Страница:
В картотеке этой лечебницы напротив имени каждого пациента была отмечена его принадлежность к партии и политическая позиция, там же, между двух таинственных тибетских рецептов, часто можно было найти замечания такого рода: «Правое крыло необходимо усилить», что имело отношение не к легкому, а к Думе. Бадмаев также находился в оживленной переписке с бывшими пациентами, среди которых было много придворных и министров. Он письменно давал им медицинские советы, такие, как рекомендации при повышении кровяного давления или задержке стула, а рядом с ними политические указания.
С течением времени медицина и политика, назначения министров и «экстракты лотоса» все более смешивались друг с другом; так возникло фантастическое политически-колдовское влияние, исходившее из больницы Бадмаева и определявшее судьбу всей России.
Этим огромным влиянием доктор был обязан успешному медицинско-политическому обслуживанию царя, благодаря чему монарху удалось не только вылечить боли в желудке, но и решить государственные проблемы. Против нервных желудочных колик он прописал настойку из тибетских трав. Предполагалось, что это была смесь белены и гашиша, оказавшая действительно благоприятнейшее воздействие. Политические же затруднения царя он устранил с помощью дипломатического мастерства и проницательности, успехи в этой области были также удовлетворительны.
Таким образом, Бадмаев поднимался все выше в глазах царской четы, и попытки его противников доставить ему неприятности, удалить его или начать преследование с помощью полиции, были с самого начала обречены на провал. Министр Хвостов, безуспешно старавшийся что-либо предпринять против Бадмаева, вскоре вынужден был признать, что тибетец, благодаря отличным отношениям с императорской семьей, был практически неуязвим.
В 1917 году, после свержения царского режима, еще раз дала о себе знать власть этой замечательной личности: Бадмаева вместе с Вырубовой и авантюристом Манасевичем-Мануйловым арестовали и взяли под стражу на пути в Финляндию моряки Балтийского флота. Но вскоре он, благодаря своей своеобразной, исполненной достоинства манере держаться, многократному успеху своей лечебной практики, смог добиться всеобщего расположения со стороны тюремщиков, и спустя короткое время к нему относились не как к заключенному, а как к другу.
Тем не менее искусство тибетского волшебника оказалось бессильным именно тогда, когда оно было бы просто необходимо: и он не смог вылечить болезнь маленького царевича, и его магические микстуры, заклинания и колдовство не оказали ни малейшего воздействия. Как и прежде, вокруг постели маленького Алексея царили беспомощность и отчаяние; до того самого дня, когда к кровати бедного мальчика в первый раз подошел Григорий Ефимович Распутин.
Глава шестая
С течением времени медицина и политика, назначения министров и «экстракты лотоса» все более смешивались друг с другом; так возникло фантастическое политически-колдовское влияние, исходившее из больницы Бадмаева и определявшее судьбу всей России.
Этим огромным влиянием доктор был обязан успешному медицинско-политическому обслуживанию царя, благодаря чему монарху удалось не только вылечить боли в желудке, но и решить государственные проблемы. Против нервных желудочных колик он прописал настойку из тибетских трав. Предполагалось, что это была смесь белены и гашиша, оказавшая действительно благоприятнейшее воздействие. Политические же затруднения царя он устранил с помощью дипломатического мастерства и проницательности, успехи в этой области были также удовлетворительны.
Таким образом, Бадмаев поднимался все выше в глазах царской четы, и попытки его противников доставить ему неприятности, удалить его или начать преследование с помощью полиции, были с самого начала обречены на провал. Министр Хвостов, безуспешно старавшийся что-либо предпринять против Бадмаева, вскоре вынужден был признать, что тибетец, благодаря отличным отношениям с императорской семьей, был практически неуязвим.
В 1917 году, после свержения царского режима, еще раз дала о себе знать власть этой замечательной личности: Бадмаева вместе с Вырубовой и авантюристом Манасевичем-Мануйловым арестовали и взяли под стражу на пути в Финляндию моряки Балтийского флота. Но вскоре он, благодаря своей своеобразной, исполненной достоинства манере держаться, многократному успеху своей лечебной практики, смог добиться всеобщего расположения со стороны тюремщиков, и спустя короткое время к нему относились не как к заключенному, а как к другу.
Тем не менее искусство тибетского волшебника оказалось бессильным именно тогда, когда оно было бы просто необходимо: и он не смог вылечить болезнь маленького царевича, и его магические микстуры, заклинания и колдовство не оказали ни малейшего воздействия. Как и прежде, вокруг постели маленького Алексея царили беспомощность и отчаяние; до того самого дня, когда к кровати бедного мальчика в первый раз подошел Григорий Ефимович Распутин.
Глава шестая
Друг
Александра Федоровна, российская императрица, уже третий день проводила у постели больного сына; судорожно сцепив руки, час за часом смотрела она неподвижным, полным отчаяния взором на измученного ребенка. В тот несчастливый день, когда коренастый матрос Деревянко внес на руках скорчившееся от боли, почти безжизненное тело Алексея, охваченная непередаваемым горем императрица потеряла сознание.
Весь двор озабоченно следил за Алешей после последнего приступа, прилагались все усилия и бесконечная осторожность, чтобы предотвратить новое несчастье! И тем не менее это снова случилось! Малыш, находившийся под строгим наблюдением Деревянко и няни Вишняковой, играл в парке с сыном привратника; наследника ни на секунду не выпускали из поля зрения. Но, вставая на ноги, Алеша сделал неосторожное, порывистое движение, и тут же мертвенно-бледным упал на руки подбежавшего матроса.
Когда его положили в кроватку и осторожно раздели, сразу же увидели страшную синюю опухоль — опасное для жизни внутреннее кровотечение. Ребенок лежал, судорожно подтянув к животу ногу, нос его заострился, как у покойника.
