Страница:
– Госпожа! – к радости Элизабет, Роджер прервал ее тираду.
Девушка повернулась, увидела рыцаря. Он держал ее плащ.
– Мне кажется, это пригодится вам после купания. – Он говорил необыкновенно нежно.
– Спасибо за заботу, Роджер. А как ты себя чувствуешь после купания? – Она изо всех сил старалась сохранить легкость тона. Ни к чему вассалу знать, что чувствовала его госпожа.
– Ничего, – ответил рыцарь. – А теперь пойдемте. Джеральд установил шатер Ястреба. Постараюсь раздобыть вам какой-нибудь еды и пригляжу за тем, чтобы вы хорошо устроились. После всех треволнений вы наверняка необычайно измотаны.
– Изрядно устала, – призналась Элизабет едва слышно.
Они приближались к группе воинов, и рыцарь выглядел так, будто что-то хотел сказать, но не решался, – останавливался и, не проронив ни звука, продолжал путь. Девушка поняла его нервозность и тронула за локоть.
– Послушай, Роджер, я вижу, ты доволен, что я выволокла тебя из озера. Но, с другой стороны, не хочешь, чтобы я нарушала приказы мужа. И это противоречие заставляет тебя хмуриться.
Рыцарь кивнул.
– Я рад, что не умер, и благодарен за то, что вы меня спасли. Я обязан вам жизнью, – возбужденно добавил он.
Элизабет растерялась, не зная, как вести себя дальше. Согласиться, что она действительно спасла Роджеру жизнь, и принять его благодарность? Но в таком случае будет нарушена добродетель скромности. Отрицать содеянное – значит погрешить против правды, быть неоткровенной с ним… и с собой. Какое из двух зол худшее? Если она откажется от того, что сознательно пришла вассалу на помощь, не будет ли это выглядеть так, что она ни во что не ставит его жизнь? Черт с ней, со скромностью, решила девушка.
– Если бы снова пришлось выбирать, я поступила бы точно так же, несмотря на недовольство мужа, – заявила Элизабет. – Пойми, Роджер, барон недоволен не тем, что ты спасен, а тем, что его жена повела себя неприлично. Он еще не привык к браку… и…
– Не трудитесь объяснять мне поведение вашего супруга, – улыбнулся рыцарь. – Он обсуждал со мной сегодняшнее происшествие и был доволен тем, что вам удалось меня спасти.
– Так и сказал? – изумленно переспросила Элизабет. «Тогда почему он по-другому вел себя со мной?» Но вслух вопрос задать не решилась. Роджеру не пристало толковать о поступках и мыслях барона.
Рыцарь взял ее под локоть и склонил голову:
– Сейчас запалят костры. Посидите у огня. Вы вся дрожите от холода.
Элизабет вскинула на него глаза. Они проходили мимо расположившихся на отдых воинов.
– Разве это не опасно? Люди Руперта могут вернуться…
– Не тревожьтесь, – заверил ее спутник спокойным голосом. – Ваш муж знает, что делает. Положитесь на него.
– Хорошо, – сразу же согласилась Элизабет. Она была смущена тем, что не сдержалась и все же задала рыцарю вопрос.
У одного костра сидело десять – двенадцать воинов. Элизабет с Роджером протиснулись поближе к огню. Она заметила, что стоило ей только встретиться с кем-нибудь взглядом, и суровый мужчина тут же начинал улыбаться, а затем то ли почтительно, то ли смущенно опускал глаза. Это задело девушку, и она почувствовала себя неловко. Новая загадка в конце полного загадок дня.
– Они меня, кажется, боятся? – тихо шепнула она на ухо Роджеру и в замешательстве вздохнула.
– Испытывают благоговейный трепет. – Рыцарь пожал ей руку.
– Трепет?
– Их потрясла ваша отвага. – Заметив недоверие в глазах госпожи, Роджер улыбнулся. – Таких женщин они никогда не видели. Вы не похожи на других.
– Это похвала? – Элизабет улыбнулась в ответ.
– Да, – кивнул рыцарь. – Вы подходящая жена нашему предводителю.
«Только ваш предводитель так не считает», – подумала девушка и обернулась, ища глазами мужа. Но Роджер потянул ее за руку и прервал невеселые мысли. По глазам рыцаря Элизабет поняла, что с комплиментами еще не покончено.
– Неприятно, что из-за меня вам пришлось подвергнуться такой ужасной опасности. Но теперь, когда все позади, я рад, что остался жив, и буду каждое утро благодарить Бога за то, что он дал вам силы все совершить.
Элизабет вспыхнула, и рыцарь усмехнулся, заметив, как подействовала на нее похвала. И, намереваясь развеселить, шутливо добавил:
– И еще я стану молиться за души ваших родителей, потому что они научили вас плавать. А пользу из этих уроков извлек я один.
Элизабет подняла на рыцаря глаза и наконец улыбнулась.
Сзади тихо, словно крадущаяся в ночи пантера, подошел Джеффри и, услышав последнюю фразу Роджера, немного оттаял. Он уже хотел взять жену на руки и отнести в шатер, но Элизабет заговорила снова, и от ее слов барон остолбенел.
– Не стоит, Роджер, – возразила она. – Твои молитвы лишь смутят родительские души. Я до сих пор так и не научилась плавать. Хотя теперь знаю, что это не так уж трудно. Главное не забывать задерживать дыхание и…
От рева Джеффри Элизабет высоко подпрыгнула, схватилась за сердце и, крутнувшись на месте, лбом налетела на мужа.
– Джеффри, в чем дело? – Она была так напугана его неистовым криком, что едва смогла произнести вопрос.
– Ни слова больше, – прорычал барон. – Ни слова… – Гнев вспыхнул в нем с новой силой.
Джеффри чувствовал, что еще минута, и он потеряет над собой контроль. Оставалось как можно быстрее препроводить Элизабет в шатер, подальше от посторонних глаз. Быть может, там, утихомирив жену, удастся успокоиться и самому.
Он то ли отнес, то ли отволок Элизабет в маленький шатер и, точно куль, швырнул на одеяло.
– А на этот раз что я сделала не так? – Она потирала руки в тех местах, где их сжимали железные пальцы мужа. – Останутся синяки и шишки, и виноват в этом будешь ты, а не враг. Мне кажется, Джеффри, ты не осознаешь собственной силы.
Барон ответил не сразу. Он выжидал и, чтобы потянуть время, зажег две свечи, потом, скрестив ноги, устроился напротив. Элизабет мельком взглянула ему в лицо, и ей тут же захотелось задуть пламя. Джеффри был вне себя – об этом явно говорила пульсирующая на шее жила. Девушка ужасно устала от его недовольства и теперь, готовая к новым крикам, попятилась назад, пока не уперлась спиной в полог шатра.
