Страница:
Решил сфотографироваться. На окраине Ростова, откуда должен был быть отправлен в село Крюково, зашел на базар где и сфотографировался на пятиминутке у лилипута. Всего изготовил он 11 снимков но, к сожалению и досаде моей, испортил все. Выкинул я 220 рублей. И за отсутствием лучшего поотсылал эти.
Сюда, в Крюково, приехал только сегодня. Две ночи переночевал на окраине (Северо-западной) Ростова. Последнюю ночь в огородах я поохотился маленько, ибо был голоден после привычной курсантской пищи, разбаловавшей мой вкус и аппетит.
30.08.1943
Денег у меня осталось мало.
Вчера и позавчера писал письма. Сегодня буду продолжать - во все концы, пока свободен. Завтра снова начнутся занятия.
Нас разбили по ротам. Командир минометной роты Шутиков - тщеславный человек, - в погоне за славой и чинами поспешил сюда раньше всех приехать. Теперь он свирепствует. Не успел он много времени покомандовать нами будучи помкомвзводом на курсах. Сбросили мы его, и он никогда не поднимался выше командира отделения. Только изредка, в отсутствие помкомвзвода Анищенко (тоже хорошей птицы), он спешил замещать его, прокатываясь по самым мягкотелым курсантам. Мне от него доставалось чаще других, но и всем остальным он не нравился, так как добивался чтобы равные ему перед ним на цыпочках ходили и дрожали в его присутствии. Но у нас народ не из пугливых и по его не выходило. Он жаловался, докладывал командиру взвода, роты, за что и получил кличку "сексот". Теперь он добился того, чего жаждал.
У него мы с Племаковым узнали адрес свободной квартиры и заняли ее. Спали вместе на одной кровати. Кровать мягкая, пружинная. Комната большая. Только мух много.
Сегодня и завтра мы остаемся без пищи и только первого нам выдадут продукты, ибо в селении Саултан-Залы, где мы, 15 человек, получали продукты - нас надули. На всех получил один аттестат младший лейтенант-пулеметчик. Мы не посмотрели что там написано, а он проворонил, прошляпил, и кладовщица вписала нам лишний день пользования продуктами. В результате 15 человек без еды. Не знаю, как мы перебьемся эти дни после четырехмесячной сытой жизни на курсах.
Сегодня пока еще не голоден - недавно съел остатки своего пайка, кашу и сухари. Но купить здесь трудно, все много дороже чем в Ростове и базар только раз в неделю. Все село заполнено военными, преимущественно офицерами, много капитанов и даже подполковников.
Командиром роты тоже младший лейтенант. Начальник штаба резерва капитан ***, бывший помкомроты на курсах - черненький представитель азиатных народов - не знаю точно какой нации. Он тихий, славный парень, культурный. Роста ниже среднего.
Комсостав здесь чересчур надменен. Бекасов влип в историю. Когда его попросил дежурный лейтенант уйти подальше от штаба, он его назвал на "ты": "Что ты, мол, в самом деле!". Тот ему заявил что, мол, "ты еще сопляк, ты только с курсов вышел и так со мной разговариваешь!". Бекасов ответил ему матюком. Лейтенант потребовал, чтобы Бекасов подошел к нему. Вмешался какой-то капитан с медалью, дошло до драки... Бекасова направили к майору, где он получил двое суток и угрозу разжалования.
31.08.1943
Сегодня у меня день поста. Кушать нечего. Решил выкручиваться из положения. Утром пошел в правление колхоза и выписал огурцов 4 килограмма, на себя и Георгия Плешакова. Достал кусочек хлеба. Поел, но сейчас опять голоден.
В пути нас надули здорово весовщики, написав в аттестате что выдали продукты на три дня, фактически выдав на два. Свои аттестаты вся наша группа лейтенантов из 15 человек сдала, получив взамен один общий аттестат, который взял один из нас - Бобров. Тот не посмотрел на правильность написанного и уехал. Только здесь мы настигли его. Так мы и прогавили паек за одни сутки.
Здесь многие ходят с медалью "За оборону Сталинграда". Я решил, пользуясь свободным временем, возобновить хлопоты о медали. Начальник штаба резерва, капитан, сказал, что на днях мы переедем во второй эшелон и там можно будет об этом говорить, ибо там есть медали.
04.09.1943
Село Маныч. Латоновского с/с, Матвеево-Курганского района.
Сюда прибыл вчера на рассвете. Из Латоново, куда завез нас (офицерский состав) шофер. Он не хотел нас везти и даже пытался драться с командиром второй роты, лишь под угрозой револьвера утихомирился, но завез нас на семь километров западнее Соколовки, где разместились наш штаб и кухня. Но там все мы поместиться не могли и переехали частично (вся рота) сюда, в хутор Маныч.
07.09.1943
В Маныче пробыли два с половиной дня. Ел арбузы без нормы и молоко. Со мной опять поселился Тишаков. Спали на полу. Мух много и они буквально съедали нас днем и ночью.
Семья у моих хозяев большая: две девушки, одна 24 года - Маруся, другая 26 - Надя. Старушка - мать девушек и двоих детей. Они отнеслись очень внимательно к нам, ко мне особенно. Я взял у них адрес чтобы писать.
Когда приказали всей роте выстроиться с вещами, я распрощался с хозяевами и ушел. На дорогу захватил пышку (хлеба не было) и четыре арбуза. Два съел дома.
На построении выделили 20 минометчиков для отправки в часть. Я оказался вычеркнут из этого числа и настаивал на отправке. Когда всю партию все-таки отослали, командир роты вдруг почему-то спросил: "Кто еще из минометчиков остался?". Все разбежались, попрятались за домом: и Замула, и Кружилин, и Герасимов - никто не обмолвился словом, показав свою трусливость и нежелание служить своему отечеству. "Я остался" - заявил я перед притихшими командирами. "Гельфанд здесь останется" - заявил командир роты резерва - он прослышал, что я пишу стихи и редактирую газеты и не хотел со мной расставаться. "Нет - сказал я, - Мне хочется воевать, а не в тылу оставаться". "Гельфанду не терпится. Ну ладно, идите, замените Киселева, а он подождет следующей партии".
