Страница:
Сочиняя телеграмму, Анна сознавала, что ничего не добьется, но она не могла просто сидеть, сложа руки, и покорно ждать развития событий. Когда Броуди уедет – завтра, послезавтра или еще через день, – ей останется хоть одно небольшое утешение: она будет знать, что сделала все, от нее зависящее, чтобы его спасти. Хотя вряд ли это ее утешит.
Возвращаясь к себе в комнату, уже у самых дверей, Анна услыхала какой-то шум и обернулась. Броуди, босой и обнаженный по пояс, стоял на лестничной площадке в снопе утреннего света, падавшего через окно. Устремив прямо на нее свои пронзительно-голубые глаза, беззвучно ступая босыми ногами по половицам, он направился к ней. И опять Анна подумала, что он безупречно сложен. Какое-то странное спокойствие охватило ее, пока он подходил ближе.
Когда он оказался рядом, они оба услыхали, как кто-то спускается по лестнице с третьего этажа: возможно, кто-нибудь из слуг или Маддалена, спешащая начать работу с утра пораньше. Не говоря ни слова, Броуди отворил дверь в спальню Анны, втолкнул ее внутрь и закрыл дверь. Потом оглянулся, чтобы убедиться, что она все видит, и повернул ключ в замке.
Вероятно, ей следовало почувствовать себя шокированной. Ахнуть, например, или воскликнуть «Как вы смеете?», или даже закричать во весь голос. Но Анна ничего такого не сделала: просто застыла на месте, теребя отвороты капота и не сводя с него глаз. Всем своим существом она ощущала страшную неизбежность наступившей минуты. И все же, когда он потянулся к ней, что-то застарелое, укоренившееся в натуре, заставило ее воскликнуть:
– Нет!
– Да.
Его руки уже возились с ее капотом, стягивали его с плеч, пытались прикоснуться к коже сквозь ночную рубашку.
– Не надо, – всхлипнула она, отстраняясь и хватая его за запястья.
Броуди нежно обхватил ее лицо ладонями, но голос у него дрогнул:
– Он хочет ехать сегодня, Энни. Прямо сегодня.
– О нет. О нет!
Броуди поцелуями осушил слезы, покатившиеся по ее щекам. Ее руки сами собой потянулись к его обнаженной груди, и она легонько, словно изучая, провела по ней пальцами. Анна позабыла о своей печали; ощутив у себя на лице его горячее дыхание, она забыла обо всем на свете.
– Джон… – вздохнула она, прижимаясь губами к его коже.
Но он расслышал, и этот тихий шепот прогнал последние колебания. Сердце у него застучало молотом. Увы, ее дурацкая ночная рубашка застегивалась на спине, а Броуди никогда не считал терпение одной из своих добродетелей. Он допустил ошибку: схватив ее сзади за воротник, с силой дернул тонкую ткань. Пуговицы разлетелись по всей комнате, а желание, которое он различал в ее лице всего несколько секунд назад, сменилось испугом.
Это заставило его переменить тактику, однако мысль о том, чтобы отпустить ее, ни на миг не пришла ему в голову. Броуди медленно придвинулся ближе, давая ей время перевести дух и успокоиться, потом накрыл ее рот долгим поцелуем. Заметив, как дрожь раз за разом пробегает по ее хрупкому телу, он начал нежно поглаживать ее по спине.
Анна постепенно успокоилась. Она послушно раскрыла свои губы, ее голова откинулась назад. Когда она прерывисто вздохнула, Броуди воспользовался этим, чтобы скользнуть языком ей в рот. Она судорожно втянула воздух и замерла, стараясь ему не мешать, но вскоре поняла, что больше не выдержит. Тихий, гортанный звук зародился где-то в глубине ее груди.
Броуди прижался к ней еще теснее, распаленный до безумия ее чувственными стонами. Анна на мгновение напряглась, когда его руки накрыли ее обнаженные ягодицы, но он только крепче притянул ее к себе, поцеловал еще жарче, и она сдалась. Именно этого ему и хотелось: увидеть ее беззащитной, потерявшей голову.
Броуди заглушил ее испуганный вздох новым поцелуем, желая дать ей почувствовать, как велика его страсть. Опьяненный желанием и своей властью над ней, он дразнил и искушал ее языком. Кровать слишком далеко: Броуди решил, что овладеет ею прямо здесь, на полу. Но тут же отказался от этой мысли. Ему хотелось видеть ее голой на смятых простынях. Разорванная рубашка каким-то чудом еще держалась на ней; одним нетерпеливым рывком он сдернул ее и подхватил Анну на руки.
Растерянная, оглушенная таким бурным натиском, Анна слабо уперлась ему в грудь непослушными руками. Все ее чувства были в полном смятении. Она сама не знала, что хочет ему сказать. «Нет»? Это не совсем то, что она имела в виду. «Погодите»? Да, пожалуй. Ей удалось это выговорить в ту самую минуту, как он опрокинул ее на спину, а сам растянулся сверху.
В словарном запасе Броуди понятие «погодите» временно отсутствовало. Ничего страшного, утешил он себя, она напугана, но он все исправит. Все будет хорошо. При одной мысли о том, что ему не позволят сделать Энни своей, не дадут погрузиться в нее прямо сейчас, сию же минуту, помешают овладеть ею самозабвенно и слепо, кровь застыла у него в жилах. Его страсть была непреодолимой. Он не мог бы это объяснить, он и сам едва понимал, что с ним творится, но жажда обладания казалась всепоглощающей, она была сильнее смерти. Энни стала его последней надеждой. На что? На жизнь, человечность, порядочность. На любовь. Он должен был завоевать ее.
* * *
Анна была так потрясена своей наготой, что потеряла всякую способность разумно мыслить. Остался только страх и натянутые до предела нервы. Она смутно сознавала, что Броуди возится со своими брюками. Ей нужно было принять решение. Немедленно. Он опустился, опираясь на локоть, и начал целовать ее обнаженные соски. Тут она подумала, что может немного отложить принятие решения: в эту минуту у нее не хватало сил. Его нежные и требовательные губы лишили ее последней способности к сопротивлению.
Ничего подобного она раньше не знала, ни в каких книгах из библиотеки ее отца ни о чем подобном не говорилось. Анна подалась вперед бедрами, и рука Броуди сразу же очутилась там, в ее потайном женском месте. От его нетерпеливо ищущих пальцев невозможно было скрыться. Жадные, настойчивые – они проникли внутрь, заставляя ее извиваться и стонать.
Он отнял руку, и Анна догадалась, что будет дальше. Вот он, ее последний шанс. Она сомкнула ноги и толкнула его в грудь изо всех сил.
