Страница:
Каллум налил из собственного графина еще один бокал вина и, вновь взмахнув рукой, передал его через слугу барду.
— О, он потребовал свою трубку, и потребовал свою чашу, и потребовал скрипачей, всех треееех, — непочтительно пропела я себе под нос, за что и получила странный взгляд от девицы Лири. Она сидела под гобеленом, изображавшем охотника с шестью длинными косоглазыми псами в эксцентричной погоне за единственным оленем.
— Слишком их много на одного, тебе не кажется? — беззаботно произнесла я, махнув на гобелен рукой и плюхнувшись рядом с ней на скамью.
— О! Э-э-э… ага, — осторожно ответила она, немного отодвигаясь в сторону. Я попыталась вовлечь ее в дружескую беседу, но она отвечала односложно, вспыхивая и пугаясь всякий раз, как я к ней обращалась, так что я сдалась, переключившись на происходящее в дальнем конце комнаты.
Гвиллин, настроив арфу, вытащил из камзола три деревянных флейты разной величины и положил их рядом на столик.
Тут я заметила, что Лири не проявляет никакого интереса к барду и его инструментам. Она напряглась и смотрела через мое плечо на нижнюю арку, одновременно отклонившись назад и спрятавшись в тени гобелена, чтобы ее не заметили.
Посмотрев в ту же сторону, я увидела высокую фигуру рыжеволосого Джейми Мактавиша, только что вошедшего в зал.
— А! Наш доблестный герой! Нравится тебе, да? — спросила я девушку. Она отчаянно замотала головой, но яркие пятна, вспыхнувшие у нее на щеках, выдали ее с головой.
— Что ж, посмотрим, что тут можно сделать, точно? — Я, чувствуя себя благородной и всемогущей, встала и весело замахала, стараясь привлечь его внимание.
Юноша уловил мой сигнал и, улыбаясь, пошел сквозь толпу. Не знаю, что произошло между ними во дворе, но мне показалось, что он приветствовал девушку хоть и церемонно, но весьма тепло. Его поклон мне был более расслабленным — собственно, вряд ли он мог относиться ко мне, как к незнакомке, после вынужденной близости наших отношений.
Несколько пробных нот с дальнего конца зала предупредили о скором начале представления, и мы поспешно сели, причем Джейми устроился между Лири и мной.
Гвиллин выглядел неприметно — тонкокостный, с волосами мышиного цвета, а стоило ему начать петь — вы и вовсе переставали его замечать. Он становился просто местом, на котором задерживался ваш взгляд, пока уши наслаждались звуками. Он начал с простой песни: что-то на гаэльском, рифмующиеся гармоничные строки под простейший аккомпанемент — он едва прикасался к струнам арфы, и казалось, что каждая струна, вибрируя, эхом подхватывает слова и переносит их из одной строчки в другую. Голос тоже звучал обманчиво просто. Сначала казалось, что в нем нет ничего особенного — приятный, но не сильный. А потом выяснялось, что звуки льются сквозь тебя, понимаешь ты это или нет, и мучительным эхом звенят прямо у тебя в голове.
Песню приняли теплыми аплодисментами, а певец тут же начал другую, на этот раз, похоже, на валлийском. Мне все это казалось мелодичным полосканием горла, но окружающие слушали внимательно. Без сомнения, они уже слышали ее раньше.
Во время короткой паузы, пока бард снова настраивал арфу, я тихонько спросила Джейми:
— Гвиллин давно живет в замке? — И, тут же вспомнив, добавила: — А, ты ведь тоже не знаешь, верно? Я забыла, что ты здесь тоже новичок.
— Я бывал здесь и раньше, — возразил он, повернувшись ко мне. — Провел в Леохе год, когда мне исполнилось шестнадцать, и Гвиллин тогда был здесь. Понимаешь, Каллум любит музыку. Он достаточно хорошо платит Гвиллину, чтобы тот никуда не уходил. Вынужден платить — ведь этому валлийцу будут рады у очага любого лэрда.
— А я помню, как ты здесь жил. — Это Лири, все еще розовая от смущения, но твердо решившая вступить в разговор. Джейми повернулся к ней и слегка улыбнулся.
— Правда? Да тебе тогда было лет семь или восемь. И я не думаю, что на меня в то время стоило обращать внимание, насколько мне помнится. — Вежливо повернувшись ко мне, он спросил: — Ты по-валлийски понимаешь?
— А вот я помню, — упрямо заявила Лири. — Ты был… э-э-э… ну, в смысле… так ты что, вообще меня не помнишь?
Ее руки нервно перебирали складки юбки, и я заметила, что у нее обгрызенные ногти.
Джейми отвлекся на группку в другом конце комнаты. Там о чем-то спорили по-гаэльски.
— А? — рассеянно переспросил он. — Нет, не думаю. Да и вообще, — заулыбался вдруг он, снова повернувшись к Лири, — это невозможно. Шестнадцатилетний шалопай, слишком занятый собственной важной персоной, не будет обращать внимание на тех, кого считает толпой курносых сопляков.
Надо полагать, его замечание должно было стать уничижительным для него, а не для слушательницы, но эффект оказался прямо противоположным. Я подумала, что Лири необходим небольшой перерыв, чтобы вновь обрести самообладание, и поспешно вмешалась:
— Нет, я совсем не знаю валлийского. Ты знаешь, о чем он поет?
— О да. — И Джейми разразился дословным пересказом песни. Это оказалась старая баллада о молодом человеке, любившем молодую женщину (ну да, о чем еще?), но, будучи бедняком, он считал себя недостойным ее и потому отправился искать счастье в морях. Юноша попал в кораблекрушение, встретил морских змеев, угрожавших ему, и русалок, зачаровавших его, пережил приключения, нашел сокровища и наконец вернулся домой, чтобы узнать, что молодая женщина обвенчалась с его лучшим другом, бывшим еще беднее, но обладавшим здравым смыслом.
— А ты бы как поступил? — решила я поддразнить Джейми. — Кем ты предпочтешь быть — юношей, не желающим жениться без денег, или ты выберешь девушку, а деньги пусть хоть провалятся?
Похоже, этот вопрос заинтересовал и Лири. Она вытянула шею, чтобы услышать ответ, одновременно притворяясь, что слушает звуки флейты, на которой как раз заиграл Гвиллин.
— Я? — Кажется, Джейми рассмешил мой вопрос. — Ну, поскольку денег у меня нет и вряд ли когда-нибудь будут, я рассчитываю найти девушку, которая выйдет за меня без них. — Он покачал головой и ухмыльнулся. — И вообще, я не перевариваю морских змеев.
Он открыл рот, собираясь что-то добавить, но тут Лири робко положила руку ему на рукав, вспыхнула и отдернула руку, словно от Джейми пыхнуло жаром.