– Будешь отвечать на мои вопросы только «да» или «нет», – начал он мягким, почти дружеским тоном, но в его голосе Элизабет уловила легкую дрожь и подняла глаза.
«Что еще он затеял?» – спрашивала себя девушка. Она понимала, что муж был готов вот-вот сорваться.
– Джеффри, я…
– Только «да» или «нет». – Он резко оборвал ее, весомо нажимая на каждое слово.
Элизабет покорно кивнула и стала ждать. Она заметила, что муж несколько раз судорожно вздохнул. Ей даже показалось, что его руки слегка дрожали, но она сумела отвести от них глаза и перевела взгляд на лицо.
– Я невольно подслушал твой разговор с Роджером, – обманчиво мягко начал барон, – но не хочу ошибиться. Я всегда считал себя разумным человеком. Но готов поклясться на мече Вильгельма, что слышал, как ты говорила Роджеру, что не умеешь плавать. – Его голос взлетел на высокую ноту.
Элизабет, предчувствуя новый взрыв, открыла было рот, чтобы защититься, но Джеффри быстро протянул руку и прикрыл ей губы ладонью.
– Отвечай, умеешь ты плавать или нет?
Поскольку он так и не отнял руки от ее рта, Элизабет сумела только покачать головой. Но от этого жеста муж помрачнел еще больше.
– И, зная, что не умеешь плавать, ты все-таки прыгнула в воду? – На этот раз его голос прозвучал недоверчиво.
– Я держалась за веревку и…
– Только «да» или «нет»! – От раскатистого крика, казалось, заколебались своды шатра.
«Мои действия не назовешь такими однозначными, – подумала Элизабет. – Но разве мужу что-нибудь докажешь? И коль скоро он не хочет знать правды, пусть слушает то, что его еще больше разозлит!»
– Да, – ответила она и сложила руки на коленях.
Снаружи послышался громкий кашель, и это отвлекло внимание барона от Элизабет.
– Входи! – рявкнул Джеффри громче, чем намеревался.
Роджер отодвинул полог шатра и просунул голову внутрь. На руке его покачивался деревянный поднос с едой. Не говоря ни слова, вассал поставил его между Джеффри и Элизабет и вышел.
На подносе были горкой навалены свежеподжаренные ломтики мяса, хлеб с хрустящей коркой и фрукты, но ни муж, ни жена не протянули к ним руки. Снова появился Роджер с одной-единственной чашей и бурдюком с водой или вином. Элизабет взглянула на вассала и улыбнулась, но тот в ее сторону не смотрел и улыбки не заметил.
– Спасибо, – поблагодарила она. И хотя рыцарь вслух ничего не ответил, девушка уловила легкий наклон головы.
– Нечего благодарить слугу за то, что он исполняет свой долг, – проворчал барон, взял большой ломоть хлеба и, разорвав надвое, половину подал жене.
– Почему? – удивилась Элизабет, принимая еду. – Он оказал нам любезность, и поблагодарить его – дело хорошее.
– Нет, – возразил муж. – Он только исполнил свою обязанность. У каждого из нас есть свой долг и свои обязанности. Так уж устроен мир. – Последнее Джеффри произнес с особым нажимом. – Если же говорить слуге спасибо каждый раз, когда он что-то для тебя делает, слуга может решить, что когда-нибудь настанут такие времена, когда он вовсе ничего не будет делать. Либо тебе придется благодарить слугу за каждую услугу.
– Вот почему я никогда не слышала, чтобы ты благодарил или хвалил своих людей… или меня, – нахмурилась Элизабет и, не удержавшись, добавила:
– Ты хвастаешься своей рассудительностью, но в том, что ты только что сказал, я не вижу ни малейшего смысла. Если человек проявляет благодарность и говорит спасибо, это не является доказательством его слабости, – мягко увещевала девушка. – Ведь именно слабые унаследуют землю, – процитировала она по памяти, стараясь подкрепить свои суждения мыслями из Писания.
– Ты перепутала, миледи, – землю унаследуют кроткие, – вскричал барон. – Но я не кроткий и не слабый и не хочу наследовать землю.
– Я не тебя имела в виду, – спохватилась Элизабет. – Просто хотела сказать…
– Ну довольно! Перестань учить тому, о чем сама не имеешь ни малейшего представления. Морочишь мне голову с первого же дня знакомства. Пойми, вся моя жизнь подчинена дисциплине. Дисциплине! Это слово чуждо твоему характеру! Но клянусь, скоро я положу этому конец. Странные поступки, непредсказуемые действия… такие вещи просто опасны. Не окажись я сегодня поблизости, теперь ты скорее всего была бы в лапах у Руперта. Ты это-то хоть понимаешь?
Но прежде чем Элизабет сообразила, что ответить, Джеффри задал новый вопрос:
– И где бы ты была, если бы убили воина, который держал веревку за другой конец?
– Ты хочешь, чтобы я признала, что вела себя глупо? – едва слышно спросила девушка.
– Мне вовсе ни к чему слушать то, что я знаю и так, – оборвал ее барон. – Вот что я скажу тебе, миледи. С Роджером… ты проявила отвагу. А в другом случае, когда поступила предательски… – он покачал головой, – твое поведение непростительно.
В голосе Джеффри не ощущалось ни малейших эмоций, и Элизабет почувствовала себя так, словно ей вынесли приговор. Мысли совершенно затуманилась. Если Джеффри считает ее поведение непростительным, какая же сложится с ним жизнь?
– Я же призналась, что ехала к Руперту, но потом передумала, потому что сочла это предательством по отношению к тебе, – начала она. – Ты это называешь непростительным?
– Да, – кивнул барон. – Ты предала меня тогда, когда покинула Монтрайт.
– Быть может, ты прав, – согласилась девушка. – Но сама я этого не понимала, пока не уехала из дома. А потом повернула обратно и столкнулась с тобой.
– Для меня не имеет значения, когда ты осознала вину. – Голос мужа опять посуровел.
– И в твоем сердце нет места прощению?
Элизабет стало стыдно из-за того, что она причинила любимому человеку боль. Она чувствовала, что Джеффри страдает, хотя никогда бы в этом не признался. Но вместе с тем откуда-то из глубины поднималась злость – неужели мужа нельзя ни в чем убедить?
– Не знаю, – отозвался Джеффри. – Раньше мне не приходилось сталкиваться с таким. Немногие решались меня предавать, и я убил всех, кто оказался мне неверен.
– Что же в таком случае будет с нами? – спросила Элизабет.
Она изо всех сил старалась говорить тем же бесстрастным тоном, что и муж.
