Страница:
Что-то тяжелое ударило Дэмьена. Острый осколок камня глубоко рассек макушку, как будто он налетел на стену или стена налетела на него. Одновременно что-то чудовищно тяжелое свалилось на него, вышибло из седла и швырнуло вместе с лошадью на дорогу. Только дороги больше не было. Ноги его лошади судорожно ударили по тому месту, где должен был быть камень, и провалились в пустоту. Растрескавшаяся скала распадалась — и они оба кувырком полетели вниз. Сквозь кровь, заливавшую глаза, Дэмьен увидел, как река яростно ринулась им навстречу. Он чувствовал, что тьма охватывает его, и все в нем отчаянно протестовало, все в нем жаждало жить, потому что потерять сознание сейчас означало умереть, только и всего. Голова раскалывалась от боли, руки не слушались, он как-то умудрился освободить ноги и развернуться так, чтоб животное упало первым, а он на него. Они ударились с такой силой, что вода хлестнула на стены ущелья. Лошадь пронзительно взвизгнула от боли и бешено забилась, когда они достигли дна. Сверху лавиной сыпались камни, а Дэмьен изворачивался, стараясь не попасть под удары копыт. Потом течение подхватило его и он ушел под воду; ледяная вода обожгла рот, когда яростная река со всего размаха швырнула его на скалы — раз, другой, еще раз. Он пытался дотянуться хоть до какой-нибудь зацепки, удержаться, бороться с течением, но его пальцы встречали только гладкий камень и соскальзывали, оставляя его во власти волн. Он смутно сознавал, что течение тащит его все глубже, очень глубоко, тащит на стремнину и вниз. Легкие уже разрывались от боли, он старался не дышать, пытаясь сориентироваться. Но вокруг царил полный хаос, взбаламученный ад ледяной воды и камня, в котором не было ни направления, ни порядка. Он плечом проехал по дну, содрав кожу. Удар был так силен, что почти вышиб последний воздух из легких; в миг отчаяния он совсем уж собрался было Сотворить что-нибудь, чтоб спасти себя, но земля еще тряслась, грохот землетрясения слышен был даже под водой, а значит, любое Творение означало смерть. Только глупец мог решиться на такое.
Или мертвец.
Он попытался сосредоточиться, частью сознания понимая, что Творение погубит его, и страшась этого, и зная вместе с тем, что если он ничего не сделает, то наверняка погибнет. Река была слишком сильна, чтобы бороться. Ему требовался воздух. Кроваво-красные звезды вспыхивали перед глазами, легкие разрывались в конвульсиях, но он плотно сжимал губы, собираясь с силами для Творения. Он цепенел от холода, и вместе с тем его бил странно жаркий озноб. Неужто это уже смерть? Нет, еще чуть-чуть. Овладеть энергией…
И тут что-то с силой рвануло его. От толчка, не сдержавшись, он выдохнул последние капли воздуха, и прежде чем он смог остановить себя, вода ринулась в легкие, унося его жизнь. Но что-то крепко держало его за ремень и тащило за собой. В глазах вспыхнули кровавые искры. Сильная рука мертвой хваткой вцепилась в его запястье. Его снова дернули вверх, и он, захлебываясь, взрезал поверхность реки, вода хлынула из носа и рта, его беспощадно рвало, а над речными бурунами его держала чужая рука, едва ли не холодней, чем вода, холодней реки и ледяного ветра и всех его страхов, вместе взятых. Его тащили через ледяное течение, он пытался помочь, отталкиваясь ногами. Хватка на его запястье была крепка, словно каменный монолит; рука, что тащила его, была центром его вселенной, единственным, что он видел, пока красные звезды медленно растворялись во тьме, пока легкие наконец прочистились и с болью втянули в себя долгожданный воздух.
Он посмотрел вверх и увидел лицо Тарранта, подсвеченное лунным светом. На нем застыла напряженная гримаса, волосы облепили скулы, как мокрые водоросли. Бурлящее течение грозило утащить их обоих назад, вглубь, но стальная хватка не отпускала Дэмьена, тянула вверх, дюйм за дюймом, пока он целиком не оказался над водой. Священник судорожно хватал воздух, пытаясь непослушными губами выговорить хоть что-то… «Спасибо!» Или «Благодарю Тебя, Господи!» А может, «Какого черта ты медлил?». Но это отнимало слишком много усилий у дыхания; он пытался справиться с собой, раскрывая рот, как выброшенная на песок рыба, а высокий человек поддерживал его, и течение свирепо клокотало у их колен.
— Этот прошел, — обронил Охотник. — По крайней мере, один. — Он подразумевал первый толчок. Судя по силе землетрясения, их могло быть несколько. Много. Это могло затянуться на несколько дней. — Надо идти.
Священник попытался кивнуть и почувствовал, что его голова сейчас лопнет от саднящей боли. Что-то красное заливало его левый глаз.
— Зен… Сиани… — Он попытался обернуться, чтобы разглядеть позади тропу, по которой они шли, и силуэты, что еще цеплялись за полуразрушенный уступ. И уловил отблеск лунного света на волосах Сиани, различил долговязую фигуру Сензи. Оба спаслись. Слава Богу. Люди виделись смутно, скрадываемые расстоянием, которое было больше, чем он ожидал; река, должно быть, протащила свою жертву довольно далеко вниз по течению, прежде чем Таррант ухитрился его поймать. Он посчитал лошадей — по крайней мере попробовал, ведь темные фигуры сливались на таком расстоянии в кровавые пятна, перетекали друг в друга, и ему показалось, что одной недостает. Но чьей? И что она везла? От ответа могла зависеть их жизнь.
И тут он ощутил, что Таррант как-то странно застыл, и посмотрел вниз. На реку перед ними. На три фигуры, что стояли по колено в бурлящей воде. По очертаниям они, в общем, напоминали людей, но, приглядевшись, Дэмьен понял, что ничего похожего нет. Золотистые глаза, обрамленные таким же по цвету мехом, смотрели с круглых лиц; уши с торчащими кисточками поворачивались, прислушиваясь к ветру, как у кошек. Он рассмотрел, что плечи и грудь этих существ покрывают густые космы, в которые вплетены металлические побрякушки и ракушки. В руках у них он различил оружие — копья с острыми наконечниками, нацеленные в сердца людей явно не случайно. Ненависть, горевшую в золотых глазах, нельзя было объяснить только настоящим моментом. Это была ненависть целого народа, что копилась годами. Ненависть иной расы к расе людей.
