Галанина Юлия Евгеньевна. Волчий замок

   – Ну что же! – заметила Жанна. – Помните пьесу, что давали актеры в нашем замке? Если уж принцесса, прекрасная Родамна, легко стала хозяйкой гостиницы, то нам об этом подумать тоже не грех.
   – Ах, моя девочка, как ты меня понимаешь! – растрогалась баронесса. – Но что в этой площади нехорошего, так то, что тут слишком часто горят костры с еретиками и свистит топор по шеям преступников. Я бы не стала жить рядом с таким местом – время от времени на это зрелище можно посмотреть, но когда казнят слишком часто, это приедается. И кроме того, от толпы зевак всегда остается столько мусора!
   Экипаж двигался дальше. Они ехали по узким улочкам.
   – Посмотри, дорогая, по сторонам – сказала мадам Беатриса.
   Жанна посмотрела и направо, и налево, но кроме теснящихся друг к другу узких домиков и откровенных каморок ничего достойного внимания не увидела.
   – Улица Темных Лавок, – пояснила баронесса. – Видишь, эти лавчонки настолько малы, что окон у них практически нет. Весь свет идет через открытую дверь. А в таких каморочках, римляне зовут их пеналами, принимают клиентов девицы. Сейчас мы объедем Еврейское гетто, заезжать туда не стоит, и я покажу тебе рыбный рынок.
   Скоро действительно стал слышен шум рынка. Запахло рыбой.
   – Эти хитрецы неплохо устроились… – заметила баронесса. – Ловят рыбу в Тибре и тут же продают ее на лотках. Здесь можно купить отличных щук на паштет. А видишь в стене церкви камень с изображением рыбы и делениями? Каждую выловленную рыбку прикладывают к нему. Если рыба мала, ее должны отпустить обратно. А если так крупна, что выходит за мерки, то ее голова отправляется в уху господам консерваторам на Капитолии. Ты не хочешь перекусить? Здесь есть довольно приличное заведение, где кормят рыбными блюдами.
   Экипаж остановился у «приличного заведения» и дамы отправились пробовать его кухню.
   – Я вот размышляю, куда же тебя еще свозить… – задумчиво сказала баронесса, расправившись с нежнейшими рыбными котлетками под миндальным соусом. – Хочешь посмотреть храм Санта Мария ин Трастевере? Он стоит на месте, где забил источник благовонного масла. И как я подозреваю, построен как раз на доходы от продажи оного. Там рядышком есть церковь Сан Каллисто, она знаменита колодцем, куда сбросили папу Каллиста… Или поедем на площадь святого Франциска Ассизского?
   Жанне было абсолютно все равно.
   – Я уважаю младших братьев ^[6], – сказала она. – Поехали на площадь.
   К этому моменту Жанна поняла, что переполнилась римскими достопримечательностями до ушей и ничего не хочет кроме, как очутится в уютной постели, свернуться клубочком и поспать.
   Через некоторое время они добрались до площади святого Франциска.
   Центр ее венчала античная колонна с крестом наверху.
   – Видишь церквушку? – баронесса показала на скромную церковь. – Это храм Сан Франческо а Рипа, его построили сразу же после того, как Франциск был канонизирован. Именно здесь он останавливался, когда был в Риме. Он, конечно, был необычайной святости человек, один камень вместо подушки чего стоил! Но как подумаешь, что он имел и мог иметь, и на что променял… Святой человек!
   Жанна так и не поняла, что хотела сказать баронесса. Но ей почему-то показалась, что мадам де Шатонуар совсем не одобрила поступок молодого наследника богатого купца из Ареццо, променявшего обеспеченную жизнь на отшельничество, нищету и странствия по свету босиком.
   Экипаж покинул площадь святого Франциска.
   – Видишь то здание с мозаикой? Где по бокам Спасителя белый и черный рабы? – спросила баронесса. – Это госпиталь Тринитариев. В плену ты не пыталась связаться с ними? Ведь они как раз занимаются освобождением христиан из мусульманского плена?
   – У меня была одна возможность… – неохотно сказала Жанна. – Но не было доверия к человеку, который предложил отнести им письмо. Да и выкуп за меня запросили бы ой-ой-ой! Ведь там я считалась французской принцессой.
   – Вообще-то ты прекрасно справилась и без тринитариев, – заметила баронесса. – Давай я покажу тебе еще одну церквушку и мы поедем домой эти рыбные блюда только раздразнили меня.
   Экипаж остановился около подножия холма. Ради последней достопримечательности дамы вышли на свежий воздух.
   – Этот холм зовется Целий. Видишь те крутые ступеньки и храм, к которому они ведут? Это церковь Сан Григорио Маньо. Еще один чудак. Когда его избрали на папский престол, он сбежал ото всех и спрятался в лесной пещере. А зачем, спрашивается? Ведь все равно нашли! И пришлось ему, как миленькому, принять тиару. Против судьбы не уйдешь!
   Этими словами баронесса завершила свой обзор римских достопримечательностей и повезла вздохнувшую с облегчением Жанну обратно.
   Наревевшаяся, наглядевшаяся, и, наконец, наевшаяся рыбы Жанна тихо дремала в экипаже, даже не чувствуя тряски.

