Страница:
Или безумные перспективы!
Он почти решился на это. Несмотря на огромный риск, он едва не использовал этот шанс. Стиснув зубы, он почти до конца вытерпел пронизывающую до костей боль от воя сирены, продолжая Творить, как будто ничего не случилось. Ну когда же он осмелится на последний шаг! Когда поднявшиеся в Джаггернауте неукротимые волны Фэа хлынут и в него самого, обрушивая барьеры сознания, не позволявшие овладеть чародейским мастерством Сиани, ее особым видением. Барьеры, с которыми он оставался человеком. Обыкновенным человеком.
Каждый раз во время землетрясений находилась заблудшая душа, которая решалась на это. И каждый раз ее предсмертный крик сливался с ревом сирены. Сиани не могла понять, почему они идут на это. Сензи понимал. Очень хорошо понимал яростное желание, сжигавшее таких людей, мучительно пронизывавшее каждую клетку тела. Неодолимое стремление обрести то единственное, что недоступно таким, как Сензи. Единственное, чем Природа его обделила.
Из другой комнаты вновь раздался звон разбившегося вдребезги хрусталя.
Сензи заплакал.
Незадолго до захода солнца, когда толчки стали не такими мощными, из неприметного подземного укрытия вышел высокий стройный мужчина. По потокам Фэа еще пробегала дрожь — эхо сейсмических сдвигов, так что было не очень трудно определить их источник и вычислить разрушающую силу.
«Лес будет взбудоражен, — решил высокий незнакомец, — и очень скоро. Это землетрясение было слишком сильным, чтобы не повлиять на Фэа Леса. Да и земли ракхов…» Но об этом нельзя было судить с уверенностью. Уже несколько поколений из земель ракхов не доходило никаких вестей о землетрясениях и разрушениях, да и о других подобных вещах. Он мог только предполагать, что приграничные области тоже были захвачены этим возмущением стихий. Однако он уже не раз думал об этом и раньше, не имея ни малейшей возможности проверить свои теоретические выкладки. В мире, где законы природы непостоянны, где все так переменчиво, ни в чем нельзя быть уверенным.
Незнакомец наклонился и коснулся рукой в перчатке земли, наблюдая, как потоки земного Фэа огибают это препятствие, на ощупь определяя их состояние.
Течения менялись.
«Невероятно!»
Некоторое время он попросту смотрел на потоки, словно боясь ошибиться. Потом присел на корточки и посмотрел вдоль струй текущего Фэа, сравнивая их интенсивность в разных точках. Плотность потоков действительно была неодинаковой, хотя различие еще не бросалось в глаза.
Он еще немного понаблюдал за потоками, потом поправил себя: «Это невероятно, но это действительно происходит». Каждая частица Фэа, носившая отпечаток его личности, обязательно должна была возвратиться в Лес, затянутая водоворотом темных сил. Ему самому трудно было не возвращаться туда, не избирать подсознательно это направление всякий раз, когда он куда-нибудь собирался пойти. То, что отмеченное его темной сущностью Фэа уходило куда-то еще, означало появление нового, конкурирующего фактора, влияющего на Фэа. Сотворенное волшебством или живое — конечно, лучше бы последнее, — оно изменяло Фэа. Исполненное недоброжелательства и жгучего стремления покорить себе Фэа — оно находилось в Джаггернауте.
Оно должно быть очень целеустремленным, если смогло добраться сюда против течения. И ужасным, как ад, судя по его действию.
«Может быть, оно ужаснее, чем Охотник?»
Незнакомец мягко рассмеялся.
Если бы не эта проклятая сирена, Патриарх Джаггернаута даже не узнал бы о землетрясении. Только по поверхности чая в его чашке пробегала едва заметная рябь. Погруженный в раздумья Патриарх поднес к губам изящную фарфоровую чашечку и отпил немного. Сирена истошно ревела, и вопль какого-то проклятого безумца колдуна слился с ее визгом. Но эта подробность даже доставила Патриарху удовольствие. В этом мире нельзя было чувствовать себя свободно и безопасно, особенно с Фэа. И в такие минуты эту истину понимал каждый.
Патриарх подумал, что ему следовало бы предупредить своего гостя об опасности. Ведь в западных землях, откуда тот прибыл, землетрясения не бывали такими мощными и жестокими. Дэмьен Райс мог не знать об этом. Мог даже попытаться обуздать усиливающиеся потоки Фэа, попробовать подчинить их своей воле.
«Тогда он получит справедливое наказание, — размышлял Патриарх, — а я освобожусь от этого бремени. Вот только надолго ли? Они наверняка вскоре пришлют кого-то другого, и придется все начинать сначала».
Он осторожно поставил чашечку на поднос, так, чтобы она не соскользнула, и подошел к окну. Пол чуть-чуть вздрагивал под его ногами, воздух был наполнен низким вибрирующим свистом, но кроме этого ничто не говорило о землетрясении. И никогда еще буйство природы не пробивалось в Собор Джаггернаута. Вера тысяч людей год за годом укрепляла древнее сооружение с силой, недоступной никакому колдуну. Собор не защищали заклятия, даже на пике сейсмической активности на его шпилях и куполах не пылал демонический огонь. Но здание стояло, невзирая ни на что. И тысячи людей, собравшихся сейчас на площади у Собора, видели, что он стоит, нерушимый, — единственный островок здравого рассудка в этом сумасшедшем городе. И многих охватывало желание пройти через двери Собора и посвятить свою жизнь вере, способной на такое.
«Вся планета может стать такой, — думал Патриарх. — И когда-нибудь так и будет!»
Он верил в это. Он утверждал эту веру, и иногда его служение выглядело несколько фанатичным. Он всегда помнил, что мечта, которой он служит, может стать реальностью — пусть не в течение одной человеческой жизни, а пяти или даже десяти. Зло, сотворенное здесь людьми, было слишком велико, чтобы исправить его при жизни одного поколения… и оно продолжает расти. Даже сейчас бушующее Фэа земли, разбуженное землетрясением, могла призвать чья-нибудь злая воля, способная с ним управиться. Дети, которым снятся кошмары, полные чудовищ. Озлобленные взрослые, жаждущие мести, мстящие в своем воображении. Страх и злоба тысяч людей, ужасные образы, роящиеся в их фантазиях, — все это может воплотиться еще до наступления утра. При этой мысли Патриарху стало немного не по себе. Как объяснить им, что с каждой минутой количество этих монстров неудержимо растет, уменьшая шансы людей на выживание в этом мире? Любой человек может сотворить за свою жизнь тысячи таких чудовищ — и все эти создания будут охотиться на людей, потому что именно человеческое воображение породило их. Способен ли совладать с этим даже самый лучший чародей?