Что до Тарранта… Он пристально смотрел на острие копья, направленного ему в грудь, и лицо его было не то ошеломленным — неужели кто-то мог осмелиться угрожать ему? — не то угрюмым. «Нож, вонзившийся в сердце, так же губителен для посвященного, как и для любого другого», — сказал он однажды. Земное Фэа еще волновалось в завихрениях последствий толчка, и он не отважился бы Творить, даже чтобы спасти себя. Не веря себе, Дэмьен подумал, что Джеральд Таррант выглядит так, будто внезапно понял, что смертен. Осознал, что завоевания многих веков в один миг могут пойти прахом, и один удар копьем предаст его душу аду, от которого он так старался спастись.
Тут Охотник посмотрел на Дэмьена — и что-то, что было почти улыбкой, мелькнуло на его губах. Что-то, почти похожее на юмор, блеснуло в его глазах.
— Полагаю, — спокойно сказал он, — что мы обнаружили ракхов.
Или мертвец.
Он попытался сосредоточиться, частью сознания понимая, что Творение погубит его, и страшась этого, и зная вместе с тем, что если он ничего не сделает, то наверняка погибнет. Река была слишком сильна, чтобы бороться. Ему требовался воздух. Кроваво-красные звезды вспыхивали перед глазами, легкие разрывались в конвульсиях, но он плотно сжимал губы, собираясь с силами для Творения. Он цепенел от холода, и вместе с тем его бил странно жаркий озноб. Неужто это уже смерть? Нет, еще чуть-чуть. Овладеть энергией…
И тут что-то с силой рвануло его. От толчка, не сдержавшись, он выдохнул последние капли воздуха, и прежде чем он смог остановить себя, вода ринулась в легкие, унося его жизнь. Но что-то крепко держало его за ремень и тащило за собой. В глазах вспыхнули кровавые искры. Сильная рука мертвой хваткой вцепилась в его запястье. Его снова дернули вверх, и он, захлебываясь, взрезал поверхность реки, вода хлынула из носа и рта, его беспощадно рвало, а над речными бурунами его держала чужая рука, едва ли не холодней, чем вода, холодней реки и ледяного ветра и всех его страхов, вместе взятых. Его тащили через ледяное течение, он пытался помочь, отталкиваясь ногами. Хватка на его запястье была крепка, словно каменный монолит; рука, что тащила его, была центром его вселенной, единственным, что он видел, пока красные звезды медленно растворялись во тьме, пока легкие наконец прочистились и с болью втянули в себя долгожданный воздух.
Он посмотрел вверх и увидел лицо Тарранта, подсвеченное лунным светом. На нем застыла напряженная гримаса, волосы облепили скулы, как мокрые водоросли. Бурлящее течение грозило утащить их обоих назад, вглубь, но стальная хватка не отпускала Дэмьена, тянула вверх, дюйм за дюймом, пока он целиком не оказался над водой. Священник судорожно хватал воздух, пытаясь непослушными губами выговорить хоть что-то… «Спасибо!» Или «Благодарю Тебя, Господи!» А может, «Какого черта ты медлил?». Но это отнимало слишком много усилий у дыхания; он пытался справиться с собой, раскрывая рот, как выброшенная на песок рыба, а высокий человек поддерживал его, и течение свирепо клокотало у их колен.
— Этот прошел, — обронил Охотник. — По крайней мере, один. — Он подразумевал первый толчок. Судя по силе землетрясения, их могло быть несколько. Много. Это могло затянуться на несколько дней. — Надо идти.
Священник попытался кивнуть и почувствовал, что его голова сейчас лопнет от саднящей боли. Что-то красное заливало его левый глаз.
— Зен… Сиани… — Он попытался обернуться, чтобы разглядеть позади тропу, по которой они шли, и силуэты, что еще цеплялись за полуразрушенный уступ. И уловил отблеск лунного света на волосах Сиани, различил долговязую фигуру Сензи. Оба спаслись. Слава Богу. Люди виделись смутно, скрадываемые расстоянием, которое было больше, чем он ожидал; река, должно быть, протащила свою жертву довольно далеко вниз по течению, прежде чем Таррант ухитрился его поймать. Он посчитал лошадей — по крайней мере попробовал, ведь темные фигуры сливались на таком расстоянии в кровавые пятна, перетекали друг в друга, и ему показалось, что одной недостает. Но чьей? И что она везла? От ответа могла зависеть их жизнь.
И тут он ощутил, что Таррант как-то странно застыл, и посмотрел вниз. На реку перед ними. На три фигуры, что стояли по колено в бурлящей воде. По очертаниям они, в общем, напоминали людей, но, приглядевшись, Дэмьен понял, что ничего похожего нет. Золотистые глаза, обрамленные таким же по цвету мехом, смотрели с круглых лиц; уши с торчащими кисточками поворачивались, прислушиваясь к ветру, как у кошек. Он рассмотрел, что плечи и грудь этих существ покрывают густые космы, в которые вплетены металлические побрякушки и ракушки. В руках у них он различил оружие — копья с острыми наконечниками, нацеленные в сердца людей явно не случайно. Ненависть, горевшую в золотых глазах, нельзя было объяснить только настоящим моментом. Это была ненависть целого народа, что копилась годами. Ненависть иной расы к расе людей.
Что до Тарранта… Он пристально смотрел на острие копья, направленного ему в грудь, и лицо его было не то ошеломленным — неужели кто-то мог осмелиться угрожать ему? — не то угрюмым. «Нож, вонзившийся в сердце, так же губителен для посвященного, как и для любого другого», — сказал он однажды. Земное Фэа еще волновалось в завихрениях последствий толчка, и он не отважился бы Творить, даже чтобы спасти себя. Не веря себе, Дэмьен подумал, что Джеральд Таррант выглядит так, будто внезапно понял, что смертен. Осознал, что завоевания многих веков в один миг могут пойти прахом, и один удар копьем предаст его душу аду, от которого он так старался спастись.
