Галкин Александр. Болваны

   Сруль пошел в кабинет к капитану Синицыну и стал оттуда названивать главврачу Боткинской. Птицын из-за двери слышал, как Сруль пронзительным фальцетом кричит: "Третий раз! Да! Арбитражный диагноз! Лежал в 915 горбольнице Хорошо. Спасибо! Пришлем сегодня в течение часа!
   Дальше Птицын не понимал ничего. Началась какая-то фантасмагория! Он не был твердо уверен, происходит ли это с ним в действительности или он смотрит на происходящее в телевизор. Синичкин, под нажимом Сруля, выделил для Птицына черную "Волгу" с персональным шофером, на которой катался сам начальник военкомата. Двое в штатском с подозрительными испитыми лицами (откуда они взялись? может быть, из бывших оперативников?) составили птицынский эскорт. Сруль предварительно их проконсультировал и вручил им запечатанный конверт с сопроводительными птицынскими документами. Они сидели в машине по бокам от Птицына на заднем сиденье. Не было только наручников.
   Сначала они заехали к Птицыну домой, чтобы он взял необходимые вещи: зубную щетку, мыло, мочалку, смену белья. Птицына подмывало к ним не выходить, а прокричать из окошка: "Я не еду: мама мне не разрешает! Возвращайтесь в военкомат без меня!" Во всяком случае, пока Птицын метался по квартире и лихорадочно собирал вещи, бабушка настояла на том, чтобы он пообедал: "Подождут! Ничего не случится... Пока тарелку щей не съешь - не пущу!" Потом Птицына опять поместили посередине, между горячими телами оперативников, и в полном молчании доставили в Боткинскую больницу. Один из оперативников - с обвислыми усами - пошел договариваться к главврачу. Другой, по-прежнему с опаской косясь на Птицына, сидевшего на заднем сиденье: не сбежит ли? - курил возле полуоткрытой дверцы "Волги". Пришедший первый оперативник кивком головы пригласил Птицына вылезать и следовать за ними. Наконец, они сдали Птицына медсестре в приёмном покое и, вздохнув с облегчением, удалились.
 
   8.
 
