Фьюри Мэгги. Сердце Мириаля

   — Погоди-ка! — воскликнула Агелла. — Я так поняла, что погиб мальчик!
   — Нет-нет, Рупера нам удалось вытащить, покуда жеребец молотил копытами Далвиса. Парнишка просто ударился, когда падал, и потерял сознание. Сейчас он у целителей. — Фергист придвинулся ближе к собеседнице. — Знаешь, что занятно? Все время, покуда конь вколачивал беднягу Далвиса в пол — а ведь Рупер валялся там же, прямо посреди стойла, — этот зверюга ни разу не наступил на мальчика. Как будто он…
   Дверь стойла словно лопнула, с треском разлетевшись на куски. Живая, неистово ржущая лавина отшвырнула Агеллу прочь, вмяла в стену с такой силой, что женщина расшибла локоть и больно ударилась затылком. Проворно вскочив, она бросилась вдогонку за удирающим жеребцом, перепрыгнув по пути через головы гвардейцев, которые тщетно пытались выбраться из сточного желоба. Что-то хрустнуло под ногой — сломанный арбалет, который явно побывал под могучим копытом беглеца.
   — Заприте двери! — рявкнула Агелла, но было уже поздно. Почти одновременно женщина-кузнец и старший конюх выскочили во двор конюшни и увидели, как вороной демон несется прямо на беззащитного Сколля.
   Агелла только охнула, бессильно глядя на эту ужасающую сцену. Сколль даже не шевельнулся, только побледнел как мел. От страха у Агеллы сердце ушло в пятки. Вот дерьмо! Окаменел он, что ли? Однако за миг до неизбежной гибели мальчишка вдруг ловко отскочил с пути вороного исполина и долго, пронзительно свистнул. Разъяренный конь остановился мгновенно как вкопанный — так что подковы высекли искру, а на булыжниках остались длинные белые царапины. Круто развернувшись, конь опять направился к мальчишке, но на сей раз уже мирной, неспешной трусцой. Сколль протянул руку, и вороной гигант уткнулся носом в раскрытую ладонь, а затем принялся облизывать промокший от пива рукав.
   — Всесвятой Мириаль! — Голос старшего конюха задребезжал. — Твой ученик, Агелла, скорее должен был бы стать моим. В жизни не видал ничего подобного!
   Женщина-кузнец шумно выдохнула, лишь сейчас сообразив, что на время перестала дышать.
   — Я тоже, Фергис. Я тоже. И от души надеюсь, что больше не увижу.
   Когда они приблизились к мальчишке — держась на почтительном расстоянии от коня, — Сколль уже гладил вороного по могучей шее, и на лице его было написано безмерное удивление.
   — Госпожа Агелла, — выдохнул он, — глядите, я ему понравился!
   — Сколль, — негромко и ласково проговорила женщина— кузнец, — откуда ты знал, как нужно свистеть этому коню?
   Ученик зарумянился, как девчонка.
   — Я нынче утром видел этих коней с вольными торговцами, — пояснил он. — Жена торговца все время им свистела, а кони, наверное, без нее скучают. Вот я и подумал, что знакомый звук…
   — Отличная работа, дружок! — Агелла занесла было руку, чтобы вознаградить ученика увесистым тычком в спину, потом поглядела на коня — и передумала.
   — И вправду отличная, — согласился старший конюх. — Ты быстро сообразил, что делать, но, сдается мне, у тебя редкостный дар в обращении с конями. Нам с тобой нужно будет о многом потолковать… но прежде, может, попробуешь вернуть этого паршивца в стойло?
   Сколль в последний раз похлопал жеребца по крупу, и тот с наслаждением принялся за содержимое кормушки.
   — Думаю, теперь с ним все будет в порядке, — сообщил Сколль старшему конюху и Агелле. И проворно выскользнул из нового стойла, располагавшегося рядом со стойлом сефрийца-мерина, — конюхи еще раньше обнаружили, что этих двоих лучше не разлучать. К этому времени весть о коне-убийце пронеслась по всем Священным Пределам, и в проходе конюшни сгрудились люди, с почтительного расстояния наблюдая, как негодящий ученик кузнеца легко, точно ягненка, завел вороного демона в стойло и накормил.
