — Тебе нужно только достаточно долго оставаться на одном месте, чтобы обзавестись детьми, если уж ты действительно всего этого хочешь».
   Их провели через большую часть селения ракхене к скромной палатке на краю. Старший ракх повелительно рявкнул, и наружу выскочил хозяин палатки — ему пришлось согнуться в три погибели, чтобы проползти через низкий вход. Это был тощий ракх без гривы, к тому же и не одетый; вылезая, он торопливо натягивал разрисованный балахон, сверкнув крохотной набедренной повязкой, украшавшей тощее долговязое тело.
   Бисер в гриве ракха-воина дребезжал, пока он распоряжался, шерсть на плечах встала дыбом, так что эта значительная масса добавилась к его и без того объемистому телосложению. Глядя на этих двоих, было трудно представить, что они относятся к одному виду. Тощий ракх запротестовал — слабо, — и Дэмьену показалось, что он разглядел небольшой выступающий валик меха вокруг шеи, который мог быть остатком гривы. Или неразвитым зачатком ее? Похоже, что это самец, но либо молодой, либо плохо сформировавшийся. Такое существо должно стоять очень низко в любой животной иерархии.
   «И — будем честными — в человеческой тоже. Стал бы я хотя бы наполовину тем, что есть, если бы физически не был способен осуществить свои намерения?»
   Явно обиженный, хозяин наконец уступил. Когда он нырял обратно в палатку собрать пожитки, его спина выгнулась от возмущения, верхняя губа приподнялась, он издал свистящее шипение, но мигом умолк, взглянув на гривастого. Вызывающее поведение сменилось покорностью, поскольку оспорить властный приказ ему не хватало силы или храбрости.
   Подгоняя остриями копий, воины-ракхене заставили людей втиснуться под маленький навес. Всех, кроме Тарранта, который задержался у полотняной двери и посмотрел на восточный край неба. Ночь уходила, непроглядная тьма сменилась серостью. Осталось не более получаса.
   — Вы побудете здесь, — сказал Таррант. — Я уйду охотиться.
   Гривастый вскинулся и загородил ему дорогу древком копья.
   — Вы все будете здесь, пока мы вас не выпустим, — резко выпалил он. Акцент ракхене делал его слова малопонятными, но намерения были очевидны. Его мех жестко ощетинился, разукрашенная грива зазвенела, как колокольчики под ветром. — Ты понял? Ты пойдешь внутрь, с другими.
   Копье он держал умело, и явно нацелился проткнуть сердце Тарранта при малейшем движении. Дэмьен напрягся, сожалея, что при нем нет ни меча, ни арбалета — да будь под рукой хотя бы тяжелый камень! — но кишечник его стянулся в тугой узел, он понимал, что безоружен, что никогда в жизни у него не было так мало шансов. Таррант, должно быть, чертовски хорошо соображает, что делает, потому что трое безоружных людей против восьми крепких молодцев не выстоят и секунды. Тем более, когда на них со всех сторон нацелены копья.
   Ничего не ответив ракху, Таррант пристально посмотрел на него. Что-то в его лице подсказывало Дэмьену, что нужно отвернуться… но очарование магии пересилило инстинкт, и он взглянул в светло-серебряные глаза, казалось, излучавшие собственное свечение. Неестественный свет, что обжигал зрение, но ничего не освещал. Холодный огонь. Казалось, даже ракхи поддались очарованию, и хотя оружия не опустили, было ясно, что сейчас, в этот момент, ни один не ударит. «Как животные, которых ведут на убой, — подумал Дэмьен, — загипнотизированные солнечным зайчиком на кровавом ноже мясника». Потом вдруг ракх-вожак закричал. Его тело конвульсивно изгибалось, его с такой силой сотрясали волнообразные судороги, что эти сотрясения почти можно было услышать. Крик рвался изо рта — настолько похожий на предсмертный визг последней жертвы Тарранта, что на мгновение показалось, будто они опять внизу, в каньоне, слышат этот крик. А потом, так же быстро, как началось, все прекратилось. Тело ракха упало на землю, изогнулось еще раз и застыло. Густая кровь, исчерна-синяя, заливала мех вокруг рта, медленно сочилась из глаз и ушей. И из паха. Дэмьен почувствовал, что у него самого все сжалось в паху. Вспотев от холодного ужаса, он заставил себя отвести взгляд, пытаясь не представлять, какие внутренние повреждения могли вызвать такое.