– Не надо, – произнесла она отчетливо и ясно, глядя ему прямо в глаза.
В напряженном от страсти лице Броуди промелькнуло какое-то странное выражение, похожее на улыбку: можно было подумать, что она только что сказала ему нечто забавное. Он склонился ниже, и руки Анны беспомощно согнулись, зажатые между их телами. Его поцелуй заставил ее задохнуться и без слов, с проникновенной нежностью сказал ей, что она ведет себя глупо и что пора прекратить нелепое сопротивление.
И все-таки Анна попыталась остановить его еще раз, в последний раз: опустила руку, стараясь прикрыться. Но ей пришлось тотчас же отпрянуть, натолкнувшись на его твердую, нацеленную, как копье, мужскую плоть, а Броуди воспользовался случаем, чтобы опять развести ей ноги коленями.
Какая она маленькая… Надо действовать не спеша, осторожно, нежно, надо сдержать свое неистовое желание овладеть ею одним ударом. Он поцеловал ее закрытые глаза и прошептал ее имя, не отрывая губ от вздрагивающих бархатистых век. Его руки сильнее сомкнулись у нее на талии, он проник глубже. Голова у нее запрокинулась, и Броуди начал покрывать поцелуями ее горло, что-то шепча и двигаясь внутри нее.
Анна стиснула зубы и зажмурилась крепко-накрепко. Так вот, значит, что представляет собой совокупление. Боже милосердный, да это же просто ужасно! В точности, как она воображала… нет, еще хуже. Она чувствовала себя разочарованной и обманутой, у нее осталась лишь одна надежда: что это не затянется надолго. Неужели все так чудесно начиналось только для того, чтобы закончиться этой бесчеловечной, чудовищной пыткой? И кто только мог такое придумать? Уж конечно, не Бог! Наверное, дьявол.
Но вот, судя по всему, кошмар, кажется, подошел к концу: Броуди прекратил свои мучительные толчки и удары. Теперь он смотрел на нее так, словно находил случившееся не менее жутким, чем она сама. Анна отвернулась и спрятала лицо в подушку, стараясь скрыть слезы. Ей не хотелось, чтобы он видел, как она плачет.
– Это все? – всхлипнула она, не в силах заглянуть ему в лицо.
– Боже милостивый! Да ты девственница!
– Я была девственницей, – с безысходной горечью напомнила Анна. – Будь так добр, не мог бы ты освободить меня от своего присутствия? Мне нечем дышать.
– Будь я проклят! Нет, Энни, только не это…
– А в чем, собственно, разница? – задыхаясь и отталкивая от себя его тело, вдруг ставшее страшно тяжелым и безжизненным, спросила Анна.
Броуди с громким стоном поднялся на колени и потянулся к ней.
– Я не знал, клянусь тебе! Я думал, вы с Ником уже занимались любовью. Бедная девочка…
Анна яростно оттолкнула руки и села на край кровати к нему спиной. Глупо, конечно, но она никак не могла заставить себя пересечь комнату, чтобы подобрать и набросить на себя капот. Ей не хотелось, чтобы он видел ее голой.
– Нет, не занимались. Хотя тебя это совершенно не касается.
Препираться о подобных вещах с голым мужчиной, сидя нагишом в постели, дуться на него, как будто он задал какой-то бестактный вопрос, – да, глупее и придумать ничего нельзя было. Но Анна продолжала инстинктивно цепляться за усвоенную с детства привычку к соблюдению приличий. Только так она могла пережить эти тяжкие минуты – без сомнения самые мучительные и постыдные за всю ее жизнь.
«Как это могло произойти? Они ведь были женаты?» – подумал Броуди. Должно быть, его брат стал евнухом. Джон глядел, не отрываясь, на ее узкую, стройную белую спину и думал обо всем, что хотел ей сказать. Но с чего начать? Извинения на нее никогда не действовали. Однако, представив себе, какую боль он ей причинил, Броуди решил попробовать еще раз.
– Энни.
Он коснулся пальцем хрупкого позвонка. Она вздрогнула и низко опустила голову.
– Энни, мы…
Раздался негромкий стук в дверь. Анна взвилась, словно у нее под ухом выстрелили из пистолета, а Броуди торопливо схватил свои брюки.
– Анна? – раздался за закрытой дверью голос Эйдина О’Данна. – Вы не спите?
Анна бросила на Броуди полный паники взгляд и на цыпочках сделала несколько шагов вперед, стыдливо обхватив себя руками.
– Д-да? – спросила она, заикаясь.
Голос О’Данна, хотя и приглушенный, звенел от возбуждения.
– У меня хорошие новости! Только что доставили новую телеграмму. Послушайте: «Решение пересмотрено. Не принимать во внимание предыдущую депешу. Просьба относительно Дж.Б. удовлетворена. Возвращайтесь в Ливерпуль, ждите дальнейших распоряжений». Разве это не замечательно?
Анна только кашлянула в ответ, не в силах выговорить ни слова.
– Броуди все еще спит. Я стучал, но не смог его добудиться. Поторопитесь, прошу вас, спускайтесь вниз поскорее, и мы вместе его обрадуем. Хорошо?
– Да, – выговорила она со второй попытки. – Они оба прислушивались к удаляющемуся стуку его и костыля, пока он не затих. Броуди охватило желание завалиться обратно в постель и дрыгать ногами в воздухе, заливаясь радостным смехом, но внутренний голос подсказал ему, что в данную минуту это вряд ли уместно. Двигаясь скованно, как деревянная кукла, Анна прошла через всю комнату и подняла свой капот. При этом она старалась все время держаться к нему спиной, не подозревая с какой жадностью он рассматривает ее.
Судорожными, резкими движениями Анна всунула руки в рукава, запахнулась и затянула на талии кушак с такой силой, словно намеревалась перерезать себя пополам. Очевидно, подобным образом она давала ему понять, что любовное свидание окончено. Броуди встал и натянул брюки, уголком глаза косясь на яркий кровавый след, оставшийся на простыне, которую он только что покинул. Анна повернулась к нему. По лицу было видно, что она старается овладеть собой и явно готовится сказать речь.
– Мистер Броуди.
Тон Анны не предвещал ему ничего хорошего. Ее враждебность ощущалась даже на расстоянии. Броуди не оставалось ничего другого, как прибегнуть к насмешке для самозащиты.
– Миссис Бальфур, – откликнулся он таким же официальным тоном и отвесил ей легкий поклон. Ее ноздри раздулись.
– Я глубочайшим образом раскаиваюсь в том, что сейчас произошло. Я не должна была это допускать, и теперь мне предстоит всю жизнь расплачиваться за свою ошибку. Чувство вины и угрызения совести будут преследовать меня до конца моих дней.
