Гаврюченков Юрий
Пожиратели гашиша
Юрий Гаврюченков
Пожиратели гашиша
В руки "черного археолога" Ильи Потехина после нелегальных раскопок попадают древние магические "Предметы Влияния" - кинжал, перстень и браслет, некогда принадлежавшие исмаилитскому вождю Хасану ас-Сабаху, основателю секты убийц-хашишидов ("пожирателей гашиша"). Заполучить реликвии стремятся не только современные хашишиды, но и потомки немецких и испанских крестоносцев, старающиеся не допустить усиления исламского фундаментализма.
Раритеты оказывают странное и необъяснимое влияние на личность их владельца-герой романа все сильнее ощущает их влияние на себе...
СОДЕРЖАНИЕ
Книга первая. АРХЕОЛОГ
Часть I. НАХОДКА
Часть II. ЛЮБИМЦЫ ФОРТУНЫ
Часть III. СМЕРТНИКИ ГОРНОГО СТАРЦА
Книга вторая. ОТРЯД ХЛАДНОКРОВНЫХ
Часть I
НАХОДКА
- Навалились, навалились, мужики.
- Э-ах...
- Пошла-пошла!
- Давай!
Мужики навалились, и плита, подпираемая ломами, медленно сдвинулась в сторону. Я наблюдал за работой, устроившись на брезентовом раскладном стуле, одновременно так регулируя направление фонаря, чтобы свет падал непосредственно на раскоп.
Мужики копошились в яме, отбрасывая длинные двойные тени. У края площадки на корточках сидел охранник Женя, устанавливая фонарь в направлении раздвигаемой щели, второй охранник - Валера прогуливался неподалеку, держа наготове автомат. Бичи, которых мы набрали по дороге сюда, потрудились, в общем-то, неплохо, подгоняемые зуботычинами Жени и Валеры. Их осталось семеро, хотя еще вчера было восемь. Мужики работали за страх, довольствуясь трехразовой похлебкой и чаем, без которого на этой жаре все давно бы отбросили копыта. Мы проводили самостоятельные археологические исследования в районе Газли, и оставалось поражаться тонкому интуитивному нюху Петровича, безошибочно выбравшего в пустыне именно эту точку.
С Петровичем, вернее, с Афанасьевым Василием Петровичем, я познакомился на зоне Форносово.
"Надругательство над могилой" - больше ничего мне пришить не смогли, несмотря на то что Ласточкин - мой следак - перерыл сексотских отчетов больше, чем я за свою жизнь могильников.
Да и эту статью подняли только из-за моего подельника Леши Есикова, который раскололся до самой задницы, воспользовавшись шансом накропать явку с повинной. В результате мне, так и не признавшему свою вину, закатали на всю катушку - больше трех лет по 299-й статье не дают, - а подельничек отделался годом условно. Впрочем, не будь на свете обэхаэсэсника Ласточкина и дурака, с которым я пытался работать, мне вряд ли бы встретился Афанасьев, а если б и встретился на воле, то вероятность стать его компаньоном свелась бы практически к нулю. Статья у меня была достаточно экзотическая, и Петрович быстренько это дело просек. Ведь не будет же, в самом деле, человек с высшим образованием гадить на чьи-то могилы, если только он не фашист, забредший на еврейское кладбище, или какой-нибудь придурок.
Но на фашиста я похож не был, а придурок отпал по причине наличия диплома выпускника исторического факультета Ленинградского государственного университета имени Жданова. Мы быстро нашли общий язык. Петровича, как и меня, запер ОБХСС, подведя под 88-ю статью о нарушении правил валютных операций. Мы были в одном отряде и быстро скентовались. Он тянул пятерик с 1989 года, так что освобождаться нам было примерно одинаково, с разницей в пару месяцев.
Петрович был профи. Кладоискательство - это ведь тоже профессия. Как и я, он был из Питера и точно так же окончил истфак. Кладоискательство - это, наверное, болезнь, такая же, как коллекционирование или золотодобыча. Или, скорее, страстное увлечение, перерастающее в образ жизни. Лазить по пыльным чердакам старых домов - это одно, это легкая разминка, культурный отдых в пределах родного города и недалеко от дома, где можно обсохнуть, поспать и попить горячего чаю. Совсем другое - кидать лопатой кубометры глинозема под проливным дождем в чаще новгородского леса, игнорируя палатку по той причине, что сейчас вот-вот откроется твердый пласт - то ли крыша могильника, то ли напольный настил древнего жилья. Это и увлечение, и болезнь, и работа. Это призвание.
А Петрович был искатель от Бога.
С ним у меня дело пошло на лад. Помимо опыта, эрудиции и тонкого археологического чутья у Афанасьева был еще и организаторский талант. Когда я освободился и, как было уговорено, отзвонился по домашнему телефону его жене, Петрович уже съездил в древний город Москву и, не поладив с местными следопытами, готовился к длительной поездке в Узбекистан. Я только и успел купить себе квартиру (благо деньги водились - уж что-что, а спрятать заначку кладоискатель всегда сумеет) да обставить ее, как рог призывно протрубил. Пора в путь-дорогу. Петрович изыскал двух громил - Женю и . Валеру, - с которыми познакомился, надо полагать, еще в "Крестах", и мы двинулись в солнечные края. В Бухаре набрали работников - бичей на вокзале водилось море, и все хотели кушать.
Мы сколотили бригаду из десяти человек на постройку дома "ба-альшому начальнику, почти баю" и покатили по такыру, наняв КамАЗ и закупив на всю братию продуктов. Доллары даже в самых отдаленных уголках света способны творить чудеса.
За полтинник нам кинули отвод от линии электропередач, червонец стал ежедневной таксой водителю, привозившему нам воду в бидонах, а три сотни успокоили председателя местного совхоза (самого натурального бая со своим феодальным хозяйством). Мы разбили палатки и приступили к раскопкам в точке, указанной безошибочной рукой Петровича.
Когда-то всеми этими краями владели не красные, а вполне нормальные баи с неизвращенной логикой исторического самосознания, хотя и вынужденные подстраиваться под того или иного правителя. Нас интересовала эпоха саманидов, заправлявших с 875-го по 999 год. Афанасьев сумел добыть сведения о нескольких захоронениях людей достаточно знатных, чтобы не только окупить затраты на экспедицию, хотя могилы могли разграбить и до нас.
Работали мы по ночам, когда температура воздуха и песка опускалась до более-менее терпимой. Один из бичей не выдержал трудностей и подох, а двоих Валера застрелил при попытке к бегству. Никто из наших дебилов-охранников мне не импонировал, даже Петрович начинал их побаиваться. Впрочем, свои обязанности дебилы исполняли без нареканий: стерегли рабочую силу в буквальном смысле, не смыкая глаз, отдыхая по очереди. Однако почему-то возникали сомнения, будут ли они столь же добросовестны, когда увидят золото? Этот вопрос мы с Афанасьевым негласно старались не обсуждать, но на всякий случай держали при себе оружие - "Тульский Токарева" у меня и "Астра" - у Василия Петровича.
