Геммел Дэвид. Черная Луна

   Чувствуя, что силы его уже почти на исходе, Дуводас снова изменил мелодию — теперь это была негромкая, безыскусная и нежная колыбельная песня. Он играл еще несколько минут, а затем его правая рука соскользнула со струн и бессильно упала вдоль тела. Музыка стихла, и золотой свет погас.
   Дуводас настежь распахнул окно и всей грудью вдохнул свежего воздуха. Затем вернулся к кровати и присел на самый край постели. Старшие девочки мирно спали. Положив ладонь на головку мертвого малыша, Дуводас бережно отвел с ледяного лба золотистую прядь.
   — Малыш, — прошептал он, — мне так жаль, что я опоздал…
   Он отыскал старое одеяло, завернул в него мертвое тельце и перевязал вдвое обрывком веревки.
   Выйдя наружу, Дуводас осторожно положил печальный сверток на землю рядом с двумя свежими могилами, которые были вырыты неподалеку от дома. К дереву была прислонена лопата. Дуводас вырыл неглубокую могилку и опустил в нее малыша.
   Уже завершая работу, он услышал за спиной шаги.
   — Как мы могли выжить? — спросил охотник.
   — Должно быть, лихорадка сама прошла, друг мой, — отозвался Дуводас. — Мне очень жаль, что твой сын умер. Я бы вырыл могилу поглубже, да сил у меня осталось немного.
   Суровое, продубленное солнцем и ветром лицо охотника исказилось, из глаз было хлынули слезы, но он яростно смахнул их ладонью.
   — Это все эльдеры! — прохрипел он, задыхаясь от ненависти. — Это они наслали на нас чуму! Да сгниют они все в аду! Проклятие им, проклятие! Кабы на всех эльдеров была одна шея — с какой радостью я бы свернул ее собственными руками!
 
   Увесистый кулак впечатался в лицо, и Броуин рухнул в грязь. Из глаз брызнули искры. Он попытался было подняться, но голова пошла кругом, и он снова повалился на землю. Сквозь назойливый гул в ушах он слышал, как из хижины доносится звон бьющейся утвари.
   Железные пальцы стиснули его горло.
   — Говори, ублюдок, не то я вырву тебе глаза!
   — Может, это все вранье, — заметил другой голос. — Может, золота-то и не было.
   — Было! — рявкнул первый бандит. — Уж я-то точно знаю. Старикашка платил Симиану золотом. Мелкими самородками. Мне бы Симиан не соврал. Он слишком хорошо меня знает.
   Сильная рука рывком вздернула Броуина на колени.
   — Слышишь меня, старый дурень? Слышишь?
   Старик силился разглядеть лицо бандита — плоское, грубое, жестокое. Броуин обладал великим даром: он умел видеть души людей. Сейчас, в этот страшный миг, его дар обернулся проклятием, ибо он заглянул в лицо своего мучителя и увидел лишь злобу и мрак. У души этого человека было чешуйчатое, изрытое язвами лицо с налитыми кровью глазами, тонкими серыми губами и синим заостренным языком. Увидев все это, Броуин понял, что жизнь его кончена. Ничто не помешает этому человеку убить его. Он уже видел, как налитые кровью глаза его души горят в предвкушении убийства.
   — Слышу, — выдавил он, облизнув окровавленные губы.
   — Так где же золото?
   Броуин уже сказал бандитам, что нашел в ручье за хижиной всего один самородок. Этим золотом он заплатил Симиану за зимние припасы, а больше, сколько ни искал, не смог найти. Должно быть, самородок вымыло из породы много выше по течению, в горах.
   Из хижины вышел третий бандит.
   — Ничего там нет, Брис, — объявил он. — И еды у него почти не осталось. Может, он и правду говорит.
   — Сейчас проверим, — буркнул Брис и, вынув кинжал, ткнул острием кожу под самым глазом Броуина. Старик ощутил, как поползла по щеке теплая струйка крови.
   — Ну, вонючка, — прошипел Брис, — какого глаза тебе не жалко?