– Прошлого не воротишь, – покачал головой барон. – Заруби на носу свои обязанности жены, но больше не спрашивай у меня совета. Твой первый долг… и единственный – родить мне сыновей.
– А тебе не приходило в голову, что я могла бы солгать, когда рассказывала, почему поехала к Руперту, – вконец разозлилась Элизабет. – Обмануть, сказать, что отправилась, только чтобы утешить беднягу.
– Я понял бы ложь, – нахмурился Джеффри.
– Если уж быть совершенно откровенной, я похоронила наш брак. Согласен? – Она вопросительно смотрела на мужа.
– Не знаю. Нужно подумать. Я не действую с такой поспешностью, как ты.
– А пока раздумываешь, – взорвалась Элизабет, – учти еще одну вещь. Ты сказал, что не в состоянии меня простить. А теперь я говорю, что не могу простить тебя. Я отдала тебе всю свою любовь, хотя не надеялась на ответное чувство. Старалась тебя понять, не встречая ни малейшего понимания в ответ. Я призналась, что нарушила клятву верности, но только ради того, чтобы исполнить другую – пусть жестокую и глупую, но данную раньше. Я отдала тебе тело, будущее, сердце и честь, а ты рассуждаешь о долге и дисциплине. Ты отвергаешь все, что во мне есть, и требуешь невозможного. Отныне я запечатаю любовь в сердце и не стану делиться с тобой той радостью, которую она приносит. Не знаю, удастся ли мне перестать тебя любить, но, Бог свидетель, я постараюсь изо всех сил. Ты не заслуживаешь любви, Джеффри, и я буду ежедневно твердить себе об этом в молитве. Если ты все же решишь меня простить, – ее голос сделался насмешливым, – тогда, ради всего того, что ты от меня получил, быть может, прощу тебя и я.
– Будь по-твоему. – Джеффри разозлился не меньше жены. – Дай мне только то, о чем я тебя прошу, и мы будем нормально сосуществовать друг с другом. Во всем, кроме любви и привязанности к детям. Этого мне от тебя не надо.
Небо оказалось милосердным к Элизабет, потому что Джеффри исчез из шатра прежде, чем она успела расплакаться. Ей было бы больно, если бы он видел, как она задета, сломлена. Слезы продемонстрировали бы мужу еще одну ее слабость, недостаток твердости характера. До встречи с Джеффри Элизабет не приходило в голову, насколько много в ней изъянов. Ее учили искать в человеке лучшее и прощать пороки. А мужа, судя по всему, воспитывали совсем по-другому. Найти слабину и напасть – не таков ли его настрой? – спрашивала себя девушка. Но окончательно решить ничего не смогла: слишком была измотана и душевно, и физически. Она стащила с себя промокшую одежду и развесила на веревке у купола шатра. Потом, стараясь избавиться от черных мыслей, завернулась в плащ, скрючилась на соломенном тюфяке и плакала, пока не заснула.
Глава 11
Девушка повернулась, увидела рыцаря. Он держал ее плащ.
– Мне кажется, это пригодится вам после купания. – Он говорил необыкновенно нежно.
– Спасибо за заботу, Роджер. А как ты себя чувствуешь после купания? – Она изо всех сил старалась сохранить легкость тона. Ни к чему вассалу знать, что чувствовала его госпожа.
– Ничего, – ответил рыцарь. – А теперь пойдемте. Джеральд установил шатер Ястреба. Постараюсь раздобыть вам какой-нибудь еды и пригляжу за тем, чтобы вы хорошо устроились. После всех треволнений вы наверняка необычайно измотаны.
– Изрядно устала, – призналась Элизабет едва слышно.
Они приближались к группе воинов, и рыцарь выглядел так, будто что-то хотел сказать, но не решался, – останавливался и, не проронив ни звука, продолжал путь. Девушка поняла его нервозность и тронула за локоть.
– Послушай, Роджер, я вижу, ты доволен, что я выволокла тебя из озера. Но, с другой стороны, не хочешь, чтобы я нарушала приказы мужа. И это противоречие заставляет тебя хмуриться.
Рыцарь кивнул.
– Я рад, что не умер, и благодарен за то, что вы меня спасли. Я обязан вам жизнью, – возбужденно добавил он.
Элизабет растерялась, не зная, как вести себя дальше. Согласиться, что она действительно спасла Роджеру жизнь, и принять его благодарность? Но в таком случае будет нарушена добродетель скромности. Отрицать содеянное – значит погрешить против правды, быть неоткровенной с ним… и с собой. Какое из двух зол худшее? Если она откажется от того, что сознательно пришла вассалу на помощь, не будет ли это выглядеть так, что она ни во что не ставит его жизнь? Черт с ней, со скромностью, решила девушка.
– Если бы снова пришлось выбирать, я поступила бы точно так же, несмотря на недовольство мужа, – заявила Элизабет. – Пойми, Роджер, барон недоволен не тем, что ты спасен, а тем, что его жена повела себя неприлично. Он еще не привык к браку… и…
– Не трудитесь объяснять мне поведение вашего супруга, – улыбнулся рыцарь. – Он обсуждал со мной сегодняшнее происшествие и был доволен тем, что вам удалось меня спасти.
– Так и сказал? – изумленно переспросила Элизабет. «Тогда почему он по-другому вел себя со мной?» Но вслух вопрос задать не решилась. Роджеру не пристало толковать о поступках и мыслях барона.
Рыцарь взял ее под локоть и склонил голову:
– Сейчас запалят костры. Посидите у огня. Вы вся дрожите от холода.
Элизабет вскинула на него глаза. Они проходили мимо расположившихся на отдых воинов.
– Разве это не опасно? Люди Руперта могут вернуться…
– Не тревожьтесь, – заверил ее спутник спокойным голосом. – Ваш муж знает, что делает. Положитесь на него.
– Хорошо, – сразу же согласилась Элизабет. Она была смущена тем, что не сдержалась и все же задала рыцарю вопрос.
У одного костра сидело десять – двенадцать воинов. Элизабет с Роджером протиснулись поближе к огню. Она заметила, что стоило ей только встретиться с кем-нибудь взглядом, и суровый мужчина тут же начинал улыбаться, а затем то ли почтительно, то ли смущенно опускал глаза. Это задело девушку, и она почувствовала себя неловко. Новая загадка в конце полного загадок дня.
– Они меня, кажется, боятся? – тихо шепнула она на ухо Роджеру и в замешательстве вздохнула.
– Испытывают благоговейный трепет. – Рыцарь пожал ей руку.
– Трепет?
