Страница:
- Я не буду казать хвалебную оду, - заискивающе начал Шитиков, - но Каноненко, як командир проявив ***.
02.03.1945
Я все еще терплю, хотя не знаю к чему может привести терпимое отношение к подобным нетерпимым явлениям. Рысев наступает всеми видами подлости и нахальства, причем широким фронтом, и не останавливаем никакими укорами совести и рамками приличия. Моя пассивность позволила снова ему отстранить меня от должности. Без моего ведома, и даже в тайне от меня, он объявил Шитикову, Каноненко и всей своей ординарии, что мои люди теперь переданы Шитикову. Когда, однако, эти мероприятия не помогли, и бойцы продолжали выполнять мои требования, он вызвал всех к себе и приказал ни в коем случае мне не подчиняться. В результате сегодня Гордиенко заявил, что пищу на меня получать не станет, а когда заметил, что я пишу - взял, переложил мои тетради и нагло заявил: "Зараз як швирну оцi бумажки, то ви их не побачите бiльш".
Впрочем, капитан Рысев прибегает еще и к другим уловкам. Сегодня, например, когда раздавали благодарности товарища Сталина, и я сказал: "Я бы сейчас поел картошки немного", Рысев, подхватив эту фразу на ходу, исказил, передав Каноненко: "Гельфанд говорит, что он лучше бы картошки поел, чем благодарности от Сталина получать". А через несколько часов эту выдумку я услышал уже из уст старшего лейтенанта Ставрова. Так из клеветы может получиться большая неприятность, - ведь это могут истолковать как враждебную пропаганду.
Сейчас идет снег. Утром, и еще ночью, к исходу 1 числа началась метель. Снегом замело все вокруг. Началась зима, а ведь целый зимний месяц ее не было, и появилась она, как ни странно, весной. Днем, однако, показалось солнце, блеснуло, и снег мгновенно растаял. А сейчас опять намело - все бело.
Писать надо еще много, а день клонится к концу - не успею. Писем третий день не пишу. Получил ценные весточки - надо ответить, но некогда.
Парторг просил написать о бое 12 числа в редакцию. Статью подпишет своим именем. Рапорта откорректировать нужно и переписать начисто, потом стихи, словом, работы уйма.
Холодно. Мороз отнимает у меня половину сил и желания, а жизнь требует: пиши, и нужно подчиняться ее воле. Скоро почтальон принесет почту и надо приготовить письма.
03.03.1945
Богатства кучи. Поляки ходят ободранные, почитай нищие. Встречал много русских девушек, почти землячек (из Криворожья), но поговорить с ними не успел - мы двигались.
Время к вечеру. Теплый, почти летний день - удивительно в разгаре зимы. Снег, который стоял по колено над землей, стаял почти совсем, и поля позеленели. Впрочем, полей здесь не много. Густые темно-зеленые еловые леса тянутся сплошными массивами, тянутся по "шёнем фатерланд", как любят называть страну свою немцы.
04.03.1945
Плацдарм на западном берегу реки Одер. Ночью переправились через реку (вода всюду по колено). Шел дождь. Снег весь стаял. Грязь непролазная на полях, по которым нам случается проходить. Идти было тяжело. Сапоги разлезлись, вода и грязь хлюпала внутри их.
До темноты нас обстреливали из пулеметов, артиллерии, самолетов и танков. Все, казалось, встало перед нами тяжелым препятствием. Река оказалась хорошо промерзшей, и вслед за нами сумели переправиться повозки с боеприпасами. Ночью подвода привезла мою сумку, в которой были дневники и подготовленные к отправке письма.
До темноты писал в дневник свои мысли, после, для отвлечения тоски, играл на губной гармошке.
Бойцы стали невыносимы, оскорбляют меня беззастенчиво, встречая потворство капитана Рысева и, в особенности, Каноненко. Мне очень тяжело командовать, хотя еще никогда у меня не было так мало людей - шесть человек бойцов.
В середине ночи вышли на хорошую шоссейную дорогу. По ней двинулись легко, свободно - она была суха и гладка - все почувствовали облегчение. Сзади нас затарахтела машина. Вдруг раздалась команда: "От дороги в стороны!" - и в ту же минуту прогремел выстрел, за ним другой, третий. Кое-кого ранило. Мы опомнились, спохватились, вернулись на дорогу, и пэтээровцы открыли огонь. Это был немецкий тягач, везший на буксире подбитый танк. Он легко и неожиданно проскочил, ошеломив нас своей дерзостью. Было поздно, когда мы открыли огонь. Удалось окончательно остановить и добить только одну машину, зато несколько наших человек были ранены вражеской мушкой. После этого, немного погодя, мы очутились в двудомном хуторе, где заняли оборону.
Ночью стало спокойно. До рассвета ни одного выстрела не было, так что даже не верилось, что враг рядом.
Когда только расположились, кто-то сказал из начальства: "проверьте дома". В один дом зашли пулеметчики капитана Мусаева и командир взвода из его роты. Они стали шарить повсюду, искать трофеи с фонариком в руках. Пошел и я вслед за ними. Остановился в одной из комнат, зажег спичку и нашел пару свечей. Засветив обе, стал осматривать шкаф. Нашел ручку вечную, колоду игральных карт в футляре, часы и цепочку серебряную для ручных часов. Рассказал о своей находке. Часы стояли, и я полагал, что они испорчены.
Скоро вошел майор Илкаев - замкомполка по строевой, оба замкомбата наши, Лаптев и капитан Костюченко. Мусаев похвалился, что я нашел часы, майор потребовал, чтоб я дал их ему. Я решил дать другие, которые нашел прежде и в которых отсутствовал ключ для завода. Он взял, начал рассматривать.
- Это не те, - вмешался Мусаев - те ручные.
- Дай сюда часы! Как ты смеешь обманывать своего командира!? Дай часы!
Я оторопел и решил не сопротивляться, так как и без того очутился на последней стадии бесправия.
05.03.1945
Сегодня выдавали ордена награжденным. Старшина и Деревьев получили ордена за прорыв.
13.03.1945
Немецкий плацдарм на правобережье Одера, носящий у нас еще название "аппендицит". Здесь местность пересеченная, и несмотря на то, что плацдарм невелик - 2,5-3 километра, противника трудно вышибить, ибо он сидит на огромных и крутых, основательно укрепленных высотах.
Против нас стоит морская пехота, насчитывающая в батальонах по 400 человек - противник серьезный. Впрочем, наши славяне зазнались уже, говорят, что они плевали на состав дивизий и вышибут любого неприятеля, потому что они сталинцы. Это не плохо, но в условиях притупленной бдительности может получиться и наоборот, и слова станут тогда простым бахвальством. Ведь получилась такая история у наших здесь предшественников, когда их выбили из этого участка немцы, и восстанавливать положение приходится другим частям и с новыми жертвами.