— Шшш, — сказала она. — В смысле… он сейчас начнет рассказывать. Хочешь послушать?
— О да.
Джейми в предвкушении выдвинулся вперед, потом сообразил, что закрывает мне обзор, и заставил меня пересесть по другую сторону от себя.
Лири пришлось отодвинуться, и я заметила, что девушка от этого вовсе не в восторге. Я попыталась сказать, что мне хорошо сиделось и на прежнем месте, но Джейми проявил твердость.
— Нет, отсюда тебе будет лучше видно и слышно. А если он начнет говорить по-гаэльски, я буду шепотом переводить тебе на ухо.
Каждую часть представления барда встречали теплыми аплодисментами, но пока он играл, собравшиеся тихо болтали, и негромкий гул заглушался высокими, сладкими звуками арфы или флейты. Но теперь зал погрузился в некое молчаливое ожидание. Голос Гвиллина-рассказчика был таким же ясным, как и Гвиллина-певца, и каждое слово без напряжения доносилось во все уголки высокого, холодного зала.
— Когда-то, двести лет назад… — Он говорил по-английски, и я вдруг ощутила dйja vu.Именно так говорил наш гид на озере Лох Несс, рассказывая нам легенды Великого Глена.
Только Гвиллин рассказывал не о призраках, а о маленьком народце.
— Жил подле Дундреггана клан маленького народца, — начал он. — И холм, что высится там, назван в честь дракона, обитавшего рядом, дракона, которого Фьонн убил и похоронил на месте, где он упал, потому и назвали так этот дун. А после смерти Фьонна и Фейнна маленький народец, пришедший жить в этом дуне, пожелал, чтобы у младенцев фей кормилицами стали человеческие женщины, потому что есть у человека нечто, чего нет у феи, и маленький народец надеялся, что это «нечто» перейдет через молоко кормилиц к их собственным детям.
— И вот Эван Макдональд из Дундреггана кормил в темноте своих животных той самой ночью, когда его жена родила своего первого сына. Мимо прошелестел порыв ветра, и в дыхании ветра он услышал, как вздохнула его жена. Она вздохнула, как вздыхала перед тем, как родился младенец, и, услышав ее там, Эван Макдональд повернулся и вонзил свой кинжал в ветер во имя Святой Троицы. И его жена, целая и невредимая, упала на землю рядом с ним.
Раздалось общее «ах», и за этой сказкой последовали другие, об уме и изобретательности маленького народца, и еще другие, об отношениях маленького народца с человеческим миром. Одни он рассказывал по-гаэльски, другие — по-английски, видимо, выбирая тот язык, который лучше подходил к ритму слов, потому что все до одной сказки рассказывались невообразимо прекрасно, не говоря уже об их содержании.
Верный обещанию, Джейми тихо переводил для меня с гаэльского, так быстро и легко, что я подумала — он, должно быть, слышал их много раз. Одна сказка особенно меня тронула, про человека, который поздно вечером оказался на холме фей и услышал пение женщины, «горестное и печальное», со скал на холме. Он прислушался и разобрал слова:
— Я — жена лэрда Балнейна, народец снова похитил меня.
И слушатель поспешил в дом Балнейна и обнаружил, что лэрда нет, пропала и его жена с младенцем-сыном. Тогда человек быстро нашел священника и привел его на холм фей. Священник благословил камни дуна и окропил их святой водой. Внезапно ночь сделалась еще темнее, и послышался похожий на гром грохот. Потом из-за туч выглянула луна и осветила женщину, жену Балнейна. Она без сил лежала на траве, держа в объятиях сына. Женщина так устала, словно долго путешествовала, но не могла рассказать ни где она была, ни как попала сюда.
Сидевшие в зале тоже хотели рассказать свои истории, так что Гвиллин сел на стул отдохнуть и отхлебнуть вина, в то время как рассказчики сменяли друг друга у камина, рассказывая истории, захватившие зал.
Я их толком не слышала, потому что меня захватили мои собственные мысли. Они теснились в голове под влиянием вина, музыки и сказочных легенд.
— Однажды, двести лет назад…
Во всех здешних историях всегда упоминаются двести лет, сказал в моей памяти голос преподобного мистера Уэйкфилда. То же самое, что много-много лет назад. И женщины, попавшие в ловушку среди камней на холмах фей, прибывшие издалека, обессилевшие; женщины, не знавшие, где они побывали и как попали туда.
Я почувствовала, как волоски на моих руках встали дыбом, словно от холода, и тревожно потерла руки. С 1946 до 1743 — да, очень близко. И женщины, путешествовавшие среди скал… Тут я подумала — всегда только женщины?
Потом мне пришло в голову еще кое-что. Женщины возвращались. Святая вода, заклинание или кинжал, но они возвращались. Значит, вероятно — только вероятно! — это возможно. Я должна вернуться к торчащим камням на Крейг на Дун. От поднявшегося возбуждения меня слегка затошнило, и я потянулась к кубку с вином, чтобы успокоиться.
— Осторожно!
Я задела пальцами край почти полного хрустального кубка, который так беспечно поставила на скамью рядом с собой, но тут длинная рука Джейми метнулась через мои колени и спасла кубок от падения. Он поднял его, аккуратно держа за ножку двумя пальцами, и провел им, принюхиваясь, у себя перед носом. Вскинул брови и протянул кубок мне.
— Рейнское, — беспомощно объяснила я.
— Ага, знаю, — ответил он все с тем же вопросительным выражением лица. — Каллум?
— Ну да. Хочешь попробовать? Очень хорошее вино.
Я немного неуверенно протянула ему бокал. Он на мгновенье замялся, потом взял его и сделал небольшой глоток.
— Ага, хорошее, — и вернул мне кубок. — Но оно еще и двойной крепости. Каллум пьет его вечерами, потому что у него очень болят ноги. Сколько ты уже выпила? — спросил Джейми и, прищурившись, посмотрел на меня.
— Два, нет, три бокала, — с достоинством заявила я. — Ты что, намекаешь, что я пьяна?
— Нет, — отозвался Джейми, снова вскинув брови. — Я впечатлен тем, что ты не пьяна. Обычно все, пьющие с Каллумом, лежат под столом после второго кубка. — Он протянул руку и снова отобрал у меня кубок. — И все-таки, — твердо добавил он, — я думаю, тебе лучше этого больше не пить, иначе не поднимешься вверх по лестнице.
Джейми не спеша сам осушил мой бокал и протянул его Лири, даже не взглянув на нее.
— Отнеси обратно, хорошо, девочка? — небрежно бросил он. — Уже поздно. Думаю, стоит проводить мистрисс Бичем в ее комнату.