   В Боткинскую больницу Птицын поступил в пятницу и ждал дежурного врача до вечера. Врач так и не появился. При поступлении верхнее давление у него было чуть больше 140, то есть попросту перестало подчиняться Птицыну. Он посчитал это плохим знаком.
   В понедельник пришел лечащий врач - молодой красивый жгучий брюнет с бельмом на правом переднем зубе. Он говорил с Птицыным так ласково предупредительно, что Птицын ясно понял, насколько тому на него наплевать. Давление он даже не стал мерить. С такой внешностью его могли интересовать только бабы.
   Всё было как обычно в больнице: на анализ взяли мочу и кровь, сделали ЭКГ. Так прошло два дня. Птицын сидел и ждал. Соседи по палате играли в "дурака". Он томительно следил за игрой, меланхолически отмечая, как время, точно морской песок, течет сквозь пальцы, и вместе со временем, кажется, уходит всё то, чего он достиг в 915 горбольнице
   В первый же день он позвонил Владимиру Николаевичу - тот его жестоко отругал: "Зачем ты лег?!" Птицын, чувствуя справедливость негодования Владимира Николаевича, уныло посмеялся над почетным эскортом, который доставил его в больницу. Владимир Николаевич не поддержал мнимой веселости Птицына.
   В конце дня пришел красавчик-врач и предупредил Птицына, что завтра назначен консилиум врачей-невропатологов и что он покажет Птицына этому представительному собранию.
   Ночью Птицын плохо спал, много раз просыпаясь и вновь забываясь в коротких обрывочных снах. Ему снилась Оксана Виленовна в черном халате. Она работала в крематории и должна была сжигать трупы. Впрочем, предварительно она готовила их к кремации, записывая инвентарные номера в большую амбарную книгу. Птицын, лежа в гробу, ждал своей очереди. Двое бородатых рабочих на круглой, крутящейся на оси железной площадке кривыми, желтыми от табака пальцами хватали трупы за ноги, выдергивая их из гробов, встряхивали, чтобы с трупов слетели обратно в гроб иконки, розы, гвоздики и гладиолусы, поднимали трупы над головой, как дворник - свой лом, которым он долбит неподатливый лед на дороге и тротуаре, и ловко кидали их в прозрачные ромбовидные целлофановые пакеты, прикрепленные по краям круглой площадки на специальных металлических держателях.
   Гробы между тем делали медленный разворот на 360 градусов, перемещаясь уже по другой вытянутой в длину железной площадке, где работали три толстых женщины в резиновых перчатках. Одна вытаскивала из гробов иконки, цветы, траурные покрывала и подушки, аккуратно складывая их в картонные коробки, две других отсортировывали уже готовые букеты и отдельные цветки. Последние они помещали в целлофан, завязывая красными и черными ленточками, - другими словами, собирая цветы в новые букеты. Дальше гробы друг за другом уплывали вверх по движущейся дорожке.
   Бородатые рабочие продолжали делать свое дело: они кидали трупы головами вниз в целлофановые пакеты и с веселой сноровкой застегивали их на молнию, так что труп с ног по самые плечи погружался в прозрачный резервуар. Едва лишь труп был упакован, один из рабочих дергал за рычаг рядом с кольцом держателя, и труп выпадал из целлофанового пакета в круглое отверстие под ним. Рабочий расстегивал молнию на пакете, освобождая тем самым место для очередного трупа.
   Вот, наконец, и гроб Птицына, подпрыгивая на массивной ленте конвейера, подполз к рабочим. Они вытряхнули его из гроба, потом из целлофана. Он полетел вниз головой по ржавой трубе, ударяясь об нее руками, ногами и плечами, хотя ему и не было больно.
   Вскоре его извлекли из трубы другие толстые женщины, в одном нижнем белье, с потными, красными телами и в марлевых повязках до глаз. Они сняли с Птицына одежду и обувь и бросили его обнаженный труп на гору других трупов, в беспорядке валявшихся у полыхавшей синим пламенем большой печки. Длинный и худой безбородый рабочий с лицом Сруля двумя руками размашисто хватал трупы большими щипцами за задницу и кидал их в печь. Вот он подцепил жирную старуху с обвислыми морщинистыми грудями, лежавшую поверх кучи мертвецов, - пламя жадно взметнулось кверху и распласталось по старухиному животу.
   Птицын, проснувшись, с трудом сбросил с себя это нелепое наваждение.
   Через час красавчик-врач длинными зигзагообразными переходами привел Птицына к какому-то кабинету, вокруг которого висели зажигательные плакаты о вреде гриппа и пользе противовирусных вакцин. Минут через десять из кабинета на костылях с забинтованной ногой выпрыгнул маленький сморщенный старичок под руку с толстой врачихой. Красавчик-врач забежал в кабинет на цыпочках, и через две минуты пригласил Птицына.
   Птицын попал в помещение, хаотически заставленное креслами и стульями, на которых сидели десятка два врачей. Посередине стоял стул и чуть поодаль от него - маленький столик с табуреткой. За столик сел красавчик-врач с бумагами. Птицыну он указал на одиноко стоящий стул. Птицын представил, что он на сцене, на Малой сцене какого-нибудь филиала. И это его моноспектакль. Справа от него, за маленьким столиком, сидит суфлёр с текстом роли. Правда, Птицын и без него знает свою роль наизусть.
