Геммел Дэвид. Яростный Клинок (Риганты - 1)

   Коннавар прошел по укреплениям и посмотрел на леса далеко на юге. Вспомнилась Ариан. Как она могла выйти замуж за другого? Особенно после вечера страсти у ручья... Это был самый чудесный момент всей его жизни, тогда ему казалось, что их души слились в одну. Никто в мире, думал юноша, не чувствовал такой волшебной гармонии. И все же она предала его.
   Теперь эта страсть и вздохи принадлежат Касте. Конн почувствовал поднимающуюся волну гнева и представил, как вонзает меч в живот сопернику, освобождая его душу. Следом за яростью пришло чувство вины. Каста не виноват. Он не заставлял ее выходить за него замуж. Она сама согласилась, когда Коннавар лежал при смерти. Как же все непонятно. Говорила, что любит его - и лгала. Зачем же тогда Ариан вообще это сказала? Что она приобрела этим?
   За спиной скрипнули доски, и, оглянувшись, юноша увидел поднимающегося на крепостной вал брата Солтайса. Тот был великолепно сложен и очень походил на воина, а потому, по мнению Конна, смешно и странно смотрелся в длинной рясе. Он не встречал еще человека, менее похожего на жреца. Когда друид приблизился, юноша разглядел шрам, похожий на его собственный, отчасти скрытый черной бородой.
   - Я тоже сражался, - сообщил брат Солтайс, касаясь шрама, - до того как услышал зов.
   - Вы читаете мысли... - Конну стало не по себе.
   - Да, хотя это и невежливо. Ты просто уставился на меня. - Брат Солтайс подошел к стене и окинул землю взором. - Здесь очень красиво, ты находишься выше всех мирских печалей. Посмотри на дома. Разве отсюда они не кажутся одинаковыми? И все же в каждом живут чувства: любовь, ярость, похоть, жадность, зависть, ненависть. И, к сожалению, куда меньше, доброта, сострадание, заботливость и преданность. Вид очень красивый, но не настоящий.
   - Где ваша крыса? - спросил Конн.
   - Вижу, тебя не интересует моя философия, - горестно улыбнулся друид. - А что тебя интересует, Коннавар?
   Конн пожал плечами. Он не хотел говорить с чародеем. И его не волновало, какие эмоции и чувства бушуют в маленьких круглых домиках внизу. Но друид молча ждал ответа.
   - Народ Каменного Города, - ответил юноша наконец. - Меня интересует он.
   - Это враг, который еще придет.
   - У вас было видение? - удивился Конн.
   - Мне не потребовалось видение. Когда опадает листва, я знаю, что близится зима. За морем они убили многих друидов. Это жадные люди, и их честолюбие не знает границ. Именно поэтому ты попросил разрешения отправиться за море? Чтобы изучить тех, кто приходит с войной в мирные земли?
   - Да.
   - А что именно ты хочешь узнать о них? Ответ казался очевидным.
   - Об их армиях и способах ведения войны.
   - Это лишь начало. Чтобы победить их, надо понять также и почему они воюют.
   Раздражение Конна все возрастало.
   - Какая разница? - довольно невежливо ответил он. Брат Солтайс умолк, закрыл глаза, и на мгновение юноше показалось, что повеял ветерок. Его охватило спокойствие, исчезла ярость, вызванная мыслями о предательстве Ариан.
   - Теперь мы можем поговорить? - спросил брат Солтайс.
   - Вы наложили на меня заклятие?
   - Не на тебя. Вокруг тебя. Оно не долго продержится. Я бы спросил, что тебя тревожит, но, боюсь, такой вопрос снова вызовет раздражение. Ты сильный молодой человек, Коннавар, однако должен уделить своему разуму не меньше внимания, чем телу. Но я не хочу тебя поучать. - Друид улыбнулся. А меня интересует, как ты получил клинок сидов?
   В нормальной ситуации Конн ответил бы - как обычно и делал, - что это подарок Бануина. Сейчас, чувствуя некоторую неловкость за собственную грубость и помня, что разговаривает с человеком, который умеет распознавать ложь, сказал правду: как отправился искать помощи после размолвки родителей и как нашел олененка, запутавшегося в терновнике. Брат Солтайс внимательно слушал. Когда юноша закончил историю, он выглядел сбитым с толку.
   - Значит, кроме олененка, ты не видел сидов и не говорил с ними?
   - Нет.
   - До чего же они странные... Знай, юноша, они всегда преследуют собственные цели. В тебе они увидели что-то им нужное. За дары сидов всегда приходится платить.
   - А кто такие сиды?
   - Не могу объяснить тебе их происхождение, - пожал плечами друид. Некоторые считают, что это души великих героев, вечно живущих в мире, подобном нашему; другие называют их демонами или богами. Я не знаю точного ответа. Знаю только, что они неотъемлемая часть нашей земли.
