Страница:
— Тогда, Хозяйка, было совсем другое дело, — услышала она мысленный шепот Каза. — На сей раз нам предстоит сражаться с самыми обыкновенными людьми. Да с таким противником мы с тобой управимся и с закрытыми глазами! К тому же, — прибавил он, одобрительно глянув на Тулак, — сейчас у тебя есть отважный и здравомыслящий спутник — спутник, на которого ты можешь положиться.
— Тебе не кажется, что Тулак все-таки старовата для таких приключений? — Старательно закрыв этот разговор от старой наемницы, Вельдан наконец высказала то, что беспокоило ее всю дорогу.
— Насчет Тулак можешь не волноваться. — успокоил ее дракен. — У нее воинского опыта больше, чем у нас с тобой, вместе взятых.
На этом разговор оборвался — наемница вскинула руку, жестом призвав Вельдан остановиться.
— Пришли, — шепнула она. — Нижняя кордегардия — там, за углом, в конце туннеля. Я пойду разведаю, что там и как, а потом двинемся вместе, идет?
— Может, лучше я пойду? — предложила чародейка. Тулак покачала головой:
— Я хорошо знаю это место. Потом, я ведь только на минутку — хочу выяснить, сколько там стражников.
Она собралась было уйти — но вдруг замешкалась:
— Послушай, Вельдан… ты ведь помнишь наш план бегства? Чародейка кивнула, удивляясь неуверенным ноткам в голосе Тулак.
— Если нам удастся удрать от погони без особого риска… ты не будешь против, чтобы мы забрали с лесопилки Мазаля? Ежели, конечно, это будет разумно, — торопливо прибавила она. — Я не собираюсь ради коня ударяться в бессмысленное геройство.
Вельдан улыбнулась. Сама она и думать забыла о крупном сером жеребце, но Тулак, судя по всему, все время помнила о своем старом товарище.
— Конечно же, мы заберем Мазаля, — сказала она. — На самом деле он даже может нам пригодиться. Путь нам предстоит долгий, и Казу было бы нелегко нести нас всех на своей спине до самого Гендиваля.
Тулак просияла счастливой улыбкой:
— Спасибо, девонька! Для меня этот конь очень много значит.
И прежде чем Вельдан успела ответить хоть слово, старая наемница, бесшумно ступая, исчезла за поворотом туннеля.
Чародейка еще не успела как следует поволноваться, а Тулак уже вернулась.
— Их всего четверо, — прошептала она. — Справимся без труда. А теперь слушайте меня. Вы, может быть, решите, что другая дверь, та, что ведет в коридоры Храма, будет как раз напротив той, в которую мы войдем, — только это не так. Нужная нам дверь — слева от входа. Сама кордегардия вдвое больше той, в которой мы отдыхали, так что у нас будет вдоволь простора для маневра. И запомните еще одно: убивать быстро и тихо. Не хватало еще, чтобы весь Храм узнал о нашем прибытии! Казарл, ты вломишься туда первым — и ходу прямиком к другой двери, а чем больше солдат стопчешь по дороге, тем лучше. — Морщинистое лицо Тулак расплылось в ухмылке. — Твоя задача самая важная — заслонить собой этот выход, чтобы ни один паршивец не успел выскочить в Храм и поднять тревогу. Остальное совсем просто — перебьем их как миленьких. Только помни, Каз: что бы там ни происходило в комнате, а ты от двери ни шагу. Мы с Вельдан и сами со всем управимся.
Повернувшись к девушке, старая наемница ободряюще похлопала ее по плечу:
— Не тревожься, девонька. Дело ясное — кто-то тебя совсем недавно чуть в куски не изрезал, ну да это не страшно. Тебе просто надо вспомнить, какой ты хороший боец, — и все получится само собой.
У Вельдан отвисла челюсть. Откуда Тулак узнала об этом?
— Тут мне и мысленные речи слушать ни к чему, — пояснила старая женщина. — Когда ты лежала без сознания в моем доме, я видела твои шрамы — довольно свежие. Меня и саму не единожды тяжело ранили, и я знаю, что после такого частенько теряешь уверенность в себе. Только поверь мне, девочка, ты справишься. Подумай о всех боях, которые ты выиграла, не получив ни единой царапины. Выиграй и на этот раз — и уверенность к тебе вернется как раз вовремя: перед той бойней, которую нам придется устроить снаружи, — прибавила она с невеселой усмешкой. — А теперь возьми себя в руки и успокойся. Я тебя прикрою.
— Спасибо, Тулак! — Вельдан от души пожала ей руку.
— Славная девочка. Ну что, договорились? Все готовы? — Старая наемница испытующе глянула на Вельдан, затем на Каза. — Ну, вперед!
Когда дракен ворвался в кордегардию, солдаты, игравшие в кости перед очагом, повскакали, выпучив глаза. Каз, как было велено, помчался прямиком к другой двери и заслонил ее своим длинным сильным телом. При этом он, пытаясь половчее развернуться в тесноте комнаты, едва не сбил с ног бежавшую следом Вельдан. Давно наученная горьким опытом, она вовремя бросилась на пол и перекатилась в угол, а хвост Каза могучим ударом сшиб с ног одного из солдат, который метнулся было к выходу. Покуда дракен подбирал хвост, чародейка бросилась с мечом на второго солдата, и тот, ошеломленный ее натиском, отступил к самому очагу. Две женщины, пускай и вооруженные, не показались гвардейцам опасными — куда больше их пугало исполинское чудище, похожее на кошмар наяву. Хотя Вельдан была еще слабей обычного, ее правая рука не была повреждена, и прежнее умение в горячке боя вернулось к ней с ошеломительной быстротой. Ее противник, все время краем глаза следивший за дракеном, никак не мог сосредоточиться, и его защита оставляла желать лучшего Очень скоро меч Вельдан вошел ему под ребра, с убийственной точностью вонзившись прямо в сердце.
Бой закончился, едва успев начаться. Оглянувшись, Вельдан увидела, что Тулак вытирает свой меч о рукав убитого ею солдата, а Каз длинным красным языком слизывает с челюстей кровь.
Старая наемница похлопала чародейку по плечу:
— Ну, детка, что я тебе говорила? Никаких хлопот. А теперь, если вы с Казом оттащите трупы к стене, чтобы мы не споткнулись о них на обратном пути, я проберусь в Храм и поразведаю, что и как.
— Послушай, Тулак, — сказала Вельдан, — может, на разведку пойду я? Правда, я ведь больше не нервничаю и в бою не замешкаюсь — это я уже доказала. Право слово, не нужно меня оберегать!
