Страница:
Я закопал Василия Петровича, сходив за лопатой к могильнику. Тащить же его в склеп по жаре не представлялось возможным, да к тому же я не хотел, чтобы его нашли менты и устроили глумливое опознание. Археологу и кладоискателю более пристало быть похороненным в безвестной могиле.
В нашей палатке дебилы устроили полный разгром, торопясь захватить что-либо ценное. Им удалось найти баксовую наличку, но кое-какая мелочь, рассованная по карманам походного снаряжения, все же осталась. К тому же в клапане записной книжки Петровича сохранилась пятидесятидолларовая банкнота, что вселило надежду кое-как просуществовать в ближайшем будущем. Я собрал самое необходимое из одежды, взял записи Афанасьева, кое-что из еды и, дождавшись ночи, двинулся пешком в направлении предполагаемого местонахождения Газли. Несколько в стороне от маршрута я заметил костер, но это, вероятно, были наши бичи, и подходить к ним я не стал. Путь оказался выбранным верно. Часа через два мне повстречался "ГАЗ-66", который бесплатно подбросил меня до города. Ночь я провел на вокзале, а утром сел в поезд, шедший в Бухару.
Алмазбек Юсупович встретил меня с традиционной азиатской ленивой вежливостью. Поскольку время шло к обеду, мы удалились в заднюю комнату, которая была кабинетом директора, и сели пить чай.
Лепешки, масло и колбаса, извлеченные из холодильника, помогли мне вести себя в соответствии с традициями, когда вначале обмениваются любезностями, а лишь потом говорят о деле. Жолмагомбетов отлично понимал, что зашел я (да еще один) не случайно, и, вероятно, догадывался, в чем может быть дело, но искусно это скрывал, заботливо подливая чай и любезно интересуясь, не надо ли еще чего.
Пища сделала меня ленивым и сонным, я расслабился и решился начать.
- Алмазбек Юсупович, к вам не заходили наши охранники, Валера с Женей?
- Какие охранники?
С кондачка, конечно, не следовало начинать.
- Помните ребят, - решил я зайти с другого конца, - которые с нами в прошлый раз были, высокие такие. Одного Женя зовут, а другого Валера?
Мы навещали ювелирную лавку вместе, и Петрович нас даже представил. Отвертеться от утвердительного ответа в этой ситуации было уже нельзя.
- Да-да, помню, - заулыбался чурка, - помню ваших ребяток.
- Они были у вас вчера?
- Понимаю. Они ваша охрана, - с напускным уважением закивал хитрый узбек, - конечно, такие солидные люди... А вы их посылали ко мне?
- Нет, они сами пришли. - Я понял, что дебилы тут точно были, а ювелир в своей восточной манере валяет дурочку. Значит, имеет свой интерес. Ну так мы его подогреем. Я достал из кармана браслет Хасана ас-Сабаха. - Хотите пополнить коллекцию?
Естественно, он очень хотел, а когда я достал из сумки кинжал в серебряных ножнах, его аж затрясло от жадности.
- Цена на них может стать еще более приемлемой для вас, - бесстрастно добавил я, если дадите наметку, где наша охрана находится сейчас.
- Я могу предложить вам очень хорошего покупателя, - сказал Жолмагомбетов.
- Все имеет свою цену, - заметил я. - А эти реликвии стоят пары тупых голов.
Алмазбек Юсупович подумал. Чувствовалось, что ему пока не хочется светить Валеру с Женей, но мое предложение перевешивало.
- Кольцо, которое они вам предлагали, украдено у нас, - напомнил я, зачем вам покупать ворованное, когда вы можете иметь дело с достойными людьми?
- Они у меня, - решился Жолмагомбетов. Он понимал, что с "черными археологами" лучше иметь деловые и тесные дружеские отношения, а Женя с Валерой были всего лишь охраной, "быками", мелкийи, незначительными людьми. Кроме паленого кольца от них ожидать было нечего, а сотрудничество с кладоискателями несло явную и несомненную выгоду. Поэтому выбор был сделан все-таки в мою пользу.
- Где?
- Здесь, в старом городе. - Он искательно улыбнулся. - Только вот с покупателями я уже договорился...
- Ничего, поработаем от моего имени. На сколько вы договорились?
- На восемь вечера.
- Ну так время есть. Поехали к ним. - Я убрал реликвии обратно в сумку. - Я произведу с ними свой расчет.
Директор кисло улыбнулся, понимая, что деваться ему некуда.
- Постарайтесь без криминала, - безнадежно попросил он.
- Это уж как получится, - сказал я. - Поехали.
Черная "Волга", управляемая Жолмагомбетовым, покружила по узким улочкам древней Бухары и остановилась в каком-то трущобном районе, тупичковом аппендиксе более широкой улицы. Тут у директора имелась запасная берлога, в которую можно было поселить различных левых гостей и, при случае, отсидеться самому.
- Вот сюда, - мы прошли по темному коридору, - и сюда.
Дверь оказалась приоткрытой. "Неужели ушли", - разочарованно подумал я и в некотором роде не ошибся. Покупатели, видимо, явились не в условленный час, а когда их не ждали. Валера с Женей помещения не покидали, но для меня сорвались с крючка окончательно. Алмазбек Юсупович вошел первым, я старался держаться за ним, дабы иметь нечто вроде щита, но он, увидев живописную картину и тоненько взвизгнув, выскочил обратно на лестницу, где издал утробный животный звук, почти что "кориандр!", после которого послышался плеск льющейся на пол жидкости. Я же убрал свой ТТ, так как надобности в нем не было. Дебилы лежали на полу в большой луже крови. Поработали над ними на славу. Количество колотых ран я бы подсчитать не взялся, скажу одно: их было много. У каждого была перерезана глотка, животы раснороты, ив них напиханы рубли образца 1961 года - сотни, десятки, трешки. Не иначе как из запасов какого-нибудь бая. Остались невостребованными, а тут нашлось применение. Денег не пожалели, принесли целый мешок, который, опорожненный, теперь валялся в углу. Правда, не совсем порожний - в него сложили внутренности дебилов, очевидно за ненадобностью.
Трупы я обыскивать не стал. Не хотелось пачкаться, да и ясно было, что никакого золота при ниx нет. За побрякушки с ними рассчитались сполна и даже накормили. Есть на Востоке такой обычай - набивать в брюшную полость врага предмет посягательств. Петрович мог теперь спать спокойно: такой гнилой смерти, что приняли эти уроды, я бы не пожелал никому...