Врачи, за которыми в отчаянии послал государь, тотчас прибежали, обследовали маленького пациента, применяли различные средства, провели консилиум, повторное обследование и вынуждены были признать свою беспомощность. Предложенные чудодейственные микстуры тибетского врача Бадмаева, ранее всегда помогавшие, когда искусство других врачей было бессильно, не оказали никакого эффекта; было такое впечатление, что Бог покинул российскую царицу, которой завидовали все женщины государства. Даже великолепные травы Бадмаева не смогли облегчить страданий цесаревича. Тогда Александра упала на пол рядом с кроватью и в страстной молитве стала заклинать Бога в последний раз совершить чудо и спасти от смерти ее сына.
Проходили день за днем, ночь за ночью; казалось, Всевышний не решается свершить чудо. Состояние Алексея даже ухудшилось, боли усилились. Если сначала мальчик мог разговаривать с гувернером Жильяром или с няней по меньшей мере в течение нескольких часов, пока вновь не начинались боли, то теперь таких пауз не было вообще, и ребенок, не переставая, кричал и стонал, так что никто в императорском дворце не решался приблизиться к комнате больного. Иногда утомленный Алеша затихал, и тогда у измученной императрицы становилось еще хуже на душе: она думала, что смерть вот-вот унесет ее сына. Днем в комнате больного часто появлялся царь, чтобы утешить Алике. Однажды мальчик почувствовал его холодную ладонь на своем лбу; очнувшись, он слабыми, исхудавшими ручками притянул к себе голову отца и тихим голосом, задыхаясь, прошептал ему на ухо: «Папа, если я умру, вели похоронить меня внизу, в парке».
Император, осторожно высвободившись из объятий ребенка, со слезами на глазах бросился к дверям, и царица услышала его сдавленные рыдания.
Александра продолжала неподвижно сидеть у постели маленького больного, уставшая от долгого ухода, безутешная, но все же не покорившаяся судьбе. Она перестала молиться, потому что была уверена, что Бог больше не хочет ее слушать. С того момента, как Алексея настигла беда, она почти не покидала его комнаты, не снимала платья и не спала. Ее волосы были не причесаны и не убраны, обычно красивое лицо осунулось, побледнело и сморщилось, стало похоже на скорбный лик старой женщины; ее воспаленные глаза глядели тускло и невыразительно после слишком многих пролитых слез.
Вдруг кто-то постучал у входа — один, другой, третий раз. После того как никто не ответил, дверь почти бесшумно отворилась и вошла Стана, великая княгиня Анастасия Николаевна. Императрица в оцепенении не заметила ни стука, ни прихода Станы, и только тогда вышла из состояния апатии, когда прямо перед собой увидела возбужденное лицо великой княгини. Теперь она слышала нежные, ласковые слова, какие умели говорить только Стана и ее сестра Милица.
В течение какого-то времени она молча внимала речам своей родственницы, и затем снова, после долгого оцепенения, у нее из глаз полились слезы. Спазмы прошли, и, всхлипывая, она бросилась Стане на шею. Та гладила ее, утешала, поцеловала, склонилась перед ней, обняла ее колени, положила на них голову и сказала, что малыш непременно поправится. Александра не должна беспокоиться, все опять будет хорошо. Потоком успокоительных речей великая княгиня сумела постепенно пробудить в царице надежду. Она уверяла ее, что Алексей скоро будет снова здоров и все повернется к лучшему. Сама царица завоюет любовь народа, и злые старые придворные дамы и министры еще умрут от стыда за свои низкие интриги; чудесная эпоха счастья наступит для всей России, такая пора, какой страна еще никогда не знала.
И вот, стремительно перескакивая с одного на другое, Стана быстрым, возбужденным шепотом начала рассказывать о странном сибирском крестьянине, том святом страннике, с которым она и Милица познакомились несколько дней назад. Это был очень необычный человек, гораздо более умный и наделенный большей божественной силой, чем сам месье Филипп и доктор Бадмаев! Не покривив душой, Стана могла сказать, что этот крестьянин по святости превосходит даже Иоанна Кронштадтского; такого мнения была не только она и ее сестра Милица, то же самое заявил сам святой Иоанн!
Великая княгиня сбивчиво рассказала, как только что, во время обедни, в присутствии знатных дам, да и всего высшего общества Петербурга, Иоанн торжественно объявил простого мужика Григория Ефимовича лицом, благословленным Богом. Это произошло следующим образом: отец Иоанн как раз закончил богослужение, он говорил замечательно, как всегда, и вся церковь была заполнена верующими. Там можно было увидеть самые роскошные туалеты, и многие дамы уже появились в длинных перчатках, «только что вошедших в моду». По окончании службы священник с распятием в руке произнес обычные слова: «Живите в вере и страхе Божием!», — но когда после этого дамы устремились вперед, чтобы причаститься и получить благословение святого, произошло необычное! Стана чрезвычайно жалела, что сама не присутствовала при этом; правда, она собиралась в тот день поехать к обедне в Кронштадт, но в последний момент к ней приехали гости, поэтому она была вынуждена от этого отказаться.
Она продолжала рассказ: именно в тот момент, когда дамы собирались подойти к отцу Иоанну, он с горящими глазами вышел из алтаря, поднял правую руку и воскликнул властным голосом: «Остановитесь! Сегодня среди нас присутствует более достойный, который первым должен принять святое причастие, — тот скромный паломник, стоящий там среди вас!» При этом он указал на самого обычного мужика в глубине церкви, в той части Божьего храма, где обычно молились нищие, слепцы и паралитики.
В испуге все повернулись к человеку, указанному отцом Иоанном. Это действительно был простой крестьянин в овчине, тяжелых сапогах, с посохом в руке и с грубым мешком за спиной. Тем не менее от внимания дам, по крайней мере по утверждению графини Игнатьевой, от которой Стана узнала все подробности, не ускользнуло, какие ясные глаза были у этого мужика. Глаза, подобные этим, они не встречали прежде ни у одного человека, но самым удивительным было то, как этот странник себя вел! Ожидали, что все происшедшее сильно смутит его, но этот чудный человек даже не казался удивленным, не говоря уже о смущении: спокойным шагом подошел он к иконостасу, принял причастие и затем сам благословил отца Иоанна!