Патриарх устал. Он постарел. Теперь он понимал — с самых первых дней в Церкви в нем жила отчаянная надежда, что все начнет меняться уже при его жизни. Понемногу, но достаточно заметно, чтобы убедиться — его работа, служение, готовность без раздумий отдать свою жизнь, — все это было не зря. Скрестив руки на груди, Патриарх смотрел на пылающий город. Ему хотелось, чтобы действительно не было другого пути. Чтобы Фэа не могло продлевать жизнь и молодость. И не нужно было выбирать между верой и возможностью покорить себе Фэа, не стареть, увидеть своими глазами, какой станет Церковь будущих поколений людей. Смерть сама по себе не так страшна, как перспектива умереть в неведении.
«И Пророк не преодолел этого искушения», — мрачно вспомнил Патриарх.
А этот разбушевавшийся глупец, преподобный Райс… Как он злил Патриарха! До чего же все легко для него и ему подобных — всего-то и дел, что выхватить меч и наотмашь изрубить порождения человеческой неосмотрительности! «Вот моя вера, — скажут они, указывая на груду покрошенных монстров. — Вот мое служение Господу». Такая вера конечно же понятней той, которую исповедует Патриарх. Их веру постоянно поддерживает возбуждение битвы, отвага, упоение победой. Такую веру можно оценить в количестве новообращенных верующих, уничтоженных призраков и демонов. И когда придет время взглянуть на прожитую жизнь, такой человек скажет: «Я сделал мир прекраснее. Я не был учителем или поэтом, но я истребил немало порождений людских кошмаров».
«И я ему позавидую», — с горечью подумал Патриарх.
Он почти решился на это. Несмотря на огромный риск, он едва не использовал этот шанс. Стиснув зубы, он почти до конца вытерпел пронизывающую до костей боль от воя сирены, продолжая Творить, как будто ничего не случилось. Ну когда же он осмелится на последний шаг! Когда поднявшиеся в Джаггернауте неукротимые волны Фэа хлынут и в него самого, обрушивая барьеры сознания, не позволявшие овладеть чародейским мастерством Сиани, ее особым видением. Барьеры, с которыми он оставался человеком. Обыкновенным человеком.
Каждый раз во время землетрясений находилась заблудшая душа, которая решалась на это. И каждый раз ее предсмертный крик сливался с ревом сирены. Сиани не могла понять, почему они идут на это. Сензи понимал. Очень хорошо понимал яростное желание, сжигавшее таких людей, мучительно пронизывавшее каждую клетку тела. Неодолимое стремление обрести то единственное, что недоступно таким, как Сензи. Единственное, чем Природа его обделила.
Из другой комнаты вновь раздался звон разбившегося вдребезги хрусталя.
Сензи заплакал.
Незадолго до захода солнца, когда толчки стали не такими мощными, из неприметного подземного укрытия вышел высокий стройный мужчина. По потокам Фэа еще пробегала дрожь — эхо сейсмических сдвигов, так что было не очень трудно определить их источник и вычислить разрушающую силу.
«Лес будет взбудоражен, — решил высокий незнакомец, — и очень скоро. Это землетрясение было слишком сильным, чтобы не повлиять на Фэа Леса. Да и земли ракхов…» Но об этом нельзя было судить с уверенностью. Уже несколько поколений из земель ракхов не доходило никаких вестей о землетрясениях и разрушениях, да и о других подобных вещах. Он мог только предполагать, что приграничные области тоже были захвачены этим возмущением стихий. Однако он уже не раз думал об этом и раньше, не имея ни малейшей возможности проверить свои теоретические выкладки. В мире, где законы природы непостоянны, где все так переменчиво, ни в чем нельзя быть уверенным.
Незнакомец наклонился и коснулся рукой в перчатке земли, наблюдая, как потоки земного Фэа огибают это препятствие, на ощупь определяя их состояние.
Течения менялись.
«Невероятно!»
Некоторое время он попросту смотрел на потоки, словно боясь ошибиться. Потом присел на корточки и посмотрел вдоль струй текущего Фэа, сравнивая их интенсивность в разных точках. Плотность потоков действительно была неодинаковой, хотя различие еще не бросалось в глаза.
Он еще немного понаблюдал за потоками, потом поправил себя: «Это невероятно, но это действительно происходит». Каждая частица Фэа, носившая отпечаток его личности, обязательно должна была возвратиться в Лес, затянутая водоворотом темных сил. Ему самому трудно было не возвращаться туда, не избирать подсознательно это направление всякий раз, когда он куда-нибудь собирался пойти. То, что отмеченное его темной сущностью Фэа уходило куда-то еще, означало появление нового, конкурирующего фактора, влияющего на Фэа. Сотворенное волшебством или живое — конечно, лучше бы последнее, — оно изменяло Фэа. Исполненное недоброжелательства и жгучего стремления покорить себе Фэа — оно находилось в Джаггернауте.
Оно должно быть очень целеустремленным, если смогло добраться сюда против течения. И ужасным, как ад, судя по его действию.
«Может быть, оно ужаснее, чем Охотник?»
Незнакомец мягко рассмеялся.
Если бы не эта проклятая сирена, Патриарх Джаггернаута даже не узнал бы о землетрясении. Только по поверхности чая в его чашке пробегала едва заметная рябь. Погруженный в раздумья Патриарх поднес к губам изящную фарфоровую чашечку и отпил немного. Сирена истошно ревела, и вопль какого-то проклятого безумца колдуна слился с ее визгом. Но эта подробность даже доставила Патриарху удовольствие. В этом мире нельзя было чувствовать себя свободно и безопасно, особенно с Фэа. И в такие минуты эту истину понимал каждый.
Патриарх подумал, что ему следовало бы предупредить своего гостя об опасности. Ведь в западных землях, откуда тот прибыл, землетрясения не бывали такими мощными и жестокими. Дэмьен Райс мог не знать об этом. Мог даже попытаться обуздать усиливающиеся потоки Фэа, попробовать подчинить их своей воле.
«Тогда он получит справедливое наказание, — размышлял Патриарх, — а я освобожусь от этого бремени. Вот только надолго ли? Они наверняка вскоре пришлют кого-то другого, и придется все начинать сначала».