– Их потрясла ваша отвага. – Заметив недоверие в глазах госпожи, Роджер улыбнулся. – Таких женщин они никогда не видели. Вы не похожи на других.
– Это похвала? – Элизабет улыбнулась в ответ.
– Да, – кивнул рыцарь. – Вы подходящая жена нашему предводителю.
«Только ваш предводитель так не считает», – подумала девушка и обернулась, ища глазами мужа. Но Роджер потянул ее за руку и прервал невеселые мысли. По глазам рыцаря Элизабет поняла, что с комплиментами еще не покончено.
– Неприятно, что из-за меня вам пришлось подвергнуться такой ужасной опасности. Но теперь, когда все позади, я рад, что остался жив, и буду каждое утро благодарить Бога за то, что он дал вам силы все совершить.
Элизабет вспыхнула, и рыцарь усмехнулся, заметив, как подействовала на нее похвала. И, намереваясь развеселить, шутливо добавил:
– И еще я стану молиться за души ваших родителей, потому что они научили вас плавать. А пользу из этих уроков извлек я один.
Элизабет подняла на рыцаря глаза и наконец улыбнулась.
Сзади тихо, словно крадущаяся в ночи пантера, подошел Джеффри и, услышав последнюю фразу Роджера, немного оттаял. Он уже хотел взять жену на руки и отнести в шатер, но Элизабет заговорила снова, и от ее слов барон остолбенел.
– Не стоит, Роджер, – возразила она. – Твои молитвы лишь смутят родительские души. Я до сих пор так и не научилась плавать. Хотя теперь знаю, что это не так уж трудно. Главное не забывать задерживать дыхание и…
От рева Джеффри Элизабет высоко подпрыгнула, схватилась за сердце и, крутнувшись на месте, лбом налетела на мужа.
– Джеффри, в чем дело? – Она была так напугана его неистовым криком, что едва смогла произнести вопрос.
– Ни слова больше, – прорычал барон. – Ни слова… – Гнев вспыхнул в нем с новой силой.
Джеффри чувствовал, что еще минута, и он потеряет над собой контроль. Оставалось как можно быстрее препроводить Элизабет в шатер, подальше от посторонних глаз. Быть может, там, утихомирив жену, удастся успокоиться и самому.
Он то ли отнес, то ли отволок Элизабет в маленький шатер и, точно куль, швырнул на одеяло.
– А на этот раз что я сделала не так? – Она потирала руки в тех местах, где их сжимали железные пальцы мужа. – Останутся синяки и шишки, и виноват в этом будешь ты, а не враг. Мне кажется, Джеффри, ты не осознаешь собственной силы.
Барон ответил не сразу. Он выжидал и, чтобы потянуть время, зажег две свечи, потом, скрестив ноги, устроился напротив. Элизабет мельком взглянула ему в лицо, и ей тут же захотелось задуть пламя. Джеффри был вне себя – об этом явно говорила пульсирующая на шее жила. Девушка ужасно устала от его недовольства и теперь, готовая к новым крикам, попятилась назад, пока не уперлась спиной в полог шатра.
– Будешь отвечать на мои вопросы только «да» или «нет», – начал он мягким, почти дружеским тоном, но в его голосе Элизабет уловила легкую дрожь и подняла глаза.
«Что еще он затеял?» – спрашивала себя девушка. Она понимала, что муж был готов вот-вот сорваться.
– Джеффри, я…
– Только «да» или «нет». – Он резко оборвал ее, весомо нажимая на каждое слово.
Элизабет покорно кивнула и стала ждать. Она заметила, что муж несколько раз судорожно вздохнул. Ей даже показалось, что его руки слегка дрожали, но она сумела отвести от них глаза и перевела взгляд на лицо.
– Я невольно подслушал твой разговор с Роджером, – обманчиво мягко начал барон, – но не хочу ошибиться. Я всегда считал себя разумным человеком. Но готов поклясться на мече Вильгельма, что слышал, как ты говорила Роджеру, что не умеешь плавать. – Его голос взлетел на высокую ноту.
Элизабет, предчувствуя новый взрыв, открыла было рот, чтобы защититься, но Джеффри быстро протянул руку и прикрыл ей губы ладонью.
– Отвечай, умеешь ты плавать или нет?
Поскольку он так и не отнял руки от ее рта, Элизабет сумела только покачать головой. Но от этого жеста муж помрачнел еще больше.
– И, зная, что не умеешь плавать, ты все-таки прыгнула в воду? – На этот раз его голос прозвучал недоверчиво.
– Я держалась за веревку и…
– Только «да» или «нет»! – От раскатистого крика, казалось, заколебались своды шатра.
«Мои действия не назовешь такими однозначными, – подумала Элизабет. – Но разве мужу что-нибудь докажешь? И коль скоро он не хочет знать правды, пусть слушает то, что его еще больше разозлит!»
– Да, – ответила она и сложила руки на коленях.
Снаружи послышался громкий кашель, и это отвлекло внимание барона от Элизабет.
– Входи! – рявкнул Джеффри громче, чем намеревался.
Роджер отодвинул полог шатра и просунул голову внутрь. На руке его покачивался деревянный поднос с едой. Не говоря ни слова, вассал поставил его между Джеффри и Элизабет и вышел.
На подносе были горкой навалены свежеподжаренные ломтики мяса, хлеб с хрустящей коркой и фрукты, но ни муж, ни жена не протянули к ним руки. Снова появился Роджер с одной-единственной чашей и бурдюком с водой или вином. Элизабет взглянула на вассала и улыбнулась, но тот в ее сторону не смотрел и улыбки не заметил.
– Спасибо, – поблагодарила она. И хотя рыцарь вслух ничего не ответил, девушка уловила легкий наклон головы.
– Нечего благодарить слугу за то, что он исполняет свой долг, – проворчал барон, взял большой ломоть хлеба и, разорвав надвое, половину подал жене.
– Почему? – удивилась Элизабет, принимая еду. – Он оказал нам любезность, и поблагодарить его – дело хорошее.
– Нет, – возразил муж. – Он только исполнил свою обязанность. У каждого из нас есть свой долг и свои обязанности. Так уж устроен мир. – Последнее Джеффри произнес с особым нажимом. – Если же говорить слуге спасибо каждый раз, когда он что-то для тебя делает, слуга может решить, что когда-нибудь настанут такие времена, когда он вовсе ничего не будет делать. Либо тебе придется благодарить слугу за каждую услугу.
– Вот почему я никогда не слышала, чтобы ты благодарил или хвалил своих людей… или меня, – нахмурилась Элизабет и, не удержавшись, добавила:
– Ты хвастаешься своей рассудительностью, но в том, что ты только что сказал, я не вижу ни малейшего смысла. Если человек проявляет благодарность и говорит спасибо, это не является доказательством его слабости, – мягко увещевала девушка. – Ведь именно слабые унаследуют землю, – процитировала она по памяти, стараясь подкрепить свои суждения мыслями из Писания.