В салоне графини Игнатьевой этот случай, естественно, возбудил величайший интерес; были наведены справки, откуда появился этот незнакомый странник и кем он, в конце концов, был. Великая княгиня рассказывала царице, как архимандрит Феофан встретил странника в коридоре Духовной академии и завязал с ним беседу. На следующий день Феофан появился в салоне Игнатьевой и подробно описал, какое впечатление произвел сибирский крестьянин на него самого, епископа Гермогена и почтенного монастырского священника Илиодора. Но не только эти духовные лица были поражены набожностью, глубокими знаниями и изначальной мудростью этого чудо-человека Распутина; очень рассудительные, скептически настроенные люди, профессора, адвокаты, офицеры и чиновники, познакомившись с ним при встрече в «Союзе русского народа», совершенно поддались его чарам и были уверены в его святости.
Отец Феофан привел удивительного крестьянина во дворец великой княгини Станы и ее супруга в Сергеево, в результате и Николай Николаевич почувствовал к нему величайшую симпатию. Далее Стана рассказывала императрице, что к великому князю явилась делегация от «Союза русского народа» и попросила его содействия, чтобы привести нового святого в Царское Село и представить царской чете. Они полагали, что устами этого крестьянина говорит «голос русской земли», душа самого святого русского народа; но никогда еще не было так необходимо услышать голос народа, как именно теперь, когда «революционеры своими злодеяниями угрожают престолу и православной Церкви». Царь и царица окружены неискренними и ненадежными придворными, заигрывавшими в душе с вредными идеями «Запада»; тем более важным представляется поэтому возможность услышать однажды при дворе истинного представителя народа.
Сама Стана могла только ходатайствовать об этом перед императрицей: «Союз русского народа» был действительно самым верным и надежным защитником монархии, и если он что-то советовал императору, то только в интересах престола и династии. Николай и Алике были абсолютно правы, не доверяя тому лицемерному окружению, которое намеренно пыталось утаить от них настоящие намерения народа. Но крестьянин Григорий Ефимович был истинно русским и при этом православным христианином, знал народ, его интересы и желания, и он мог, как никто другой, дать императору правильный совет, что надо теперь делать для подавления отринутых Богом заговорщиков.
Еще более важным было то, что Григорий Распутин обладал чудесной целебной силой и способен был вылечить даже самых безнадежных больных. В этом Стана полностью убедилась, когда в Петербурге появилась простая, но почтенная и богобоязненная мещанка, вдова Батманова, чтобы рассказать, как Григорий Ефимович еще до его прибытия в Петербург, на родине в Сибири считался святым и чудотворцем, как стекались к нему матери с больными детьми, мужчины и женщины с неизлечимыми недугами и, выздоровев, покидали его. Сама вдова Батманова пожертвовала все свое значительное состояние на благотворительные цели в знак благодарности за излечение отцом Григорием.
Кроме того, личное впечатление, которое произвел на Стану Распутин, оказалось прямо-таки потрясающим, и не только она сама, но и ее супруг, сестра и зять в такой же мере прониклись его святостью, как только познакомились с ним. С того момента Григорий Ефимович стал регулярно появляться как у Станы, так и у Милицы и ее супруга Петра Николаевича: не далее как вчера он снова был у Станы, и, использовав эту возможность, она сообщила ему, как плохо идут дела у бедного цесаревича и в каком отчаянии Алике. Восторженно сияя от счастья, Стана сообщила императрице, что чудотворец ответил так: «Передай царице, что она не должна больше плакать, я вылечу ее ребенка! И когда он потом станет солдатом, у него снова будет румянец во всю щеку!»
Впервые за много дней на лице императрицы появилась улыбка… а Анастасия Николаевна, сидя перед ней на полу, рассказывала и рассказывала. Правда, вначале Алике едва слушала, так сильно была охвачена страхом и заботами, но, по мере того, как Стана продолжала свое повествование, она, хоть и не сразу, но все-таки поняла, о чем идет речь: этот крестьянин хочет защитить императора, ее и маленького Алексея от покушений революционеров, хочет спасти Россию и православную Церковь и вылечить дорогого, единственного Алешу!
Кровь начала медленно приливать к утомленному, бледному лицу императрицы, ее глаза постепенно обрели живость и блеск. А когда Стана начала подражать деревенской речи Распутина, царица невольно улыбнулась. Все, что этот крестьянин говорил о выздоровлении и «румянце во всю щеку», звучало так просто и сердечно, что Александра тут же почувствовала расположение к этому человеку. У нее появилось неодолимое желание познакомиться с тем чудотворцем, и она решила в тот же день поговорить об этом с государем.
Когда Стана заметила, что ей удалось пробудить в императрице заинтересованность, отвлечь ее от тяжелых мыслей, вдохновение черногорки уже граничило с экстазом. Пылко и убедительно описывала она внешность Григория и особенно его глаза, их проницательный взгляд. Она говорила о притягательной силе, присущей этому взгляду и заставляющей забыть, что перед вами простой крестьянин. Великая княгиня отпустила колени императрицы и сопровождала свой рассказ оживленной жестикуляцией; она очертила в воздухе фигуру и движения нового святого, повторяя его слова. Вдохновенный и образный рассказ постепенно захватил и императрицу.
В комнате больного тем временем стемнело, и только сквозь окно проникал тусклый свет. Когда Александра почувствовала у своих колен гибкое тело черногорской подруги, она скорее догадывалась о ее страстных жестах, чем видела их, она слышала из ее уст интонации сибирского пророка, и ей, не спавшей уже третью ночь, показалось, будто из темноты комнаты медленно поднимается, вызванная словами и жестами Станы, худая, сильная фигура крестьянина с длинными волосами, бородой и добрым, мягким взглядом.