   — Брис! — окликнул третий бандит. — Кто-то идет! Бандит разжал пальцы, выпустив горло Броуина, и старик блаженно осел в грязь. Моргая, он не без труда пытался разглядеть пришельца. Тот был молод, строен и гибок, с коротко остриженными темными волосами; на плече он нес серую куртку из плотной шерсти, а на поясе у него висели два коротких меча. Броуин заметил также, что из-за отворота сапога у пришельца торчит рукоять метательного ножа. Когда молодой воин подошел поближе, старик протер глаза… и решил, что от побоев у него, должно быть, помутился рассудок. У этого человека было две души! Одна — почти зеркальное отражение его настоящего лица, та же мрачноватая красота, но излучавшая золотое сияние. Но вторая душа… Броуин замер от ужаса. У второй души незнакомца было мертвенно-серое лицо с желтыми, раскосыми, как у кота, глазами. И густая, почти грива снежно-белых волос.
   — Доброе утро, — спокойно сказал пришелец, положив куртку на пень. Пройдя мимо бандитов, он помог Броуину подняться. — Это ваша хижина, сударь? — Броуин лишь молча кивнул. — Вы не будете против, если я там немного отдохну? С равнин сюда путь неблизкий, и я был бы крайне благодарен вам за гостеприимство.
   — Да ты кто такой?! — завопил Брис, рванувшись вперед. Пришелец подался влево и правой ногой ударил бандита в живот. Брис упал на колени в грязь и скорчился, взвыв от боли. Выронив кинжал, он хватал воздух ртом и хрипло стонал.
   — Придется вам двоим отнести приятеля к его коню, — почти дружелюбно заметил молодой воин.
   — Убейте его! — прорычал Брис. — Прикончите ублюдка!
   Его подручные, однако, не двинулись с места. Незнакомец опустился на колени рядом с Брисом.
   — Похоже, твои друзья сообразительней тебя, — сказал он и, подобрав кинжал, сунул его в ножны на поясе бандита. Потом поднялся и снова повернулся к старику.
   — У тебя есть соль?
   Броуин кивнул, и пришелец расплылся в улыбке.
   — Ты не представляешь, как я рад это слышать!
   — Проклятие, да что с вами такое?! — заорал Брис, пытаясь подняться на ноги.
   — Это же Тарантио, — ответил один из его спутников. — Я видел, как он дрался на поединке в Кордуине. Ты ведь Тарантио, верно? — робко обратился он к пришельцу.
   — Верно, — кивнул тот.
   — Здесь нет золота, — сказал бандит. — Иначе бы мы давно его нашли.
   Тарантио пожал плечами.
   — Мне все равно.
   — Ты хочешь нас убить?
   — Нет. У меня нет настроения убивать.
   — Зато у меня оно есть, наглый ублюдок! — завопил Брис, выхватив меч.
   — Брис! Не надо! Стой! — вразнобой закричали его подручные, но он не обратил на них никакого внимания.
   — Предоставь его мне, — предложил Дейс.
   — Нет, — ответил Тарантио. — Сигеллус обучал нас обоих, и я не боюсь драки.
   — Не пытайся разоружить его, — посоветовал Дейс. — Просто прикончи сукина сына.
   Бандит атаковал, целясь мечом в голову Тарантио. Два коротких меча взметнулись отбить удар, но Брис был начеку и крутнулся влево, локтем ударив Тарантио по лицу. Тот покачнулся, на миг у него потемнело в глазах. Брис опять ударил. Лезвие меча свистнуло над самой головой Тарантио — тот успел упасть на одно колено, а затем стремительно выпрямился, выбросив вперед левый меч. Брис изо всех сил пытался парировать этот удар, но клинок Тарантио задел его плечо и рассек кожу на груди. Брис отпрянул.
   — А ты и вправду хорош, Тарантио, — ухмыльнулся он. — Но я лучше.
   — Знаешь, он прав, — заметил Дейс. — Он измотает тебя и прикончит. Отдай его мне.