– Ты перепутала, миледи, – землю унаследуют кроткие, – вскричал барон. – Но я не кроткий и не слабый и не хочу наследовать землю.
– Я не тебя имела в виду, – спохватилась Элизабет. – Просто хотела сказать…
– Ну довольно! Перестань учить тому, о чем сама не имеешь ни малейшего представления. Морочишь мне голову с первого же дня знакомства. Пойми, вся моя жизнь подчинена дисциплине. Дисциплине! Это слово чуждо твоему характеру! Но клянусь, скоро я положу этому конец. Странные поступки, непредсказуемые действия… такие вещи просто опасны. Не окажись я сегодня поблизости, теперь ты скорее всего была бы в лапах у Руперта. Ты это-то хоть понимаешь?
Но прежде чем Элизабет сообразила, что ответить, Джеффри задал новый вопрос:
– И где бы ты была, если бы убили воина, который держал веревку за другой конец?
– Ты хочешь, чтобы я признала, что вела себя глупо? – едва слышно спросила девушка.
– Мне вовсе ни к чему слушать то, что я знаю и так, – оборвал ее барон. – Вот что я скажу тебе, миледи. С Роджером… ты проявила отвагу. А в другом случае, когда поступила предательски… – он покачал головой, – твое поведение непростительно.
В голосе Джеффри не ощущалось ни малейших эмоций, и Элизабет почувствовала себя так, словно ей вынесли приговор. Мысли совершенно затуманилась. Если Джеффри считает ее поведение непростительным, какая же сложится с ним жизнь?
– Я же призналась, что ехала к Руперту, но потом передумала, потому что сочла это предательством по отношению к тебе, – начала она. – Ты это называешь непростительным?
– Да, – кивнул барон. – Ты предала меня тогда, когда покинула Монтрайт.
– Быть может, ты прав, – согласилась девушка. – Но сама я этого не понимала, пока не уехала из дома. А потом повернула обратно и столкнулась с тобой.
– Для меня не имеет значения, когда ты осознала вину. – Голос мужа опять посуровел.
– И в твоем сердце нет места прощению?
Элизабет стало стыдно из-за того, что она причинила любимому человеку боль. Она чувствовала, что Джеффри страдает, хотя никогда бы в этом не признался. Но вместе с тем откуда-то из глубины поднималась злость – неужели мужа нельзя ни в чем убедить?
– Не знаю, – отозвался Джеффри. – Раньше мне не приходилось сталкиваться с таким. Немногие решались меня предавать, и я убил всех, кто оказался мне неверен.
– Что же в таком случае будет с нами? – спросила Элизабет.
Она изо всех сил старалась говорить тем же бесстрастным тоном, что и муж.
– Прошлого не воротишь, – покачал головой барон. – Заруби на носу свои обязанности жены, но больше не спрашивай у меня совета. Твой первый долг… и единственный – родить мне сыновей.
– А тебе не приходило в голову, что я могла бы солгать, когда рассказывала, почему поехала к Руперту, – вконец разозлилась Элизабет. – Обмануть, сказать, что отправилась, только чтобы утешить беднягу.
– Я понял бы ложь, – нахмурился Джеффри.
– Если уж быть совершенно откровенной, я похоронила наш брак. Согласен? – Она вопросительно смотрела на мужа.
– Не знаю. Нужно подумать. Я не действую с такой поспешностью, как ты.
– А пока раздумываешь, – взорвалась Элизабет, – учти еще одну вещь. Ты сказал, что не в состоянии меня простить. А теперь я говорю, что не могу простить тебя. Я отдала тебе всю свою любовь, хотя не надеялась на ответное чувство. Старалась тебя понять, не встречая ни малейшего понимания в ответ. Я призналась, что нарушила клятву верности, но только ради того, чтобы исполнить другую – пусть жестокую и глупую, но данную раньше. Я отдала тебе тело, будущее, сердце и честь, а ты рассуждаешь о долге и дисциплине. Ты отвергаешь все, что во мне есть, и требуешь невозможного. Отныне я запечатаю любовь в сердце и не стану делиться с тобой той радостью, которую она приносит. Не знаю, удастся ли мне перестать тебя любить, но, Бог свидетель, я постараюсь изо всех сил. Ты не заслуживаешь любви, Джеффри, и я буду ежедневно твердить себе об этом в молитве. Если ты все же решишь меня простить, – ее голос сделался насмешливым, – тогда, ради всего того, что ты от меня получил, быть может, прощу тебя и я.
– Будь по-твоему. – Джеффри разозлился не меньше жены. – Дай мне только то, о чем я тебя прошу, и мы будем нормально сосуществовать друг с другом. Во всем, кроме любви и привязанности к детям. Этого мне от тебя не надо.
Небо оказалось милосердным к Элизабет, потому что Джеффри исчез из шатра прежде, чем она успела расплакаться. Ей было бы больно, если бы он видел, как она задета, сломлена. Слезы продемонстрировали бы мужу еще одну ее слабость, недостаток твердости характера. До встречи с Джеффри Элизабет не приходило в голову, насколько много в ней изъянов. Ее учили искать в человеке лучшее и прощать пороки. А мужа, судя по всему, воспитывали совсем по-другому. Найти слабину и напасть – не таков ли его настрой? – спрашивала себя девушка. Но окончательно решить ничего не смогла: слишком была измотана и душевно, и физически. Она стащила с себя промокшую одежду и развесила на веревке у купола шатра. Потом, стараясь избавиться от черных мыслей, завернулась в плащ, скрючилась на соломенном тюфяке и плакала, пока не заснула.
Глава 11
Лагерь был приведен в боевую готовность. Атаку на имение Руперта назначили с первыми лучами солнца. Элизабет решили поместить под надежную охрану из двадцати человек: отправлять ее в Монтрайт до сражения с предателями не оставалось времени.
Каким-то образом бунтари пронюхали о намерениях Джеффри – это доказывало их нападение у озера, – и теперь следовало торопиться. Руперт дураком не был. Дай ему время – и он соберет из недовольных приличное войско и встретит грудью барона.