Тут Охотник посмотрел на Дэмьена — и что-то, что было почти улыбкой, мелькнуло на его губах. Что-то, почти похожее на юмор, блеснуло в его глазах.
— Полагаю, — спокойно сказал он, — что мы обнаружили ракхов.
31
Демон Калеста принимал форму медленно, как кровь застывает на открытом воздухе. Вместе с ним просочился и запах реки и смешивался с затхлостью никогда не проветриваемых залов Цитадели, пока свежий речной ветер не задохнулся в пряной сладости излюбленного фимиама Хозяина Лема.
— Ты нашел их, — прошелестел шепот.
Демон поклонился.
— Рассказывай.
— Их четверо: женщина, посвященный, еще двое. Посвященный опаснее всех.
— Разумеется. — Слова отдавались голодным эхом. — И нужнее всех. Их цель?
— Убить тебя. И заодно твоих слуг. Любую голодную тварь, что будет глупа настолько, что встанет на их пути.
— Какое тщеславие.
— Это священник придумал. Он главный.
— А посвященный?
— Он терпит.
Сдавленный смешок.
— Ты позаботишься о них, хорошо? Они не доставят много хлопот. Ты прочитаешь в их сердцах, что тебе делать. Как обычно.
Демон поклонился.
— Посвященного побереги. И женщину. Отними у них силу, если сможешь, пусть они по твоей милости окажутся на волосок от смерти, но доставь их ко мне невредимыми. Я… голодаю по ним.
Голос демона дергал нервы: низкий хрип, скрипение металла о металл.
— Я понял.
— Что до остальных… меня не касается, выживут они или нет. Делай что хочешь, только чтобы они не вмешались. У тебя удивительный инстинкт насчет выбора средств. Значит, они идут сюда? Прямо к нам в руки. Как удобно.
— И еще: посвященный боится солнца.
Тот, Кто Связывает застыл на мгновение. И медленно кивнул. Возбуждение, как наркотик, пробежало по хрупким от старости жилам, предвкушение обладания сладострастной судорогой взбудоражило дряхлую плоть.
— Это и в самом деле радостная новость, — прозвучал шепот. — Этого вполне достаточно, чтоб держать его в руках. Он дурак, если полез сюда! А женщина еще больше дура, так-то. Она мне однажды уже досталась. Что ж, я опять ее возьму. А потом… Ты, Калеста, сможешь забрать то, что останется. Служи мне верно, и я вознагражу тебя.
Демон поклонился. Намек на улыбку скользнул по его обсидиановому обличью; зеркальные глаза пламенели голодом.
— Как прикажешь, — просипел он.
— Ты нашел их, — прошелестел шепот.
Демон поклонился.
— Рассказывай.
— Их четверо: женщина, посвященный, еще двое. Посвященный опаснее всех.
— Разумеется. — Слова отдавались голодным эхом. — И нужнее всех. Их цель?
— Убить тебя. И заодно твоих слуг. Любую голодную тварь, что будет глупа настолько, что встанет на их пути.
— Какое тщеславие.
— Это священник придумал. Он главный.
— А посвященный?
— Он терпит.
Сдавленный смешок.
— Ты позаботишься о них, хорошо? Они не доставят много хлопот. Ты прочитаешь в их сердцах, что тебе делать. Как обычно.
Демон поклонился.
— Посвященного побереги. И женщину. Отними у них силу, если сможешь, пусть они по твоей милости окажутся на волосок от смерти, но доставь их ко мне невредимыми. Я… голодаю по ним.
Голос демона дергал нервы: низкий хрип, скрипение металла о металл.
— Я понял.
— Что до остальных… меня не касается, выживут они или нет. Делай что хочешь, только чтобы они не вмешались. У тебя удивительный инстинкт насчет выбора средств. Значит, они идут сюда? Прямо к нам в руки. Как удобно.
— И еще: посвященный боится солнца.
Тот, Кто Связывает застыл на мгновение. И медленно кивнул. Возбуждение, как наркотик, пробежало по хрупким от старости жилам, предвкушение обладания сладострастной судорогой взбудоражило дряхлую плоть.
— Это и в самом деле радостная новость, — прозвучал шепот. — Этого вполне достаточно, чтоб держать его в руках. Он дурак, если полез сюда! А женщина еще больше дура, так-то. Она мне однажды уже досталась. Что ж, я опять ее возьму. А потом… Ты, Калеста, сможешь забрать то, что останется. Служи мне верно, и я вознагражу тебя.
Демон поклонился. Намек на улыбку скользнул по его обсидиановому обличью; зеркальные глаза пламенели голодом.
— Как прикажешь, — просипел он.
32
Какое-то мгновение все молчали. Напряжение говорило само за себя. И жесты были достаточно красноречивы: руки ракхене сжимали древки копий. Ноги ракхене нащупывали опору поустойчивей, мышцы примерялись нанести удар. Глаза ракхене, исполненные ужасающей ненависти, смотрели одновременно в настоящее и в какое-то жуткое прошлое, туда, где одна разумная раса пыталась уничтожить другую. В отсветах кровавой резни нечего было сказать, просто не существовало способа сказать. Любые попытки договориться были обречены. Призыв к милосердию выглядел бы нелепой шуткой. Человек сам своими делами выпестовал себе куда более безжалостного врага, чем дано было сотворить любому порождению Фэа.