   — А ну-ка убирайтесь отсюда! — прикрикнул на зевак старший конюх. — Глядеть больше не на что, а мои кони и так сегодня не в себе. Дел у вас других нет, что ли?
   — А ты разве не собираешься прикончить эту тварь? — крикнул кто-то из толпы. — Мириаль блаженный, да ведь он же убил человека! Покуда он здесь, никто в Пределах и глаз не сомкнет!
   Остальные поддержали его слова дружным ропотом.
   Фергист одарил болтунов долгим взглядом — таким холодным и убийственным, точно его выковала своим молотом Агелла, — и подождал, покуда ропот стихнет.
   — Не мне это решать — и уж тем более не вам, — проговорил он. — Эти кони — редкой и ценной породы, и принадлежат они иерарху. Он и должен принять решение, а мы — дождаться, пока он вернется. Или вы хотите поспорить об этом с лордом Блейдом? Перед тем как отправляться в горы, он велел мне хорошенько заботиться об этих конях.
   Упоминание лорда Блейда, судя по всему, охладило воинственный пыл толпы. Зеваки тотчас разошлись, недовольно ворча себе под нос.
   Сколль проводил их неприязненным взглядом. Он, конечно, знал, что вороной — убийца, но этот конь сам пошел к нему, доверился ему, и юноша с первого взгляда влюбился в этого великолепного жеребца. Он своими глазами видел на задних ляжках вороного следы от жестоких ударов кнутом. Неужели никто не желает взять в расчет, что коня, быть может, довели до приступа ярости? И все же… в нескольких шагах от нового стойла, в дальнем конце конюшни какой-то ученик старательно орудовал мокрой тряпкой, оттирая с пола кровавый след. Здесь проволокли окровавленное тело человека, который еще час назад был жив. Сколль поспешно отвел глаза и обратился к старшему конюху:
   — Сударь, ведь этот конь и вправду убил Далвиса. Что же теперь с ним будет?
   Фергист принял суровый вид.
   — Как я уже сказал, парень, это решать иерарху.
   — Да, но вы-то что ему скажете? — не унимался Сколль. — Он ведь к вашим словам прислушается.
   — Сколль, — решительно вмешалась Агелла, — мы со старшим конюхом сейчас вернемся в кузню и кое о чем потолкуем. — Лицо ее, всегда такое румяное от кузнечного жара, сейчас было необычно бледным. — А ты ступай-ка да принеси нам еще пива.
   — Но я только…
   — Немедленно, Сколль. И можешь не торопиться.
   Секунду юноша в упор смотрел на Агеллу, затем со вздохом развернулся и покорно направился к пивоварне. Итак, все опять встало на свои места. Недолго, совсем недолго он был героем — но на самом-то деле ничего не изменилось. А кроме того, мысленно прибавил Сколль, никто из них не знает, почему жеребец так охотно мне подчинился. На мне жилет той женщины, а жилет все еще пахнет ею. Неудивительно, что конь направился прямиком ко мне! Вот только как я могу им всем это объяснить? Я ведь скорей умру, чем признаюсь Агелле, что взял жилет убитой женщины взамен на наглое обещание подделать запись в драгоценном списке заказов своего мастера!
   Торопясь в пивоварню, Сколль даже не заметил, что по пути машинально обошел раскисшую от дождей траву на площади, а при входе как ни в чем не бывало вытер ноги. Зато он заметил, что Марилл вдруг проявила к нему неподдельный интерес. Принеся пиво, она не распрощалась со Сколлем сразу, а принялась расспрашивать в подробностях о том, как он укротил коня-убийцу. Сколль так упивался ее вниманием, что и впрямь не торопился уйти. Не скоро он сообразил, что застывшими, ноющими от тяжести руками прижимает к груди кувшины с заказанным Агеллой пивом — пивом, которое давно уже следовало отнести по назначению.