Взошла луна. Воспользовавшись ее светом, Джеффри, заложив руки за спину, прохаживался вокруг озера и продумывал план атаки. Мелькнула мысль, что о надвигающейся опасности Руперта мог предупредить его собственный сюзерен – человек, равный по могуществу самому Джеффри. Но, не поверив в такую возможность, барон только мотнул головой. Он знал Оуэна из Дэвиса хоть и не близко, но достаточно, чтобы понять, что тот его не предаст. Джеффри посылал к нему гонца, поведал о планах, раскрыл их причины. Оуэн немедленно ответил, что не одобряет действий мятежного вассала, и предлагал людей в помощь Джеффри. Нет, Оуэн предать не мог. Верность ему также дорога, и, не реши барон разобраться с Рупертом, Оуэн пошел бы на него сам.
Перебрав в голове план завтрашнего сражения, Джеффри вернулся мыслями к жене и болезненно сморщился, вспомнив, какими жестокими они обменялись словами. Он понимал, что своими обвинениями и упреками обидел Элизабет. Он уловил боль в ее взгляде и теперь твердил себе, что не намеревался расстраивать жену, но иначе ничего не мог ей доказать. Раз за разом она бездумно испытывала судьбу и подвергала себя жестокой опасности. Разве ей объяснишь! Только начнешь говорить, тут же перебивает. Полезла в воду, не имея ни малейшего представления, как выбираться обратно. Доверилась веревке, которую держал на берегу воин! А что, если бы его убили и он не смог бы вытащить ее из озера? У Элизабет всегда наготове оправдание. Так бы и трещала… А ее рассказ о том, как она оказалась неизвестно где без его охраны! И еще хлопает невинными глазами. Да, вот в чем все дело, заключил барон, ускоряя шаг, и гнев сдавил его сердце: Элизабет ни во что его не ставит, не считается ни с его положением, ни с его властью, делает что заблагорассудится. Жене наплевать на его могущество и силу – она уверена в своих способностях доводить планы до конца. Боже! Мысль настолько потрясла Джеффри, что он запнулся и встал, – Элизабет полагает, что он ей не нужен!
Ужасная догадка больно ударила по самолюбию. «Да нет, нет, это не так. Элизабет слаба, наивна, когда дело касается обмана и предательства. Она и дня без меня не проживет. – И тут же вспомнил, что девушка жила на озере совершенно одна. – Но теперь она во мне нуждается… только сама еще не понимает! Жаль, она дурно воспитана. Неужели она так и не поймет, каков должен быть в жизни порядок вещей?»
От мыслей о сумятице и треволнениях прошедшего дня разболелась голова. Джеффри шел вдоль берега озера, не переставая размышлять над поведением жены. Неужели она так и не поняла, как сильно рисковала? Через какой ад своими бездумными поступками заставила пройти мужа? Неужели не сознает, насколько она ему дорога? Правда впервые дошла до него, и Джеффри остановился как вкопанный. Нет, Элизабет об этом не догадывается. Он старательно и глупо скрывал истину от самого себя. Черт возьми! Он всем сердцем, всей душой любил эту женщину, а раньше и не подозревал, что способен на такое чувство. Сначала прозрение вызвало у него одно раздражение: неизвестно, что принесет ему такой поворот событий. Но прошла минута, и Джеффри улыбнулся.
Он вспомнил, что называл жену глупой. Но выходило, что глупа не Элизабет, а он сам. Обвинял в том, что ее всецело обуревало одно желание мести, в том, что, хотя клятва, данная мужу, освобождала ее от обещания погибшим родителям, Элизабет упорно продолжала искать справедливости. А теперь приходилось признавать, что самый главный порок, который он находил в жене, на самом деле крылся в нем самом. Свои грехи он по привычке перекладывал на Элизабет. Разве не против этого предостерегал его в годы ученичества Вильгельм? Находишь в противнике какой-нибудь изъян, ищи его прежде в себе. Джеффри не воспользовался уроком короля, думал, он годен только для поля брани, но теперь понял ошибку. Это его, а не Элизабет, обуревало одно-единственное желание: удержать жену на расстоянии, оградить от нее свое сердце. И ее же он называл несмышленой!
Но как ей это удалось? Как удалось всецело овладеть его сознанием? С помощью своей красоты? Да, эта женщина красива и с каждым днем хорошеет. Но в прошлом он знал и других, не менее привлекательных. Нет, его любовь не настолько мелка. Элизабет увлекла его образом мыслей, силой духа, отвагой и верностью. Она равна ему абсолютно во всем.
Джеффри нагнулся, подобрал камешек и швырнул в озеро. По гладкой поверхности воды один за другим стали разбегаться круги. Похоже на Элизабет, подумал барон. Она влияет на судьбы многих людей, и от нее, как от этого камня, разбегаются волны беспокойства. Не признавать это просто глупо.
Когда Джеффри возвращался в лагерь, его преследовали глаза Элизабет. Вчера он видел в них опустошение и боль. Он нанес жене обиду, полагая, что Элизабет нарушила клятву верности. И так уверил себя в том, что жена его предала, что не захотел выслушивать никаких объяснений. Им руководил один только гнев. Решил, что она виновата, и отказал в прощении и понимании. Теперь настало время взглянуть правде в лицо. Он поступил с Элизабет несправедливо: женщина не собиралась его предавать – она слишком чтит понятие верности. И Джеффри сыграл на этом, попытался заставить жену устыдиться, хотел, чтобы она задумалась о своем поведении и стала наконец послушной. Послушной и смиренной. Барон усмехнулся. Ну нет. Элизабет скорее согласится превратиться в горбатую, уродливую старуху, но только не в смиренную, послушную жену. И в глубине души Джеффри был этим доволен.
Он понимал, что о смирении и послушании им предстояло спорить всю жизнь, но его больше не пугали милые размолвки. Джеффри громко расхохотался, раскаты смеха, отражаясь от воды, покатились через озеро, и он вдруг понял, что это Элизабет научила его радоваться чему-то. Позволь ей, и она научила бы его, как прыгать в горящий обруч, вроде того медведя, что Джеффри видел на деревенской ярмарке. Жена изо всех сил старалась исправить его характер, точно так же как он пытался исправить ее. Только он, чтобы одолеть Элизабет, применял силу, а она брала его нежностью, но и на то, и на другое каждый имел право, потому что в любви содержалась и сила, и нежность. «Да, – подумал барон, – мы поймали друг друга в крепкие сети».
Он снова заложил руки за спину и быстрым шагом направился к жене.
Как теперь поступить? Поскорее признаться Элизабет в любви или отвезти домой, где она почувствует себя в полной безопасности, и там загладить нанесенную накануне обиду. И только тогда все сказать. А пока сохранять маску безразличия в надежде преподать заслуженный урок. Быть может, осознав, насколько недоволен муж, Элизабет с большей ответственностью задумается о будущем. Правда, сознание барона отравила мелькнувшая назойливая мысль, что это не лучший способ действия, но другого Джеффри придумать не мог. Ведь он всегда считал, что любовь – обуза, жертва которой теряет независимость и слабеет духом. Но сейчас, испытав это чувство и ощутив прилив новых сил и незнакомую свободу, готов был изменить прежнее мнение. В короткое время Элизабет стала ему щитом и мечом. И, Бог свидетель, Джеффри теперь чувствовал себя непобедимым.
