Страница:
— Ну и уроды! — заметил Дейс.
— Быть может, мы с их точки зрения тоже уродливы, — отозвался Тарантио.
Впереди высились два высоких шпиля. Из их вершин лениво тянулся в небо густой черный дым и завесой клубился над городом. Тарантио принюхался. Здесь царил странный, неприятный запах — приторный до тошноты.
Улица впереди стала шире, и отряд проехал между двумя черными колоннами, направляясь к огромному серому куполу. Именно за ним стояли дымящиеся шпили. Дароты, сопровождавшие посольство, отъехали прочь, остался лишь командир, который спешился перед круглым, без дверей входом в дом.
— Останешься с лошадьми, — приказала Карис Горану, когда отряд спешился.
— Но я хочу найти отца! — возразил мальчик.
— Если только он здесь, я найду его, — пообещала она. Дарот вошел в купол, Карис и ее спутники последовали за ним. Советник Пурис ни на шаг не отступал от женщины-воина, он был бледен, руки его дрожали. Тарантио и Форин шли за ними, а замыкали шествие Вент и Брун.
Гигантское здание изнутри было освещено круглыми лампами, вделанными в потолок, и Карис с изумлением обнаружила, что громадный купол изнутри не поддерживают колонны. Здесь не было ни статуй, ни иных архитектурных украшений. В дальнем конце круглого зала вокруг огромного стола серповидной формы расселись около полусотни даротов — вернее сказать, они стояли на коленях в резных креслах причудливой формы, наподобие того, что Тарантио видел в даротской усыпальнице.
— Эх, если б мой отец мог это видеть! — пробормотал Форин. В голосе его Тарантио явственно ощутил страх, но рыжебородый великан неплохо ухитрялся его скрывать.
Карис шагнула вперед.
— Кто здесь предводитель? — спросила она, и звук ее голоса подхватило странное, гулкое эхо. Дароты гортанно защелкали, затем поднялся воин, сидевший в центре стола.
— Я — тот, кого бы вы, люди, назвали герцогом даротов, — объявил он.
— Я — Карис.
— Зачем вы явились сюда?
— Посольство, подобное нашему, отправляется обычно в знак мирных намерений. Позволь мне представить советника Пуриса — он передаст тебе слова нашего герцога.
Карис обернулась и жестом предложила Пурису выйти вперед. Маленький советник на негнущихся ногах шагнул к столу и низко поклонился.
— Мой герцог извещает вас, что приветствует возвращение даротов и надеется, что эта новая эпоха в истории мира принесет процветание нашим народам. Он хотел бы узнать, что желаете вы получить от нас в обоюдовыгодной торговле.
— Мы желаем только одного, — сказал дарот, — вашей гибели. Мы не потерпим присутствия рядом с нами иной расы. Теперь этот мир принадлежит даротам, и только дароты будут в нем жить. А теперь расскажи о соли, которую вы нам предлагаете.
Пурис заметно сник, и Карис, наблюдавшая за ним, от души посочувствовала маленькому советнику. Речь даротского герцога никак нельзя было назвать благосклонной, и вряд ли она могла послужить основой для дальнейших переговоров.
— Государь, — сказал Пурис, — дозволено ли мне будет попросить вас обдумать свое решение. Войны без потерь не бывает, зато мир приносит богатство и процветание.
— Я сказал то, что сказал, — отрезал дарот. — А теперь я желаю услышать о соли, которую вы нам пришлете.
Пурис шагнул вперед. Руки его уже не тряслись.
— Мы предлагали вам соль в знак наших мирных намерений. С какой стати нам посылать ее врагу?
— Сделка, — коротко ответил дарот. — Мы знаем, что когда вы, люди, не можете получить чего-то силой, вы заключаете сделку. Мы обменяем соль.
— На что, государь? — спросил Пурис.
— У нас есть больше сотни старых людей. Нам они ни к чему, мы обменяем их на соль. По весу.
— А есть у вас человек по имени… — Пурис вопросительно оглянулся на Карис.
— Бэрин, — сказала она.
— Да, он у нас, — подтвердил даротский герцог. — Он вам нужен?
— С нами приехал его сын. От него мы и узнали, что Бэрин у вас в плену. Мы хотели бы вернуть ему отца.
— Бэрин принадлежит одному из моих капитанов. На обмен он не согласен, но дозволяет вам сразиться за этого человека.
Дароты, сидевшие за столом, снова разразились гортанными щелчками. Карис подозревала, что они попросту смеются. Всю свою сознательную жизнь она училась искусству видеть людей насквозь. Дароты не были людьми, и тем не менее Карис отчетливо видела, как они презирают человеческих послов. В этот миг она осознала, что им вряд ли удастся уйти отсюда живыми. В обычных условиях Карис была осторожным, трезвомыслящим командиром, но порой, она знала по опыту, достичь победы помогало только безрассудство. Хладнокровно шагнув вперед, она крепко взяла советника за плечо и оттащила назад.
— Мы явились сюда не за тем, чтобы убивать даротов, — холодно проговорила она, — но если это так необходимо — что ж, мы готовы. Как надлежит бросить вызов твоему капитану?
— Ты это уже сделала, — ответил даротский герцог. — Он говорит, что будет драться с самым большим из вас — вон с тем, рыжебородым.
— Этот выбор за мной, — отрезала Карис, — а я не стану попусту тревожить моего сильнейшего воина. Для него было бы унизительно сражаться с одним-единственным даротом. Однако, государь, прежде чем поединок начнется, скажи — каковы его правила? Когда мой воин убьет твоего капитана, мы получим назад человека по имени Бэрин?
— Если вы убьете моего капитана, вы получите все его имущество, ибо он не имеет кокона и не сможет вернуться к жизни.
— И нам позволят свободно покинуть город?
— С какой стати нам удерживать вас? Мы уже знаем о вашей жалкой расе все, что нам нужно знать. У вашего молодняка мясо нежное и сладкое, ваши старики жилисты. Кого ты выберешь сражаться в поединке?
— Где твой капитан? — вопросом на вопрос ответила Карис.
Дарот, сидевший рядом с герцогом, поднялся, и Карис пристально оглядела его. Это был рослый, широкоплечий и явно сильный воин. Карис мельком глянула на Тарантио, и тот согласно кивнул.
— Твой капитан слишком старый и толстый, — пренебрежительно объявила она. — Я выставлю против него самого слабого воина.
— Когда он умрет, — сказал капитан, — ты, женщина, будешь моей. Я поужинаю твоей плотью и проглочу твои глаза.
Карис сделала вид, что не слышит его, и отошла к Тарантио.
— Ты сможешь его убить? — шепотом спросила она.