— Вспомни, Аликс, — продолжала великая княгиня, — что тебе сказал доктор Филипп, когда ему пришлось нас покинуть. Он предсказал, что Бог пошлет вам нового друга, который поможет вам и защитит вас! Поверь мне, Алике, это он и есть, этот друг, о котором вам возвестил Филипп! Он спасет Россию и вылечит твоего сына! Бог послал его вам!
Когда Александра смотрела в темную комнату, ей казалось, что она ясно видела перед собой нового «друга». Он подошел к кровати, простер над больным руку, как будто благословляя его. «Он вылечит твоего сына!» — воскликнула Стана, и это был уже не полушепот, голос звучал уверенно и четко. Тогда царица громко заговорила:
— Как ты добра ко мне, Стана! Ты и Милица, вы единственные, кто добр ко мне!
С тем пылом и силой, с какими несчастные люди доказывают свою любовь и благодарность, она сжала ладонь Станы.
Вошла няня, чтобы зажечь свечи, а вскоре после того пришел и царь. Их удивила перемена во внешнем виде императрицы. В течение нескольких дней она была погружена в горе и отчаяние, а теперь выглядела почти веселой и приказала накрыть внизу ужин.
Император взволнованно поцеловал руку Станы:
— Вы и Милица, — сказал он, — единственные настоящие друзья среди наших родственников, и тем не менее меня постоянно пытаются настроить против вас!
Императора все время хотели убедить, что «черногорки» оказывают на него неблагоприятное влияние, что они необразованны, суеверны и не обладают хорошими манерами, что они, несмотря на полученное в Смольном монастыре воспитание, все равно остались «мужичками», чего и следовало ожидать от дочерей мужицкого князя. И разве не выдвигал этот вечно брюзжавший граф Витте все новые претензии и опасения; он не переставал утверждать, что симпатии Станы и Милицы к императрице основаны на эгоистическом расчете.
Время от времени делались попытки настроить императора против «черногорок», но он достаточно хорошо понимал, как надо относиться к таким интригам. Он знал и презирал тех министров и придворных, которые ни к чему другому не стремились, кроме как добиться для себя расположения. То, что они выдвигали против Станы и Милицы, было в глазах государя не чем иным, как клеветой! Теперь, когда Стане удалось развеселить его любимую Алике, ему все было ясно. Как же он мог не ценить этих женщин и не быть им благодарным, когда только они смогли действительно утешить императрицу в ее отчаянии! Когда Александра появилась за столом, Анастасия Николаевна уже подробно рассказывала императору о сибирском божьем человеке Григории Ефимовиче. Они еще долго говорили о нем втроем, Алике заставила великую княгиню повторить все то, что она уже говорила ей о страннике. Впервые за эти дни царская чета почувствовала что-то, похожее на надежду.
Даже вскоре после этого, когда царица опять поспешила в комнату и застала там цесаревича все еще мертвенно-бледным, стонавшим, скорчившимся в кровати, все равно в этот вечер у нее было легко на сердце, она вновь надеялась, что, в конце концов, все будет хорошо.
Спустя некоторое время она отправилась на покой и еще долго размышляла над словами, которые сказал ей на прощание месье Филипп. Неужели действительно наступил момент, когда Бог, наконец, услышал ее страстные молитвы и послал ей нового помощника, нового «друга»?
Но в тот вечер дело вообще не двигалось с места. Николай хорошо умел скрывать свое возбуждение, хотя бы ради Алисы, но долгое ожидание сделало и его достаточно нетерпеливым: крестьянин Григорий Ефимович произвел на него впечатление не менее глубокое, чем на императрицу. Конечно, отец Григорий был простым мужиком, но умел себя подать естественно и искренне, смотрел прямо и открыто, с самого начала располагал к себе, а его умные речи ошеломили Николая и Алике.
Когда царь мысленно представлял себе министров, генералов и адъютантов, он не мог найти среди них ни одного умного лица, казавшегося таким доброжелательным и милым, каким было лицо Григория Распутина. Этот простой крестьянин сразу же с готовностью согласился помочь маленькому Алексею, и уже эта готовность несказанно успокоила Алике. С того момента когда Стана впервые рассказала о чудесной силе этого святого человека, царица преисполнилась надежды и чистой веры. Только бы он пришел! Ведь Стана обещала привезти его в своем экипаже из Сергеева в Царское Село, так что он должен был появиться самое позднее в девять вечера.
Император поднялся и положил руку на плечо супруге:
— Только не беспокойся, «солнечный лучик»! — сказал он, — нет ни малейшей причины для волнений.
Каждая мелочь была тщательно продумана, чтобы незаметно провести сибирского чудотворца в императорский дворец, чтобы он благословил Алешу и воздействовал на него своей исцеляющей силой. Если бы отец Григорий избрал обычный путь во дворец через приемные покои, ему, естественно, пришлось бы пройти через контроль дворцовой полиции, часовых и охрану. Его, как и любого другого, желавшего появиться перед государем, задержали бы по крайней мере два раза и допросили бы о цели прихода, его имя должно быть занесено в десятки различных книг, ему пришлось бы отвечать на вопросы дежурных офицеров, а эти ответы должны попасть к коменданту, чтобы, минуя несколько инстанций, было принято решение пропустить посетителя во дворец. И не было никакой уверенности, что где-нибудь не появится «подозрение» и незнакомца вообще не завернут назад.
Так как императора и его супругу окружал усиленный кордон шпионов в форме и в штатском, любое посещение контролировалось строжайшим образом, каждый шаг царской четы находился под наблюдением, прослеживался и заносился в тысячу разных протоколов. Как часто Алике с болью замечала мужу: «Мы здесь, словно заключенные, мой любимый Ники».