Санкт-Петербург встретил меня промозглой сыростью и неизменным моросящим дождем. Задерживаться в Бухаре я не стал. Раскрутив Алмазбека на билет до Москвы (а с испугу он трясся и согласен был платить за все подряд), я убыл на следующий же день роскошным экспрессом, словно наместник великого эмира, расположившись в двухместном спальном купе. Полсотни баксов разошлись очень быстро, и в столице мне уже пришлось наскребать, но я ухитрился купить билет на "Стрелу", и утренний дождь оросил на платформе Московского вокзала мою голову холодной, но такой родной влагой.
С походной сумкой в руках я шагнул навстречу теплому ветру метро, и вскоре подземный поезд унес своих пассажиров.
Ну вот я и дома! Квартира, в которой еще не успел обжиться, была словно чужой, а я будто приехал в гости. Ну да ладно. Привыкший к разъездам, ч я воспринимал дом лишь как временное пристанище, где вскоре возникает пресловутая охота к перемене мест, но куда постоянно стремишься, а без этого, наверное, было бы не выжить.
Первым делом я принял шикарную ванну и провалялся в ней часов пять, засыпая, просыпаясь и добавляя горячей воды. Когда я наконец вылез, пробило полдень и на улице кончился дождь.
Переодевшись во все чистое, я навестил заначку, одну из трех, что устроил у себя в доме, и стал счастливым обладателем пятисот долларов США.
Две сотни я взял на мелкие расходы, сотку сунул под телефон (подальше положишь - поближе возьмешь), а остаток разложил между страницами первого тома Кастанеды. Читайте и удивляйтесь.
Обменник на площади Мужества был открыт.
Там я совершил продажу валюты по неслыханно низкому курсу и был несказанно удивлен, когда у меня потребовали паспорт. Нет уж, дудки! Светить фамилию даже для пустяковой отчетности "Авиабанка" я не желал. Ну их всех, вместе с налоговой полицией. Откуда у простого безработного двести баксов? Поэтому, сославшись на отсутствие документа, удостоверяющего личность, я представился Тырксанбаевым Жолгосбаем Аскербаевичем, что девушка безропотно съела, занеся мои данные в банк памяти компьютера. Я получил свои рубли и отправился тратить их в расположенный за соседней дверью торговый комплекс, именуемый "Пентагон".
Спустя некоторое время, нагруженный сумками с одеждой и едой, я вышел оттуда и через двадцать минут неспешной ходьбы оказался дома, где смог развести огонь в газовом очаге и наконец-то нормально поесть.
Несмотря на свое походное прошлое, а может быть, как раз благодаря ему, я умею и люблю готовить. В принципе, еще древние ассирийцы считали, что настоящим поваром может являться только мужчина, а ассирийцы, судя по рецептам, дошедшим до нас на глиняных табличках, знали толк в еде.
Того же мнения придерживались и греки, и даже римляне. Впрочем, итальянские спагетти никогда не были моим любимым блюдом, хотя и их я могу приготовить пятнадцатью различными способами. Но сегодня объектом приложения моего кулинарного искусства должна была стать вполне прозаическая еда древних индейцев кечуа и прочих толтеков - картошка. Для начала я собирался ее поджарить и съесть, сдобрив тройкой-четверкой шведских "хотдоге" , что традиционной едой викингов назвать явно нельзя, ибо они не знали сосисок.
Позавтракав, я убрал новую одежду (пара дежурных джинсов, тройка рубашек и десяток носков), поставил в сервант бутылку мартеля "Медальон" и лег спать. На вечер намечалось еще одно важное мероприятие - я собирался в гости.
Я проспал до семи вечера. К восьми, приодевшись и захватив специально укомплектованный пакет с едой, покинул квартиру, не забыв вытянуть из-под телефона бумажку с изображением Бена Франклина.
Баки я поменял в ларьке. Характерно, что курс там оказался несколько выше, чем в обменнике, и никто паспортных данных из меня не тянул. Оттасовав полмиллиона - десять новеньких пятидесятитысячных бумажек - в отдельную пачку, я убрал ее во внутренний карман пиджака и, довольный, быстрым шагом направился к дому. Своему старому, родному дому...
Я позвонил четыре раза, и дверь быстро открыли, в лучших наших традициях, не спрашивая "кто?". Я шагнул через порог, бросив пакет в угол.
- Здравствуй, мама!
- Здравствуй, сынок. Вернулся.
Мы обнялись и постояли немного молча. Потом мама чуть отошла назад и спросила: - Ну как, нашел что-нибудь?
- Нашел, конечно, - улыбнулся я, - и, похоже, достиг своего акмэ.
- "Акмэ" древние греки называли наивысшую точку достижения в жизни мужчины, а как же твоя Троя?
- Спасибо, мама, - рассмеялся я, - значит, акмэ у меня еще впереди. Ну а сейчас, считай, как в "Джентльменах удачи". В далеких песках Узбекистана, где растут колючки, аксакалы и саксаулы и где до сих пор бродят верблюды, моя экспедиция производила исследовательские работы...
И я достал сверток с кинжалом и браслетом Хасана аль-Сабаха.
Утро я встретил в своей комнате среди знакомых с детства вещей и книг. На улице капал дождик, и так приятно было осознавать, что ты никому ничем не обязан, ничего не должен, и не надо вставать и куда-то идти, словно заведенный механизм, и не надо делать ничего против своей воли, короче, не надо ни на кого работать. В этом все плюсы профессии свободного раскопщика.
Я повалялся в теплой постели, слушая, как тикают часы на книжной полке. Было тихо, вокруг все знакомо, а наволочка на подушке не сырая и не накрахмаленно-жесткая. И от этого стало тепло. Я был дома! Потом я подумал, что купил квартиру, дабы чувствовать себя свободным и не так расстраивать внезапными отъездами маму. Затем мысли переключились на кинжал ас-Сабаха, я вспомнил степь, мертвого Петровича, Валеру с Женей, и настроение испортилось окончательно.
Моя беда в том, что я много думаю. На это часто намекала бывшая жена Марина, все друзья и даже Петрович. А Слава-афганец напрямую говорил, что слишком умный и слишком глупый - братья, добавляя, что свои мозга перед армией он оставил дома. Я ему охотно верил, так как забрать обратно их он явно забыл. Мы скентовались в зоне, Слава тянул восемь лет за убийство, впрочем, он и сейчас сидит. Дурная голова ногам покоя не дает.