- И еще раз!..
- Навались.
- Осторожно. - Я встал и спрыгнул на дно ямы. Плита уже отползла на достаточное расстояние, чтобы в щель мог пролезть человек. - Женя, фонарь.
Внутри был серый прах, в котором что-то поблескивало. Да, черт возьми, я знал, что там поблескивало! Я не мог не угадать - запах золота в крови каждого кладоискателя; мы с Петровичем чуяли его до того, как на месте захоронения была разрыта траншея, а Петрович, наверное, еще когда чертил карту.
- Так, Женя, плиту сдвинуть полностью, в могильник ни ногой! Пусть проветрится, я сейчас приду.- Отдав распоряжения, я быстро зашагал к палатке.
Золото было там, я его чувствовал, но я также не мог не беспокоиться за его сохранность. Мудрый человек Афанасьев сумел запугать наших дебилов рассказами о следопытах, составивших компанию покойникам, которых они хотели потревожить. И дело тут вовсе не в мистике, а, скорее, в химии.
При разложении мяса образуются трупные яды путресцин и кадаверин, которые могут сохраняться столетиями, поэтому в непроветренный склеп соваться достаточно неразумно. Не знаю, успели ли разложиться токсины саманидов, но участь лорда Карнарвона, потревожившего прах Тутанхамона в непроветренной гробнице, как-то не давала забыть о мерах предосторожности.
Я откинул полог палатки, где жили мы с Петровичем. Афанасьев сидел за походным столиком и строчил что-то в толстой тетради. Вероятно, писал очередную монографию. У него уже было несколько книг, посвященных первому крестовому походу и правлению Садах ад-Дина, последняя даже хранилась у меня дома. Теперь создавалась еще одна.
- Закончили, - выдохнул я, дрожа от нетерпения. - Петрович, похоже, там что-то есть...
Афанасьев обратил ко мне лицо, изрезанное глубокими морщинами на выдубленной непогодой коже, красной от постоянного пребывания на открытом воздухе. С таким лицом да грубыми мозолистыми руками он нисколько не походил на кабинетного червя, коим мог представляться по своим книгам да и должен был быть после окончания аспирантуры.
Месяц назад ему исполнилось сорок шесть, но волосы совсем побелели - то ли от солнца, то ли...
- Отлично. - Он встал и положил в карман пистолет. - Пошли посмотрим. Перчатки возьми.
Я схватил пакет с химзащитой, и мы пошагали к раскопу. Бичи уже убрали плиту и теперь сидели на дне ямы, покуривая и обмениваясь короткими репликами. Валера с Женей, осветив фонариками дно склепа, рассматривали его содержимое.
- Отлично, - повторил Петрович, спустившись к краю могильника. Он посмотрел на часы. - Пять сорок две. До восьми у нас есть время.
За два с половиной часа, пока солнце не раскалит песок до уровня приличной сауны, мы могли нормально работать. Надев респираторы, длинные резиновые перчатки и противорадиационные чулки, мы спустились в раскоп и принялись просеивать прах, выбирая из него твердые частицы, почти всегда оказывающиеся золотом. Кольцо, бляшки, нагрудная пластина, поясные накладки, серебряная рукоять плети и две уздечные пронизки - все как полагается знатному воину. В изголовье Афанасьев нашел ларец.
- В мешок, - скомандовал он. - Потом разберемся.
Я буквально кожей чувствовал, как нас пожирают взглядом охранники, но потом увлекся, и во всем мире для меня остался только раскоп. Мы работали до половины восьмого. Уже рассвело, и фонари были потушены. Наконец Петрович оглядел периметр внимательно-отрешенным взглядом и вздохнул:
- Все, возвращаемся.
Мы содрали химзащиту и разложили на столе наши сокровища. Охранники загнали бичей в их палатку и стали готовить завтрак.
- Итак, - трепетно сказал Афанасьев, очистив от пыли массивный ларец.
Он поднял крышку. В ларце лежали золотой перстень, наручный браслет, также из золота, с мелкими рубинами и кинжал в серебряных ножнах, с серебряной рукоятью, инкрустированной золотой нитью. Перстень был с большим чистейшей воды изумрудом. Эти вещи были старше украшений усопшего, которые, кстати, принадлежали явно не саманидам, а датировались, судя по орнаменту, скорее, тринадцатым веком.
- Определенно, - произнес Петрович, внимательно изучая внутреннюю поверхность браслета.
Он взял перстень и впился в него взглядом. - Посмотри.
Я посмотрел. Изнутри браслет покрывала арабская вязь.
- Шейх аль-джебель, - прочел Афанасьев, - старец гор. Ты знаешь, кого так называли?
Я мотнул головой. В истории Средней Азии я не был столь искушен, как Петрович, и не мог знать разных титулов мелких князей.
- "Старцем гор" называли Хасана ас-Сабаха, - с расстановкой выговорил Петрович.
У меня пересохло во рту. Если Петрович прав, то мы стали обладателями бесценных реликвий, за которые многие коллекционеры будут согласны платить... Я затруднялся назвать точную сумму, но она была весьма высока. Помимо того, что это были изделия из золота и драгоценных камней, они еще и принадлежали харизматической личности, деяния которой вряд ли будут забыты. Хасан ас-Сабах, принесший в европейские языки слово "ассасин", что значит "убийца", безжалостно правил с 1090-го по 1124 год на севере Ирана. Он создал свою религию и основал секту безжалостных убийц - "хашишинов" ("пожирателей гашиша"), слепо подчинявшихся своему господину. На их ножах держалось государство исмаилитов, просуществовавшее 166 лет. Используя политику запугивания и террора, "горный старец" подчинил себе обширные райоnii Сирии и Ливана, которые еще долго находились под властью секты после его смерти. Каким-то образом человек, сохранивший личные вещи Хасана ас-Сабаха, перебрался на территорию нынешнего Узбекистана и приказал похоронить вместе с ним столь дорогие его сердцу предметы. Мне они казались не менее дороги, и я был ему искренне признателен.
- Этот кинжал, - благоговейно произнес Петрович, - был священным символом федаи. Он почти никогда не доставался из ножен, потому что на лезвии его выгравировано слово "джихад" - "священная война против неверных", которая могла развязаться, если клинок будет обнажен.
Он бережно взял в руки нож и осторожно обхватил рукоятку.
- Страшно, - как-то по-детски улыбнулся Афанасьев и поглядел на меня. Ты веришь в мистику?
- А кто не верит? - ответил я, имея в виду наших коллег.