«Какая выспренняя речь», – раздался чей-то насмешливый голос у нее внутри, подозрительно похожий на голос Броуди.
– Однако, – продолжала она упрямо, – я не собираюсь брать весь груз ответственности на себя. В том, что произошло, есть и ваша вина. Вы меня соблазнили, и я вам этого никогда не прощу.
Броуди выпрямился с воинственным видом.
– Это было нетрудно, – бесцеремонно заметил он. – Вам хотелось со мной переспать ничуть не меньше, чем мне с вами.
Честность не позволила ей спорить с этим оскорбительным утверждением.
– Может быть, мне и «хотелось», – возразила Анна, презрительно скривив губы, – но только поначалу. Оказалось, что это еще более отвратительно, чем я предполагала.
Удар попал в цель.
– Ради всего святого! Неужели ты не знаешь, что так бывает только в первый раз? Неужели ты вообще ничего об этом не знаешь, Энни?
Анна гордо выпрямилась:
– От вас я ничего иного не ожидала. Наверняка все мужчины так говорят, чтобы заставить женщин снова проделать эту мерзость!
Броуди лишь насмешливо фыркнул в ответ.
– В каком-то смысле я даже благодарна вам, мистер Броуди. Вы помогли мне разрешить одну загадку: отныне мне больше не придется ломать голову над тем, – ей едва удалось это выговорить, – что представляет собой супружеский акт.
Броуди выругался себе под нос и шагнул к ней, протянув вперед руку. Она отскочила назад:
– Не смейте ко мне приближаться, или я закричу!
Он остановился, уставившись на нее разгневанным взглядом.
– Однажды… нет, уже дважды вы обещали никогда больше ко мне не прикасаться. Мне совершенно ясно, что ваше слово ничего не стоит. Судя по всему, нам придется в течение какого-то времени вместе жить в Англии. Я больше не желаю слушать ваши никчемные обещания, но могу сама обещать вам кое-что. Если вы еще раз коснетесь меня хотя бы ногтем, я скажу Эйдину, что вы пытались меня изнасиловать. Уж тогда вы окажетесь в тюрьме!
Броуди скрестил руки на груди.
– Знаешь, Энни, твои угрозы подозрительно часто напоминают открытое приглашение. Хорошо, что я джентльмен, в противном случае…
– Ха!
Он подошел ближе.
– В противном случае я мог бы поймать тебя на слове. И вообще, – Броуди вызывающе усмехнулся, – ты совершенно не умеешь блефовать. Ты ни слова не скажешь обо мне О’Данну.
– Возможно, раньше это и было правдой, но только не теперь!
– Нет, не скажешь. А знаешь, почему? – Его улыбка показалась ей воплощением зла. – Потому что, погубив меня, ты погубишь и себя. Подумай о своей драгоценной репутации.
– Негодяй! – закричала она, понимая, что он прав.
– Негодяй? – разочарованно переспросил Броуди. – И это все, на что ты способна? Неужели ты не можешь назвать меня хотя бы «ублюдком»?
– Убирайся!
– Как насчет «сукиного сына»? Это ты можешь выговорить?
– Вон!
– Попробуй, Энни. Честное слово, тебе сразу полегчает. Знаешь, почему тебе так тяжело живется? Ты многие вещи не можешь назвать своими именами. Все время используешь… как это называется? Ах да, эвфемизмы. Вот тебе свежий пример: ты только что говорила о «супружеском акте».
Броуди усмехнулся, провоцируя ее.
– Ну давай, Энни, давай скажем, как это называется на самом деле. То, что мы делали, это не супружеский акт. Это называется…
– Замолчи! Убирайся! Ах ты… – Анна яростно стиснула зубы. Броуди смотрел на нее молча, выжидательно подняв брови.
– Ублюдок!
Она зажала себе рот рукой, ее глаза наполнились слезами.
– Ну вот, – едва слышно прошептала она, – ты заставил меня опуститься до своего уровня. Теперь ты доволен?
Броуди в два шага преодолел разделявшее их расстояние. Анна заставила себя устоять на месте и не отшатнулась, даже когда он ласково коснулся ладонью ее щеки.
– Нет, я не доволен, – признался он. – Но наступит день, когда я буду доволен, и ты тоже, милая Энни. Это я тебе обещаю, и твердо намерен сдержать слово.
Она молчала, не зная, что на это ответить.
– Поспеши, тебе надо поскорее одеться, – напомнил Броуди своим обычным голосом, уже взявшись за ручку двери. – Ты не забыла? Эйдин хочет сообщить мне радостную новость в твоем присутствии.
ЧАСТЬ II
Глава 15
Я ничего не понимаю. Это какая-то бессмыслица.
– Ты о чем, любовь моя?
Анна стиснула зубы, но не повернула головы: ее взгляд был по-прежнему устремлен через окно кареты вдаль, на воды Мерси, превращенные закатным солнцем в сверкающую и переливающуюся золотом ленту. За весь день Броуди не упустил ни единого случая назвать ее «любовь моя»: это продолжалось с тех самых пор, как они простились с О’Данном в Саутгемптоне.
– Я не понимаю, – повторила она четко и раздельно, – почему никто не встретил нас на вокзале.
– Ну, мало ли… вдруг они не получили телеграммы? А может, не захотели ждать? Поезд опоздал на два часа, любовь моя.
Анна раздраженно пожала плечами. Обратная поездка ее сильно утомила, море было очень неспокойным, когда они пересекали Ла-Манш, она провела бессонную ночь, а потом им пришлось целый день трястись в душном, шумном, переполненном поезде. Она была не в настроении давать какие бы то ни было разумные объяснения ни по какому поводу. Да нет, ей вообще не хотелось разговаривать. Она чувствовала себя издерганной и взвинченной до предела, поэтому благодушие Броуди и его неизменная бодрость действовали ей на нервы.
– Возможно, – нехотя согласилась она.
– «Возможно», – словно эхо повторил Броуди. – Я всегда говорю «мне сдается» или «Похоже на то». А как говорил Ник?
Анна задумалась.
– Он говорил «возможно» или «может быть». И то и другое.
– «Возможно», – повторил Джон, как будто заучивая слово наизусть.
– Вот на этой улице я живу.
Она начала поправлять свою шляпку, украшенную цветами, и зачесанные наверх волосы.
Броуди присвистнул и вытянул шею, стараясь разглядеть крыши четырехэтажных особняков, тянувшихся по обе стороны широкой, обсаженной деревьями улицы.
– А вы девушка везучая, миссис Бальфур. Я много раз бывал в Ливерпуле, но никогда не забирался так далеко на сушу.