— Я смогу убить всякого, кто смертен, — ответил ей Дейс. И, обнажив мечи, шагнул к капитану. Дарот был вооружен длинным зазубренным мечом. Дейс встал в боевую стойку — и тут его сознание пронизала жгучая боль — словно струя пламени рассекла череп. Дейс пошатнулся.
«Они телепаты, — прошептал Тарантио. — Терпи и бейся. Я постараюсь блокировать боль».
Гнев охватил Дейса. Как ни был дарот силен и громаден, он все же решил прибегнуть к магии. Может, ты и великий воин, презрительно подумал Дейс, но ты самый обыкновенный трус! Жгучая боль полыхнула с новой силой.
— Он здесь, с нами, — прошептал Тарантио. — Он слышит нас.
— Сейчас я его убью, — отозвался Дейс. Он метнулся вперед, поднырнул под вражеский клинок — зазубренное лезвие свистнуло над самой его головой — и нанес удар в живот. Острие меча лишь на полдюйма воткнулось в плоть дарота. Дейс отскочил, увернувшись от косого удара, который раскроил бы его от плеча до бедра.
— Целься в подмышку! — подсказал Тарантио. — Помнишь тот скелет в усыпальнице? Подмышки у них незащищены.
Дарот мгновенно попятился, прижав локти к бокам.
— Да я-то помню, братец! — огрызнулся Дейс. — Спасибо, что ты напомнил об этом и ему.
Дарот, ухватив свой меч обеими руками, ринулся вперед и нанес коварный удар по дуге. Дейс парировал, но сила удара была такова, что он покатился по полу. Поднявшись на колени, Дейс заметил, что дарот бросился на него, высоко занеся меч, и перехватил правый клинок, сжав его, как кинжал. Он выждал, пока дарот окажется совсем близко, и тогда вскочил, отпрыгнул вбок, увернувшись от зазубренного меча, — и ударил. Клинок Дейса вонзился в подмышку дарота, рассекая мышцы. Капитан страшно, хрипло завопил и, зашатавшись, упал на колени. Дейс вонзил второй меч рядом с первым и резко дернул его вверх, затем вниз. Из глубокой раны хлынула белесая влага. Дейс выдернул мечи и, набросившись на умирающего дарота, принялся методично молотить по гигантской шее, прикрытой позвоночным гребнем. Белая кожа лопнула, обнажив кость, оглушительно треснул один позвонок, за ним другой. Голова дарота бессильно свесилась набок. Дейс нанес еще один, сокрушительной силы удар — и шея капитана сломалась с таким громким треском, что эхо пошло по всему залу. Капитан рухнул ниц, ударившись лицом о каменный пол. Жгучая боль в сознании Дейса стихла, но он с прежним ожесточением, словно обезумев, молотил мечами по треснувшей шее врага. Наконец голова капитана покатилась по полу, словно чудовищный мяч.
— Довольно! — услышал Дейс окрик Карис. И вздрогнул, приходя в себя. Ему до смерти хотелось вырвать у дарота глаза — и проглотить. Тарантио поспешно оттолкнул его и вернул себе власть над телом.
Карис подошла к серповидному столу и с минуту стояла молча, в упор глядя на даротов.
— Что ж, как я и думала, — наконец сказала она, — он был слишком стар и толст. Я хочу, чтобы сюда сейчас же привели человека по имени Бэрин. Прочее имущество твоего капитана я хочу обменять на всех ваших пленников. В добавление к этому я, как только вернусь в Кордуин, отправлю к вашим границам фургон с солью.
— Я согласен на эту сделку, женщина, — сказал даротский герцог. — Вы сегодня неплохо нас позабавили. Приходите весной, — когда армия даротов подступит к вашему городу — и вы позабавите нас снова.
— Думаю, государь, мы еще сумеем удивить вас.
— Это невозможно. Человек, который сегодня сражался за тебя, — уникален. Таких, как он, у вас слишком мало, чтобы мы могли вас опасаться.
Карис улыбнулась.
— Что ж, увидим. С нетерпением жду нашей следующей встречи.
Пленных оказалось сто семь человек, все старше средних лет, а несколько и вовсе убеленные сединой старцы. Их пригнали на площадь перед куполом. Последним появился отец Горана, кряжистый бородач с курчавыми черными волосами. Горан бросился к нему и крепко обнял. Бэрин погладил сына по голове и поднял глаза на Карис.
— Нам надо спешить, — негромко сказал он. — Эти чудища не знают, что такое честь. И на слово их полагаться нельзя.
Карис кивнула и повела спасенных пленников в обратный путь по главной улице даротского города. У всех домов стояли дароты, провожая взглядами уходящих людей. Карис заметила, что особенно пристально смотрели они на невысокого гибкого Тарантио. Он убил в поединке одного из них, и все дароты ощутили на себе удары его мечей.
Благополучно выйдя из города, изрядно выросший отряд направился на юг.
— Опасайся жара и боли в голове, — предостерег Бэрин. — Это будет значить, что дароты читают твои мысли.
Карис передала это предостережение остальным.
— Как думаешь, что они предпримут? — спросила она у Бэрина.
— Кровные родичи дарота, которого убил твой мечник, погонятся за тобой. Они постараются взять тебя живой и будут держать взаперти до погребения. Тогда тебя скормят жене убитого дарота — только сердце положат в гроб ее мужа.
— Что означали слова герцога «не имеет кокона»? — спросила Карис.
— Дароты в сущности бессмертны. Они живут в одном теле не больше десяти лет. Потом созревает кокон, из него появляется новое тело, а старое иссыхает. Твой мечник убил даротского капитана. При обычных условиях этот капитан возродился бы, но его кокон оказался то ли испорчен, то ли заражен какой-то хворью. Как бы там ни было, в том зале его бессмертию пришел конец. И теперь его родичи жаждут отомстить за его смерть.
— Но почему именно мне? Ведь его же убил Тарантио.
— Ты — командир отряда. Это ты настояла на поединке.
— И что же ты предлагаешь?
— Пробираться выше в горы — туда, где воздух разреженный и холодный. Дароты страдают от этого куда сильнее нас — они ведь гораздо больше, и к тому же плохо переносят холод.
— Ты знаешь, куда нам идти?
— Есть тут один перевал — милях в двенадцати к востоку отсюда. Он высоко в горах.
Когда город даротов исчез из виду, Карис повела отряд в глубокий овраг, а затем повернула на восток. Ее нагнал Вент.
— Куда мы направляемся? — спросил он. Карис рассказала ему о предостережении Бэрина.
— Если дароты и впрямь погонятся за нами, — сказал Вент, — не представляю, как мы от них отобьемся.