Покопавшись как следует в могилах, начинаешь понимать, что в народе легенды о призраках не на пустом месте слагались. Несомненно, потусторонний мир очень тесно связан с миром реальным. Впрочем, я полагал, что все федаи "жертвующие во имя веры" - уже несколько столетий покоятся на территории Ирана и прилегающих земель, так что опасаться нам нечего. Разве кусок стали пробудит их к жизни? Для подобных историй существует мультфильм "Конан искатель приключений". Своим мнением я поделился с Петровичем.
- Может быть, ты и прав, - резюмировал он и вытянул кинжал из ножен.
За девятьсот лет лезвие почти не окислилось. Это говорило о высоком качестве стали и мастерстве кузнеца, ее выковавшего. Впрочем, стоит ведь железная колонна в центре Дели.
- Джихад, - прочел Афанасьев, демонстрируя надпись, идущую по клинку справа налево. Меня начал бить озноб. Не знаю почему, может быть, перенервничал сегодня, но мне очень захотелось, чтобы лезвие исчезло. У Петровича тоже затряслись руки, он быстро вложил кинжал в ножны и опустил обратно в ларец.
- Налил бы ты, что ли, чаю, - сказал он.
Я взял чайник и вышел из палатки. Наша с Петровичем кухня - ящики с консервами и примус под натянутым тентом - помещалась слева от входа.
Я остановился, закрыв глаза и обратив лицо к солнцу. Примерно через пару минут меня отпустило, и я почувствовал, как спину припекает. Тогда я забрался в тень и разжег огонь.
Занимаясь кладоискательством, невольно мечтаешь о сокровищах древних царей или просто личных предметах, принадлежавших великим людям. Все мы в меру честолюбивы и хотим увековечить свое имя на экспозиции хотя бы областного краеведческого музея, что иногда и делают, отдавая в дар не представляющую интереса мелочевку. Но тайной и несбыточной мечтой остается найти нечто ценное. В детстве моим кумиром был Генрих Шлиман, откопавший Трою, да и, что там говорить, остался им по сей день. Но теперь все изменилось. Я держал в руках вещи, принадлежавшие реальному человеку, вписавшему в анналы Мировой Истории свои достаточно выразительные строки; мало того, и право нашедшего, по сути, принадлежит тоже мне...
От удовольствия я даже зажмурился. Сейчас я готов выставить содержимое ларца на стенде любого крупного музея археологии только за право опубликовать статью в "Нэшнл Джиогрэфик" за своей подписью. Шипение закипающего чайника вернуло с небес на землю. Я открыл глаза и понял, что нахожусь в узбекской степи и являюсь "черным археологом", а "моя" находка и не моя, по большому счету, а афанасьевская, и уйдет она в руки безымянного покупателя через длинную цепь поcредников, правда, за очень крупные деньги. Так что о славе не приходилось даже и мечтать.
Я снял чайник с огня, выбрался из-под тента и увидел идущего к палатке Валеру. Он был без автомата, но от него исходила какая-то неприятная аура, заставляющая чувствовать опасность. Заметив меня, Валера изменил курс.
- Василий Петрович не спит? - поинтересовaлся он, подходя поближе. Солнце отражалось на выпуклой поверхности его фотохромных очков.
- Нет, - как можно строже ответил я, - а у тебя что за интерес?
- Побазарить.
Я отодвинул входной клапан, и мы вошли. Афанасьев сидел у стола и чистил от праха нагрудную пластину. Я молча достал пиалы и разлил кипяток.
- Василь Петрович... - Валера замялся, - мы с корешом хотим узнать, чего нашли, чтоб ... без балды всякой, там, было. Ну, вы понимаете, в общем.
Испытующий взгляд Афанасьева стал жестким.
Валера молчал, ожидая ответа. Несмотря на тюремное знакомство, Петрович приучил дебилов обращаться к нему на "вы", понимая, что в полевых условиях лучше не давать спуску. Ну и правильно.
"Oderint, dum metuant"[ Пусть ненавидят, лишь бы боялись (лат.). ], как говорили в Древнем Риме. Удивляясь про себя борзости охраны, я налил чай и, убирая кружку с заваркой, незаметно поправил под одеждой ТТ.
- Не стремайся[ Стрематься (жарг.) - пугаться (прим. автора). ], никто тебя не разведет, - неожиданно резко произнес Петрович.
Я обернулся, взяв свою пиалу, и увидел на лице Валеры какое-то странное выражение зачарованной алчности, с которым он взирал на золото, разложенное нд столе. На секунду мне показалось, что его взгляд прикован к кинжалу Хасана ас-Сабаха, но потом он моргнул и отвел глаза.
- Рабочих покормили? - спросил Афанасьев.
- Сейчас накормим. - Валера снова стал прежним исполнительным охранником.
- Тогда можешь идти, - сухо сказал Петрович и вернулся к прежнему занятию.
Валера напоследок осмотрел стол, зыркнул на меня, надел очки и покинул палатку.
Петрович молча продолжал чистить пластину.
- Не нравится мне это, - сказал я.
Петрович помахивал кисточкой: ших-ших-шихших. Нагрудник был уже чистый. Наконец он сдул на стол пыль, отложил кисть и соизволил повернуться ко мне.
- Распустились, - выразил он свое мнение. - Надо держать с ними ухо востро. Дай-ка чашку.
Я протянул пиалу. Петрович отхлебнул чай. Было видно, что он озадачен и, по-моему, даже слегка испуган.
- Пушка при себе? - спросил он.
Я кивнул.
- Приглядывай за ними. Особенно за этим. - Петрович указал на вход. Странный он какой-то сегодня. Мне очень не нравится.
Он отвернул край салфетки, прикрывавшей, как я думал, поднос со шпателями. Под салфеткой лежал пистолет. Петрович поставил его на предохранитель, встал и засунул под рубашку.
- Пойду пробздюсь, - пояснил он, - а ты побудь тут.
Я согласно кивнул. Золото могло стать слишком сильным искушением, особенно для дебилов, никогда настоящего богатства не видевших. "Не искушай ближнего своего", как сказано в одной очень умной книге.
У входа Василий Петрович обернулся.
- И еще, - сказал он. - По-настоящему ценными здесь являются только эти предметы...
- Вещи ас-Сабаха, я понял.
- Если что, - Афанасьев махнул рукой, - спасай их в первую очередь.
- Я понял, - повторил я.
Петрович вышел. Далеко он, конечно, не уйдет - слишком жарко. Так что я вполне мог на него рассчитывать в случае чего.
А в случае чего? Разве что Валера с ножом в зубах влезет через разрезанный брезент палатки?
Ерунда. Но что-то в его поведении меня насторожило. Был он какой-то странный, как одурманенный.