— Чепуха! Дело совсем не в этом. Ты забыла, что я куда лучше тебя знаю Храм? Я дежурила в этом месте добрых два года. Мне известны здесь все углы, закоулки и тупики. Я могла бы прятаться здесь месяц, и ни одна собака меня бы не обнаружила. Словом, успокойся и не вздумай волноваться, если меня долго не будет. Я не вернусь, пока не начнутся приготовления к обряду. Словом, следите за дверью и никому не показывайтесь на глаза — особенно Каз. Ты, Вельдан, еще как-то сойдешь за паломницу, заплутавшую в здешнем лабиринте — если, конечно, никто не заметит трупы, — но тебе придется здорово потрудиться, убеждая солдат, что дракен — это такая большая собачка. Теперь вот что — если кто-нибудь появится…
Вельдан не смогла сдержать раздражения.
— Послушай, Тулак, все это я и так знаю. Силы небесные, да ведь у меня за плечами добрых восемь лет боевого опыта! А теперь иди — и хватит наставлять меня попусту, как сопливого новобранца!
Тулак пожала плечами:
— Ладно, ладно. Намек понят. Просто будь осторожна — вот и все.
С этими словами она исчезла за дверью. Каз устало, шумно вздохнул:
— Почему это старики так любят оставлять за собой последнее слово ?
Вельдан покачала головой:
— Не знаю. Спроси меня об этом, когда я сама постарею. Или спроси у самой Тулак — уж она тебе все объяснит!..
Теперь, когда кухарка ушла из дома, Марута наконец могла без помех пробраться в ревностно охраняемые владения старой драконихи. Женщины не разговаривали друг с другом после той злосчастной истории с травяным отваром Марутиной бабки — тошнотворно-зеленым и на редкость вонючим снадобьем, которое, по мнению экономки, должно было излечить у Серимы кашель.
— Почем я знала, что это ее лучшие горшки и кастрюли? — бормотала Марута, прокрадываясь в сияющее чистотой логово врагини. — А то, что она обозвала мою бабушку старой ведьмой, — навет и ложь! И вовсе я не провоняла ее драгоценную кухню на целый месяц! Денек-другой попахло — и все тут, а старая дуреха не имела права устраивать такой тарарам…
Когда Марута вошла в кухню, ей почудился чей-то упорный взгляд — даже по спине побежали мурашки. Впрочем, когда она оглянулась, то увидела лишь кухаркиного старого кота — любимец драконихи глазел на Маруту с коврика перед очагом, где, бывало, вылеживался целыми днями.
— А ты, вонючий блохастик, не суй свой нос в чужие дела! — прошипела ему экономка. — Больно ты любопытный — хорошо еще, что говорить не умеешь.
С котом она была на ножах точно так же, как с его хозяйкой, — после того как в постели Серимы обнаружили дохлую мышь.
Бесшумно, крадучись экономка вытащила из-под стола табурет и унесла его в кладовую. Неловко вскарабкавшись на табурет, она принялась шарить на самых верхних полках, за горшочками с маринадом и засахаренными фруктами, которые сохранились еще с более изобильных времен и сейчас расходовались весьма бережно. Когда пальцы Маруты сомкнулись на узком горлышке бутыли, старая экономка удовлетворенно вздохнула. Вот оно! Тайный запас бренди, которое кухарка подливала в соусы и пудинги, а также, как подозревала Марута, в горячее питье перед сном. Крепко сжав в руке добычу, старуха осторожненько спустилась на пол. И на что только приходится нынче идти почтенной женщине, чтобы выпить стаканчик! Серима уже приметила, что содержимое бутылок в верхних комнатах постоянно сокращается. За этим последовали весьма неприятные (для Маруты) допросы, и в конце концов была с позором уволена горничная. С тех пор экономка стала весьма осторожна — и крайне трезва, — но сегодня, Мириаль свидетель, ей просто необходимо выпить!
Усевшись за кухонным столом с бутылкой и стаканом, Марута трясущимися руками плеснула себе щедрую порцию бренди. Ей до сих пор не верилось, что Серима подняла на нее руку.
— Неблагодарная соплячка! — гневно проворчала Марута, подкрепляясь солидным глотком неразбавленного бренди. — Я же только о ней и заботилась — да и кому еще-то? Этой девчонке Мириаль дал разума меньше, чем воробью! А все треклятый проныра Пресвел — это он на меня наушничает, уж я-то знаю! С тех пор как он появился в доме, все пошло наперекосяк… и, бьюсь об заклад, он в заговоре со старой драконихой, кухаркой! Подумать только — грозит высечь меня перед всей челядью! Вот она, благодарность за все годы моей верной и бескорыстной службы…
От жалости к себе Марута, подогретая бренди, даже прослезилась. Ей бы сейчас бросить все да уйти восвояси — то-то все они поплясали бы!.. Да только куда она пойдет? Вся ее жизнь связана с этим домом, с этим семейством. Она приглядывала за соплячкой Серимой еще с тех пор, как та писалась в пеленки! Без нее эта глупышка пропадет…
Странное дело, но Маруте по-прежнему казалось, что кто-то на нее смотрит. Опять кот, подумала она, оглянувшись, — но тут же вспомнила, что блохастик выбрался в приоткрытое кухонное окно и шумно шлепнулся на заснеженный двор. Может, это сквозняк виноват? Только сейчас экономка заметила, что дверь угольного погреба чуть-чуть приоткрыта, но она скорее сдохнет, чем пойдет ее закрывать. Пожав плечами, Марута налила себе еще бренди. Захмелев, она расхрабрилась. Если кухарке или Серимее что-то не понравится, пускай себе поцелуют в зад первого попавшегося осла!
Ивар выглянул в узкую щель приоткрытой двери погреба. У, проклятая карга! Неужели она всю ночь проторчит в кухне? Он рассчитывал на то, что к этому времени дом уже совершенно опустеет. Сейчас в нем, верно, и осталась-то одна эта старуха — не считая, конечно, самой суки. Она-то выйдет из дому через парадную дверь, и Ивар непременно услышит ее шаги в пустом и гулком вестибюле.
Он уже всерьез забеспокоился. Время не ждет. И так ему пришлось долго ждать, пока не покинут дом разряженные по-праздничному кухарка и горничные. Потом какой-то слуга спускался в кухню за плетью — однако сверху не донеслось больше никаких звуков. Если кого-то сегодня и собирались высечь — сука, видно, передумала. Что ж, после нынешней ночи она больше никому не причинит вреда.
Ивар снова поглядел на старуху. Свет из-за приоткрытой двери погреба серебристо сверкнул на наточенном лезвии стального ножа.
— Нет, красавчик мой, — беззвучно выдохнул Ивар, лаская пальцами гладкую костяную рукоять, — она тебя не получит.
Ножи — только для Серимы. Он не желал пятнать их ничьей иной кровью — однако надо же что-то предпринять.