Но в этот раз были приняты все меры, чтобы избежать подобных неприятностей. Новые ворота с задней стороны дворца должны были незаметно пропустить Распутина в императорские апартаменты. Этот вход вел к обычно запертой черной лестнице, и в тот вечер Мария Вишнякова, верная и преданная няня наследника, ждала появления чудотворца, чтобы провести его через темную прихожую наверх в царские покои. До этой боковой двери Григорий Ефимович должен был дойти в сопровождении великой княгини Станы, чье появление как частой гостьи в Царском Селе не показалось бы странным охранникам тыльной стороны дворца. Таким образом, было предпринято все возможное, чтобы посещение Распутина не привлекло внимания.
Когда царь уже собрался в очередной раз успокоить свою супругу, неожиданно открылась дверь и в кабинет царя вошел сибирский крестьянин Григорий Ефимович в длинном черном кафтане, с окладистой бородой и нечесаными волосами. Следом за ним шла Вишнякова. Она прижала руки к груди, как принято у простых женщин, когда они чем-то поражены; с широко раскрытыми глазами и полуоткрытым ртом, она являла собой образец глубочайшего удивления. Женщина настолько потеряла самообладание, что, казалось, не понимала, что стоит перед императором и императрицей.
Едва войдя, Григорий Ефимович благосклонно повернулся к спутнице, заметил ее удивленное лицо и, ухмыляясь, воскликнул: «Ну что, душечка, что ты так уставилась?»
Только теперь няня, испуганная этим обращением, вспомнила, где она находится, и от смущения у нее закружилась голова; покраснев до корней волос, она низко присела и поспешила быстрее уйти. Уже в дверях она стала свидетельницей сцены, которая заставила ее застыть как вкопанную: Григорий Ефимович, широко улыбаясь, подошел к царской чете, бесцеремонно обнял всемогущего повелителя и его супругу и звонко поцеловал их.
Мертвенно-бледный Алеша лежал в постели с искаженным от боли лицом, одна нога была судорожно прижата к груди. И когда Вишнякова подошла к нему и тихо спросила, как он себя чувствует, мальчик продолжал лежать в полубессознательном состоянии, негромко постанывая.
Весь двор озабоченно следил за Алешей после последнего приступа, прилагались все усилия и бесконечная осторожность, чтобы предотвратить новое несчастье! И тем не менее это снова случилось! Малыш, находившийся под строгим наблюдением Деревянко и няни Вишняковой, играл в парке с сыном привратника; наследника ни на секунду не выпускали из поля зрения. Но, вставая на ноги, Алеша сделал неосторожное, порывистое движение, и тут же мертвенно-бледным упал на руки подбежавшего матроса.
Когда его положили в кроватку и осторожно раздели, сразу же увидели страшную синюю опухоль — опасное для жизни внутреннее кровотечение. Ребенок лежал, судорожно подтянув к животу ногу, нос его заострился, как у покойника.
Врачи, за которыми в отчаянии послал государь, тотчас прибежали, обследовали маленького пациента, применяли различные средства, провели консилиум, повторное обследование и вынуждены были признать свою беспомощность. Предложенные чудодейственные микстуры тибетского врача Бадмаева, ранее всегда помогавшие, когда искусство других врачей было бессильно, не оказали никакого эффекта; было такое впечатление, что Бог покинул российскую царицу, которой завидовали все женщины государства. Даже великолепные травы Бадмаева не смогли облегчить страданий цесаревича. Тогда Александра упала на пол рядом с кроватью и в страстной молитве стала заклинать Бога в последний раз совершить чудо и спасти от смерти ее сына.
Проходили день за днем, ночь за ночью; казалось, Всевышний не решается свершить чудо. Состояние Алексея даже ухудшилось, боли усилились. Если сначала мальчик мог разговаривать с гувернером Жильяром или с няней по меньшей мере в течение нескольких часов, пока вновь не начинались боли, то теперь таких пауз не было вообще, и ребенок, не переставая, кричал и стонал, так что никто в императорском дворце не решался приблизиться к комнате больного. Иногда утомленный Алеша затихал, и тогда у измученной императрицы становилось еще хуже на душе: она думала, что смерть вот-вот унесет ее сына. Днем в комнате больного часто появлялся царь, чтобы утешить Алике. Однажды мальчик почувствовал его холодную ладонь на своем лбу; очнувшись, он слабыми, исхудавшими ручками притянул к себе голову отца и тихим голосом, задыхаясь, прошептал ему на ухо: «Папа, если я умру, вели похоронить меня внизу, в парке».
Император, осторожно высвободившись из объятий ребенка, со слезами на глазах бросился к дверям, и царица услышала его сдавленные рыдания.
Александра продолжала неподвижно сидеть у постели маленького больного, уставшая от долгого ухода, безутешная, но все же не покорившаяся судьбе. Она перестала молиться, потому что была уверена, что Бог больше не хочет ее слушать. С того момента, как Алексея настигла беда, она почти не покидала его комнаты, не снимала платья и не спала. Ее волосы были не причесаны и не убраны, обычно красивое лицо осунулось, побледнело и сморщилось, стало похоже на скорбный лик старой женщины; ее воспаленные глаза глядели тускло и невыразительно после слишком многих пролитых слез.
Вдруг кто-то постучал у входа — один, другой, третий раз. После того как никто не ответил, дверь почти бесшумно отворилась и вошла Стана, великая княгиня Анастасия Николаевна. Императрица в оцепенении не заметила ни стука, ни прихода Станы, и только тогда вышла из состояния апатии, когда прямо перед собой увидела возбужденное лицо великой княгини. Теперь она слышала нежные, ласковые слова, какие умели говорить только Стана и ее сестра Милица.
В течение какого-то времени она молча внимала речам своей родственницы, и затем снова, после долгого оцепенения, у нее из глаз полились слезы. Спазмы прошли, и, всхлипывая, она бросилась Стане на шею. Та гладила ее, утешала, поцеловала, склонилась перед ней, обняла ее колени, положила на них голову и сказала, что малыш непременно поправится. Александра не должна беспокоиться, все опять будет хорошо. Потоком успокоительных речей великая княгиня сумела постепенно пробудить в царице надежду. Она уверяла ее, что Алексей скоро будет снова здоров и все повернется к лучшему. Сама царица завоюет любовь народа, и злые старые придворные дамы и министры еще умрут от стыда за свои низкие интриги; чудесная эпоха счастья наступит для всей России, такая пора, какой страна еще никогда не знала.