ГЛАВА VII

   Жанна прочно попала в водоворот, как обычно бурлящий вокруг баронессы де Шатонуар.
   Мадам Беатриса не могла жить, не участвуя в заговорах и комплотах, лигах и коалициях.
   Спокойная жизнь была не ее уделом и Рим энергичная баронесса презрительно обзывала болотом. (Хотя бы потому что в силу недостаточно долгого здесь пребывания баронесса не была вхожа в высшие круги и в местных интригах не участвовала.) Хотя Жанна и не сомневалась, что мадам Беатриса методично и неотступно штурмует гостиные и залы римской знати.
   Пока же, в отсутствие подходящего заговора, баронесса вплотную занялась Жанной.
   Не слушая никаких возражений она перевезла ее с квартиры четы булочников к себе.
   Жанна была довольна переездом. Последние дни под ее окнами регулярно маячила плешь протонотара, который не то питал еще какие-то надежды, не то намекал, что квартирку пора освобождать для новой паломницы, и Жанна боролась с острым желанием открыть окно и плюнуть сверху.

* * *

   – Девочка моя, я все понимаю, последнее время тебе было нелегко, – первым делом заявила мадам Беатриса, – но такое платье одобрить никак нельзя! Да оно подходит лишь для добродетельной старой девы! Если бы во время аудиенции у его Святейшества на мне было что-то подобное, родственники моего покойного супруга уже бы праздновали победу!
   – В моих нарядах сейчас щеголяет какой-нибудь выводок шлюх в портовом кабачке.
   – Но ведь жизнь не остановилась! – возмутилась баронесса. – Кстати, а что ты собираешься делать дальше?
   – Сначала вернусь в Аквитанию, в Монпез?, – сказала Жанна. – Немного передохну и поеду в Ренн. Кстати, что сейчас творится в герцогстве?
   – Да ничего не твориться! – отмахнулась баронесса. – Максимилиан считает малютку Анну Бретонскую своей женой, но по-прежнему так и не смог добраться до ее кровати через королевские заслоны. Анна де Боже, госпожа регентша, их брак не признает, и зажала герцогство в тиски своих армий. Скука! Не это тебя сейчас должно волновать.
   – Как не это, а что же?! – поразилась Жанна.
   – А что же?! – передразнила ее баронесса. – И это говоришь ты, знатная красивая дама! Мне не нравятся твои планы на ближайшее будущее.
   – А что в них плохого?
   – Как что? – баронесса даже топнула. – От твоих слов прямо веет благочестием и покоем. Твои дела столь блестящи, что ты отказываешься от всех великолепных возможностей, предоставляемых Римом и пускаешься в одинокое путешествие по глухим углам за собственный счет?
   – Извините, госпожа Беатриса! – Жанна на мгновение прикрыла глаза. – Я сегодня плохо соображаю и не могу взять в толк, о каких возможностях Вы говорите? Пока я лишь поняла, что Вам не нравится ни мое платье, ни мои планы.
   – Ладно, моя дорогая! – смилостивилась баронесса. – Продолжим наш разговор завтра. Я думаю, что отдохнув как следует, ты придешь в себя.