Удивительно нам везет. Всегда нам случается занимать оборону уже битых частей и подразделений, и тут-то мы оказываемся героями против не менее битого в боях нашими предшественниками противника.
Уже темно. Пишу, наугад складывая буквы.
"Человек, изгаженный жизнью" - так я подумал вслух после длительного разговора и наблюдения за Каноненко.
- Кто я? - неожиданно спросил он. И я обрадовался правильности пришедшего мне на мысль определения его натуры.
15.03.1945
Однажды я дал Каноненко 200 рублей, чтобы он уплатил за посылку. Он взял у меня деньги, и когда я на другой день осведомился, уплатил ли он, получил утвердительный ответ. Так шло время и неожиданно выяснилось, что Каноненко эти деньги присвоил себе - посылку мою не приняли, следовательно, и деньги за нее.
Каноненко большой картежник. Круглые сутки играет он с Шитиковым, Рысевым и К? в карты, и режет тысячи, т.е. выигрывает большие суммы. Когда я однажды узнал, что он выиграл 16 тысяч денег, то потребовал у него долг. Тем не менее он не возвращал, пытаясь изобразить меня скрягой и мелочным человеком. Вскоре, однако, он совсем разбогател - выиграл 24 тысячи, и свеликодушничал - публично вернул мне 200 рублей, сопроводив этот акт насмешками о моей скупости.
- Вот сядь играть в карты, - подзадоривал он. - Боишься! Это ты из-за денег трусишься!
- Нет, мне не жаль денег, - возразил я, - но совесть свою терять из-за мелочи, о которой ты столько говорил - стыдно. Я не люблю картежной игры, и ни разу еще не играл в карты, но сейчас я буду играть, заведомо зная, что проиграю, ибо не знаю даже правил игры.
Началась борьба за выигрыш. Каждому из К? хотелось меня первому обыграть. Первым, по старшинству, занялся мною Рысев. Пользуясь моей неосведомленностью в игре, он заставил меня, вместо проигранных 300 мною марок, платить ему 600 (только впоследствии мне рассказали об это другие участники "очистки карманов"), пока, таким образом, я не передал ему 12500 марок - половину заработанных в этом месяце. Затем его сменили другие Каноненко, Шитиков. И до самого вечера крутили меня, пока я добровольно не решил сдать им последние сотни моей получки.
Так во имя справедливости я решил пожертвовать своей "кисой", как называют карман здешние картежники. И совершенно напрасно. Это никого не научило, никому не послужило пользой, и только вызвало еще большую волну насмешек. Я оказался в дураках.
Как-то, когда я выделен был на проческу леса, мне встретился на велосипеде старшина нерусской национальности. Я остановил его и потребовал документы на велосипед, но в ответ встретил глупую реплику: "Нам командир дивизии говорит: если пьяный - пойди, выспись!" Я возмутился и потребовал от старшины, чтобы он вел себя по-красноармейски и не позволял себе наглости по отношению к офицеру.
Он опять повторил свою реплику, свистнул. На его свист собралась большая группа (человек 15) бойцов и младших командиров, которые стали наперебой осмеивать меня, а старшина, подойдя ко мне вплотную, строго взглянув мне в лицо, предупредил:
- Ты знаешь, кто я такой?! - и назвал свою фамилию, а кто-то крикнул из толпы сподвижников: "Он герой Советского Союза!".
- Очень жаль, что ваше звание не сумело вас воспитать, если вы вообще были когда-то воспитаны, - сказал я и видя, что меня не понимают, отошел в сторону, тем более что все люди были вооружены, а у меня было лишь два человека.
Фамилию этого старшины я действительно читал в списках людей, удостоенных звания героя, но каким гнусным оказалось поведение его.
1. положение офицеров в мин.роте
а) отношение Рысева к нам: ругань матерная, угрозы расстрела, отмена приказаний при бойцах, (хорошо если бойцы отнимают, но плохо, если у бойцов отнимают доски), мордобои, неискренность в отдаче приказаний, ставящая офицеров в плохое положение по отношению к бойцам (случай с бойцами разбирающими сарай), не поддерживает намерений командиров взводов устанавливать дисциплину, а напротив препятствует наведению порядка (Наконечный х. на)
б) подкуп (часы, деньги, пистолет и пр.)
Солдата ставит выше офицера (Сивопляс)
Лживость в отдаче приказаний и показаниях
в) отношение к бойцам. Не учитывает труда бойцов, матерные угрозы расстрелом, не заботится о их быте и нуждах, их просьбах и запросах
г) игра в карты, пьянки
д) не бывает в расположении, нет заботы о раненных (Щербина)
е) (рота неделю не получала хлеба - сам был всем удовлетворен), (хотя есть несколько пар сапог, портной шьет ему споги и не первую пару), нет правдивости в представлении к орденам (Гордиенко) и заботы о получении бойцами наград, воспитательной работой не занимается и всем от нас***
Начальнику политотдела
подполковнику Коломийцеву
РАПОРТ
Прошу Вас обратить внимание на недопустимое отношение командира роты капитана Рысева к своим подчиненным - командирам взводов и расчетов, ко всему личному составу подразделения, приведшее состояние дисциплины в роте к чрезвычайно низкому уровню. Командиров взводов капитан Рысев не уважает, не заботится об укреплении их авторитета, напротив, сам систематически его подрывая, топчет на каждом шагу нашу офицерскую честь и звание.
Мне капитан Рысев при подчиненных неоднократно угрожал расстрелом и другими репрессиями, в большинстве случаев нисколько не заслуженными.
В роте нет ни одного рядового, сержанта и офицера, который бы не был прилюдно обруган капитаном Рысевым самой бесшабашной матерней.
Нередко к своим подчиненным капитаном Рысевым применяется мордобой. Я подвергся однажды публичному избиению только за то, что попросил его не оскорблять меня в присутствии бойцов и не подрывать тем самым моего авторитета. В другой раз он организовал по мне стрельбу из пистолета.
Своего ординарца Сивопляса капитан Рысев, подчас самоустранившись, посылает руководить ротой, направляет командовать командирами взводов, указывать нам, и ценит его выше любого офицера.
На Одерском плацдарме капитан Рысев в течение ряда дней не являлся в роту, жил в домике в 500 метрах от нашей ОП, проводил свое время в пьянке и карточной игре, а когда в ночь на 12/II батальону приказали принять бой, капитан Рысев вдруг "заболел" (на другой день он выздоровел, после перехода во II, и остался со своим ординарцем в тылу).