   — Извини, Марилл! — пробормотал он. — Мне ужасно жаль, но я должен идти, правда!
   И, выскочив из пивоварни, бегом направился к кузне. На бегу он услышал, как рыжеволосая ученица пивовара кричит ему вслед, чтобы непременно зашел попозже. Сколль затаенно ухмыльнулся. Что ж, похоже, кое-что все же переменилось к лучшему!
   Перемены и впрямь назревали, да такие, что Сколль и представить себе не мог. Когда он вбежал в кузню, Агелла и старший конюх сидели на табуретах у ярко пылающего очага.
   — Послушай, Фергист, — говорила Агелла, — сейчас эти горлопаны разбежались, едва ты упомянул лорда Блейда, но теперь они не угомонятся, и одному Мириалю известно, что стукнет им в голову, если иерарх задержится в горах.
   — Беда в том, что я и сам не уверен, так ли уж они неправы… — Тут Фергист увидел вошедшего Сколля и поспешно смолк.
   — Согласна. — Агелла забрала у Сколля кувшины с пивом, не обратив ни малейшего внимания на его мятежно нахмуренные брови и возмущенное бормотание. На сей раз она даже не предложила ему пива. Совершенно приниженный, юноша взял свой табурет и угрюмо уселся в углу — подальше, но так, чтобы слышать, о чем говорят у очага.
   Агелла вручила кувшин с пивом старшему конюху. Тот раскупорил кувшин, отпил изрядный глоток и продолжил разговор, прерванный появлением Сколля:
   — Конечно, иерарх Заваль и лорд Блейд горят желанием оставить себе этих вороных, лично мне совсем неохота держать в конюшнях этаких бестий — притом же нам и так едва хватает фуража для наших коней. Если эта твоя приятельница, которая так хорошо умеет обращаться с лошадьми, сможет дать приют сефрийцам, пока не улягутся толки, если на нее и вправду можно положиться — ведь случись что неладное, и первым делом полетит моя голова, — если вдобавок она сумеет их укротить, — что же, лучшего выхода и не найти.
   Агелла усмехнулась:
   — Даю тебе слово — уж Тулак-то с ними управится. Пускай она и не помолодела с годами, но в лошадях разбирается, как нам с тобой и не снилось.
   — Давно ты ее знаешь?
   — С тех пор, как была одних лет со Сколлем. — Женщина-кузнец помолчала, задумчиво глядя в огонь. — Моя семья родом с востока, и наш клан был разбит и уничтожен вождем Властором. Понимаешь ли, мой отец убил его сына, вот он и поклялся, что не успокоится, пока не прольет последнюю каплю нашей крови.
   — Агелла опять умолкла.
   —Резня была ужасная, — сказала она наконец. — Мы с младшей сестрой прятались в амбаре, и там нас обнаружила Тулак — она тогда служила наемницей в войске Властора. Она выдала нас за мальчишек и пристроила в войско водоносами — тогда-то я и начала учиться ремеслу у Власторова кузнеца. В конце концов Тулак привезла нас в Тиаронд и пристроила в учение — Виору к вышивальщицам, а меня к мастеру Эхарлу, который был тогда кузнецом у Мечей Божьих.
   У Сколля захватило дух. Он и не подозревал, что у матери и тетки было такое бурное прошлое!
   Агелла подняла глаза на старшего конюха:
   — Теперь понимаешь, почему я так доверяю Тулак? Я обязана ей всем — своим ремеслом, богатством — да и жизнью, наконец.
   — Да, похоже, она выдающаяся женщина, — согласился Фергист. — И ты вправду считаешь, что она хорошо обучит мальчишку?