Он осторожно поставил чашечку на поднос, так, чтобы она не соскользнула, и подошел к окну. Пол чуть-чуть вздрагивал под его ногами, воздух был наполнен низким вибрирующим свистом, но кроме этого ничто не говорило о землетрясении. И никогда еще буйство природы не пробивалось в Собор Джаггернаута. Вера тысяч людей год за годом укрепляла древнее сооружение с силой, недоступной никакому колдуну. Собор не защищали заклятия, даже на пике сейсмической активности на его шпилях и куполах не пылал демонический огонь. Но здание стояло, невзирая ни на что. И тысячи людей, собравшихся сейчас на площади у Собора, видели, что он стоит, нерушимый, — единственный островок здравого рассудка в этом сумасшедшем городе. И многих охватывало желание пройти через двери Собора и посвятить свою жизнь вере, способной на такое.
«Вся планета может стать такой, — думал Патриарх. — И когда-нибудь так и будет!»
Он верил в это. Он утверждал эту веру, и иногда его служение выглядело несколько фанатичным. Он всегда помнил, что мечта, которой он служит, может стать реальностью — пусть не в течение одной человеческой жизни, а пяти или даже десяти. Зло, сотворенное здесь людьми, было слишком велико, чтобы исправить его при жизни одного поколения… и оно продолжает расти. Даже сейчас бушующее Фэа земли, разбуженное землетрясением, могла призвать чья-нибудь злая воля, способная с ним управиться. Дети, которым снятся кошмары, полные чудовищ. Озлобленные взрослые, жаждущие мести, мстящие в своем воображении. Страх и злоба тысяч людей, ужасные образы, роящиеся в их фантазиях, — все это может воплотиться еще до наступления утра. При этой мысли Патриарху стало немного не по себе. Как объяснить им, что с каждой минутой количество этих монстров неудержимо растет, уменьшая шансы людей на выживание в этом мире? Любой человек может сотворить за свою жизнь тысячи таких чудовищ — и все эти создания будут охотиться на людей, потому что именно человеческое воображение породило их. Способен ли совладать с этим даже самый лучший чародей?
Патриарх устал. Он постарел. Теперь он понимал — с самых первых дней в Церкви в нем жила отчаянная надежда, что все начнет меняться уже при его жизни. Понемногу, но достаточно заметно, чтобы убедиться — его работа, служение, готовность без раздумий отдать свою жизнь, — все это было не зря. Скрестив руки на груди, Патриарх смотрел на пылающий город. Ему хотелось, чтобы действительно не было другого пути. Чтобы Фэа не могло продлевать жизнь и молодость. И не нужно было выбирать между верой и возможностью покорить себе Фэа, не стареть, увидеть своими глазами, какой станет Церковь будущих поколений людей. Смерть сама по себе не так страшна, как перспектива умереть в неведении.
«И Пророк не преодолел этого искушения», — мрачно вспомнил Патриарх.
А этот разбушевавшийся глупец, преподобный Райс… Как он злил Патриарха! До чего же все легко для него и ему подобных — всего-то и дел, что выхватить меч и наотмашь изрубить порождения человеческой неосмотрительности! «Вот моя вера, — скажут они, указывая на груду покрошенных монстров. — Вот мое служение Господу». Такая вера конечно же понятней той, которую исповедует Патриарх. Их веру постоянно поддерживает возбуждение битвы, отвага, упоение победой. Такую веру можно оценить в количестве новообращенных верующих, уничтоженных призраков и демонов. И когда придет время взглянуть на прожитую жизнь, такой человек скажет: «Я сделал мир прекраснее. Я не был учителем или поэтом, но я истребил немало порождений людских кошмаров».
«И я ему позавидую», — с горечью подумал Патриарх.
6
Едва «Владычица Матилла» вошла в гавань, как портовые власти послали на причал парочку крепких парней, чтобы удерживать Йильса Джерома столько времени, сколько понадобится судну, чтобы спокойно пришвартоваться. Эти ребята были наняты исключительно для того, чтобы следить за порядком, пресекать драки и убийства.
— Грязные недоумки! — рычал Джером с такой злобой, что зеваки вокруг боязливо отступили. — Чертовы ослы! Я покажу им, как нарушать мои контракты!
Пока эти двое держали Джерома за руки, небольшое торговое судно, вызвавшее такую вспышку гнева, заняло место у пирса. Портовые рабочие не медлили и пришвартовали его в считанные мгновения. По сходням спустился первый помощник капитана, молодой долговязый парень, и пошел вдоль пирса навстречу Джерому. Охранники поспешно отпустили Джерома, и вовремя: еще минута — и он начал бы изрыгать пламя.
— Чертовы ублюдки! — Лицо купца побагровело от гнева, кулаки сжались. — Где вас носило с моим грузом? Куда спрятался ваш подлый капитан, так подставивший меня с контрактом?
Первый помощник ответил, глядя себе под ноги:
— Погодите, сэр, я сейчас все объясню.
Джером издевательски фыркнул:
— Погодить? Сейчас я тебе погожу! Мне некогда болтать с лакеями. Где твой капитан, парень? Или этот проклятый штурман, «лучший лоцман королевства»? Пусть они выйдут сюда, и мы поговорим! — Поскольку молодой человек не отвечал, Джером добавил: — Он уверял меня, что это займет всего два месяца, что бы там ни стряслось: ад, белые воды или падение Новой Атлантиды. И что получилось, я вас спрашиваю? Вы появляетесь почти через четыре месяца, мои покупатели грозятся послать к чертям всю торговлю, и я спрашиваю — где вас черти носили все это время?!!
Молодой человек очень вежливо произнес:
— Это очень опасный маршрут, господин Джером, и вы это прекрасно знаете. Оррин, черт побери, хороший капитан, а Джэф был лучшим штурманом на Эрне. Мы вообще могли не вернуться, невзирая ни на какой контракт, и вы это знали, когда нанимали нас. — Его голос внезапно упал до шепота. — Но мы вернулись. Боги помогли нам.
— Разве я в этом виноват? Все это время не было ни штормов, ни ураганов, а это землетрясение на юге было таким незначительным, что едва всколыхнуло море, а значит… — Внезапно до него дошел смысл сказанного первым помощником. — Был?! Тысяча чертей, что ты хочешь этим сказать, парень? Вы потеряли штурмана? И ты думаешь, это оправдывает вашу задержку? Джэф Саккарат погиб в рейсе?
Первый помощник поднял голову и посмотрел Джерому в глаза. Под этим пристальным взглядом купец невольно отступил назад. Он был сильным и смелым мужчиной, не однажды выходил победителем из портовых потасовок, ему приходилось даже сражаться с суккубом, и он почти победил — по крайней мере, остался жив. Но ни разу он не испытывал настоящего страха. Теперь же один взгляд на бледное, изможденное лицо молодого человека с покрасневшими веками и густыми тенями вокруг глаз заставил его похолодеть от ужаса. Даже не само лицо — множество бедняков в порту выглядели и похуже, и Джером ни разу не испытал при виде их ни жалости, ни страха. Нет. Было что-то в глазах первого помощника незнакомое, чужое, от чего кровь застывала в жилах. А может быть… чего-то не хватало?