В другой раз, в одном из своих рапортов (нужно заметить, в роте нет офицера, на которого капитан Рысев не писал рапортов и жалоб), он клеветнически заявил, что я оставил взвод в бою, ушел с поля боя, и за это получил "строгий выговор с предупреждением"(!). Хотя в действительности никогда этого не было и о моих действиях в бою лучше, чем я сам, могут рассказать старые бойцы и командиры батальона, - не этой ли выдумкой объясняется причина неполучения мною ни одной награды за прорыв висловской обороны, за форсирование Одера и удержание Одерского плацдарма, несмотря на приказ комдива о награждении всего личного состава 3 сб правительственными наградами и на мое активное участие в этих боях.
По отношению к бойцам и младшим командирам капитан Рысев ведет себя еще более грубо и непристойно. Для него не существует разницы между старшим сержантом и бойцом - всем одинаково достается ругани, угроз и взысканий, причем забота о людях со стороны командира роты абсолютно отсутствует. Люди ходят оборванные, в поношенной одежде, несмотря, на наличие в роте хороших ***
19.03.1945
За два дня получил двенадцать писем - это рекордное число. Всего больше из них от мамы и папы. Остальные по два от тети Любы, тети Ани, и по одному от Нины...
Вообще события переплетаются весьма разнообразными видами явлений. Вчера, например, над нами пролетели целые тучи английских самолетов. По 50-30 в каждой группе. День был жаркий, почти летний, солнечный, и небо стало пятнисто-белое от рябивших на фоне синего воздушного пространства самолетов. Неожиданно в небе загрохотало, и белые полосы исчертили его вдоль и поперек - отовсюду неслись спокойные, стройные птицы, и было радостно смотреть на их величественный полет в дни нашего торжества. "Вон еще один отставший летит," - воскликнул Каноненко, указав в другую сторону; и все увидели медленно парящую "лейку" - журавля и засмеялись.
20.03.1945 г.
Морин.
Тук-тук. Я услышал и проснулся. Кто-то стучал в палатку.
- Да, да, - крикнул я, не открывая головы из-под шинели. Никто не отозвался и в землянку не входил. Решил, что послышалось, и снова стал засыпать, но опять был пробужден тремя таинственными "Тук-тук-тук".
- Кто там? - спросил я. Опять молчание. Ну что ты будешь делать?! Наверно шутки ради балуется кто-то. Ну, пусть его! Все равно не откроюсь!
Опять через одинаковый промежуток времени раздалось надоевшее "Тук-тук-тук".
- Да войдите же! - нетерпеливо воскликнул я, сбросил с себя теплую шинель и выскочил на двор - нигде никого не было. Я остановился в недоумении.
Вдруг я услышал то, что так необычно меня разбудило, - теперь никаких сомнений не оставалось. И я, смущенный, поспешил войти внутрь землянки. А где-то высоко над головой визжали пули, и раздавалось привычное "Тук-тук-тук" - трещал вражеский пулемет короткими очередями, похожими на стук человека в дверь плотно занавешенной палатки.
Старший сержант Андреев прибыл. Во время марша он отстал, испытал массу приключений, побывал в танковом десанте, но затем оказался в руках контрразведки, которая его немного "повозила" и направила в наш батальон, но в стрелковую роту. Теперь он пришел к нам в гости, и я с интересом слушал его рассказ.
В боях за город Бернлихет он встретился лицом к лицу с контратаковавшим женским батальоном неприятеля. К этому времени наши десантники хорошо окопались и спокойно встретили вражескую вылазку. Но когда они увидели женщин - сердца бойцов забились. Однако приказали не стрелять.
Женщины шли стройными цепями: одна, вторая, третья, и стреляли из автоматов. Четвертая и последняя цепи состояли исключительно из мужчин. Наши молчали. Женщины обнаглели, подходя, в упор обстреливали нашу пехоту. Они подступили совсем близко, и, казалось, были у цели. Но вдруг пронеслась сзади их пронизывающая волна пуль. Как снопы, атакованные с флангов, падали убитые, и медленно, неуклюже опускались к земле, смешавшиеся ряды "воинов". С флангов не переставали стучать по врагам пулеметы, и женщины, как одержимые, в страхе и панике бросая оружие, кинулись бежать в непростреливаемое место на улице города - в надежные руки: наши солдаты встретили женщин с удовольствием, ненавистью и торжеством. А несчастные "вояки", многим из которых не было и 17 лет, испуганно жались друг к другу и плакали: "Ой, готе, готе, готе" (боже).
Горько твердила одна из молодых девушек-солдат "Майн готе, готе!" - и ее красивые глаза светились изумрудными слезами раскаяния.
Десантники расправились живо. Пленных разбили на три кучи.
1. Русские. Их оказалось две.
2. Замужние и те, у которых мужья и родственники в этой же части, где и они служат (некоторые назвались сами: "мой муж офицер!").
3. Девушки.
Оставили только третью группу пленных. Русских, которым было не более 19 лет, после опроса, расстреляли первыми.
Из третьей группы стали растаскивать "трофеи" по домам и по койкам, и там, на протяжении ряда дней, вели над ними непередаваемые на бумаге эксперименты. Немки боялись, не сопротивлялись, и во избежание надругательств более старших по возрасту бойцов, сами упрашивали с собой спать тех, кто помоложе. К счастливым принадлежал и Андреев. Он выбрал себе самую молодую и увел с собой спать. Но когда он предложил ей свое более принципиальное желание удовлетворить, она покачала головой и застенчиво прошептала: "Дас ист нихт гут" (это не хорошо), я ведь еще девушка. Последние слова еще более разгорячили нашего героя, он стал более настойчив, вынув пистолет. Тогда она притихла, и, дрожа, опустила рейтузы. Он спросил у нее, знает ли она что такое значит "подмахивать". Она долго не понимала, но потом все же ответила "гут махен". Тогда он посоветовал, кивнув на пистолет, "только гут махен, а никак ни шлехт", и она поняла, ухватившись за него крепко, стала толкаться ему навстречу. Он почувствовал, что что-то лопнуло, девушка вскрикнула и застонала, однако вскоре сумела себя заставить улыбнуться.
Он приодел ее в гражданское платье, и она вышла к своим сомученицам веселая и растерянная.
В середине дня меня и Каноненко вызвал Рысев. Он был вежлив и добр. Предложив сесть, застенчиво приступил к изложению своего требования.