"Шмали" обкурился, что ли, или вид золота так подействовал? Хотя наши охранники потому и звались дебилами, что действительно были дебилы. Валера всегда импонировал мне меньше Жени, который, впрочем, тоже не подарок. Шизоидный пацан этот Валера: три судимости, и все три за грабеж.
Я хотя и не антрополог и вряд ли бы согласился с теорией Ломброзо, но в чем-то итальянец Чезаре был прав, утверждая, что тяжелый подбородок, скошенный лоб и вывернутые уши свидетельствуют о наличии у человека склонности к насилию. Я бы также затруднился определить национальную принадлежность Валеры по внешним признакам. В нем явно смешалась кровь не одного народа: по большей части, видимо, славяне, но присутствовали и татарские черты, и семитские, что-то было от германцев, да и от среднеазиатских народностей было немало.
Получился такой вот гибрид...
Подозрительный щелчок нарушил знойную тишину, вмиг заставив меня встрепенуться. Неоткуда было взяться этому звуку со стороны, а потому был он знаком беды - видимо, неотвратимой.
Первая сигнальная система - великая штука.
Сколько раз выручала она меня в детстве, при раскопках, на зоне. "Слушай сердце", - учил иногда Петрович, а кент Слава-афганец говорил: "Выключай мозги, включай соображение". Что я и сделал, упав на пол, и, помня наказ Петровича, по пути лапнул со стола кинжал с ножнами и ручной браслет. Внутри вдруг стало пусто, тягостно и тоскливо.
Стенки палатки колыхнулись и замерли, засияв пулевыми пробоинами. Где-то приглушенно прозвучал треск. Стреляли вроде бы справа. Снова ударил АКМ. Пять выстрелов. Снова. Лупили, не жалея патронов, но уже не по мне. В палатке восемь дырок и оставалось, по четыре в каждой стене.
Сухо хлопнул пистолетный выстрел. Кто, Афанасьев?
Две длинные очереди. Так стреляют только "бакланы", никогда не имевшие дела с оружием. Пистолет больше не шмалял. Лежать и ждать, пока тебя изрешетят, для верности добив остатки магазина сквозь тонкий брезент, было слишком мучительно.
Поэтому, вытащив ТТ, я осторожно выглянул в щель клапана палатки. Вполне естественно, что я никого не увидел. Степь как степь, только вдалеке поднималась пыль, словно столб дыма.
"Лучший способ защиты - нападение". Я выскочил, согнувшись, ожидая увидеть дебилов, направивших на меня автоматы, но их не было. Я обошел тент, под которым стояли ящик с едой и примус. Отсюда открывался обзор на палатки охраны и рабочих. Бичи драпали. Я почувствовал растерянность и, вместо того чтобы воспринимать окружающее подсознательно, когда я спиной чувствовал опасность, начал размышлять.
Как минимум двадцать-двадцать пять выстрелов из "Калашникова": Валера? У Жени карабин. Они .
Действовали вместе, или этот гибрид по собственной инициативе занялся индивидуальной трудовой деятельностью? И где Петрович?!
Это перевело мои размышления в качественно иное русло. Я вновь согнулся, словно опомнившись, и побежал к пригорку, куда дувший в последние два дня ветер нанес кучу песка, превратив его в самый настоящий бархан. Там я и спрятался, упав на живот и тяжело дыша. Только сейчас я обнаружил, что в левой руке у меня зажат кинжал и браслет шейх аль-джебеля - старца гор.
Все-таки Советский Союз был страной поистине необъятной. Сколько разных городов! Выросший в Северной Пальмире, я с некоторым трудом воспринимал диковинный южный город Бухару. Обилие "зверей", болтавших на своем тарабарском языке, еще как-то скрадывалось в микрорайонах новой застройки, но в старом городе я чувствовал себя совсем неприспособленным к жизни. Однако то, что мне было нужно, находилось здесь - ювелирная лавочка одного из приятелей Афанасьева, к которому мы пару раз заходили. Достопочтенный Алмазбек Юсупович Жолмагомбетов не был равнодушен к наследию предков. К сему почтенному негоцианту я и устремился, едва мои ноги коснулись границы благородной Бухары.
Как я выбрался из пустыни, лучше было не вспоминать. То, что южная экспедиция закончилась, я понял, когда пули прошили палатку, но я не думал, что закончилась она столь печально.
Охранники-дебилы, видимо, решили не терять времени зря, а взять все разом, справедливо посчитав, что при дележе добычи половина всегда больше четверти. Удовлетворившись одной очередью по палатке, они вплотную занялись Афанасьевым, который старался подороже продать свою жизнь и водил их между барханами чуть ли не километр, а затем...
"Быки" спешили побыстрее покончить с самым опасным, как они считали, противником, и это дало мне возможность уйти. Дебилы свалили на машине, перед этим как следует пошмонав в палатке. Хотя что там шмонать - все и так лежало на столе.
Однако зря они думали, что их никто не будет искать. Конечно, ясно, что у Петровича на это шансов было бы больше, но, зная, что в Бухаре они, как и я, впервые, логичнее было предположить, что они обратятся к общим знакомым. А такой знакомый был здесь один.
Ювелирный магазин "Алмаз" приютился на первом этаже двухэтажного дома. В самом деле, думал я, имея на руках золотые цацки и зная (пусть только в лицо) ювелира, уже не пойдешь на базар, а постараешься сорвать куш побольше. Не менять же их за бесценок (ведь ясно, что краденые) на "шмаль" и водку, стоило ли из-за грошей идти на заведомую мокруху? Несмотря на очевидную склонность к насилию в соответствии с теорией Ломброзо, гибрид Валера и его подельничек-дебил Женя понимали, что в этом случае овчинка явно не стоит выделки.
Другое дело, получить за это купюры, которые, как известно, не пахнут, возможно даже зеленые. Тут можно и погулять, свалив для пущей страховки за пределы чуждой чучмекии. Податься куда-нибудь за Уральский хребет, устроить там разгуляево, потом отсидеться и приняться за новые дела. А чего, много ли надо нам, кабанам? "Украл, выпил - в тюрьму.
Украл, выпил - в тюрьму. Романтика!" Так я думал за охранников-дебилов, стараясь прикинуть их вероятный маршрут, чтобы успеть состыковаться и пресечь путь их дальнейшего следования. Не столько за цацки хотел я их найти, сколько поквитаться за Петровича, хотя убийство мне вщшнципе претит.
Афанасьева я нашел уже после того, как КамАЗ уехал. Петрович лежал на буром от крови песке, и по следам вокруг я понял, что его еще попинали, прежде чем уйти. Впрочем, смерть его была быстрой: гибрид Валера хотя и палил в белый свет как в копеечку, однако в упор не промахивался. Они здорово его боялись - рубашка Афанасьева была сожжена пороховым нагаром, и принял он в себя больше десятка пуль.