   Птицын исподлобья осмотрел зрительный зал. Слева сидели мужчины в белых халатах, справа - женщины, кое-кто в халатах, другие - по-домашнему: в высоких зимних шапках, с сумочками, в сереньких и зелененьких кофточках. Птицын волновался перед началом спектакля, и потому, как и всегда на сцене, зрительный зал для него сливался в некую серую массу, пока еще непонятно, доброжелательную или враждебную. Птицын периферическим зрением в основном воспринимал вокруг себя только черно-белый цвет. Все другие краски для него поблекли.
   - Птицын Арсений Борисович, - начал читать выписку красавчик-врач. - Лежит от военкомата. На экспертизе. Жалуется на головные боли, повышенное давление. Вероятный диагноз: "вегето-сосудистая дистония".
   - Какое у него сейчас давление? - раздался слева резкий мужской голос.
   - 150 на 110, - соврал молодчик-врач и с испугом покосился на Птицына, который мог его выдать: ведь он давление Птицыну вообще не измерял.
   Подлая скотина! Мало того, что он назвал диагноз ничтожнейший. Он еще и врет в глаза Птицыну, да и всему "высокому собранию". Птицын раздумывал, не уличить ли мерзавца во лжи, но это означало бы испортить с ним дальнейшие отношения, а исход всего этого дела был еще совсем не ясен. Слишком многое зависит от лечащего врача!
   - Можно мне сказать? - подал голос Птицын и сразу почувствовал, как откуда-то снизу к горлу поднимаются едва сдерживаемые слезы обиды, горечи, отчаяния. Птицын подумал боковым умом, что именно такая, несыгранно-трагическая интонация заставит врачей выслушать его до конца.
   - Пожалуйста! - сочувственно разрешил мягкий женский голос справа.
   - На самом деле у меня другой диагноз: "посттравматическая энцефалопатия с начальными явлениями гидроцефалии; артериальная гипертензия второй стадии". Диагноз "вегето-сосудистая дистония" поставил мне невропатолог районной медкомиссии военкомата Сруль. Он же и вывез меня в Городской сборный пункт. А до этого я дважды лежал в 915 горбольнице после сотрясения мозга, дважды проходил экспертизу. Оба раза лежал по месяцу. Меня осматривали пять десятков врачей, проводили через три десятка процедур: энцефалограмма, РЭГ, ЭКГ, эхография, велоэргометр. Искали, в чем причина давления: исследовали почки, печень. Тогда же у меня был криз: давление 250 на 140. Я просто уже больше не могу: третий раз невропатолог Сруль засунул меня в больницу. Причем сам он работает в той же 915 горбольнице, где я лежал оба раза. Не доверяет собственным коллегам и объективным исследованиям...
   - Вы не волнуйтесь! - справа послышался другой женский голос, тоже ласковый и добрый.
   - Когда произошла травма? - пробурчал слева ворчливый мужской голос.
   - В декабре 84-го.
   - Как это случилось?
   - Шел дворами, упал, ударился лбом об лед,- Птицын ткнул пальцем в сторону лба, - потом болела голова, рвало, приехала "Скорая помощь", отвезли в 17 больницу.
   - Сколько там лежали? - настаивал ворчливый тенор.
   - Неделю.
   - Какой у него сейчас пульс? - раздался бас слева.
   Сидящий рядом красавчик-врач взял Птицына за запястье.
   - Учащенный... Примерно 120 в минуту... - Он провел пальцем по ладоням Птицына. - И ладони потеют...
   - Сколько вам лет? - прозвенел участливый женский голос справа.
   - 24.
   - Вы учитесь? - недовольно спросил хриплый баритон слева.
   - Я закончил пединститут, работаю учителем русского языка и литературы в школе.
   - А ваша травма произошла сразу после института?.. Перед тем как вы должны были идти в армию? - заверещал вкрадчивый фальцет слева.
   - Нет, во время учебы. На 4-м курсе.
   Птицын ясно уловил разделение аудитории на две части: мужскую и женскую. Мужские глухо ворчали, бросали на него колючие взгляды, считали, что Птицын - симулянт, решивший "закосить". Женщины сочувствовали Птицыну, смотрели на него как на сына.
   - А что у него на энцефалограмме? - спросил хриплый баритон слева.
   - Еще не пришли результаты... - ответил красавчик-врач.
   - Так посмотрите в выписке... Ему же делали... - мрачно заметил тот же мужской голос.
   Красавчик прочитал заковыристое предложение об альфа, бета и гамма ритмах.
   - Ну, они всем так пишут, - раздались женские голоса.
   - А что окулист? - поинтересовался тягучий тенор.
   Красавчик-врач прочитал.
   - О-о! Это серьезно! - снова на разные лады прозвенели женские голоса.
   - А как там эхография? - резко прервал их зычный бас.
   Врач прочитал.
   - А-а... дисфункция правого желудочка! В 24 года! - опять зазвенели взволнованные женские голоса.
   - А на ЭКГ?
   Врач прочитал.
   - Это у многих бывает! - мрачно констатировал баритон слева.
   - В 24 года! - возмущенно заткнули его женские голоса справа.
   Птицына попросили выйти. Он нервно ходил у двери и слышал, как мужские голоса крикливо скандалили с женскими. Несколько мгновений мужские голоса подавляли женские. Но потом женские своей агрессивностью и напористостью полностью забили мужские.
   Открылась дверь. Врачи стали расходиться. Несколько женщин в шапках и халатах прошли мимо Птицына, глядя на него с доброй улыбкой.
   - Останетесь дома! - сказала одна средних лет с сумочкой.
   - Не волнуйся. В армию не пойдешь! - сказала пожилая толстая женщина в халате и ласково похлопала Птицына по руке.
   - Спасибо, спасибо! - радостно повторял он всем этим женщинам, думая, что мир стоЗт только благодаря им, женщинам, что только они, с их добротой и любовью, правы. И, следовательно, жить в этом мире стСит.
 