Я получил задание руководить всеми окопно-оборонными работами, на осуществление которых мне давался весь личный состав подразделения. Я выслушал, ушел к себе и в ожидании бойцов из бани, где они мылись с Шитиковым во главе, стал перечитывать письма и готовить на них ответы. Я отходчив. Встретив такое милое обращение Рысева я почему-то посовестился своего рапорта, который вчера отослал на имя начальника политотдела, а позавчера помог Каноненко оформить и отослать его рапорт туда же.
Еще раз упрекнул себя несколько позже, когда перед отправкой в командировку узнал о вынесении Каноненко пяти суток ареста, и снова встретил улыбающегося Рысева в хозвзводе в тылах батальона. Но было уже поздно и я не могу теперь ничего сделать.
Дело в том, что в мое отсутствие приедет комиссия, будет разбирать, и бог весть, что на меня могут наговорить. Не надо было мне торопиться, ведь остался в стороне Шитиков и наверно опять выйдет сухим из воды. Впрочем, сейчас не до этого.
Глубокая ночь. Моринг мертв, если не считать комендатуры и воинских частей на его окраинах.
21.03.1945
Город Нойдамм.
Повезло. Только пять километров случилось мне пропутешествовать пешком. Остальное - машиной. Более 30 километров сделал сегодня, и вот в Нойдамме.
Средней величины город, много четырехэтажных зданий. Улицы есть асфальтированные, остальные - мощёные. Всюду следы разорения и боев. Некоторые здания разрушены до основания, некоторые целые или частично разрушены. Двери настежь, стекла на земле вдребезги, всюду пух и прах.
В одном доме неожиданно наткнулся на труп безобразной старухи и ужаснулся. Она лежала как бревно, на распотрошенной кровати и была похожа на саму смерть, какою рисуют ее - полуисчахшей и страшной. Быстро захлопнул дверь, вышел, с отвращением сплюнул. Обошел кругом дома и с другой стороны приоткрыл дверь - остолбенел. Опять труп, старика-немца. Бросился вон из этого мрачного дома, а вдогонку мне яростно свистел ветер, стуча окнами, вертя пухом и шелестя верхушками деревьев.
Дезертира Осмоловского не нашел. Спрашивал в комендатуре, искал в списках запасного полка особого отдела.
В лесу за городом масса артчастей. Дошел до опушки, чуть углубился в лес - увидел машины армейские, корпусные - много, не сосчитать сразу. Возле них работали пленные немцы. Им не трудно здесь жить: пищи хватает, работа легкая, и в отношении ночлега неплохо. Они и сами говорят об этом. Самых различных возрастов офицеры и самой различной формы: и в гражданских костюмах, и в шляпах, и во всем военном. Насмотрелся на них, решил дальше не ходить. Мудрено найти человека, пребывающего нелегально в части, среди тысяч и тысяч людей.
Вернулся в город. Комендант дал мне справку для получения талонов в столовую. Пошел с этой справкой, да не туда куда следует, и по простоте поваров неплохо пообедал в неположенном месте. Хотел было поужинать в офицерской столовой гарнизона, но совесть не позволила, и стал разыскивать свою столовую.
Тут девушки. Весьма симпатичные, но у одной из них отвисли груди, а у другой ... и вовсе темное дело, хотя фигура что называется. Полюбезничал немного, но дальше этого не пошел. Ночь застала меня слишком несвоевременно, - девушки спешили спать и столовую оставили на замке. Пришлось распрощаться.
Палец мучает. Тревожат думы всякие, и жизнь все больше разочаровывает.
Встретил Ставрова. Он в госпитале. Три ордена украшают его грудь. Он ходит гоголем и говорит всем, что воевал бесстрашно. Отрицать нельзя. Отрицать правительственные награды - значит отрицать справедливость. Люди со стороны не знают всей истины - и пусть их, глупцов! Обидно только за себя, и эта неотвязная мысль пытает душу. Что делать? У кого искать правды и справедливости? Бога нет, а кроме него никто ничего знать не может о мною пережитом.
Рапорта... Но к ним везде относятся наплевательски. Зачем я страдал так бесплодно? Родина, за которую я так много пережил, за которую столько рисковал жизнью, она ли не поймет моих дум и страданий. Она ли не поможет моему горю? Но, Господи, она ведь не знает ничего обо мне, я ведь ничем ни на грамм не возвысился над жизнью, и дальше полка, дивизии, обо мне никто ничего не знает. Горе мне и стыд беспощадные!
Девушки в гражданском выглянули в окошко. Я посмотрел - они исчезли. Стал подходить ближе - они вышли на улицу, важно пересекли ее и скрылись в дверях парадного подъезда большого трехэтажного здания. Я остановился. Милые лица и гражданские платьица привлекли мое внимание. Неужели немки? - подумал я, - ведь еще ни разу не встречались мне красивые "фрейлин".
Девушки вдруг выскочили на крыльцо, улыбающиеся, и опять скрылись. Я кинулся к зданию, но было уже поздно. Когда я поднялся на первые ступеньки лестницы - на третьем этаже хлопнула дверь. Так неожиданно оборвалось в самом начале нечто заманчивое.
Позже я заходил туда. Щупал дверные ручки в темноте и открывал одну за другой двери. Но всюду встречали меня комнаты, пахнущие медикаментами, светящиеся белизной простыней и материи. Людей нигде не было. Мне надоели эти тщетные начинания, и я вернулся в отведенное мне комендатурой помещение. Так больше я и не увидел этих двух девушек.
22.03.1945
Нет, вру! Сегодня утром, когда я собирался уезжать из города, в окнах здания увидел несколько заинтересованных женских мордашек, улыбающихся мне навстречу из операционной госпиталя (на 1 этаже). Я пошел прямо к окну, чувствуя на себе настороженные девичьи взгляды.
- Это не вы вчера выглядывали из-за дверей здания?
- Да, мы.
Я рассказал, как их искал потом в доме. Мимо прошла пожилая женщина-майор и улыбнулась во весь рот нам, молодым.
Я распростился с девушками, и когда отошел - помахал им рукой. Они радостно замахали ручками, и одна даже воздушным поцелуем ознаменовала наше прощание.
Я покидал город довольный и гордый своей молодостью. Да, судьба не обидела меня, наделив внешностью и умом. Но характер мой портит впечатления первого взгляда и отвращает от меня окружающих. Вот почему мне так нелегко живется на свете, вот почему я нередко бываю обижен своими товарищами зря и несправедливо.
23.03.1945
Сегодня был строевой смотр. Комдив приезжал и проходил через весь полк, тщательно осматривая каждого от рядового до офицера. Он маленький, плотный, черный, сердитый. Ругается отвратительно. Прямо перед строем крепко матюгнул начальника связи полка - капитана, и пригрозил понизить в должности до командира взвода. Меня миновал, хотя я был без шинели и без звездочки на гимнастерке, нашил две лишних пуговички, и вообще, отличался от других лиц.