* * *

   Ночью Жанна не спала. Она слушала ночные шорохи дома, звуки за окном и думала над словами баронессы.
   События последних месяцев выбили ее, Жанну, из привычного общества, из привычной жизни. Она и правда немного подзабыла то, что раньше казалось таким важным.
   Надо вспоминать. Теперь она не беглянка.
   Под утро Жанна заснула и ей снились турниры в Аквитании и Бретани, балы и охоты. И сложная, захватывающая круговерть придворной жизни.

* * *

   Видимо, баронесса досыта насиделась в Риме без приключений.
   Не откладывая в долгий ящик, она принялась с размахом устраивать судьбу Жанны.
   Первым делом баронесса сказала:
   – Мы идем покупать тебе платье. Возьмешь у меня взаймы необходимую сумму, твоя матушка вернет мне ее осенью. Ты хорошо отдохнула? Теперь-то ты согласна, что путешествовать в великолепном платье в компании достойных людей, не тратя из собственных средств ни экю значительно удобнее, чем трястись в наемном экипаже в вызывающем жалость одеянии, да еще подвергаться в каждой придорожной гостинице множеству опасностей?
   Жанна невозмутимо кивнула.
   Мадам Беатриса хочет одолжить ей денег под матушкину отдачу? Ради бога.
   У мадам Беатрисы есть планы, как отправиться Жанне из Рима? Посмотрим.
   А платье еще никому не мешало, разве только Еве в раю.

* * *

   Баронесса знала все заслуживающие внимания римские лавочки и могла провести по ним с завязанными глазами.
   Время только-только приблизилось к полуденному отдыху, а Жанна уже мерила в прохладных покоях мадам Беатрисы новое платье великолепного венецианского бархата.
   Оно тоже было синим, глубокого сине-фиолетового цвета. Этот темный, строгий цвет смягчали и оживляли многочисленные разрезы широких рукавов, скрепленные золотыми застежками и выпускавшие на волю волны белой рубашки.
   Золотая же, как и застежки, отделка служила границей, ограждающей кружевное обрамление выреза от ночной темноты бархата.
   Нежное, ажурное кружево оттеняло розовую кожу, словно помещая плечи, шею и грудь в великолепнейшую раму.
   Жанне даже показалось странным, что еще вчера прежнее скромное платье ее устраивало. Баронесса была права: она, Жанна, действительно была не в себе!
   – Ну вот, моя дорогая! – заявила мадам Беатриса. – Только в таком наряде и имеет смысл сбегать из сарацинского плена! А иначе незачем людям и на глаза показываться!
   – В плену у меня было платье не хуже, – призналась Жанна, – Просто сил смотреть на него уже не было, после того, что я в нем пережила.
   – Значит я не ошиблась! – торжествующе воскликнула баронесса. – А то я уже начала тревожиться. У меня просто в голове не укладывалось, что ты могла вынести невзгоды, свалившиеся на тебя, в таком убогом виде! Пусть все эти лицемеры утверждают, что, мол, красота не нуждается в украшениях, мы-то знаем, что нуждается, да еще как! Кстати, вечером мы приглашены. А сейчас самое время отдохнуть.
   Жанна пожелала мадам Беатрисе приятного отдыха и вернулась к зеркалу, чтобы еще раз осмотреть себя. И только тут заметила, что лицо Жаккетты сегодня выглядит очень своеобразно.
   Левый глаз камеристки «украшал» громадный, пламенеющий фурункул.
   – Ты специально?! – прошипела Жанна.
   – Чего специально? – не поняла Жаккетта.
   – Когда никуда идти не надо было, так хоть бы царапина у тебя появилась, а как в кои-то веки надо в обществе показаться, ты уже наготове с окривевшей физиономией! – разозлилась Жанна. – Опять я буду без служанки, словно горожанка последняя!
   – Я же не нарочно его себе посадила! – возмутилась Жаккетта. – Чирей – он не спрашивает, когда ему появиться!
   Жанна прозлилась весь день до вечера, но злись – не злись, а изменить ничего было нельзя.
   В результате Жаккетта осталась лежать дома с примочкой на глазу, а дамы отправились на прием с одной камеристкой на двоих.
   Но как оказалось позже, чирей Жаккетте на глаз посадила рука Судьбы.

