Элизабет кивнула, а в уме лихорадочно перебирала аргументы, способные убедить супруга.
   – И что ты там такого слышала про Вильгельма? – вновь прижимая к себе жену, задал вопрос Джеффри, но, судя по всему, его больше занимало, как бы, растирая руки жены, согнать с них гусиную кожу.
   – У него безобразный характер и мстительная натура. Мне бы не хотелось, чтобы Томас оказался в такой тяжелой атмосфере, – мальчик и так достаточно пережил.
   – Послушай, Элизабет, – возразил Джеффри, – находятся люди, которые утверждают, что и у меня несносный характер. Но ты ведь, кажется, не боишься, – Джеффри в глубине души был доволен тем, что жена не испытывает перед ним страха.
   – Они тебя не знают, как я, – запинаясь, пробормотала девушка. – Ты рассудительный. А король Вильгельм…
   – Ну-ну, досказывай, – подбодрил Джеффри, когда Элизабет прервалась на полуслове. – Что король Вильгельм?
   – Ты слышал о городе Алансоне? – прошептала она и, закрыв глаза, стала ждать ответа.
   – Ах, об Алансоне! Это было очень давно. Тогда Вильгельм был молод и несдержан. И во что бы то ни стало хотел завладеть своим законным титулом, – объяснил барон.
   – Значит, это правда? Он обезумел, когда какой-то глупец обозвал его незаконнорожденным, и отрубил руки и ноги шестидесяти мужчинам. Значит, правда?
   – Нет, – покачал головой Джеффри, и у Элизабет отлегло от сердца. – Не шестидесяти. Только тридцати двум.
   – Что?! Он в самом деле это совершил? – Она пришла в такой ужас, что стала вырываться из объятий мужа: отчасти оттого, что история оказалась правдой, но больше потому, что Джеффри рассуждал так спокойно, будто речь шла не о людях, а о кроликах или цыплятах.
   – Все это дела давно минувших дней, – повторил барон, пожав плечами. – Теперь Вильгельм намного выдержаннее.
   – Слава Богу, – пробормотала Элизабет. – И ты собираешься отправить к нему малютку Томаса?
   – Не расстраивайся раньше времени. Пусть мальчик сначала немного подрастет, а потом я решу, что делать. Кстати, сколько ему лет?
   – Четыре, – девушка надеялась, что барон поверит в ее ложь – брат для своего возраста выглядел настоящим коротышкой.
   – Больше похоже на семь, – заметил он. – Не лги мне, Элизабет. Не лги никогда.
   – Я не лгу, – отозвалась Элизабет. – Просто не слишком точна. – Она вытянулась и уперлась макушкой мужу в подбородок. Внезапно ее осенило. – Он мог бы жить с нами. Ты бы его столькому научил. А быть твоим пажом для него такая же честь, как в свое время для тебя…
   – Прекрати, – простонал Джеффри. – Твоя лесть неискренна. Только тупица не способен понять, куда ты клонишь. Я обещал повременить с принятием решения. Пока довольствуйся этим.
   – Как тебе будет угодно, милорд, – покорно промолвила Элизабет.
   Джеффри не видел ее лица и поэтому не заметил победной улыбки. А она решила, что с мужем иметь дело совсем нетрудно – барон действительно здравомыслящий человек.
   – Не соизволишь ли поговорить теперь о Белвейне? – тихо спросила она.
   Джеффри вздохнул:
   – Не хочется портить приятное утро.
   – Ты обещал поделиться своими планами. Я тебе поверила – дала слово. И сдержала его: не пыталась убить Белвейна.
   – Как приятно иметь послушную, любящую жену… Что ж, ты имеешь право знать истину. Но мне так не хочется, чтобы ты сердилась…
   – Не беспокойся, Джеффри. – Она изогнулась у него на руках и приложила ладони к его щекам. – Я останусь такой же любящей, потому что другой с тобой уже быть не смогу. И всегда буду верить тебе. – Она кивнула, а про себя подумала, что так оно и есть: муж заслуживает доверия, потому что человек он прямой.