Дыхание Дэмьена прерывалось, ноги его захлестывала вода. Руки чесались достать меч. Не столько для того, чтоб пустить его в ход, сколько просто убедиться, что тот на месте: перевязь наверняка порвалась при падении, и река могла оставить его без оружия. Он повел плечами — легонько, пытаясь оценить вес снаряжения, — и острие копья кольнуло его в незащищенное тело так, что потекла кровь. Он застыл, косясь на Тарранта. Тот понял и осторожно, почти незаметно кивнул. «Хорошо, — понял Дэмьен, — я вооружен». Но хмурая гримаса вдобавок выражала и еще что-то. Священник опустил взгляд и увидел, что зачарованный меч его спутника — и его ножны, и тяжелый ремень, на которых они висели, — все исчезло. Таррант, должно быть, избавился от них перед тем, как прыгнуть в реку. «Дрянь дело». Мог ли Охотник сражаться врукопашную? При том, что его чародейское искусство нельзя было применять после землетрясения…
Их окликнули с нависавшей сверху скалы. Не то слова, не то рычание животного. Стражи Дэмьена напряглись. Тот, что приставил копье к груди Тарранта, посмотрев вверх, ответил на том же лающем наречии, и Дэмьен увидел, что Охотник подбирается для прыжка. Но драгоценный миг был упущен — мохнатый воин снова повернулся к пленнику. Охотник остался неподвижен, только губы сжались в ниточку.
«Из-за нас, — подумал Дэмьен. — Он может спасти себя, но не Сиани. Фэа еще слишком горячо, чтоб им управлять».
Он видел, как бывшую посвященную окружили темные фигуры, как Сензи пригнулся, словно готовясь к бою. «Погоди, — мысленно взмолился Дэмьен. — Их слишком много. Сейчас это безнадежно». И тут же увидел, что Сензи упал, а над ним столпились темные фигуры. Какая же отвага была скрыта в этом человеке — или это просто слепая преданность Сиани? — что он продолжал сопротивляться, пусть даже безрассудно, когда обстоятельства одолевали.
«Его никогда по-настоящему не испытывали на прочность, — угрюмо подумал священник. — Дай Боже, чтоб это никогда и не понадобилось».
Что-то упало со скалы и закачалось рядом с ними, в футе от земли. Веревка. Странная — больше похожа на скрученную ткань или сложное вязание в орнаменте узелков. Кто-то соскользнул по краю и пополз вниз, быстро перебирая пальцами — или когтями? — узелки на веревке. Так быстро, что это напоминало стекающую каплю. Существо преодолело последние футы и молча приземлилось на выступ рядом с пленниками. Оно было меньше ростом, чем его спутники, и куталось в многослойное пестрое одеяние, что закрывало его целиком, до запястий и щиколоток. Под этими покровами на плечах не было гривы, да она и не была нужна. Недостаток физической силы возмещался кошачьей подвижностью. Существо сделало только шаг, так что тени больше не выдавали его в лунном свете, но Дэмьен уже понял, почему эта женщина — а это несомненно была женщина — кажется такой знакомой.
— Моргот, — прошептал он.
И Охотник тихо ответил:
— Именно.
Она что-то крикнула, и хотя слова были непонятны Дэмьену, резкие звуки явно служили предостережением или приказом. Или и тем и другим. Язык существ состоял из свистящих созвучий и лающих гласных, совершенно чуждых слуху Дэмьена, и все же модуляции речи были знакомы. Где-то когда-то в далеком прошлом этот язык, несомненно, испытал влияние человеческого.
«У них не было языка, когда они оставили людские земли. Он развился уже здесь, в изоляции. Чему еще научились они, о чем человеческая раса ничего не знает?»
Один из их стражей что-то пролаял в ответ, и резкий тон ясно показывал, какой род действий ему по душе. Холодный ветер леденил тело Дэмьена, проморозив его промокшую одежду и волосы до того, что они покрыли кожу коркой льда. Глубоко внутри зародилась дрожь, последняя отчаянная попытка тела выработать тепло. Ледяное течение било его под колени. Его охватил страх и злость. Чувствовать, как холод бесполезно вытягивает остатки жизни, когда он может провести последние мгновения в бою. Захватив с собой нескольких врагов.
«Если эти ублюдки проспорят достаточно долго, я погибну от переохлаждения». Но что он мог — только сцепить зубы, чтобы те не стучали, пока переговаривались ракхи, — вполне возможно, что им хватило бы и этого стука, чтоб убить его, и вряд ли они стали бы доискиваться причины. Сиани была здесь, и это все решало. Если ее присутствие связывало руки Охотнику, о Дэмьене нечего было и говорить. Он не смел шевельнуться, чтобы гнев ракхене не обрушился на нее.
Наконец, по-видимому, они достигли какого-то соглашения. Один из стражей проревел приказ и ткнул Дэмьена прямо в грудь. Потекла кровь, заливая куртку. Но если рана должна была разозлить священника, заставить его утратить контроль над собой, то получилось наоборот. Один из ракхов резко завернул ему руки за спину и связал, но Дэмьен хранил полное спокойствие — насколько позволяло быстрое течение, — хотя грубые веревки больно врезались в запястья. Ремни перевязи дернулись — значит, его к тому же обезоружили. Он увидел, что с Джеральдом Таррантом обошлись точно так же. Смотреть в глаза посвященному было трудно — в них горела жажда убийства, — но он вытерпел все, как и Дэмьен. Выбора не было.
Шаг за шагом они мучительно преодолевали течение, добираясь туда, где их ожидали товарищи. Дальше они шли уже вместе — Сиани и Сензи, которых подталкивали в спину, осторожно пробирались по полуразрушенному уступу. Спотыкаясь, оскальзываясь, не в состоянии помочь себе руками, священник и Охотник брели по воде, полагаясь на то, что стражи помогут им удержаться на ногах. Те не всегда помогали. Несколько раз Дэмьен тяжело падал на колени, грудью разбивая воду. Однажды он даже полностью скрылся под водой, и когтистая лапа чужака вытащила его из воды, дернув за ворот куртки, точно это был щенячий загривок.
В глазах Тарранта стояла смерть. «Каково это, — размышлял Дэмьен, — душе, имевшей в распоряжении вечность, быть заключенной в таком уязвимом смертном теле?» Он представил, с какой силой бушевали в Охотнике, борясь друг с другом, ненависть и страх, и порадовался, что все это, вырвавшись на свободу, обрушится не на него. Человек, который способен на изощренное садистское убийство лишь ради удовольствия, что же он может сделать со своими врагами?