«Так далеко на сушу?» – удивилась про себя Анна. Она жила всего в миле вверх по холму от устья реки. Вероятно, для матроса это означает чуть ли не центр материка. Внезапно она напряженно выпрямилась.
– Матерь божья!
– В чем дело?
– Смотрите.
– Что случилось?
– Все эти кареты… возле моего дома! Тетя Шарлотта устроила вечеринку! В нашу честь!
Броуди цветисто выругался. Под его дурным влиянием Анна тоже начала находить облегчение в ругани.
– Проклятие! – воскликнула она.
Они оба чувствовали себя усталыми, голодными, вымотанными и были явно не в лучшей форме; Анна от души надеялась, что им удастся проскользнуть в дом, привлекая к себе как можно меньше внимания, хорошенько отдохнуть и продолжить опасный спектакль с перевоплощением на свежую голову – завтра с утра пораньше. О, ей хотелось надавать тете Шарлотте тумаков за этот сюрприз! «Несомненно, тетушкой двигала страсть к устройству великосветских приемов», – с горечью подумала Анна. Она бы ничуть не удивилась, узнав, что вечеринка приурочена к визиту какой-нибудь титулованной знаменитости, остановившейся в городе проездом.
– Ну, милая, теперь уже слишком поздно поворачивать оглобли и искать ночлег на постоялом дворе, так что придется нам…
Тут глаза Броуди прищурились, он еще дальше высунул голову из окна кареты и забыл, о чем говорил.
– Это действительно твой дом?
– Да. Теперь послушайте…
Он перебил ее смехом.
– Нет, серьезно. Это ведь публичная библиотека, правда?
Анна растерянно уставилась на громадный особняк красного кирпича, в котором прожила последние три года, словно впервые увидела арочный портал, острые декоративные коньки на крыше, помпезные полуколонны фронтона. Никогда раньше это не приходило ей в голову, но теперь, услыхав его замечание, она в глубине души была вынуждена признать (хотя ни за что на свете не доставила бы такого удовольствия мистеру Броуди) неоспоримое сходство родного дома с общественным зданием.
– Да вам-то откуда знать, как выглядит публичная библиотека? – угрюмо огрызнулась она. – А теперь слушайте меня внимательно. Не знаю, кого именно моя тетя могла пригласить, но не сомневаюсь, что многие из гостей знакомы с Ником. О большинстве из них я вам рассказывала, но не о всех. Держитесь ко мне поближе: я буду называть каждого по имени, а уж потом вы с ними поздороваетесь. И ради всего святого, старайтесь говорить как можно меньше! Сделайте вид, что вы смертельно устали с дороги.
Сама того не замечая, она начала нервно стискивать пальцы. Ей стало жарко в перчатках, ладони взмокли. Анна напомнила себе, что Миддоузы приняли мистера Броуди за Николаса, не усомнившись ни на минуту. Эта мысль должна была бы ее подбодрить, но она с ужасом представила себе, как через несколько минут ему придется столкнуться с десятками людей, знавших Николаса гораздо лучше, чем Миддоузы! Чем больше она об этом думала, тем тревожнее становилось у нее на душе.
– Постарайтесь запомнить: очень многое зависит от достоверности вашего поведения сегодня вечером, – сказала Анна.
Слишком многое. Мистер Броуди даже представить себе не мог, сколь высоки ставки в этой игре. И хорошо, что не мог: это давало ей хоть слабую, но все-таки надежду.
Карета остановилась перед особняком под названием «Роузвуд». Броуди понял, что это «Роузвуд», потому что название было высечено на одной из огромных колонн, высившихся по бокам от выложенной каменными плитами дорожки, ведущей к подъезду.
– Не беспокойся, Энни, я от тебя не отойду ни на шаг, – жизнерадостно заверил он Анну, помогая ей выбраться из кареты и стараясь задержать ее в объятиях гораздо дольше, чем было необходимо.
Она внутренне содрогнулась, хотя сумела сохранить на лице невозмутимое выражение. Он впервые прикоснулся к ней с того памятного утра на вилле в Риме три недели назад, и – подумать только! – от простого прикосновения его рук у нее перехватило дух. Ужасное подозрение, которое втайне преследовало ее в течение двадцати одного дня, подтвердилось с фатальной неизбежностью. Но Анна решила, что не станет забивать себе голову всем этим вздором прямо сейчас.
– В тысячный раз повторяю, – проговорила она тихо, опасаясь, что чьи-то глаза уже следят за ними, – Николас никогда не называл меня так.
– Он приобрел такую привычку во время медового месяца. И вообще за это время многое изменилось. Слушай, Энни, может, мне стоит перенести тебя через порог?
– Может, мне стоит дать тебе хорошего пинка? – Анна с ужасом сообразила, что чуть было не сказала вслух, в какое место собирается его пнуть. Она стряхнула его руки со своих плеч и направилась по дорожке к дому одна, не дожидаясь его. Ей уже было все равно, смотрит на них кто-то или нет. Нет, с этим человеком просто невозможно иметь дело!
Парадная дверь распахнулась, и внушительная квадратная фигура тети Шарлотты появилась на пороге.
– Вы опоздали! Мы ждали вас два часа назад!
– Поезд опоздал, тетя Шарлотта, – торопливо объяснила Анна и поцеловала ее. – Я вижу, вы пригласили нескольких друзей…
Она заглянула через плечо тетушки и увидела толпы гостей, заполнивших холл и парадную гостиную, двери которой были открыты.
– Чтобы приветствовать тебя по возвращении домой, дорогая. Это сюрприз. А ваш багаж остался на вокзале? Николас! – воскликнула она, позволяя ему запечатлеть целомудренный поцелуй на своей багровой щеке. – Что вы сотворили со своим лицом? Я вас едва узнала! Входите, ступайте прямиком в гостиную. Я думала, что вы сами будете приветствовать гостей у входа, только вы двое, но сейчас уже так поздно…
– О нет, прошу вас, не нужно, – взмолилась Анна. Взяв Броуди под руку, она последовала за тетушкой по просторному холлу. Друзья тотчас же окружили их со всех сторон, замедляя продвижение вперед.
– Эдвард, как поживаете? Миссис Гриффин, рада Вас видеть! Эстер Перкинс, привет!
Она неустанно называла всех по именам, чувствуя себя законченной дурой, а Броуди послушно вторил ей. Все удивлялись тому, что он сбрил бороду, интересовались происхождением его шрама и уверяли, что женитьба явно пошла ему на пользу.
Наконец мнимые супруги достигли гостиной, где на них обрушился новый шквал приветствий. Более неудачного сюрприза, чем свадебный прием, при всем желании нельзя было придумать, но у Анны не хватило духу упрекнуть в этом тетю Шарлотту. В конце концов, она сама виновата: сбежала с женихом и тем самым лишила тетушку возможности устроить грандиозное празднество в более подходящее время, то есть сразу же по окончании брачной церемонии.