   Барон прочитал ее мысли в глазах, глухо проворчал и отнял от лица ее руки. Этим жестом он надеялся остудить возникающий между ними жар.
   – Действовать можно тремя способами, – начал он. – Первый, естественно, самый простой, но тебе понравился бы больше других. Я мог бы убить Белвейна и покончить со всем разом. Но, – Джеффри возвысил голос, заметив, что Элизабет намеревается его перебить, – но тогда я бы никогда не узнал, напал ли он на Монтрайт один или с сообщниками. Мы оба с тобой пришли к мнению, что у него не хватило бы ума спланировать столь блестяще продуманную операцию. Значит, был по крайней мере еще один человек. Поэтому первый способ оказался для меня неприемлемым.
   – Но разве нельзя заставить его рассказать правду? – удивилась Элизабет.
   – Если бы ты знала, что признание в преступлении равносильно собственной смерти, неужели бы не постаралась сохранить молчание? – Барон не стал дожидаться ответа и продолжал терпеливым тоном:
   – Белвейн обо мне наслышан. Нет, он не сознается даже под пыткой.
   – Каков же второй способ? – нахмурилась девушка.
   – Передать дело на рассмотрение Вильгельму и перед его судом призвать Белвейна к ответу.
   Джеффри еще не закончил, а жена уже качала головой. Он знаком попросил его не перебивать и продолжал объяснять:
   – Этот способ я отверг по двум причинам: во-первых, не хотел занимать короля своими мелочными проблемами. Разбираться с вассалами – моя обязанность. А у Вильгельма забот и так полон рот: сохранять мир в государстве и спокойствие в собственном доме. Времена для него наступили мрачные. И во-вторых, всегда есть вероятность, что Белвейн и свидетели из его дружков убедят короля, что к убийству в Монтрайте твой дядя непричастен. Тогда Томас будет передан Белвейну под опеку. А это никуда не годится.
   – Вильгельм поверит тебе, – возразила Элизабет, но, испугавшись, как бы Джеффри снова не разозлился, поспешно добавила:
   – Я согласна, что короля нельзя тревожить мелкими проблемами. Белвейн заслуживает смерти, но не из рук короля.
   – Элизабет… – покачал головой барон. – Ты знать ничего не хочешь, кроме одной-единственной цели, и не понимаешь, о чем говоришь. Сегодня не в обычае короля убивать кого бы то ни было.
   – Тогда я действительно не понимаю, – нахмурилась девушка. – Что же предпринимает Вильгельм, если обнаруживает, что некий человек виновен в страшном преступлении? Почему не предает его смерти?
   – Он не верит в такие суровые методы и после случая с графом Уолтеофом не посылает людей на смерть.
   – Что же он делает? Хлопает по плечу и отпускает снова совершать злодеяния?
   – Ну нет, – отозвался Джеффри. – По мне, методы короля не менее суровы, чем сама смертная казнь. Он приказывает отнимать руки и ноги и выкалывать глаза. Иногда жертвы умирают от ран, а иногда нет. Но мне кажется, оставшиеся в живых завидуют мертвым.
   Элизабет содрогнулась и перевела разговор к тому, что ей хотелось узнать:
   – Расскажи мне про третий способ.
   – Я решил ждать и пока ничего не предпринимать. – Опасаясь бурной реакции, барон держал жену за руки.
   Элизабет нахмурилась, но взрыва не последовало. Муж продолжит объяснения, про себя решила она.
   А он, не дождавшись всплеска эмоций, почувствовал облегчение – очень не хотелось ругаться с женой. И, улыбнувшись, поцеловал Элизабет в лоб:
   – Я вижу, ты усваиваешь уроки терпения. Это меня радует. А теперь послушай, в чем состоит план.