Элизабет крепко спала в шатре. Некоторое время барон любовался изгибом ее бедра и ноги, потом быстро разделся. Жена всхлипнула, и он понял, что она долго плакала после его ухода. Слезы всегда приводили его в замешательство, и каким бы сейчас он ни ощущал себя виноватым, барон почувствовал минутное облегчение оттого, что избежал нового испытания. Даже если он сам был причиной этих слез. Поклявшись, что вскоре прекратит ее мучения, Джеффри лег рядом.
Стоило его голове коснуться тюфяка, как Элизабет почувствовала присутствие мужа и, запутавшись в плаще, перекатилась в раскрытые объятия. Джеффри освободил ее от мешающей одежды, желая согреть собственным телом. Элизабет вздохнула и уткнулась лицом ему в грудь. Барон улыбнулся во тьме и довольно пробормотал:
– Когда ты спишь, я тебе нужен.
Когда Джеффри и воины покидали лагерь, Элизабет еще спала, но к их возвращению уже проснулась и оделась.
Новость о гибели зятя ей сообщил Роджер. Элизабет выслушала ее почти равнодушно, только слегка кивнула в знак того, что поняла, и принялась готовиться к поездке домой. Она так ни разу и не взглянула в сторону мужа, хотя знала, что он невредим, и слышала раскатистый голос барона, когда тот поторапливал людей.
Она не обращала на Джеффри внимания, когда седлали ее кобылу. Джеральд помог ей подняться в седло, Элизабет поблагодарила услужливого оруженосца, и это были ее первые за все утро слова. Но стоило девушке взяться за поводья, как к ней подскакал Джеффри, легко снял с лошади, словно сорвал ягоду с куста, и посадил перед собой на жеребца.
– Поедешь со мной, – сказал он уверенным тоном, поднял щит, чтобы защищать ее от ветвей, и они поскакали по лесу.
Элизабет старалась держаться очень прямо, чтобы как можно меньше касаться мужа, но через десять минут у нее так заныла спина, что, сдавшись, она откинулась назад и привалилась к Джеффри, хотя и слышала, как тот негромко хмыкнул. Больше за долгую дорогу в Монтрайт они не сказали друг другу ни единого слова.
«И к лучшему, – подумала Элизабет, – есть время поразмыслить над собственными чувствами». Надо было на что-то решаться. Но чем дольше девушка перебирала в уме сказанное во вчерашней перебранке, тем больше она приходила в замешательство.
Конечно, она натворила кучу глупостей, но сердцем была чиста. И с тех пор как отпала необходимость мстить, все ее помыслы стали совершенно безобидными.
Каким-то образом бунтари пронюхали о намерениях Джеффри – это доказывало их нападение у озера, – и теперь следовало торопиться. Руперт дураком не был. Дай ему время – и он соберет из недовольных приличное войско и встретит грудью барона.
Взошла луна. Воспользовавшись ее светом, Джеффри, заложив руки за спину, прохаживался вокруг озера и продумывал план атаки. Мелькнула мысль, что о надвигающейся опасности Руперта мог предупредить его собственный сюзерен – человек, равный по могуществу самому Джеффри. Но, не поверив в такую возможность, барон только мотнул головой. Он знал Оуэна из Дэвиса хоть и не близко, но достаточно, чтобы понять, что тот его не предаст. Джеффри посылал к нему гонца, поведал о планах, раскрыл их причины. Оуэн немедленно ответил, что не одобряет действий мятежного вассала, и предлагал людей в помощь Джеффри. Нет, Оуэн предать не мог. Верность ему также дорога, и, не реши барон разобраться с Рупертом, Оуэн пошел бы на него сам.
Перебрав в голове план завтрашнего сражения, Джеффри вернулся мыслями к жене и болезненно сморщился, вспомнив, какими жестокими они обменялись словами. Он понимал, что своими обвинениями и упреками обидел Элизабет. Он уловил боль в ее взгляде и теперь твердил себе, что не намеревался расстраивать жену, но иначе ничего не мог ей доказать. Раз за разом она бездумно испытывала судьбу и подвергала себя жестокой опасности. Разве ей объяснишь! Только начнешь говорить, тут же перебивает. Полезла в воду, не имея ни малейшего представления, как выбираться обратно. Доверилась веревке, которую держал на берегу воин! А что, если бы его убили и он не смог бы вытащить ее из озера? У Элизабет всегда наготове оправдание. Так бы и трещала… А ее рассказ о том, как она оказалась неизвестно где без его охраны! И еще хлопает невинными глазами. Да, вот в чем все дело, заключил барон, ускоряя шаг, и гнев сдавил его сердце: Элизабет ни во что его не ставит, не считается ни с его положением, ни с его властью, делает что заблагорассудится. Жене наплевать на его могущество и силу – она уверена в своих способностях доводить планы до конца. Боже! Мысль настолько потрясла Джеффри, что он запнулся и встал, – Элизабет полагает, что он ей не нужен!
Ужасная догадка больно ударила по самолюбию. «Да нет, нет, это не так. Элизабет слаба, наивна, когда дело касается обмана и предательства. Она и дня без меня не проживет. – И тут же вспомнил, что девушка жила на озере совершенно одна. – Но теперь она во мне нуждается… только сама еще не понимает! Жаль, она дурно воспитана. Неужели она так и не поймет, каков должен быть в жизни порядок вещей?»
От мыслей о сумятице и треволнениях прошедшего дня разболелась голова. Джеффри шел вдоль берега озера, не переставая размышлять над поведением жены. Неужели она так и не поняла, как сильно рисковала? Через какой ад своими бездумными поступками заставила пройти мужа? Неужели не сознает, насколько она ему дорога? Правда впервые дошла до него, и Джеффри остановился как вкопанный. Нет, Элизабет об этом не догадывается. Он старательно и глупо скрывал истину от самого себя. Черт возьми! Он всем сердцем, всей душой любил эту женщину, а раньше и не подозревал, что способен на такое чувство. Сначала прозрение вызвало у него одно раздражение: неизвестно, что принесет ему такой поворот событий. Но прошла минута, и Джеффри улыбнулся.