* * *

   Было бы даже странно, если бы Жанна не произвела бы в новом обществе фурора. И отнюдь не благодаря новому платью, хотя и не без его помощи.
   Слишком уж красива была Жанна, слишком экзотические приключения выпали на ее долю, и слишком долго не была она на таких приемах, чтобы не стать центром внимания.
   История прекрасной Жанны, которую она сама скромно поведала миру, грозила превратиться в легенду.
   Там было все: захват пиратами и продажа в гарем к лютому шейху. Отказ отважной красавицы от любовных притязаний дикаря, томление в темнице, вышивание при колеблющемся огоньке тоненькой свечи лика Пресвятой Девы.
   Дерзкий побег, подкуп пиратского капитана, корабль, посланный шейхом вдогонку с приказом убить всех, кроме золотоволосой беглянки. Галера родосцев, идущая с Кипра на свой остров-крепость. Бой храбрых госпитальеров с мусульманским кораблем и суровый седой монах-капитан, покрывающий Жанну своим черным боевым плащом, чтобы посланники шейха не узнали ее по золотому платью.
   И наконец Рим, где Жанна передает в дар Его Святейшеству икону, вышитую в плену.
   Жанна и сама не знала, зачем она нагромоздила столько вранья, слегка припудренного правдой…
   Может быть, из чувства злости – все эти довольные рожи вокруг жили в свое удовольствие, когда она глотала пыль в усадьбе шейха и набивала синяки в маленькой лодке.
   А может еще по каким причинам.
   Но самое обидное было то, что память, словно в насмешку, стала подсовывать настоящие картины этого долгого путешествия.
   И ничего проделать Жанна не могла, хоть и пыталась прогнать ненужные, досадные воспоминания.
   Все было напрасно.
   Лица стоящих вокруг людей исчезали и она видела вместо них себя и Жаккетту, мечущихся в глиняном муравейнике Триполи. И страшного, разъяренного нубийца, вносящего в дом бесчувственную Жаккетту.
   Снова видела зарево над усадьбой, и просторный двор, над которым пронеслась смерть. И оцепеневшую Жаккетту, застывшую у иссеченного тела шейха. Ее шейха. Видела неподвижного, словно статуя, нубийца. А она, Жанна, опять лишняя, никому не нужная, и всем наплевать, что она графиня и красавица, господи, да что же это такое, что за мир дикий!
   Врывалось в сознание, тесня неприятные воспоминания, громкое восклицание какого-нибудь гостя, либо женский смех, но, мгновение спустя опять безжалостно вставал перед глазами ливийский Триполи, маленький дом нубийца, обложенный со всех сторон врагами шейха.
   И опять она в чужой войне, в чужой беде, всем чужая и лишняя!
   И только милостью камеристки, которая в простоте душевной даже не поняла, что они поменялись там, в том ужасном мире местами, милостью простодушной, доверчивой, глупой, как пень, Жаккетты она смогла выбраться из этого ада и добраться до Кипра.
   До Кипра, где ее, Жанну, никто не ждал!
   Где она опять была ненужной и лишней!!!
   Что не сделали месяцы гарема в Триполи, легко совершили слова любимого человека…
   К Жанне приблизилась дама, одетая с некоей претензией, рассыпающая во все стороны любезные улыбки, но взгляд которой оставался внимательным и каким-то болезненно-жадным. Дама спросила:
   – А почему же Вы, прелестное дитя, не отправились к Сицилии? Ведь это куда ближе?
   – Так получилось, – медленно, чуть не по слогам сказала Жанна. – Корабль пиратов уходил от погони и даже на Кипр я попала лишь благодаря случаю. Во время этого плавания я отнюдь не была уверена, что не меняю гарем в Триполи на гарем в Стамбуле.
   Лицо дамы вдруг расплылось и стало нечетким. Сквозь него просвечивала пыльная дорога вдоль побережья лазурного моря, рощи кипарисов и группки алеппской сосны, виноградники по левую руку от дороги и одинокая башня неподалеку.
   Жанна не хотела видеть эту дорогу, даже внушающая безотчетное опасение дама показалась более приятной.
   Она опустила глаза и вдруг увидела вместо нового бархатного подола вызывающе блеснувшую золотом парчу того, утопленного в ярости платья.
   Жанна вздрогнула.
   Краешком сознания она твердо знала, что все это чушь, подол темный, синий и память играет с ней в злую игру.
   Но уже, невзирая на доводы разума, вставало перед глазами, заполняя весь мир, невыносимо прекрасное, словно чеканное лицо Марина.
   И его голос с холодным удивлением спросил:
   – Жанна?
   В разгар веселого вечера, находясь в центре внимания восхищенной компании, Жанна неожиданно потеряла сознание и рухнула на мозаичный пол.