Пожиратели гашиша
В руки "черного археолога" Ильи Потехина после нелегальных раскопок попадают древние магические "Предметы Влияния" - кинжал, перстень и браслет, некогда принадлежавшие исмаилитскому вождю Хасану ас-Сабаху, основателю секты убийц-хашишидов ("пожирателей гашиша"). Заполучить реликвии стремятся не только современные хашишиды, но и потомки немецких и испанских крестоносцев, старающиеся не допустить усиления исламского фундаментализма.
Раритеты оказывают странное и необъяснимое влияние на личность их владельца-герой романа все сильнее ощущает их влияние на себе...
СОДЕРЖАНИЕ
Книга первая. АРХЕОЛОГ
Часть I. НАХОДКА
Часть II. ЛЮБИМЦЫ ФОРТУНЫ
Часть III. СМЕРТНИКИ ГОРНОГО СТАРЦА
Книга вторая. ОТРЯД ХЛАДНОКРОВНЫХ
Часть I
НАХОДКА
- Навалились, навалились, мужики.
- Э-ах...
- Пошла-пошла!
- Давай!
Мужики навалились, и плита, подпираемая ломами, медленно сдвинулась в сторону. Я наблюдал за работой, устроившись на брезентовом раскладном стуле, одновременно так регулируя направление фонаря, чтобы свет падал непосредственно на раскоп.
Мужики копошились в яме, отбрасывая длинные двойные тени. У края площадки на корточках сидел охранник Женя, устанавливая фонарь в направлении раздвигаемой щели, второй охранник - Валера прогуливался неподалеку, держа наготове автомат. Бичи, которых мы набрали по дороге сюда, потрудились, в общем-то, неплохо, подгоняемые зуботычинами Жени и Валеры. Их осталось семеро, хотя еще вчера было восемь. Мужики работали за страх, довольствуясь трехразовой похлебкой и чаем, без которого на этой жаре все давно бы отбросили копыта. Мы проводили самостоятельные археологические исследования в районе Газли, и оставалось поражаться тонкому интуитивному нюху Петровича, безошибочно выбравшего в пустыне именно эту точку.
С Петровичем, вернее, с Афанасьевым Василием Петровичем, я познакомился на зоне Форносово.
"Надругательство над могилой" - больше ничего мне пришить не смогли, несмотря на то что Ласточкин - мой следак - перерыл сексотских отчетов больше, чем я за свою жизнь могильников.
Да и эту статью подняли только из-за моего подельника Леши Есикова, который раскололся до самой задницы, воспользовавшись шансом накропать явку с повинной. В результате мне, так и не признавшему свою вину, закатали на всю катушку - больше трех лет по 299-й статье не дают, - а подельничек отделался годом условно. Впрочем, не будь на свете обэхаэсэсника Ласточкина и дурака, с которым я пытался работать, мне вряд ли бы встретился Афанасьев, а если б и встретился на воле, то вероятность стать его компаньоном свелась бы практически к нулю. Статья у меня была достаточно экзотическая, и Петрович быстренько это дело просек. Ведь не будет же, в самом деле, человек с высшим образованием гадить на чьи-то могилы, если только он не фашист, забредший на еврейское кладбище, или какой-нибудь придурок.
Но на фашиста я похож не был, а придурок отпал по причине наличия диплома выпускника исторического факультета Ленинградского государственного университета имени Жданова. Мы быстро нашли общий язык. Петровича, как и меня, запер ОБХСС, подведя под 88-ю статью о нарушении правил валютных операций. Мы были в одном отряде и быстро скентовались. Он тянул пятерик с 1989 года, так что освобождаться нам было примерно одинаково, с разницей в пару месяцев.
Петрович был профи. Кладоискательство - это ведь тоже профессия. Как и я, он был из Питера и точно так же окончил истфак. Кладоискательство - это, наверное, болезнь, такая же, как коллекционирование или золотодобыча. Или, скорее, страстное увлечение, перерастающее в образ жизни. Лазить по пыльным чердакам старых домов - это одно, это легкая разминка, культурный отдых в пределах родного города и недалеко от дома, где можно обсохнуть, поспать и попить горячего чаю. Совсем другое - кидать лопатой кубометры глинозема под проливным дождем в чаще новгородского леса, игнорируя палатку по той причине, что сейчас вот-вот откроется твердый пласт - то ли крыша могильника, то ли напольный настил древнего жилья. Это и увлечение, и болезнь, и работа. Это призвание.
А Петрович был искатель от Бога.
С ним у меня дело пошло на лад. Помимо опыта, эрудиции и тонкого археологического чутья у Афанасьева был еще и организаторский талант. Когда я освободился и, как было уговорено, отзвонился по домашнему телефону его жене, Петрович уже съездил в древний город Москву и, не поладив с местными следопытами, готовился к длительной поездке в Узбекистан. Я только и успел купить себе квартиру (благо деньги водились - уж что-что, а спрятать заначку кладоискатель всегда сумеет) да обставить ее, как рог призывно протрубил. Пора в путь-дорогу. Петрович изыскал двух громил - Женю и . Валеру, - с которыми познакомился, надо полагать, еще в "Крестах", и мы двинулись в солнечные края. В Бухаре набрали работников - бичей на вокзале водилось море, и все хотели кушать.
Мы сколотили бригаду из десяти человек на постройку дома "ба-альшому начальнику, почти баю" и покатили по такыру, наняв КамАЗ и закупив на всю братию продуктов. Доллары даже в самых отдаленных уголках света способны творить чудеса.
За полтинник нам кинули отвод от линии электропередач, червонец стал ежедневной таксой водителю, привозившему нам воду в бидонах, а три сотни успокоили председателя местного совхоза (самого натурального бая со своим феодальным хозяйством). Мы разбили палатки и приступили к раскопкам в точке, указанной безошибочной рукой Петровича.
Когда-то всеми этими краями владели не красные, а вполне нормальные баи с неизвращенной логикой исторического самосознания, хотя и вынужденные подстраиваться под того или иного правителя. Нас интересовала эпоха саманидов, заправлявших с 875-го по 999 год. Афанасьев сумел добыть сведения о нескольких захоронениях людей достаточно знатных, чтобы не только окупить затраты на экспедицию, хотя могилы могли разграбить и до нас.
Работали мы по ночам, когда температура воздуха и песка опускалась до более-менее терпимой. Один из бичей не выдержал трудностей и подох, а двоих Валера застрелил при попытке к бегству. Никто из наших дебилов-охранников мне не импонировал, даже Петрович начинал их побаиваться. Впрочем, свои обязанности дебилы исполняли без нареканий: стерегли рабочую силу в буквальном смысле, не смыкая глаз, отдыхая по очереди. Однако почему-то возникали сомнения, будут ли они столь же добросовестны, когда увидят золото? Этот вопрос мы с Афанасьевым негласно старались не обсуждать, но на всякий случай держали при себе оружие - "Тульский Токарева" у меня и "Астра" - у Василия Петровича.