   Элизабет кивнула. И хотя на ее лице сохранилось мрачное выражение, она показала взглядом, что согласна с мужем. Ей очень хотелось его понять, признать справедливым, обрести мир и вместе с тем совершить месть. Переложить бремя наказания виновных на плечи Джеффри оказалось не так уж трудно.
   – Так вот, воин, вчера опознанный тобой, тоже ушел. Но один из моих людей, у которого завершился сорокадневный срок службы, последовал за Белвейном. Он будет всем рассказывать, что его повинность завершена, но требуется еще монета. А сам станет приглядываться и прислушиваться и все сообщать мне.
   – А почему ты не хочешь заставить этого воина сказать правду?
   – Ты предлагаешь его пытать, милая женушка? – улыбнулся барон.
   – Не смейся, Джеффри. Обычно я не такая кровожадная. Но ты не видел, что они здесь творили. Я не предлагаю его пытать, просто хочу заставить говорить правду.
   – Ты права, смешного тут ничего нет, – смутился барон, притянул ее к себе и стиснул в объятиях. Никогда еще он не был так близок к тому, чтобы извиниться. И знал, это ей будет приятно. Большего он сделать для жены не мог.
   – Принимаю твои извинения, – серьезно проговорила Элизабет.
   Джеффри было собрался сказать, что и не думал просить прощения, но вовремя остановился: жена все равно перевернет его слова, решил он даже с некоторым восхищением.
   Элизабет смотрела на мужа в упор, и в ее глазах барон прочитал безоглядное доверие: она отдала ему себя без остатка, – не задавая вопросов и не очень переча.
   Возникнув в жизни Джеффри, Элизабет за короткий срок опрокинула весь его мир. И теперь он принимал на себя ответственность, которую она ему доверяла, как принял ее саму в качестве жены. Барон не позволял себе задумываться, откуда брались такие мысли и ощущения, потому что в противном случае пришлось бы признать, что возродились чувства, которые Джеффри считал давно умершими.
   – Но все-таки как же насчет Белвейна, – напомнила жена.
   – Я уже говорил. Собираюсь выжидать.
   – Джеффри, – Элизабет начала раздражаться, – мне очень хочется получить разумное объяснение. Но, клянусь, вытягивать его из тебя все равно, что тащить больной зуб.
   Барон считал, что сказал достаточно. Элизабет ни к чему знать, что он расставил ловушку тому, второму, и как только западня захлопнется, Белвейна объявят сообщником.
   – Наберись немного терпения. – Он попытался успокоить жену. – Улика будет…
   – Будет! – воскликнула Элизабет, вырываясь из его рук. – Взойдет из-под ног, как трава по весне? – Она повернулась и пристально посмотрела мужу в глаза. – Если ничего не предпринимать, пройдут годы, прежде чем что-либо возникнет. Ты делаешь ставку на одного человека – того, которого послал с Белвейном. Но этого явно недостаточно. Обещаю тебе, нет, клянусь, я сделаю все для того, чтобы отомстить за гибель семьи.
   – Ты ничего не предпримешь. – Джеффри одним прыжком вскочил на ноги и схватил жену за плечи. – Элизабет, ты дала слово, что не будешь вмешиваться, так что предоставь все мне. – Второй раз за утро он пришел в ярость. А про себя решил, что ни один мужчина не снес бы такого. Жена должна знать свое место.
   – Я не отступлюсь! – Дерзость Элизабет упала на тлеющие угли его недовольства, как сухое полено, и вспышка оказалась неизбежной.
   – Отступишься, – прорычал барон. – И пока этого не поймешь, не получишь ни еды, ни питья.
   Жена стояла перед ним с явным вызовом: руки сжались в круглые, крохотные кулачки и уперлись в бока. И ее непокорность удивила и еще больше разожгла барона.
   Он схватил ее поперек талии и грубо забросил на седло.