Возвращаясь к себе в комнату, уже у самых дверей, Анна услыхала какой-то шум и обернулась. Броуди, босой и обнаженный по пояс, стоял на лестничной площадке в снопе утреннего света, падавшего через окно. Устремив прямо на нее свои пронзительно-голубые глаза, беззвучно ступая босыми ногами по половицам, он направился к ней. И опять Анна подумала, что он безупречно сложен. Какое-то странное спокойствие охватило ее, пока он подходил ближе.
Когда он оказался рядом, они оба услыхали, как кто-то спускается по лестнице с третьего этажа: возможно, кто-нибудь из слуг или Маддалена, спешащая начать работу с утра пораньше. Не говоря ни слова, Броуди отворил дверь в спальню Анны, втолкнул ее внутрь и закрыл дверь. Потом оглянулся, чтобы убедиться, что она все видит, и повернул ключ в замке.
Вероятно, ей следовало почувствовать себя шокированной. Ахнуть, например, или воскликнуть «Как вы смеете?», или даже закричать во весь голос. Но Анна ничего такого не сделала: просто застыла на месте, теребя отвороты капота и не сводя с него глаз. Всем своим существом она ощущала страшную неизбежность наступившей минуты. И все же, когда он потянулся к ней, что-то застарелое, укоренившееся в натуре, заставило ее воскликнуть:
– Нет!
– Да.
Его руки уже возились с ее капотом, стягивали его с плеч, пытались прикоснуться к коже сквозь ночную рубашку.
– Не надо, – всхлипнула она, отстраняясь и хватая его за запястья.
Броуди нежно обхватил ее лицо ладонями, но голос у него дрогнул:
– Он хочет ехать сегодня, Энни. Прямо сегодня.
– О нет. О нет!
Броуди поцелуями осушил слезы, покатившиеся по ее щекам. Ее руки сами собой потянулись к его обнаженной груди, и она легонько, словно изучая, провела по ней пальцами. Анна позабыла о своей печали; ощутив у себя на лице его горячее дыхание, она забыла обо всем на свете.
– Джон… – вздохнула она, прижимаясь губами к его коже.
Но он расслышал, и этот тихий шепот прогнал последние колебания. Сердце у него застучало молотом. Увы, ее дурацкая ночная рубашка застегивалась на спине, а Броуди никогда не считал терпение одной из своих добродетелей. Он допустил ошибку: схватив ее сзади за воротник, с силой дернул тонкую ткань. Пуговицы разлетелись по всей комнате, а желание, которое он различал в ее лице всего несколько секунд назад, сменилось испугом.
Это заставило его переменить тактику, однако мысль о том, чтобы отпустить ее, ни на миг не пришла ему в голову. Броуди медленно придвинулся ближе, давая ей время перевести дух и успокоиться, потом накрыл ее рот долгим поцелуем. Заметив, как дрожь раз за разом пробегает по ее хрупкому телу, он начал нежно поглаживать ее по спине.
Анна постепенно успокоилась. Она послушно раскрыла свои губы, ее голова откинулась назад. Когда она прерывисто вздохнула, Броуди воспользовался этим, чтобы скользнуть языком ей в рот. Она судорожно втянула воздух и замерла, стараясь ему не мешать, но вскоре поняла, что больше не выдержит. Тихий, гортанный звук зародился где-то в глубине ее груди.
Броуди прижался к ней еще теснее, распаленный до безумия ее чувственными стонами. Анна на мгновение напряглась, когда его руки накрыли ее обнаженные ягодицы, но он только крепче притянул ее к себе, поцеловал еще жарче, и она сдалась. Именно этого ему и хотелось: увидеть ее беззащитной, потерявшей голову.
Броуди заглушил ее испуганный вздох новым поцелуем, желая дать ей почувствовать, как велика его страсть. Опьяненный желанием и своей властью над ней, он дразнил и искушал ее языком. Кровать слишком далеко: Броуди решил, что овладеет ею прямо здесь, на полу. Но тут же отказался от этой мысли. Ему хотелось видеть ее голой на смятых простынях. Разорванная рубашка каким-то чудом еще держалась на ней; одним нетерпеливым рывком он сдернул ее и подхватил Анну на руки.
Растерянная, оглушенная таким бурным натиском, Анна слабо уперлась ему в грудь непослушными руками. Все ее чувства были в полном смятении. Она сама не знала, что хочет ему сказать. «Нет»? Это не совсем то, что она имела в виду. «Погодите»? Да, пожалуй. Ей удалось это выговорить в ту самую минуту, как он опрокинул ее на спину, а сам растянулся сверху.
В словарном запасе Броуди понятие «погодите» временно отсутствовало. Ничего страшного, утешил он себя, она напугана, но он все исправит. Все будет хорошо. При одной мысли о том, что ему не позволят сделать Энни своей, не дадут погрузиться в нее прямо сейчас, сию же минуту, помешают овладеть ею самозабвенно и слепо, кровь застыла у него в жилах. Его страсть была непреодолимой. Он не мог бы это объяснить, он и сам едва понимал, что с ним творится, но жажда обладания казалась всепоглощающей, она была сильнее смерти. Энни стала его последней надеждой. На что? На жизнь, человечность, порядочность. На любовь. Он должен был завоевать ее.
* * *
Анна была так потрясена своей наготой, что потеряла всякую способность разумно мыслить. Остался только страх и натянутые до предела нервы. Она смутно сознавала, что Броуди возится со своими брюками. Ей нужно было принять решение. Немедленно. Он опустился, опираясь на локоть, и начал целовать ее обнаженные соски. Тут она подумала, что может немного отложить принятие решения: в эту минуту у нее не хватало сил. Его нежные и требовательные губы лишили ее последней способности к сопротивлению.
Ничего подобного она раньше не знала, ни в каких книгах из библиотеки ее отца ни о чем подобном не говорилось. Анна подалась вперед бедрами, и рука Броуди сразу же очутилась там, в ее потайном женском месте. От его нетерпеливо ищущих пальцев невозможно было скрыться. Жадные, настойчивые – они проникли внутрь, заставляя ее извиваться и стонать.
Он отнял руку, и Анна догадалась, что будет дальше. Вот он, ее последний шанс. Она сомкнула ноги и толкнула его в грудь изо всех сил.
– Не надо, – произнесла она отчетливо и ясно, глядя ему прямо в глаза.