   — Уверена, что да, хотя для его матери у нее никогда не находилось времени. Помимо всего прочего — хотя Тулак слишком горда, чтобы признаваться в этом, — ей там, в горах, одиноко, да и помощник не помешал бы. Собственно, это главная причина, почему я хочу послать к ней Сколля. Пускай он неважный ученик, но я не такая уж бездушная тварь, чтобы избавляться от него любым способом. Я беспокоюсь о Тулак — ведь она живет там, в горах, одна-одинешенька. Лесопилка почти не приносит дохода, так что Тулак едва-едва зарабатывает на хлеб, но она так дьявольски независима, что нипочем не примет от меня помощи. Зато если Сколль отправится туда, у меня будет веская причина прислать с ним съестные припасы, одежду и теплые одеяла — словом, то, что пока доступно нам, в Пределах, но из-за проклятых дождей уже стало редкостью в Тиаронде и его окрестностях. Как видишь, Фергист, эта сделка выгодна для всех. Ты избавишься от вороных бестий, Сколль станет учеником лучшего в мире знатока коней — и если он когда-нибудь вернется сюда, то будет тебе весьма полезен. Фергист кивнул:
   — Ты права — сделка превосходная.
   У Сколля отвисла челюсть. Надо же — и глазом не моргнув эти двое определили все его будущее! Агелла повернулась к нему.
   — Сколль, — сказала она как ни в чем не бывало, — у нас есть для тебя работа. Мы хотим, чтобы ты вывел вороных из города и доставил их к госпоже Тулак, хозяйке лесопилки, что близ Змеиного Перевала. Еще мы хотим, чтобы ты, если получится, остался у нее и выучился всему, чему она пожелает тебя научить. Она мастерски обращается с лошадьми, так что тебе, считай, повезло. Что скажешь?
   На самом деле ее вовсе не интересовало мнение Сколля — и он это очень даже хорошо понимал. Все сладкие надежды на роман с Марилл растаяли, точно снег весной. «Чтоб ты провалилась, — ожесточенно подумал Сколль. — Не хочу я проторчать всю жизнь в горах с какой-то чокнутой старухой!» Он, конечно, не высказал эти мысли вслух, но само его молчание было уже достаточно красноречиво.
   — Притом же так ты сумеешь сохранить жизнь этим вороным бестиям, — добавил старший конюх.
   Сколль тяжело вздохнул. Он хотел спросить, почему его мать терпеть не могла эту самую госпожу Тулак — но поостерегся. Уж лучше сдаться сразу, и дело с концом. По крайней мере избавит себя от лишних неприятностей. Агелла терпеть не может непослушания, а ведь всем известно: кто ссорится с кузнецом, тот накликает себе неудачу. Жаль только, что это правило не распространяется на учеников кузнеца! Притом же разве у него есть выбор? Он своими руками уготовил себе западню. Нельзя же сказать Агелле правду — что он, Сколль, ни черта не смыслит в лошадях, а вороные покорились ему, потому что на нем был жилет их прежней хозяйки! Ничего не поделаешь — видно, ему так суждено.
   — Ладно, — со вздохом сказал Сколль. — Поеду.

Глава 13. ОГОНЬ

   — У, волчье мясо… — пробормотал Элион. — Волчья шкура, волчьи жилы, волчьи кости… Волчья сыть, одним словом.
   Конь покосился на него со всегдашней высокомерной злобой, оскалил крупные желтые зубы и попытался цапнуть Элиона. Тот, ругнувшись, проворно отдернул руку, и зубы гнедого с сокрушительным щелчком сомкнулись на пустоте. С самого Гендиваля этот четвероногий скот доставлял Элиону одни неприятности, а уж особенно донимал его тем, что так и норовил укусить за местечко помягче.