Карга присосалась ко второму стакану бренди. Ивар больше не мог ждать. Приняв решение, он повернулся и бесшумно сошел по лестнице в погреб, где при тусклом свете сумерек, лившемся из-за решетки, выбрал в груде дров славную крепкую дубинку. Торопливо поднявшись по узким крутым ступеням, он шире отворил дверь и проскользнул в кухню.
Старуха все бормотала что-то и всхлипывала, клюя носом над стаканом с бренди. В два шага Ивар оказался рядом с ней. Он занес руку — и вдруг заколебался. Рука, сжимавшая дубинку, задрожала. Что же это он творит? Что на него нашло, покушаться на жизнь дряхлой безобидной старушонки? Он всегда был честным человеком. Он пришел сюда только для того, чтобы отомстить суке. После того, что ее прислужники сотворили с Фелиссой, ей любого наказания мало.
Старуха вдруг оглянулась — и уставилась на Ивара, близоруко щуря покрасневшие глаза.
— Ты кто такой? — прошипела она и набрала в грудь воздуха, чтобы заорать во всю силу легких.
Ивара охватила паника. Рука его сама собой дернулась — и увесистая дубинка обрушилась на голову старухи. Та скрючилась, обмякла и сползла с табурета на пол. Рука ее вначале бессильно цеплялась за край стола, затем соскользнула и мягко, безжизненно шлепнулась на пол. Из-под старушечьей головы, точно обвиняющий перст, выползла длинная струйка темной крови — и, влажно блестя, потянулась по каменному полу.
Ивар подавил чувство вины и ненужную жалость, которая могла бы сбить его с намеченного пути. Она служила суке, твердо сказал он себе. И получила плату за свою службу. Ивар поглядел на дубинку — конец ее был темным от липкой крови, и к нему прилипла прядь седых волос, но дерево, похоже, не треснуло. Он решил, что возьмет дубинку с собой — на случай, если натолкнется на кого-нибудь еще. В конце концов, он ведь не видел и не слышал, как ушел давешний слуга.
В другой руке Ивара все так же блистал девственной чистотой мясницкий нож, жаждущий крови суки.
— Теперь уже скоро, красавчик, — прошептал Ивар. — Уже скоро.
Отвернувшись от скрюченного на полу тела, он покинул кухню и по лестнице пошел наверх.
Серима отлично понимала, что тянет время, и презирала себя за эту слабость. Ей давно уже следовало быть на пути к Храму. Для нее, разумеется, расчистили бы дорогу в толпе черни — меньшего она и не ждала, — но кто знает, сколько времени это займет? Серима знала: если она пропустит Великое Жертвоприношение, то наживет себе сразу двоих врагов — лорда Бленда и нового иерарха Гиларру. Оба они решат, что она осуждает смещение Заваля. Вот только… как она сможет теперь глядеть в глаза Блейду, зная, что он обвел ее вокруг пальца?
Как всегда, когда Сериму охватывало смятение, сейчас она бездумно подошла к окну и взглянула на пелену туч, нависших над Эспланадой. Площадь уже перечеркнули длинные предвечерние тени. Ей и вправду пора идти. Что это творится с ней в последние дни? Если и впрямь такую неразбериху в ее жизнь приносят мужчины, как охотно она бы отправила в ад все их проклятое племя!.. Боже милосердный! Что бы это могло быть?
Погруженная в свои мысли, Серима праздно скользила взглядом по чернеющему зеву туннеля, который вел в Священные Пределы, по высоким каменным стенам, отделявшим Священный Город от собственно Тиаронда — и выше, выше. Тучи, которые, хвала Мириалю, поредели, когда на краткий и благословенный срок прекратился снегопад, сейчас опять сгущались, непроглядной завесой ложась на город. Днем потеплело, и теперь снова лил нескончаемый, постылый до омерзения дождь. Кое-где снег уже начал таять. Сырой туман оплетал вершины горных пиков, лениво расползаясь по склонам. Серима, щурясь, усиленно вглядывалась в зыбкую туманную пелену. Она могла бы поклясться, что там, наверху, что-то движется. Смутные крылатые силуэты…
Все произошло внезапно. Грубая рука, пахнущая потом и кровью, протянулась из-за спины Серимы и накрепко зажала ей нос и рот. Острый локоть вдавился в ребра, отнимая и без того скудные остатки дыхания. Серима билась, извивалась, задыхаясь и беззвучно вопя от ужаса, но ее оттащили от окна и грубо швырнули на пол. Смертельная хватка неведомых рук ослабла, и Серима с жадностью глотнула воздуха, приподнялась на четвереньки, но тут же рухнула, почти ослепнув от резкой боли, когда невидимый враг ударил ее ногой в бок. Со стоном она сжалась было в комок, чтобы спастись от новых ударов, но сильные руки сгребли ее и швырнули на пол. Она упала навзничь, и нападавший тотчас уселся на нее сверху, всей своей тяжестью придавив ее к полу.
Серима увидела над собой лицо молодого мужчины, уже огрубевшее от раннего и тяжкого труда, распухшее от совсем недавних побоев. Неброская одежда ремесленника была испачкана грязью и кровью — и самое жуткое, что поверх засохших потеков на жилете и рукаве грубой шерстяной рубахи влажно блестели свежие кровяные пятна. Глаза мужчины, холодные и безжалостные, как у змеи, горели лютой ненавистью. Все это Серима увидела мельком — взгляд ее был прикован к широкому лезвию огромного ножа, сверкавшего в руке незнакомца. Не в силах оторвать глаз от этого страшного зрелища, Серима слишком поздно заметила, что напавший занес свободную руку для удара. Где-то на краю зрения мелькнул сжатый кулак — и мир погас, рассыпавшись искрами жгучей боли. Последнее, что видела Серима перед тем, как на нее обрушилась тьма, был безжалостный блеск ножа.
Приходя в себя, она, словно сквозь туман, услышала треск рвущейся ткани. С усилием она разлепила слезящиеся глаза — и увидела, что напавший подносит к ее рту скомканную черную тряпку. Грязные пальцы грубо раздвинули ее губы, чтобы пошире раскрыть рот, и Серима со всей силы впилась в них зубами. Взвыв от боли, мужчина отдернул руку, и рот Серимы наполнился тошнотворной теплой жижей — чужой кровью. Она успела крикнуть лишь единожды — до того, как на нее обрушился новый удар. На сей раз ее рот наполнился уже собственной кровью, в челюсти что-то хрустнуло. Когда в рот ей запихивали кляп, она почувствовала, что один зуб у нее выбит. Только бы кто-нибудь прибежал на ее крик! Пресвел? Ради бога, Пресвел, только бы ты услышал… Тут Серима вспомнила блеск свежей крови на жилете врага — и похолодела. Неужели это кровь ее помощника? Неужели Пресвел уже мертв? Мужчина словно прочел ее мысли.