* * *

   Баронесса де Шатонуар была в полном восторге.
   Такого эффектного финала появления в свете прекрасной графини даже нарочно нельзя было придумать. Ну а обморок – дело житейское. Главное – как он для дела пригодится!

* * *

   Под испуганное и восторженное перешептывание собравшихся Жанну унесли.
   Лекарь, вызванный хозяином праздника, привел Жанну в чувство и прописал полный покой в течение нескольких дней.
   Баронесса де Шатонуар увезла Жанну, а легенда о чудесном спасении прекрасной графини принялась распространяться по Риму и окрестностям из ртов в уши.

* * *

   Мадам Беатриса была счастлива: вот теперь, наконец-то, она добилась желаемой цели и попала в те круги, о которых грезила. Ведь поток посетителей к лежащей в постели Жанне не прекращался.
   Как опытный ювелир, мадам Беатриса сортировала их по размеру и ценности, отсеивая влиятельных и нужных лиц и оставляя на долю прочих безупречно вежливое равнодушие.
   Среди посетителей затесался даже плешивый протонотар, неизвестно какими путями узнавший об обмороке Жанны на вечере. Со сдержанной слезой в голосе он заверил Жанну, что уже вручил Его Святейшеству вышитый лик Пресвятой Девы.
   Правда долго распространяться даже на эту тему беспощадная баронесса ему не дала. И безжалостно выпроводила протонотара за дверь, дав ему, как только дверь затворилась, исчерпывающую оценку:
   – Это в правление папы Сикста, когда семейство Риарио оккупировало все теплые места, он был лицом. Но сейчас, извините, времена другие.
   Жанна согласно кивнула.
   Баронесса села у ее изголовья и, поправляя подушки, сказала:
   – Девочка моя! Появилась прекрасная возможность добраться до Бретани. Один чванливый индюк, сидевший здесь больше года по каким-то загадочным делам королевства Французского, собирается в путь и он от тебя без ума. Подумай…
   Жанну насторожили мурлыкающие нотки в голосе баронессы…