— Что-нибудь да придумаем, — отрезала Карис. — У моего отца был ручной питон; отец кормил его живыми мышами. Питон был футов шесть длиной. Отец заставлял меня смотреть, как он кормится. Это было… отвратительно.
— А при чем тут дароты? — спросил Вент.
— В один прекрасный день мышь убила питона.
— Быть того не может!
— То же самое сказал и мой отец; он обвинил меня в том, что я отравила питона. Но это была правда. Я выпустила мышь на волю. Надеюсь, она прожила долгую жизнь и породила среди своих собратьев немало легенд.
Пришпорив Варейна, Карис галопом обогнула колонну беженцев и поскакала в арьергард, где ехали Тарантио и Брун.
— Ты славно дрался, друг мой, — с улыбкой сказала она Тарантио. — О тебе сложат легенду. Даротоубийца — вот как станут тебя называть.
— Их герцог был прав, — отозвался Тарантио. — Весной нам против них не устоять. Клянусь ядрами Шемака, Карис, убить дарота нелегко! Не знаю, как люди смогут их победить. Кожа у них точно дубленая, кости тверже, чем древесина тика.
— Но ты ведь убил дарота. Тарантио усмехнулся.
— Таких, как я, немного, — сказал он. — И я всегда — до недавнего времени — благодарил за это богов.
Когда Карис рассказала ему о предостережении Бэрина, Тарантио велел Бруну въехать на вершину ближайшего холма и поглядеть, не видно ли погони.
К концу дня беженцы выбились из сил, и колонна растянулась на несколько сотен ярдов. Брун вернулся с добрыми вестями: дароты, поскакавшие в погоню, направляются на север. Значит, они покуда не разгадали уловку Карис. И все же до заветного перевала оставалось еще несколько миль, а Карис отчаянно не хотелось объявлять привал. Форин и Вент отдали своих коней двум немощным старикам, и колонна двигалась дальше, хотя и все медленней.
К наступлению сумерек беглецы вышли к подножию гор, и Карис позволила беженцам отдохнуть. Спешившись, она пошла между измученными людьми.
— Слушайте меня все, — говорила она. — Дароты гонятся за нами и не отступятся, пока не перебьют нас всех. Впереди у нас долгий и трудный подъем — но он ведет к спасению. Знаю, что все вы устали, но пускай страх придаст вам силы.
Страха этим людям было не занимать — Карис ясно читала это в их глазах. Один за другим беженцы поднялись и медленно побрели по склону горы. От холмов галопом прискакал Брун.
— Они уже в трех-четырех милях отсюда! — прокричал он. — Двадцать всадников!
Услышав эти слова, люди побежали.
Карис верхом на Варейне обогнала их, за ней последовали Тарантио, Брун и Пурис. Достигнув самой крутой части подъема, Карис осадила коня и окинула взглядом укрытый сумерками перевал. Первые двести ярдов он был почти пологим, а затем резко подымался вверх. Далее склоны ущелья сужались, проход становился невелик, меньше пятнадцати футов. Карис направила Варейна вверх по крутому подъему, затем спешилась. Тропа была усыпана крупными валунами. Глянув вверх, Карис обнаружила, что на склонах ущелья тоже есть немало камней, которым не хватает только легкого толчка, чтобы покатиться вниз. Будь у нее время, она бы запросто устроила здесь камнепад. Вот только будет ли оно — время?
Мимо нее, спотыкаясь, ковыляли первые беженцы. Карис окликнула их, позвала помочь, затем налегла плечом на массивный валун футов семи в поперечнике. Десять человек бросились ей на помощь, и громадный камень понемногу начал двигаться.
— А теперь осторожней, — сказала Карис. — Не хватало еще обрушить этот камень на наших собственных людей.
Объединенными усилиями они подкатили валун к самому краю подъема. Беженцы рекой втекали на узкую тропу; позади них, меньше чем в полумиле скакали дароты.
Теперь мимо Карис прошло уже примерно две трети беженцев, но около двадцати еще оставались на склоне. Тарантио, Вент и Форин сбежали вниз, чтобы помочь отставшим. Брун направил коня вниз, втащил в седло совсем изнемогшего старика и галопом поскакал наверх.
Дароты атаковали тесным строем. Восемь человек еще не успели добраться до тропы, когда дароты обрушились на них. Копье вонзилось в спину одного из отставших, вырвав у него легкие. Карис выругалась. Остальные семеро были обречены, и если она промедлит еще хоть минуту, всех их ждет неминуемая смерть.
— Давай! — что есть силы крикнула она, и люди, помогавшие ей, дружно налегли всем весом на валун. На миг показалось, что у них ничего не выйдет, но валун дрогнул и неспешно покатился вниз. Набирая скорость, он ударился о правую стену ущелья, развернулся и, оглушительно грохоча, запрыгал вниз по склону.
Первым, раздавленный камнем, погиб один из отставших беженцев. Дароты, которые уже добрались до середины склона, увидели, какая им грозит опасность, и попытались повернуть назад — но они ехали слишком тесно и им не хватало свободы маневра. Валун с разгона обрушился на них, с равным ожесточением круша кости коней и всадников. Затем он ударился о склон горы — и это сотрясение вызвало целую лавину крупных и мелких камней. Весь этот камнепад обрушился сверху на даротов. Рухнул обломок скалы, совершенно перегородив тропу. Пыль густо клубилась над склоном, милосердно скрыв подробности кровавой сцены.
Из пыльной завесы, шатаясь, выбрался уцелевший беженец и, добредя до подъема, рухнул к ногам Карис. У него была разбита голова, сломана рука. Друзья помогли ему встать, и он, опершись на них, поковылял дальше.
В гаснущем свете заходящего солнца люди молча смотрели, как оседает пыль. Даротов не было видно.
— Что ж, — сказала Карис, — поехали домой.
Карис привела беженцев в их разоренные деревни, и там девяносто три уцелевших обшарили каждый угол, надеясь разыскать хоть что-то из своего имущества. Съестного было найдено немного — дароты забрали все подчистую и угнали весь скот. Тарантио, Форин и Брун верхом отправились в долину поохотиться. Карис, Вент и Пурис остались с беженцами. С тех пор как отряд покинул даротский город, маленький советник не произнес ни слова. Сейчас он сидел, уныло съежившись, у стены разграбленного амбара.
Карис присела рядом с ним.
— Что тебя так тревожит, советник? Пурис слабо, невесело улыбнулся.
— Погляди на их лица, — сказал он, указав рукой на беженцев, которые сосредоточенно рылись в развалинах. — Они уничтожены. Раздавлены. И не потому, что их деревни подверглись нападению врага — такое, увы, случается даже слишком часто. Они раздавлены потому, что видели этого врага и знают, что прежний их мир уничтожен безвозвратно.