Он вспомнил, что называл жену глупой. Но выходило, что глупа не Элизабет, а он сам. Обвинял в том, что ее всецело обуревало одно желание мести, в том, что, хотя клятва, данная мужу, освобождала ее от обещания погибшим родителям, Элизабет упорно продолжала искать справедливости. А теперь приходилось признавать, что самый главный порок, который он находил в жене, на самом деле крылся в нем самом. Свои грехи он по привычке перекладывал на Элизабет. Разве не против этого предостерегал его в годы ученичества Вильгельм? Находишь в противнике какой-нибудь изъян, ищи его прежде в себе. Джеффри не воспользовался уроком короля, думал, он годен только для поля брани, но теперь понял ошибку. Это его, а не Элизабет, обуревало одно-единственное желание: удержать жену на расстоянии, оградить от нее свое сердце. И ее же он называл несмышленой!
Но как ей это удалось? Как удалось всецело овладеть его сознанием? С помощью своей красоты? Да, эта женщина красива и с каждым днем хорошеет. Но в прошлом он знал и других, не менее привлекательных. Нет, его любовь не настолько мелка. Элизабет увлекла его образом мыслей, силой духа, отвагой и верностью. Она равна ему абсолютно во всем.
Джеффри нагнулся, подобрал камешек и швырнул в озеро. По гладкой поверхности воды один за другим стали разбегаться круги. Похоже на Элизабет, подумал барон. Она влияет на судьбы многих людей, и от нее, как от этого камня, разбегаются волны беспокойства. Не признавать это просто глупо.
Когда Джеффри возвращался в лагерь, его преследовали глаза Элизабет. Вчера он видел в них опустошение и боль. Он нанес жене обиду, полагая, что Элизабет нарушила клятву верности. И так уверил себя в том, что жена его предала, что не захотел выслушивать никаких объяснений. Им руководил один только гнев. Решил, что она виновата, и отказал в прощении и понимании. Теперь настало время взглянуть правде в лицо. Он поступил с Элизабет несправедливо: женщина не собиралась его предавать – она слишком чтит понятие верности. И Джеффри сыграл на этом, попытался заставить жену устыдиться, хотел, чтобы она задумалась о своем поведении и стала наконец послушной. Послушной и смиренной. Барон усмехнулся. Ну нет. Элизабет скорее согласится превратиться в горбатую, уродливую старуху, но только не в смиренную, послушную жену. И в глубине души Джеффри был этим доволен.
Он понимал, что о смирении и послушании им предстояло спорить всю жизнь, но его больше не пугали милые размолвки. Джеффри громко расхохотался, раскаты смеха, отражаясь от воды, покатились через озеро, и он вдруг понял, что это Элизабет научила его радоваться чему-то. Позволь ей, и она научила бы его, как прыгать в горящий обруч, вроде того медведя, что Джеффри видел на деревенской ярмарке. Жена изо всех сил старалась исправить его характер, точно так же как он пытался исправить ее. Только он, чтобы одолеть Элизабет, применял силу, а она брала его нежностью, но и на то, и на другое каждый имел право, потому что в любви содержалась и сила, и нежность. «Да, – подумал барон, – мы поймали друг друга в крепкие сети».
Он снова заложил руки за спину и быстрым шагом направился к жене.
Как теперь поступить? Поскорее признаться Элизабет в любви или отвезти домой, где она почувствует себя в полной безопасности, и там загладить нанесенную накануне обиду. И только тогда все сказать. А пока сохранять маску безразличия в надежде преподать заслуженный урок. Быть может, осознав, насколько недоволен муж, Элизабет с большей ответственностью задумается о будущем. Правда, сознание барона отравила мелькнувшая назойливая мысль, что это не лучший способ действия, но другого Джеффри придумать не мог. Ведь он всегда считал, что любовь – обуза, жертва которой теряет независимость и слабеет духом. Но сейчас, испытав это чувство и ощутив прилив новых сил и незнакомую свободу, готов был изменить прежнее мнение. В короткое время Элизабет стала ему щитом и мечом. И, Бог свидетель, Джеффри теперь чувствовал себя непобедимым.
Элизабет крепко спала в шатре. Некоторое время барон любовался изгибом ее бедра и ноги, потом быстро разделся. Жена всхлипнула, и он понял, что она долго плакала после его ухода. Слезы всегда приводили его в замешательство, и каким бы сейчас он ни ощущал себя виноватым, барон почувствовал минутное облегчение оттого, что избежал нового испытания. Даже если он сам был причиной этих слез. Поклявшись, что вскоре прекратит ее мучения, Джеффри лег рядом.
Стоило его голове коснуться тюфяка, как Элизабет почувствовала присутствие мужа и, запутавшись в плаще, перекатилась в раскрытые объятия. Джеффри освободил ее от мешающей одежды, желая согреть собственным телом. Элизабет вздохнула и уткнулась лицом ему в грудь. Барон улыбнулся во тьме и довольно пробормотал:
– Когда ты спишь, я тебе нужен.
* * *
Сражение окончилось быстро. Руперт пал от руки Роджера, и Джеффри сожалел, что меч вассала, а не его собственный оборвал жизнь предателя. Барон приказал его раздеть, и обнаружил на плече полузажившую рану.Когда Джеффри и воины покидали лагерь, Элизабет еще спала, но к их возвращению уже проснулась и оделась.
Новость о гибели зятя ей сообщил Роджер. Элизабет выслушала ее почти равнодушно, только слегка кивнула в знак того, что поняла, и принялась готовиться к поездке домой. Она так ни разу и не взглянула в сторону мужа, хотя знала, что он невредим, и слышала раскатистый голос барона, когда тот поторапливал людей.
Она не обращала на Джеффри внимания, когда седлали ее кобылу. Джеральд помог ей подняться в седло, Элизабет поблагодарила услужливого оруженосца, и это были ее первые за все утро слова. Но стоило девушке взяться за поводья, как к ней подскакал Джеффри, легко снял с лошади, словно сорвал ягоду с куста, и посадил перед собой на жеребца.
– Поедешь со мной, – сказал он уверенным тоном, поднял щит, чтобы защищать ее от ветвей, и они поскакали по лесу.
Элизабет старалась держаться очень прямо, чтобы как можно меньше касаться мужа, но через десять минут у нее так заныла спина, что, сдавшись, она откинулась назад и привалилась к Джеффри, хотя и слышала, как тот негромко хмыкнул. Больше за долгую дорогу в Монтрайт они не сказали друг другу ни единого слова.
«И к лучшему, – подумала Элизабет, – есть время поразмыслить над собственными чувствами». Надо было на что-то решаться. Но чем дольше девушка перебирала в уме сказанное во вчерашней перебранке, тем больше она приходила в замешательство.
Конечно, она натворила кучу глупостей, но сердцем была чиста. И с тех пор как отпала необходимость мстить, все ее помыслы стали совершенно безобидными.