Наконец показалось нечто вроде берега, и их вытолкали к нему. Уступ, по которому они раньше шли, спускался, расширяясь, почти к самой воде. Подошли и Сиани с Сензи, тоже связанные; двух уцелевших лошадей вели воины-ракхене. Лошадь Сензи и одно из животных Тарранта. Что же везла та лошадь, которой недоставало? Дэмьен подумал о своей лошади, разбившейся о скалы, и его охватила злость. И печаль. Она прошла с ним через Раздел, видела вампиров и прочую дрянь, пережила землетрясение, что сровняло с землей полгорода, и осталась цела и невредима. А теперь… Он ощутил пустоту потери, и резкая боль пронзила его онемевшее от холода тело. Ледяной ветер продувал его насквозь.
«Чтоб тебя, — выругался он, как будто лошадь могла его услышать. — Ты выбрала дьявольски удачный момент, чтоб умереть».
Они достигли края уступа, и сильные когтистые лапы втащили их наверх. Острые когти вонзались через одежду в мясо, как крюки мясника врезаются в свежеосвежеванную тушу. Лицо Сиани было белым от шока, за ней тащили Сензи, бледного от страха. Дьявол, эти двое хотя бы не промокли. Дэмьен чувствовал себя как рыба на льду.
Ракханка встала перед ними. На грубо вылепленном, покрытом мехом лице сверкали нечеловеческие глаза.
— Вы идете, — прошипела она, — или вы умрете. Тут же. Вы поняли?
Дэмьен отрывисто кивнул, ожидая, что его товарищи сделают то же. Ракханка указала на Охотника и резко рявкнула приказ на своем языке. Ракх, стоявший за Таррантом, оторвал от своего пояса расшитую орнаментами ленту и прежде, чем посвященный спохватился, завязал ему глаза. Дэмьен услышал, как Таррант резко вздохнул, увидел, как напряглись его бицепсы, будто он испытывал прочность пут на руках, почувствовал ярость, окутавшую посвященного темным облаком, но если тот и мог как-то освободиться, он не стал ничего делать. Повязка плотно охватила его голову, лишив его и зрения, и Видения. Дэмьен не знал, может ли посвященный задействовать Фэа, не видя потоков… но вдруг понял, что знает. Женщина видела Охотника на Морготе и знала его власть. Она связала его крепко-накрепко.
«Час от часу не легче».
Их повели на юг. Ракх вонзил когти в воротник Тарранта и потащил пленника за собой; Дэмьена погнали за ним — острие ткнуло его в спину, прорвав одежду. «Будь моя воля, ты бы подавился своим дерьмовым копьем». Священник чувствовал, что Сиани и Сензи идут следом, чувствовал тепло их тел, острый привкус их страха. Зря они шли сюда, зря были так неосторожны… Но выбора-то не было. Они предусмотрели все, что могли, но сама земля восстала против них. Разве от этого возможно уберечься человеку?
Он шел, едва переставляя негнущиеся ноги. Река слева постепенно расширялась, пока не превратилась в небольшое озерцо меж крутых стен каньона. Впереди послышался плеск падающей воды, и Дэмьен разглядел первый приток, отмеченный на карте Тарранта. Судя по шуму, он отвесно падал со скальной стены. Ни лошадям, ни людям не подняться. Сколько же им придется идти, чтоб выбраться на плато?
Но вот они обогнули очередной выступ, и открылась новая картина. В одном месте стена ущелья раскололась, обломки попадали в реку, и покатое нагромождение каменных глыб образовало грубое подобие лестницы. Впрочем, трудно было назвать это лестницей: прерывистая тропа — как раз впору пройти лошади — ныряла под обломки и взбиралась на острые вершины. Поднимаясь, Дэмьен оглянулся и увидел, что нетерпеливый ракх подталкивает ослепленного Охотника. Хорошо еще, что посвященный не знал, насколько узок путь. С открытыми глазами и то было скверно — карабкаться неизвестно куда, вверив свою жизнь врагам. У Дэмьена все сжималось внутри. Он быстро переглянулся с Сензи — тот с мрачной решимостью кивнул, — но Сиани не могла отвести взгляда от пути, что им предстоял. Ее била дрожь.
В конце концов они выбрались наверх, и людям позволили чуть-чуть передохнуть. Дэмьена неудержимо трясло. Он знал, что недолго продержится, если не повысит температуру тела. Можно ли отважиться на Творение, когда прошло так мало времени после толчка? Как долго будет утихать земное Фэа? Проклятие, ему нужно Видение Тарранта… Пробормотав ругательство, он решил обождать. С каждой секундой опасность уменьшалась.
А наверху их поджидали звери, походившие очертаниями на лошадей, но их странное строение так же отличалось от лошадиного, как отличались от людей воины-ракхене. Пока отряд приближался, они нетерпеливо встряхивали головами: чудный шелковистый мех трепетал на холодном осеннем ветру, перламутром отливали рога, блестевшие в лунном свете. «Ксанди», — подумал священник, не то восхищенный, не то подавленный их дикой красотой. Они неприязненно отшатнулись от Тарранта, точно почуяв, какую роль он сыграет в их истории, и посопели, снисходительно обнюхивая лошадей, как будто жалели бедняжек за то, что те лишены их великолепия.
Дэмьена грубо подтолкнули к лошади. То ли хотели, чтоб он забрался на нее связанным — хотя вряд ли у него это получилось бы, — то ли собирались его временно развязать, священник так и не узнал. Потому что в этот момент Таррант сделал резкое движение. Голубое пламя пробежало по краю его повязки, потом охватило материю целиком. Неземной холод пронизал Дэмьена, как будто все тепло мгновенно улетучилось из окружающего воздуха; когда он выдохнул, его дыхание обернулось белым туманом, который собрался вокруг Тарранта. Потом посвященный шагнул в сторону, погасил голубой огонь — и повязка раздробилась, как стекло, и посыпалась на холодную землю тысячами мельчайших блесток.