— А вот это была ошибка, — процедил он, засунув кляп ей в рот. — Этим глупым криком ты себе только больше навредила. Никто тебе не поможет. Прежде чем прийти сюда, я проверил все комнаты наверху. Твоего слуги там не было. Ушел. Повезло ему, а?
Серима бросилась на него, отчаянно молотя кулаками, — и застыла, когда ее горла коснулась ледяная сталь возникшего словно ниоткуда ножа.
— Вторая ошибка, — сообщил как ни в чем не бывало чужак, — ну да я тебя не виню. Я ведь нарочно не стал тебя связывать. Я хочу, чтобы ты сопротивлялась, как сопротивлялась моя жена, и вырывалась, как вырывалась она, и тогда я усмирю тебя побоями, как усмирили ее, когда в наш дом явились твои наемники. — Он пожал плечами. — Мне придется, правда, обойтись без твоих криков, ну да ничего не поделаешь.
Он уселся на корточки, все так же держа нож у горла Серимы, и смотрел на нее так, словно она была тараканом, которого он вот-вот раздавит сапогом.
— Давай-ка, леди Серима, я расскажу тебе, что случилось вчера с моей женой, когда твои прихлебатели явились вышвырнуть нас из собственного дома. Я хочу, чтобы ты знала все подробности — потому что тогда ты поймешь, что я собираюсь сделать с тобой. Ты будешь чувствовать все, что чувствовала она, — и даже больше. Дай-ка я покажу тебе, как они ее били… — И с этими словами он ладонью наотмашь хлестнул Сериму по лицу — раз, другой, третий.
Когда звон в ушах затих, Серима вновь услышала его голос:
— Они разрезали ее одежду ножом… — Лезвие скользнуло от ее горла ниже и легко вспороло ткань корсажа, леденя прикосновением кожу. — На твоем месте я бы не дергался, — предостерег мучитель. — Фелисса лежала смирно. Она боялась, что нож зацепит ее, — и ты тоже бойся. Как понимаешь, — продолжал он будничным тоном, кромсая платье Серимы, — потом ее изнасиловали. Правда, их было двое, а я один, так что мне придется поднапрячься, чтобы выровнять счет.
— А она не станет тебя искать? — спросила Рохалла. Она слишком многим была обязана Пресвелу и не хотела показаться неблагодарной, но ее жизнь сегодня слишком резко переменилась. Похоронив свою последнюю сестру, она совсем выбилась из сил, и сейчас ей отчаянно хотелось побыть одной, в этой тихой и чистой комнатке, которая, быть может, станет ее новым домом.
А Пресвел все медлил, не желая уходить.
— Нет, я запер за собой чердачную дверь. К тому же она наверняка решит, что я уже ушел, — и, собственно говоря, мне давно следовало это сделать. Скоро и сама леди Серима уйдет, и весь дом будет в твоем распоряжении. Тогда ты и сможешь наконец отдохнуть.
Рохалла провела пальцами по теплой, добротной ткани коричневого платья и возблагодарила небеса за то, что уволенная горничная была одного с ней роста и сложения.
— Но на самом-то деле я не буду одна, — заметила она. — Кто останется присмотреть за девочкой?
— За девочкой? Бог ты мой — об этом я и не подумал! — Лицо Пресвела выразило искреннее огорчение. — Леди Серима поручила это мне, но я ничего не понимаю в детях. Одна из горничных пару раз заглядывала к ней, но она то ли спит, то ли притворяется спящей. Я решил, что она еще не оправилась от смерти родителей и будет лучше оставить ее в покое. Она такая тихая, смирная, словно мышка. Я о ней совсем позабыл.
Рохалла неодобрительно поджала губы.
— Мириаль всеблагой, да ведь это же позор! Бедная малышка! При всем несметном богатстве леди Серимы ни у кого в этом доме нет ни капли здравого смысла! — Вдруг она сообразила, что осыпает упреками своего благодетеля, и прибавила уже мягче: — Ну да ладно, теперь тебе беспокоиться не о чем. Отправляйся на свою церемонию, а я буду посматривать за малышкой. Не тревожься, если я услышу, что кто-то идет, я успею укрыться в своем чердачном гнездышке.
— Дорогая моя, да ты настоящее сокровище! — Пресвел хотел обнять Рохаллу, но она помимо воли отпрянула. Он тотчас же опомнился и отвел взгляд. — Извини, Рохалла. Я обещал, что не стану этого делать.
Рохалла от неловкости не знала, что и сказать, — и тут страшный, пронзительный крик, долетевший снизу, избавил ее от необходимости подыскивать слова.
Рохалла, обретшая немалый опыт на ночных улицах Тиаронда, очнулась первой. Когда женщина так кричит, это означает одно из двух — насилие или убийство. Или то и другое вместе. Не задумываясь, она схватила с ночного столика массивный бронзовый подсвечник. Пресвел и глазом не успел моргнуть, а она уже сбегала вниз по чердачной лестнице. Повернув ключ в двери, она стремительно, но бесшумно двинулась по коридору. Прежде чем что-то предпринять, девушка хотела выяснить, что происходит. Тишина, последовавшая за отчаянным женским криком, была достаточно зловещей, и Рохалле хватило здравого смысла не бежать сломя голову навстречу убийце. За спиной слышался топот — это Пресвел сбегал вниз по лестнице. Да тише ты, болван, с отчаянием подумала Рохалла. Единственное наше преимущество — внезапность.
Недавно, когда они на цыпочках пробирались на чердак, Пресвел показал ей комнату леди Серимы. Сейчас, проходя мимо, девушка заметила, что украшенная резными панелями дверь чуть приоткрыта. Изнутри доносился хриплый мужской шепот, сопровождавшийся глухим треском ударов. Сердце Рохаллы сжалось от сострадания.
Кто-то коснулся ее плеча, и она от испуга едва не лишилась чувств.
— Тс-с! — прошептал Пресвел. Он был мертвенно бледен от ужаса, руки тряслись. — Стой здесь и не входи. Я спущусь вниз за оружием.
— Поспеши! — в ответ шепнула Рохалла. Пускай Серима и слыла бессердечной дрянью, подобной участи она не пожелала бы ни одной женщине.
Нелегко оказалось ждать сложа руки и даже не знать, что происходит. Едва дыша, Рохалла на цыпочках подобралась к двери и заглянула внутрь. Широкая спина мужчины заслоняла от нее все происходящее, но зрелище, отразившееся в зеркале напротив, заставило девушку похолодеть от ужаса. Мужчина склонялся над Серимой, которая бессильно распростерлась на полу, и рот у нее был заткнут кляпом, вырезанным из ее же черного платья. Над ее горлом зависло, кровожадно мерцая в свете свечи, широкое лезвие ножа.