Джейми подхватил меня под локоть и повлек в сторону арки, а девушка уставилась нам вслед таким взглядом, что я по-настоящему обрадовалась, что взгляды не убивают.
Джейми довел меня до комнаты и, к моему удивлению, вошел за мной вслед. Правда, удивление тут же испарилось, потому что он закрыл дверь и тут же сбросил рубашку. Я совсем забыла про повязку, которую собиралась снять уже два дня!
— Я буду счастлив снять ее, — сказал он, потирая сложное устройство у себя под рукой. — Она мне тут все натерла.
— Удивляюсь, как это ты ее сам не снял, — произнесла я, развязывая узлы.
— Боялся, после того, как ты меня отругала за первую, — нахально ухмыльнулся Джейми. — Думал, ты мне задницу надерешь, если я к ней прикоснусь.
— Надеру прямо сейчас, если не сядешь и не замолчишь, — ответила я, не обращая внимания на насмешку, схватила его за здоровое плечо и сильно потянула, усаживая на табуретку у кровати. Потом сняла «упряжь» и осторожно проверила плечо. Небольшая опухоль еще оставалась, и синяки тоже, но, к счастью, никаких признаков порванных мышц.
— Если ты так стремился избавиться от повязки, что ж не позволил мне снять ее сегодня днем?
Его поведение в загоне озадачило меня тогда и продолжало удивлять сейчас, потому что я увидела покрасневшую, натертую кожу — грубые края льняной ткани растерли ее чуть ли не до живого мяса. Я осторожно заглянула под повязку на рану, но там все было хорошо.
Джейми искоса взглянул на меня, а потом с глуповатым видом уставился в пол.
— Ну, это… а, я просто не хотел снимать рубашку перед Эликом.
— Скромник, что ли? — сухо бросила я, поднимая ему руку, чтобы проверить, как двигается сустав. Он поморщился от боли, но усмехнулся, услышав мои слова.
— Тогда я вряд ли сидел бы полуголым в твоей комнате, точно? Нет, дело в шрамах у меня на спине. — Он увидел мои вскинутые брови и начал объяснять. — Элик знает, кто я такой — в смысле, он слышал, что меня пороли, но не видел этого. А знать что-то — это совсем не то, что видеть это своими глазами. — Джейми пощупал больное плечо, отведя в сторону взгляд, а потом нахмурился, глядя в пол. — Это… наверное, ты не понимаешь, о чем я. Но когда ты слышал, что человеку причинили какой-то вред, это просто одна из вещей, которые ты о нем знаешь, и это не влияет на то, как ты его воспринимаешь. Элик знает, что меня пороли, и знает, что у меня рыжие волосы, и это не влияет на его отношение ко мне.
Джейми вскинул глаза, пытаясь увидеть, понимаю ли я его.
— Но когда увидишь это своими глазами, это… — он замялся, подбирая слова, — это… ну, становится слишком личным, что ли. Мне кажется… если он увидит эти шрамы, уже не сможет больше видеть меня, не думая при этом о моей спине. А я увижу, как он думает об этом, и это вынудит меня снова вспоминать о случившемся, и… — Он замолчал, пожав плечами. — Ну что ж. Паршиво объяснил, верно? Осмелюсь сказать, я в любом случае отношусь к этому слишком трепетно. В конце концов, сам-то я их не вижу — может, не такие уж они и ужасные.
Я видела раненых мужчин, ковылявших по улицам на костылях, и видела, как люди идут мимо и отводят взгляды, поэтому мне не казалось, что он объяснил это паршиво.
— Ты не против, если я посмотрю на твою спину?
— Нет. — Похоже, он сам этому удивился и замолчал на минуту, осмысливая. — Мне кажется… ты сумеешь дать мне понять, что сожалеешь об этом, но при этом я не стану жалеть себя.
Он терпеливо сидел, даже не шелохнувшись, пока я обходила его кругом и рассматривала спину. Не знаю, как он себе ее представлял, но выглядела она ужасно. Даже при свете единственной свечи и учитывая, что я видела ее раньше, я ужаснулась. Собственно, раньше я видела только одно плечо. Шрамы покрывали всю спину, от плеч до талии. Многие уже превратились в тонкие белые полосы, но остальные представляли собой толстые серебристые рубцы, пересекающие гладкие мышцы. С некоторым сожалением я подумала, что когда-то это была очень красивая спина. Кожа у Джейми была светлой и свежей, линии костей и мускулов — изящными и крепкими, плечи плоскими, а позвоночник проложил гладкую, прямую канавку между округлыми, сильными мышцами по обеим его сторонам.
Джейми был прав. Глядя на эти жесточайшие повреждения, я не могла не представить себе сцену, которая привела к таким результатам.
Я пыталась изгнать из воображения эти мускулистые руки, поднятые вверх, разведенные в стороны и привязанные, веревки, врезавшиеся в запястья, медную голову, в мучениях прижавшуюся к столбу, но шрамы с готовностью подсовывали эти образы в сознание. Кричал ли он, когда его пороли? Я поспешно отбросила эту мысль. Конечно же, я слышала истории о Германии, ставшие известными после войны, слышала о зверствах более ужасных, чем это, но он не ошибся: слышать — не то же самое, что видеть.
Я невольно протянула руку, словно могла исцелить его своим прикосновением, стереть шрамы пальцами. Он глубоко вздохнул, но не шевельнулся, когда я проводила пальцами по глубоким шрамам, одному за другим, словно показывая ему то, чего он не мог видеть. Наконец мои руки замерли у него на плечах. Я молчала, судорожно подыскивая слова.
Он положил свою руку на мою и слегка сжал ее, благодаря за слова, которые я никак не могла найти.
— С другими случались и худшие вещи, девочка, — тихо произнес он. Потом убрал руку, и чары разрушились.
— По-моему, все отлично заживает, — сказал Джейми, стараясь посмотреть на раненое плечо. — Болит не сильно.
— Это хорошо, — отозвалась я, прочистив горло — в нем будто что-то застряло. — Оно действительно хорошо заживает. Отлично подсохло, не гноится. Содержи в чистоте и старайся не напрягать руку еще два-три дня.
Я потрепала его по здоровому плечу. Джейми надел рубашку без моей помощи, заправив длинные полы под килт, и неловко замялся в дверях, придумывая, что бы сказать на прощанье. В конце концов он пригласил меня зайти и посмотреть на новорожденного жеребенка, если будет время. Я пообещала, что зайду, и мы хором пожелали друг другу спокойной ночи. Потом засмеялись и глупо закивали друг другу. Я закрыла дверь, тут же легла и забылась нетрезвым сном, и мне снились тревожные сны, которые я не смогла вспомнить утром.