— Нет, он жив, — тихо ответил молодой человек. — Все они… Все мы живы, я полагаю.
— Ты не мог бы выразиться яснее? — переспросил купец, но голос его звучал уже не так властно и раздраженно. Он не понимал, что с ним происходит, не понимал, откуда у первого помощника такой взгляд.
— Это опасный маршрут, — повторил молодой моряк безразличным тоном, как будто то, что он говорил, не имело для него никакого значения. — Вначале мы прошли Шельф, довольно безопасный, если не налетит ураган с востока. Потом Змеиные рифы, которые могут мгновенно разбить корабль в щепки, узкие проливы на востоке, тоже смертельно опасные… И белые воды у самого края известных путей. Вы заставили нас поторопиться с доставкой груза, господин Джером, поэтому приходилось сильно рисковать. Пройти этот маршрут можно только с хорошим штурманом, а Джэф был самым лучшим, не так ли? Он назубок знал все утесы, подводные скалы и предательские изгибы береговой линии, находил верную дорогу в самых тяжелых условиях. Он помнил время приливов и отливов везде, где мы проходили, силу морских течений, глубину проливов, помнил наизусть все стоянки и рифы. Все это он знал.
— Ну, так что же случилось? — настаивал Джером. — Почему, черт возьми, вы не вернулись вовремя?
Первый помощник тяжело вздохнул. Когда он вновь заговорил, его голос немного дрожал:
— Я… видите ли, он забыл все это, сэр.
— Забыл?
— Да, сэр.
От негодования и гнева кровь Джерома вновь забурлила, как молодое вино.
— Забыл? Ваш чертов штурман забыл маршрут?
Первый помощник коротко кивнул:
— Да, сэр, забыл. Однажды ночью всех разбудил ужасный вопль. Джэф стоял на полубаке и кричал как сумасшедший, что из его памяти стерли все карты и лоции. Трое матросов едва сумели скрутить его.
Купец пожал плечами:
— Похоже, он сильно перебрал в тот вечер.
Молодой моряк посмотрел на него с осуждением. Его ужасающие глаза призрака странно блестели, голос был холоден:
— Ни один из нас не пил во время восточного рейса. Это слишком опасно, и любого скорее убили бы, чем позволили откупорить бутылку со спиртным.
— Ладно, ладно… Значит, ваш святоша штурман не напивался. Он просто… позабыл свои лоции. Совсем забыл, да? А что случилось с его картами? Их тоже что-то изорвало в клочья? Или лучший штурман на восточном побережье совсем не вел никаких записей?
— Записи, конечно, остались. Он достал их и показал всем нам. Отличный пергамент, аккуратно исписанный его рукой. Зашифрованный особыми символами и секретными знаками.
— То есть вы не сумели это расшифровать? История становится все более нелепой. Он разучился читать, я правильно угадал?
Молодой человек нерешительно посмотрел по сторонам, потом кивнул и, вновь уставившись себе под ноги, прошептал:
— Да, сэр, так и случилось.
— А ваш капитан? И вся ваша паршивая команда? Что, у них у всех кто-то тоже забрал часть мозгов? Ты, на мой взгляд, выглядишь достаточно целым.
— Это происходит, пока ты спишь. Как будто кто-то забирает часть тебя. Навсегда. Безвозвратно. Капитан… Не думаю, что вам стоит говорить с ним, господин Джером. Забирайте ваш груз и уходите. Вам еще повезло, что вы вообще его получили. И, надеюсь, то, что нас поразило, не заразно. — Он посмотрел купцу прямо в глаза. — Вы понимаете, что я имею в виду?
Джером отвернулся, не в силах вынести этот мучительный взгляд.
— Вы же знаете, что у меня покупатели… Одним богам известно, захотят ли они подождать хотя бы до следующей ночи, если я могу предложить им только пустые обещания. Если они… — Он умолк и нахмурился, пристально вглядываясь в нечто странное на борту «Матиллы». — А это еще кто такие, черт побери?
С корабля сходили трое мужчин. Джером был уверен — эти трое не входили в команду. Он ведь лично нанимал моряков перед рейсом.
— Похоже, вы взяли на борт пассажиров? Это противоречит любому контракту, и ты прекрасно знаешь об этом, парень!
— Я… знаю об этом… — Первый помощник с трудом выдавливал из себя слова, его руки дрожали. — Я думаю… они потерпели кораблекрушение. Мы спасли их. Мне так кажется…
— Ты не слишком-то уверен в своих словах, а?
Лица незнакомцев были бледны, и двигались они с почти звериной грацией. Они носили грубые робы матросов, но одежда сидела на них мешковато и неловко, словно они не привыкли так одеваться. Или даже вообще — не привыкли одеваться…
Один из них повернулся к Джерому и пронзил его странным взглядом — жадным, голодным взглядом охотящейся кошки. И купец вдруг понял, что больше не собирается идти разбираться с нарушителями контракта. Понял, что ему вообще не хочется встречаться с этими жутковатыми незнакомцами.
— Моя память пострадала не так сильно, — прошептал молодой моряк. — Мы поплыли севернее, более безопасным путем. Это давало хоть какую-то надежду на возвращение, пусть не скорое. Мы просто не могли уложиться в график. Нам пришлось идти по более длинному маршруту, иначе мы бы погибли, вы понимаете?
Трое незнакомцев уже исчезли из виду — растворились в густых вечерних тенях, как привидения. Но Джерому казалось, что их взгляды все еще ощупывают его, и мороз пробежал у купца по коже. Такого с ним еще не случалось.
— Итак, — Джером повысил голос, стараясь таким образом преодолеть грызущее его беспокойство, — к счастью, ты почти все помнишь, верно?
Покрасневшие глаза на бледном лице юноши сверкнули.
— Да, мне не забыть этот рейс…
Внезапно на пристань ворвался вихрь цветов и криков.
— Басси!
Шуршали юбки шелкового платья, дробно стучали каблучки по доскам настила, запах женских духов струился в вечернем воздухе.
— Басси, дорогой! Ты вернулся!
Молоденькая девушка обнимала моряка, плача от счастья, покрывала поцелуями его обветренное, усталое лицо.
— Я так боялась за тебя, милый! Когда вы не прибыли в срок и никто не знал, что с вами случилось, хотя всем известно, что капитан Ранвэй очень опытен. Ты не можешь даже представить, какие ужасные вещи я воображала!