И вот, стремительно перескакивая с одного на другое, Стана быстрым, возбужденным шепотом начала рассказывать о странном сибирском крестьянине, том святом страннике, с которым она и Милица познакомились несколько дней назад. Это был очень необычный человек, гораздо более умный и наделенный большей божественной силой, чем сам месье Филипп и доктор Бадмаев! Не покривив душой, Стана могла сказать, что этот крестьянин по святости превосходит даже Иоанна Кронштадтского; такого мнения была не только она и ее сестра Милица, то же самое заявил сам святой Иоанн!
Великая княгиня сбивчиво рассказала, как только что, во время обедни, в присутствии знатных дам, да и всего высшего общества Петербурга, Иоанн торжественно объявил простого мужика Григория Ефимовича лицом, благословленным Богом. Это произошло следующим образом: отец Иоанн как раз закончил богослужение, он говорил замечательно, как всегда, и вся церковь была заполнена верующими. Там можно было увидеть самые роскошные туалеты, и многие дамы уже появились в длинных перчатках, «только что вошедших в моду». По окончании службы священник с распятием в руке произнес обычные слова: «Живите в вере и страхе Божием!», — но когда после этого дамы устремились вперед, чтобы причаститься и получить благословение святого, произошло необычное! Стана чрезвычайно жалела, что сама не присутствовала при этом; правда, она собиралась в тот день поехать к обедне в Кронштадт, но в последний момент к ней приехали гости, поэтому она была вынуждена от этого отказаться.
Она продолжала рассказ: именно в тот момент, когда дамы собирались подойти к отцу Иоанну, он с горящими глазами вышел из алтаря, поднял правую руку и воскликнул властным голосом: «Остановитесь! Сегодня среди нас присутствует более достойный, который первым должен принять святое причастие, — тот скромный паломник, стоящий там среди вас!» При этом он указал на самого обычного мужика в глубине церкви, в той части Божьего храма, где обычно молились нищие, слепцы и паралитики.
В испуге все повернулись к человеку, указанному отцом Иоанном. Это действительно был простой крестьянин в овчине, тяжелых сапогах, с посохом в руке и с грубым мешком за спиной. Тем не менее от внимания дам, по крайней мере по утверждению графини Игнатьевой, от которой Стана узнала все подробности, не ускользнуло, какие ясные глаза были у этого мужика. Глаза, подобные этим, они не встречали прежде ни у одного человека, но самым удивительным было то, как этот странник себя вел! Ожидали, что все происшедшее сильно смутит его, но этот чудный человек даже не казался удивленным, не говоря уже о смущении: спокойным шагом подошел он к иконостасу, принял причастие и затем сам благословил отца Иоанна!
В салоне графини Игнатьевой этот случай, естественно, возбудил величайший интерес; были наведены справки, откуда появился этот незнакомый странник и кем он, в конце концов, был. Великая княгиня рассказывала царице, как архимандрит Феофан встретил странника в коридоре Духовной академии и завязал с ним беседу. На следующий день Феофан появился в салоне Игнатьевой и подробно описал, какое впечатление произвел сибирский крестьянин на него самого, епископа Гермогена и почтенного монастырского священника Илиодора. Но не только эти духовные лица были поражены набожностью, глубокими знаниями и изначальной мудростью этого чудо-человека Распутина; очень рассудительные, скептически настроенные люди, профессора, адвокаты, офицеры и чиновники, познакомившись с ним при встрече в «Союзе русского народа», совершенно поддались его чарам и были уверены в его святости.
Отец Феофан привел удивительного крестьянина во дворец великой княгини Станы и ее супруга в Сергеево, в результате и Николай Николаевич почувствовал к нему величайшую симпатию. Далее Стана рассказывала императрице, что к великому князю явилась делегация от «Союза русского народа» и попросила его содействия, чтобы привести нового святого в Царское Село и представить царской чете. Они полагали, что устами этого крестьянина говорит «голос русской земли», душа самого святого русского народа; но никогда еще не было так необходимо услышать голос народа, как именно теперь, когда «революционеры своими злодеяниями угрожают престолу и православной Церкви». Царь и царица окружены неискренними и ненадежными придворными, заигрывавшими в душе с вредными идеями «Запада»; тем более важным представляется поэтому возможность услышать однажды при дворе истинного представителя народа.
Сама Стана могла только ходатайствовать об этом перед императрицей: «Союз русского народа» был действительно самым верным и надежным защитником монархии, и если он что-то советовал императору, то только в интересах престола и династии. Николай и Алике были абсолютно правы, не доверяя тому лицемерному окружению, которое намеренно пыталось утаить от них настоящие намерения народа. Но крестьянин Григорий Ефимович был истинно русским и при этом православным христианином, знал народ, его интересы и желания, и он мог, как никто другой, дать императору правильный совет, что надо теперь делать для подавления отринутых Богом заговорщиков.
Еще более важным было то, что Григорий Распутин обладал чудесной целебной силой и способен был вылечить даже самых безнадежных больных. В этом Стана полностью убедилась, когда в Петербурге появилась простая, но почтенная и богобоязненная мещанка, вдова Батманова, чтобы рассказать, как Григорий Ефимович еще до его прибытия в Петербург, на родине в Сибири считался святым и чудотворцем, как стекались к нему матери с больными детьми, мужчины и женщины с неизлечимыми недугами и, выздоровев, покидали его. Сама вдова Батманова пожертвовала все свое значительное состояние на благотворительные цели в знак благодарности за излечение отцом Григорием.