Тут я опять вспомнил зону, и в душе возникла тоска, сопоставимая разве что с унылым постукиванием капель по жести наружного подоконника. Я не люблю дождь, как не люблю снег и зиму, холодный ветер и сырой воздух города на Неве, хотя и мог бы привыкнуть - все-таки вырос в нем. Но мне, очевидно, надо было родиться средь солнечных италийских холмов в эпоху правления Октавиана Августа, воспитываться в знатной семье и быть квестором. "Ubi bene, ibi patria"[ Где хорошо, там и родина (лат.).]. Поздновато же я появился на свет. Я усмехнулся. В детстве моей любимой игрой была "Эпоха Древнего Рима", где я обязательно назначал себя на должность квестора при консуле императора, начиная с Помпея и заканчивая Константином. Историю я знал хорошо. И когда мне удавалось сподвигауть дворовых ребят на игру по моему замыслу с обязательными войнами (а куда же без них!) или, как вариант, с подавлением восстания илотов, я назначал императора, мы выбирали полководцев, кто-то шел в оппозицию, а сам я становился доверенным лицом, передавая приказы. И хотя без меня как главного консультанта игра теряла всяческий смысл, роль второго номера была изначально заложена в моем жизненном сценарии, следовать которому я буду до конца своих дней. Я не лидер, это приходится признать. И в этом, наверное, есть свое счастье: не надо быть все время жестким, не надо думать, как подчинить ту или иную свободную личность, не надо бояться, что отнимут власть, вытеснят, перехватят, не надо самоутверждаться за чужой счет... И это хорошо. Авторитарные личности мало живут и гибнут от болезней сердца, кровеносных сосудов и мозга. Хотя лично Я (я опять усмехнулся) ревматизм уже заработал.
А вот браслет и кинжал ас-Сабаха надо еще продать. И дело это опасное и тягомотное.
Я лениво потянулся и сладко, во весь рот, зевнул.
Все-таки независимость - это прекрасно. Не буду я сегодня думать о браслетах, буду расслабляться.
Спокойно, в одиночку, без баб. Интеллектуальный отдых интеллигентного человека. Я люблю посидеть за книгами, а теперь мне, похоже, было что почитать.
Я вернулся на новую квартиру во второй половине дня. За маму я был спокоен: небольшая прибавка к пенсии в размере полумиллиона ей не повредит, и месяц-другой она проживет в достатке. А там уж... Что будет там, я пока не знал, но был уверен в благополучном исходе южной кампании.
После обеда я сел изучать рукописные материалы, привезенные из экспедиции. Полевой дневник и тетрадь Афанасьева, в которой он, как я и предполагал, начинал новую монографию о саманидах, послужили объектом моего пристального внимания на протяжении пары часов. Я без труда читал мелкий, но разборчивый почерк Афанасьева и почерпнул немало для себя интересного. Монографию он составлял на основе результатов последних раскопов, частенько сверяясь с полевым дневником.
Любопытно, что в записях он упоминал меня весьма корректно, без имени, как ассистента или, попросту, "А". Интересный человек был Петрович. Что сообщить его жене, я пока не знал. Но говорить все же что-то придется. Обеспокоенная чрезмерно затянувшимся отсутствием мужа, она начнет звонить мне и рано или поздно дозвонится. Что я могу ей сказать? Что Афанасьев Василий Петрович погиб от рук психопатов в пустыне чуркистана, а его могилу вряд ли отыщу даже я сам, хотя собственноручно ее закапывал? Возникнет неизбежный вопрос: а почему закапывал именно я и откуда у меня так много денег, когда бедная вдова не имеет ничего? Дурацкая история, но и глупо констатировать этот факт, нарываясь на разборки (а в том, что у вдовы Афанасьева остались хорошие связи, сомнений не было). Что бы такое изобразить?
Размышляя над этим, я стал перелистывать дневник и на последней записи наткнулся на серию зарисовок, изображавших наши находки, и длинный поясняющий текст. И когда он все это успел? Петрович великолепно рисовал, иллюстрации к своим книгам он делал сам, и у меня на секунду сжалось сердце при мысли, какой человек умер из-за какихто, пусть даже золотых, побрякушек. Все-таки надо в ближайшие дни навестить Марию Анатольевну и рассказать, как все было. Возможно, она поспособствует реализации, познакомит с нужными людьми.
Развязка, при которой и волки будут сыты, и овцы целы и даже накормлены, меня несколько взбодрила. Я начал вчитываться в дневник, чувствуя, как волосы на голове встают дыбом.
"В шкатулке обнаружены следующие предметы: перстень золотой с гравировкой на внутренней стороне "шейх аль-джебель", с изумрудом в оправе, весом приблизительно 8 карат; браслет наручный золотой с гравировкой "шейх аль-джебель", имеющий в оправе 13 красных камней, возможно, рубинов весом приблизительно 1 - 1,5 карата каждый; кинжал с серебряной рукоятью, инкрустированной золотой нитью, в серебряных ножнах с орнаментом, отн. предо, к XI в. Лезвие кинжала выполнено из булатной стали, имеет гравировку "джихад", выявленную при кратковременном осмотре. Перстень, браслет и кинжал испускают, по-видимому, некое негативное излучение, воздействие которого существенно усиливается при извлечении кинжала из ножен, чем и объясняется непродолжительность его осмотра. Полагаю, что серебряные ножны служат защитным экраном для активной части кинжала, а шкатулка является аналогичным приспособлением для всех предметов в целом. На основе текста гравировки могу предположить, что предметы действительно являлись личными вещами Хасана ас-Сабаха и были захоронены противниками секты исмаилитов для предотвращения усиления влияния секты в случае появления нового лидера, если он окажется обладателем символов власти.
ПРИМЕЧАНИЕ: отрицательное воздействие излучения, исходящего от обнаженного клинка кинжала, отмечено ассистентом, у которого в тот момент существенно увеличился диаметр зрачка, а на лице выступили крупные капли пота".
Это была последняя запись Афанасьева. Видимо, он прервался и занялся чисткой нагрудника, потом пришел Валера, а потом Петровича убили. И все же он основательно зацепил меня. Тут уж речь шла о профессиональном самолюбии, и я готов был бороться за достоверность своей гипотезы. Я полагал, что вещи были спасены из рук недругов одним из уцелевших членов секты, причем не мелким федаи, а кем-то покрупнее, кому на склоне лет не удалось найти верных сторонников, могущих стать хранителями исмаилистских реликвий. И ему ничего не оставалось, как завещать похоронить предметы вместе с собой, чтобы они не попали к противникам секты и не были уничтожены. Но Петрович считал по-другому, и возможности поспорить с ним у меня уже не было. Он даже доказательств своей теории не привел. Просто сказал - и все. А ты сиди читай и утирайся. Афанасьев - он же звезда, авторитет, широко известный в узких кругах, а ты просто выпускник истфака, кладоискатель и по сравнению с Петровичем профан. Что вообще можно доказать в стране, где степень компетентности определяется количеством публикаций!
Тут я одернул себя. Что толку распускаться, пользы от этого никакой, только нервы истреплешь.