— Мы еще не побеждены, — возразила Карис, но советник ничего не ответил, и она вернулась к Венту, сидевшему у костра.
— Ты сильно рисковала, госпожа моя, — с усмешкой заметил он. — Что, если бы Тарантио проиграл бой?
— Тогда мы все были бы уже мертвы. Впрочем, я не так уж сильно рисковала. Я же говорила тебе, что видела, как он дерется. Теперь и ты это увидел.
— Он сумасшедший, Карис. Честное слово, сумасшедший! Я готов поклясться, что видел, как его глаза изменили цвет. Словно это был совсем другой человек.
— И все же ты по-прежнему считаешь, что можешь его одолеть?
Вент громко рассмеялся.
— Конечно! Я же непобедим, дорогая!
Карис заглянула в его глаза — и с изумлением поняла, что он не шутит. Женщина-воин покачала головой.
— Позволь мне дать тебе один совет. Когда мы вернемся, сходи в ту таверну, где Тарантио покалечил твоего друга, и узнай, как все было на самом деле. Было бы глупо драться с Тарантио, не имея на то веской причины.
— Что ж, я так и сделаю.
Четыре дня спустя крестьянина Бэрина провели в библиотеку в личных покоях герцога. Там уже сидели Карис, Вент и советник Пурис. Прежде Бэрин видел герцога только один раз, да и то издалека — когда тот совершал церемониальную поездку по Кордуину, — и, само собой, никогда еще не находился так близко к своему повелителю. Альбрек оказался внушительным мужчиной с умными, глубоко посаженными глазами и орлиным носом. Бэрин неуклюже поклонился.
— Расслабься, — махнул рукой герцог и обернулся к замершему рядом с ним слуге. — Принеси ему вина.
Слуга повиновался, и Бэрин потрясенно уставился на кубок — чистейшего серебра, с отделкой из лунного камня. На серебре была золотой нитью искусно выплетена буква «А». Бэрин с трепетом осознал, что такой кубок стоит больше, чем он мог бы выручить за весь годовой урожай со своих полей. Он пригубил вино и слегка приободрился, обнаружив, что оно слабое и чересчур кислое. Старый Эрис, его односельчанин, изготовлял куда лучшее вино!
— Теперь, — сказал герцог, — расскажи нам все, что можешь, о даротах. Это чрезвычайно важно.
— Уж и не знаю, с чего начать, государь. Вам уже известно, что они невероятно сильны.
— Как они живут, кто ими управляет? — спросил герцог.
— Трудно сказать. Дароты могут сообщаться друг с другом без слов на больших расстояниях. Насколько я понял, все их решения принимаются совместно. И мгновенно.
— Мог бы ты сказать, что они — зло?
— Безусловно, мог бы, государь, потому что даротам вообще недоступно понятие зла — и это одно делает их такими ужасными. За то время, пока я был у них в плену, они убили и съели десятки юношей и девушек. Их жарили на вертелах, перед тем обмазав глиной. Многие при этом были еще живы. Эти страшные сцены до сих пор стоят у меня перед глазами. Дароты спросили меня, почему я не ем вместе с ними. Я ответил, что у нас съедать людей — страшный грех. Они ничего не поняли — или же не захотели понять.
— У них есть религия? — спросил Пурис.
— Дароты в ней не нуждаются — ведь они в сущности бессмертны. Они живут десять лет и за это время дважды откладывают коконы — гигантские яйца, — в которых потом возрождаются.
— Возрождаются? — удивленно переспросил герцог. — Что ты имеешь в виду?
— Насколько я понял, государь, когда маленький дарот…э-э… проклюнется, он лежит без движения, словно мертвый. Тогда отец, если можно так выразиться, подходит к ребенку и… соединяется с ним. Старое тело в один миг умирает и иссыхает, а молодое достигает зрелости. Остается только пустой кокон и иссохшие останки прежнего дарота. В жизни каждого дарота это происходит дважды — один раз для отца, один раз для матери. Вот и выходит, что они живут вечно.
— Это все рассказали тебе дароты? — спросила Карис.
— Нет. Они вытянули из моего разума все, что я знал — но за это время я успел прочесть их знания. Или, если хотите, увидеть.
— Меня беспокоит вот что, — вмешался вдруг Пурис. — Если дарот откладывает коконы только для того, чтобы заменить отца и мать, как же тогда растет их число?
— Раз в полсотни лет, — объяснил Бэрин, — наступает особое время. Я не могу перевести название, которое дали ему дароты, но сам я назвал бы его Временем Переселения. В это время дароты становятся, если можно так выразиться, сверхплодовиты, и в коконах содержится по два, а то и по три младенца. В последний раз такое случилось — по их летосчислению — четыре года назад, и после этого был построен город, который вы зовете Дарот Один. Вот почему земля вокруг города пока еще так плодородна. Дароты еще не успели убить ее.
Вент пододвинул Бэрину кресло.
— Присядь-ка, приятель. Вид у тебя измученный. Бэрин благодарно глянул на него и сел.
— Это верно, сударь, я совсем вымотался.
— Ты говоришь, что даротам недоступно понятие зла, — проговорил герцог. — Что ты имеешь в виду?
Бэрин задумался, собираясь с мыслями.
— Государь, я крестьянин и ответить могу только на крестьянский манер. Когда слепень нападает на овцу, он откладывает яйца внутри ее тела, и она безмерно страдает. Но ведь слепень вовсе не творит зла — он просто хочет продолжить свое существование в потомстве. То же самое и с даротами, вот только они в отличие от слепня хорошо понимают, какой губительный вред наносят иным расам. Только им на это наплевать. Они не любят землю. Они живут только для того, чтобы жить вечно. У них нет ни музыки, ни иных искусств. Они — раса паразитов, их города уродливы и временны. Истощив плодородную землю в одном месте, они просто перемещаются на другое. Дароты — творцы пустынь.
— А как же дружба, приязнь, боевое товарищество? — спросила Карис. — Есть у них легенды о героях?
— У даротов, госпожа моя, нет легенд — ведь они живут вечно. Они любят сражаться. Когда нет внешнего врага, они дерутся друг с другом. Если же кого-то убьют, его относят к кокону и оставляют там, пока не родится новое тело.
Бэрин говорил еще час с лишним. Он рассказал своим слушателям об уничтожении олторов.
— Дароты загнали последних олторов в огромный лес и там охотились на них, как на диких зверей. Я видел эту резню. Олторы были мирным народом — хрупкие, высокие, золотокожие. Они не знали оружия. И были уничтожены.
— Мы не олторы, — сказала Карис. — И у нас есть оружие.