Кроме того, личное впечатление, которое произвел на Стану Распутин, оказалось прямо-таки потрясающим, и не только она сама, но и ее супруг, сестра и зять в такой же мере прониклись его святостью, как только познакомились с ним. С того момента Григорий Ефимович стал регулярно появляться как у Станы, так и у Милицы и ее супруга Петра Николаевича: не далее как вчера он снова был у Станы, и, использовав эту возможность, она сообщила ему, как плохо идут дела у бедного цесаревича и в каком отчаянии Алике. Восторженно сияя от счастья, Стана сообщила императрице, что чудотворец ответил так: «Передай царице, что она не должна больше плакать, я вылечу ее ребенка! И когда он потом станет солдатом, у него снова будет румянец во всю щеку!»
Впервые за много дней на лице императрицы появилась улыбка… а Анастасия Николаевна, сидя перед ней на полу, рассказывала и рассказывала. Правда, вначале Алике едва слушала, так сильно была охвачена страхом и заботами, но, по мере того, как Стана продолжала свое повествование, она, хоть и не сразу, но все-таки поняла, о чем идет речь: этот крестьянин хочет защитить императора, ее и маленького Алексея от покушений революционеров, хочет спасти Россию и православную Церковь и вылечить дорогого, единственного Алешу!
Кровь начала медленно приливать к утомленному, бледному лицу императрицы, ее глаза постепенно обрели живость и блеск. А когда Стана начала подражать деревенской речи Распутина, царица невольно улыбнулась. Все, что этот крестьянин говорил о выздоровлении и «румянце во всю щеку», звучало так просто и сердечно, что Александра тут же почувствовала расположение к этому человеку. У нее появилось неодолимое желание познакомиться с тем чудотворцем, и она решила в тот же день поговорить об этом с государем.
Когда Стана заметила, что ей удалось пробудить в императрице заинтересованность, отвлечь ее от тяжелых мыслей, вдохновение черногорки уже граничило с экстазом. Пылко и убедительно описывала она внешность Григория и особенно его глаза, их проницательный взгляд. Она говорила о притягательной силе, присущей этому взгляду и заставляющей забыть, что перед вами простой крестьянин. Великая княгиня отпустила колени императрицы и сопровождала свой рассказ оживленной жестикуляцией; она очертила в воздухе фигуру и движения нового святого, повторяя его слова. Вдохновенный и образный рассказ постепенно захватил и императрицу.
В комнате больного тем временем стемнело, и только сквозь окно проникал тусклый свет. Когда Александра почувствовала у своих колен гибкое тело черногорской подруги, она скорее догадывалась о ее страстных жестах, чем видела их, она слышала из ее уст интонации сибирского пророка, и ей, не спавшей уже третью ночь, показалось, будто из темноты комнаты медленно поднимается, вызванная словами и жестами Станы, худая, сильная фигура крестьянина с длинными волосами, бородой и добрым, мягким взглядом.
— Вспомни, Аликс, — продолжала великая княгиня, — что тебе сказал доктор Филипп, когда ему пришлось нас покинуть. Он предсказал, что Бог пошлет вам нового друга, который поможет вам и защитит вас! Поверь мне, Алике, это он и есть, этот друг, о котором вам возвестил Филипп! Он спасет Россию и вылечит твоего сына! Бог послал его вам!
Когда Александра смотрела в темную комнату, ей казалось, что она ясно видела перед собой нового «друга». Он подошел к кровати, простер над больным руку, как будто благословляя его. «Он вылечит твоего сына!» — воскликнула Стана, и это был уже не полушепот, голос звучал уверенно и четко. Тогда царица громко заговорила:
— Как ты добра ко мне, Стана! Ты и Милица, вы единственные, кто добр ко мне!
С тем пылом и силой, с какими несчастные люди доказывают свою любовь и благодарность, она сжала ладонь Станы.
Вошла няня, чтобы зажечь свечи, а вскоре после того пришел и царь. Их удивила перемена во внешнем виде императрицы. В течение нескольких дней она была погружена в горе и отчаяние, а теперь выглядела почти веселой и приказала накрыть внизу ужин.
Император взволнованно поцеловал руку Станы:
— Вы и Милица, — сказал он, — единственные настоящие друзья среди наших родственников, и тем не менее меня постоянно пытаются настроить против вас!
Императора все время хотели убедить, что «черногорки» оказывают на него неблагоприятное влияние, что они необразованны, суеверны и не обладают хорошими манерами, что они, несмотря на полученное в Смольном монастыре воспитание, все равно остались «мужичками», чего и следовало ожидать от дочерей мужицкого князя. И разве не выдвигал этот вечно брюзжавший граф Витте все новые претензии и опасения; он не переставал утверждать, что симпатии Станы и Милицы к императрице основаны на эгоистическом расчете.
Время от времени делались попытки настроить императора против «черногорок», но он достаточно хорошо понимал, как надо относиться к таким интригам. Он знал и презирал тех министров и придворных, которые ни к чему другому не стремились, кроме как добиться для себя расположения. То, что они выдвигали против Станы и Милицы, было в глазах государя не чем иным, как клеветой! Теперь, когда Стане удалось развеселить его любимую Алике, ему все было ясно. Как же он мог не ценить этих женщин и не быть им благодарным, когда только они смогли действительно утешить императрицу в ее отчаянии! Когда Александра появилась за столом, Анастасия Николаевна уже подробно рассказывала императору о сибирском божьем человеке Григории Ефимовиче. Они еще долго говорили о нем втроем, Алике заставила великую княгиню повторить все то, что она уже говорила ей о страннике. Впервые за эти дни царская чета почувствовала что-то, похожее на надежду.
Даже вскоре после этого, когда царица опять поспешила в комнату и застала там цесаревича все еще мертвенно-бледным, стонавшим, скорчившимся в кровати, все равно в этот вечер у нее было легко на сердце, она вновь надеялась, что, в конце концов, все будет хорошо.