Петровичу ничего не докажешь, да и нужно ли? Я отложил дневник и достал из серванта коньячный бокал. Глупости это и дурацкие предрассудки, что нельзя пить одному. Регулярно - да, но регулярно хлестать вообще не рекомендуется. А так вот, раз в три месяца распить бутылочку хорошего коньяка, дабы расслабиться и предаться философским размышлениям, - почему бы и нет? А один я или в компании, это совсем не важно. С моей тягой к спиртному спиться мне не грозит.
Я откупорил бутылку и налил себе на два пальца светлой янтарной жидкости. Затем согрел бокал в ладони и стал обонять. Аромат был достоин коньяка класса V. S. О. Р. Я еще немного подождал и попробовал. Превосходный напиток. Я люблю французские коньяки за их свойство стимулировать мыслительный процесс. Водка отупляет голову и делает агрессивным, а коньяк, наоборот, настраивает на философский лад, что мне от него, по большому счету, и надо.
Я выпил один бокал, налил другой и прошелся по комнате, любовно обозревая стеллажи с книгами.
Это моя вторая библиотека. Рафинированная, академическая, строгая. Жюль Берн и Луи Буссенар стали неинтересны. Когда какой-то автор становится неинтересен - это признак взросления. Скажи мне, что ты читаешь, и я скажу, кто ты. Ну, в данном случае все ясно: коммерческий археолог, разведен, детей нет. На стеллажах еще оставалось много пустых полок. Я улыбнулся и нежно провел пальцами по корешкам. Борхардт, Дэвис, Струве, Морган, Матье. Золотой саркофаг Тутанхамона. Я люблю тебя, жизнь, какая бы ты ни была! Впрочем, жаловаться, по большому счету, не на что. Я нашел свое место, цель избрал еще в раннем детстве, теперь только идти да идти. И я иду. Трою, конечно, не откопаю, но...
На библиотеку Ивана Грозного и без меня охотников хватает, также как и на янтарную комнату, тут все поделено на сферы влияния - Москва, Прибалтика и человеку со стороны делать нечего. Создано даже акционерное общество "Золотой галеон", специально предназначенное для поиска затонувших судов. Так что рыться мне и рыться в безвестных могильниках, ведь нарыл же я сокровища ас-Сабаха.
Кабы только не на свою голову. Эх, Петрович! Другого такого партнера мне не найти. Специалист экстра-класса, таких профессионалов единицы. А какое чутье! Всего-то раз и поработали вместе, а результат я уже записал как свое акмэ.
Марию Анатольевну забывать, конечно, нельзя.
Мне бы ее связи! Но светить раритеты перед незнакомыми людьми я, пожалуй, не буду. А вот перед знакомыми вполне можно. Заодно имидж удачливого кладоискателя укреплю, А Афанасьевой подкину тысяч десять зеленых, это все ж лучше, чем делить выручку пополам в случае нашего сотрудничества.
Связи связями, но, когда речь идет о сотнях тысяч долларов (в иных цифрах я свою находку уже не оценивал), потенциальными связями можно и пренебречь.
Я наполнил опустевший бокал и набрал номер старого приятеля одноклассника Гоши Маркова.
В школе мы как-то не очень дружили, но потом, когда я вплотную занялся коммерческими раскопками, - сошлись. Гоша был хорошим реализатором, его отец имел много знакомых в среде коллекционеров, а страсть к антиквариату у них фамильная.
Я добывал, Гоша перепродавал, так мы и жили.
Кое-что он иногда брал для себя, как правило, монеты, но в основном грелся на посредничестве. И грелся, по всей видимости, неплохо.
Гоша взял трубку сам: - У телефона.
- Привет паразиту общества от деклассированного элемента.
- А, это ты, - Гоша узнал и обрадовался. Он всегда радовался, когда я звонил. - Как съездил?
- Не без результата. Это и хотелось бы обсудить.
- Ты зайдешь или мне подъехать?
- Лучше подъехать, - сказал я, давая понять, что хочу поразвлечь его не мелким хабаром. - Кстати, у меня едва початая бутылка мартеля "Медальон"...
- Ты в своих стилях.
- ...Так что по дороге шоколадку купи.
- О'кей, еду.
Гоша появился через двадцать минут. Как всегда, в новом, с иголочки, костюме. И был бы он похож на салонного француза, если б не характерная, по типу самурайской, прическа в виде закрученного пучка волос на затылке. В свое время папа Марков отдал сына в престижную по застойным годам и еще не подпольную секцию каратэ, где Гоша проявил талант в гибкости и быстроте движений, а попутно получил прозвище Самурай.
- Привет.
- Ну, привет, привет. - Я закрыл за ним дверь. - Тапочки надевай. Проходи.
- Видел мою новую птичку?
- Которую, белую "девять"? - Машины были У Гоши второй страстью после антиквариата.
- У тебя под окном стоит, взгляни.
Я посмотрел в окно. Внизу, точно под ним, был припаркован новенький коричневый, похожий на машину из будущего, "понтиак-трансспорт".
- Ого, да ты крутеешь!
- Не без того, растем-с, - самодовольно промурлыкал Гоша.
- Смотри, в нашей стране выделяться нельзя - отстреляют.
- Ничего, мне можно. - Апломба ему было не занимать.
Я достал из серванта второй бокал и налил мартеля. Марков с трудом разломал на дольки "Марабу". Хороший горький шоколад, отлично идет под коньяк, хотя и очень твердый - с непривычки неудобен для употребления. Мы посидели, болтая на отвлеченные темы. Гоша вспомнил, кого встречал из наших общих знакомых, я рассказал пару приколов из поездки по Средней Азии и, как логическое продолжение, извлек браслет и кинжал.
Гоша загорелся. Он долго крутил браслет, изучая со всех сторон, потом поинтересовался, что означает надпись.
- Шейх аль-джебель - старец гор, - авторитетно произнес я. - Есть мнение из компетентного источника, что эта штуковина принадлежала Хасану ас-Сабаху, так что она имеет еще и историческую ценность. Слыхал о таком?
- Кое-что доводилось, - задумчиво произнес Гоша. - Я слышал, что все это нашли, но там должен быть еще и перстень.
У меня приоткрылся рот. В узком кругу коллекционеров слухи расходятся быстро, но не настолько же. Я сам только что приехал. "И слава мчалась впереди него".
- С перстнем неувязочка получилась, - неопределенно пояснил я, - но это оригиналы. Вот, гравировочку "джихад" на лезвии можешь посмотреть.
Гоша отложил браслет и вытащил лезвие. У меня по спине ощутимо пробежал холодок. Маркова, видимо, тоже что-то смутило, он убрал кинжал в ножны. Как там у Петровича? "Существенно увеличивается диаметр зрачка, и на лице выступают крупные капли пота"? Любопытно, но все коньячное умиротворение как ветром сдуло. Я снова был трезв и даже напряжен. Чтобы расслабиться, я поспешил снова наполнить бокалы.