   Какое-то время Элизабет никак не могла выпрямиться, а когда ей это удалось, посмотрела Джеффри в глаза:
   – В таком случае, милорд, ты в ближайшее время станешь вдовцом. Я скорее уморю себя голодом, но не стану обещать того, что не в состоянии выполнить. Мое слово – это моя честь. – Ее голос осуждающе дрожал.
   – Значит, ты имеешь наглость утверждать, что я не господин своего слова – снова закричал Джеффри, и кобыла Элизабет от испуга шарахнулась в сторону.
   «Если он будет так вопить на меня, – подумала девушка, – то вскоре охрипнет». И поделом – у нее наконец перестанет звенеть в ушах. Она поняла, что совсем не боится мужа.
   – За подобные глупости мужчину я вызвал бы на поединок!
   – Так вызови меня.
   – Прекрати! Замолчи сейчас же! И не смей никогда повышать на меня голос!
   Прекрати. Не делай того, не делай этого. Одни приказания. От них уже тошнит. Элизабет в отчаянии подумала, что муж не в состоянии ее понять и посочувствовать. Не понимает ее муки, иначе не заставлял бы ждать.
   Джеффри хлестнул по крупу ее коня и сам тронулся вслед. До самых ворот Элизабет так ни разу и не обернулась. «Что-то же можно сделать, – мучительно размышляла она. – Попробовать. Предпринять… Изменить… К кому-нибудь обратиться…»

Глава 9

   «Все норовят вмешаться. Даже слуги», – с раздражением подумал Джеффри.
   Их неповиновение должно было привести барона в ярость. Но этого, как ни странно, не произошло. Миновали две невеселые недели, и он уже готов был просить о перемирии – да-да, и размышлял об этом без стыда, – даже признать поражение. Только бы хоть на секунду увидеть мимолетную улыбку жены.
   Джеффри постоянно возвращался мыслями к Элизабет. Вот и сейчас, открывая двери в большой зал, он думал о ней. Несколько слуг убирали помещение, и два его верных рыцаря сидели за столом и пили из чаш. Барон расположился у очага и стал ждать. Он заранее знал, что произойдет, и поэтому на его лице не дрогнул ни один мускул, когда люди, неожиданно вспомнив о неотложных делах, один за другим покинули зал.
   «Ну вот, даже верные рыцари оставили меня», – подумал Джеффри и ухмыльнулся: барон знал, почему они так поспешно удалились, – его боялись. Нельзя сказать, что Джеффри это так уж не нравилось. Впрочем, в последнее время он сделался несколько вспыльчивым. А кто бы вел себя иначе, когда долготерпению вот-вот наступит конец?
   «Плевать», – твердил он себе. К одиночеству ему не привыкать. Оно стало частью его самого. В детстве он рос среди огрубевших в сражениях воинов, а теперь сам стал полновластным правителем под рукой одного Вильгельма.
   Но Джеффри ошибался – он уже не был одинок. Рядом была его жена. «Преследует меня», – с негодованием думал барон.
   Он не мог понять своего состояния, переживал, что жена полностью завладела его помыслами. С детства Джеффри крепил волю, научившись ограничивать себя в еде и питье, а оруженосцем терпеливо сносил холодные зимние ночи – недолго, но достаточно, чтобы подчинить разуму тело. Но как подчинить себе самого себя и перестать думать об Элизабет? Какие необходимы для этого упражнения?
   Джеффри потер лоб и закрыл глаза. Он устал от этой битвы с женой, хотя со времени последней ссоры в лесу они вряд ли обменялись и словом.
   Говорили только ночью, тогда, когда их тела сближались. Самую первую ночь после размолвки барон вспоминал с самодовольством, но и с оттенком стыда. Он не принуждал жену – никогда бы сделать этого не смог, – но и ласков с ней не был.
   Когда Джеффри наконец добрался до постели, вид Элизабет воспламенил его. Вероятно, последний кубок эля оказался лишним, хотя голова оставалась ясной. Правда, Элизабет решила, что муж пьян, и барон ее не переубеждал. Когда он вошел, жена стояла посередине комнаты, но, различив в его глазах желание, стала пятиться, пока не уперлась в стену.