Спустя некоторое время она отправилась на покой и еще долго размышляла над словами, которые сказал ей на прощание месье Филипп. Неужели действительно наступил момент, когда Бог, наконец, услышал ее страстные молитвы и послал ей нового помощника, нового «друга»?
* * * *
Через несколько дней после этого Николай и Александра сидели в императорском рабочем кабинете. Было около девяти часов вечера, Алике нетерпеливо считала минуты, прислушиваясь к шагам за дверью, несколько раз подбегала к письменному столу, за которым сидел ее супруг, с возгласом: «Он идет!». Но оказывалось, что это не так, часы показывали уже девять, а так нетерпеливо ожидаемый гость еще не пришел. Императрицу охватили дрожь и страх, она тяжело дышала, и на щеках проступили красные пятна. Царь тоже начал нервничать. Он листал документы и доклады, разложенные перед ним, и безуспешно пытался их прочесть. Там было несколько рапортов о новых мятежах, покушениях и бунтах, требующих принятия чрезвычайных мер в том или ином районе страны. Как же много хлопот доставляли эти новые революционные идеи! В последнее время император не мог выполнять всю работу днем и вынужден был сидеть за письменным столом до глубокой ночи.Но в тот вечер дело вообще не двигалось с места. Николай хорошо умел скрывать свое возбуждение, хотя бы ради Алисы, но долгое ожидание сделало и его достаточно нетерпеливым: крестьянин Григорий Ефимович произвел на него впечатление не менее глубокое, чем на императрицу. Конечно, отец Григорий был простым мужиком, но умел себя подать естественно и искренне, смотрел прямо и открыто, с самого начала располагал к себе, а его умные речи ошеломили Николая и Алике.
Когда царь мысленно представлял себе министров, генералов и адъютантов, он не мог найти среди них ни одного умного лица, казавшегося таким доброжелательным и милым, каким было лицо Григория Распутина. Этот простой крестьянин сразу же с готовностью согласился помочь маленькому Алексею, и уже эта готовность несказанно успокоила Алике. С того момента когда Стана впервые рассказала о чудесной силе этого святого человека, царица преисполнилась надежды и чистой веры. Только бы он пришел! Ведь Стана обещала привезти его в своем экипаже из Сергеева в Царское Село, так что он должен был появиться самое позднее в девять вечера.
Император поднялся и положил руку на плечо супруге:
— Только не беспокойся, «солнечный лучик»! — сказал он, — нет ни малейшей причины для волнений.
Каждая мелочь была тщательно продумана, чтобы незаметно провести сибирского чудотворца в императорский дворец, чтобы он благословил Алешу и воздействовал на него своей исцеляющей силой. Если бы отец Григорий избрал обычный путь во дворец через приемные покои, ему, естественно, пришлось бы пройти через контроль дворцовой полиции, часовых и охрану. Его, как и любого другого, желавшего появиться перед государем, задержали бы по крайней мере два раза и допросили бы о цели прихода, его имя должно быть занесено в десятки различных книг, ему пришлось бы отвечать на вопросы дежурных офицеров, а эти ответы должны попасть к коменданту, чтобы, минуя несколько инстанций, было принято решение пропустить посетителя во дворец. И не было никакой уверенности, что где-нибудь не появится «подозрение» и незнакомца вообще не завернут назад.
Так как императора и его супругу окружал усиленный кордон шпионов в форме и в штатском, любое посещение контролировалось строжайшим образом, каждый шаг царской четы находился под наблюдением, прослеживался и заносился в тысячу разных протоколов. Как часто Алике с болью замечала мужу: «Мы здесь, словно заключенные, мой любимый Ники».
Но в этот раз были приняты все меры, чтобы избежать подобных неприятностей. Новые ворота с задней стороны дворца должны были незаметно пропустить Распутина в императорские апартаменты. Этот вход вел к обычно запертой черной лестнице, и в тот вечер Мария Вишнякова, верная и преданная няня наследника, ждала появления чудотворца, чтобы провести его через темную прихожую наверх в царские покои. До этой боковой двери Григорий Ефимович должен был дойти в сопровождении великой княгини Станы, чье появление как частой гостьи в Царском Селе не показалось бы странным охранникам тыльной стороны дворца. Таким образом, было предпринято все возможное, чтобы посещение Распутина не привлекло внимания.
Когда царь уже собрался в очередной раз успокоить свою супругу, неожиданно открылась дверь и в кабинет царя вошел сибирский крестьянин Григорий Ефимович в длинном черном кафтане, с окладистой бородой и нечесаными волосами. Следом за ним шла Вишнякова. Она прижала руки к груди, как принято у простых женщин, когда они чем-то поражены; с широко раскрытыми глазами и полуоткрытым ртом, она являла собой образец глубочайшего удивления. Женщина настолько потеряла самообладание, что, казалось, не понимала, что стоит перед императором и императрицей.
Едва войдя, Григорий Ефимович благосклонно повернулся к спутнице, заметил ее удивленное лицо и, ухмыляясь, воскликнул: «Ну что, душечка, что ты так уставилась?»
Только теперь няня, испуганная этим обращением, вспомнила, где она находится, и от смущения у нее закружилась голова; покраснев до корней волос, она низко присела и поспешила быстрее уйти. Уже в дверях она стала свидетельницей сцены, которая заставила ее застыть как вкопанную: Григорий Ефимович, широко улыбаясь, подошел к царской чете, бесцеремонно обнял всемогущего повелителя и его супругу и звонко поцеловал их.
* * * *
В покоях цесаревича снова ожидалась бессонная ночь, ночь, полная плача и боли; уже были сделаны необходимые приготовления, как вдруг в комнату осторожно вошел Григорий Ефимович в сопровождении императрицы и Вишняковой.Мертвенно-бледный Алеша лежал в постели с искаженным от боли лицом, одна нога была судорожно прижата к груди. И когда Вишнякова подошла к нему и тихо спросила, как он себя чувствует, мальчик продолжал лежать в полубессознательном состоянии, негромко постанывая.