На следующий день, после бесконечного утра — я принимала пациентов, рылась в кладовой в поисках нужных трав, чтобы пополнить медицинский шкафчик, и с некоторыми церемониями заполняла черную книгу Дейви Битона — я покинула свою узкую комнатку, чтобы глотнуть свежего воздуха и размяться.
Вокруг пока никого не было, и я решила воспользоваться случаем и побродить по верхним этажам замка, заглядывая в пустые комнаты, поднимаясь по винтовым лестницам и составляя мысленный план замка. Спланирован он был весьма небрежно, чтобы не сказать больше. В течение лет тут и там добавлялись все новые и новые кусочки, и теперь трудно было понять, существовал ли вообще хоть какой-нибудь план. Скажем, в этом зале зачем-то устроили в стене у лестницы нишу, служившую, похоже, одной-единственной цели — заполнить пустое пространство, слишком маленькое для комнаты.
Ниша была частично прикрыта занавеской из полосатой ткани. Я бы прошла мимо, не останавливаясь, но тут заметила, как внутри мелькнуло нечто белое. Я остановилась и заглянула в нишу — это оказалась рука Джейми, закинутая за шею девушки. Джейми притянул ее к себе для поцелуя. Она сидела у него на коленях, и солнце, проникшее сквозь узкую щель, играло у нее в желтых волосах, отражаясь от них, как отражаются солнечные лучи ярким утром в ручье, полном форели.
Я замерла, не зная, как быть. Мне совершенно не хотелось шпионить за ними, но звук моих шагов по каменным плитам коридора обязательно привлечет их внимание. Пока я колебалась, Джейми разжал объятия и посмотрел вверх. Его взгляд встретился с моим, лицо встревоженно дернулось — он узнал меня. Джейми вскинул бровь, иронически пожал плечами и вернулся к своему занятию. Я тоже пожала плечами и удалилась на цыпочках. Не моеэто дело .Однако я ни капли не сомневалась, что и Каллум, и отец девушки расценят подобные «ухаживания», как в высшей степени неподобающие. Если эта парочка не начнет более осторожно выбирать места для своих свиданий, в следующей порке Джейми будет виноват сам.
За ужином он сидел вместе с Эликом. Я села за длинный стол напротив них. Джейми очень любезно поздоровался со мной, но в глазах затаилось ожидание. Аулд Элик произнес свое обычное «Ммхм». Как-то в загоне он объяснил мне, что у женщин нет той данной природой способности ощущать всякие тонкости, что имеется у лошадей, поэтому с женщинами очень трудно разговаривать.
— Как идет объездка лошадей? — спросила я, чтобы нарушить старательное пережевывание пищи на той стороне стола.
— Неплохо, — осторожно ответил Джейми.
Я внимательно посмотрела на него поверх блюда с вареной капустой.
— У тебя немного распухли губы, Джейми. Что, лошадь лягнула? — ехидно заметила я.
— Ага, — отозвался он, прищурившись. — Мотнула головой, стоило мне отвести от нее взгляд.
Он говорил безмятежным тоном, но под столом огромная ножища наступила на мою; всего на миг, однако угроза была выражена очень откровенно.
— Плохо дело. Эти молодые кобылки могут быть очень опасными, — невинно бросила я.
Нога надавила сильнее, а Элик удивился:
— Кобылки? Да ведь ты сейчас не работаешь с кобылками, а, парень?
Я попыталась воспользоваться своей второй ногой, как рычагом, но безуспешно, и тогда пришлось просто сильно лягнуть его в лодыжку. Джейми дернулся.
— Да что с тобой? — еще сильнее удивился Элик.
— Язык прикусил, — пробормотал Джейми, испепеляя меня взглядом поверх руки, прижатой ко рту.
— Неуклюжий ты болван. Да чего еще можно ожидать от идиота, который даже не может увернуться от лошади, когда она… — Элик разразился речью на несколько минут, обвиняя своего помощника в неуклюжести, праздности, тупости и полной непригодности к делу. Джейми, вероятно, наименее неуклюжий человек из всех, кого я когда-либо встречала в своей жизни, опустил голову и во все время обличительной речи бесстрастно ел, хотя его щеки жарко пылали. Я тоже скромно не отрывала взгляда от еды до конца ужина.
Отказавшись от добавки солонины, Джейми резко встал из-за стола и ушел, оборвав тираду Элика на полуслове. Мы со старым конюхом некоторое время молча жевали. Подобрав остатки подливки куском хлеба, старик бросил его в рот и откинулся назад, язвительно изучая меня своим единственным синим глазом.
— Знаешь, ты бы лучше не дразнила парня, — небрежно сказал он. — Если об этом узнают Каллум или ее папаша, Джейми заработает кое-что похуже синяка под глазом.
— Например, жену? — спросила я, глядя прямо в его глаз. Он неторопливо кивнул.
— Возможно. А это не та жена, которая ему нужна.
— Нет? — Я по-настоящему удивилась, вспомнив подслушанные в загоне реплики Элика.
— Нет. Ему нужна женщина, а не девчонка. А Лири останется девчонкой даже в пятьдесят. — Суровый старческий рот искривился в некоем подобии улыбки. — Тебе, может, кажется, что я всю жизнь провел в конюшнях, да только у меня была жена. Настоящая женщина, так что я отлично знаю, в чем разница. — Он сверкнул синим глазом и встал. — И ты тоже знаешь.
Я невольно протянула руку, чтобы остановить его.
— А откуда вам известно… — начала я. Аулд Элик насмешливо фыркнул.
— Может, у меня всего один глаз, девица, но это не значит, что я слепой. — И заковылял прочь, все еще фыркая.
Я нашла лестницу и отправилась в свою комнату, пытаясь понять, что именно хотел сказать старый конюх своим последним замечанием.
Глава 9
— О, он потребовал свою трубку, и потребовал свою чашу, и потребовал скрипачей, всех треееех, — непочтительно пропела я себе под нос, за что и получила странный взгляд от девицы Лири. Она сидела под гобеленом, изображавшем охотника с шестью длинными косоглазыми псами в эксцентричной погоне за единственным оленем.
— Слишком их много на одного, тебе не кажется? — беззаботно произнесла я, махнув на гобелен рукой и плюхнувшись рядом с ней на скамью.
— О! Э-э-э… ага, — осторожно ответила она, немного отодвигаясь в сторону. Я попыталась вовлечь ее в дружескую беседу, но она отвечала односложно, вспыхивая и пугаясь всякий раз, как я к ней обращалась, так что я сдалась, переключившись на происходящее в дальнем конце комнаты.
Гвиллин, настроив арфу, вытащил из камзола три деревянных флейты разной величины и положил их рядом на столик.