02.03.1945
Я все еще терплю, хотя не знаю к чему может привести терпимое отношение к подобным нетерпимым явлениям. Рысев наступает всеми видами подлости и нахальства, причем широким фронтом, и не останавливаем никакими укорами совести и рамками приличия. Моя пассивность позволила снова ему отстранить меня от должности. Без моего ведома, и даже в тайне от меня, он объявил Шитикову, Каноненко и всей своей ординарии, что мои люди теперь переданы Шитикову. Когда, однако, эти мероприятия не помогли, и бойцы продолжали выполнять мои требования, он вызвал всех к себе и приказал ни в коем случае мне не подчиняться. В результате сегодня Гордиенко заявил, что пищу на меня получать не станет, а когда заметил, что я пишу - взял, переложил мои тетради и нагло заявил: "Зараз як швирну оцi бумажки, то ви их не побачите бiльш".
Впрочем, капитан Рысев прибегает еще и к другим уловкам. Сегодня, например, когда раздавали благодарности товарища Сталина, и я сказал: "Я бы сейчас поел картошки немного", Рысев, подхватив эту фразу на ходу, исказил, передав Каноненко: "Гельфанд говорит, что он лучше бы картошки поел, чем благодарности от Сталина получать". А через несколько часов эту выдумку я услышал уже из уст старшего лейтенанта Ставрова. Так из клеветы может получиться большая неприятность, - ведь это могут истолковать как враждебную пропаганду.
Сейчас идет снег. Утром, и еще ночью, к исходу 1 числа началась метель. Снегом замело все вокруг. Началась зима, а ведь целый зимний месяц ее не было, и появилась она, как ни странно, весной. Днем, однако, показалось солнце, блеснуло, и снег мгновенно растаял. А сейчас опять намело - все бело.
Писать надо еще много, а день клонится к концу - не успею. Писем третий день не пишу. Получил ценные весточки - надо ответить, но некогда.
Парторг просил написать о бое 12 числа в редакцию. Статью подпишет своим именем. Рапорта откорректировать нужно и переписать начисто, потом стихи, словом, работы уйма.
Холодно. Мороз отнимает у меня половину сил и желания, а жизнь требует: пиши, и нужно подчиняться ее воле. Скоро почтальон принесет почту и надо приготовить письма.
03.03.1945
Богатства кучи. Поляки ходят ободранные, почитай нищие. Встречал много русских девушек, почти землячек (из Криворожья), но поговорить с ними не успел - мы двигались.
Время к вечеру. Теплый, почти летний день - удивительно в разгаре зимы. Снег, который стоял по колено над землей, стаял почти совсем, и поля позеленели. Впрочем, полей здесь не много. Густые темно-зеленые еловые леса тянутся сплошными массивами, тянутся по "шёнем фатерланд", как любят называть страну свою немцы.
04.03.1945
Плацдарм на западном берегу реки Одер. Ночью переправились через реку (вода всюду по колено). Шел дождь. Снег весь стаял. Грязь непролазная на полях, по которым нам случается проходить. Идти было тяжело. Сапоги разлезлись, вода и грязь хлюпала внутри их.
До темноты нас обстреливали из пулеметов, артиллерии, самолетов и танков. Все, казалось, встало перед нами тяжелым препятствием. Река оказалась хорошо промерзшей, и вслед за нами сумели переправиться повозки с боеприпасами. Ночью подвода привезла мою сумку, в которой были дневники и подготовленные к отправке письма.
До темноты писал в дневник свои мысли, после, для отвлечения тоски, играл на губной гармошке.
Бойцы стали невыносимы, оскорбляют меня беззастенчиво, встречая потворство капитана Рысева и, в особенности, Каноненко. Мне очень тяжело командовать, хотя еще никогда у меня не было так мало людей - шесть человек бойцов.
В середине ночи вышли на хорошую шоссейную дорогу. По ней двинулись легко, свободно - она была суха и гладка - все почувствовали облегчение. Сзади нас затарахтела машина. Вдруг раздалась команда: "От дороги в стороны!" - и в ту же минуту прогремел выстрел, за ним другой, третий. Кое-кого ранило. Мы опомнились, спохватились, вернулись на дорогу, и пэтээровцы открыли огонь. Это был немецкий тягач, везший на буксире подбитый танк. Он легко и неожиданно проскочил, ошеломив нас своей дерзостью. Было поздно, когда мы открыли огонь. Удалось окончательно остановить и добить только одну машину, зато несколько наших человек были ранены вражеской мушкой. После этого, немного погодя, мы очутились в двудомном хуторе, где заняли оборону.
Ночью стало спокойно. До рассвета ни одного выстрела не было, так что даже не верилось, что враг рядом.
Когда только расположились, кто-то сказал из начальства: "проверьте дома". В один дом зашли пулеметчики капитана Мусаева и командир взвода из его роты. Они стали шарить повсюду, искать трофеи с фонариком в руках. Пошел и я вслед за ними. Остановился в одной из комнат, зажег спичку и нашел пару свечей. Засветив обе, стал осматривать шкаф. Нашел ручку вечную, колоду игральных карт в футляре, часы и цепочку серебряную для ручных часов. Рассказал о своей находке. Часы стояли, и я полагал, что они испорчены.
Скоро вошел майор Илкаев - замкомполка по строевой, оба замкомбата наши, Лаптев и капитан Костюченко. Мусаев похвалился, что я нашел часы, майор потребовал, чтоб я дал их ему. Я решил дать другие, которые нашел прежде и в которых отсутствовал ключ для завода. Он взял, начал рассматривать.
- Это не те, - вмешался Мусаев - те ручные.
- Дай сюда часы! Как ты смеешь обманывать своего командира!? Дай часы!
Я оторопел и решил не сопротивляться, так как и без того очутился на последней стадии бесправия.
05.03.1945
Сегодня выдавали ордена награжденным. Старшина и Деревьев получили ордена за прорыв.
13.03.1945
Немецкий плацдарм на правобережье Одера, носящий у нас еще название "аппендицит". Здесь местность пересеченная, и несмотря на то, что плацдарм невелик - 2,5-3 километра, противника трудно вышибить, ибо он сидит на огромных и крутых, основательно укрепленных высотах.
Против нас стоит морская пехота, насчитывающая в батальонах по 400 человек - противник серьезный. Впрочем, наши славяне зазнались уже, говорят, что они плевали на состав дивизий и вышибут любого неприятеля, потому что они сталинцы. Это не плохо, но в условиях притупленной бдительности может получиться и наоборот, и слова станут тогда простым бахвальством. Ведь получилась такая история у наших здесь предшественников, когда их выбили из этого участка немцы, и восстанавливать положение приходится другим частям и с новыми жертвами.