   Внезапно Брис ринулся в атаку, высоко занеся меч. Тарантио приготовился отбить удар, но тут услышал пронзительный шепот Дейса:
   — У него в левой руке кинжал!
   Тарантио отпрянул — и тут же метнулся вперед. Этого Брис не ожидал, и прежде чем он успел сообразить, что происходит, правый меч Тарантио чиркнул его по руке и отсек три пальца вместе с кинжалом.
   — Ах ты, ублюдок! — завопил Брис, бросаясь вперед. Жгучая боль на миг ослепила его, он выронил меч… и остолбенело уставился на клинок Тарантио, торчавший из его живота. Бандит испустил страшный, душераздирающий стон. Колени его подогнулись, но, нанизанный на меч Тарантио, он не мог упасть, а клинок между тем погружался все глубже.
   — Дай же мне поразвлечься! — закричал Дейс.
   — Это не развлечение, — ответил Тарантио и выдернул меч. Убитый мешком осел на землю.
   — Заберите с собой тело, — велел Тарантио оставшимся бандитам. — И оставьте здесь его коня.
   — Мы хотим жить, — заверил его один из бандитов.
   — Все хотят жить, — ответил Тарантио. Подручные Бриса подняли мертвеца и взвалили на круп чалой кобылы.
   Когда они ускакали, Тарантио повернулся к старику.
   — Сильно тебя избили? — спросил он.
   — Не появись ты, было бы гораздо хуже. Я тебе очень благодарен. Они сказали правду — золота у меня нет.
   — Нет, — устало согласился Тарантио. — Зато есть соль.
   — Повезло тебе, — шепнул Дейс. — Где б ты сейчас был, если б я не заметил кинжала?
   — В аду, — кратко ответил Тарантио, направляясь к коню Бриса, который смирно стоял на краю поляны. Рослый и статный мерин спокойно подпустил к себе чужака, и Тарантио не спеша ощупал его задние ноги. Шерсть на мерине сыто лоснилась, кожа была упругая, здоровая. Спереди он выглядел хоть куда, а вот задние ноги подгуляли — колени были слегка вывернуты внутрь. Вероятно, именно поэтому Брису удалось заполучить такого великолепного скакуна. Кони с подобным недостатком легко могут потянуть сухожилие. Негромко и ласково разговаривая с конем, Тарантио обошел его, погладил по носу, заглянул в Карис блестящие глаза. Напоследок он осмотрел ноги — крепкие, сильные, ни нарывов, ни опухолей, да к тому же мерин был недавно подкован. Тарантио взглянул на грудную клетку — конь дышал размеренно и ровно.
   — Ну что ж, — пробормотал Тарантио, похлопывая мерина по крупу, — хотя твой бывший хозяин и был отъявленным мерзавцем, ухаживал он за тобой отменно. Я тоже постараюсь не ударить лицом в грязь.
   Броуин подошел к нему, осмотрел нос коня, заглянул ему в рот.
   — Лет девять, не больше, — заключил старик, — и к тому же выносливый и быстрый.
   Тарантио отошел на шаг от мерина, окинул взглядом линию его спины, оценил длину шеи и форму головы.
   — Не будь у него вывернуты колени, за него дали бы сотни четыре серебром. А так — не выручишь и полусотни.
   — Да, продавать его бессмысленно, — согласился Броуин. — Великолепное животное.
   Он наконец расслабился, лишь сейчас осознав, что избег неминуемой смерти. И тут же на него обрушилась огромная, безмерная усталость. От пережитого ужаса у него ослабли колени, и Тарантио взял его за руку.
   — Тебе надо присесть, — сказал молодой воин. — Идем, я отведу тебя в хижину.
   В хижине царил сущий бедлам, пол был усеян черепками битой посуды и щепками разломанных полок. У большого очага стояла резная скамья, и Тарантио почти поднес к ней старика. Броуин блаженно рухнул на скамью, а молодой воин подал ему кружку воды. Старика била крупная дрожь. Огонь в очаге почти угас, и Тарантио подбросил на угли хвороста из груды, лежавшей у очага.