И я пошел. Два дня мы ехали, шли. Дорогой встречали полуукраинские-полурусские хутора и деревни, жители которых рассказывали нам о немцах, о том, как они (немцы) жили, грабили, хозяйничали, убивали но, вместе с тем... плакали, кляли Гитлера, ели сухой, заплесневелый хлеб (по 200 грамм) и драпали, застигнутые врасплох, бросая свои ложки и недоеденную кашу, отступая. Два немецких трупа, нагишом уложенные в окопы пехотные, мне повстречались в стороне от дороги. В пути нашел я также две немецких листовки, исключительно антиеврейские. Там они насмешничают над еврейскими именами и обычаями и, в конце концов, призывают "громить жидовское правительство, ввергнувшее Россию в войну". Вот он и единственный козырь, за который они ухватились с отчаяньем утопающего. Рассчитывая на неприязнь к евреям, которая еще не совсем изжита в России со дня Октября, немцы намереваются хоть этим подействовать на мысли и чувства советских людей. Но поверить врагам и клюнуть на их удочки могут только маловерные люди и врожденные предатели. Я же докажу мерзавцам гитлеровским, кто такие советские евреи, как они любят Родину, ненавидят фашистов, готовы на любые подвиги во имя разгрома иноземных пришельцев. Сохраню листовки, чтобы потом когда-либо приклеить их плененному мною лично немецкому офицеру или борзописцу на лоб. Я дождусь этого момента, я исполню свое намерение.
Сейчас мы в Хутке, где находится штаб 248 дивизии, в которую я направлен. Здесь, совместно с моими товарищами по курсам Плешаковым, Анищенко, Гостевым, Ткаченко и другими, ожидаю старшего команды, который вместе с шестью бойцами где-то едет еще. Двух младших лейтенантов встретили мы вчера в пути и затем здесь. Они еще со дня выпуска с курсов были направлены сюда и до сих пор (дней 15, как они рассказывают), не могли найти дивизию. Были в отделе кадров, их поругали там, пригрозили отправить в штрафной батальон, но потом послали, дав точный адрес, сюда. А вчера их отправили уже в командировку в тыл за пополнением. Вот такие люди редко отвечают за свои действия. А ведь мотание, в то время как ждет фронт, равносильно измене. Но для них все сошло безнаказанно. И еще много и много людей таким поведением своим затягивают войну, вредят Отечеству.
08.09.1943
Сейчас нахожусь в резерве при полку. Просил старшего лейтенанта, что заправляет строевым отделом полка, разрешить сходить мне на передовую и лично наблюдать за действиями минометчиков. Но тот не разрешил.
- Может ты еще хочешь пойти в качестве рядового бойца в штыковую? Нет, нельзя на передовую - там убить могут - ответил он безапелляционно, как-будто я приехал сюда от снарядов и пуль прятаться. Обидно даже немного стало.
Уф, проклятые немцы! Прервали меня на самом интересном месте. Стали обстреливать хутор из миномета в разгар моего писания. Вокруг стали кричать, чтоб я ушел под дом. Я не геройствовал и отошел под стенку дома.
Сегодня отправил много писем, написанных еще вчера: папе, тете Ане, Лямошке, Майе, Оле.
Я попал в 899-ый полк 248-ой стрелковой дивизии 28-ой армии Герасименко. Адрес мой: полевая почта 28318.
Пополнение еще не прибыло и выходит что командиров очень много, а командовать некем. Создался резерв дивизии и резерв полка. В полку нас больше двадцати человек среднего комсостава. Есть здесь и старшие лейтенанты, и лейтенанты, но больше всего нас, младших лейтенантов. Проблема командования взводом меня очень волнует и тревожит. Справлюсь ли? Особенно трудно будет в управлении и корректировании огнем. Глазомерная подготовка тревожит мою мысль.
09.09.1943
Ночью немцев выгнали. Наши части далеко продвинулись вперед. Сейчас будем трогаться и мы.
Ночью я несколько раз выходил. Видел ракеты на передней линии, но выстрелов не было. Я все мечтал о продвижении, но мне казалось это только мечтой, ибо все было спокойно. Перед рассветом уже кто-то крикнул "В ружье! Подъем!".
Кто-то сказал про Сталинград и другие города, про триста населенных пунктов, что заняли *** люди, зашевелились, но не поднимались. На рассвете стали поднимать нас. Лошади оказались запряженными и имущество наше на колесах. Ждем приказ двигаться. Впереди трофеи и много нового, много зрелищ, предопределяющих нашу победу.
Вперед помчала конница, оглашая тишину громыханием колес и повозок.
Вечер. Прошли мы, то есть продвинулись вперед, километров на 5-6. Враг остановился у железной дороги, окопался, и никакими силами его нельзя было оттуда выбить. Так мы и остались здесь по сейчас, до захода солнца. Ночью, по общему мнению, противник уйдет под прикрытием темноты. О виденном в занятом нами селе и о трофеях, расскажу завтра, повернутую ***
15.09.1943
Село Захаровка.
Здесь, наконец, догнал свой комендантский взвод, где я числюсь сейчас, до прихода пополнения вместе со всем офицерским, резервом.
Это было позавчера утром. Подполковник Рыбкин, командир нашего полка, вызвал нас всех, офицеров, и сказал: "Хватит, проболтались без дела. Пора и повоевать".
Старшего лейтенанта он назначил старшим над нами. Тот распределил места и мы стали отрывать парные окопы. До самого вечера мы были в земле. Старший лейтенант сразу приобрел важную начальственную осанку, стал приказывать, ругать нас. Так, на меня напал за то, что, как ему думалось, я не ходил на оборону с утра, а где-то околачивался и на оборону поздно пошел. В то время как на самом деле я с самого утра просидел в окопе вместе с одним младшим лейтенантом и пришел только тогда, когда пришли наши офицеры подменить меня с санкции старшего лейтенанта, а на самом деле - самостоятельно.
- Я вам приказываю немедленно уходить на оборону! - кричал старший лейтенант.
- Я и так пойду, - отвечал я - без вашей ругани и ваших приказаний.
И пошел в свой окоп.
Там застал двух младших лейтенантов - Германова и еще одного. Германов решил остаться со мной, а тот ушел. Прокопали глубже окоп, шире, но в длину не копали, и он оказался коротким. Я нанес соломы и мы устлали его. Было тепло, мягко, но коротко. Всю ночь я не мог заснуть как следует - то и дело просыпался, ибо скорчившись, как говорится в три погибели, тяжело было лежать. До самой темноты и после наступления ее немцы не прекращали перестрелки с нами. Затем наступила тишина. Только ракеты пугливо ***
*** я неоднократно просыпался, вставал, и, шатаясь как пьяный, выходил оправляться. От внезапного подъема кружилась голова и я опять вваливался в окоп, нечеловеческими усилиями предохраняя себя от падения. Наутро я встал еще до восхода солнца, опять шатаясь на ходу, спросонку осмотрелся и вдруг заметил, что оборона пуста. Только где-то метрах в 200 от нас приготовились к отъезду грузовые машины с прицепами-пушками 45 мм.