Удивительно нам везет. Всегда нам случается занимать оборону уже битых частей и подразделений, и тут-то мы оказываемся героями против не менее битого в боях нашими предшественниками противника.
Уже темно. Пишу, наугад складывая буквы.
"Человек, изгаженный жизнью" - так я подумал вслух после длительного разговора и наблюдения за Каноненко.
- Кто я? - неожиданно спросил он. И я обрадовался правильности пришедшего мне на мысль определения его натуры.
15.03.1945
Однажды я дал Каноненко 200 рублей, чтобы он уплатил за посылку. Он взял у меня деньги, и когда я на другой день осведомился, уплатил ли он, получил утвердительный ответ. Так шло время и неожиданно выяснилось, что Каноненко эти деньги присвоил себе - посылку мою не приняли, следовательно, и деньги за нее.
Каноненко большой картежник. Круглые сутки играет он с Шитиковым, Рысевым и К? в карты, и режет тысячи, т.е. выигрывает большие суммы. Когда я однажды узнал, что он выиграл 16 тысяч денег, то потребовал у него долг. Тем не менее он не возвращал, пытаясь изобразить меня скрягой и мелочным человеком. Вскоре, однако, он совсем разбогател - выиграл 24 тысячи, и свеликодушничал - публично вернул мне 200 рублей, сопроводив этот акт насмешками о моей скупости.
- Вот сядь играть в карты, - подзадоривал он. - Боишься! Это ты из-за денег трусишься!
- Нет, мне не жаль денег, - возразил я, - но совесть свою терять из-за мелочи, о которой ты столько говорил - стыдно. Я не люблю картежной игры, и ни разу еще не играл в карты, но сейчас я буду играть, заведомо зная, что проиграю, ибо не знаю даже правил игры.
Началась борьба за выигрыш. Каждому из К? хотелось меня первому обыграть. Первым, по старшинству, занялся мною Рысев. Пользуясь моей неосведомленностью в игре, он заставил меня, вместо проигранных 300 мною марок, платить ему 600 (только впоследствии мне рассказали об это другие участники "очистки карманов"), пока, таким образом, я не передал ему 12500 марок - половину заработанных в этом месяце. Затем его сменили другие Каноненко, Шитиков. И до самого вечера крутили меня, пока я добровольно не решил сдать им последние сотни моей получки.
Так во имя справедливости я решил пожертвовать своей "кисой", как называют карман здешние картежники. И совершенно напрасно. Это никого не научило, никому не послужило пользой, и только вызвало еще большую волну насмешек. Я оказался в дураках.
Как-то, когда я выделен был на проческу леса, мне встретился на велосипеде старшина нерусской национальности. Я остановил его и потребовал документы на велосипед, но в ответ встретил глупую реплику: "Нам командир дивизии говорит: если пьяный - пойди, выспись!" Я возмутился и потребовал от старшины, чтобы он вел себя по-красноармейски и не позволял себе наглости по отношению к офицеру.
Он опять повторил свою реплику, свистнул. На его свист собралась большая группа (человек 15) бойцов и младших командиров, которые стали наперебой осмеивать меня, а старшина, подойдя ко мне вплотную, строго взглянув мне в лицо, предупредил:
- Ты знаешь, кто я такой?! - и назвал свою фамилию, а кто-то крикнул из толпы сподвижников: "Он герой Советского Союза!".
- Очень жаль, что ваше звание не сумело вас воспитать, если вы вообще были когда-то воспитаны, - сказал я и видя, что меня не понимают, отошел в сторону, тем более что все люди были вооружены, а у меня было лишь два человека.
Фамилию этого старшины я действительно читал в списках людей, удостоенных звания героя, но каким гнусным оказалось поведение его.
1. положение офицеров в мин.роте
а) отношение Рысева к нам: ругань матерная, угрозы расстрела, отмена приказаний при бойцах, (хорошо если бойцы отнимают, но плохо, если у бойцов отнимают доски), мордобои, неискренность в отдаче приказаний, ставящая офицеров в плохое положение по отношению к бойцам (случай с бойцами разбирающими сарай), не поддерживает намерений командиров взводов устанавливать дисциплину, а напротив препятствует наведению порядка (Наконечный х. на)
б) подкуп (часы, деньги, пистолет и пр.)
Солдата ставит выше офицера (Сивопляс)
Лживость в отдаче приказаний и показаниях
в) отношение к бойцам. Не учитывает труда бойцов, матерные угрозы расстрелом, не заботится о их быте и нуждах, их просьбах и запросах
г) игра в карты, пьянки
д) не бывает в расположении, нет заботы о раненных (Щербина)
е) (рота неделю не получала хлеба - сам был всем удовлетворен), (хотя есть несколько пар сапог, портной шьет ему споги и не первую пару), нет правдивости в представлении к орденам (Гордиенко) и заботы о получении бойцами наград, воспитательной работой не занимается и всем от нас***
Начальнику политотдела
подполковнику Коломийцеву
РАПОРТ
Прошу Вас обратить внимание на недопустимое отношение командира роты капитана Рысева к своим подчиненным - командирам взводов и расчетов, ко всему личному составу подразделения, приведшее состояние дисциплины в роте к чрезвычайно низкому уровню. Командиров взводов капитан Рысев не уважает, не заботится об укреплении их авторитета, напротив, сам систематически его подрывая, топчет на каждом шагу нашу офицерскую честь и звание.
Мне капитан Рысев при подчиненных неоднократно угрожал расстрелом и другими репрессиями, в большинстве случаев нисколько не заслуженными.
В роте нет ни одного рядового, сержанта и офицера, который бы не был прилюдно обруган капитаном Рысевым самой бесшабашной матерней.
Нередко к своим подчиненным капитаном Рысевым применяется мордобой. Я подвергся однажды публичному избиению только за то, что попросил его не оскорблять меня в присутствии бойцов и не подрывать тем самым моего авторитета. В другой раз он организовал по мне стрельбу из пистолета.
Своего ординарца Сивопляса капитан Рысев, подчас самоустранившись, посылает руководить ротой, направляет командовать командирами взводов, указывать нам, и ценит его выше любого офицера.
На Одерском плацдарме капитан Рысев в течение ряда дней не являлся в роту, жил в домике в 500 метрах от нашей ОП, проводил свое время в пьянке и карточной игре, а когда в ночь на 12/II батальону приказали принять бой, капитан Рысев вдруг "заболел" (на другой день он выздоровел, после перехода во II, и остался со своим ординарцем в тылу).