В нашей палатке дебилы устроили полный разгром, торопясь захватить что-либо ценное. Им удалось найти баксовую наличку, но кое-какая мелочь, рассованная по карманам походного снаряжения, все же осталась. К тому же в клапане записной книжки Петровича сохранилась пятидесятидолларовая банкнота, что вселило надежду кое-как просуществовать в ближайшем будущем. Я собрал самое необходимое из одежды, взял записи Афанасьева, кое-что из еды и, дождавшись ночи, двинулся пешком в направлении предполагаемого местонахождения Газли. Несколько в стороне от маршрута я заметил костер, но это, вероятно, были наши бичи, и подходить к ним я не стал. Путь оказался выбранным верно. Часа через два мне повстречался "ГАЗ-66", который бесплатно подбросил меня до города. Ночь я провел на вокзале, а утром сел в поезд, шедший в Бухару.
Алмазбек Юсупович встретил меня с традиционной азиатской ленивой вежливостью. Поскольку время шло к обеду, мы удалились в заднюю комнату, которая была кабинетом директора, и сели пить чай.
Лепешки, масло и колбаса, извлеченные из холодильника, помогли мне вести себя в соответствии с традициями, когда вначале обмениваются любезностями, а лишь потом говорят о деле. Жолмагомбетов отлично понимал, что зашел я (да еще один) не случайно, и, вероятно, догадывался, в чем может быть дело, но искусно это скрывал, заботливо подливая чай и любезно интересуясь, не надо ли еще чего.
Пища сделала меня ленивым и сонным, я расслабился и решился начать.
- Алмазбек Юсупович, к вам не заходили наши охранники, Валера с Женей?
- Какие охранники?
С кондачка, конечно, не следовало начинать.
- Помните ребят, - решил я зайти с другого конца, - которые с нами в прошлый раз были, высокие такие. Одного Женя зовут, а другого Валера?
Мы навещали ювелирную лавку вместе, и Петрович нас даже представил. Отвертеться от утвердительного ответа в этой ситуации было уже нельзя.
- Да-да, помню, - заулыбался чурка, - помню ваших ребяток.
- Они были у вас вчера?
- Понимаю. Они ваша охрана, - с напускным уважением закивал хитрый узбек, - конечно, такие солидные люди... А вы их посылали ко мне?
- Нет, они сами пришли. - Я понял, что дебилы тут точно были, а ювелир в своей восточной манере валяет дурочку. Значит, имеет свой интерес. Ну так мы его подогреем. Я достал из кармана браслет Хасана ас-Сабаха. - Хотите пополнить коллекцию?
Естественно, он очень хотел, а когда я достал из сумки кинжал в серебряных ножнах, его аж затрясло от жадности.
- Цена на них может стать еще более приемлемой для вас, - бесстрастно добавил я, если дадите наметку, где наша охрана находится сейчас.
- Я могу предложить вам очень хорошего покупателя, - сказал Жолмагомбетов.
- Все имеет свою цену, - заметил я. - А эти реликвии стоят пары тупых голов.
Алмазбек Юсупович подумал. Чувствовалось, что ему пока не хочется светить Валеру с Женей, но мое предложение перевешивало.
- Кольцо, которое они вам предлагали, украдено у нас, - напомнил я, зачем вам покупать ворованное, когда вы можете иметь дело с достойными людьми?
- Они у меня, - решился Жолмагомбетов. Он понимал, что с "черными археологами" лучше иметь деловые и тесные дружеские отношения, а Женя с Валерой были всего лишь охраной, "быками", мелкийи, незначительными людьми. Кроме паленого кольца от них ожидать было нечего, а сотрудничество с кладоискателями несло явную и несомненную выгоду. Поэтому выбор был сделан все-таки в мою пользу.
- Где?
- Здесь, в старом городе. - Он искательно улыбнулся. - Только вот с покупателями я уже договорился...
- Ничего, поработаем от моего имени. На сколько вы договорились?
- На восемь вечера.
- Ну так время есть. Поехали к ним. - Я убрал реликвии обратно в сумку. - Я произведу с ними свой расчет.
Директор кисло улыбнулся, понимая, что деваться ему некуда.
- Постарайтесь без криминала, - безнадежно попросил он.
- Это уж как получится, - сказал я. - Поехали.
Черная "Волга", управляемая Жолмагомбетовым, покружила по узким улочкам древней Бухары и остановилась в каком-то трущобном районе, тупичковом аппендиксе более широкой улицы. Тут у директора имелась запасная берлога, в которую можно было поселить различных левых гостей и, при случае, отсидеться самому.
- Вот сюда, - мы прошли по темному коридору, - и сюда.
Дверь оказалась приоткрытой. "Неужели ушли", - разочарованно подумал я и в некотором роде не ошибся. Покупатели, видимо, явились не в условленный час, а когда их не ждали. Валера с Женей помещения не покидали, но для меня сорвались с крючка окончательно. Алмазбек Юсупович вошел первым, я старался держаться за ним, дабы иметь нечто вроде щита, но он, увидев живописную картину и тоненько взвизгнув, выскочил обратно на лестницу, где издал утробный животный звук, почти что "кориандр!", после которого послышался плеск льющейся на пол жидкости. Я же убрал свой ТТ, так как надобности в нем не было. Дебилы лежали на полу в большой луже крови. Поработали над ними на славу. Количество колотых ран я бы подсчитать не взялся, скажу одно: их было много. У каждого была перерезана глотка, животы раснороты, ив них напиханы рубли образца 1961 года - сотни, десятки, трешки. Не иначе как из запасов какого-нибудь бая. Остались невостребованными, а тут нашлось применение. Денег не пожалели, принесли целый мешок, который, опорожненный, теперь валялся в углу. Правда, не совсем порожний - в него сложили внутренности дебилов, очевидно за ненадобностью.
Трупы я обыскивать не стал. Не хотелось пачкаться, да и ясно было, что никакого золота при ниx нет. За побрякушки с ними рассчитались сполна и даже накормили. Есть на Востоке такой обычай - набивать в брюшную полость врага предмет посягательств. Петрович мог теперь спать спокойно: такой гнилой смерти, что приняли эти уроды, я бы не пожелал никому...
Санкт-Петербург встретил меня промозглой сыростью и неизменным моросящим дождем. Задерживаться в Бухаре я не стал. Раскрутив Алмазбека на билет до Москвы (а с испугу он трясся и согласен был платить за все подряд), я убыл на следующий же день роскошным экспрессом, словно наместник великого эмира, расположившись в двухместном спальном купе. Полсотни баксов разошлись очень быстро, и в столице мне уже пришлось наскребать, но я ухитрился купить билет на "Стрелу", и утренний дождь оросил на платформе Московского вокзала мою голову холодной, но такой родной влагой.