Быстро встали, собрались. Машины с пушками не брали - шли пешком. Позже узнали, что полк наш еще ночью ушел вперед, и мы отстали километров на двадцать. Долго пришлось нагонять. Пешком, потом на машине.
В одном из сожженых сел мы наткнулись на случайно уцелевшую хату. Хозяйка не знала что ей делать от радости что спаслась. Всех соседей угощала едой и помогала имуществом. Нас она очень тепло встретила и хорошо угостила прекрасным украинским борщом с курятиной и арбузами. Потом повела нас в сад, где мы переели фруктов - яблок и слив.
На другой день мы догнали своих.
Только что прошли Андреевку - районный центр Запорожской области. Она наполовину сожжена. Столбы телеграфные вдоль дорог срублены до пней. Всюду огонь, всюду плач взволнованных нашим приходом, утешенных жителей; но вместе с тем глубоко опечаленных разорением и зверствами фрицев. Даже скот те убивали, а имущество грабили и жгли.
- Как жаль, что вы вчера не пришли - говорят бедные, настрадавшиеся люди. - Днем раньше б, тогда была цела бы наша хата, был бы жив наш скот и цело имущество.
Мы рвемся вперед, на юг и на запад - бить немцев. Сергеевка, Захаровка пройдены нами. Первая, еще Сталинской области, разорена до ужаса - вся в огне, дыму и пепле. Там замечательные сады, и яблоки оттуда по сей день сохранились у меня (я попал туда в момент своего отрыва от части). Одна хатенка сохранилась на всю деревню.
Хутора Новоселовка, Андреевка менее пострадали, чем все другие, но тоже горели во многих местах. Здесь течет какая-то речушка.
22.09.1943
Еще немного продвинулись. Теперь в резерве остался я один. Большинство младших лейтенантов отправили по частям в резерв дивизии, а также в командировку за пополнением. Но даже и теперь мне приходится идти пешком.
Вчера сел на бричку из батальонного обоза. Всю ночь спал и слишком далеко зашел к передовой. Попал под артиллерийский обстрел, наткнулся на бахчу. Целый день жил дынями и арбузами.
Встретил Богатского. Он здесь командует штрафниками. Кричит и ругается так, что слушать страшно. Вот он - тихоня-курсант! Теперь он гроза! Ныне так преображаются люди.
По сообщениям информбюро узнал колоссально-радостные новости: Бердянск, Брянск, Павлоград, Кировоград, Духовщина, Прилуки, Лубны, Хорол, Пирятин, Борисов, Новгород, Новороссийск ***
Два часа ночи. Взяты Синельниково и Чернигов.
Меня направили во второй батальон. Здесь командир роты дважды орденоносец и медаленосец капитан Хлыстов.
Здесь три командира взвода, я - четвертый и капитан - пятый. Так что хоть отбавляй.
Письмо отправил папе, вчера - маме.
24.09.1943
Оказывается здесь восемь средних командиров со мной.
Трое, во главе с капитаном и вместе со своими взводами, ушли вчера на другую ОП. Я с тремя младшими лейтенантами и двумя расчетами решил остаться здесь. Четвертый день как мы ни шагу.
Вчера написал стихотворение "Вперед, советские солдаты!". Писем вчера не писал и записей в дневнике тоже не вел.
Пребываю здесь как бы в резерве. Не на должности. И никто ничего мне не говорит, не указывает. Я сам себе хозяин. Вчера захотел арбузов - пошел и нарвал. Вообще, арбузов объедаюсь я тут. И дынь тоже. По пятнадцать за один раз. Не раз меня дрисня такая прохватывала! (извини за выражение, мой дневник) что ой-ой-ой! Но желудок мой крепче стали. Выдерживает все лишения и снова за работу! С сегодняшнего дня - как положено. Но арбузоедство я, конечно, не бросаю, и сегодня съел, по меньшей мере, штук пять.
На днях видел старшего лейтенанта-химика с курсов. Он был там командиром химзвода. Теперь он находится при армии (в штабе) и приехал сюда для проверки (комиссии) нашей работы боевой. Он обещал писать (я дал адрес ему) и взялся передать в армейскую газету одно из моих отпечатанных на машинке стихотворений.
Секретарь комсомольской организации полка - младший лейтенант Бахандан - хороший парень. Вчера он был здесь и мы разговорились. Он очень жалел, что не знал меня раньше, а то поставил бы меня на комсомольскую работу комсоргом батальона. Штатная должность. Я обещал ему помогать в работе, главным образом пером и словом. Мы вчера вместе ходили на бахчу и часа два охотились на арбузы. Хорошее дело! Но не всякому оно дано в настоящий момент. Сумки я не нашел и часть тетрадей и записи приходится носить в сапогах.
Часто я думаю насчет звания и наград. Мне очень обидно, что до сих пор я не имею никаких наград, хотя неоднократно заслуживал их. Всему виноват мой характер: спорил часто, не ладил с начальством. Другие, менее меня отличившиеся или вовсе ничего хорошего не сделавшие на благо Родины, как Зиновкин, к примеру сказать, - сейчас награждены и имеют звания. Звание и я сейчас получил, но что толку, если я теперь даже не гвардеец. Я согласился бы быть сейчас рядовым, но с орденом. Осталось мало времени, но я постараюсь его использовать, отличиться. Стыдно без ордена или хотя бы медали, выходить из этой войны, совестно даже.
Сейчас находимся вблизи Мелитополя. На нашу дивизию возлагается роль сковывающей группы. Совсем недалеко отсюда лежит село Астраханка.
От стрельбы минометов звенит в ушах. Сейчас нам приказано поддержать штрафную роту своим минометным огнем. Нас четыре средних командира, так что я почти безучастен. Лишь совещательное значение имею я сейчас.
Письмо в редакцию "Красное Знамя".
Уважаемый товарищ редактор! Посылаю Вам свое последнее стихотворение-песню, написанное мною вчера, для опубликования на страницах Вашей газеты "Сталинско-Красное Знамя". Ваши замечания и указания очень прошу переслать мне по адресу: Полевая почта 9318 Т. Гельфанд Владимир.
При опубликовании допускаю сокращения четырехстиший или принятие приведенных мною вариантов, вместо неугодных Вам. Если для Вас желательно могу прислать другие свои стихи фронтовые, а именно... Заканчиваю на этом.
Тепло приветствую Вас и Ваших сотрудников, желаю Вам большой плодотворной работы на благо нашей могучей Родины.