Холодные серебряные глаза обратились на ракха, и Дэмьен по опыту знал, какая сила была в этом взгляде. Половина его души ликовала, видя, что один из членов отряда свободен, а другая половина содрогалась при мысли о безжалостной резне, которую сейчас устроит Таррант, если спустит с цепи свою ярость. Сможет ли кто-нибудь остановить его? «Имею ли я право останавливать его?» Ледяной огонь вспыхнул вновь, и толстая веревка рассыпалась на хрупкие осколки: руки Тарранта тоже освободились. Один из ракхов шагнул к Тарранту, поднимая копье; глаза Охотника сузились, и тот уронил оружие, взвыв от боли и ужаса. К копью примерз кусочек мяса, вырванный из ладони, по руке потекла темная кровь.
Таррант повернулся к ракханке, лицо его пылало гневом.
— Если вы собирались убить нас, то слишком долго собирались. Если у вас другие намерения, сейчас как раз время их узнать. Я долго терпеть не буду.
Другой воин придвинулся поближе, но женщина остановила его коротким жестом.
— Ты живой потому, что спас свою жизнь. — Она мотнула головой в сторону Дэмьена. — Ваши жалкие душонки нам еще нужны. — Она оглядела пленников с разной степенью неодобрения. — Мой народ колеблется между желанием узнать, зачем вы пришли сюда, и желанием взять ваши головы в качестве сувениров. Я смогла убедить их позабыть, что они хотят вашей смерти, пока вы не ответите на некоторые вопросы. Потом мы посмотрим, оставлять ли вас в живых.
— Развяжите моих спутников, — спокойно сказал Таррант.
Она не ответила, остальные отступили на шаг. Дали ему место.
В следующий миг Охотник шагнул вперед и прикоснулся к путам Дэмьена. Тело священника так онемело от холода, что он даже не почувствовал, когда его руки наконец освободились, просто увидел, что они повисли вдоль тела, словно чужие. Он заставил себя признать их и попытался растереть одну об другую, согреть хоть немного, пока Таррант развязывал остальных.
Потом посвященный вновь повернулся к ракханке. Волосы его облепили череп, одежда была изорвана когтями и копьями, но и в таком виде он обладал царственной, подавляющей властью. Темная харизма, которой невольно подчинялись даже ракхи.
— Тронете моих товарищей еще раз, — предупредил он, — и умрете. Тут же. — Его глаза остановились на ракханке. — Скажи им, — приказал он.
Какое-то мгновение женщина просто смотрела на него. Потом, не отвечая, пошла туда, где стоял ее ксанди. Неуловимо гибким движением — точно кошка внезапно прыгнула на свою жертву — она оказалась на его спине. И потрепала рукой гриву, запустив когти в мерцающий шелк.
— Они поняли тебя, — бросила она Охотнику. — И холодно усмехнулась, обнажив острые зубы. — Они поняли куда больше, чем ты думаешь.
Дыхание Дэмьена прерывалось, ноги его захлестывала вода. Руки чесались достать меч. Не столько для того, чтоб пустить его в ход, сколько просто убедиться, что тот на месте: перевязь наверняка порвалась при падении, и река могла оставить его без оружия. Он повел плечами — легонько, пытаясь оценить вес снаряжения, — и острие копья кольнуло его в незащищенное тело так, что потекла кровь. Он застыл, косясь на Тарранта. Тот понял и осторожно, почти незаметно кивнул. «Хорошо, — понял Дэмьен, — я вооружен». Но хмурая гримаса вдобавок выражала и еще что-то. Священник опустил взгляд и увидел, что зачарованный меч его спутника — и его ножны, и тяжелый ремень, на которых они висели, — все исчезло. Таррант, должно быть, избавился от них перед тем, как прыгнуть в реку. «Дрянь дело». Мог ли Охотник сражаться врукопашную? При том, что его чародейское искусство нельзя было применять после землетрясения…
Их окликнули с нависавшей сверху скалы. Не то слова, не то рычание животного. Стражи Дэмьена напряглись. Тот, что приставил копье к груди Тарранта, посмотрев вверх, ответил на том же лающем наречии, и Дэмьен увидел, что Охотник подбирается для прыжка. Но драгоценный миг был упущен — мохнатый воин снова повернулся к пленнику. Охотник остался неподвижен, только губы сжались в ниточку.
«Из-за нас, — подумал Дэмьен. — Он может спасти себя, но не Сиани. Фэа еще слишком горячо, чтоб им управлять».
Он видел, как бывшую посвященную окружили темные фигуры, как Сензи пригнулся, словно готовясь к бою. «Погоди, — мысленно взмолился Дэмьен. — Их слишком много. Сейчас это безнадежно». И тут же увидел, что Сензи упал, а над ним столпились темные фигуры. Какая же отвага была скрыта в этом человеке — или это просто слепая преданность Сиани? — что он продолжал сопротивляться, пусть даже безрассудно, когда обстоятельства одолевали.
«Его никогда по-настоящему не испытывали на прочность, — угрюмо подумал священник. — Дай Боже, чтоб это никогда и не понадобилось».
Что-то упало со скалы и закачалось рядом с ними, в футе от земли. Веревка. Странная — больше похожа на скрученную ткань или сложное вязание в орнаменте узелков. Кто-то соскользнул по краю и пополз вниз, быстро перебирая пальцами — или когтями? — узелки на веревке. Так быстро, что это напоминало стекающую каплю. Существо преодолело последние футы и молча приземлилось на выступ рядом с пленниками. Оно было меньше ростом, чем его спутники, и куталось в многослойное пестрое одеяние, что закрывало его целиком, до запястий и щиколоток. Под этими покровами на плечах не было гривы, да она и не была нужна. Недостаток физической силы возмещался кошачьей подвижностью. Существо сделало только шаг, так что тени больше не выдавали его в лунном свете, но Дэмьен уже понял, почему эта женщина — а это несомненно была женщина — кажется такой знакомой.
— Моргот, — прошептал он.
И Охотник тихо ответил:
— Именно.