И вдруг нож шевельнулся. Рохалла ужаснулась, увидев, что лезвие сейчас войдет в грудь Серимы. Так это все же не насилие, а убийство! Не раздумывая дольше ни минуты, девушка ворвалась в комнату и со всей силы обрушила бронзовый подсвечник на голову убийцы. Мужчина со стоном обмяк и растянулся рядом с корчащейся жертвой.
— Тебе не кажется, что Тулак все-таки старовата для таких приключений? — Старательно закрыв этот разговор от старой наемницы, Вельдан наконец высказала то, что беспокоило ее всю дорогу.
— Насчет Тулак можешь не волноваться. — успокоил ее дракен. — У нее воинского опыта больше, чем у нас с тобой, вместе взятых.
На этом разговор оборвался — наемница вскинула руку, жестом призвав Вельдан остановиться.
— Пришли, — шепнула она. — Нижняя кордегардия — там, за углом, в конце туннеля. Я пойду разведаю, что там и как, а потом двинемся вместе, идет?
— Может, лучше я пойду? — предложила чародейка. Тулак покачала головой:
— Я хорошо знаю это место. Потом, я ведь только на минутку — хочу выяснить, сколько там стражников.
Она собралась было уйти — но вдруг замешкалась:
— Послушай, Вельдан… ты ведь помнишь наш план бегства? Чародейка кивнула, удивляясь неуверенным ноткам в голосе Тулак.
— Если нам удастся удрать от погони без особого риска… ты не будешь против, чтобы мы забрали с лесопилки Мазаля? Ежели, конечно, это будет разумно, — торопливо прибавила она. — Я не собираюсь ради коня ударяться в бессмысленное геройство.
Вельдан улыбнулась. Сама она и думать забыла о крупном сером жеребце, но Тулак, судя по всему, все время помнила о своем старом товарище.
— Конечно же, мы заберем Мазаля, — сказала она. — На самом деле он даже может нам пригодиться. Путь нам предстоит долгий, и Казу было бы нелегко нести нас всех на своей спине до самого Гендиваля.
Тулак просияла счастливой улыбкой:
— Спасибо, девонька! Для меня этот конь очень много значит.
И прежде чем Вельдан успела ответить хоть слово, старая наемница, бесшумно ступая, исчезла за поворотом туннеля.
Чародейка еще не успела как следует поволноваться, а Тулак уже вернулась.
— Их всего четверо, — прошептала она. — Справимся без труда. А теперь слушайте меня. Вы, может быть, решите, что другая дверь, та, что ведет в коридоры Храма, будет как раз напротив той, в которую мы войдем, — только это не так. Нужная нам дверь — слева от входа. Сама кордегардия вдвое больше той, в которой мы отдыхали, так что у нас будет вдоволь простора для маневра. И запомните еще одно: убивать быстро и тихо. Не хватало еще, чтобы весь Храм узнал о нашем прибытии! Казарл, ты вломишься туда первым — и ходу прямиком к другой двери, а чем больше солдат стопчешь по дороге, тем лучше. — Морщинистое лицо Тулак расплылось в ухмылке. — Твоя задача самая важная — заслонить собой этот выход, чтобы ни один паршивец не успел выскочить в Храм и поднять тревогу. Остальное совсем просто — перебьем их как миленьких. Только помни, Каз: что бы там ни происходило в комнате, а ты от двери ни шагу. Мы с Вельдан и сами со всем управимся.
Повернувшись к девушке, старая наемница ободряюще похлопала ее по плечу:
— Не тревожься, девонька. Дело ясное — кто-то тебя совсем недавно чуть в куски не изрезал, ну да это не страшно. Тебе просто надо вспомнить, какой ты хороший боец, — и все получится само собой.
У Вельдан отвисла челюсть. Откуда Тулак узнала об этом?
— Тут мне и мысленные речи слушать ни к чему, — пояснила старая женщина. — Когда ты лежала без сознания в моем доме, я видела твои шрамы — довольно свежие. Меня и саму не единожды тяжело ранили, и я знаю, что после такого частенько теряешь уверенность в себе. Только поверь мне, девочка, ты справишься. Подумай о всех боях, которые ты выиграла, не получив ни единой царапины. Выиграй и на этот раз — и уверенность к тебе вернется как раз вовремя: перед той бойней, которую нам придется устроить снаружи, — прибавила она с невеселой усмешкой. — А теперь возьми себя в руки и успокойся. Я тебя прикрою.
— Спасибо, Тулак! — Вельдан от души пожала ей руку.
— Славная девочка. Ну что, договорились? Все готовы? — Старая наемница испытующе глянула на Вельдан, затем на Каза. — Ну, вперед!
Когда дракен ворвался в кордегардию, солдаты, игравшие в кости перед очагом, повскакали, выпучив глаза. Каз, как было велено, помчался прямиком к другой двери и заслонил ее своим длинным сильным телом. При этом он, пытаясь половчее развернуться в тесноте комнаты, едва не сбил с ног бежавшую следом Вельдан. Давно наученная горьким опытом, она вовремя бросилась на пол и перекатилась в угол, а хвост Каза могучим ударом сшиб с ног одного из солдат, который метнулся было к выходу. Покуда дракен подбирал хвост, чародейка бросилась с мечом на второго солдата, и тот, ошеломленный ее натиском, отступил к самому очагу. Две женщины, пускай и вооруженные, не показались гвардейцам опасными — куда больше их пугало исполинское чудище, похожее на кошмар наяву. Хотя Вельдан была еще слабей обычного, ее правая рука не была повреждена, и прежнее умение в горячке боя вернулось к ней с ошеломительной быстротой. Ее противник, все время краем глаза следивший за дракеном, никак не мог сосредоточиться, и его защита оставляла желать лучшего Очень скоро меч Вельдан вошел ему под ребра, с убийственной точностью вонзившись прямо в сердце.
Бой закончился, едва успев начаться. Оглянувшись, Вельдан увидела, что Тулак вытирает свой меч о рукав убитого ею солдата, а Каз длинным красным языком слизывает с челюстей кровь.
Старая наемница похлопала чародейку по плечу:
— Ну, детка, что я тебе говорила? Никаких хлопот. А теперь, если вы с Казом оттащите трупы к стене, чтобы мы не споткнулись о них на обратном пути, я проберусь в Храм и поразведаю, что и как.
— Послушай, Тулак, — сказала Вельдан, — может, на разведку пойду я? Правда, я ведь больше не нервничаю и в бою не замешкаюсь — это я уже доказала. Право слово, не нужно меня оберегать!
— Чепуха! Дело совсем не в этом. Ты забыла, что я куда лучше тебя знаю Храм? Я дежурила в этом месте добрых два года. Мне известны здесь все углы, закоулки и тупики. Я могла бы прятаться здесь месяц, и ни одна собака меня бы не обнаружила. Словом, успокойся и не вздумай волноваться, если меня долго не будет. Я не вернусь, пока не начнутся приготовления к обряду. Словом, следите за дверью и никому не показывайтесь на глаза — особенно Каз. Ты, Вельдан, еще как-то сойдешь за паломницу, заплутавшую в здешнем лабиринте — если, конечно, никто не заметит трупы, — но тебе придется здорово потрудиться, убеждая солдат, что дракен — это такая большая собачка. Теперь вот что — если кто-нибудь появится…
Вельдан не смогла сдержать раздражения.