   — Старость глумится над нами, — уныло заметил Броуин. — Было время, когда я без труда управился бы в одиночку со всеми тремя мерзавцами.
   — Это правда? — спросил Тарантио.
   — Нет, конечно, — слабо усмехнулся Броуин. — Просто так уж положено говорить старикам. Истинная правда — если только существует такой диковинный зверь — состоит в том, что я всю жизнь строил мосты и никогда не испытывал ни малейшей тяги к насилию. Я не умею убивать, и у меня не было и нет желания этому учиться. — Его зоркие голубые глаза глянули на Тарантио неожиданно жестко. — Надеюсь, ты не сочтешь мои слова оскорблением?
   — С какой стати? Я вполне с тобой согласен. Посиди немного, а я приберу в хижине.
   Броуин поудобнее разместил на скамье свое избитое тело и стал смотреть на огонь. Скоро он задремал, и снилось ему, что он снова молод и состязается в беге с тремя великими атлетами. Пять долгих миль… Броуин прибежал девятым, но воспоминание о том, как бежал бок о бок с такими знаменитостями, до сих пор грело ему душу, подобно теплому домашнему очагу.
   Когда он проснулся, дверь хижины была плотно закрыта. Две лампы, висевшие на чугунных крюках на стене напротив двери, горели ярко и весело, и по хижине плыл дразнящий аромат вареного мяса и пряностей. Броуин потянулся, сел — и тут же застонал, такой болью отозвалось избитое тело.
   — Как ты себя чувствуешь? — спросил молодой воин. Броуин огляделся и заморгал. Теперь в хижине царил идеальный порядок, и только сломанные полки напоминали о недавнем разгроме. Внутренне сжимаясь, Броуин обратился к своему дару и снова взглянул на душу молодого воина. С облегчением он увидел, что душа у того только одна. Как видно, подумал он, перенесенные побои помутили на время его рассудок. Душа Тарантио была чистой, светлой и нетронутой злом — насколько это вообще возможно у души смертного. Это всего лишь означает, печально заключил Броуин, что тьмы в его душе гораздо меньше, чем света.
   — Меня зовут Броуин, — вслух ответил он. — И я чувствую себя получше. Добро пожаловать под мой кров, Тарантио.
   — У тебя здесь славно, — заметил молодой воин. — Ты уж прости, но я позволил себе пошарить в твоих закромах. А еще я нашел поблизости немного дикого лука и сварил густую похлебку.
   — Ты позаботился о коне?
   — Конечно, — кивнул Тарантио. — Задал ему овса и привязал возле хижины.
   Они молча поели, а потом Броуин снова заснул и проспал почти час. Проснувшись, он не на шутку смутился.
   — Знаешь, — пояснил он, — со стариками такое случается. Мы то и дело подремываем.
   — Сколько же тебе лет?
   — Восемьдесят два. Что, не верится? В этом безумном мире какой-то строитель мостов дожил до восьмидесяти двух, а между тем молодые парни в расцвете сил мечами рубят друг друга на куски. Сколько тебе лет, Тарантио?
   — Двадцать один. Но порой мне кажется, что все восемьдесят два.
   — Ты странный юноша — не обижаешься, что я так о тебе говорю? — Тарантио с улыбкой покачал головой. — Того мерзавца ты прикончил мастерски — стало быть, привык убивать. И вместе с тем ты навел в моей хижине такой порядок, что заслужил бы похвалу моей незабвенной супруги — что, между прочим, было нелегко. И стряпаешь ты куда лучше, чем она — хотя вот это, увы, нетрудно. Эти люди испугались тебя. Ты знаменит?
   — Таких, как они, испугать нетрудно, — негромко ответил Тарантио, — а репутация человека порой выглядит погрозней, чем ее хозяин. Совершить поступок — все равно что посадить желудь, а уж слухи и сплетни сами растят из него дуб.
   — И все равно я хотел бы побольше узнать об этом «желуде».
   — А я хотел бы побольше узнать о том, как строят мосты. И поскольку я твой гость, мое желание — закон.