   9.
 
   Выйдя из Боткинской, Птицын наконец почуял воздух свободы. Он чувствовал себя победителем, заслуженно получившим подарок судьбы. Правда, он точно знал, что получил его, этот подарок, не благодаря, а вопреки. Он не заслужил его, а выстрадал. Подарок к нему снизошел, но мог и не снизойти. В общем, во всем этом не было никакой логики и логике не поддавалось. Птицын перестал думать - он просто радовался.
   В военкомате Птицына встретил Синичкин и завел в свой кабинет.
   - Это вы писали в Главную медицинскую комиссию? - с хмурым, помятым лицом, как будто после тяжелого похмелья спросил он.
   Птицын не стал отказываться от авторства.
   - Вы пишете начальству, а спускают нам... Ну и что мне с этим письмом делать?
   - Передайте невропатологу Срулю! Ему будет любопытно...
   - Он уже в курсе... Вам развлечение, а мне всё это расхлебывать... И начальство ругается... Всё! Идите.
   Птицын торжественно вручил Срулю выписку. Тот сразу скрылся в кабинете. Он опять побежал к старшему врачу. Потом снова к Синичкину. Теперь эти перемещения Птицына даже забавляли.
   В один из очередных пробегов Сруля мимо Птицына, он ядовито поинтересовался:
   - Теперь всё нормально?
   - Что-о-о?! - грозно переспросил Сруль, думая, будто Птицына этот возглас чрезвычайно напугает.
   Птицын, внятно и четко артикулируя каждую букву, поставленным голосом повторил вопрос:
   - Теперь диагноз вас устраивает? Всё в порядке?
   Сруль несколько раз сделал судорожное движение ртом, как плохой пловец, наглотавшийся воды.
   - Вас вызовут! - хрипло прошипел он.
 

* * *

   Отряхнув стопы от военкоматской пыли, Птицын пошел гулять по Москве. Ему оставалось закончить одно маленькое дело. На "Таганке" он нашел будку "Справочного бюро" и попросил отыскать адрес человека по имени и фамилии.
   - Сруль Захар Абрамович.
   - Сколько ему лет, не знаете? - уточнила работница в будке.
   - Точно не знаю... Лет сорок...
   - Подождите... Я могу вам дать эту справку не раньше, чем через полчаса...
   - Я подожду... Подойду к вам через полчаса ... Спасибо.
   Птицын гулял кругами, и через полчаса, действительно, записал адрес Сруля: он, подлец, жил в самом центре Москвы. Работница сообщила Птицыну и уточненный возраст адресата: 41.
   Вечером Птицын позвонил Кукесу. Птицын помнил историю его двоюродного брата Миши Казановича, которого в институте добивал преподаватель английского. Миша Казанович трижды сдавал тому экзамен, притом что знал английский раза в три лучше своего преподавателя. Когда Миша сбежал в Израиль, он прислал обидчику вызов в Израиль как бы родственнику, пожелавшему поменять гражданство СССР на землю исторических предков. Вызов, само собой разумеется, проходил через руки КГБ, и человека тут же ставили на заметку.
   Птицын задумал точно так же облагодетельствовать Сруля. Кукес, в общих чертах зная о птицынской истории, сочувственно записал адрес и сказал, что папа будет звонить Мише Казановичу в эту среду, тогда и передаст.
   - А ты не боишься, - с усмешкой спросил Кукес, - что твой кровный враг на самом делеуедет? Получит вызов - и уедет... А?
   В очередной раз Кукес изумил Птицына.