В другой раз, в одном из своих рапортов (нужно заметить, в роте нет офицера, на которого капитан Рысев не писал рапортов и жалоб), он клеветнически заявил, что я оставил взвод в бою, ушел с поля боя, и за это получил "строгий выговор с предупреждением"(!). Хотя в действительности никогда этого не было и о моих действиях в бою лучше, чем я сам, могут рассказать старые бойцы и командиры батальона, - не этой ли выдумкой объясняется причина неполучения мною ни одной награды за прорыв висловской обороны, за форсирование Одера и удержание Одерского плацдарма, несмотря на приказ комдива о награждении всего личного состава 3 сб правительственными наградами и на мое активное участие в этих боях.
По отношению к бойцам и младшим командирам капитан Рысев ведет себя еще более грубо и непристойно. Для него не существует разницы между старшим сержантом и бойцом - всем одинаково достается ругани, угроз и взысканий, причем забота о людях со стороны командира роты абсолютно отсутствует. Люди ходят оборванные, в поношенной одежде, несмотря, на наличие в роте хороших ***
19.03.1945
За два дня получил двенадцать писем - это рекордное число. Всего больше из них от мамы и папы. Остальные по два от тети Любы, тети Ани, и по одному от Нины...
Вообще события переплетаются весьма разнообразными видами явлений. Вчера, например, над нами пролетели целые тучи английских самолетов. По 50-30 в каждой группе. День был жаркий, почти летний, солнечный, и небо стало пятнисто-белое от рябивших на фоне синего воздушного пространства самолетов. Неожиданно в небе загрохотало, и белые полосы исчертили его вдоль и поперек - отовсюду неслись спокойные, стройные птицы, и было радостно смотреть на их величественный полет в дни нашего торжества. "Вон еще один отставший летит," - воскликнул Каноненко, указав в другую сторону; и все увидели медленно парящую "лейку" - журавля и засмеялись.
20.03.1945 г.
Морин.
Тук-тук. Я услышал и проснулся. Кто-то стучал в палатку.
- Да, да, - крикнул я, не открывая головы из-под шинели. Никто не отозвался и в землянку не входил. Решил, что послышалось, и снова стал засыпать, но опять был пробужден тремя таинственными "Тук-тук-тук".
- Кто там? - спросил я. Опять молчание. Ну что ты будешь делать?! Наверно шутки ради балуется кто-то. Ну, пусть его! Все равно не откроюсь!
Опять через одинаковый промежуток времени раздалось надоевшее "Тук-тук-тук".
- Да войдите же! - нетерпеливо воскликнул я, сбросил с себя теплую шинель и выскочил на двор - нигде никого не было. Я остановился в недоумении.
Вдруг я услышал то, что так необычно меня разбудило, - теперь никаких сомнений не оставалось. И я, смущенный, поспешил войти внутрь землянки. А где-то высоко над головой визжали пули, и раздавалось привычное "Тук-тук-тук" - трещал вражеский пулемет короткими очередями, похожими на стук человека в дверь плотно занавешенной палатки.
Старший сержант Андреев прибыл. Во время марша он отстал, испытал массу приключений, побывал в танковом десанте, но затем оказался в руках контрразведки, которая его немного "повозила" и направила в наш батальон, но в стрелковую роту. Теперь он пришел к нам в гости, и я с интересом слушал его рассказ.
В боях за город Бернлихет он встретился лицом к лицу с контратаковавшим женским батальоном неприятеля. К этому времени наши десантники хорошо окопались и спокойно встретили вражескую вылазку. Но когда они увидели женщин - сердца бойцов забились. Однако приказали не стрелять.
Женщины шли стройными цепями: одна, вторая, третья, и стреляли из автоматов. Четвертая и последняя цепи состояли исключительно из мужчин. Наши молчали. Женщины обнаглели, подходя, в упор обстреливали нашу пехоту. Они подступили совсем близко, и, казалось, были у цели. Но вдруг пронеслась сзади их пронизывающая волна пуль. Как снопы, атакованные с флангов, падали убитые, и медленно, неуклюже опускались к земле, смешавшиеся ряды "воинов". С флангов не переставали стучать по врагам пулеметы, и женщины, как одержимые, в страхе и панике бросая оружие, кинулись бежать в непростреливаемое место на улице города - в надежные руки: наши солдаты встретили женщин с удовольствием, ненавистью и торжеством. А несчастные "вояки", многим из которых не было и 17 лет, испуганно жались друг к другу и плакали: "Ой, готе, готе, готе" (боже).
Горько твердила одна из молодых девушек-солдат "Майн готе, готе!" - и ее красивые глаза светились изумрудными слезами раскаяния.
Десантники расправились живо. Пленных разбили на три кучи.
1. Русские. Их оказалось две.
2. Замужние и те, у которых мужья и родственники в этой же части, где и они служат (некоторые назвались сами: "мой муж офицер!").
3. Девушки.
Оставили только третью группу пленных. Русских, которым было не более 19 лет, после опроса, расстреляли первыми.
Из третьей группы стали растаскивать "трофеи" по домам и по койкам, и там, на протяжении ряда дней, вели над ними непередаваемые на бумаге эксперименты. Немки боялись, не сопротивлялись, и во избежание надругательств более старших по возрасту бойцов, сами упрашивали с собой спать тех, кто помоложе. К счастливым принадлежал и Андреев. Он выбрал себе самую молодую и увел с собой спать. Но когда он предложил ей свое более принципиальное желание удовлетворить, она покачала головой и застенчиво прошептала: "Дас ист нихт гут" (это не хорошо), я ведь еще девушка. Последние слова еще более разгорячили нашего героя, он стал более настойчив, вынув пистолет. Тогда она притихла, и, дрожа, опустила рейтузы. Он спросил у нее, знает ли она что такое значит "подмахивать". Она долго не понимала, но потом все же ответила "гут махен". Тогда он посоветовал, кивнув на пистолет, "только гут махен, а никак ни шлехт", и она поняла, ухватившись за него крепко, стала толкаться ему навстречу. Он почувствовал, что что-то лопнуло, девушка вскрикнула и застонала, однако вскоре сумела себя заставить улыбнуться.
Он приодел ее в гражданское платье, и она вышла к своим сомученицам веселая и растерянная.
В середине дня меня и Каноненко вызвал Рысев. Он был вежлив и добр. Предложив сесть, застенчиво приступил к изложению своего требования.
Я получил задание руководить всеми окопно-оборонными работами, на осуществление которых мне давался весь личный состав подразделения. Я выслушал, ушел к себе и в ожидании бойцов из бани, где они мылись с Шитиковым во главе, стал перечитывать письма и готовить на них ответы. Я отходчив. Встретив такое милое обращение Рысева я почему-то посовестился своего рапорта, который вчера отослал на имя начальника политотдела, а позавчера помог Каноненко оформить и отослать его рапорт туда же.