— Послушай, Тулак, все это я и так знаю. Силы небесные, да ведь у меня за плечами добрых восемь лет боевого опыта! А теперь иди — и хватит наставлять меня попусту, как сопливого новобранца!
Тулак пожала плечами:
— Ладно, ладно. Намек понят. Просто будь осторожна — вот и все.
С этими словами она исчезла за дверью. Каз устало, шумно вздохнул:
— Почему это старики так любят оставлять за собой последнее слово ?
Вельдан покачала головой:
— Не знаю. Спроси меня об этом, когда я сама постарею. Или спроси у самой Тулак — уж она тебе все объяснит!..
Теперь, когда кухарка ушла из дома, Марута наконец могла без помех пробраться в ревностно охраняемые владения старой драконихи. Женщины не разговаривали друг с другом после той злосчастной истории с травяным отваром Марутиной бабки — тошнотворно-зеленым и на редкость вонючим снадобьем, которое, по мнению экономки, должно было излечить у Серимы кашель.
— Почем я знала, что это ее лучшие горшки и кастрюли? — бормотала Марута, прокрадываясь в сияющее чистотой логово врагини. — А то, что она обозвала мою бабушку старой ведьмой, — навет и ложь! И вовсе я не провоняла ее драгоценную кухню на целый месяц! Денек-другой попахло — и все тут, а старая дуреха не имела права устраивать такой тарарам…
Когда Марута вошла в кухню, ей почудился чей-то упорный взгляд — даже по спине побежали мурашки. Впрочем, когда она оглянулась, то увидела лишь кухаркиного старого кота — любимец драконихи глазел на Маруту с коврика перед очагом, где, бывало, вылеживался целыми днями.
— А ты, вонючий блохастик, не суй свой нос в чужие дела! — прошипела ему экономка. — Больно ты любопытный — хорошо еще, что говорить не умеешь.
С котом она была на ножах точно так же, как с его хозяйкой, — после того как в постели Серимы обнаружили дохлую мышь.
Бесшумно, крадучись экономка вытащила из-под стола табурет и унесла его в кладовую. Неловко вскарабкавшись на табурет, она принялась шарить на самых верхних полках, за горшочками с маринадом и засахаренными фруктами, которые сохранились еще с более изобильных времен и сейчас расходовались весьма бережно. Когда пальцы Маруты сомкнулись на узком горлышке бутыли, старая экономка удовлетворенно вздохнула. Вот оно! Тайный запас бренди, которое кухарка подливала в соусы и пудинги, а также, как подозревала Марута, в горячее питье перед сном. Крепко сжав в руке добычу, старуха осторожненько спустилась на пол. И на что только приходится нынче идти почтенной женщине, чтобы выпить стаканчик! Серима уже приметила, что содержимое бутылок в верхних комнатах постоянно сокращается. За этим последовали весьма неприятные (для Маруты) допросы, и в конце концов была с позором уволена горничная. С тех пор экономка стала весьма осторожна — и крайне трезва, — но сегодня, Мириаль свидетель, ей просто необходимо выпить!
Усевшись за кухонным столом с бутылкой и стаканом, Марута трясущимися руками плеснула себе щедрую порцию бренди. Ей до сих пор не верилось, что Серима подняла на нее руку.
— Неблагодарная соплячка! — гневно проворчала Марута, подкрепляясь солидным глотком неразбавленного бренди. — Я же только о ней и заботилась — да и кому еще-то? Этой девчонке Мириаль дал разума меньше, чем воробью! А все треклятый проныра Пресвел — это он на меня наушничает, уж я-то знаю! С тех пор как он появился в доме, все пошло наперекосяк… и, бьюсь об заклад, он в заговоре со старой драконихой, кухаркой! Подумать только — грозит высечь меня перед всей челядью! Вот она, благодарность за все годы моей верной и бескорыстной службы…
От жалости к себе Марута, подогретая бренди, даже прослезилась. Ей бы сейчас бросить все да уйти восвояси — то-то все они поплясали бы!.. Да только куда она пойдет? Вся ее жизнь связана с этим домом, с этим семейством. Она приглядывала за соплячкой Серимой еще с тех пор, как та писалась в пеленки! Без нее эта глупышка пропадет…
Странное дело, но Маруте по-прежнему казалось, что кто-то на нее смотрит. Опять кот, подумала она, оглянувшись, — но тут же вспомнила, что блохастик выбрался в приоткрытое кухонное окно и шумно шлепнулся на заснеженный двор. Может, это сквозняк виноват? Только сейчас экономка заметила, что дверь угольного погреба чуть-чуть приоткрыта, но она скорее сдохнет, чем пойдет ее закрывать. Пожав плечами, Марута налила себе еще бренди. Захмелев, она расхрабрилась. Если кухарке или Серимее что-то не понравится, пускай себе поцелуют в зад первого попавшегося осла!
Ивар выглянул в узкую щель приоткрытой двери погреба. У, проклятая карга! Неужели она всю ночь проторчит в кухне? Он рассчитывал на то, что к этому времени дом уже совершенно опустеет. Сейчас в нем, верно, и осталась-то одна эта старуха — не считая, конечно, самой суки. Она-то выйдет из дому через парадную дверь, и Ивар непременно услышит ее шаги в пустом и гулком вестибюле.
Он уже всерьез забеспокоился. Время не ждет. И так ему пришлось долго ждать, пока не покинут дом разряженные по-праздничному кухарка и горничные. Потом какой-то слуга спускался в кухню за плетью — однако сверху не донеслось больше никаких звуков. Если кого-то сегодня и собирались высечь — сука, видно, передумала. Что ж, после нынешней ночи она больше никому не причинит вреда.
Ивар снова поглядел на старуху. Свет из-за приоткрытой двери погреба серебристо сверкнул на наточенном лезвии стального ножа.
— Нет, красавчик мой, — беззвучно выдохнул Ивар, лаская пальцами гладкую костяную рукоять, — она тебя не получит.
Ножи — только для Серимы. Он не желал пятнать их ничьей иной кровью — однако надо же что-то предпринять.
Карга присосалась ко второму стакану бренди. Ивар больше не мог ждать. Приняв решение, он повернулся и бесшумно сошел по лестнице в погреб, где при тусклом свете сумерек, лившемся из-за решетки, выбрал в груде дров славную крепкую дубинку. Торопливо поднявшись по узким крутым ступеням, он шире отворил дверь и проскользнул в кухню.