В напряженном от страсти лице Броуди промелькнуло какое-то странное выражение, похожее на улыбку: можно было подумать, что она только что сказала ему нечто забавное. Он склонился ниже, и руки Анны беспомощно согнулись, зажатые между их телами. Его поцелуй заставил ее задохнуться и без слов, с проникновенной нежностью сказал ей, что она ведет себя глупо и что пора прекратить нелепое сопротивление.
И все-таки Анна попыталась остановить его еще раз, в последний раз: опустила руку, стараясь прикрыться. Но ей пришлось тотчас же отпрянуть, натолкнувшись на его твердую, нацеленную, как копье, мужскую плоть, а Броуди воспользовался случаем, чтобы опять развести ей ноги коленями.
Какая она маленькая… Надо действовать не спеша, осторожно, нежно, надо сдержать свое неистовое желание овладеть ею одним ударом. Он поцеловал ее закрытые глаза и прошептал ее имя, не отрывая губ от вздрагивающих бархатистых век. Его руки сильнее сомкнулись у нее на талии, он проник глубже. Голова у нее запрокинулась, и Броуди начал покрывать поцелуями ее горло, что-то шепча и двигаясь внутри нее.
Анна стиснула зубы и зажмурилась крепко-накрепко. Так вот, значит, что представляет собой совокупление. Боже милосердный, да это же просто ужасно! В точности, как она воображала… нет, еще хуже. Она чувствовала себя разочарованной и обманутой, у нее осталась лишь одна надежда: что это не затянется надолго. Неужели все так чудесно начиналось только для того, чтобы закончиться этой бесчеловечной, чудовищной пыткой? И кто только мог такое придумать? Уж конечно, не Бог! Наверное, дьявол.
Но вот, судя по всему, кошмар, кажется, подошел к концу: Броуди прекратил свои мучительные толчки и удары. Теперь он смотрел на нее так, словно находил случившееся не менее жутким, чем она сама. Анна отвернулась и спрятала лицо в подушку, стараясь скрыть слезы. Ей не хотелось, чтобы он видел, как она плачет.
– Это все? – всхлипнула она, не в силах заглянуть ему в лицо.
– Боже милостивый! Да ты девственница!
– Я была девственницей, – с безысходной горечью напомнила Анна. – Будь так добр, не мог бы ты освободить меня от своего присутствия? Мне нечем дышать.
– Будь я проклят! Нет, Энни, только не это…
– А в чем, собственно, разница? – задыхаясь и отталкивая от себя его тело, вдруг ставшее страшно тяжелым и безжизненным, спросила Анна.
Броуди с громким стоном поднялся на колени и потянулся к ней.
– Я не знал, клянусь тебе! Я думал, вы с Ником уже занимались любовью. Бедная девочка…
Анна яростно оттолкнула руки и села на край кровати к нему спиной. Глупо, конечно, но она никак не могла заставить себя пересечь комнату, чтобы подобрать и набросить на себя капот. Ей не хотелось, чтобы он видел ее голой.
– Нет, не занимались. Хотя тебя это совершенно не касается.
Препираться о подобных вещах с голым мужчиной, сидя нагишом в постели, дуться на него, как будто он задал какой-то бестактный вопрос, – да, глупее и придумать ничего нельзя было. Но Анна продолжала инстинктивно цепляться за усвоенную с детства привычку к соблюдению приличий. Только так она могла пережить эти тяжкие минуты – без сомнения самые мучительные и постыдные за всю ее жизнь.
«Как это могло произойти? Они ведь были женаты?» – подумал Броуди. Должно быть, его брат стал евнухом. Джон глядел, не отрываясь, на ее узкую, стройную белую спину и думал обо всем, что хотел ей сказать. Но с чего начать? Извинения на нее никогда не действовали. Однако, представив себе, какую боль он ей причинил, Броуди решил попробовать еще раз.
– Энни.
Он коснулся пальцем хрупкого позвонка. Она вздрогнула и низко опустила голову.
– Энни, мы…
Раздался негромкий стук в дверь. Анна взвилась, словно у нее под ухом выстрелили из пистолета, а Броуди торопливо схватил свои брюки.
– Анна? – раздался за закрытой дверью голос Эйдина О’Данна. – Вы не спите?
Анна бросила на Броуди полный паники взгляд и на цыпочках сделала несколько шагов вперед, стыдливо обхватив себя руками.
– Д-да? – спросила она, заикаясь.
Голос О’Данна, хотя и приглушенный, звенел от возбуждения.
– У меня хорошие новости! Только что доставили новую телеграмму. Послушайте: «Решение пересмотрено. Не принимать во внимание предыдущую депешу. Просьба относительно Дж.Б. удовлетворена. Возвращайтесь в Ливерпуль, ждите дальнейших распоряжений». Разве это не замечательно?
Анна только кашлянула в ответ, не в силах выговорить ни слова.
– Броуди все еще спит. Я стучал, но не смог его добудиться. Поторопитесь, прошу вас, спускайтесь вниз поскорее, и мы вместе его обрадуем. Хорошо?
– Да, – выговорила она со второй попытки. – Они оба прислушивались к удаляющемуся стуку его и костыля, пока он не затих. Броуди охватило желание завалиться обратно в постель и дрыгать ногами в воздухе, заливаясь радостным смехом, но внутренний голос подсказал ему, что в данную минуту это вряд ли уместно. Двигаясь скованно, как деревянная кукла, Анна прошла через всю комнату и подняла свой капот. При этом она старалась все время держаться к нему спиной, не подозревая с какой жадностью он рассматривает ее.
Судорожными, резкими движениями Анна всунула руки в рукава, запахнулась и затянула на талии кушак с такой силой, словно намеревалась перерезать себя пополам. Очевидно, подобным образом она давала ему понять, что любовное свидание окончено. Броуди встал и натянул брюки, уголком глаза косясь на яркий кровавый след, оставшийся на простыне, которую он только что покинул. Анна повернулась к нему. По лицу было видно, что она старается овладеть собой и явно готовится сказать речь.
– Мистер Броуди.
Тон Анны не предвещал ему ничего хорошего. Ее враждебность ощущалась даже на расстоянии. Броуди не оставалось ничего другого, как прибегнуть к насмешке для самозащиты.
– Миссис Бальфур, – откликнулся он таким же официальным тоном и отвесил ей легкий поклон. Ее ноздри раздулись.
– Я глубочайшим образом раскаиваюсь в том, что сейчас произошло. Я не должна была это допускать, и теперь мне предстоит всю жизнь расплачиваться за свою ошибку. Чувство вины и угрызения совести будут преследовать меня до конца моих дней.
«Какая выспренняя речь», – раздался чей-то насмешливый голос у нее внутри, подозрительно похожий на голос Броуди.