   – Ты крадешься ко мне, точно леопард. Мне это не нравится.
   – Ну вот, я уже и леопард. А только сегодня утром ты называла меня львом. – Не сводя глаз с ее рта, Джеффри начал раздеваться, – У тебя, миледи, явное пристрастие к диким зверям. – Боже, он чувствовал, что недовольно надутые губы жены сводят его с ума, напоминая о волшебстве поцелуя.
   Нервничая, Элизабет облизала верхнюю губу. Рука судорожно комкала рубашку, которой она, словно щитом, загораживалась от взглядов мужа.
   – Я не хочу, чтобы ты ко мне прикасался. – Она старалась, чтобы ее голос звучал решительно, но поняла, что это безнадежно: каждая клеточка тела дрожала от предвкушения его прикосновения. Но муж ведь не мог об этом знать. – Не хочу…
   – Мне не важно, чего ты хочешь и чего не хочешь. Главное, я тебя хочу. – Джеффри, абсолютно голый, уперев руки в бока, стоял всего в нескольких дюймах от Элизабет. – Раздевайся! Иначе я сам сорву с тебя рубашку!
   Первым побуждением Элизабет было дать мужу отпор, но, посмотрев в его мрачные глаза и прочитав в них решимость, девушка сдалась. «В конце концов Джеффри – мой супруг», – решила она и принялась снимать рубашку. Таков был ее долг. Только долг, повторила про себя Элизабет. Не много же удовольствия это ему доставит.
   Рубашка упала на пол. Элизабет встала перед Джеффри, так же уперла в бедра кулаки и непокорно откинула голову.
   – Ты взбалмошный, самодовольный грубиян. Однако ты мой муж, и я не имею права тебе отказать. И учти, Джеффри, эта ночь доставит тебе не много радости, потому что обещаю, что ты меня не разожжешь. Тебе понятно? – Элизабет говорила так взволнованно, что судорожно вздымалась грудь.
   К ее изумлению, Джеффри не разразился бранью, а так расхохотался, что из глаз выступили слезы. «Пьян, – с отвращением решила Элизабет. – А пьяного даже не проучишь – ему на все наплевать».
   – Что ж, радости будет действительно немного. «Немного» еще слабое слово, чтобы описать наши чувства. – И, не дав жене опомниться, барон прижал ее к груди. Ощутив всей кожей его тело, Элизабет судорожно вздохнула.
   – Значит, говоришь, не разожгу? – с вызовом спросил Джеффри.
   – Не разожжешь, – прерывисто прошептала она, в то время как муж раз за разом страстно целовал ее шею, все ближе спускаясь к плечу.
   Чтобы устоять на ногах, Элизабет пришлось вцепиться в сильные, мускулистые руки Джеффри. Его язык ласкал чувствительную ямку на ее шее, и помимо своей воли Элизабет застонала. Ей удалось остаться холодной лишь до тех пор, пока ладони возлюбленного не скользнули по спине к ягодицам. Тогда от жара Джеффри Элизабет растаяла, как масло. Он грубо стиснул ее и прижал к своей напрягшейся плоти.
   – Ты еще станешь умолять, чтобы я тебя взял. – Барон вздернул голову жены за подбородок, и поцелуй заглушил ее протесты.
   Она машинально начала втягивать его язык в себя и тут с удовольствием услышала, что Джеффри застонал сам.
   Он схватил ее на руки, отнес на кровать, положил на живот и сам навалился сверху. Элизабет подумала, что задохнется, но муж приподнялся и принялся от плеч до поясницы покрывать поцелуями ее спину. Когда он дошел до ягодиц, Элизабет обеими руками комкала простыню и громкими стонами заявляла о своем желании. Джеффри запустил одну ладонь между ее ног и легкими движениями начал высекать искры в чреве Элизабет.
   – Ну, скажи, что ты меня хочешь! – потребовал он.