С уважением, Ваш Владимир Гельфанд. 24.?Х.43.
26.09.1943
Утро. Началась сильная артиллерийская подготовка. Немцы отвечают, но слабо. Очевидно пойдем в наступление. Снаряды рвутся поблизости. Немцы активизируются. Разбудил младшего лейтенанта на НП. Он пошел.
27.09.1943
Наблюдательный пункт (НП) полка. Большой выдающийся курган. Немцы хорошо знают, что здесь НП. Не раз они посылали сюда ночью разведку за "языком". Снайперы-наблюдатели не сводят глаз отсюда. В бинокль и простым глазом смотрят они, патрулируют пространство.
Кругом кургана масса воронок от мин и снарядов. Немцы яростно обстреливали курган, но снаряды ложились вокруг него, у подножья. В курган они так и не попали. А боеприпасов у них мало. Так что они оставили пока курган в покое.
Наблюдал в стереотрубу за противником. Фрицы свободно и открыто ходят по передовой во весь рост. Многие без рубашек - загорают, некоторые вшей ищут друг у друга в голове. Иные по телу с такой яростью ловят их (и на рубашках), что кажется, там им числа нет.
Рыжих много, но есть и черные. Стоят, улыбаются, ходят, лазят в окопы или лежат на поверхности. Они, совсем не окапываясь, расположились в рощах. Беспечны, как-будто у себя дома. Наблюдения, правда, не прекращают. Какой-то в бинокль наблюдал все время, потом пошел оправляться и передал бинокль другому. Так они меняются все время.
В селе взрывают хаты и амбары. Каждый день видны столбы густого то белого, то серого, то красноватого дыма.
30.09.1943
Позавчера немцы накрыли нас своим артогнем. Да так точно, что только чудо какое-то спасло нас всех и ни одного не убило, не ранило. Я остался последний в окопе во время артогня. Решил не выходить - будь что будет. Но снаряды рвались так близко и такой силы они были, что мой окоп разрушило от сотрясения и меня всего присыпало землей.
Темень. Завтра закончу.
01.10.1943
Самая первая передовая из всех передовых.
У нас существуют различные понятия слова "передовая". Коренные обитатели тыла, никогда не видавшие настоящего фронта, но причисляющие себя почему-то к числу фронтовиков, называют "передовой" территорию, отстающую от таковой на 10-50 километров. Фронтовые тыловики, что в 5-10 километрах от нее, называют "передовой" полосу в 2-3 километра от передних цепей. А мы, минометчики, считаем "передовой" территорию, отстоящую от ближайших немцев в 800 метров.
Но все это, конечно, не передовая в полном смысле слова, ибо впереди еще есть люди. Передовая, самая настоящая - это окоп, в котором я сейчас нахожусь. Впереди меня ни одного нашего человека. Впереди меня в густой заросли деревьев, в земной, разползшейся по земле зеленокудрой травке, в подсолнухах, в складках местности и в глубоких земляных окопах притаился враг.
Отсюда до немцев 300 метров, не более. Я долго всматривался в сторону противника, но ни одного фрица не заметил, хотя они должны быть хорошо видны отсюда. Маскируются.
Я задумал выявить огневые точки врага стрельбой из автомата, но тщетно - выпустил целый диск и лишился патронов. Противник не отвечал. Он притих в своей звериной злобе и притаился коварно в земле.
Рядом со мной пополнение. Слева, справа и сзади меня. Их только вчера сюда прислали. Они в гражданской одежде. Не им ли я посвятил вчера свое стихотворение?
Вчера я принял взвод и решил перейти к нему поближе, хотя землянка, в которой я находился до этого, была накрыта, обширна и глубока - я проработал над ее устройством три дня или около того.
Младший лейтенант Чернявский по приказанию командира роты остался в резерве, и я принял его "взвод". Пишу взвод в кавычках, ибо количество людей в нем меньше, чем в нормальном минометном расчете - пять человек и один миномет.
Ночью командир роты, старший лейтенант ***, передал через адъютанта своего, чтобы я выдвинулся к командиру стрелковой роты и пронаблюдал огневые точки противника. Я пошел сегодня еще до восхода солнца. Пришел, а командир стрелковой роты говорит, что от него нельзя ничего заметить, ибо противник находится в лощине. На местах расположения взводов противник хорошо виден, даже пехота его: как ходит, откуда стреляет. Но все это видеть можно только ночью или вечером, а сейчас немцы бездействуют.
- А можно ли туда добраться и далеко ли до взводных окопов?
Он указал мне на еле заметный холмик слева впереди себя, но несколько раз предупредил, что сейчас днем идти опасно и рискованно, даже ползком трудно пробраться - посадка засажена сплошь их снайперами и на всякое шевеление по засеченному месту открывают ураганный огонь. Многих бойцов, таким образом, немцы вывели из строя. Но иначе чем ползком двигаться нельзя.
Он посоветовал мне дождаться пока взойдет солнце, которое собралось уже вот-вот взглянуть на свет божий, просыпаясь от недолгого ночного сна.
Я переждал немного, минут тридцать и двинул в путь-дорогу. Это был риск, но риск благородный. А я люблю риск, если нужно для пользы дела. Только мне удалось пробежать во весь рост до середины пространства между бугорком и отдельными деревьями, у которых расположился КП роты, как открыли огонь фрицы и пришлось остальной путь ползти, только изредка делая коротенькие перебежки. От бугорка было меньше половины пути до окопов, и я благополучно покрыл это расстояние.
Здесь встретил двух младших лейтенантов с курсов. Один - командир пулеметного взвода, другой - стрелкового. Они заросли бородами, гимнастерки и шаровары-брюки на них чистые, в отличие от моего - я успел измазаться на арбузах так, что и узнать трудно в моем костюме свежий материал - ведь я недавно только получил обмундирование, всего месяца два назад.
Говорят о смерти ребята, о том, что их жизнь - это постоянный риск.
Только что противник обстрелял нашу территорию - посадку в километрах двух-трех отсюда, из минометов. Направление примерно я засек. Остается уточнить только ночью по вспышкам пламени при выстрелах их действительное местоположение (ибо немцы ведут огонь кочующими, по всей вероятности, минометами) и их количество. Сколько их - трудно определить, но не меньше четырех находятся за близлежащей посадкой в направлении отдельных деревьев.
А тот обстрел нашей позиции закончился для нас благополучно. После первых выстрелов ребята побежали в посадку, а я стал одеваться, ибо был нагишом: в брюки, сапоги и под рубашку насыпалось много земли и пыли. И я, не очень-то обращая внимание на отдаляющиеся разрывы, стал одеваться и отчаливать отсюда подобру-поздорову.