Йильс Джером никогда не забудет, что увидел в глазах первого помощника, которого обнимала невеста. Пройдут месяцы и годы, воспоминания об ужасах этой ночи потускнеют, но этого взгляда ему не забыть никогда. Чудовищного, кошмарного взгляда, в котором читался немой вопрос: «Кто эта женщина? Кто она? Помогите мне!»
— Да помогут нам боги… — прошептал Джером.
— Грязные недоумки! — рычал Джером с такой злобой, что зеваки вокруг боязливо отступили. — Чертовы ослы! Я покажу им, как нарушать мои контракты!
Пока эти двое держали Джерома за руки, небольшое торговое судно, вызвавшее такую вспышку гнева, заняло место у пирса. Портовые рабочие не медлили и пришвартовали его в считанные мгновения. По сходням спустился первый помощник капитана, молодой долговязый парень, и пошел вдоль пирса навстречу Джерому. Охранники поспешно отпустили Джерома, и вовремя: еще минута — и он начал бы изрыгать пламя.
— Чертовы ублюдки! — Лицо купца побагровело от гнева, кулаки сжались. — Где вас носило с моим грузом? Куда спрятался ваш подлый капитан, так подставивший меня с контрактом?
Первый помощник ответил, глядя себе под ноги:
— Погодите, сэр, я сейчас все объясню.
Джером издевательски фыркнул:
— Погодить? Сейчас я тебе погожу! Мне некогда болтать с лакеями. Где твой капитан, парень? Или этот проклятый штурман, «лучший лоцман королевства»? Пусть они выйдут сюда, и мы поговорим! — Поскольку молодой человек не отвечал, Джером добавил: — Он уверял меня, что это займет всего два месяца, что бы там ни стряслось: ад, белые воды или падение Новой Атлантиды. И что получилось, я вас спрашиваю? Вы появляетесь почти через четыре месяца, мои покупатели грозятся послать к чертям всю торговлю, и я спрашиваю — где вас черти носили все это время?!!
Молодой человек очень вежливо произнес:
— Это очень опасный маршрут, господин Джером, и вы это прекрасно знаете. Оррин, черт побери, хороший капитан, а Джэф был лучшим штурманом на Эрне. Мы вообще могли не вернуться, невзирая ни на какой контракт, и вы это знали, когда нанимали нас. — Его голос внезапно упал до шепота. — Но мы вернулись. Боги помогли нам.
— Разве я в этом виноват? Все это время не было ни штормов, ни ураганов, а это землетрясение на юге было таким незначительным, что едва всколыхнуло море, а значит… — Внезапно до него дошел смысл сказанного первым помощником. — Был?! Тысяча чертей, что ты хочешь этим сказать, парень? Вы потеряли штурмана? И ты думаешь, это оправдывает вашу задержку? Джэф Саккарат погиб в рейсе?
Первый помощник поднял голову и посмотрел Джерому в глаза. Под этим пристальным взглядом купец невольно отступил назад. Он был сильным и смелым мужчиной, не однажды выходил победителем из портовых потасовок, ему приходилось даже сражаться с суккубом, и он почти победил — по крайней мере, остался жив. Но ни разу он не испытывал настоящего страха. Теперь же один взгляд на бледное, изможденное лицо молодого человека с покрасневшими веками и густыми тенями вокруг глаз заставил его похолодеть от ужаса. Даже не само лицо — множество бедняков в порту выглядели и похуже, и Джером ни разу не испытал при виде их ни жалости, ни страха. Нет. Было что-то в глазах первого помощника незнакомое, чужое, от чего кровь застывала в жилах. А может быть… чего-то не хватало?
— Нет, он жив, — тихо ответил молодой человек. — Все они… Все мы живы, я полагаю.
— Ты не мог бы выразиться яснее? — переспросил купец, но голос его звучал уже не так властно и раздраженно. Он не понимал, что с ним происходит, не понимал, откуда у первого помощника такой взгляд.
— Это опасный маршрут, — повторил молодой моряк безразличным тоном, как будто то, что он говорил, не имело для него никакого значения. — Вначале мы прошли Шельф, довольно безопасный, если не налетит ураган с востока. Потом Змеиные рифы, которые могут мгновенно разбить корабль в щепки, узкие проливы на востоке, тоже смертельно опасные… И белые воды у самого края известных путей. Вы заставили нас поторопиться с доставкой груза, господин Джером, поэтому приходилось сильно рисковать. Пройти этот маршрут можно только с хорошим штурманом, а Джэф был самым лучшим, не так ли? Он назубок знал все утесы, подводные скалы и предательские изгибы береговой линии, находил верную дорогу в самых тяжелых условиях. Он помнил время приливов и отливов везде, где мы проходили, силу морских течений, глубину проливов, помнил наизусть все стоянки и рифы. Все это он знал.
— Ну, так что же случилось? — настаивал Джером. — Почему, черт возьми, вы не вернулись вовремя?
Первый помощник тяжело вздохнул. Когда он вновь заговорил, его голос немного дрожал:
— Я… видите ли, он забыл все это, сэр.
— Забыл?
— Да, сэр.
От негодования и гнева кровь Джерома вновь забурлила, как молодое вино.
— Забыл? Ваш чертов штурман забыл маршрут?
Первый помощник коротко кивнул:
— Да, сэр, забыл. Однажды ночью всех разбудил ужасный вопль. Джэф стоял на полубаке и кричал как сумасшедший, что из его памяти стерли все карты и лоции. Трое матросов едва сумели скрутить его.
Купец пожал плечами:
— Похоже, он сильно перебрал в тот вечер.
Молодой моряк посмотрел на него с осуждением. Его ужасающие глаза призрака странно блестели, голос был холоден:
— Ни один из нас не пил во время восточного рейса. Это слишком опасно, и любого скорее убили бы, чем позволили откупорить бутылку со спиртным.
— Ладно, ладно… Значит, ваш святоша штурман не напивался. Он просто… позабыл свои лоции. Совсем забыл, да? А что случилось с его картами? Их тоже что-то изорвало в клочья? Или лучший штурман на восточном побережье совсем не вел никаких записей?
— Записи, конечно, остались. Он достал их и показал всем нам. Отличный пергамент, аккуратно исписанный его рукой. Зашифрованный особыми символами и секретными знаками.
— То есть вы не сумели это расшифровать? История становится все более нелепой. Он разучился читать, я правильно угадал?
Молодой человек нерешительно посмотрел по сторонам, потом кивнул и, вновь уставившись себе под ноги, прошептал:
— Да, сэр, так и случилось.
— А ваш капитан? И вся ваша паршивая команда? Что, у них у всех кто-то тоже забрал часть мозгов? Ты, на мой взгляд, выглядишь достаточно целым.