Тут я заметила, что Лири не проявляет никакого интереса к барду и его инструментам. Она напряглась и смотрела через мое плечо на нижнюю арку, одновременно отклонившись назад и спрятавшись в тени гобелена, чтобы ее не заметили.
Посмотрев в ту же сторону, я увидела высокую фигуру рыжеволосого Джейми Мактавиша, только что вошедшего в зал.
— А! Наш доблестный герой! Нравится тебе, да? — спросила я девушку. Она отчаянно замотала головой, но яркие пятна, вспыхнувшие у нее на щеках, выдали ее с головой.
— Что ж, посмотрим, что тут можно сделать, точно? — Я, чувствуя себя благородной и всемогущей, встала и весело замахала, стараясь привлечь его внимание.
Юноша уловил мой сигнал и, улыбаясь, пошел сквозь толпу. Не знаю, что произошло между ними во дворе, но мне показалось, что он приветствовал девушку хоть и церемонно, но весьма тепло. Его поклон мне был более расслабленным — собственно, вряд ли он мог относиться ко мне, как к незнакомке, после вынужденной близости наших отношений.
Несколько пробных нот с дальнего конца зала предупредили о скором начале представления, и мы поспешно сели, причем Джейми устроился между Лири и мной.
Гвиллин выглядел неприметно — тонкокостный, с волосами мышиного цвета, а стоило ему начать петь — вы и вовсе переставали его замечать. Он становился просто местом, на котором задерживался ваш взгляд, пока уши наслаждались звуками. Он начал с простой песни: что-то на гаэльском, рифмующиеся гармоничные строки под простейший аккомпанемент — он едва прикасался к струнам арфы, и казалось, что каждая струна, вибрируя, эхом подхватывает слова и переносит их из одной строчки в другую. Голос тоже звучал обманчиво просто. Сначала казалось, что в нем нет ничего особенного — приятный, но не сильный. А потом выяснялось, что звуки льются сквозь тебя, понимаешь ты это или нет, и мучительным эхом звенят прямо у тебя в голове.
Песню приняли теплыми аплодисментами, а певец тут же начал другую, на этот раз, похоже, на валлийском. Мне все это казалось мелодичным полосканием горла, но окружающие слушали внимательно. Без сомнения, они уже слышали ее раньше.
Во время короткой паузы, пока бард снова настраивал арфу, я тихонько спросила Джейми:
— Гвиллин давно живет в замке? — И, тут же вспомнив, добавила: — А, ты ведь тоже не знаешь, верно? Я забыла, что ты здесь тоже новичок.
— Я бывал здесь и раньше, — возразил он, повернувшись ко мне. — Провел в Леохе год, когда мне исполнилось шестнадцать, и Гвиллин тогда был здесь. Понимаешь, Каллум любит музыку. Он достаточно хорошо платит Гвиллину, чтобы тот никуда не уходил. Вынужден платить — ведь этому валлийцу будут рады у очага любого лэрда.
— А я помню, как ты здесь жил. — Это Лири, все еще розовая от смущения, но твердо решившая вступить в разговор. Джейми повернулся к ней и слегка улыбнулся.
— Правда? Да тебе тогда было лет семь или восемь. И я не думаю, что на меня в то время стоило обращать внимание, насколько мне помнится. — Вежливо повернувшись ко мне, он спросил: — Ты по-валлийски понимаешь?
— А вот я помню, — упрямо заявила Лири. — Ты был… э-э-э… ну, в смысле… так ты что, вообще меня не помнишь?
Ее руки нервно перебирали складки юбки, и я заметила, что у нее обгрызенные ногти.
Джейми отвлекся на группку в другом конце комнаты. Там о чем-то спорили по-гаэльски.
— А? — рассеянно переспросил он. — Нет, не думаю. Да и вообще, — заулыбался вдруг он, снова повернувшись к Лири, — это невозможно. Шестнадцатилетний шалопай, слишком занятый собственной важной персоной, не будет обращать внимание на тех, кого считает толпой курносых сопляков.
Надо полагать, его замечание должно было стать уничижительным для него, а не для слушательницы, но эффект оказался прямо противоположным. Я подумала, что Лири необходим небольшой перерыв, чтобы вновь обрести самообладание, и поспешно вмешалась:
— Нет, я совсем не знаю валлийского. Ты знаешь, о чем он поет?
— О да. — И Джейми разразился дословным пересказом песни. Это оказалась старая баллада о молодом человеке, любившем молодую женщину (ну да, о чем еще?), но, будучи бедняком, он считал себя недостойным ее и потому отправился искать счастье в морях. Юноша попал в кораблекрушение, встретил морских змеев, угрожавших ему, и русалок, зачаровавших его, пережил приключения, нашел сокровища и наконец вернулся домой, чтобы узнать, что молодая женщина обвенчалась с его лучшим другом, бывшим еще беднее, но обладавшим здравым смыслом.
— А ты бы как поступил? — решила я поддразнить Джейми. — Кем ты предпочтешь быть — юношей, не желающим жениться без денег, или ты выберешь девушку, а деньги пусть хоть провалятся?
Похоже, этот вопрос заинтересовал и Лири. Она вытянула шею, чтобы услышать ответ, одновременно притворяясь, что слушает звуки флейты, на которой как раз заиграл Гвиллин.
— Я? — Кажется, Джейми рассмешил мой вопрос. — Ну, поскольку денег у меня нет и вряд ли когда-нибудь будут, я рассчитываю найти девушку, которая выйдет за меня без них. — Он покачал головой и ухмыльнулся. — И вообще, я не перевариваю морских змеев.
Он открыл рот, собираясь что-то добавить, но тут Лири робко положила руку ему на рукав, вспыхнула и отдернула руку, словно от Джейми пыхнуло жаром.
— Шшш, — сказала она. — В смысле… он сейчас начнет рассказывать. Хочешь послушать?
— О да.
Джейми в предвкушении выдвинулся вперед, потом сообразил, что закрывает мне обзор, и заставил меня пересесть по другую сторону от себя.
Лири пришлось отодвинуться, и я заметила, что девушка от этого вовсе не в восторге. Я попыталась сказать, что мне хорошо сиделось и на прежнем месте, но Джейми проявил твердость.
— Нет, отсюда тебе будет лучше видно и слышно. А если он начнет говорить по-гаэльски, я буду шепотом переводить тебе на ухо.
Каждую часть представления барда встречали теплыми аплодисментами, но пока он играл, собравшиеся тихо болтали, и негромкий гул заглушался высокими, сладкими звуками арфы или флейты. Но теперь зал погрузился в некое молчаливое ожидание. Голос Гвиллина-рассказчика был таким же ясным, как и Гвиллина-певца, и каждое слово без напряжения доносилось во все уголки высокого, холодного зала.