   — Тебя превосходно выучили, мальчик мой, — восхищенно проговорил Броуин. — Ты мне нравишься. И я все-таки кое-что знаю о твоем «желуде». Ты был учеником Сигеллуса-Мечника. Знаешь, я ведь знал его.
   — Никто его по-настоящему не знал, — с грустью отозвался Тарантио.
   Старик согласно кивнул.
   — Да, он был очень скрытным человеком. Вы были друзьями?
   — Да, наверное… на какое-то время. Ты бы отдохнул, Броуин. Во сне твои синяки быстрей залечатся.
   — А ты будешь здесь, когда я проснусь?
   — Буду.
   В самый темный час ночи Тарантио сидел на полу у очага, привалившись спиной к сиденью скамьи. Стояла удивительная тишина, и так легко было поверить, что мир, который был ему знаком, мир войны и смерти, остался лишь смутным воспоминанием в истории человечества. Взгляд Тарантио лениво скользил по комнате, которую освещали только отблески пламени в очаге. Сейчас, когда Дейс спал, ничто здесь не напоминало о жестокости и убийствах — разве что мечи Тарантио, лежавшие на резном сосновом столе.
   Старик просил его рассказать о желуде, из которого вырос дуб легенды о Тарантио, но самому Тарантио было не слишком-то приятно вспоминать эту историю. Кроме, пожалуй, тех нескольких восхитительных часов, которые он провел в объятиях Мириак.
   — Никогда не поддавайся ненависти, — говорил ему Сигеллус. — Ненависть затмевает здравый рассудок. Оставайся спокоен в бою, что бы ни выделывал твой противник. Пойми, мальчик, если враг пытается разозлить тебя, то делает он это отнюдь не ради твоего блага. Ты меня слушаешь, Дейс?
   — Он слушает, — заверил его Тарантио.
   — Это хорошо.
   Тарантио помнил, как ярко светило солнце в просторном замковом дворе, помнил, как сверкали клинки стальных учебных мечей. Сняв с лица защитную маску, он спросил у Сигеллуса:
   — Почему Дейс намного сильней и проворней меня? Мы ведь управляем одним и тем же телом.
   — Я много думал об этом, Чио. Это сложный вопрос. Много лет назад я учился на хирурга — покуда не понял, что мое призвание наносить, а не зашивать раны. Мускулы человека состоят из множества тончайших жил. Энергия, которую они тратят, расходуется мгновенно, поэтому они работают экономично — примерно по несколько сотен жил за раз. — Сигеллус поднял над головой меч. — Когда я делаю так, мои мускулы расходуют энергию по очереди. Отсюда и экономия. А вот Дейс, вероятно, потому, что получает больше адреналина, может заставить свои мускулы работать старательней, задействует для одного движения больше жил. Вот почему ты после драк Дейса всегда чувствуешь себя таким усталым. Проще говоря, он расходует куда больше энергии, чем ты.
   Тарантио улыбнулся, вспомнив одетого в серое мечника. Глядя на догорающее в очаге пламя, он вспоминал свою первую встречу с Сигеллусом. Тогда, после гибели экипажа, Тарантио шел вдоль побережья, пока не добрался до корсарского города Лоретели — там он надеялся наняться на какой-нибудь торговый корабль. Мест, однако, не оказалось, и он целый месяц проработал батраком на ферме близ Лоретели, заработав несколько монет, которые теперь бренчали в его кошельке. Когда сбор урожая закончился, Тарантио вернулся в порт и ходил от корабля к кораблю, везде предлагая свои услуги. Увы, в море крейсировали военные флоты Герцогств, и порт Лоретели оказался заблокирован. Ни один корабль не смел выйти в море, а потому никто не нанимал матросов. Тарантио направлялся к последнему кораблю из тех, что были пришвартованы в гавани, когда увидел Сигеллуса. Мечник был, безусловно, пьян. Он раскачивался, словно матрос на палубе в штормовую погоду, и опирался на свою саблю, как на трость, чиркая по булыжникам ее острием. Перед ним стояли два щегольски одетых корсара — в облегающих штанах и рубашках из ярко-желтого шелка. Оба держали наготове кривые тесаки. Сигеллус был высокий, гибкий, с худым, чисто выбритым лицом. Голова его тоже была выбрита, только на макушке задиристо качалась одинокая прядь, словно плюмаж офицерского шлема. На нем был серый шелковый камзол, вышитый серебром, узкие серые штаны и длинные, выше колен, сапоги. Тарантио остановился, не сводя глаз с этой сцены. Корсары приготовились напасть, и наверняка пьяный прохожий стал бы для них легкой добычей. И тут Тарантио заметил — произошло кое-что любопытное. Пьяный вдруг перестал раскачиваться и застыл неподвижно, точно каменная статуя.