— Это происходит, пока ты спишь. Как будто кто-то забирает часть тебя. Навсегда. Безвозвратно. Капитан… Не думаю, что вам стоит говорить с ним, господин Джером. Забирайте ваш груз и уходите. Вам еще повезло, что вы вообще его получили. И, надеюсь, то, что нас поразило, не заразно. — Он посмотрел купцу прямо в глаза. — Вы понимаете, что я имею в виду?
Джером отвернулся, не в силах вынести этот мучительный взгляд.
— Вы же знаете, что у меня покупатели… Одним богам известно, захотят ли они подождать хотя бы до следующей ночи, если я могу предложить им только пустые обещания. Если они… — Он умолк и нахмурился, пристально вглядываясь в нечто странное на борту «Матиллы». — А это еще кто такие, черт побери?
С корабля сходили трое мужчин. Джером был уверен — эти трое не входили в команду. Он ведь лично нанимал моряков перед рейсом.
— Похоже, вы взяли на борт пассажиров? Это противоречит любому контракту, и ты прекрасно знаешь об этом, парень!
— Я… знаю об этом… — Первый помощник с трудом выдавливал из себя слова, его руки дрожали. — Я думаю… они потерпели кораблекрушение. Мы спасли их. Мне так кажется…
— Ты не слишком-то уверен в своих словах, а?
Лица незнакомцев были бледны, и двигались они с почти звериной грацией. Они носили грубые робы матросов, но одежда сидела на них мешковато и неловко, словно они не привыкли так одеваться. Или даже вообще — не привыкли одеваться…
Один из них повернулся к Джерому и пронзил его странным взглядом — жадным, голодным взглядом охотящейся кошки. И купец вдруг понял, что больше не собирается идти разбираться с нарушителями контракта. Понял, что ему вообще не хочется встречаться с этими жутковатыми незнакомцами.
— Моя память пострадала не так сильно, — прошептал молодой моряк. — Мы поплыли севернее, более безопасным путем. Это давало хоть какую-то надежду на возвращение, пусть не скорое. Мы просто не могли уложиться в график. Нам пришлось идти по более длинному маршруту, иначе мы бы погибли, вы понимаете?
Трое незнакомцев уже исчезли из виду — растворились в густых вечерних тенях, как привидения. Но Джерому казалось, что их взгляды все еще ощупывают его, и мороз пробежал у купца по коже. Такого с ним еще не случалось.
— Итак, — Джером повысил голос, стараясь таким образом преодолеть грызущее его беспокойство, — к счастью, ты почти все помнишь, верно?
Покрасневшие глаза на бледном лице юноши сверкнули.
— Да, мне не забыть этот рейс…
Внезапно на пристань ворвался вихрь цветов и криков.
— Басси!
Шуршали юбки шелкового платья, дробно стучали каблучки по доскам настила, запах женских духов струился в вечернем воздухе.
— Басси, дорогой! Ты вернулся!
Молоденькая девушка обнимала моряка, плача от счастья, покрывала поцелуями его обветренное, усталое лицо.
— Я так боялась за тебя, милый! Когда вы не прибыли в срок и никто не знал, что с вами случилось, хотя всем известно, что капитан Ранвэй очень опытен. Ты не можешь даже представить, какие ужасные вещи я воображала!
Йильс Джером никогда не забудет, что увидел в глазах первого помощника, которого обнимала невеста. Пройдут месяцы и годы, воспоминания об ужасах этой ночи потускнеют, но этого взгляда ему не забыть никогда. Чудовищного, кошмарного взгляда, в котором читался немой вопрос: «Кто эта женщина? Кто она? Помогите мне!»
— Да помогут нам боги… — прошептал Джером.
7
Патриарх вспоминал:
«Мама!»
В доме стояла неестественная тишина. Мальчик замешкался у входа.
«Мама?»
В ответ — ни звука. Мальчик выложил на стол в прихожей свои учебники.
«Мама?»
Внутри похолодело, он начинал злиться. Потому что что-то явно было не так. И он догадывался, что это могло быть.
«Мама!»
Проклятие! Неужели она вновь занималась этой гадостью?! Мальчик осмотрел дом, отыскивая признаки несчастья — валяющиеся где попало полупустые бутылки, конфетные обертки, упаковки от порошка церебуса, домашнее рукоделие, выброшенное, когда ей надоело им заниматься. К своему удивлению, ничего подобного он не обнаружил. Его раздражение немного улеглось, он подумал: «Похоже, она не напилась…»
«Мама!»
Тишину нарушали только странные клацающие звуки, доносившиеся из кухни. И он пошел туда, нервно поглаживая рукоятку ножа. В любую минуту его могли позвать друзья, ожидавшие на улице. Или даже войти за ним в дом, если устанут ждать. Нужно было поскорее найти мать и разобраться с ней, пока никто из друзей не увидел ее в таком состоянии. Последнее время она не просто напивалась — стала подмешивать в спиртное порошок церебуса. А это было в тысячу раз хуже.
«Эта смесь убьет вас, разрушит ваш мозг, — говорил ей доктор. — Вы этого хотите? В этом ли нуждается ваша семья?»
Кто-то из ребят нетерпеливо постучал в дверь. Мальчик заторопился. Поскорее бы найти ее, сказать, что пойдет с мальчиками на речку, и убежать. Она даже не сообразит, о чем речь. Главное, чтобы никто не увидел их во время разговора. Ребята и так удивляются, почему их не пригласили войти. Пусть, лишь бы не увидели его мать.
Положив ладонь на ручку двери, мальчик понял, что весь дрожит. А вдруг с ней действительно случилась беда? Если верить доктору, человеческий мозг не способен долго переносить эту дикую смесь алкоголя с галлюциногенами. Что делать, если с ней что-то случилось?
Мальчик поборол нерешительность и открыл дверь, с содроганием представляя, что там увидит.
«Пожалуйста, мама! Пусть все будет хорошо. Пусть ты даже будешь пьяной… но чтобы могла поговорить со мной. Пожалуйста…»
Он открыл дверь.
Увидел.
Страшно закричал.
Где-то вдалеке скрипнула, открываясь, тяжелая дубовая дверь. Скованный ужасом, он ничего не слышал, не в силах был даже пошевелиться. Ноги стали ватными, руки судорожно сжали дверь. В кухне… копошились дюжины отвратительных, злобных созданий с блестящими клешнями и острыми зубами, с которых на чистейший кафель капало что-то багровое. Существа сидели на плечах его матери, погружали сверкающие клешни в ее волосы и поедали что-то мягкое, желеобразное.