- И еще раз!..
- Навались.
- Осторожно. - Я встал и спрыгнул на дно ямы. Плита уже отползла на достаточное расстояние, чтобы в щель мог пролезть человек. - Женя, фонарь.
Внутри был серый прах, в котором что-то поблескивало. Да, черт возьми, я знал, что там поблескивало! Я не мог не угадать - запах золота в крови каждого кладоискателя; мы с Петровичем чуяли его до того, как на месте захоронения была разрыта траншея, а Петрович, наверное, еще когда чертил карту.
- Так, Женя, плиту сдвинуть полностью, в могильник ни ногой! Пусть проветрится, я сейчас приду.- Отдав распоряжения, я быстро зашагал к палатке.
Золото было там, я его чувствовал, но я также не мог не беспокоиться за его сохранность. Мудрый человек Афанасьев сумел запугать наших дебилов рассказами о следопытах, составивших компанию покойникам, которых они хотели потревожить. И дело тут вовсе не в мистике, а, скорее, в химии.
При разложении мяса образуются трупные яды путресцин и кадаверин, которые могут сохраняться столетиями, поэтому в непроветренный склеп соваться достаточно неразумно. Не знаю, успели ли разложиться токсины саманидов, но участь лорда Карнарвона, потревожившего прах Тутанхамона в непроветренной гробнице, как-то не давала забыть о мерах предосторожности.
Я откинул полог палатки, где жили мы с Петровичем. Афанасьев сидел за походным столиком и строчил что-то в толстой тетради. Вероятно, писал очередную монографию. У него уже было несколько книг, посвященных первому крестовому походу и правлению Садах ад-Дина, последняя даже хранилась у меня дома. Теперь создавалась еще одна.
- Закончили, - выдохнул я, дрожа от нетерпения. - Петрович, похоже, там что-то есть...
Афанасьев обратил ко мне лицо, изрезанное глубокими морщинами на выдубленной непогодой коже, красной от постоянного пребывания на открытом воздухе. С таким лицом да грубыми мозолистыми руками он нисколько не походил на кабинетного червя, коим мог представляться по своим книгам да и должен был быть после окончания аспирантуры.
Месяц назад ему исполнилось сорок шесть, но волосы совсем побелели - то ли от солнца, то ли...
- Отлично. - Он встал и положил в карман пистолет. - Пошли посмотрим. Перчатки возьми.
Я схватил пакет с химзащитой, и мы пошагали к раскопу. Бичи уже убрали плиту и теперь сидели на дне ямы, покуривая и обмениваясь короткими репликами. Валера с Женей, осветив фонариками дно склепа, рассматривали его содержимое.
- Отлично, - повторил Петрович, спустившись к краю могильника. Он посмотрел на часы. - Пять сорок две. До восьми у нас есть время.
За два с половиной часа, пока солнце не раскалит песок до уровня приличной сауны, мы могли нормально работать. Надев респираторы, длинные резиновые перчатки и противорадиационные чулки, мы спустились в раскоп и принялись просеивать прах, выбирая из него твердые частицы, почти всегда оказывающиеся золотом. Кольцо, бляшки, нагрудная пластина, поясные накладки, серебряная рукоять плети и две уздечные пронизки - все как полагается знатному воину. В изголовье Афанасьев нашел ларец.
- В мешок, - скомандовал он. - Потом разберемся.
Я буквально кожей чувствовал, как нас пожирают взглядом охранники, но потом увлекся, и во всем мире для меня остался только раскоп. Мы работали до половины восьмого. Уже рассвело, и фонари были потушены. Наконец Петрович оглядел периметр внимательно-отрешенным взглядом и вздохнул:
- Все, возвращаемся.
Мы содрали химзащиту и разложили на столе наши сокровища. Охранники загнали бичей в их палатку и стали готовить завтрак.
- Итак, - трепетно сказал Афанасьев, очистив от пыли массивный ларец.
Он поднял крышку. В ларце лежали золотой перстень, наручный браслет, также из золота, с мелкими рубинами и кинжал в серебряных ножнах, с серебряной рукоятью, инкрустированной золотой нитью. Перстень был с большим чистейшей воды изумрудом. Эти вещи были старше украшений усопшего, которые, кстати, принадлежали явно не саманидам, а датировались, судя по орнаменту, скорее, тринадцатым веком.
- Определенно, - произнес Петрович, внимательно изучая внутреннюю поверхность браслета.
Он взял перстень и впился в него взглядом. - Посмотри.
Я посмотрел. Изнутри браслет покрывала арабская вязь.
- Шейх аль-джебель, - прочел Афанасьев, - старец гор. Ты знаешь, кого так называли?
Я мотнул головой. В истории Средней Азии я не был столь искушен, как Петрович, и не мог знать разных титулов мелких князей.
- "Старцем гор" называли Хасана ас-Сабаха, - с расстановкой выговорил Петрович.
У меня пересохло во рту. Если Петрович прав, то мы стали обладателями бесценных реликвий, за которые многие коллекционеры будут согласны платить... Я затруднялся назвать точную сумму, но она была весьма высока. Помимо того, что это были изделия из золота и драгоценных камней, они еще и принадлежали харизматической личности, деяния которой вряд ли будут забыты. Хасан ас-Сабах, принесший в европейские языки слово "ассасин", что значит "убийца", безжалостно правил с 1090-го по 1124 год на севере Ирана. Он создал свою религию и основал секту безжалостных убийц - "хашишинов" ("пожирателей гашиша"), слепо подчинявшихся своему господину. На их ножах держалось государство исмаилитов, просуществовавшее 166 лет. Используя политику запугивания и террора, "горный старец" подчинил себе обширные райоnii Сирии и Ливана, которые еще долго находились под властью секты после его смерти. Каким-то образом человек, сохранивший личные вещи Хасана ас-Сабаха, перебрался на территорию нынешнего Узбекистана и приказал похоронить вместе с ним столь дорогие его сердцу предметы. Мне они казались не менее дороги, и я был ему искренне признателен.
- Этот кинжал, - благоговейно произнес Петрович, - был священным символом федаи. Он почти никогда не доставался из ножен, потому что на лезвии его выгравировано слово "джихад" - "священная война против неверных", которая могла развязаться, если клинок будет обнажен.
Он бережно взял в руки нож и осторожно обхватил рукоятку.
- Страшно, - как-то по-детски улыбнулся Афанасьев и поглядел на меня. Ты веришь в мистику?
- А кто не верит? - ответил я, имея в виду наших коллег.