Сюда, в Крюково, приехал только сегодня. Две ночи переночевал на окраине (Северо-западной) Ростова. Последнюю ночь в огородах я поохотился маленько, ибо был голоден после привычной курсантской пищи, разбаловавшей мой вкус и аппетит.
30.08.1943
Денег у меня осталось мало.
Вчера и позавчера писал письма. Сегодня буду продолжать - во все концы, пока свободен. Завтра снова начнутся занятия.
Нас разбили по ротам. Командир минометной роты Шутиков - тщеславный человек, - в погоне за славой и чинами поспешил сюда раньше всех приехать. Теперь он свирепствует. Не успел он много времени покомандовать нами будучи помкомвзводом на курсах. Сбросили мы его, и он никогда не поднимался выше командира отделения. Только изредка, в отсутствие помкомвзвода Анищенко (тоже хорошей птицы), он спешил замещать его, прокатываясь по самым мягкотелым курсантам. Мне от него доставалось чаще других, но и всем остальным он не нравился, так как добивался чтобы равные ему перед ним на цыпочках ходили и дрожали в его присутствии. Но у нас народ не из пугливых и по его не выходило. Он жаловался, докладывал командиру взвода, роты, за что и получил кличку "сексот". Теперь он добился того, чего жаждал.
У него мы с Племаковым узнали адрес свободной квартиры и заняли ее. Спали вместе на одной кровати. Кровать мягкая, пружинная. Комната большая. Только мух много.
Сегодня и завтра мы остаемся без пищи и только первого нам выдадут продукты, ибо в селении Саултан-Залы, где мы, 15 человек, получали продукты - нас надули. На всех получил один аттестат младший лейтенант-пулеметчик. Мы не посмотрели что там написано, а он проворонил, прошляпил, и кладовщица вписала нам лишний день пользования продуктами. В результате 15 человек без еды. Не знаю, как мы перебьемся эти дни после четырехмесячной сытой жизни на курсах.
Сегодня пока еще не голоден - недавно съел остатки своего пайка, кашу и сухари. Но купить здесь трудно, все много дороже чем в Ростове и базар только раз в неделю. Все село заполнено военными, преимущественно офицерами, много капитанов и даже подполковников.
Командиром роты тоже младший лейтенант. Начальник штаба резерва капитан ***, бывший помкомроты на курсах - черненький представитель азиатных народов - не знаю точно какой нации. Он тихий, славный парень, культурный. Роста ниже среднего.
Комсостав здесь чересчур надменен. Бекасов влип в историю. Когда его попросил дежурный лейтенант уйти подальше от штаба, он его назвал на "ты": "Что ты, мол, в самом деле!". Тот ему заявил что, мол, "ты еще сопляк, ты только с курсов вышел и так со мной разговариваешь!". Бекасов ответил ему матюком. Лейтенант потребовал, чтобы Бекасов подошел к нему. Вмешался какой-то капитан с медалью, дошло до драки... Бекасова направили к майору, где он получил двое суток и угрозу разжалования.
31.08.1943
Сегодня у меня день поста. Кушать нечего. Решил выкручиваться из положения. Утром пошел в правление колхоза и выписал огурцов 4 килограмма, на себя и Георгия Плешакова. Достал кусочек хлеба. Поел, но сейчас опять голоден.
В пути нас надули здорово весовщики, написав в аттестате что выдали продукты на три дня, фактически выдав на два. Свои аттестаты вся наша группа лейтенантов из 15 человек сдала, получив взамен один общий аттестат, который взял один из нас - Бобров. Тот не посмотрел на правильность написанного и уехал. Только здесь мы настигли его. Так мы и прогавили паек за одни сутки.
Здесь многие ходят с медалью "За оборону Сталинграда". Я решил, пользуясь свободным временем, возобновить хлопоты о медали. Начальник штаба резерва, капитан, сказал, что на днях мы переедем во второй эшелон и там можно будет об этом говорить, ибо там есть медали.
04.09.1943
Село Маныч. Латоновского с/с, Матвеево-Курганского района.
Сюда прибыл вчера на рассвете. Из Латоново, куда завез нас (офицерский состав) шофер. Он не хотел нас везти и даже пытался драться с командиром второй роты, лишь под угрозой револьвера утихомирился, но завез нас на семь километров западнее Соколовки, где разместились наш штаб и кухня. Но там все мы поместиться не могли и переехали частично (вся рота) сюда, в хутор Маныч.
07.09.1943
В Маныче пробыли два с половиной дня. Ел арбузы без нормы и молоко. Со мной опять поселился Тишаков. Спали на полу. Мух много и они буквально съедали нас днем и ночью.
Семья у моих хозяев большая: две девушки, одна 24 года - Маруся, другая 26 - Надя. Старушка - мать девушек и двоих детей. Они отнеслись очень внимательно к нам, ко мне особенно. Я взял у них адрес чтобы писать.
Когда приказали всей роте выстроиться с вещами, я распрощался с хозяевами и ушел. На дорогу захватил пышку (хлеба не было) и четыре арбуза. Два съел дома.
На построении выделили 20 минометчиков для отправки в часть. Я оказался вычеркнут из этого числа и настаивал на отправке. Когда всю партию все-таки отослали, командир роты вдруг почему-то спросил: "Кто еще из минометчиков остался?". Все разбежались, попрятались за домом: и Замула, и Кружилин, и Герасимов - никто не обмолвился словом, показав свою трусливость и нежелание служить своему отечеству. "Я остался" - заявил я перед притихшими командирами. "Гельфанд здесь останется" - заявил командир роты резерва - он прослышал, что я пишу стихи и редактирую газеты и не хотел со мной расставаться. "Нет - сказал я, - Мне хочется воевать, а не в тылу оставаться". "Гельфанду не терпится. Ну ладно, идите, замените Киселева, а он подождет следующей партии".