Мальчик заставил себя сделать шаг назад. Сердце бешено колотилось, голова кружилась.
Еще шаг. Еще.
«Это выест ваш мозг», — говорил доктор.
Он бросился бежать.
«Мама!»
В доме стояла неестественная тишина. Мальчик замешкался у входа.
«Мама?»
В ответ — ни звука. Мальчик выложил на стол в прихожей свои учебники.
«Мама?»
Внутри похолодело, он начинал злиться. Потому что что-то явно было не так. И он догадывался, что это могло быть.
«Мама!»
Проклятие! Неужели она вновь занималась этой гадостью?! Мальчик осмотрел дом, отыскивая признаки несчастья — валяющиеся где попало полупустые бутылки, конфетные обертки, упаковки от порошка церебуса, домашнее рукоделие, выброшенное, когда ей надоело им заниматься. К своему удивлению, ничего подобного он не обнаружил. Его раздражение немного улеглось, он подумал: «Похоже, она не напилась…»
«Мама!»
Тишину нарушали только странные клацающие звуки, доносившиеся из кухни. И он пошел туда, нервно поглаживая рукоятку ножа. В любую минуту его могли позвать друзья, ожидавшие на улице. Или даже войти за ним в дом, если устанут ждать. Нужно было поскорее найти мать и разобраться с ней, пока никто из друзей не увидел ее в таком состоянии. Последнее время она не просто напивалась — стала подмешивать в спиртное порошок церебуса. А это было в тысячу раз хуже.
«Эта смесь убьет вас, разрушит ваш мозг, — говорил ей доктор. — Вы этого хотите? В этом ли нуждается ваша семья?»
Кто-то из ребят нетерпеливо постучал в дверь. Мальчик заторопился. Поскорее бы найти ее, сказать, что пойдет с мальчиками на речку, и убежать. Она даже не сообразит, о чем речь. Главное, чтобы никто не увидел их во время разговора. Ребята и так удивляются, почему их не пригласили войти. Пусть, лишь бы не увидели его мать.
Положив ладонь на ручку двери, мальчик понял, что весь дрожит. А вдруг с ней действительно случилась беда? Если верить доктору, человеческий мозг не способен долго переносить эту дикую смесь алкоголя с галлюциногенами. Что делать, если с ней что-то случилось?
Мальчик поборол нерешительность и открыл дверь, с содроганием представляя, что там увидит.
«Пожалуйста, мама! Пусть все будет хорошо. Пусть ты даже будешь пьяной… но чтобы могла поговорить со мной. Пожалуйста…»
Он открыл дверь.
Увидел.
Страшно закричал.
Где-то вдалеке скрипнула, открываясь, тяжелая дубовая дверь. Скованный ужасом, он ничего не слышал, не в силах был даже пошевелиться. Ноги стали ватными, руки судорожно сжали дверь. В кухне… копошились дюжины отвратительных, злобных созданий с блестящими клешнями и острыми зубами, с которых на чистейший кафель капало что-то багровое. Существа сидели на плечах его матери, погружали сверкающие клешни в ее волосы и поедали что-то мягкое, желеобразное.
Мальчик заставил себя сделать шаг назад. Сердце бешено колотилось, голова кружилась.
Еще шаг. Еще.
«Это выест ваш мозг», — говорил доктор.
Он бросился бежать.
8
«Нельзя спать в истинную ночь, — учил Дэмьена наставник. — Собираешься ты воспользоваться ее властью или нет, все равно нужно проследить, как пройдет эта ночь. Ибо слишком многое в нашем мире зарождается во Тьме, слишком много зла может быть содеяно в эту бессветную ночь. Нужно быть бдительным, чтобы верно оценить своих врагов».
Дэмьен сидел на широком подоконнике самого северного окна в своей комнате и смотрел на город. Он еще боролся с остатками сна, прерванного резким звоном механического будильника. Было пять минут четвертого. Всего через каких-нибудь три минуты наступит истинная ночь, и Дэмьен хотел увидеть, как это произойдет. На востоке ночное небо окрасилось желто-зеленым сиянием заходящей Каски. Оно постепенно угасало, и вот стало совсем темно. Кора и с ней мириады звезд, что окружали центр Галактики, тоже покинули небосвод. Тьма над Эрной была такой густой и глубокой, что легко было забыть о существовании других звезд и планет, где живут и умирают, процветают и борются за выживание иные существа… забыть даже о Земле.
Дэмьен глубоко вздохнул и заклятием изменил свое зрение, чтобы видеть потоки Фэа. Внизу, на улицах города, вытягивались густо-багровые тени, нерешительно, будто пробуя силы. В ночное небо потянулись фиолетовые нити, такие темные, что были едва видны. Такие мощные, что больно было на них смотреть. Площади, скверы, улицы, обычно огражденные от Фэа солнечным светом, остались беззащитными во тьме истинной ночи. Глядя на это, Дэмьен молился, чтобы люди не выходили на улицы. Из всех проявлений Фэа это — самое опасное. Сейчас за какой-то миг оно может сотворить то, что иначе заняло бы часы и даже дни. И сила его возрастает стократ в истинную ночь. Благодарение Господу, Кора полгода держит в узде эти силы, а отраженный тремя лунами солнечный свет хранит людей в темнейшие из ночей. Кроме истинной ночи.
Он попытался по отдельным потокам определить, кто в этой тьме творит свои заклятия и с какой целью. Но легче было различить журчание одной струи в реве водопада. Не выдержав напряжения, Дэмьен позволил своему Видению угаснуть. У себя на родине он легко мог распознать всех колдунов в городе, а тех немногих, кто отваживался воздействовать на материю, он знал наперечет. Но здесь потоки Фэа были такими сложными и переменчивыми, что все его мастерство казалось детской забавой.
Полумесяц Домины выскользнул из-за восточного горизонта, и фиолетовое свечение истончилось и погасло под лунным светом, как рассеивается утренний туман от солнечных лучей. Смертельно опасное Фэа притаилось в трещинах и темных углах, но восходящая луна разогнала полную тьму, очистила площади и улицы. Дэмьен дождался, пока Домина вся покажется из-за горизонта, и вернулся в постель.
Без двадцати пяти четыре. Он заснул, едва голова коснулась подушки.
Через пятнадцать минут раздался взрыв.
— Что за черт?
Дэмьен, пошатываясь, вскочил, все еще полусонный. Его разбудил внезапный резкий хлопок, природу которого он никак не мог понять. Сперва он даже решил, что это часть его сна или плод воображения. Дэмьен встряхнул головой, прогоняя остатки сна. Из коридора донесся стук дверей и топот ног, обутых в комнатные сандалии. Нет. Это ему не приснилось.