Она что-то крикнула, и хотя слова были непонятны Дэмьену, резкие звуки явно служили предостережением или приказом. Или и тем и другим. Язык существ состоял из свистящих созвучий и лающих гласных, совершенно чуждых слуху Дэмьена, и все же модуляции речи были знакомы. Где-то когда-то в далеком прошлом этот язык, несомненно, испытал влияние человеческого.
«У них не было языка, когда они оставили людские земли. Он развился уже здесь, в изоляции. Чему еще научились они, о чем человеческая раса ничего не знает?»
Один из их стражей что-то пролаял в ответ, и резкий тон ясно показывал, какой род действий ему по душе. Холодный ветер леденил тело Дэмьена, проморозив его промокшую одежду и волосы до того, что они покрыли кожу коркой льда. Глубоко внутри зародилась дрожь, последняя отчаянная попытка тела выработать тепло. Ледяное течение било его под колени. Его охватил страх и злость. Чувствовать, как холод бесполезно вытягивает остатки жизни, когда он может провести последние мгновения в бою. Захватив с собой нескольких врагов.
«Если эти ублюдки проспорят достаточно долго, я погибну от переохлаждения». Но что он мог — только сцепить зубы, чтобы те не стучали, пока переговаривались ракхи, — вполне возможно, что им хватило бы и этого стука, чтоб убить его, и вряд ли они стали бы доискиваться причины. Сиани была здесь, и это все решало. Если ее присутствие связывало руки Охотнику, о Дэмьене нечего было и говорить. Он не смел шевельнуться, чтобы гнев ракхене не обрушился на нее.
Наконец, по-видимому, они достигли какого-то соглашения. Один из стражей проревел приказ и ткнул Дэмьена прямо в грудь. Потекла кровь, заливая куртку. Но если рана должна была разозлить священника, заставить его утратить контроль над собой, то получилось наоборот. Один из ракхов резко завернул ему руки за спину и связал, но Дэмьен хранил полное спокойствие — насколько позволяло быстрое течение, — хотя грубые веревки больно врезались в запястья. Ремни перевязи дернулись — значит, его к тому же обезоружили. Он увидел, что с Джеральдом Таррантом обошлись точно так же. Смотреть в глаза посвященному было трудно — в них горела жажда убийства, — но он вытерпел все, как и Дэмьен. Выбора не было.
Шаг за шагом они мучительно преодолевали течение, добираясь туда, где их ожидали товарищи. Дальше они шли уже вместе — Сиани и Сензи, которых подталкивали в спину, осторожно пробирались по полуразрушенному уступу. Спотыкаясь, оскальзываясь, не в состоянии помочь себе руками, священник и Охотник брели по воде, полагаясь на то, что стражи помогут им удержаться на ногах. Те не всегда помогали. Несколько раз Дэмьен тяжело падал на колени, грудью разбивая воду. Однажды он даже полностью скрылся под водой, и когтистая лапа чужака вытащила его из воды, дернув за ворот куртки, точно это был щенячий загривок.
В глазах Тарранта стояла смерть. «Каково это, — размышлял Дэмьен, — душе, имевшей в распоряжении вечность, быть заключенной в таком уязвимом смертном теле?» Он представил, с какой силой бушевали в Охотнике, борясь друг с другом, ненависть и страх, и порадовался, что все это, вырвавшись на свободу, обрушится не на него. Человек, который способен на изощренное садистское убийство лишь ради удовольствия, что же он может сделать со своими врагами?
Наконец показалось нечто вроде берега, и их вытолкали к нему. Уступ, по которому они раньше шли, спускался, расширяясь, почти к самой воде. Подошли и Сиани с Сензи, тоже связанные; двух уцелевших лошадей вели воины-ракхене. Лошадь Сензи и одно из животных Тарранта. Что же везла та лошадь, которой недоставало? Дэмьен подумал о своей лошади, разбившейся о скалы, и его охватила злость. И печаль. Она прошла с ним через Раздел, видела вампиров и прочую дрянь, пережила землетрясение, что сровняло с землей полгорода, и осталась цела и невредима. А теперь… Он ощутил пустоту потери, и резкая боль пронзила его онемевшее от холода тело. Ледяной ветер продувал его насквозь.
«Чтоб тебя, — выругался он, как будто лошадь могла его услышать. — Ты выбрала дьявольски удачный момент, чтоб умереть».
Они достигли края уступа, и сильные когтистые лапы втащили их наверх. Острые когти вонзались через одежду в мясо, как крюки мясника врезаются в свежеосвежеванную тушу. Лицо Сиани было белым от шока, за ней тащили Сензи, бледного от страха. Дьявол, эти двое хотя бы не промокли. Дэмьен чувствовал себя как рыба на льду.
Ракханка встала перед ними. На грубо вылепленном, покрытом мехом лице сверкали нечеловеческие глаза.
— Вы идете, — прошипела она, — или вы умрете. Тут же. Вы поняли?
Дэмьен отрывисто кивнул, ожидая, что его товарищи сделают то же. Ракханка указала на Охотника и резко рявкнула приказ на своем языке. Ракх, стоявший за Таррантом, оторвал от своего пояса расшитую орнаментами ленту и прежде, чем посвященный спохватился, завязал ему глаза. Дэмьен услышал, как Таррант резко вздохнул, увидел, как напряглись его бицепсы, будто он испытывал прочность пут на руках, почувствовал ярость, окутавшую посвященного темным облаком, но если тот и мог как-то освободиться, он не стал ничего делать. Повязка плотно охватила его голову, лишив его и зрения, и Видения. Дэмьен не знал, может ли посвященный задействовать Фэа, не видя потоков… но вдруг понял, что знает. Женщина видела Охотника на Морготе и знала его власть. Она связала его крепко-накрепко.
«Час от часу не легче».
Их повели на юг. Ракх вонзил когти в воротник Тарранта и потащил пленника за собой; Дэмьена погнали за ним — острие ткнуло его в спину, прорвав одежду. «Будь моя воля, ты бы подавился своим дерьмовым копьем». Священник чувствовал, что Сиани и Сензи идут следом, чувствовал тепло их тел, острый привкус их страха. Зря они шли сюда, зря были так неосторожны… Но выбора-то не было. Они предусмотрели все, что могли, но сама земля восстала против них. Разве от этого возможно уберечься человеку?