   Пальцы неустанно делали свое дело, и, чтобы прервать сладостную пытку, жена согласна была сказать все что угодно.
   – Да, Джеффри, – выдохнула она, когда пальцы проникли в теплое лоно. – Хочу!
   Элизабет попыталась перевернуться, обнять мужа и принять в свое тело. Но он не позволил ей двинуться. Сам встал на колени меж ее бедер и приподнял ягодицы.
   – Скажи еще раз!
   – Хочу! – выкрикнула жена. – Ну пожалуйста! – Она уже не соображала, что просит его по-настоящему.
   Джеффри удовлетворенно заворчал, быстро вошел в нее и заполнил всю. Элизабет от удовольствия ойкнула и закрыла глаза. А когда достигла вершины страсти, Джеффри замер. Потом приподнял, жадно поцеловал в губы, лег на спину и потянул жену на себя. Элизабет прильнула к его рту и вожделенно застонала. И в этот миг он вошел в нее во второй раз. Жена откинулась назад, бедра пришли в движение – сначала медленно, потом все быстрее и быстрее, пока мысли и чувства не взорвались ослепительной вспышкой. Она выкрикнула его имя, и он ответил на зов. Весь выгнулся и, крепко держа за ягодицы, достиг самой души. Дрожь восторга охватила обоих. Любовники встретились взглядами: в глазах Джеффри Элизабет не увидела торжества победы, и сама не стыдилась, что унижена и покорена. Оба испытывали одно-единственное общее чувство – восторг.
   Наконец она медленно опустила веки, рухнула Джеффри на грудь и осталась лежать, лишь вздымаясь и падая в бездну в такт тяжелому дыханию мужчины. Потом попыталась привести чувства в порядок, но они по-прежнему оставались обостренными. И терпкий аромат свершившейся любви, и даже золотистый отсвет огня на их телах придавали всему окружению соблазнительный оттенок. И Элизабет удовлетворенно вздохнула.
   «Ну пожалуйста, Джеффри, не злорадствуй и не смейся надо мной», – мысленно молила она. И, поняв, что гладит мужа по волосатой груди, отдернув руку, прошептала:
   – Каждый раз как впервые.
   Дыхание Джеффри замедлилось, Элизабет показалось, что мужа охватывает дрема, и она понадеялась, что он не успеет похвастаться своей очевидной победой.
   Но она ошиблась: Джеффри не собирался засыпать.
   – Нет, любимая, каждый раз все лучше и лучше, – хрипло проговорил он. – Взгляни на меня, Элизабет. Тебе не было больно?
   – Нет.
   Джеффри откинул волосы с ее лица и сжал ладонями щеки с такой мучительной нежностью, что она чуть не расплакалась. Он потянулся и трепетно поцеловал ее в полураскрытые губы.
   – Знаешь, то что есть между нами… наше чувство… было бы святотатством использовать его в качестве оружия друг против друга. Никогда не пытайся отнять то, что принадлежит мне. – В его голосе не было ни малейшего гнева, одна только ласка. – И я обещаю не отнимать твоего.
   – Но, Джеффри, – начала Элизабет, – как же…
   – Раздоры между нами кончаются перед порогом спальни. И при первых лучах солнца возобновляются.
   Элизабет охватила печаль.
   – Если тебе угодно.
   Она ничего не ответила и прижалась щекой к груди мужа. Слова Джеффри привели ее в смятение.
* * *
   Барон был уверен, что на следующее утро послушная Элизабет придет с извинениями. Послушная! Ха! Джеффри даже громко фыркнул. Вот уж неподходящее определение для его молодой супруги.
   Как она посмела проигнорировать требование мужа и не молить о прощении? Он покачал головой, вспомнив, как утром Элизабет поднялась с постели, подошла к окну и указала пальцем на солнце. Тогда барон так вспылил, что запер жену в комнате и приказал не приносить ни еды, ни питья и не пускать к ней гостей. В тот день никто не удивился его распоряжению – решили, что с наступлением ночи недоразумение между мужем и женой будет улажено.