И я пошел. Два дня мы ехали, шли. Дорогой встречали полуукраинские-полурусские хутора и деревни, жители которых рассказывали нам о немцах, о том, как они (немцы) жили, грабили, хозяйничали, убивали но, вместе с тем... плакали, кляли Гитлера, ели сухой, заплесневелый хлеб (по 200 грамм) и драпали, застигнутые врасплох, бросая свои ложки и недоеденную кашу, отступая. Два немецких трупа, нагишом уложенные в окопы пехотные, мне повстречались в стороне от дороги. В пути нашел я также две немецких листовки, исключительно антиеврейские. Там они насмешничают над еврейскими именами и обычаями и, в конце концов, призывают "громить жидовское правительство, ввергнувшее Россию в войну". Вот он и единственный козырь, за который они ухватились с отчаяньем утопающего. Рассчитывая на неприязнь к евреям, которая еще не совсем изжита в России со дня Октября, немцы намереваются хоть этим подействовать на мысли и чувства советских людей. Но поверить врагам и клюнуть на их удочки могут только маловерные люди и врожденные предатели. Я же докажу мерзавцам гитлеровским, кто такие советские евреи, как они любят Родину, ненавидят фашистов, готовы на любые подвиги во имя разгрома иноземных пришельцев. Сохраню листовки, чтобы потом когда-либо приклеить их плененному мною лично немецкому офицеру или борзописцу на лоб. Я дождусь этого момента, я исполню свое намерение.
Сейчас мы в Хутке, где находится штаб 248 дивизии, в которую я направлен. Здесь, совместно с моими товарищами по курсам Плешаковым, Анищенко, Гостевым, Ткаченко и другими, ожидаю старшего команды, который вместе с шестью бойцами где-то едет еще. Двух младших лейтенантов встретили мы вчера в пути и затем здесь. Они еще со дня выпуска с курсов были направлены сюда и до сих пор (дней 15, как они рассказывают), не могли найти дивизию. Были в отделе кадров, их поругали там, пригрозили отправить в штрафной батальон, но потом послали, дав точный адрес, сюда. А вчера их отправили уже в командировку в тыл за пополнением. Вот такие люди редко отвечают за свои действия. А ведь мотание, в то время как ждет фронт, равносильно измене. Но для них все сошло безнаказанно. И еще много и много людей таким поведением своим затягивают войну, вредят Отечеству.
08.09.1943
Сейчас нахожусь в резерве при полку. Просил старшего лейтенанта, что заправляет строевым отделом полка, разрешить сходить мне на передовую и лично наблюдать за действиями минометчиков. Но тот не разрешил.
- Может ты еще хочешь пойти в качестве рядового бойца в штыковую? Нет, нельзя на передовую - там убить могут - ответил он безапелляционно, как-будто я приехал сюда от снарядов и пуль прятаться. Обидно даже немного стало.
Уф, проклятые немцы! Прервали меня на самом интересном месте. Стали обстреливать хутор из миномета в разгар моего писания. Вокруг стали кричать, чтоб я ушел под дом. Я не геройствовал и отошел под стенку дома.
Сегодня отправил много писем, написанных еще вчера: папе, тете Ане, Лямошке, Майе, Оле.
Я попал в 899-ый полк 248-ой стрелковой дивизии 28-ой армии Герасименко. Адрес мой: полевая почта 28318.
Пополнение еще не прибыло и выходит что командиров очень много, а командовать некем. Создался резерв дивизии и резерв полка. В полку нас больше двадцати человек среднего комсостава. Есть здесь и старшие лейтенанты, и лейтенанты, но больше всего нас, младших лейтенантов. Проблема командования взводом меня очень волнует и тревожит. Справлюсь ли? Особенно трудно будет в управлении и корректировании огнем. Глазомерная подготовка тревожит мою мысль.
09.09.1943
Ночью немцев выгнали. Наши части далеко продвинулись вперед. Сейчас будем трогаться и мы.
Ночью я несколько раз выходил. Видел ракеты на передней линии, но выстрелов не было. Я все мечтал о продвижении, но мне казалось это только мечтой, ибо все было спокойно. Перед рассветом уже кто-то крикнул "В ружье! Подъем!".
Кто-то сказал про Сталинград и другие города, про триста населенных пунктов, что заняли *** люди, зашевелились, но не поднимались. На рассвете стали поднимать нас. Лошади оказались запряженными и имущество наше на колесах. Ждем приказ двигаться. Впереди трофеи и много нового, много зрелищ, предопределяющих нашу победу.
Вперед помчала конница, оглашая тишину громыханием колес и повозок.
Вечер. Прошли мы, то есть продвинулись вперед, километров на 5-6. Враг остановился у железной дороги, окопался, и никакими силами его нельзя было оттуда выбить. Так мы и остались здесь по сейчас, до захода солнца. Ночью, по общему мнению, противник уйдет под прикрытием темноты. О виденном в занятом нами селе и о трофеях, расскажу завтра, повернутую ***
15.09.1943
Село Захаровка.
Здесь, наконец, догнал свой комендантский взвод, где я числюсь сейчас, до прихода пополнения вместе со всем офицерским, резервом.
Это было позавчера утром. Подполковник Рыбкин, командир нашего полка, вызвал нас всех, офицеров, и сказал: "Хватит, проболтались без дела. Пора и повоевать".
Старшего лейтенанта он назначил старшим над нами. Тот распределил места и мы стали отрывать парные окопы. До самого вечера мы были в земле. Старший лейтенант сразу приобрел важную начальственную осанку, стал приказывать, ругать нас. Так, на меня напал за то, что, как ему думалось, я не ходил на оборону с утра, а где-то околачивался и на оборону поздно пошел. В то время как на самом деле я с самого утра просидел в окопе вместе с одним младшим лейтенантом и пришел только тогда, когда пришли наши офицеры подменить меня с санкции старшего лейтенанта, а на самом деле - самостоятельно.
- Я вам приказываю немедленно уходить на оборону! - кричал старший лейтенант.
- Я и так пойду, - отвечал я - без вашей ругани и ваших приказаний.
И пошел в свой окоп.
Там застал двух младших лейтенантов - Германова и еще одного. Германов решил остаться со мной, а тот ушел. Прокопали глубже окоп, шире, но в длину не копали, и он оказался коротким. Я нанес соломы и мы устлали его. Было тепло, мягко, но коротко. Всю ночь я не мог заснуть как следует - то и дело просыпался, ибо скорчившись, как говорится в три погибели, тяжело было лежать. До самой темноты и после наступления ее немцы не прекращали перестрелки с нами. Затем наступила тишина. Только ракеты пугливо ***
*** я неоднократно просыпался, вставал, и, шатаясь как пьяный, выходил оправляться. От внезапного подъема кружилась голова и я опять вваливался в окоп, нечеловеческими усилиями предохраняя себя от падения. Наутро я встал еще до восхода солнца, опять шатаясь на ходу, спросонку осмотрелся и вдруг заметил, что оборона пуста. Только где-то метрах в 200 от нас приготовились к отъезду грузовые машины с прицепами-пушками 45 мм.