   Скрежетнув зубами, молодой чародей крепче ухватил узду и потянул со всей силы. С тем же успехом он мог попытаться сдвинуть с места всю эту треклятую гору. Под ногами у него уже образовалась тонкая наледь, и он все время скользил, не в силах понадежней упереться для рывка. Элион вновь от души выругался. Да это же, в конце концов, несправедливо! Ему пришлось волоком волочь эту мерзкую тварь вверх по крутой и ненадежной тропе, все время остро сознавая, что времени нет, что надо спешить. Теперь они наконец-то одолели перевал, и ноги у Элиона горят от усталости, и весь он дрожит от холода — а этот наглый, злобный, ненавистный мешок с костями не желает, видите ли, брести по потоку ледяной воды, которая течет по тропе! Элион завязывал ему глаза — не помогло. Колотил — бесполезно. Похоже, они оказались в совершенно безвыходном положении.
   — Элион! Во имя всего сущего, что ты там застрял? — В мысленном голосе Шри звучало досадливое нетерпение. — Эти люди давно убрались, человек, которого я спасла, уже начинает шевелиться — что, если он придет в себя? Нельзя же допустить, чтобы он затерялся в буране прежде, чем мы успеем поговорить с ним!
   — Я стараюсь вовсю! — огрызнулся Элион. — Послушай, Шри, мне нужна твоя помощь. Этот безмозглый мешок с костями не желает спускаться по тропе.
   Из пустоты до него донесся тяжелый вздох феи.
   — Ладно. Я сейчас.
   И в самом деле, миновали считанные секунды — и лицо Элиона тронуло теплое дыхание ветерка.
   — А вот и я.
   К изумлению чародея, на него вдруг снизошел безмерный, блаженный покой. Так бывало в детстве — стоило ему упасть, сломать любимую игрушку или запутаться в трудном задании, как тут же появлялась мать и, крепко обняв его, прогоняла прочь все напасти. Ее умелые руки могли починить все, кроме разбитого сердца, а мудрые советы помогали справиться почти с любыми трудностями…
   Элион сердито мотнул головой, отгоняя непрошеные мысли. Его мать уже много лет, как умерла. Он давно уже взрослый и сам способен справиться с любыми трудностями… вот только сейчас застрял на тропе с упрямым конем и вынужден просить помощи у насмешливой невидимки.
   — Можешь ты заставить сдвинуться с места эту паршивую клячу?— раздраженно осведомился он.
   — Надеюсь, что смогу. Не знаю только, что думает по этому поводу сама кляча! — В воздухе серебристыми колокольцами рассыпался легкий смех Шри.
   — Оч-чень забавно! — Элион в который раз стиснул зубы. Еще немного — и он сотрет их до самых десен. — Когда закончишь…
   — Уже закончила, дорогой мой чародей. — В мысленном голосе Шри все еще звенел смех. — Теперь ступай по ту сторону потока и жди там своего коня.
   Гадая, что такое задумала фея, Элион побрел вперед по бурлящей ледяной воде. Как же она собирается сдвинуть с места эту упрямую скотину? Скорее всего сотворит иллюзию — медведя либо льва, — чтобы страхом погнать коня вперед. Элион забеспокоился не на шутку. Что может знать о лошадях это творение воздуха? Тропа, покрытая водой, на редкость скользкая, перепуганный конь может запросто споткнуться и сломать ногу. Этого еще не хватало! Гнедой кусака ему уже осточертел, но путешествовать на своих двоих…
   Элион дошел до того места, где залитая водой тропа расширялась, и тут услышал перестук копыт. Поразительно, но конь, похоже, двигался вперед осторожным, размеренным шагом. Мгновение — и вот уже он возник в снежном круговороте. Элион заморгал: из-за поворота тропы появились две лошади — его гнедое наказание и — впереди — малорослая, ничем не примечательная рыжая кобылка. Злобный демон в конском обличье шел за ней покорно, как ягненок, и глаза его радостно блестели.
   Разинув рот, Элион смотрел на это чудо — и тут рыжая кобылка бесследно исчезла. Гнедой жалобно заржал, озадаченно озираясь по сторонам. Чародей подошел к нему, взял под уздцы — и конь тут же пришел в себя, прижал уши и злобно щелкнул зубами. Как ни злился Элион на фею, но ее мастерству надо было отдать должное.