   — Зря вы это затеяли, — проговорил он заплетающимся языком.
   Первый из его противников метнулся вперед, описав тесаком дугу справа налево и целясь в шею мечника. Сигеллус мгновенно припал на одно колено, и вражеский клинок бесплодно свистнул над самой его головой, а сабля мечника чиркнула противника по плечу. Алое пятно расплылось на желтом шелке рубашки. Потеряв равновесие, корсар оступился и упал. Сигеллус проворно вскочил в тот самый миг, когда на него бросился второй корсар. Он парировал удар, круто развернулся и локтем со всей силы заехал противнику в ухо. Корсар покатился по булыжной мостовой.
   Почти сразу оба нападавших вскочили и снова двинулись на Сигеллуса.
   — Ребята, вы уже показали свою глупость, — проговорил мечник. Голос его прозвучал неожиданно трезво и холодно. — К чему вам умирать?
   — Мы и не умрем, старый сукин сын! — выкрикнул первый корсар, обливаясь кровью из раны на плече.
   И тут Тарантио, наблюдавший за схваткой, заметил за спиной мечника какое-то движение. Из тени бесшумно вынырнул третий корсар, и в руке его тускло блеснул кривой кинжал.
   — Сзади! — крикнул Тарантио, и Сигеллус стремительно развернулся. Хищно свистнула сабля, и клинок легко рассек горло корсара, почти снеся ему голову. Хлынул фонтан крови, и нападавший рухнул на мостовую. Двое его сотоварищей бросились на Сигеллуса. Тарантио молча смотрел, как они погибли один за другим. Мечник двигался с поразительной быстротой. Вытерев саблю о рубашку одного из убитых, Сигеллус подошел к Тарантио, который так и стоял разинув рот.
   — Спасибо тебе, друг, — сказал мечник, убирая саблю в ножны. — Пойдем, я отплачу тебе за услугу едой и кувшином вина. Судя по всему, тебе это не повредит.
   «Кувшин вина, — с сожалением подумал теперь Тарантио, — всегда был неразлучным спутником Сигеллуса». Именно вино и погубило мечника, потому что из-за пьянства он оказался не на высоте в бою с Карлином, лучшим бойцом герцога Марча. Карлин долго измывался над противником, нанося ему рану за раной, покуда смертельный удар не прервал милосердно жизнь Сигеллуса. Дейс тотчас же вызвал Карлина на бой, и на следующий вечер они дрались в парадной зале герцогского дворца в Кордуине. Когда Карлин упал замертво, ни один из зрителей не сумел завопить от восторга — ибо Дейс безжалостно играл с противником, словно кот с мышью, и во время боя отсек ему оба уха и раскроил нос…
   Горящее полено выпало из очага и подкатилось по коврику к самым ногам Тарантио. Это отвлекло его от невеселых воспоминаний. Взяв железные щипцы, он вернул полено в огонь и растянулся на полу.
   — Уж если обнажил меч, — учил его Сигеллус, — всегда дерись до смерти. Иначе никак нельзя. Даже раненый противник еще способен нанести смертельный удар.
   — Но ты же не собирался убивать тех корсаров. Во всяком случае, вначале.
   — Угу, это правда. Ну, значит, я — исключение. Я, мальчик мой — говорю тебе это безо всякой ложной скромности, — лучший из лучших. Пьян я или трезв — так будет всегда.
   Сигеллус ошибался — лучшим из лучших теперь был Дейс.