– Однако, – продолжала она упрямо, – я не собираюсь брать весь груз ответственности на себя. В том, что произошло, есть и ваша вина. Вы меня соблазнили, и я вам этого никогда не прощу.
Броуди выпрямился с воинственным видом.
– Это было нетрудно, – бесцеремонно заметил он. – Вам хотелось со мной переспать ничуть не меньше, чем мне с вами.
Честность не позволила ей спорить с этим оскорбительным утверждением.
– Может быть, мне и «хотелось», – возразила Анна, презрительно скривив губы, – но только поначалу. Оказалось, что это еще более отвратительно, чем я предполагала.
Удар попал в цель.
– Ради всего святого! Неужели ты не знаешь, что так бывает только в первый раз? Неужели ты вообще ничего об этом не знаешь, Энни?
Анна гордо выпрямилась:
– От вас я ничего иного не ожидала. Наверняка все мужчины так говорят, чтобы заставить женщин снова проделать эту мерзость!
Броуди лишь насмешливо фыркнул в ответ.
– В каком-то смысле я даже благодарна вам, мистер Броуди. Вы помогли мне разрешить одну загадку: отныне мне больше не придется ломать голову над тем, – ей едва удалось это выговорить, – что представляет собой супружеский акт.
Броуди выругался себе под нос и шагнул к ней, протянув вперед руку. Она отскочила назад:
– Не смейте ко мне приближаться, или я закричу!
Он остановился, уставившись на нее разгневанным взглядом.
– Однажды… нет, уже дважды вы обещали никогда больше ко мне не прикасаться. Мне совершенно ясно, что ваше слово ничего не стоит. Судя по всему, нам придется в течение какого-то времени вместе жить в Англии. Я больше не желаю слушать ваши никчемные обещания, но могу сама обещать вам кое-что. Если вы еще раз коснетесь меня хотя бы ногтем, я скажу Эйдину, что вы пытались меня изнасиловать. Уж тогда вы окажетесь в тюрьме!
Броуди скрестил руки на груди.
– Знаешь, Энни, твои угрозы подозрительно часто напоминают открытое приглашение. Хорошо, что я джентльмен, в противном случае…
– Ха!
Он подошел ближе.
– В противном случае я мог бы поймать тебя на слове. И вообще, – Броуди вызывающе усмехнулся, – ты совершенно не умеешь блефовать. Ты ни слова не скажешь обо мне О’Данну.
– Возможно, раньше это и было правдой, но только не теперь!
– Нет, не скажешь. А знаешь, почему? – Его улыбка показалась ей воплощением зла. – Потому что, погубив меня, ты погубишь и себя. Подумай о своей драгоценной репутации.
– Негодяй! – закричала она, понимая, что он прав.
– Негодяй? – разочарованно переспросил Броуди. – И это все, на что ты способна? Неужели ты не можешь назвать меня хотя бы «ублюдком»?
– Убирайся!
– Как насчет «сукиного сына»? Это ты можешь выговорить?
– Вон!
– Попробуй, Энни. Честное слово, тебе сразу полегчает. Знаешь, почему тебе так тяжело живется? Ты многие вещи не можешь назвать своими именами. Все время используешь… как это называется? Ах да, эвфемизмы. Вот тебе свежий пример: ты только что говорила о «супружеском акте».
Броуди усмехнулся, провоцируя ее.
– Ну давай, Энни, давай скажем, как это называется на самом деле. То, что мы делали, это не супружеский акт. Это называется…
– Замолчи! Убирайся! Ах ты… – Анна яростно стиснула зубы. Броуди смотрел на нее молча, выжидательно подняв брови.
– Ублюдок!
Она зажала себе рот рукой, ее глаза наполнились слезами.
– Ну вот, – едва слышно прошептала она, – ты заставил меня опуститься до своего уровня. Теперь ты доволен?
Броуди в два шага преодолел разделявшее их расстояние. Анна заставила себя устоять на месте и не отшатнулась, даже когда он ласково коснулся ладонью ее щеки.
– Нет, я не доволен, – признался он. – Но наступит день, когда я буду доволен, и ты тоже, милая Энни. Это я тебе обещаю, и твердо намерен сдержать слово.
Она молчала, не зная, что на это ответить.
– Поспеши, тебе надо поскорее одеться, – напомнил Броуди своим обычным голосом, уже взявшись за ручку двери. – Ты не забыла? Эйдин хочет сообщить мне радостную новость в твоем присутствии.
ЧАСТЬ II
Глава 15
27 июня 1862 года, Ливерпуль
Я ничего не понимаю. Это какая-то бессмыслица.
– Ты о чем, любовь моя?
Анна стиснула зубы, но не повернула головы: ее взгляд был по-прежнему устремлен через окно кареты вдаль, на воды Мерси, превращенные закатным солнцем в сверкающую и переливающуюся золотом ленту. За весь день Броуди не упустил ни единого случая назвать ее «любовь моя»: это продолжалось с тех самых пор, как они простились с О’Данном в Саутгемптоне.
– Я не понимаю, – повторила она четко и раздельно, – почему никто не встретил нас на вокзале.
– Ну, мало ли… вдруг они не получили телеграммы? А может, не захотели ждать? Поезд опоздал на два часа, любовь моя.
Анна раздраженно пожала плечами. Обратная поездка ее сильно утомила, море было очень неспокойным, когда они пересекали Ла-Манш, она провела бессонную ночь, а потом им пришлось целый день трястись в душном, шумном, переполненном поезде. Она была не в настроении давать какие бы то ни было разумные объяснения ни по какому поводу. Да нет, ей вообще не хотелось разговаривать. Она чувствовала себя издерганной и взвинченной до предела, поэтому благодушие Броуди и его неизменная бодрость действовали ей на нервы.
– Возможно, – нехотя согласилась она.
– «Возможно», – словно эхо повторил Броуди. – Я всегда говорю «мне сдается» или «Похоже на то». А как говорил Ник?
Анна задумалась.
– Он говорил «возможно» или «может быть». И то и другое.
– «Возможно», – повторил Джон, как будто заучивая слово наизусть.
– Вот на этой улице я живу.
Она начала поправлять свою шляпку, украшенную цветами, и зачесанные наверх волосы.
Броуди присвистнул и вытянул шею, стараясь разглядеть крыши четырехэтажных особняков, тянувшихся по обе стороны широкой, обсаженной деревьями улицы.
– А вы девушка везучая, миссис Бальфур. Я много раз бывал в Ливерпуле, но никогда не забирался так далеко на сушу.
«Так далеко на сушу?» – удивилась про себя Анна. Она жила всего в миле вверх по холму от устья реки. Вероятно, для матроса это означает чуть ли не центр материка. Внезапно она напряженно выпрямилась.
– Матерь божья!