— Когда-то, двести лет назад… — Он говорил по-английски, и я вдруг ощутила dйja vu.Именно так говорил наш гид на озере Лох Несс, рассказывая нам легенды Великого Глена.
Только Гвиллин рассказывал не о призраках, а о маленьком народце.
— Жил подле Дундреггана клан маленького народца, — начал он. — И холм, что высится там, назван в честь дракона, обитавшего рядом, дракона, которого Фьонн убил и похоронил на месте, где он упал, потому и назвали так этот дун. А после смерти Фьонна и Фейнна маленький народец, пришедший жить в этом дуне, пожелал, чтобы у младенцев фей кормилицами стали человеческие женщины, потому что есть у человека нечто, чего нет у феи, и маленький народец надеялся, что это «нечто» перейдет через молоко кормилиц к их собственным детям.
— И вот Эван Макдональд из Дундреггана кормил в темноте своих животных той самой ночью, когда его жена родила своего первого сына. Мимо прошелестел порыв ветра, и в дыхании ветра он услышал, как вздохнула его жена. Она вздохнула, как вздыхала перед тем, как родился младенец, и, услышав ее там, Эван Макдональд повернулся и вонзил свой кинжал в ветер во имя Святой Троицы. И его жена, целая и невредимая, упала на землю рядом с ним.
Раздалось общее «ах», и за этой сказкой последовали другие, об уме и изобретательности маленького народца, и еще другие, об отношениях маленького народца с человеческим миром. Одни он рассказывал по-гаэльски, другие — по-английски, видимо, выбирая тот язык, который лучше подходил к ритму слов, потому что все до одной сказки рассказывались невообразимо прекрасно, не говоря уже об их содержании.
Верный обещанию, Джейми тихо переводил для меня с гаэльского, так быстро и легко, что я подумала — он, должно быть, слышал их много раз. Одна сказка особенно меня тронула, про человека, который поздно вечером оказался на холме фей и услышал пение женщины, «горестное и печальное», со скал на холме. Он прислушался и разобрал слова:
— Я — жена лэрда Балнейна, народец снова похитил меня.
И слушатель поспешил в дом Балнейна и обнаружил, что лэрда нет, пропала и его жена с младенцем-сыном. Тогда человек быстро нашел священника и привел его на холм фей. Священник благословил камни дуна и окропил их святой водой. Внезапно ночь сделалась еще темнее, и послышался похожий на гром грохот. Потом из-за туч выглянула луна и осветила женщину, жену Балнейна. Она без сил лежала на траве, держа в объятиях сына. Женщина так устала, словно долго путешествовала, но не могла рассказать ни где она была, ни как попала сюда.
Сидевшие в зале тоже хотели рассказать свои истории, так что Гвиллин сел на стул отдохнуть и отхлебнуть вина, в то время как рассказчики сменяли друг друга у камина, рассказывая истории, захватившие зал.
Я их толком не слышала, потому что меня захватили мои собственные мысли. Они теснились в голове под влиянием вина, музыки и сказочных легенд.
— Однажды, двести лет назад…
Во всех здешних историях всегда упоминаются двести лет, сказал в моей памяти голос преподобного мистера Уэйкфилда. То же самое, что много-много лет назад. И женщины, попавшие в ловушку среди камней на холмах фей, прибывшие издалека, обессилевшие; женщины, не знавшие, где они побывали и как попали туда.
Я почувствовала, как волоски на моих руках встали дыбом, словно от холода, и тревожно потерла руки. С 1946 до 1743 — да, очень близко. И женщины, путешествовавшие среди скал… Тут я подумала — всегда только женщины?
Потом мне пришло в голову еще кое-что. Женщины возвращались. Святая вода, заклинание или кинжал, но они возвращались. Значит, вероятно — только вероятно! — это возможно. Я должна вернуться к торчащим камням на Крейг на Дун. От поднявшегося возбуждения меня слегка затошнило, и я потянулась к кубку с вином, чтобы успокоиться.
— Осторожно!
Я задела пальцами край почти полного хрустального кубка, который так беспечно поставила на скамью рядом с собой, но тут длинная рука Джейми метнулась через мои колени и спасла кубок от падения. Он поднял его, аккуратно держа за ножку двумя пальцами, и провел им, принюхиваясь, у себя перед носом. Вскинул брови и протянул кубок мне.
— Рейнское, — беспомощно объяснила я.
— Ага, знаю, — ответил он все с тем же вопросительным выражением лица. — Каллум?
— Ну да. Хочешь попробовать? Очень хорошее вино.
Я немного неуверенно протянула ему бокал. Он на мгновенье замялся, потом взял его и сделал небольшой глоток.
— Ага, хорошее, — и вернул мне кубок. — Но оно еще и двойной крепости. Каллум пьет его вечерами, потому что у него очень болят ноги. Сколько ты уже выпила? — спросил Джейми и, прищурившись, посмотрел на меня.
— Два, нет, три бокала, — с достоинством заявила я. — Ты что, намекаешь, что я пьяна?
— Нет, — отозвался Джейми, снова вскинув брови. — Я впечатлен тем, что ты не пьяна. Обычно все, пьющие с Каллумом, лежат под столом после второго кубка. — Он протянул руку и снова отобрал у меня кубок. — И все-таки, — твердо добавил он, — я думаю, тебе лучше этого больше не пить, иначе не поднимешься вверх по лестнице.
Джейми не спеша сам осушил мой бокал и протянул его Лири, даже не взглянув на нее.
— Отнеси обратно, хорошо, девочка? — небрежно бросил он. — Уже поздно. Думаю, стоит проводить мистрисс Бичем в ее комнату.
Джейми подхватил меня под локоть и повлек в сторону арки, а девушка уставилась нам вслед таким взглядом, что я по-настоящему обрадовалась, что взгляды не убивают.
Джейми довел меня до комнаты и, к моему удивлению, вошел за мной вслед. Правда, удивление тут же испарилось, потому что он закрыл дверь и тут же сбросил рубашку. Я совсем забыла про повязку, которую собиралась снять уже два дня!
— Я буду счастлив снять ее, — сказал он, потирая сложное устройство у себя под рукой. — Она мне тут все натерла.
— Удивляюсь, как это ты ее сам не снял, — произнесла я, развязывая узлы.
— Боялся, после того, как ты меня отругала за первую, — нахально ухмыльнулся Джейми. — Думал, ты мне задницу надерешь, если я к ней прикоснусь.
— Надеру прямо сейчас, если не сядешь и не замолчишь, — ответила я, не обращая внимания на насмешку, схватила его за здоровое плечо и сильно потянула, усаживая на табуретку у кровати. Потом сняла «упряжь» и осторожно проверила плечо. Небольшая опухоль еще оставалась, и синяки тоже, но, к счастью, никаких признаков порванных мышц.