   Этот сон был тот же, что и всегда. Плакал ребенок, и Тарантио пытался его найти. Глубоко под землей, во мраке горных туннелей Тарантио искал плачущего ребенка. Тарантио хорошо знал эти туннели. Здесь, в горах близ Прентиуса, он четыре месяца проработал шахтером, добывал уголь и грузил его в приземистые вагонетки. Вот только сейчас туннели были пусты, и перед Тарантио зияла узкая расселина. Из нее и доносились теперь пронзительные испуганные крики.
   — Демоны идут! Демоны! — всхлипывал малыш.
   — Я с тобой! — кричал в ответ Тарантио. — Я иду к тебе! Стой, где стоишь!
   Протиснувшись через расселину, он пробирался дальше. Здесь должна была бы царить непроглядная тьма, потому что на стенах не горели факелы, но однако же сами стены источали бледное зеленоватое свечение, и оно с грехом пополам разгоняло тени. Как всегда в этом сне, Тарантио вышел в огромную пещеру с высоким сводом, который подпирали три ряда колонн. Там он увидел людей — оборванных, мертвенно-бледных, с мутными белесыми глазами. Вначале Тарантио решил, что все эти люди слепы, но они уверенно двигались навстречу ему. В руках у них были шахтерские инструменты — острые кирки и тяжелые молоты.
   — Где мальчик? — спросил Тарантио.
   — Мальчик мертв. Так же, как и ты, — прозвучал в его сознании новый, незнакомый голос. В этот миг Тарантио осознал, что теперь остался совсем один. Дейс исчез.
   — Я не мертв!
   — Ты мертв, Тарантио, — возразил чужой голос. — Где твоя страсть? Где твоя жажда жизни? Где твои мечты и сны? Что за жизнь без всего этого? Ничто.
   — Я вижу сны! — выкрикнул Тарантио.
   — Назови хоть один!
   Он открыл рот, но не знал, что сказать.
   — Где мальчик? — наконец крикнул он.
   — Мальчик плачет, — ответил голос.
   Тарантио проснулся мгновенно, как от удара. Сердце его билось лихорадочно часто.
   — Я и вправду вижу сны, — вслух пробормотал он.
   — Совершенно верно, — отозвался Броуин, — и этот сон был, судя по всему, очень яркий. Ты говорил во сне.
   Старик сидел у стола. Тарантио поднялся с пола. Огонь в очаге почти погас. Подбросив растопки, Тарантио раздул блекнущее пламя, и Броуин подвесил над огнем чайник.
   — Ты очень бледен, — заметил он и, подавшись вперед, пристально глянул в лицо Тарантио. — Полагаю, это был непросто кошмар.
   — Да, правда, — кивнул Тарантио. — Мне часто снится этот сон. — Протирая глаза, он подошел к окну и увидел, что солнце поднялось уже высоко над горами. — Обычно я не сплю так поздно. Должно быть, виной всему горный воздух.
   — О да, — сказал Броуин. — Не хочешь ли чаю из шиповника? Я приготовил его по своему собственному рецепту.
   — Спасибо.
   — Как ты думаешь, почему этот кошмар преследует тебя? Тарантио пожал плечами.
   — Не знаю. Когда-то, давным-давно, мне довелось поработать шахтером. Я ненавидел эту работу. Нас опускали глубоко в шахту, в самое сердце земли — так мне тогда казалось. Дни были черны от угольной пыли, а два раза обрушилась кровля, и завалы раздавили людей в месиво.
   — Так тебе снится, что ты копаешь уголь?
   — Нет. Но я опять в шахте. Я слышу плач ребенка. Ему нужна помощь, но я не могу его найти.
   — Этот сон должен что-то значить, — заметил Броуин, направляясь к очагу. Обернув руку лоскутом полотна, он снял с огня чайник и, вернувшись к столу, наполнил кипятком две большие кружки. Потом бросил в каждую кружку по крошечному кисейному мешочку. Комнату наполнил сладкий аромат. — Сны всегда что-то значат, — продолжал старик.