— Быть может, мы с их точки зрения тоже уродливы, — отозвался Тарантио.
Впереди высились два высоких шпиля. Из их вершин лениво тянулся в небо густой черный дым и завесой клубился над городом. Тарантио принюхался. Здесь царил странный, неприятный запах — приторный до тошноты.
Улица впереди стала шире, и отряд проехал между двумя черными колоннами, направляясь к огромному серому куполу. Именно за ним стояли дымящиеся шпили. Дароты, сопровождавшие посольство, отъехали прочь, остался лишь командир, который спешился перед круглым, без дверей входом в дом.
— Останешься с лошадьми, — приказала Карис Горану, когда отряд спешился.
— Но я хочу найти отца! — возразил мальчик.
— Если только он здесь, я найду его, — пообещала она. Дарот вошел в купол, Карис и ее спутники последовали за ним. Советник Пурис ни на шаг не отступал от женщины-воина, он был бледен, руки его дрожали. Тарантио и Форин шли за ними, а замыкали шествие Вент и Брун.
Гигантское здание изнутри было освещено круглыми лампами, вделанными в потолок, и Карис с изумлением обнаружила, что громадный купол изнутри не поддерживают колонны. Здесь не было ни статуй, ни иных архитектурных украшений. В дальнем конце круглого зала вокруг огромного стола серповидной формы расселись около полусотни даротов — вернее сказать, они стояли на коленях в резных креслах причудливой формы, наподобие того, что Тарантио видел в даротской усыпальнице.
— Эх, если б мой отец мог это видеть! — пробормотал Форин. В голосе его Тарантио явственно ощутил страх, но рыжебородый великан неплохо ухитрялся его скрывать.
Карис шагнула вперед.
— Кто здесь предводитель? — спросила она, и звук ее голоса подхватило странное, гулкое эхо. Дароты гортанно защелкали, затем поднялся воин, сидевший в центре стола.
— Я — тот, кого бы вы, люди, назвали герцогом даротов, — объявил он.
— Я — Карис.
— Зачем вы явились сюда?
— Посольство, подобное нашему, отправляется обычно в знак мирных намерений. Позволь мне представить советника Пуриса — он передаст тебе слова нашего герцога.
Карис обернулась и жестом предложила Пурису выйти вперед. Маленький советник на негнущихся ногах шагнул к столу и низко поклонился.
— Мой герцог извещает вас, что приветствует возвращение даротов и надеется, что эта новая эпоха в истории мира принесет процветание нашим народам. Он хотел бы узнать, что желаете вы получить от нас в обоюдовыгодной торговле.
— Мы желаем только одного, — сказал дарот, — вашей гибели. Мы не потерпим присутствия рядом с нами иной расы. Теперь этот мир принадлежит даротам, и только дароты будут в нем жить. А теперь расскажи о соли, которую вы нам предлагаете.
Пурис заметно сник, и Карис, наблюдавшая за ним, от души посочувствовала маленькому советнику. Речь даротского герцога никак нельзя было назвать благосклонной, и вряд ли она могла послужить основой для дальнейших переговоров.
— Государь, — сказал Пурис, — дозволено ли мне будет попросить вас обдумать свое решение. Войны без потерь не бывает, зато мир приносит богатство и процветание.
— Я сказал то, что сказал, — отрезал дарот. — А теперь я желаю услышать о соли, которую вы нам пришлете.
Пурис шагнул вперед. Руки его уже не тряслись.
— Мы предлагали вам соль в знак наших мирных намерений. С какой стати нам посылать ее врагу?
— Сделка, — коротко ответил дарот. — Мы знаем, что когда вы, люди, не можете получить чего-то силой, вы заключаете сделку. Мы обменяем соль.
— На что, государь? — спросил Пурис.
— У нас есть больше сотни старых людей. Нам они ни к чему, мы обменяем их на соль. По весу.
— А есть у вас человек по имени… — Пурис вопросительно оглянулся на Карис.
— Бэрин, — сказала она.
— Да, он у нас, — подтвердил даротский герцог. — Он вам нужен?
— С нами приехал его сын. От него мы и узнали, что Бэрин у вас в плену. Мы хотели бы вернуть ему отца.
— Бэрин принадлежит одному из моих капитанов. На обмен он не согласен, но дозволяет вам сразиться за этого человека.
Дароты, сидевшие за столом, снова разразились гортанными щелчками. Карис подозревала, что они попросту смеются. Всю свою сознательную жизнь она училась искусству видеть людей насквозь. Дароты не были людьми, и тем не менее Карис отчетливо видела, как они презирают человеческих послов. В этот миг она осознала, что им вряд ли удастся уйти отсюда живыми. В обычных условиях Карис была осторожным, трезвомыслящим командиром, но порой, она знала по опыту, достичь победы помогало только безрассудство. Хладнокровно шагнув вперед, она крепко взяла советника за плечо и оттащила назад.
— Мы явились сюда не за тем, чтобы убивать даротов, — холодно проговорила она, — но если это так необходимо — что ж, мы готовы. Как надлежит бросить вызов твоему капитану?
— Ты это уже сделала, — ответил даротский герцог. — Он говорит, что будет драться с самым большим из вас — вон с тем, рыжебородым.
— Этот выбор за мной, — отрезала Карис, — а я не стану попусту тревожить моего сильнейшего воина. Для него было бы унизительно сражаться с одним-единственным даротом. Однако, государь, прежде чем поединок начнется, скажи — каковы его правила? Когда мой воин убьет твоего капитана, мы получим назад человека по имени Бэрин?
— Если вы убьете моего капитана, вы получите все его имущество, ибо он не имеет кокона и не сможет вернуться к жизни.
— И нам позволят свободно покинуть город?
— С какой стати нам удерживать вас? Мы уже знаем о вашей жалкой расе все, что нам нужно знать. У вашего молодняка мясо нежное и сладкое, ваши старики жилисты. Кого ты выберешь сражаться в поединке?
— Где твой капитан? — вопросом на вопрос ответила Карис.
Дарот, сидевший рядом с герцогом, поднялся, и Карис пристально оглядела его. Это был рослый, широкоплечий и явно сильный воин. Карис мельком глянула на Тарантио, и тот согласно кивнул.
— Твой капитан слишком старый и толстый, — пренебрежительно объявила она. — Я выставлю против него самого слабого воина.
— Когда он умрет, — сказал капитан, — ты, женщина, будешь моей. Я поужинаю твоей плотью и проглочу твои глаза.
Карис сделала вид, что не слышит его, и отошла к Тарантио.
— Ты сможешь его убить? — шепотом спросила она.