Еще раз упрекнул себя несколько позже, когда перед отправкой в командировку узнал о вынесении Каноненко пяти суток ареста, и снова встретил улыбающегося Рысева в хозвзводе в тылах батальона. Но было уже поздно и я не могу теперь ничего сделать.
Дело в том, что в мое отсутствие приедет комиссия, будет разбирать, и бог весть, что на меня могут наговорить. Не надо было мне торопиться, ведь остался в стороне Шитиков и наверно опять выйдет сухим из воды. Впрочем, сейчас не до этого.
Глубокая ночь. Моринг мертв, если не считать комендатуры и воинских частей на его окраинах.
21.03.1945
Город Нойдамм.
Повезло. Только пять километров случилось мне пропутешествовать пешком. Остальное - машиной. Более 30 километров сделал сегодня, и вот в Нойдамме.
Средней величины город, много четырехэтажных зданий. Улицы есть асфальтированные, остальные - мощёные. Всюду следы разорения и боев. Некоторые здания разрушены до основания, некоторые целые или частично разрушены. Двери настежь, стекла на земле вдребезги, всюду пух и прах.
В одном доме неожиданно наткнулся на труп безобразной старухи и ужаснулся. Она лежала как бревно, на распотрошенной кровати и была похожа на саму смерть, какою рисуют ее - полуисчахшей и страшной. Быстро захлопнул дверь, вышел, с отвращением сплюнул. Обошел кругом дома и с другой стороны приоткрыл дверь - остолбенел. Опять труп, старика-немца. Бросился вон из этого мрачного дома, а вдогонку мне яростно свистел ветер, стуча окнами, вертя пухом и шелестя верхушками деревьев.
Дезертира Осмоловского не нашел. Спрашивал в комендатуре, искал в списках запасного полка особого отдела.
В лесу за городом масса артчастей. Дошел до опушки, чуть углубился в лес - увидел машины армейские, корпусные - много, не сосчитать сразу. Возле них работали пленные немцы. Им не трудно здесь жить: пищи хватает, работа легкая, и в отношении ночлега неплохо. Они и сами говорят об этом. Самых различных возрастов офицеры и самой различной формы: и в гражданских костюмах, и в шляпах, и во всем военном. Насмотрелся на них, решил дальше не ходить. Мудрено найти человека, пребывающего нелегально в части, среди тысяч и тысяч людей.
Вернулся в город. Комендант дал мне справку для получения талонов в столовую. Пошел с этой справкой, да не туда куда следует, и по простоте поваров неплохо пообедал в неположенном месте. Хотел было поужинать в офицерской столовой гарнизона, но совесть не позволила, и стал разыскивать свою столовую.
Тут девушки. Весьма симпатичные, но у одной из них отвисли груди, а у другой ... и вовсе темное дело, хотя фигура что называется. Полюбезничал немного, но дальше этого не пошел. Ночь застала меня слишком несвоевременно, - девушки спешили спать и столовую оставили на замке. Пришлось распрощаться.
Палец мучает. Тревожат думы всякие, и жизнь все больше разочаровывает.
Встретил Ставрова. Он в госпитале. Три ордена украшают его грудь. Он ходит гоголем и говорит всем, что воевал бесстрашно. Отрицать нельзя. Отрицать правительственные награды - значит отрицать справедливость. Люди со стороны не знают всей истины - и пусть их, глупцов! Обидно только за себя, и эта неотвязная мысль пытает душу. Что делать? У кого искать правды и справедливости? Бога нет, а кроме него никто ничего знать не может о мною пережитом.
Рапорта... Но к ним везде относятся наплевательски. Зачем я страдал так бесплодно? Родина, за которую я так много пережил, за которую столько рисковал жизнью, она ли не поймет моих дум и страданий. Она ли не поможет моему горю? Но, Господи, она ведь не знает ничего обо мне, я ведь ничем ни на грамм не возвысился над жизнью, и дальше полка, дивизии, обо мне никто ничего не знает. Горе мне и стыд беспощадные!
Девушки в гражданском выглянули в окошко. Я посмотрел - они исчезли. Стал подходить ближе - они вышли на улицу, важно пересекли ее и скрылись в дверях парадного подъезда большого трехэтажного здания. Я остановился. Милые лица и гражданские платьица привлекли мое внимание. Неужели немки? - подумал я, - ведь еще ни разу не встречались мне красивые "фрейлин".
Девушки вдруг выскочили на крыльцо, улыбающиеся, и опять скрылись. Я кинулся к зданию, но было уже поздно. Когда я поднялся на первые ступеньки лестницы - на третьем этаже хлопнула дверь. Так неожиданно оборвалось в самом начале нечто заманчивое.
Позже я заходил туда. Щупал дверные ручки в темноте и открывал одну за другой двери. Но всюду встречали меня комнаты, пахнущие медикаментами, светящиеся белизной простыней и материи. Людей нигде не было. Мне надоели эти тщетные начинания, и я вернулся в отведенное мне комендатурой помещение. Так больше я и не увидел этих двух девушек.
22.03.1945
Нет, вру! Сегодня утром, когда я собирался уезжать из города, в окнах здания увидел несколько заинтересованных женских мордашек, улыбающихся мне навстречу из операционной госпиталя (на 1 этаже). Я пошел прямо к окну, чувствуя на себе настороженные девичьи взгляды.
- Это не вы вчера выглядывали из-за дверей здания?
- Да, мы.
Я рассказал, как их искал потом в доме. Мимо прошла пожилая женщина-майор и улыбнулась во весь рот нам, молодым.
Я распростился с девушками, и когда отошел - помахал им рукой. Они радостно замахали ручками, и одна даже воздушным поцелуем ознаменовала наше прощание.
Я покидал город довольный и гордый своей молодостью. Да, судьба не обидела меня, наделив внешностью и умом. Но характер мой портит впечатления первого взгляда и отвращает от меня окружающих. Вот почему мне так нелегко живется на свете, вот почему я нередко бываю обижен своими товарищами зря и несправедливо.
23.03.1945
Сегодня был строевой смотр. Комдив приезжал и проходил через весь полк, тщательно осматривая каждого от рядового до офицера. Он маленький, плотный, черный, сердитый. Ругается отвратительно. Прямо перед строем крепко матюгнул начальника связи полка - капитана, и пригрозил понизить в должности до командира взвода. Меня миновал, хотя я был без шинели и без звездочки на гимнастерке, нашил две лишних пуговички, и вообще, отличался от других лиц.