— Если ты так стремился избавиться от повязки, что ж не позволил мне снять ее сегодня днем?
Его поведение в загоне озадачило меня тогда и продолжало удивлять сейчас, потому что я увидела покрасневшую, натертую кожу — грубые края льняной ткани растерли ее чуть ли не до живого мяса. Я осторожно заглянула под повязку на рану, но там все было хорошо.
Джейми искоса взглянул на меня, а потом с глуповатым видом уставился в пол.
— Ну, это… а, я просто не хотел снимать рубашку перед Эликом.
— Скромник, что ли? — сухо бросила я, поднимая ему руку, чтобы проверить, как двигается сустав. Он поморщился от боли, но усмехнулся, услышав мои слова.
— Тогда я вряд ли сидел бы полуголым в твоей комнате, точно? Нет, дело в шрамах у меня на спине. — Он увидел мои вскинутые брови и начал объяснять. — Элик знает, кто я такой — в смысле, он слышал, что меня пороли, но не видел этого. А знать что-то — это совсем не то, что видеть это своими глазами. — Джейми пощупал больное плечо, отведя в сторону взгляд, а потом нахмурился, глядя в пол. — Это… наверное, ты не понимаешь, о чем я. Но когда ты слышал, что человеку причинили какой-то вред, это просто одна из вещей, которые ты о нем знаешь, и это не влияет на то, как ты его воспринимаешь. Элик знает, что меня пороли, и знает, что у меня рыжие волосы, и это не влияет на его отношение ко мне.
Джейми вскинул глаза, пытаясь увидеть, понимаю ли я его.
— Но когда увидишь это своими глазами, это… — он замялся, подбирая слова, — это… ну, становится слишком личным, что ли. Мне кажется… если он увидит эти шрамы, уже не сможет больше видеть меня, не думая при этом о моей спине. А я увижу, как он думает об этом, и это вынудит меня снова вспоминать о случившемся, и… — Он замолчал, пожав плечами. — Ну что ж. Паршиво объяснил, верно? Осмелюсь сказать, я в любом случае отношусь к этому слишком трепетно. В конце концов, сам-то я их не вижу — может, не такие уж они и ужасные.
Я видела раненых мужчин, ковылявших по улицам на костылях, и видела, как люди идут мимо и отводят взгляды, поэтому мне не казалось, что он объяснил это паршиво.
— Ты не против, если я посмотрю на твою спину?
— Нет. — Похоже, он сам этому удивился и замолчал на минуту, осмысливая. — Мне кажется… ты сумеешь дать мне понять, что сожалеешь об этом, но при этом я не стану жалеть себя.
Он терпеливо сидел, даже не шелохнувшись, пока я обходила его кругом и рассматривала спину. Не знаю, как он себе ее представлял, но выглядела она ужасно. Даже при свете единственной свечи и учитывая, что я видела ее раньше, я ужаснулась. Собственно, раньше я видела только одно плечо. Шрамы покрывали всю спину, от плеч до талии. Многие уже превратились в тонкие белые полосы, но остальные представляли собой толстые серебристые рубцы, пересекающие гладкие мышцы. С некоторым сожалением я подумала, что когда-то это была очень красивая спина. Кожа у Джейми была светлой и свежей, линии костей и мускулов — изящными и крепкими, плечи плоскими, а позвоночник проложил гладкую, прямую канавку между округлыми, сильными мышцами по обеим его сторонам.
Джейми был прав. Глядя на эти жесточайшие повреждения, я не могла не представить себе сцену, которая привела к таким результатам.
Я пыталась изгнать из воображения эти мускулистые руки, поднятые вверх, разведенные в стороны и привязанные, веревки, врезавшиеся в запястья, медную голову, в мучениях прижавшуюся к столбу, но шрамы с готовностью подсовывали эти образы в сознание. Кричал ли он, когда его пороли? Я поспешно отбросила эту мысль. Конечно же, я слышала истории о Германии, ставшие известными после войны, слышала о зверствах более ужасных, чем это, но он не ошибся: слышать — не то же самое, что видеть.
Я невольно протянула руку, словно могла исцелить его своим прикосновением, стереть шрамы пальцами. Он глубоко вздохнул, но не шевельнулся, когда я проводила пальцами по глубоким шрамам, одному за другим, словно показывая ему то, чего он не мог видеть. Наконец мои руки замерли у него на плечах. Я молчала, судорожно подыскивая слова.
Он положил свою руку на мою и слегка сжал ее, благодаря за слова, которые я никак не могла найти.
— С другими случались и худшие вещи, девочка, — тихо произнес он. Потом убрал руку, и чары разрушились.
— По-моему, все отлично заживает, — сказал Джейми, стараясь посмотреть на раненое плечо. — Болит не сильно.
— Это хорошо, — отозвалась я, прочистив горло — в нем будто что-то застряло. — Оно действительно хорошо заживает. Отлично подсохло, не гноится. Содержи в чистоте и старайся не напрягать руку еще два-три дня.
Я потрепала его по здоровому плечу. Джейми надел рубашку без моей помощи, заправив длинные полы под килт, и неловко замялся в дверях, придумывая, что бы сказать на прощанье. В конце концов он пригласил меня зайти и посмотреть на новорожденного жеребенка, если будет время. Я пообещала, что зайду, и мы хором пожелали друг другу спокойной ночи. Потом засмеялись и глупо закивали друг другу. Я закрыла дверь, тут же легла и забылась нетрезвым сном, и мне снились тревожные сны, которые я не смогла вспомнить утром.
* * *
На следующий день, после бесконечного утра — я принимала пациентов, рылась в кладовой в поисках нужных трав, чтобы пополнить медицинский шкафчик, и с некоторыми церемониями заполняла черную книгу Дейви Битона — я покинула свою узкую комнатку, чтобы глотнуть свежего воздуха и размяться.
Вокруг пока никого не было, и я решила воспользоваться случаем и побродить по верхним этажам замка, заглядывая в пустые комнаты, поднимаясь по винтовым лестницам и составляя мысленный план замка. Спланирован он был весьма небрежно, чтобы не сказать больше. В течение лет тут и там добавлялись все новые и новые кусочки, и теперь трудно было понять, существовал ли вообще хоть какой-нибудь план. Скажем, в этом зале зачем-то устроили в стене у лестницы нишу, служившую, похоже, одной-единственной цели — заполнить пустое пространство, слишком маленькое для комнаты.