Быстро встали, собрались. Машины с пушками не брали - шли пешком. Позже узнали, что полк наш еще ночью ушел вперед, и мы отстали километров на двадцать. Долго пришлось нагонять. Пешком, потом на машине.
В одном из сожженых сел мы наткнулись на случайно уцелевшую хату. Хозяйка не знала что ей делать от радости что спаслась. Всех соседей угощала едой и помогала имуществом. Нас она очень тепло встретила и хорошо угостила прекрасным украинским борщом с курятиной и арбузами. Потом повела нас в сад, где мы переели фруктов - яблок и слив.
На другой день мы догнали своих.
Только что прошли Андреевку - районный центр Запорожской области. Она наполовину сожжена. Столбы телеграфные вдоль дорог срублены до пней. Всюду огонь, всюду плач взволнованных нашим приходом, утешенных жителей; но вместе с тем глубоко опечаленных разорением и зверствами фрицев. Даже скот те убивали, а имущество грабили и жгли.
- Как жаль, что вы вчера не пришли - говорят бедные, настрадавшиеся люди. - Днем раньше б, тогда была цела бы наша хата, был бы жив наш скот и цело имущество.
Мы рвемся вперед, на юг и на запад - бить немцев. Сергеевка, Захаровка пройдены нами. Первая, еще Сталинской области, разорена до ужаса - вся в огне, дыму и пепле. Там замечательные сады, и яблоки оттуда по сей день сохранились у меня (я попал туда в момент своего отрыва от части). Одна хатенка сохранилась на всю деревню.
Хутора Новоселовка, Андреевка менее пострадали, чем все другие, но тоже горели во многих местах. Здесь течет какая-то речушка.
22.09.1943
Еще немного продвинулись. Теперь в резерве остался я один. Большинство младших лейтенантов отправили по частям в резерв дивизии, а также в командировку за пополнением. Но даже и теперь мне приходится идти пешком.
Вчера сел на бричку из батальонного обоза. Всю ночь спал и слишком далеко зашел к передовой. Попал под артиллерийский обстрел, наткнулся на бахчу. Целый день жил дынями и арбузами.
Встретил Богатского. Он здесь командует штрафниками. Кричит и ругается так, что слушать страшно. Вот он - тихоня-курсант! Теперь он гроза! Ныне так преображаются люди.
По сообщениям информбюро узнал колоссально-радостные новости: Бердянск, Брянск, Павлоград, Кировоград, Духовщина, Прилуки, Лубны, Хорол, Пирятин, Борисов, Новгород, Новороссийск ***
Два часа ночи. Взяты Синельниково и Чернигов.
Меня направили во второй батальон. Здесь командир роты дважды орденоносец и медаленосец капитан Хлыстов.
Здесь три командира взвода, я - четвертый и капитан - пятый. Так что хоть отбавляй.
Письмо отправил папе, вчера - маме.
24.09.1943
Оказывается здесь восемь средних командиров со мной.
Трое, во главе с капитаном и вместе со своими взводами, ушли вчера на другую ОП. Я с тремя младшими лейтенантами и двумя расчетами решил остаться здесь. Четвертый день как мы ни шагу.
Вчера написал стихотворение "Вперед, советские солдаты!". Писем вчера не писал и записей в дневнике тоже не вел.
Пребываю здесь как бы в резерве. Не на должности. И никто ничего мне не говорит, не указывает. Я сам себе хозяин. Вчера захотел арбузов - пошел и нарвал. Вообще, арбузов объедаюсь я тут. И дынь тоже. По пятнадцать за один раз. Не раз меня дрисня такая прохватывала! (извини за выражение, мой дневник) что ой-ой-ой! Но желудок мой крепче стали. Выдерживает все лишения и снова за работу! С сегодняшнего дня - как положено. Но арбузоедство я, конечно, не бросаю, и сегодня съел, по меньшей мере, штук пять.
На днях видел старшего лейтенанта-химика с курсов. Он был там командиром химзвода. Теперь он находится при армии (в штабе) и приехал сюда для проверки (комиссии) нашей работы боевой. Он обещал писать (я дал адрес ему) и взялся передать в армейскую газету одно из моих отпечатанных на машинке стихотворений.
Секретарь комсомольской организации полка - младший лейтенант Бахандан - хороший парень. Вчера он был здесь и мы разговорились. Он очень жалел, что не знал меня раньше, а то поставил бы меня на комсомольскую работу комсоргом батальона. Штатная должность. Я обещал ему помогать в работе, главным образом пером и словом. Мы вчера вместе ходили на бахчу и часа два охотились на арбузы. Хорошее дело! Но не всякому оно дано в настоящий момент. Сумки я не нашел и часть тетрадей и записи приходится носить в сапогах.
Часто я думаю насчет звания и наград. Мне очень обидно, что до сих пор я не имею никаких наград, хотя неоднократно заслуживал их. Всему виноват мой характер: спорил часто, не ладил с начальством. Другие, менее меня отличившиеся или вовсе ничего хорошего не сделавшие на благо Родины, как Зиновкин, к примеру сказать, - сейчас награждены и имеют звания. Звание и я сейчас получил, но что толку, если я теперь даже не гвардеец. Я согласился бы быть сейчас рядовым, но с орденом. Осталось мало времени, но я постараюсь его использовать, отличиться. Стыдно без ордена или хотя бы медали, выходить из этой войны, совестно даже.
Сейчас находимся вблизи Мелитополя. На нашу дивизию возлагается роль сковывающей группы. Совсем недалеко отсюда лежит село Астраханка.
От стрельбы минометов звенит в ушах. Сейчас нам приказано поддержать штрафную роту своим минометным огнем. Нас четыре средних командира, так что я почти безучастен. Лишь совещательное значение имею я сейчас.
Письмо в редакцию "Красное Знамя".
Уважаемый товарищ редактор! Посылаю Вам свое последнее стихотворение-песню, написанное мною вчера, для опубликования на страницах Вашей газеты "Сталинско-Красное Знамя". Ваши замечания и указания очень прошу переслать мне по адресу: Полевая почта 9318 Т. Гельфанд Владимир.
При опубликовании допускаю сокращения четырехстиший или принятие приведенных мною вариантов, вместо неугодных Вам. Если для Вас желательно могу прислать другие свои стихи фронтовые, а именно... Заканчиваю на этом.
Тепло приветствую Вас и Ваших сотрудников, желаю Вам большой плодотворной работы на благо нашей могучей Родины.
С уважением, Ваш Владимир Гельфанд. 24.?Х.43.