Старуха все бормотала что-то и всхлипывала, клюя носом над стаканом с бренди. В два шага Ивар оказался рядом с ней. Он занес руку — и вдруг заколебался. Рука, сжимавшая дубинку, задрожала. Что же это он творит? Что на него нашло, покушаться на жизнь дряхлой безобидной старушонки? Он всегда был честным человеком. Он пришел сюда только для того, чтобы отомстить суке. После того, что ее прислужники сотворили с Фелиссой, ей любого наказания мало.
Старуха вдруг оглянулась — и уставилась на Ивара, близоруко щуря покрасневшие глаза.
— Ты кто такой? — прошипела она и набрала в грудь воздуха, чтобы заорать во всю силу легких.
Ивара охватила паника. Рука его сама собой дернулась — и увесистая дубинка обрушилась на голову старухи. Та скрючилась, обмякла и сползла с табурета на пол. Рука ее вначале бессильно цеплялась за край стола, затем соскользнула и мягко, безжизненно шлепнулась на пол. Из-под старушечьей головы, точно обвиняющий перст, выползла длинная струйка темной крови — и, влажно блестя, потянулась по каменному полу.
Ивар подавил чувство вины и ненужную жалость, которая могла бы сбить его с намеченного пути. Она служила суке, твердо сказал он себе. И получила плату за свою службу. Ивар поглядел на дубинку — конец ее был темным от липкой крови, и к нему прилипла прядь седых волос, но дерево, похоже, не треснуло. Он решил, что возьмет дубинку с собой — на случай, если натолкнется на кого-нибудь еще. В конце концов, он ведь не видел и не слышал, как ушел давешний слуга.
В другой руке Ивара все так же блистал девственной чистотой мясницкий нож, жаждущий крови суки.
— Теперь уже скоро, красавчик, — прошептал Ивар. — Уже скоро.
Отвернувшись от скрюченного на полу тела, он покинул кухню и по лестнице пошел наверх.
Серима отлично понимала, что тянет время, и презирала себя за эту слабость. Ей давно уже следовало быть на пути к Храму. Для нее, разумеется, расчистили бы дорогу в толпе черни — меньшего она и не ждала, — но кто знает, сколько времени это займет? Серима знала: если она пропустит Великое Жертвоприношение, то наживет себе сразу двоих врагов — лорда Бленда и нового иерарха Гиларру. Оба они решат, что она осуждает смещение Заваля. Вот только… как она сможет теперь глядеть в глаза Блейду, зная, что он обвел ее вокруг пальца?
Как всегда, когда Сериму охватывало смятение, сейчас она бездумно подошла к окну и взглянула на пелену туч, нависших над Эспланадой. Площадь уже перечеркнули длинные предвечерние тени. Ей и вправду пора идти. Что это творится с ней в последние дни? Если и впрямь такую неразбериху в ее жизнь приносят мужчины, как охотно она бы отправила в ад все их проклятое племя!.. Боже милосердный! Что бы это могло быть?
Погруженная в свои мысли, Серима праздно скользила взглядом по чернеющему зеву туннеля, который вел в Священные Пределы, по высоким каменным стенам, отделявшим Священный Город от собственно Тиаронда — и выше, выше. Тучи, которые, хвала Мириалю, поредели, когда на краткий и благословенный срок прекратился снегопад, сейчас опять сгущались, непроглядной завесой ложась на город. Днем потеплело, и теперь снова лил нескончаемый, постылый до омерзения дождь. Кое-где снег уже начал таять. Сырой туман оплетал вершины горных пиков, лениво расползаясь по склонам. Серима, щурясь, усиленно вглядывалась в зыбкую туманную пелену. Она могла бы поклясться, что там, наверху, что-то движется. Смутные крылатые силуэты…
Все произошло внезапно. Грубая рука, пахнущая потом и кровью, протянулась из-за спины Серимы и накрепко зажала ей нос и рот. Острый локоть вдавился в ребра, отнимая и без того скудные остатки дыхания. Серима билась, извивалась, задыхаясь и беззвучно вопя от ужаса, но ее оттащили от окна и грубо швырнули на пол. Смертельная хватка неведомых рук ослабла, и Серима с жадностью глотнула воздуха, приподнялась на четвереньки, но тут же рухнула, почти ослепнув от резкой боли, когда невидимый враг ударил ее ногой в бок. Со стоном она сжалась было в комок, чтобы спастись от новых ударов, но сильные руки сгребли ее и швырнули на пол. Она упала навзничь, и нападавший тотчас уселся на нее сверху, всей своей тяжестью придавив ее к полу.
Серима увидела над собой лицо молодого мужчины, уже огрубевшее от раннего и тяжкого труда, распухшее от совсем недавних побоев. Неброская одежда ремесленника была испачкана грязью и кровью — и самое жуткое, что поверх засохших потеков на жилете и рукаве грубой шерстяной рубахи влажно блестели свежие кровяные пятна. Глаза мужчины, холодные и безжалостные, как у змеи, горели лютой ненавистью. Все это Серима увидела мельком — взгляд ее был прикован к широкому лезвию огромного ножа, сверкавшего в руке незнакомца. Не в силах оторвать глаз от этого страшного зрелища, Серима слишком поздно заметила, что напавший занес свободную руку для удара. Где-то на краю зрения мелькнул сжатый кулак — и мир погас, рассыпавшись искрами жгучей боли. Последнее, что видела Серима перед тем, как на нее обрушилась тьма, был безжалостный блеск ножа.
Приходя в себя, она, словно сквозь туман, услышала треск рвущейся ткани. С усилием она разлепила слезящиеся глаза — и увидела, что напавший подносит к ее рту скомканную черную тряпку. Грязные пальцы грубо раздвинули ее губы, чтобы пошире раскрыть рот, и Серима со всей силы впилась в них зубами. Взвыв от боли, мужчина отдернул руку, и рот Серимы наполнился тошнотворной теплой жижей — чужой кровью. Она успела крикнуть лишь единожды — до того, как на нее обрушился новый удар. На сей раз ее рот наполнился уже собственной кровью, в челюсти что-то хрустнуло. Когда в рот ей запихивали кляп, она почувствовала, что один зуб у нее выбит. Только бы кто-нибудь прибежал на ее крик! Пресвел? Ради бога, Пресвел, только бы ты услышал… Тут Серима вспомнила блеск свежей крови на жилете врага — и похолодела. Неужели это кровь ее помощника? Неужели Пресвел уже мертв? Мужчина словно прочел ее мысли.
— А вот это была ошибка, — процедил он, засунув кляп ей в рот. — Этим глупым криком ты себе только больше навредила. Никто тебе не поможет. Прежде чем прийти сюда, я проверил все комнаты наверху. Твоего слуги там не было. Ушел. Повезло ему, а?