   — Шри, это поразительно! Никогда прежде не видел ничего подобного. Как ты ухитрилась укротить эту злющую клячу?
   Снежную завесу на миг пронизало радужное сияние — Тиришри прямо-таки засветилась от удовольствия.
   — Да так, пустяки. Образ для иллюзии я взяла из сознания твоего коня. Эта рыжая кобылка — его мать.
   И фея победно хихикнула, уловив досаду Элиона.
   Проклиная всех на свете фей, лошадей и — не всерьез, конечно, — матерей, Элион подошел вплотную к Этону-провидцу. Дракон был безусловно мертв — холодная плоть уже начала коченеть, золотой отлив шкуры сменился пепельно-серым. Сердце у Элиона сжалось от горя. Отвернувшись, молодой чародей осмотрел множество следов, путаными цепочками тянувшихся в грязи и снегу. Прошли ли здесь Каз и Вельдан, разобрать было невозможно. Тропу, заваленную оползнем, отчасти разгребли солдаты, когда откапывали дракона, и теперь груды камней и грязи громоздились вдоль склонов оврага, уходившего в сторону от тропы. Вода теперь стекала в овраг, проточив себе дорогу в грязи, покрывавшей стволы поваленных деревьев и скатившиеся с горы валуны.
   Элион спустился в овраг, чтобы отыскать беглеца, которого спасла Шри. Фея мчалась перед ним, отдувая прочь густую завесу снега. Если б не она, чародей в жизни не нашел бы беглеца. Он ожидал услышать хотя бы сдавленный крик о помощи или, быть может, отчаянную ругань, но чужак либо был тяжело ранен, либо предпочитал страдать молча. С каждым шагом Элион тревожился все сильнее. Почему этот бедняга не издаст ни единого звука? Быть может, он пострадал сильнее, чем уверяет Шри?
   — Возьми чуточку левее, — подсказала фея. — Он примерно в десяти шагах от тебя.
   Чародей осторожно двинулся влево — и наконец разглядел человека, лежащего ничком в грязи. Бедолага ерзал, пытаясь сбросить с себя груду увесистых сучьев.
   — Шри! — с упреком воскликнул Элион.
   — А что, по-твоему, я должна была сделать? Ты застрял на перевале, а я боялась, что он убежит и после мы его не отыщем.
   — Нет, в самом деле, Шри, тебе должно быть стыдно! Разве такой поступок достоин старшего чародея? Ты не подумала, каково было бедняге очнуться под этой грудой?
   — Зато он никуда не делся, — отпарировала фея, ничуть не смущенная упреками Элиона. Покачав головой, чародей поспешил к отчаянно извивающемуся беглецу. Он опустился на колени рядом с пленником и поразился тому, каким гневом и отчаянием искажено лицо незнакомца.
   — Все в порядке, — торопливо сказал он. — Меня зовут Элион, я пришел помочь тебе. Теперь все будет хорошо.
   Беглец отчаянно замотал головой.
   — Моя жена! — простонал он. — Канелла… малышка Аннас…
   Глаза его наполнились слезами.
   Элион отвел взгляд, не в силах видеть это безмерное страдание, которое лишь растравляло его свежую рану.
   — Ладно, ладно, — пробормотал он, неуклюже похлопав незнакомца по плечу. — Ты лучше пока помолчи. Прежде всего… — Он на миг умолк, прокашлялся. — Давай-ка вызволим тебя из этой западни.
   Тормон, все еще потрясенный своим чудесным спасением от смертельной, казалось, стрелы, даже не сумел изумиться появлению этого черноволосого юноши с сумрачными глазами. Он почти не замечал, как неведомый благодетель принялся оттаскивать прочь увесистые сучья, которые вдавили его в грязь. В мыслях Тормона царил собственный сумрак — ужасные видения, повторявшиеся снова и снова. Убитая Канелла. Аннас, ясноглазое дитя, — мертвая, в черных недрах Цитадели, этого средоточия зла, рукотворного памятника жестокости, войне и разрушению. И над всей этой жутью, над убийством, ужасом, кровью маячило непроницаемое лицо иерарха, надменное и себялюбивое, — лицо человека, который подчинил свою человечность службе неким высшим силам и, совершив это, пренебрег своим долгом перед простыми людьми, подчиненными его власти. Убийство невинных? Обман и предательство? Вините в том Мириаля, а не Заваля. Все, что он ни сделает, — по Божьей воле и к вящей славе Божьей.