26.09.1943
Утро. Началась сильная артиллерийская подготовка. Немцы отвечают, но слабо. Очевидно пойдем в наступление. Снаряды рвутся поблизости. Немцы активизируются. Разбудил младшего лейтенанта на НП. Он пошел.
27.09.1943
Наблюдательный пункт (НП) полка. Большой выдающийся курган. Немцы хорошо знают, что здесь НП. Не раз они посылали сюда ночью разведку за "языком". Снайперы-наблюдатели не сводят глаз отсюда. В бинокль и простым глазом смотрят они, патрулируют пространство.
Кругом кургана масса воронок от мин и снарядов. Немцы яростно обстреливали курган, но снаряды ложились вокруг него, у подножья. В курган они так и не попали. А боеприпасов у них мало. Так что они оставили пока курган в покое.
Наблюдал в стереотрубу за противником. Фрицы свободно и открыто ходят по передовой во весь рост. Многие без рубашек - загорают, некоторые вшей ищут друг у друга в голове. Иные по телу с такой яростью ловят их (и на рубашках), что кажется, там им числа нет.
Рыжих много, но есть и черные. Стоят, улыбаются, ходят, лазят в окопы или лежат на поверхности. Они, совсем не окапываясь, расположились в рощах. Беспечны, как-будто у себя дома. Наблюдения, правда, не прекращают. Какой-то в бинокль наблюдал все время, потом пошел оправляться и передал бинокль другому. Так они меняются все время.
В селе взрывают хаты и амбары. Каждый день видны столбы густого то белого, то серого, то красноватого дыма.
30.09.1943
Позавчера немцы накрыли нас своим артогнем. Да так точно, что только чудо какое-то спасло нас всех и ни одного не убило, не ранило. Я остался последний в окопе во время артогня. Решил не выходить - будь что будет. Но снаряды рвались так близко и такой силы они были, что мой окоп разрушило от сотрясения и меня всего присыпало землей.
Темень. Завтра закончу.
01.10.1943
Самая первая передовая из всех передовых.
У нас существуют различные понятия слова "передовая". Коренные обитатели тыла, никогда не видавшие настоящего фронта, но причисляющие себя почему-то к числу фронтовиков, называют "передовой" территорию, отстающую от таковой на 10-50 километров. Фронтовые тыловики, что в 5-10 километрах от нее, называют "передовой" полосу в 2-3 километра от передних цепей. А мы, минометчики, считаем "передовой" территорию, отстоящую от ближайших немцев в 800 метров.
Но все это, конечно, не передовая в полном смысле слова, ибо впереди еще есть люди. Передовая, самая настоящая - это окоп, в котором я сейчас нахожусь. Впереди меня ни одного нашего человека. Впереди меня в густой заросли деревьев, в земной, разползшейся по земле зеленокудрой травке, в подсолнухах, в складках местности и в глубоких земляных окопах притаился враг.
Отсюда до немцев 300 метров, не более. Я долго всматривался в сторону противника, но ни одного фрица не заметил, хотя они должны быть хорошо видны отсюда. Маскируются.
Я задумал выявить огневые точки врага стрельбой из автомата, но тщетно - выпустил целый диск и лишился патронов. Противник не отвечал. Он притих в своей звериной злобе и притаился коварно в земле.
Рядом со мной пополнение. Слева, справа и сзади меня. Их только вчера сюда прислали. Они в гражданской одежде. Не им ли я посвятил вчера свое стихотворение?
Вчера я принял взвод и решил перейти к нему поближе, хотя землянка, в которой я находился до этого, была накрыта, обширна и глубока - я проработал над ее устройством три дня или около того.
Младший лейтенант Чернявский по приказанию командира роты остался в резерве, и я принял его "взвод". Пишу взвод в кавычках, ибо количество людей в нем меньше, чем в нормальном минометном расчете - пять человек и один миномет.
Ночью командир роты, старший лейтенант ***, передал через адъютанта своего, чтобы я выдвинулся к командиру стрелковой роты и пронаблюдал огневые точки противника. Я пошел сегодня еще до восхода солнца. Пришел, а командир стрелковой роты говорит, что от него нельзя ничего заметить, ибо противник находится в лощине. На местах расположения взводов противник хорошо виден, даже пехота его: как ходит, откуда стреляет. Но все это видеть можно только ночью или вечером, а сейчас немцы бездействуют.
- А можно ли туда добраться и далеко ли до взводных окопов?
Он указал мне на еле заметный холмик слева впереди себя, но несколько раз предупредил, что сейчас днем идти опасно и рискованно, даже ползком трудно пробраться - посадка засажена сплошь их снайперами и на всякое шевеление по засеченному месту открывают ураганный огонь. Многих бойцов, таким образом, немцы вывели из строя. Но иначе чем ползком двигаться нельзя.
Он посоветовал мне дождаться пока взойдет солнце, которое собралось уже вот-вот взглянуть на свет божий, просыпаясь от недолгого ночного сна.
Я переждал немного, минут тридцать и двинул в путь-дорогу. Это был риск, но риск благородный. А я люблю риск, если нужно для пользы дела. Только мне удалось пробежать во весь рост до середины пространства между бугорком и отдельными деревьями, у которых расположился КП роты, как открыли огонь фрицы и пришлось остальной путь ползти, только изредка делая коротенькие перебежки. От бугорка было меньше половины пути до окопов, и я благополучно покрыл это расстояние.
Здесь встретил двух младших лейтенантов с курсов. Один - командир пулеметного взвода, другой - стрелкового. Они заросли бородами, гимнастерки и шаровары-брюки на них чистые, в отличие от моего - я успел измазаться на арбузах так, что и узнать трудно в моем костюме свежий материал - ведь я недавно только получил обмундирование, всего месяца два назад.
Говорят о смерти ребята, о том, что их жизнь - это постоянный риск.
Только что противник обстрелял нашу территорию - посадку в километрах двух-трех отсюда, из минометов. Направление примерно я засек. Остается уточнить только ночью по вспышкам пламени при выстрелах их действительное местоположение (ибо немцы ведут огонь кочующими, по всей вероятности, минометами) и их количество. Сколько их - трудно определить, но не меньше четырех находятся за близлежащей посадкой в направлении отдельных деревьев.
А тот обстрел нашей позиции закончился для нас благополучно. После первых выстрелов ребята побежали в посадку, а я стал одеваться, ибо был нагишом: в брюки, сапоги и под рубашку насыпалось много земли и пыли. И я, не очень-то обращая внимание на отдаляющиеся разрывы, стал одеваться и отчаливать отсюда подобру-поздорову.