С походной сумкой в руках я шагнул навстречу теплому ветру метро, и вскоре подземный поезд унес своих пассажиров.
Ну вот я и дома! Квартира, в которой еще не успел обжиться, была словно чужой, а я будто приехал в гости. Ну да ладно. Привыкший к разъездам, ч я воспринимал дом лишь как временное пристанище, где вскоре возникает пресловутая охота к перемене мест, но куда постоянно стремишься, а без этого, наверное, было бы не выжить.
Первым делом я принял шикарную ванну и провалялся в ней часов пять, засыпая, просыпаясь и добавляя горячей воды. Когда я наконец вылез, пробило полдень и на улице кончился дождь.
Переодевшись во все чистое, я навестил заначку, одну из трех, что устроил у себя в доме, и стал счастливым обладателем пятисот долларов США.
Две сотни я взял на мелкие расходы, сотку сунул под телефон (подальше положишь - поближе возьмешь), а остаток разложил между страницами первого тома Кастанеды. Читайте и удивляйтесь.
Обменник на площади Мужества был открыт.
Там я совершил продажу валюты по неслыханно низкому курсу и был несказанно удивлен, когда у меня потребовали паспорт. Нет уж, дудки! Светить фамилию даже для пустяковой отчетности "Авиабанка" я не желал. Ну их всех, вместе с налоговой полицией. Откуда у простого безработного двести баксов? Поэтому, сославшись на отсутствие документа, удостоверяющего личность, я представился Тырксанбаевым Жолгосбаем Аскербаевичем, что девушка безропотно съела, занеся мои данные в банк памяти компьютера. Я получил свои рубли и отправился тратить их в расположенный за соседней дверью торговый комплекс, именуемый "Пентагон".
Спустя некоторое время, нагруженный сумками с одеждой и едой, я вышел оттуда и через двадцать минут неспешной ходьбы оказался дома, где смог развести огонь в газовом очаге и наконец-то нормально поесть.
Несмотря на свое походное прошлое, а может быть, как раз благодаря ему, я умею и люблю готовить. В принципе, еще древние ассирийцы считали, что настоящим поваром может являться только мужчина, а ассирийцы, судя по рецептам, дошедшим до нас на глиняных табличках, знали толк в еде.
Того же мнения придерживались и греки, и даже римляне. Впрочем, итальянские спагетти никогда не были моим любимым блюдом, хотя и их я могу приготовить пятнадцатью различными способами. Но сегодня объектом приложения моего кулинарного искусства должна была стать вполне прозаическая еда древних индейцев кечуа и прочих толтеков - картошка. Для начала я собирался ее поджарить и съесть, сдобрив тройкой-четверкой шведских "хотдоге" , что традиционной едой викингов назвать явно нельзя, ибо они не знали сосисок.
Позавтракав, я убрал новую одежду (пара дежурных джинсов, тройка рубашек и десяток носков), поставил в сервант бутылку мартеля "Медальон" и лег спать. На вечер намечалось еще одно важное мероприятие - я собирался в гости.
Я проспал до семи вечера. К восьми, приодевшись и захватив специально укомплектованный пакет с едой, покинул квартиру, не забыв вытянуть из-под телефона бумажку с изображением Бена Франклина.
Баки я поменял в ларьке. Характерно, что курс там оказался несколько выше, чем в обменнике, и никто паспортных данных из меня не тянул. Оттасовав полмиллиона - десять новеньких пятидесятитысячных бумажек - в отдельную пачку, я убрал ее во внутренний карман пиджака и, довольный, быстрым шагом направился к дому. Своему старому, родному дому...
Я позвонил четыре раза, и дверь быстро открыли, в лучших наших традициях, не спрашивая "кто?". Я шагнул через порог, бросив пакет в угол.
- Здравствуй, мама!
- Здравствуй, сынок. Вернулся.
Мы обнялись и постояли немного молча. Потом мама чуть отошла назад и спросила: - Ну как, нашел что-нибудь?
- Нашел, конечно, - улыбнулся я, - и, похоже, достиг своего акмэ.
- "Акмэ" древние греки называли наивысшую точку достижения в жизни мужчины, а как же твоя Троя?
- Спасибо, мама, - рассмеялся я, - значит, акмэ у меня еще впереди. Ну а сейчас, считай, как в "Джентльменах удачи". В далеких песках Узбекистана, где растут колючки, аксакалы и саксаулы и где до сих пор бродят верблюды, моя экспедиция производила исследовательские работы...
И я достал сверток с кинжалом и браслетом Хасана аль-Сабаха.
Утро я встретил в своей комнате среди знакомых с детства вещей и книг. На улице капал дождик, и так приятно было осознавать, что ты никому ничем не обязан, ничего не должен, и не надо вставать и куда-то идти, словно заведенный механизм, и не надо делать ничего против своей воли, короче, не надо ни на кого работать. В этом все плюсы профессии свободного раскопщика.
Я повалялся в теплой постели, слушая, как тикают часы на книжной полке. Было тихо, вокруг все знакомо, а наволочка на подушке не сырая и не накрахмаленно-жесткая. И от этого стало тепло. Я был дома! Потом я подумал, что купил квартиру, дабы чувствовать себя свободным и не так расстраивать внезапными отъездами маму. Затем мысли переключились на кинжал ас-Сабаха, я вспомнил степь, мертвого Петровича, Валеру с Женей, и настроение испортилось окончательно.
Моя беда в том, что я много думаю. На это часто намекала бывшая жена Марина, все друзья и даже Петрович. А Слава-афганец напрямую говорил, что слишком умный и слишком глупый - братья, добавляя, что свои мозга перед армией он оставил дома. Я ему охотно верил, так как забрать обратно их он явно забыл. Мы скентовались в зоне, Слава тянул восемь лет за убийство, впрочем, он и сейчас сидит. Дурная голова ногам покоя не дает.