— Я смогу убить всякого, кто смертен, — ответил ей Дейс. И, обнажив мечи, шагнул к капитану. Дарот был вооружен длинным зазубренным мечом. Дейс встал в боевую стойку — и тут его сознание пронизала жгучая боль — словно струя пламени рассекла череп. Дейс пошатнулся.
«Они телепаты, — прошептал Тарантио. — Терпи и бейся. Я постараюсь блокировать боль».
Гнев охватил Дейса. Как ни был дарот силен и громаден, он все же решил прибегнуть к магии. Может, ты и великий воин, презрительно подумал Дейс, но ты самый обыкновенный трус! Жгучая боль полыхнула с новой силой.
— Он здесь, с нами, — прошептал Тарантио. — Он слышит нас.
— Сейчас я его убью, — отозвался Дейс. Он метнулся вперед, поднырнул под вражеский клинок — зазубренное лезвие свистнуло над самой его головой — и нанес удар в живот. Острие меча лишь на полдюйма воткнулось в плоть дарота. Дейс отскочил, увернувшись от косого удара, который раскроил бы его от плеча до бедра.
— Целься в подмышку! — подсказал Тарантио. — Помнишь тот скелет в усыпальнице? Подмышки у них незащищены.
Дарот мгновенно попятился, прижав локти к бокам.
— Да я-то помню, братец! — огрызнулся Дейс. — Спасибо, что ты напомнил об этом и ему.
Дарот, ухватив свой меч обеими руками, ринулся вперед и нанес коварный удар по дуге. Дейс парировал, но сила удара была такова, что он покатился по полу. Поднявшись на колени, Дейс заметил, что дарот бросился на него, высоко занеся меч, и перехватил правый клинок, сжав его, как кинжал. Он выждал, пока дарот окажется совсем близко, и тогда вскочил, отпрыгнул вбок, увернувшись от зазубренного меча, — и ударил. Клинок Дейса вонзился в подмышку дарота, рассекая мышцы. Капитан страшно, хрипло завопил и, зашатавшись, упал на колени. Дейс вонзил второй меч рядом с первым и резко дернул его вверх, затем вниз. Из глубокой раны хлынула белесая влага. Дейс выдернул мечи и, набросившись на умирающего дарота, принялся методично молотить по гигантской шее, прикрытой позвоночным гребнем. Белая кожа лопнула, обнажив кость, оглушительно треснул один позвонок, за ним другой. Голова дарота бессильно свесилась набок. Дейс нанес еще один, сокрушительной силы удар — и шея капитана сломалась с таким громким треском, что эхо пошло по всему залу. Капитан рухнул ниц, ударившись лицом о каменный пол. Жгучая боль в сознании Дейса стихла, но он с прежним ожесточением, словно обезумев, молотил мечами по треснувшей шее врага. Наконец голова капитана покатилась по полу, словно чудовищный мяч.
— Довольно! — услышал Дейс окрик Карис. И вздрогнул, приходя в себя. Ему до смерти хотелось вырвать у дарота глаза — и проглотить. Тарантио поспешно оттолкнул его и вернул себе власть над телом.
Карис подошла к серповидному столу и с минуту стояла молча, в упор глядя на даротов.
— Что ж, как я и думала, — наконец сказала она, — он был слишком стар и толст. Я хочу, чтобы сюда сейчас же привели человека по имени Бэрин. Прочее имущество твоего капитана я хочу обменять на всех ваших пленников. В добавление к этому я, как только вернусь в Кордуин, отправлю к вашим границам фургон с солью.
— Я согласен на эту сделку, женщина, — сказал даротский герцог. — Вы сегодня неплохо нас позабавили. Приходите весной, — когда армия даротов подступит к вашему городу — и вы позабавите нас снова.
— Думаю, государь, мы еще сумеем удивить вас.
— Это невозможно. Человек, который сегодня сражался за тебя, — уникален. Таких, как он, у вас слишком мало, чтобы мы могли вас опасаться.
Карис улыбнулась.
— Что ж, увидим. С нетерпением жду нашей следующей встречи.
Пленных оказалось сто семь человек, все старше средних лет, а несколько и вовсе убеленные сединой старцы. Их пригнали на площадь перед куполом. Последним появился отец Горана, кряжистый бородач с курчавыми черными волосами. Горан бросился к нему и крепко обнял. Бэрин погладил сына по голове и поднял глаза на Карис.
— Нам надо спешить, — негромко сказал он. — Эти чудища не знают, что такое честь. И на слово их полагаться нельзя.
Карис кивнула и повела спасенных пленников в обратный путь по главной улице даротского города. У всех домов стояли дароты, провожая взглядами уходящих людей. Карис заметила, что особенно пристально смотрели они на невысокого гибкого Тарантио. Он убил в поединке одного из них, и все дароты ощутили на себе удары его мечей.
Благополучно выйдя из города, изрядно выросший отряд направился на юг.
— Опасайся жара и боли в голове, — предостерег Бэрин. — Это будет значить, что дароты читают твои мысли.
Карис передала это предостережение остальным.
— Как думаешь, что они предпримут? — спросила она у Бэрина.
— Кровные родичи дарота, которого убил твой мечник, погонятся за тобой. Они постараются взять тебя живой и будут держать взаперти до погребения. Тогда тебя скормят жене убитого дарота — только сердце положат в гроб ее мужа.
— Что означали слова герцога «не имеет кокона»? — спросила Карис.
— Дароты в сущности бессмертны. Они живут в одном теле не больше десяти лет. Потом созревает кокон, из него появляется новое тело, а старое иссыхает. Твой мечник убил даротского капитана. При обычных условиях этот капитан возродился бы, но его кокон оказался то ли испорчен, то ли заражен какой-то хворью. Как бы там ни было, в том зале его бессмертию пришел конец. И теперь его родичи жаждут отомстить за его смерть.
— Но почему именно мне? Ведь его же убил Тарантио.
— Ты — командир отряда. Это ты настояла на поединке.
— И что же ты предлагаешь?
— Пробираться выше в горы — туда, где воздух разреженный и холодный. Дароты страдают от этого куда сильнее нас — они ведь гораздо больше, и к тому же плохо переносят холод.
— Ты знаешь, куда нам идти?
— Есть тут один перевал — милях в двенадцати к востоку отсюда. Он высоко в горах.
Когда город даротов исчез из виду, Карис повела отряд в глубокий овраг, а затем повернула на восток. Ее нагнал Вент.
— Куда мы направляемся? — спросил он. Карис рассказала ему о предостережении Бэрина.
— Если дароты и впрямь погонятся за нами, — сказал Вент, — не представляю, как мы от них отобьемся.