Покопавшись как следует в могилах, начинаешь понимать, что в народе легенды о призраках не на пустом месте слагались. Несомненно, потусторонний мир очень тесно связан с миром реальным. Впрочем, я полагал, что все федаи "жертвующие во имя веры" - уже несколько столетий покоятся на территории Ирана и прилегающих земель, так что опасаться нам нечего. Разве кусок стали пробудит их к жизни? Для подобных историй существует мультфильм "Конан искатель приключений". Своим мнением я поделился с Петровичем.
- Может быть, ты и прав, - резюмировал он и вытянул кинжал из ножен.
За девятьсот лет лезвие почти не окислилось. Это говорило о высоком качестве стали и мастерстве кузнеца, ее выковавшего. Впрочем, стоит ведь железная колонна в центре Дели.
- Джихад, - прочел Афанасьев, демонстрируя надпись, идущую по клинку справа налево. Меня начал бить озноб. Не знаю почему, может быть, перенервничал сегодня, но мне очень захотелось, чтобы лезвие исчезло. У Петровича тоже затряслись руки, он быстро вложил кинжал в ножны и опустил обратно в ларец.
- Налил бы ты, что ли, чаю, - сказал он.
Я взял чайник и вышел из палатки. Наша с Петровичем кухня - ящики с консервами и примус под натянутым тентом - помещалась слева от входа.
Я остановился, закрыв глаза и обратив лицо к солнцу. Примерно через пару минут меня отпустило, и я почувствовал, как спину припекает. Тогда я забрался в тень и разжег огонь.
Занимаясь кладоискательством, невольно мечтаешь о сокровищах древних царей или просто личных предметах, принадлежавших великим людям. Все мы в меру честолюбивы и хотим увековечить свое имя на экспозиции хотя бы областного краеведческого музея, что иногда и делают, отдавая в дар не представляющую интереса мелочевку. Но тайной и несбыточной мечтой остается найти нечто ценное. В детстве моим кумиром был Генрих Шлиман, откопавший Трою, да и, что там говорить, остался им по сей день. Но теперь все изменилось. Я держал в руках вещи, принадлежавшие реальному человеку, вписавшему в анналы Мировой Истории свои достаточно выразительные строки; мало того, и право нашедшего, по сути, принадлежит тоже мне...
От удовольствия я даже зажмурился. Сейчас я готов выставить содержимое ларца на стенде любого крупного музея археологии только за право опубликовать статью в "Нэшнл Джиогрэфик" за своей подписью. Шипение закипающего чайника вернуло с небес на землю. Я открыл глаза и понял, что нахожусь в узбекской степи и являюсь "черным археологом", а "моя" находка и не моя, по большому счету, а афанасьевская, и уйдет она в руки безымянного покупателя через длинную цепь поcредников, правда, за очень крупные деньги. Так что о славе не приходилось даже и мечтать.
Я снял чайник с огня, выбрался из-под тента и увидел идущего к палатке Валеру. Он был без автомата, но от него исходила какая-то неприятная аура, заставляющая чувствовать опасность. Заметив меня, Валера изменил курс.
- Василий Петрович не спит? - поинтересовaлся он, подходя поближе. Солнце отражалось на выпуклой поверхности его фотохромных очков.
- Нет, - как можно строже ответил я, - а у тебя что за интерес?
- Побазарить.
Я отодвинул входной клапан, и мы вошли. Афанасьев сидел у стола и чистил от праха нагрудную пластину. Я молча достал пиалы и разлил кипяток.
- Василь Петрович... - Валера замялся, - мы с корешом хотим узнать, чего нашли, чтоб ... без балды всякой, там, было. Ну, вы понимаете, в общем.
Испытующий взгляд Афанасьева стал жестким.
Валера молчал, ожидая ответа. Несмотря на тюремное знакомство, Петрович приучил дебилов обращаться к нему на "вы", понимая, что в полевых условиях лучше не давать спуску. Ну и правильно.
"Oderint, dum metuant"[ Пусть ненавидят, лишь бы боялись (лат.). ], как говорили в Древнем Риме. Удивляясь про себя борзости охраны, я налил чай и, убирая кружку с заваркой, незаметно поправил под одеждой ТТ.
- Не стремайся[ Стрематься (жарг.) - пугаться (прим. автора). ], никто тебя не разведет, - неожиданно резко произнес Петрович.
Я обернулся, взяв свою пиалу, и увидел на лице Валеры какое-то странное выражение зачарованной алчности, с которым он взирал на золото, разложенное нд столе. На секунду мне показалось, что его взгляд прикован к кинжалу Хасана ас-Сабаха, но потом он моргнул и отвел глаза.
- Рабочих покормили? - спросил Афанасьев.
- Сейчас накормим. - Валера снова стал прежним исполнительным охранником.
- Тогда можешь идти, - сухо сказал Петрович и вернулся к прежнему занятию.
Валера напоследок осмотрел стол, зыркнул на меня, надел очки и покинул палатку.
Петрович молча продолжал чистить пластину.
- Не нравится мне это, - сказал я.
Петрович помахивал кисточкой: ших-ших-шихших. Нагрудник был уже чистый. Наконец он сдул на стол пыль, отложил кисть и соизволил повернуться ко мне.
- Распустились, - выразил он свое мнение. - Надо держать с ними ухо востро. Дай-ка чашку.
Я протянул пиалу. Петрович отхлебнул чай. Было видно, что он озадачен и, по-моему, даже слегка испуган.
- Пушка при себе? - спросил он.
Я кивнул.
- Приглядывай за ними. Особенно за этим. - Петрович указал на вход. Странный он какой-то сегодня. Мне очень не нравится.
Он отвернул край салфетки, прикрывавшей, как я думал, поднос со шпателями. Под салфеткой лежал пистолет. Петрович поставил его на предохранитель, встал и засунул под рубашку.
- Пойду пробздюсь, - пояснил он, - а ты побудь тут.
Я согласно кивнул. Золото могло стать слишком сильным искушением, особенно для дебилов, никогда настоящего богатства не видевших. "Не искушай ближнего своего", как сказано в одной очень умной книге.
У входа Василий Петрович обернулся.
- И еще, - сказал он. - По-настоящему ценными здесь являются только эти предметы...
- Вещи ас-Сабаха, я понял.
- Если что, - Афанасьев махнул рукой, - спасай их в первую очередь.
- Я понял, - повторил я.
Петрович вышел. Далеко он, конечно, не уйдет - слишком жарко. Так что я вполне мог на него рассчитывать в случае чего.
А в случае чего? Разве что Валера с ножом в зубах влезет через разрезанный брезент палатки?
Ерунда. Но что-то в его поведении меня насторожило. Был он какой-то странный, как одурманенный.