Тут я опять вспомнил зону, и в душе возникла тоска, сопоставимая разве что с унылым постукиванием капель по жести наружного подоконника. Я не люблю дождь, как не люблю снег и зиму, холодный ветер и сырой воздух города на Неве, хотя и мог бы привыкнуть - все-таки вырос в нем. Но мне, очевидно, надо было родиться средь солнечных италийских холмов в эпоху правления Октавиана Августа, воспитываться в знатной семье и быть квестором. "Ubi bene, ibi patria"[ Где хорошо, там и родина (лат.).]. Поздновато же я появился на свет. Я усмехнулся. В детстве моей любимой игрой была "Эпоха Древнего Рима", где я обязательно назначал себя на должность квестора при консуле императора, начиная с Помпея и заканчивая Константином. Историю я знал хорошо. И когда мне удавалось сподвигауть дворовых ребят на игру по моему замыслу с обязательными войнами (а куда же без них!) или, как вариант, с подавлением восстания илотов, я назначал императора, мы выбирали полководцев, кто-то шел в оппозицию, а сам я становился доверенным лицом, передавая приказы. И хотя без меня как главного консультанта игра теряла всяческий смысл, роль второго номера была изначально заложена в моем жизненном сценарии, следовать которому я буду до конца своих дней. Я не лидер, это приходится признать. И в этом, наверное, есть свое счастье: не надо быть все время жестким, не надо думать, как подчинить ту или иную свободную личность, не надо бояться, что отнимут власть, вытеснят, перехватят, не надо самоутверждаться за чужой счет... И это хорошо. Авторитарные личности мало живут и гибнут от болезней сердца, кровеносных сосудов и мозга. Хотя лично Я (я опять усмехнулся) ревматизм уже заработал.
А вот браслет и кинжал ас-Сабаха надо еще продать. И дело это опасное и тягомотное.
Я лениво потянулся и сладко, во весь рот, зевнул.
Все-таки независимость - это прекрасно. Не буду я сегодня думать о браслетах, буду расслабляться.
Спокойно, в одиночку, без баб. Интеллектуальный отдых интеллигентного человека. Я люблю посидеть за книгами, а теперь мне, похоже, было что почитать.
Я вернулся на новую квартиру во второй половине дня. За маму я был спокоен: небольшая прибавка к пенсии в размере полумиллиона ей не повредит, и месяц-другой она проживет в достатке. А там уж... Что будет там, я пока не знал, но был уверен в благополучном исходе южной кампании.
После обеда я сел изучать рукописные материалы, привезенные из экспедиции. Полевой дневник и тетрадь Афанасьева, в которой он, как я и предполагал, начинал новую монографию о саманидах, послужили объектом моего пристального внимания на протяжении пары часов. Я без труда читал мелкий, но разборчивый почерк Афанасьева и почерпнул немало для себя интересного. Монографию он составлял на основе результатов последних раскопов, частенько сверяясь с полевым дневником.
Любопытно, что в записях он упоминал меня весьма корректно, без имени, как ассистента или, попросту, "А". Интересный человек был Петрович. Что сообщить его жене, я пока не знал. Но говорить все же что-то придется. Обеспокоенная чрезмерно затянувшимся отсутствием мужа, она начнет звонить мне и рано или поздно дозвонится. Что я могу ей сказать? Что Афанасьев Василий Петрович погиб от рук психопатов в пустыне чуркистана, а его могилу вряд ли отыщу даже я сам, хотя собственноручно ее закапывал? Возникнет неизбежный вопрос: а почему закапывал именно я и откуда у меня так много денег, когда бедная вдова не имеет ничего? Дурацкая история, но и глупо констатировать этот факт, нарываясь на разборки (а в том, что у вдовы Афанасьева остались хорошие связи, сомнений не было). Что бы такое изобразить?
Размышляя над этим, я стал перелистывать дневник и на последней записи наткнулся на серию зарисовок, изображавших наши находки, и длинный поясняющий текст. И когда он все это успел? Петрович великолепно рисовал, иллюстрации к своим книгам он делал сам, и у меня на секунду сжалось сердце при мысли, какой человек умер из-за какихто, пусть даже золотых, побрякушек. Все-таки надо в ближайшие дни навестить Марию Анатольевну и рассказать, как все было. Возможно, она поспособствует реализации, познакомит с нужными людьми.
Развязка, при которой и волки будут сыты, и овцы целы и даже накормлены, меня несколько взбодрила. Я начал вчитываться в дневник, чувствуя, как волосы на голове встают дыбом.
"В шкатулке обнаружены следующие предметы: перстень золотой с гравировкой на внутренней стороне "шейх аль-джебель", с изумрудом в оправе, весом приблизительно 8 карат; браслет наручный золотой с гравировкой "шейх аль-джебель", имеющий в оправе 13 красных камней, возможно, рубинов весом приблизительно 1 - 1,5 карата каждый; кинжал с серебряной рукоятью, инкрустированной золотой нитью, в серебряных ножнах с орнаментом, отн. предо, к XI в. Лезвие кинжала выполнено из булатной стали, имеет гравировку "джихад", выявленную при кратковременном осмотре. Перстень, браслет и кинжал испускают, по-видимому, некое негативное излучение, воздействие которого существенно усиливается при извлечении кинжала из ножен, чем и объясняется непродолжительность его осмотра. Полагаю, что серебряные ножны служат защитным экраном для активной части кинжала, а шкатулка является аналогичным приспособлением для всех предметов в целом. На основе текста гравировки могу предположить, что предметы действительно являлись личными вещами Хасана ас-Сабаха и были захоронены противниками секты исмаилитов для предотвращения усиления влияния секты в случае появления нового лидера, если он окажется обладателем символов власти.
ПРИМЕЧАНИЕ: отрицательное воздействие излучения, исходящего от обнаженного клинка кинжала, отмечено ассистентом, у которого в тот момент существенно увеличился диаметр зрачка, а на лице выступили крупные капли пота".
Это была последняя запись Афанасьева. Видимо, он прервался и занялся чисткой нагрудника, потом пришел Валера, а потом Петровича убили. И все же он основательно зацепил меня. Тут уж речь шла о профессиональном самолюбии, и я готов был бороться за достоверность своей гипотезы. Я полагал, что вещи были спасены из рук недругов одним из уцелевших членов секты, причем не мелким федаи, а кем-то покрупнее, кому на склоне лет не удалось найти верных сторонников, могущих стать хранителями исмаилистских реликвий. И ему ничего не оставалось, как завещать похоронить предметы вместе с собой, чтобы они не попали к противникам секты и не были уничтожены. Но Петрович считал по-другому, и возможности поспорить с ним у меня уже не было. Он даже доказательств своей теории не привел. Просто сказал - и все. А ты сиди читай и утирайся. Афанасьев - он же звезда, авторитет, широко известный в узких кругах, а ты просто выпускник истфака, кладоискатель и по сравнению с Петровичем профан. Что вообще можно доказать в стране, где степень компетентности определяется количеством публикаций!
Тут я одернул себя. Что толку распускаться, пользы от этого никакой, только нервы истреплешь.
Петровичу ничего не докажешь, да и нужно ли? Я отложил дневник и достал из серванта коньячный бокал. Глупости это и дурацкие предрассудки, что нельзя пить одному. Регулярно - да, но регулярно хлестать вообще не рекомендуется. А так вот, раз в три месяца распить бутылочку хорошего коньяка, дабы расслабиться и предаться философским размышлениям, - почему бы и нет? А один я или в компании, это совсем не важно. С моей тягой к спиртному спиться мне не грозит.