– В чем дело?
– Смотрите.
– Что случилось?
– Все эти кареты… возле моего дома! Тетя Шарлотта устроила вечеринку! В нашу честь!
Броуди цветисто выругался. Под его дурным влиянием Анна тоже начала находить облегчение в ругани.
– Проклятие! – воскликнула она.
Они оба чувствовали себя усталыми, голодными, вымотанными и были явно не в лучшей форме; Анна от души надеялась, что им удастся проскользнуть в дом, привлекая к себе как можно меньше внимания, хорошенько отдохнуть и продолжить опасный спектакль с перевоплощением на свежую голову – завтра с утра пораньше. О, ей хотелось надавать тете Шарлотте тумаков за этот сюрприз! «Несомненно, тетушкой двигала страсть к устройству великосветских приемов», – с горечью подумала Анна. Она бы ничуть не удивилась, узнав, что вечеринка приурочена к визиту какой-нибудь титулованной знаменитости, остановившейся в городе проездом.
– Ну, милая, теперь уже слишком поздно поворачивать оглобли и искать ночлег на постоялом дворе, так что придется нам…
Тут глаза Броуди прищурились, он еще дальше высунул голову из окна кареты и забыл, о чем говорил.
– Это действительно твой дом?
– Да. Теперь послушайте…
Он перебил ее смехом.
– Нет, серьезно. Это ведь публичная библиотека, правда?
Анна растерянно уставилась на громадный особняк красного кирпича, в котором прожила последние три года, словно впервые увидела арочный портал, острые декоративные коньки на крыше, помпезные полуколонны фронтона. Никогда раньше это не приходило ей в голову, но теперь, услыхав его замечание, она в глубине души была вынуждена признать (хотя ни за что на свете не доставила бы такого удовольствия мистеру Броуди) неоспоримое сходство родного дома с общественным зданием.
– Да вам-то откуда знать, как выглядит публичная библиотека? – угрюмо огрызнулась она. – А теперь слушайте меня внимательно. Не знаю, кого именно моя тетя могла пригласить, но не сомневаюсь, что многие из гостей знакомы с Ником. О большинстве из них я вам рассказывала, но не о всех. Держитесь ко мне поближе: я буду называть каждого по имени, а уж потом вы с ними поздороваетесь. И ради всего святого, старайтесь говорить как можно меньше! Сделайте вид, что вы смертельно устали с дороги.
Сама того не замечая, она начала нервно стискивать пальцы. Ей стало жарко в перчатках, ладони взмокли. Анна напомнила себе, что Миддоузы приняли мистера Броуди за Николаса, не усомнившись ни на минуту. Эта мысль должна была бы ее подбодрить, но она с ужасом представила себе, как через несколько минут ему придется столкнуться с десятками людей, знавших Николаса гораздо лучше, чем Миддоузы! Чем больше она об этом думала, тем тревожнее становилось у нее на душе.
– Постарайтесь запомнить: очень многое зависит от достоверности вашего поведения сегодня вечером, – сказала Анна.
Слишком многое. Мистер Броуди даже представить себе не мог, сколь высоки ставки в этой игре. И хорошо, что не мог: это давало ей хоть слабую, но все-таки надежду.
Карета остановилась перед особняком под названием «Роузвуд». Броуди понял, что это «Роузвуд», потому что название было высечено на одной из огромных колонн, высившихся по бокам от выложенной каменными плитами дорожки, ведущей к подъезду.
– Не беспокойся, Энни, я от тебя не отойду ни на шаг, – жизнерадостно заверил он Анну, помогая ей выбраться из кареты и стараясь задержать ее в объятиях гораздо дольше, чем было необходимо.
Она внутренне содрогнулась, хотя сумела сохранить на лице невозмутимое выражение. Он впервые прикоснулся к ней с того памятного утра на вилле в Риме три недели назад, и – подумать только! – от простого прикосновения его рук у нее перехватило дух. Ужасное подозрение, которое втайне преследовало ее в течение двадцати одного дня, подтвердилось с фатальной неизбежностью. Но Анна решила, что не станет забивать себе голову всем этим вздором прямо сейчас.
– В тысячный раз повторяю, – проговорила она тихо, опасаясь, что чьи-то глаза уже следят за ними, – Николас никогда не называл меня так.
– Он приобрел такую привычку во время медового месяца. И вообще за это время многое изменилось. Слушай, Энни, может, мне стоит перенести тебя через порог?
– Может, мне стоит дать тебе хорошего пинка? – Анна с ужасом сообразила, что чуть было не сказала вслух, в какое место собирается его пнуть. Она стряхнула его руки со своих плеч и направилась по дорожке к дому одна, не дожидаясь его. Ей уже было все равно, смотрит на них кто-то или нет. Нет, с этим человеком просто невозможно иметь дело!
Парадная дверь распахнулась, и внушительная квадратная фигура тети Шарлотты появилась на пороге.
– Вы опоздали! Мы ждали вас два часа назад!
– Поезд опоздал, тетя Шарлотта, – торопливо объяснила Анна и поцеловала ее. – Я вижу, вы пригласили нескольких друзей…
Она заглянула через плечо тетушки и увидела толпы гостей, заполнивших холл и парадную гостиную, двери которой были открыты.
– Чтобы приветствовать тебя по возвращении домой, дорогая. Это сюрприз. А ваш багаж остался на вокзале? Николас! – воскликнула она, позволяя ему запечатлеть целомудренный поцелуй на своей багровой щеке. – Что вы сотворили со своим лицом? Я вас едва узнала! Входите, ступайте прямиком в гостиную. Я думала, что вы сами будете приветствовать гостей у входа, только вы двое, но сейчас уже так поздно…
– О нет, прошу вас, не нужно, – взмолилась Анна. Взяв Броуди под руку, она последовала за тетушкой по просторному холлу. Друзья тотчас же окружили их со всех сторон, замедляя продвижение вперед.
– Эдвард, как поживаете? Миссис Гриффин, рада Вас видеть! Эстер Перкинс, привет!
Она неустанно называла всех по именам, чувствуя себя законченной дурой, а Броуди послушно вторил ей. Все удивлялись тому, что он сбрил бороду, интересовались происхождением его шрама и уверяли, что женитьба явно пошла ему на пользу.
Наконец мнимые супруги достигли гостиной, где на них обрушился новый шквал приветствий. Более неудачного сюрприза, чем свадебный прием, при всем желании нельзя было придумать, но у Анны не хватило духу упрекнуть в этом тетю Шарлотту. В конце концов, она сама виновата: сбежала с женихом и тем самым лишила тетушку возможности устроить грандиозное празднество в более подходящее время, то есть сразу же по окончании брачной церемонии.