   Тормон понимал, что надеяться бессмысленно. Сейчас уже поздно, слишком поздно. Здесь, в этом стылом и снежном безлюдье, лежа под непомерной тяжестью сучьев, он с ужасом осознал, что ловушку для него иерарх заготовил с самого начала. По какой-то неведомой причине он решил присвоить себе всю честь и славу чудесной находки, а потому устроил все так, чтобы Тормон никогда не смог проговориться. Такой бесчестный и безжалостный обман мог означать только одно: жена и дочь вольного торговца, беззащитные пленницы в крепости Мечей Божьих, были приговорены к такой же участи. Аннас и Канелла уже мертвы.
   Мысли Тормона вернулись к иерарху — и внезапно все его существо охватило слепящее пламя ледяного гнева. Ни разу в своей жизни вольный торговец не совершил намеренного убийства… но очень скоро он отступит от своих правил.
   — Ну, девочка моя, похоже на то, что я вовремя загнала тебя в постель, — проговорила Тулак едва слышно, чтобы не разбудить Вельдан, и плотнее подоткнула теплое одеяло вокруг спящей женщины. Затем старая наемница выпрямилась, оглядела свою гостью — и вздохнула. «Жаль, что ты заснула так скоро, — подумала она. — Я еще о многом хотела тебя спросить, а сейчас, пока ты еще слаба и не вполне оправилась, глядишь, и выболтала бы побольше интересного. Так-то, моя девочка-загадка. Проснешься ты окрепшей и освеженной — и будешь, увы, начеку».
   Тулак была сильно разочарована — хотя и нисколько не удивлена, — когда ей пришлось чуть ли не нести Вельдан до постели на руках. Вздумалось же молодой глупышке так скоро встать на ноги! Впрочем, Тулак вполне сочувствовала желанию Вельдан отыскать своего друга и убедиться, что с ним все в порядке. После этого подвига девчонка едва успела съесть ломтик хлеба, размоченного в сладком чае, — и тут же впала в сонное забытье, предоставив старой наемнице сгорать от досады и любопытства.
   — Ладно, — пробормотала Тулак себе под нос, — проку нет стоять тут и таращиться на нее, — будто этим самым чтением мыслей, о котором она толковала, можно заразиться, как ветрянкой.
   Она надеялась вытянуть хоть что-нибудь из гигантского ящера (как там его назвала Вельдан — дракен?), но и тут ее ждало разочарование. Дракен, безусловно, был разумным существом, куда разумней любого зверя. Если у него хватило ума нацарапать на крыльце дома Тулак слово «помоги» — значит, наверняка можно найти способ с ним общаться… Ну да все это были досужие размышления, потому что дракен, как она недавно обнаружила, заглянув в амбар, тоже крепко спал.
   Хуже всего, что сама Тулак вполне понимала причины такой повальной спячки. Столько раз в своем боевом прошлом она собирала все силы, чтобы двигаться дальше — в бой, в непогоду, по непроходимым местам. Когда все вокруг плыло от усталости и казалось, что уже невозможно нанести еще один удар или сделать еще один шаг, что нужно лечь в глубокий мягкий снег и заснуть навеки — всякий раз находилась еще одна, последняя частица мужества, силы, надежды, которая спасала ее на краю гибели. И всякий раз, выйдя живой из очередного испытания, Тулак поступала так же, как ее гости, — спала и спала, покуда не восстановятся силы. А проснувшись, ела и ела — почти с ужасом припомнила Тулак. Мириаль всемогущий, чем же я буду их кормить?