Я откупорил бутылку и налил себе на два пальца светлой янтарной жидкости. Затем согрел бокал в ладони и стал обонять. Аромат был достоин коньяка класса V. S. О. Р. Я еще немного подождал и попробовал. Превосходный напиток. Я люблю французские коньяки за их свойство стимулировать мыслительный процесс. Водка отупляет голову и делает агрессивным, а коньяк, наоборот, настраивает на философский лад, что мне от него, по большому счету, и надо.
Я выпил один бокал, налил другой и прошелся по комнате, любовно обозревая стеллажи с книгами.
Это моя вторая библиотека. Рафинированная, академическая, строгая. Жюль Берн и Луи Буссенар стали неинтересны. Когда какой-то автор становится неинтересен - это признак взросления. Скажи мне, что ты читаешь, и я скажу, кто ты. Ну, в данном случае все ясно: коммерческий археолог, разведен, детей нет. На стеллажах еще оставалось много пустых полок. Я улыбнулся и нежно провел пальцами по корешкам. Борхардт, Дэвис, Струве, Морган, Матье. Золотой саркофаг Тутанхамона. Я люблю тебя, жизнь, какая бы ты ни была! Впрочем, жаловаться, по большому счету, не на что. Я нашел свое место, цель избрал еще в раннем детстве, теперь только идти да идти. И я иду. Трою, конечно, не откопаю, но...
На библиотеку Ивана Грозного и без меня охотников хватает, также как и на янтарную комнату, тут все поделено на сферы влияния - Москва, Прибалтика и человеку со стороны делать нечего. Создано даже акционерное общество "Золотой галеон", специально предназначенное для поиска затонувших судов. Так что рыться мне и рыться в безвестных могильниках, ведь нарыл же я сокровища ас-Сабаха.
Кабы только не на свою голову. Эх, Петрович! Другого такого партнера мне не найти. Специалист экстра-класса, таких профессионалов единицы. А какое чутье! Всего-то раз и поработали вместе, а результат я уже записал как свое акмэ.
Марию Анатольевну забывать, конечно, нельзя.
Мне бы ее связи! Но светить раритеты перед незнакомыми людьми я, пожалуй, не буду. А вот перед знакомыми вполне можно. Заодно имидж удачливого кладоискателя укреплю, А Афанасьевой подкину тысяч десять зеленых, это все ж лучше, чем делить выручку пополам в случае нашего сотрудничества.
Связи связями, но, когда речь идет о сотнях тысяч долларов (в иных цифрах я свою находку уже не оценивал), потенциальными связями можно и пренебречь.
Я наполнил опустевший бокал и набрал номер старого приятеля одноклассника Гоши Маркова.
В школе мы как-то не очень дружили, но потом, когда я вплотную занялся коммерческими раскопками, - сошлись. Гоша был хорошим реализатором, его отец имел много знакомых в среде коллекционеров, а страсть к антиквариату у них фамильная.
Я добывал, Гоша перепродавал, так мы и жили.
Кое-что он иногда брал для себя, как правило, монеты, но в основном грелся на посредничестве. И грелся, по всей видимости, неплохо.
Гоша взял трубку сам: - У телефона.
- Привет паразиту общества от деклассированного элемента.
- А, это ты, - Гоша узнал и обрадовался. Он всегда радовался, когда я звонил. - Как съездил?
- Не без результата. Это и хотелось бы обсудить.
- Ты зайдешь или мне подъехать?
- Лучше подъехать, - сказал я, давая понять, что хочу поразвлечь его не мелким хабаром. - Кстати, у меня едва початая бутылка мартеля "Медальон"...
- Ты в своих стилях.
- ...Так что по дороге шоколадку купи.
- О'кей, еду.
Гоша появился через двадцать минут. Как всегда, в новом, с иголочки, костюме. И был бы он похож на салонного француза, если б не характерная, по типу самурайской, прическа в виде закрученного пучка волос на затылке. В свое время папа Марков отдал сына в престижную по застойным годам и еще не подпольную секцию каратэ, где Гоша проявил талант в гибкости и быстроте движений, а попутно получил прозвище Самурай.
- Привет.
- Ну, привет, привет. - Я закрыл за ним дверь. - Тапочки надевай. Проходи.
- Видел мою новую птичку?
- Которую, белую "девять"? - Машины были У Гоши второй страстью после антиквариата.
- У тебя под окном стоит, взгляни.
Я посмотрел в окно. Внизу, точно под ним, был припаркован новенький коричневый, похожий на машину из будущего, "понтиак-трансспорт".
- Ого, да ты крутеешь!
- Не без того, растем-с, - самодовольно промурлыкал Гоша.
- Смотри, в нашей стране выделяться нельзя - отстреляют.
- Ничего, мне можно. - Апломба ему было не занимать.
Я достал из серванта второй бокал и налил мартеля. Марков с трудом разломал на дольки "Марабу". Хороший горький шоколад, отлично идет под коньяк, хотя и очень твердый - с непривычки неудобен для употребления. Мы посидели, болтая на отвлеченные темы. Гоша вспомнил, кого встречал из наших общих знакомых, я рассказал пару приколов из поездки по Средней Азии и, как логическое продолжение, извлек браслет и кинжал.
Гоша загорелся. Он долго крутил браслет, изучая со всех сторон, потом поинтересовался, что означает надпись.
- Шейх аль-джебель - старец гор, - авторитетно произнес я. - Есть мнение из компетентного источника, что эта штуковина принадлежала Хасану ас-Сабаху, так что она имеет еще и историческую ценность. Слыхал о таком?
- Кое-что доводилось, - задумчиво произнес Гоша. - Я слышал, что все это нашли, но там должен быть еще и перстень.
У меня приоткрылся рот. В узком кругу коллекционеров слухи расходятся быстро, но не настолько же. Я сам только что приехал. "И слава мчалась впереди него".
- С перстнем неувязочка получилась, - неопределенно пояснил я, - но это оригиналы. Вот, гравировочку "джихад" на лезвии можешь посмотреть.
Гоша отложил браслет и вытащил лезвие. У меня по спине ощутимо пробежал холодок. Маркова, видимо, тоже что-то смутило, он убрал кинжал в ножны. Как там у Петровича? "Существенно увеличивается диаметр зрачка, и на лице выступают крупные капли пота"? Любопытно, но все коньячное умиротворение как ветром сдуло. Я снова был трезв и даже напряжен. Чтобы расслабиться, я поспешил снова наполнить бокалы.