   Но этого, конечно, не произошло. И уже на следующий день его приказу начали противиться: сначала мягко, но достаточно, чтобы понял самый тупоголовый, потом – все более явно. Джеффри приходил в спальню и обнаруживал дверь незапертой. В комнате появлялись подносы с едой, но никто не помнил, чтобы их туда приносили. Однако жена не брала ни крошки и ничего не пила. На третий день Джеффри попытался ее уломать отказаться от голодовки. На четвертый – приказал поесть.
   – Не хочу, чтобы ты умерла прямо у моих ног. – А когда она вопросительно вздернула бровь, что-то забормотал о малолетнем брате и деде, которых он успел полюбить и не желал бы огорчать.
   После этого в голову Джеффри пришел новый план, как заставить Элизабет пойти на попятную. И с другими женщинами он непременно бы сработал. Но только не с Элизабет. Она не походила на других. Отрезы дорогой материи остались незамеченными. А портнихе пришлось просить барона, чтобы тот приказал миледи разрешить снять с нее мерки. И он, разозлившись не столько на жену, сколько на себя, разумеется, сделал это. Противника следует знать! Сколько раз эта фраза возникала и билась у Джеффри в мозгу. И он признавался себе, что совершенно не понимает образа мыслей Элизабет. И уж, во всяком случае, не желает, чтобы жена оставалась его противником.
   – Если не возражаете, Джеффри, я хотел бы перекинуться с вами парочкой слов. – Знакомый голос прервал невеселые раздумья и вернул барона к действительности. Он поднял глаза и встретился взглядом с дедом Элизабет Элслоу.
   – Подкрались, как настоящий охотник, – похвалил он старика. – Я не слышал шагов.
   – Просто задумались, – понимающе улыбнулся сакс.
   – Что верно, то верно, – признался барон.
   – И наверняка о жене. – И, заметив, что Джеффри собирается возразить, предостерегающе махнул рукой. – Да будет вам, милорд! Вы ведете себя с ней как ребенок!
   На это замечание Джеффри раздраженно ответил:
   – Полегче, Элслоу! Вы рискуете ответить за свои слова!
   Но на старика эта явная угроза, казалось, не произвела впечатления.
   – Глупости. Ничем я не рискую. Рискуете вы. – Он, не спросив разрешения, пододвинул табурет, уселся на него, долго устраивал длинные ноги и только после этого снова взглянул на Джеффри.
   – Вы, верно, поняли, что свое упрямство девочка унаследовала от отца.
   – Явно унаследовала, – рассмеялся барон. – Но я не могу дать ей то, что она хочет получить немедленно. Пока не могу. И поэтому она мне не верит.
   – Ей кажется, что вы ею не дорожите. – Элслоу был доволен: впервые за две недели Джеффри заговорил о жене, и старик понял, что барон ищет мира.
   – Как она может думать, что я ею не дорожу! Однажды ночью я назвал ее любимой. Допустим, слово вырвалось в порыве страсти… Но я же его произнес!
   Элслоу изо всех сил старался не рассмеяться.
   – Попробуйте с ней поговорить. Обласкайте. Расскажите, что вас мучает.
   – Ни за что! – В спокойном отказе вовсе не слышалось гнева. – Я ничего не обязан объяснять. Это ей следует учиться терпению. Вот так обстоят дела.
   – Ну а вы от кого унаследовали упрямство – от матери или от отца? – усмехнулся Элслоу. Вопрос поразил барона.
   – Ни от той, ни от другого, – подумав, ответил он. – Я не помню родителей.
   – Вот почему вы не можете разобраться в чувствах Элизабет. – Старик произнес это как само собой разумеющееся. – Знаете, что я вам скажу, Джеффри: я прожил долгую жизнь и понял простую истину – люди ненавидят в других то, что находят в самих себе.