Он шел, едва переставляя негнущиеся ноги. Река слева постепенно расширялась, пока не превратилась в небольшое озерцо меж крутых стен каньона. Впереди послышался плеск падающей воды, и Дэмьен разглядел первый приток, отмеченный на карте Тарранта. Судя по шуму, он отвесно падал со скальной стены. Ни лошадям, ни людям не подняться. Сколько же им придется идти, чтоб выбраться на плато?
Но вот они обогнули очередной выступ, и открылась новая картина. В одном месте стена ущелья раскололась, обломки попадали в реку, и покатое нагромождение каменных глыб образовало грубое подобие лестницы. Впрочем, трудно было назвать это лестницей: прерывистая тропа — как раз впору пройти лошади — ныряла под обломки и взбиралась на острые вершины. Поднимаясь, Дэмьен оглянулся и увидел, что нетерпеливый ракх подталкивает ослепленного Охотника. Хорошо еще, что посвященный не знал, насколько узок путь. С открытыми глазами и то было скверно — карабкаться неизвестно куда, вверив свою жизнь врагам. У Дэмьена все сжималось внутри. Он быстро переглянулся с Сензи — тот с мрачной решимостью кивнул, — но Сиани не могла отвести взгляда от пути, что им предстоял. Ее била дрожь.
В конце концов они выбрались наверх, и людям позволили чуть-чуть передохнуть. Дэмьена неудержимо трясло. Он знал, что недолго продержится, если не повысит температуру тела. Можно ли отважиться на Творение, когда прошло так мало времени после толчка? Как долго будет утихать земное Фэа? Проклятие, ему нужно Видение Тарранта… Пробормотав ругательство, он решил обождать. С каждой секундой опасность уменьшалась.
А наверху их поджидали звери, походившие очертаниями на лошадей, но их странное строение так же отличалось от лошадиного, как отличались от людей воины-ракхене. Пока отряд приближался, они нетерпеливо встряхивали головами: чудный шелковистый мех трепетал на холодном осеннем ветру, перламутром отливали рога, блестевшие в лунном свете. «Ксанди», — подумал священник, не то восхищенный, не то подавленный их дикой красотой. Они неприязненно отшатнулись от Тарранта, точно почуяв, какую роль он сыграет в их истории, и посопели, снисходительно обнюхивая лошадей, как будто жалели бедняжек за то, что те лишены их великолепия.
Дэмьена грубо подтолкнули к лошади. То ли хотели, чтоб он забрался на нее связанным — хотя вряд ли у него это получилось бы, — то ли собирались его временно развязать, священник так и не узнал. Потому что в этот момент Таррант сделал резкое движение. Голубое пламя пробежало по краю его повязки, потом охватило материю целиком. Неземной холод пронизал Дэмьена, как будто все тепло мгновенно улетучилось из окружающего воздуха; когда он выдохнул, его дыхание обернулось белым туманом, который собрался вокруг Тарранта. Потом посвященный шагнул в сторону, погасил голубой огонь — и повязка раздробилась, как стекло, и посыпалась на холодную землю тысячами мельчайших блесток.
Холодные серебряные глаза обратились на ракха, и Дэмьен по опыту знал, какая сила была в этом взгляде. Половина его души ликовала, видя, что один из членов отряда свободен, а другая половина содрогалась при мысли о безжалостной резне, которую сейчас устроит Таррант, если спустит с цепи свою ярость. Сможет ли кто-нибудь остановить его? «Имею ли я право останавливать его?» Ледяной огонь вспыхнул вновь, и толстая веревка рассыпалась на хрупкие осколки: руки Тарранта тоже освободились. Один из ракхов шагнул к Тарранту, поднимая копье; глаза Охотника сузились, и тот уронил оружие, взвыв от боли и ужаса. К копью примерз кусочек мяса, вырванный из ладони, по руке потекла темная кровь.
Таррант повернулся к ракханке, лицо его пылало гневом.
— Если вы собирались убить нас, то слишком долго собирались. Если у вас другие намерения, сейчас как раз время их узнать. Я долго терпеть не буду.
Другой воин придвинулся поближе, но женщина остановила его коротким жестом.
— Ты живой потому, что спас свою жизнь. — Она мотнула головой в сторону Дэмьена. — Ваши жалкие душонки нам еще нужны. — Она оглядела пленников с разной степенью неодобрения. — Мой народ колеблется между желанием узнать, зачем вы пришли сюда, и желанием взять ваши головы в качестве сувениров. Я смогла убедить их позабыть, что они хотят вашей смерти, пока вы не ответите на некоторые вопросы. Потом мы посмотрим, оставлять ли вас в живых.
— Развяжите моих спутников, — спокойно сказал Таррант.
Она не ответила, остальные отступили на шаг. Дали ему место.
В следующий миг Охотник шагнул вперед и прикоснулся к путам Дэмьена. Тело священника так онемело от холода, что он даже не почувствовал, когда его руки наконец освободились, просто увидел, что они повисли вдоль тела, словно чужие. Он заставил себя признать их и попытался растереть одну об другую, согреть хоть немного, пока Таррант развязывал остальных.
Потом посвященный вновь повернулся к ракханке. Волосы его облепили череп, одежда была изорвана когтями и копьями, но и в таком виде он обладал царственной, подавляющей властью. Темная харизма, которой невольно подчинялись даже ракхи.
— Тронете моих товарищей еще раз, — предупредил он, — и умрете. Тут же. — Его глаза остановились на ракханке. — Скажи им, — приказал он.
Какое-то мгновение женщина просто смотрела на него. Потом, не отвечая, пошла туда, где стоял ее ксанди. Неуловимо гибким движением — точно кошка внезапно прыгнула на свою жертву — она оказалась на его спине. И потрепала рукой гриву, запустив когти в мерцающий шелк.
— Они поняли тебя, — бросила она Охотнику. — И холодно усмехнулась, обнажив острые зубы. — Они поняли куда больше, чем ты думаешь.