— Что-нибудь да придумаем, — отрезала Карис. — У моего отца был ручной питон; отец кормил его живыми мышами. Питон был футов шесть длиной. Отец заставлял меня смотреть, как он кормится. Это было… отвратительно.
— А при чем тут дароты? — спросил Вент.
— В один прекрасный день мышь убила питона.
— Быть того не может!
— То же самое сказал и мой отец; он обвинил меня в том, что я отравила питона. Но это была правда. Я выпустила мышь на волю. Надеюсь, она прожила долгую жизнь и породила среди своих собратьев немало легенд.
Пришпорив Варейна, Карис галопом обогнула колонну беженцев и поскакала в арьергард, где ехали Тарантио и Брун.
— Ты славно дрался, друг мой, — с улыбкой сказала она Тарантио. — О тебе сложат легенду. Даротоубийца — вот как станут тебя называть.
— Их герцог был прав, — отозвался Тарантио. — Весной нам против них не устоять. Клянусь ядрами Шемака, Карис, убить дарота нелегко! Не знаю, как люди смогут их победить. Кожа у них точно дубленая, кости тверже, чем древесина тика.
— Но ты ведь убил дарота. Тарантио усмехнулся.
— Таких, как я, немного, — сказал он. — И я всегда — до недавнего времени — благодарил за это богов.
Когда Карис рассказала ему о предостережении Бэрина, Тарантио велел Бруну въехать на вершину ближайшего холма и поглядеть, не видно ли погони.
К концу дня беженцы выбились из сил, и колонна растянулась на несколько сотен ярдов. Брун вернулся с добрыми вестями: дароты, поскакавшие в погоню, направляются на север. Значит, они покуда не разгадали уловку Карис. И все же до заветного перевала оставалось еще несколько миль, а Карис отчаянно не хотелось объявлять привал. Форин и Вент отдали своих коней двум немощным старикам, и колонна двигалась дальше, хотя и все медленней.
К наступлению сумерек беглецы вышли к подножию гор, и Карис позволила беженцам отдохнуть. Спешившись, она пошла между измученными людьми.
— Слушайте меня все, — говорила она. — Дароты гонятся за нами и не отступятся, пока не перебьют нас всех. Впереди у нас долгий и трудный подъем — но он ведет к спасению. Знаю, что все вы устали, но пускай страх придаст вам силы.
Страха этим людям было не занимать — Карис ясно читала это в их глазах. Один за другим беженцы поднялись и медленно побрели по склону горы. От холмов галопом прискакал Брун.
— Они уже в трех-четырех милях отсюда! — прокричал он. — Двадцать всадников!
Услышав эти слова, люди побежали.
Карис верхом на Варейне обогнала их, за ней последовали Тарантио, Брун и Пурис. Достигнув самой крутой части подъема, Карис осадила коня и окинула взглядом укрытый сумерками перевал. Первые двести ярдов он был почти пологим, а затем резко подымался вверх. Далее склоны ущелья сужались, проход становился невелик, меньше пятнадцати футов. Карис направила Варейна вверх по крутому подъему, затем спешилась. Тропа была усыпана крупными валунами. Глянув вверх, Карис обнаружила, что на склонах ущелья тоже есть немало камней, которым не хватает только легкого толчка, чтобы покатиться вниз. Будь у нее время, она бы запросто устроила здесь камнепад. Вот только будет ли оно — время?
Мимо нее, спотыкаясь, ковыляли первые беженцы. Карис окликнула их, позвала помочь, затем налегла плечом на массивный валун футов семи в поперечнике. Десять человек бросились ей на помощь, и громадный камень понемногу начал двигаться.
— А теперь осторожней, — сказала Карис. — Не хватало еще обрушить этот камень на наших собственных людей.
Объединенными усилиями они подкатили валун к самому краю подъема. Беженцы рекой втекали на узкую тропу; позади них, меньше чем в полумиле скакали дароты.
Теперь мимо Карис прошло уже примерно две трети беженцев, но около двадцати еще оставались на склоне. Тарантио, Вент и Форин сбежали вниз, чтобы помочь отставшим. Брун направил коня вниз, втащил в седло совсем изнемогшего старика и галопом поскакал наверх.
Дароты атаковали тесным строем. Восемь человек еще не успели добраться до тропы, когда дароты обрушились на них. Копье вонзилось в спину одного из отставших, вырвав у него легкие. Карис выругалась. Остальные семеро были обречены, и если она промедлит еще хоть минуту, всех их ждет неминуемая смерть.
— Давай! — что есть силы крикнула она, и люди, помогавшие ей, дружно налегли всем весом на валун. На миг показалось, что у них ничего не выйдет, но валун дрогнул и неспешно покатился вниз. Набирая скорость, он ударился о правую стену ущелья, развернулся и, оглушительно грохоча, запрыгал вниз по склону.
Первым, раздавленный камнем, погиб один из отставших беженцев. Дароты, которые уже добрались до середины склона, увидели, какая им грозит опасность, и попытались повернуть назад — но они ехали слишком тесно и им не хватало свободы маневра. Валун с разгона обрушился на них, с равным ожесточением круша кости коней и всадников. Затем он ударился о склон горы — и это сотрясение вызвало целую лавину крупных и мелких камней. Весь этот камнепад обрушился сверху на даротов. Рухнул обломок скалы, совершенно перегородив тропу. Пыль густо клубилась над склоном, милосердно скрыв подробности кровавой сцены.
Из пыльной завесы, шатаясь, выбрался уцелевший беженец и, добредя до подъема, рухнул к ногам Карис. У него была разбита голова, сломана рука. Друзья помогли ему встать, и он, опершись на них, поковылял дальше.
В гаснущем свете заходящего солнца люди молча смотрели, как оседает пыль. Даротов не было видно.
— Что ж, — сказала Карис, — поехали домой.
Карис привела беженцев в их разоренные деревни, и там девяносто три уцелевших обшарили каждый угол, надеясь разыскать хоть что-то из своего имущества. Съестного было найдено немного — дароты забрали все подчистую и угнали весь скот. Тарантио, Форин и Брун верхом отправились в долину поохотиться. Карис, Вент и Пурис остались с беженцами. С тех пор как отряд покинул даротский город, маленький советник не произнес ни слова. Сейчас он сидел, уныло съежившись, у стены разграбленного амбара.
Карис присела рядом с ним.
— Что тебя так тревожит, советник? Пурис слабо, невесело улыбнулся.
— Погляди на их лица, — сказал он, указав рукой на беженцев, которые сосредоточенно рылись в развалинах. — Они уничтожены. Раздавлены. И не потому, что их деревни подверглись нападению врага — такое, увы, случается даже слишком часто. Они раздавлены потому, что видели этого врага и знают, что прежний их мир уничтожен безвозвратно.