* * *

   Повинуясь указанию лекаря Жанна отлеживалась в постели после обморока и обдумывала дальнейшие действия.
   Две вещи были ей ясны, как божий день.
   Вещь первая: ей, Жанне, совсем не хочется ехать в Монпез?, слушать там охи и ахи. Неминуемо застрянешь за всю зиму. Без толку потерянное время.
   Вещь вторая: мурлыкающие нотки в голосе баронессы прямо говорят, чем неминуемо придется расплачиваться за путешествие. Не хочется. А предложение заманчивое.
   И Жанна стала прикидывать, как же нужно себя вести, чтобы неизвестный пока покровитель держался подальше. В дороге это так сложно…
   Есть неплохой способ – падать в обмороки по поводу и без повода.
   Но, к сожалению, вечно больная девица утратит в глазах покровителя всякое очарование. Жалко… Если он, действительно, обладает каким-то влиянием при королевском дворе, то можно попытаться использовать его для возвращения конфискованных при отце земель. А там и поднять вопрос, почему она, законная вдова герцога Барруа, не имеет ни доходов, ни земель, достойных ее положения?
   Но для этого надо чтобы покровитель сам зависел от нее, Жанны… Интересно, чем?
   Какие-то смутные, пока неясные мысли зашевелились в ее голове.
   …Госпожа Беатриса вовсю использует сейчас ее, Жанну. Ее образ беглянки из гарема…
   И пока она извлекла из этого образа куда больше пользы, чем сама Жанна. Вот если бы точно так же быть немного в тени, пользуясь вниманием к кому-то другому.
   Кому? Что может интереснее истории попавшей в арабский плен графини?
   Мысли в голове Жанны бежали, обгоняя друг друга.
   Опять память стала подбрасывать непрошеные воспоминания. Дом поставщицы девушек в гаремы Бибигюль. Девицы, ожидающие там своей участи. Усадьба шейха. Жаккетта, вся в звенящих цепочках, каждый вечер отправляющаяся в шатер к господину.
   А ведь шейх любил эту корову! И не он один… Интересно только, за что? Ведь ни рожи, ни кожи. (Жанна фыркнула.)
   Но фыркай – не фыркай… – одернула она себя. – А каким-то непостижимым образом Жаккетта нравится мужчинам.
   Вот оно! Ее вполне можно выставить в качестве приманки для покровителя. Помыть, приодеть, накрасить, раздеть… Экзотическая восточная сладость, рахат-лукум. Какое счастье, что из-за фурункула Жаккетту пришлось оставить дома и никто еще не знает о ее существовании!
   Представляя, как будет увиваться покровитель за загадочной звездой гарема, спасенной графиней де Монпез?, Жанна вдруг почувствовала себя очень доброй и заботливой.
   Вот повезло этой дуре с госпожой! Ни за что, ни про что она, Жанна, введет ее в такое общество, о котором дремучая камеристка и мечтать не могла!
   Знатные кавалеры будут толпиться вокруг девицы, которая полжизни провела в коровнике.
   Ну как после этого не поразиться собственному благородству?!

ГЛАВА VIII

   Жаккетта упорно не хотела верить в собственное счастье.
   И отбрыкивалась от навязываемой роли изо всех сил.
   – Да не подхожу я, госпожа Жанна! Не умею я врать! – бубнила она, уставясь в пол.
   – Не лги! – шипела Жанна. – Знаю я тебя! Что ты упираешься, как упрямый осел! Тебе и говорить-то почти не придется: стой столбом, да хлопай ресницами! Ты и так большую часть времени только этим и занимаешься!
   – Да не могу я, госпожа Жанна, – заныла Жаккетта. – Вот истинный крест, не могу!
   – Раз я сказала, что можешь, значит можешь! – окончательно взъярилась Жанна. – И не смей перечить! Будешь делать то, что велю!
   Жаккетта, надувшись, замолчала.
   На Жанну нахлынул прилив творческого настроения.
   Оно медленно обошла кругом шмыгающую носом и роняющую слезы Жаккетту. Осмотрела ее от макушки до пяток и вынесла приговор:
   – Неплохо, неплохо… Интерес мужчин к тебе я понять все равно не могу, но кое-что сделать из тебя можно.
   Жанна еще раз, уже сознательно, вспомнила дом Бибигюль.
   – Давай-ка подкрасим тебе волосы арабской буро-зеленой гадостью… – решила она. – Как называется?
   – Хна-а… – всхлипнула Жаккетта.
   – Вот-вот. Говорят, они ею даже животы боевых коней красят. Странные представления о красоте!