"Шмали" обкурился, что ли, или вид золота так подействовал? Хотя наши охранники потому и звались дебилами, что действительно были дебилы. Валера всегда импонировал мне меньше Жени, который, впрочем, тоже не подарок. Шизоидный пацан этот Валера: три судимости, и все три за грабеж.
Я хотя и не антрополог и вряд ли бы согласился с теорией Ломброзо, но в чем-то итальянец Чезаре был прав, утверждая, что тяжелый подбородок, скошенный лоб и вывернутые уши свидетельствуют о наличии у человека склонности к насилию. Я бы также затруднился определить национальную принадлежность Валеры по внешним признакам. В нем явно смешалась кровь не одного народа: по большей части, видимо, славяне, но присутствовали и татарские черты, и семитские, что-то было от германцев, да и от среднеазиатских народностей было немало.
Получился такой вот гибрид...
Подозрительный щелчок нарушил знойную тишину, вмиг заставив меня встрепенуться. Неоткуда было взяться этому звуку со стороны, а потому был он знаком беды - видимо, неотвратимой.
Первая сигнальная система - великая штука.
Сколько раз выручала она меня в детстве, при раскопках, на зоне. "Слушай сердце", - учил иногда Петрович, а кент Слава-афганец говорил: "Выключай мозги, включай соображение". Что я и сделал, упав на пол, и, помня наказ Петровича, по пути лапнул со стола кинжал с ножнами и ручной браслет. Внутри вдруг стало пусто, тягостно и тоскливо.
Стенки палатки колыхнулись и замерли, засияв пулевыми пробоинами. Где-то приглушенно прозвучал треск. Стреляли вроде бы справа. Снова ударил АКМ. Пять выстрелов. Снова. Лупили, не жалея патронов, но уже не по мне. В палатке восемь дырок и оставалось, по четыре в каждой стене.
Сухо хлопнул пистолетный выстрел. Кто, Афанасьев?
Две длинные очереди. Так стреляют только "бакланы", никогда не имевшие дела с оружием. Пистолет больше не шмалял. Лежать и ждать, пока тебя изрешетят, для верности добив остатки магазина сквозь тонкий брезент, было слишком мучительно.
Поэтому, вытащив ТТ, я осторожно выглянул в щель клапана палатки. Вполне естественно, что я никого не увидел. Степь как степь, только вдалеке поднималась пыль, словно столб дыма.
"Лучший способ защиты - нападение". Я выскочил, согнувшись, ожидая увидеть дебилов, направивших на меня автоматы, но их не было. Я обошел тент, под которым стояли ящик с едой и примус. Отсюда открывался обзор на палатки охраны и рабочих. Бичи драпали. Я почувствовал растерянность и, вместо того чтобы воспринимать окружающее подсознательно, когда я спиной чувствовал опасность, начал размышлять.
Как минимум двадцать-двадцать пять выстрелов из "Калашникова": Валера? У Жени карабин. Они .
Действовали вместе, или этот гибрид по собственной инициативе занялся индивидуальной трудовой деятельностью? И где Петрович?!
Это перевело мои размышления в качественно иное русло. Я вновь согнулся, словно опомнившись, и побежал к пригорку, куда дувший в последние два дня ветер нанес кучу песка, превратив его в самый настоящий бархан. Там я и спрятался, упав на живот и тяжело дыша. Только сейчас я обнаружил, что в левой руке у меня зажат кинжал и браслет шейх аль-джебеля - старца гор.
Все-таки Советский Союз был страной поистине необъятной. Сколько разных городов! Выросший в Северной Пальмире, я с некоторым трудом воспринимал диковинный южный город Бухару. Обилие "зверей", болтавших на своем тарабарском языке, еще как-то скрадывалось в микрорайонах новой застройки, но в старом городе я чувствовал себя совсем неприспособленным к жизни. Однако то, что мне было нужно, находилось здесь - ювелирная лавочка одного из приятелей Афанасьева, к которому мы пару раз заходили. Достопочтенный Алмазбек Юсупович Жолмагомбетов не был равнодушен к наследию предков. К сему почтенному негоцианту я и устремился, едва мои ноги коснулись границы благородной Бухары.
Как я выбрался из пустыни, лучше было не вспоминать. То, что южная экспедиция закончилась, я понял, когда пули прошили палатку, но я не думал, что закончилась она столь печально.
Охранники-дебилы, видимо, решили не терять времени зря, а взять все разом, справедливо посчитав, что при дележе добычи половина всегда больше четверти. Удовлетворившись одной очередью по палатке, они вплотную занялись Афанасьевым, который старался подороже продать свою жизнь и водил их между барханами чуть ли не километр, а затем...
"Быки" спешили побыстрее покончить с самым опасным, как они считали, противником, и это дало мне возможность уйти. Дебилы свалили на машине, перед этим как следует пошмонав в палатке. Хотя что там шмонать - все и так лежало на столе.
Однако зря они думали, что их никто не будет искать. Конечно, ясно, что у Петровича на это шансов было бы больше, но, зная, что в Бухаре они, как и я, впервые, логичнее было предположить, что они обратятся к общим знакомым. А такой знакомый был здесь один.
Ювелирный магазин "Алмаз" приютился на первом этаже двухэтажного дома. В самом деле, думал я, имея на руках золотые цацки и зная (пусть только в лицо) ювелира, уже не пойдешь на базар, а постараешься сорвать куш побольше. Не менять же их за бесценок (ведь ясно, что краденые) на "шмаль" и водку, стоило ли из-за грошей идти на заведомую мокруху? Несмотря на очевидную склонность к насилию в соответствии с теорией Ломброзо, гибрид Валера и его подельничек-дебил Женя понимали, что в этом случае овчинка явно не стоит выделки.
Другое дело, получить за это купюры, которые, как известно, не пахнут, возможно даже зеленые. Тут можно и погулять, свалив для пущей страховки за пределы чуждой чучмекии. Податься куда-нибудь за Уральский хребет, устроить там разгуляево, потом отсидеться и приняться за новые дела. А чего, много ли надо нам, кабанам? "Украл, выпил - в тюрьму.
Украл, выпил - в тюрьму. Романтика!" Так я думал за охранников-дебилов, стараясь прикинуть их вероятный маршрут, чтобы успеть состыковаться и пресечь путь их дальнейшего следования. Не столько за цацки хотел я их найти, сколько поквитаться за Петровича, хотя убийство мне вщшнципе претит.
Афанасьева я нашел уже после того, как КамАЗ уехал. Петрович лежал на буром от крови песке, и по следам вокруг я понял, что его еще попинали, прежде чем уйти. Впрочем, смерть его была быстрой: гибрид Валера хотя и палил в белый свет как в копеечку, однако в упор не промахивался. Они здорово его боялись - рубашка Афанасьева была сожжена пороховым нагаром, и принял он в себя больше десятка пуль.