— Мы еще не побеждены, — возразила Карис, но советник ничего не ответил, и она вернулась к Венту, сидевшему у костра.
— Ты сильно рисковала, госпожа моя, — с усмешкой заметил он. — Что, если бы Тарантио проиграл бой?
— Тогда мы все были бы уже мертвы. Впрочем, я не так уж сильно рисковала. Я же говорила тебе, что видела, как он дерется. Теперь и ты это увидел.
— Он сумасшедший, Карис. Честное слово, сумасшедший! Я готов поклясться, что видел, как его глаза изменили цвет. Словно это был совсем другой человек.
— И все же ты по-прежнему считаешь, что можешь его одолеть?
Вент громко рассмеялся.
— Конечно! Я же непобедим, дорогая!
Карис заглянула в его глаза — и с изумлением поняла, что он не шутит. Женщина-воин покачала головой.
— Позволь мне дать тебе один совет. Когда мы вернемся, сходи в ту таверну, где Тарантио покалечил твоего друга, и узнай, как все было на самом деле. Было бы глупо драться с Тарантио, не имея на то веской причины.
— Что ж, я так и сделаю.
Четыре дня спустя крестьянина Бэрина провели в библиотеку в личных покоях герцога. Там уже сидели Карис, Вент и советник Пурис. Прежде Бэрин видел герцога только один раз, да и то издалека — когда тот совершал церемониальную поездку по Кордуину, — и, само собой, никогда еще не находился так близко к своему повелителю. Альбрек оказался внушительным мужчиной с умными, глубоко посаженными глазами и орлиным носом. Бэрин неуклюже поклонился.
— Расслабься, — махнул рукой герцог и обернулся к замершему рядом с ним слуге. — Принеси ему вина.
Слуга повиновался, и Бэрин потрясенно уставился на кубок — чистейшего серебра, с отделкой из лунного камня. На серебре была золотой нитью искусно выплетена буква «А». Бэрин с трепетом осознал, что такой кубок стоит больше, чем он мог бы выручить за весь годовой урожай со своих полей. Он пригубил вино и слегка приободрился, обнаружив, что оно слабое и чересчур кислое. Старый Эрис, его односельчанин, изготовлял куда лучшее вино!
— Теперь, — сказал герцог, — расскажи нам все, что можешь, о даротах. Это чрезвычайно важно.
— Уж и не знаю, с чего начать, государь. Вам уже известно, что они невероятно сильны.
— Как они живут, кто ими управляет? — спросил герцог.
— Трудно сказать. Дароты могут сообщаться друг с другом без слов на больших расстояниях. Насколько я понял, все их решения принимаются совместно. И мгновенно.
— Мог бы ты сказать, что они — зло?
— Безусловно, мог бы, государь, потому что даротам вообще недоступно понятие зла — и это одно делает их такими ужасными. За то время, пока я был у них в плену, они убили и съели десятки юношей и девушек. Их жарили на вертелах, перед тем обмазав глиной. Многие при этом были еще живы. Эти страшные сцены до сих пор стоят у меня перед глазами. Дароты спросили меня, почему я не ем вместе с ними. Я ответил, что у нас съедать людей — страшный грех. Они ничего не поняли — или же не захотели понять.
— У них есть религия? — спросил Пурис.
— Дароты в ней не нуждаются — ведь они в сущности бессмертны. Они живут десять лет и за это время дважды откладывают коконы — гигантские яйца, — в которых потом возрождаются.
— Возрождаются? — удивленно переспросил герцог. — Что ты имеешь в виду?
— Насколько я понял, государь, когда маленький дарот…э-э… проклюнется, он лежит без движения, словно мертвый. Тогда отец, если можно так выразиться, подходит к ребенку и… соединяется с ним. Старое тело в один миг умирает и иссыхает, а молодое достигает зрелости. Остается только пустой кокон и иссохшие останки прежнего дарота. В жизни каждого дарота это происходит дважды — один раз для отца, один раз для матери. Вот и выходит, что они живут вечно.
— Это все рассказали тебе дароты? — спросила Карис.
— Нет. Они вытянули из моего разума все, что я знал — но за это время я успел прочесть их знания. Или, если хотите, увидеть.
— Меня беспокоит вот что, — вмешался вдруг Пурис. — Если дарот откладывает коконы только для того, чтобы заменить отца и мать, как же тогда растет их число?
— Раз в полсотни лет, — объяснил Бэрин, — наступает особое время. Я не могу перевести название, которое дали ему дароты, но сам я назвал бы его Временем Переселения. В это время дароты становятся, если можно так выразиться, сверхплодовиты, и в коконах содержится по два, а то и по три младенца. В последний раз такое случилось — по их летосчислению — четыре года назад, и после этого был построен город, который вы зовете Дарот Один. Вот почему земля вокруг города пока еще так плодородна. Дароты еще не успели убить ее.
Вент пододвинул Бэрину кресло.
— Присядь-ка, приятель. Вид у тебя измученный. Бэрин благодарно глянул на него и сел.
— Это верно, сударь, я совсем вымотался.
— Ты говоришь, что даротам недоступно понятие зла, — проговорил герцог. — Что ты имеешь в виду?
Бэрин задумался, собираясь с мыслями.
— Государь, я крестьянин и ответить могу только на крестьянский манер. Когда слепень нападает на овцу, он откладывает яйца внутри ее тела, и она безмерно страдает. Но ведь слепень вовсе не творит зла — он просто хочет продолжить свое существование в потомстве. То же самое и с даротами, вот только они в отличие от слепня хорошо понимают, какой губительный вред наносят иным расам. Только им на это наплевать. Они не любят землю. Они живут только для того, чтобы жить вечно. У них нет ни музыки, ни иных искусств. Они — раса паразитов, их города уродливы и временны. Истощив плодородную землю в одном месте, они просто перемещаются на другое. Дароты — творцы пустынь.
— А как же дружба, приязнь, боевое товарищество? — спросила Карис. — Есть у них легенды о героях?
— У даротов, госпожа моя, нет легенд — ведь они живут вечно. Они любят сражаться. Когда нет внешнего врага, они дерутся друг с другом. Если же кого-то убьют, его относят к кокону и оставляют там, пока не родится новое тело.
Бэрин говорил еще час с лишним. Он рассказал своим слушателям об уничтожении олторов.
— Дароты загнали последних олторов в огромный лес и там охотились на них, как на диких зверей. Я видел эту резню. Олторы были мирным народом — хрупкие, высокие, золотокожие. Они не знали оружия. И были уничтожены.
— Мы не олторы, — сказала Карис. — И у нас есть оружие.