* * *

   Жанна, полная решимости преобразить льющую слезу Жаккетту в блистательную звезду гарема, энергично взялась за абсолютно неизвестное для себя дело.
   Она разыскала в запасах Жаккетты (благоразумно припрятавшей в своем мешке массу полезных вещей, купленных еще на базарах Триполи госпожой Фатимой) порошок хны. Залила его кипятком.
   А когда краска была готова, безжалостно усадила на табурет ревущую в три ручья камеристку и принялась размашисто мазать ей голову бурой, липкой кашей.
   – Не строй из себя сиротку! – рычала Жанна, щедро уснащая хной Жаккетту, себя и пол на несколько шагов вокруг. – Врать она, видите ли, не умеет! А зачем тебе врать?! В гареме была? Была! Хабль аль-Лулу, красавица из красавиц! Помнишь, как твой мерзкий Абдулла меня заставлял коврики ткать? А? Вот и сейчас будешь!
   – Только не Хабль аль-Лулу! – взвыла Жаккетта. – Лучше сразу зарежьте!
   – Ах, какие мы чувствительные! – всплеснула измазанными перчатками баронессы Жанна и во все стороны полетели кашеобразные комки. – Ладно, не переживай. Это имя с первого раза и не произнесешь, поэтому ты будешь Нарджис. Красиво, а?
   «Так только служанок в гаремах называют… – кисло подумала Жаккетта. – А я, слава богу, была любимой наложницей! И у Абдуллы его невольницу именно так звали. Сдается мне, именно поэтому Вы, госпожа Жанна, это имя и запомнили…»
   Но промолчала, решив, что сейчас с госпожой лучше не спорить. Себе дороже.
   – Согласна? Вот и чудесно! – не произнесла, а пропела Жанна. – Вот и умница! Подставляй голову – сейчас краску смывать будем!

* * *

   Хну общими усилиями смыли и, покрашенная твердой рукой Жанны, Жаккетта заблистала на весь белый свет ярко-оранжевыми ушами.
   Хна попалась отменного качества.
   Пламенеющий цвет пристал к ушам и шее Жаккетты крепко-накрепко, не поддаваясь ни лучшему мылу, ни терению щеткой.
   Хна сходила понемногу, с каждым мытьем становясь лишь чуть бледнее.
   Но это была не самая главная проблема.
   Превращение Жаккетты в Нарджис только началось…

* * *

   Баронесса де Шатонуар несколько удивилась затее Жанны, но препятствовать не стала, сказав, что, возможно, идея не лишена остроумия. Судя по всему, она была просто растеряна.
   Не обращая ни на что внимания, Жанна вбивала в голову Жаккетты созданную всего за полночи легенду Нарджис.
   – Ты – девушка из знатной и благородной семьи. Твои предки в дальнем родстве с моими и я тебя в плену узнала по этому кольцу.
   Жанна стянула с пальца собственное кольцо и надела его Жаккетте.
   – Тебя еще в раннем детстве похитили пираты, когда ты с родителями плыла на корабле в Италию, предположим в Неаполь, – объясняла дальше Жанна. – Так что ты ребенком попала на Восток. Когда ты подросла, тебя продали в гарем шейха, где ты и была его любимой наложницей. В гареме мы встретились и когда я бежала, ты бежала вместе со мной, чтобы, наконец-то, попасть на родину.
   – Но как же я всю жизнь прожила среди арабов, а по ихнему не говорю? – слабо возмутилась Жаккетта.