Серима бросилась на него, отчаянно молотя кулаками, — и застыла, когда ее горла коснулась ледяная сталь возникшего словно ниоткуда ножа.
— Вторая ошибка, — сообщил как ни в чем не бывало чужак, — ну да я тебя не виню. Я ведь нарочно не стал тебя связывать. Я хочу, чтобы ты сопротивлялась, как сопротивлялась моя жена, и вырывалась, как вырывалась она, и тогда я усмирю тебя побоями, как усмирили ее, когда в наш дом явились твои наемники. — Он пожал плечами. — Мне придется, правда, обойтись без твоих криков, ну да ничего не поделаешь.
Он уселся на корточки, все так же держа нож у горла Серимы, и смотрел на нее так, словно она была тараканом, которого он вот-вот раздавит сапогом.
— Давай-ка, леди Серима, я расскажу тебе, что случилось вчера с моей женой, когда твои прихлебатели явились вышвырнуть нас из собственного дома. Я хочу, чтобы ты знала все подробности — потому что тогда ты поймешь, что я собираюсь сделать с тобой. Ты будешь чувствовать все, что чувствовала она, — и даже больше. Дай-ка я покажу тебе, как они ее били… — И с этими словами он ладонью наотмашь хлестнул Сериму по лицу — раз, другой, третий.
Когда звон в ушах затих, Серима вновь услышала его голос:
— Они разрезали ее одежду ножом… — Лезвие скользнуло от ее горла ниже и легко вспороло ткань корсажа, леденя прикосновением кожу. — На твоем месте я бы не дергался, — предостерег мучитель. — Фелисса лежала смирно. Она боялась, что нож зацепит ее, — и ты тоже бойся. Как понимаешь, — продолжал он будничным тоном, кромсая платье Серимы, — потом ее изнасиловали. Правда, их было двое, а я один, так что мне придется поднапрячься, чтобы выровнять счет.
— А она не станет тебя искать? — спросила Рохалла. Она слишком многим была обязана Пресвелу и не хотела показаться неблагодарной, но ее жизнь сегодня слишком резко переменилась. Похоронив свою последнюю сестру, она совсем выбилась из сил, и сейчас ей отчаянно хотелось побыть одной, в этой тихой и чистой комнатке, которая, быть может, станет ее новым домом.
А Пресвел все медлил, не желая уходить.
— Нет, я запер за собой чердачную дверь. К тому же она наверняка решит, что я уже ушел, — и, собственно говоря, мне давно следовало это сделать. Скоро и сама леди Серима уйдет, и весь дом будет в твоем распоряжении. Тогда ты и сможешь наконец отдохнуть.
Рохалла провела пальцами по теплой, добротной ткани коричневого платья и возблагодарила небеса за то, что уволенная горничная была одного с ней роста и сложения.
— Но на самом-то деле я не буду одна, — заметила она. — Кто останется присмотреть за девочкой?
— За девочкой? Бог ты мой — об этом я и не подумал! — Лицо Пресвела выразило искреннее огорчение. — Леди Серима поручила это мне, но я ничего не понимаю в детях. Одна из горничных пару раз заглядывала к ней, но она то ли спит, то ли притворяется спящей. Я решил, что она еще не оправилась от смерти родителей и будет лучше оставить ее в покое. Она такая тихая, смирная, словно мышка. Я о ней совсем позабыл.
Рохалла неодобрительно поджала губы.
— Мириаль всеблагой, да ведь это же позор! Бедная малышка! При всем несметном богатстве леди Серимы ни у кого в этом доме нет ни капли здравого смысла! — Вдруг она сообразила, что осыпает упреками своего благодетеля, и прибавила уже мягче: — Ну да ладно, теперь тебе беспокоиться не о чем. Отправляйся на свою церемонию, а я буду посматривать за малышкой. Не тревожься, если я услышу, что кто-то идет, я успею укрыться в своем чердачном гнездышке.
— Дорогая моя, да ты настоящее сокровище! — Пресвел хотел обнять Рохаллу, но она помимо воли отпрянула. Он тотчас же опомнился и отвел взгляд. — Извини, Рохалла. Я обещал, что не стану этого делать.
Рохалла от неловкости не знала, что и сказать, — и тут страшный, пронзительный крик, долетевший снизу, избавил ее от необходимости подыскивать слова.
Рохалла, обретшая немалый опыт на ночных улицах Тиаронда, очнулась первой. Когда женщина так кричит, это означает одно из двух — насилие или убийство. Или то и другое вместе. Не задумываясь, она схватила с ночного столика массивный бронзовый подсвечник. Пресвел и глазом не успел моргнуть, а она уже сбегала вниз по чердачной лестнице. Повернув ключ в двери, она стремительно, но бесшумно двинулась по коридору. Прежде чем что-то предпринять, девушка хотела выяснить, что происходит. Тишина, последовавшая за отчаянным женским криком, была достаточно зловещей, и Рохалле хватило здравого смысла не бежать сломя голову навстречу убийце. За спиной слышался топот — это Пресвел сбегал вниз по лестнице. Да тише ты, болван, с отчаянием подумала Рохалла. Единственное наше преимущество — внезапность.
Недавно, когда они на цыпочках пробирались на чердак, Пресвел показал ей комнату леди Серимы. Сейчас, проходя мимо, девушка заметила, что украшенная резными панелями дверь чуть приоткрыта. Изнутри доносился хриплый мужской шепот, сопровождавшийся глухим треском ударов. Сердце Рохаллы сжалось от сострадания.
Кто-то коснулся ее плеча, и она от испуга едва не лишилась чувств.
— Тс-с! — прошептал Пресвел. Он был мертвенно бледен от ужаса, руки тряслись. — Стой здесь и не входи. Я спущусь вниз за оружием.
— Поспеши! — в ответ шепнула Рохалла. Пускай Серима и слыла бессердечной дрянью, подобной участи она не пожелала бы ни одной женщине.
Нелегко оказалось ждать сложа руки и даже не знать, что происходит. Едва дыша, Рохалла на цыпочках подобралась к двери и заглянула внутрь. Широкая спина мужчины заслоняла от нее все происходящее, но зрелище, отразившееся в зеркале напротив, заставило девушку похолодеть от ужаса. Мужчина склонялся над Серимой, которая бессильно распростерлась на полу, и рот у нее был заткнут кляпом, вырезанным из ее же черного платья. Над ее горлом зависло, кровожадно мерцая в свете свечи, широкое лезвие ножа.
И вдруг нож шевельнулся. Рохалла ужаснулась, увидев, что лезвие сейчас войдет в грудь Серимы. Так это все же не насилие, а убийство! Не раздумывая дольше ни минуты, девушка ворвалась в комнату и со всей силы обрушила бронзовый подсвечник на голову убийцы. Мужчина со стоном обмяк и растянулся рядом с корчащейся жертвой.