Быстро натянув рубашку, он обулся. Немного подумав, прихватил меч. Неизвестно, что произошло, значит, надо быть готовым ко всему. Выскочив в коридор, он столкнулся с монахиней из Кэйла. Она выбежала из комнаты напротив.
— На юго-западе, — побелевшими губами прошептала женщина.
Дэмьен сообразил, что ее окна выходят как раз в этом направлении.
— Что это было?
— Не знаю, — покачала она головой. — Я не знаю.
Юго-запад. Дэмьен побежал вниз по лестнице, перескакивая через две ступеньки. Наружная дверь была закрыта. Дэмьен отметил, что через окна проникает слишком много света — гораздо больше, чем могла дать восходящая Домина. Свет мерцал и вспыхивал, будто исходил от огромного факела. Но неестественным было не только это. Свет Домины мог быть желтым, оранжевым, даже бело-желтым. Этот же свет был бело-голубым, как сияние Фэа.
В церковном дворе собрались десятка два людей. Запрокинув головы, они смотрели на небо. Дэмьен даже не задержался — ведь если источник света на юго-западе, отсюда мало что увидишь. Он обежал Собор, загораживавший обзор. И увидел…
Пламя, струей бьющее в небо. Неестественный бело-голубой свет, каким сияли охранительные заклятия во время землетрясения. Дэмьен попытался определить, где именно находится источник сияния… И что-то внутри сжалось, похолодело от ужаса. Его затрясло.
Сиани…
Он побежал. По Коммерческой улице, мимо испуганных женщин, суетливых торговцев, праздных зевак. Безжалостно расталкивая толпу, если те загораживали дорогу. Через Базарную площадь, Семь Углов, через рабочие районы — туда, где стояла Колдовская Лавка. Там, на необычно многолюдной улице…
Дэмьен сидел на широком подоконнике самого северного окна в своей комнате и смотрел на город. Он еще боролся с остатками сна, прерванного резким звоном механического будильника. Было пять минут четвертого. Всего через каких-нибудь три минуты наступит истинная ночь, и Дэмьен хотел увидеть, как это произойдет. На востоке ночное небо окрасилось желто-зеленым сиянием заходящей Каски. Оно постепенно угасало, и вот стало совсем темно. Кора и с ней мириады звезд, что окружали центр Галактики, тоже покинули небосвод. Тьма над Эрной была такой густой и глубокой, что легко было забыть о существовании других звезд и планет, где живут и умирают, процветают и борются за выживание иные существа… забыть даже о Земле.
Дэмьен глубоко вздохнул и заклятием изменил свое зрение, чтобы видеть потоки Фэа. Внизу, на улицах города, вытягивались густо-багровые тени, нерешительно, будто пробуя силы. В ночное небо потянулись фиолетовые нити, такие темные, что были едва видны. Такие мощные, что больно было на них смотреть. Площади, скверы, улицы, обычно огражденные от Фэа солнечным светом, остались беззащитными во тьме истинной ночи. Глядя на это, Дэмьен молился, чтобы люди не выходили на улицы. Из всех проявлений Фэа это — самое опасное. Сейчас за какой-то миг оно может сотворить то, что иначе заняло бы часы и даже дни. И сила его возрастает стократ в истинную ночь. Благодарение Господу, Кора полгода держит в узде эти силы, а отраженный тремя лунами солнечный свет хранит людей в темнейшие из ночей. Кроме истинной ночи.
Он попытался по отдельным потокам определить, кто в этой тьме творит свои заклятия и с какой целью. Но легче было различить журчание одной струи в реве водопада. Не выдержав напряжения, Дэмьен позволил своему Видению угаснуть. У себя на родине он легко мог распознать всех колдунов в городе, а тех немногих, кто отваживался воздействовать на материю, он знал наперечет. Но здесь потоки Фэа были такими сложными и переменчивыми, что все его мастерство казалось детской забавой.
Полумесяц Домины выскользнул из-за восточного горизонта, и фиолетовое свечение истончилось и погасло под лунным светом, как рассеивается утренний туман от солнечных лучей. Смертельно опасное Фэа притаилось в трещинах и темных углах, но восходящая луна разогнала полную тьму, очистила площади и улицы. Дэмьен дождался, пока Домина вся покажется из-за горизонта, и вернулся в постель.
Без двадцати пяти четыре. Он заснул, едва голова коснулась подушки.
Через пятнадцать минут раздался взрыв.
— Что за черт?
Дэмьен, пошатываясь, вскочил, все еще полусонный. Его разбудил внезапный резкий хлопок, природу которого он никак не мог понять. Сперва он даже решил, что это часть его сна или плод воображения. Дэмьен встряхнул головой, прогоняя остатки сна. Из коридора донесся стук дверей и топот ног, обутых в комнатные сандалии. Нет. Это ему не приснилось.
Быстро натянув рубашку, он обулся. Немного подумав, прихватил меч. Неизвестно, что произошло, значит, надо быть готовым ко всему. Выскочив в коридор, он столкнулся с монахиней из Кэйла. Она выбежала из комнаты напротив.
— На юго-западе, — побелевшими губами прошептала женщина.
Дэмьен сообразил, что ее окна выходят как раз в этом направлении.
— Что это было?
— Не знаю, — покачала она головой. — Я не знаю.
Юго-запад. Дэмьен побежал вниз по лестнице, перескакивая через две ступеньки. Наружная дверь была закрыта. Дэмьен отметил, что через окна проникает слишком много света — гораздо больше, чем могла дать восходящая Домина. Свет мерцал и вспыхивал, будто исходил от огромного факела. Но неестественным было не только это. Свет Домины мог быть желтым, оранжевым, даже бело-желтым. Этот же свет был бело-голубым, как сияние Фэа.
В церковном дворе собрались десятка два людей. Запрокинув головы, они смотрели на небо. Дэмьен даже не задержался — ведь если источник света на юго-западе, отсюда мало что увидишь. Он обежал Собор, загораживавший обзор. И увидел…
Пламя, струей бьющее в небо. Неестественный бело-голубой свет, каким сияли охранительные заклятия во время землетрясения. Дэмьен попытался определить, где именно находится источник сияния… И что-то внутри сжалось, похолодело от ужаса. Его затрясло.
Сиани…
Он побежал. По Коммерческой улице, мимо испуганных женщин, суетливых торговцев, праздных зевак. Безжалостно расталкивая толпу, если те загораживали дорогу. Через Базарную площадь, Семь Углов, через рабочие районы — туда, где стояла Колдовская Лавка. Там, на необычно многолюдной улице…