Ниша была частично прикрыта занавеской из полосатой ткани. Я бы прошла мимо, не останавливаясь, но тут заметила, как внутри мелькнуло нечто белое. Я остановилась и заглянула в нишу — это оказалась рука Джейми, закинутая за шею девушки. Джейми притянул ее к себе для поцелуя. Она сидела у него на коленях, и солнце, проникшее сквозь узкую щель, играло у нее в желтых волосах, отражаясь от них, как отражаются солнечные лучи ярким утром в ручье, полном форели.
Я замерла, не зная, как быть. Мне совершенно не хотелось шпионить за ними, но звук моих шагов по каменным плитам коридора обязательно привлечет их внимание. Пока я колебалась, Джейми разжал объятия и посмотрел вверх. Его взгляд встретился с моим, лицо встревоженно дернулось — он узнал меня. Джейми вскинул бровь, иронически пожал плечами и вернулся к своему занятию. Я тоже пожала плечами и удалилась на цыпочках. Не моеэто дело .Однако я ни капли не сомневалась, что и Каллум, и отец девушки расценят подобные «ухаживания», как в высшей степени неподобающие. Если эта парочка не начнет более осторожно выбирать места для своих свиданий, в следующей порке Джейми будет виноват сам.
За ужином он сидел вместе с Эликом. Я села за длинный стол напротив них. Джейми очень любезно поздоровался со мной, но в глазах затаилось ожидание. Аулд Элик произнес свое обычное «Ммхм». Как-то в загоне он объяснил мне, что у женщин нет той данной природой способности ощущать всякие тонкости, что имеется у лошадей, поэтому с женщинами очень трудно разговаривать.
— Как идет объездка лошадей? — спросила я, чтобы нарушить старательное пережевывание пищи на той стороне стола.
— Неплохо, — осторожно ответил Джейми.
Я внимательно посмотрела на него поверх блюда с вареной капустой.
— У тебя немного распухли губы, Джейми. Что, лошадь лягнула? — ехидно заметила я.
— Ага, — отозвался он, прищурившись. — Мотнула головой, стоило мне отвести от нее взгляд.
Он говорил безмятежным тоном, но под столом огромная ножища наступила на мою; всего на миг, однако угроза была выражена очень откровенно.
— Плохо дело. Эти молодые кобылки могут быть очень опасными, — невинно бросила я.
Нога надавила сильнее, а Элик удивился:
— Кобылки? Да ведь ты сейчас не работаешь с кобылками, а, парень?
Я попыталась воспользоваться своей второй ногой, как рычагом, но безуспешно, и тогда пришлось просто сильно лягнуть его в лодыжку. Джейми дернулся.
— Да что с тобой? — еще сильнее удивился Элик.
— Язык прикусил, — пробормотал Джейми, испепеляя меня взглядом поверх руки, прижатой ко рту.
— Неуклюжий ты болван. Да чего еще можно ожидать от идиота, который даже не может увернуться от лошади, когда она… — Элик разразился речью на несколько минут, обвиняя своего помощника в неуклюжести, праздности, тупости и полной непригодности к делу. Джейми, вероятно, наименее неуклюжий человек из всех, кого я когда-либо встречала в своей жизни, опустил голову и во все время обличительной речи бесстрастно ел, хотя его щеки жарко пылали. Я тоже скромно не отрывала взгляда от еды до конца ужина.
Отказавшись от добавки солонины, Джейми резко встал из-за стола и ушел, оборвав тираду Элика на полуслове. Мы со старым конюхом некоторое время молча жевали. Подобрав остатки подливки куском хлеба, старик бросил его в рот и откинулся назад, язвительно изучая меня своим единственным синим глазом.
— Знаешь, ты бы лучше не дразнила парня, — небрежно сказал он. — Если об этом узнают Каллум или ее папаша, Джейми заработает кое-что похуже синяка под глазом.
— Например, жену? — спросила я, глядя прямо в его глаз. Он неторопливо кивнул.
— Возможно. А это не та жена, которая ему нужна.
— Нет? — Я по-настоящему удивилась, вспомнив подслушанные в загоне реплики Элика.
— Нет. Ему нужна женщина, а не девчонка. А Лири останется девчонкой даже в пятьдесят. — Суровый старческий рот искривился в некоем подобии улыбки. — Тебе, может, кажется, что я всю жизнь провел в конюшнях, да только у меня была жена. Настоящая женщина, так что я отлично знаю, в чем разница. — Он сверкнул синим глазом и встал. — И ты тоже знаешь.
Я невольно протянула руку, чтобы остановить его.
— А откуда вам известно… — начала я. Аулд Элик насмешливо фыркнул.
— Может, у меня всего один глаз, девица, но это не значит, что я слепой. — И заковылял прочь, все еще фыркая.
Я нашла лестницу и отправилась в свою комнату, пытаясь понять, что именно хотел сказать старый конюх своим последним замечанием.
Глава 9
Сбор
Моя жизнь постепенно обретала определенную форму, если не сказать — сделалась рутинной. Я просыпалась на рассвете вместе с остальными обитателями замка, завтракала в большом зале и, если у мистрисс Фитц не было для меня пациентов, отправлялась работать в маленький, огороженный стенами садик. Иногда там работали и другие женщины, которым помогало множество мальчишек самых разных возрастов; они приходили и уходили, таскали мусор, инструменты и горы навоза. Обычно я работала там целый день, но изредка заходила на кухню, чтобы помочь в приготовлении только что собранных растений, для еды или консервирования. Иногда кому-нибудь требовалась срочная медицинская помощь, и приходилось отправляться в убежище, как я называла чуланчик ужасов покойного Битона.
Время от времени я пользовалась приглашением Элика и шла в конюшни или в загон, наслаждаясь видом лошадей и пони; они клочками сбрасывали свою потрепанную зимнюю шерсть и становились крепкими и лоснящимися на весенней траве.
Иными вечерами, очень устав от дневной работы, я после ужина шла прямо в постель, но если глаза еще не закрывались, я присоединялась к собравшимся в большом зале, чтобы послушать вечернее представление — сказки, песни, игру на арфе или на волынке. Я могла часами слушать Гвиллина, барда-валлийца. Он зачаровывал меня, несмотря на то, что я в большинстве случаев совершенно не понимала, что он говорит.
Время от времени я пользовалась приглашением Элика и шла в конюшни или в загон, наслаждаясь видом лошадей и пони; они клочками сбрасывали свою потрепанную зимнюю шерсть и становились крепкими и лоснящимися на весенней траве.
Иными вечерами, очень устав от дневной работы, я после ужина шла прямо в постель, но если глаза еще не закрывались, я присоединялась к собравшимся в большом зале, чтобы послушать вечернее представление — сказки, песни, игру на арфе или на волынке. Я могла часами слушать Гвиллина, барда-валлийца. Он зачаровывал меня, несмотря на то, что я в большинстве случаев совершенно не понимала, что он говорит.