   - Почему?
   - Чтобы постигнуть эту тайну, - улыбнулся брат Солтайс, - тебе надо стать друидом и принести все наши клятвы. Сейчас тебе достаточно знать, что это волшебный народ, и часто недобрый. Они все очень старые, старше луны и океанов.
   - Вы встречались с ними?
   - Только с одной, и ее имя мы не произносим.
   - А, - сказал Конн, - с ней я тоже встречался. Это она послала медведя убить меня. А когда я сразился с убийцами, явилась снова и предложила мне дар. Я отказался.
   - Ты поступил мудро.
   - Будь я действительно мудр, отказался бы в первый раз, и тогда медведь не разорвал бы мою плоть и я не лишился бы моей любви.
   - Любви? - переспросил друид.
   Конн удивился сам себе - слова неожиданно хлынули из него потоком. В этот миг он понял, как ему нужно было поговорить об Ариан. Он поведал брату Солтайсу всю историю. Друид слушал молча, а потом еще долго молчал в раздумье. Наконец он повернулся к собеседнику и печально промолвил:
   - Должно быть, ее измена резанула больнее, чем когти медведя.
   - Да, больнее. Но почему она так поступила?
   - Я не знаю ее, Коннавар, и о причинах могу только гадать. Тебе пришлось усвоить жестокий урок. Из того, что мы безумно любим кого-то, не следует, что нам отвечают взаимностью. Для тебя это был чудесный - почти священный - момент. Возможно, для нее - всего лишь удовольствие или нужда. Руатайн рассказал мне, что в прошлом году ты отнес калеку к водопаду и научил его плавать. Для Риамфады твой дар был дороже гор золота. Для него плавание - не испытанная прежде свобода и радость, для тебя - всего лишь приятное и освежающее развлечение. Понимаешь, о чем я? Со стороны вы выглядели просто двумя мальчиками, резвящимися в воде. На самом же деле все иначе.
   Конн глубоко вздохнул.
   - Вы хотите сказать, что в случае с Ариан я был как Риамфада?
   - Может быть, даже больше, чем тебе кажется даже сейчас. Но не будем об этом больше. Она вышла замуж за другого и ушла из твоей жизни.
   - Вряд ли она уйдет из моей жизни, - печально сказал Конн.
   - Надеюсь, ты ошибаешься.
   Двери княжеского зала распахнулись, и толпа повалила наружу, направляясь к воротам и извилистой тропинке, ведущей к деревне.
   - Тебе пора вернуться, - сказал брат Солтайс. - Невежливо заставлять правителя ждать.
   Юноша протянул ему руку.
   - Спасибо большое. И прошу прощения за свое неучтивое поведение.
   - Не стоит извиняться. - Брат Солтайс улыбнулся и пожал протянутую руку. - Теперь ступай и выбери себе меч и коня.
   Риганте всегда праздновали смерть зимы и начало нового лета; Бельтайн был радостным и веселым днем. Девушки из Трех Ручьев и ближайших поселений надевали самые красивые платья и украшали волосы зелеными листьями и свежими цветами. Юноши, раздевшись до пояса, разрисовывали лица и тела синей краской из вайды* [* Растение, из которого в древности получали краску. - Примеч. пер.], прыгали через костер, бегали наперегонки и боролись. Когда темнело, люди собирались в центре деревни и танцевали, взявшись за руки, вокруг Старейшего Древа, а потом веселым факельным шествием проходили мимо всех домов, через Три Ручья и обратно к месту праздника.
   Бануин наблюдал за этим с любовью и с завистью одновременно. Близость риганте друг другу, их единство и удовольствие, которое они получали от общения с друзьями, радовали его, но радость эту он не мог с ними разделить. Не только потому, что был иностранцем. Торговец всегда оставался человеком-одиночкой и не мог стать частью целого. Он понимал необходимость в духе единства в деревне - эти люди зависели друг от друга. Успех или неудачи каждого отражались на жизни всего сообщества. Бануин отличался от них. Ему нравились риганте, но в толпе он чувствовал себя чужим и одиноким.
   На другой стороне поляны, где проходил пир, Иноземец увидел Коннавара; тот пил и смеялся с друзьями, среди которых сидел и калека Риамфада. Даже отсюда Бануин видел ужасные шрамы на теле своего юного друга. Он поежился. Назвать его выздоровление чудом - значило слегка преуменьшить правду. Справа от него Руатайн разговаривал с вдовой Пелейн. Ее мужа, толстого пекаря, хватил удар, и он умер шесть дней назад. Ворна сказала, что у него отказало сердце. Не похоже, что Пелейн сражена горем; Бануина позабавило, как она пыталась кокетничать с Руатайном. Женщина то и дело проводила рукой по своим черным волосам, не сводя взгляда с лица собеседника. Слева от торговца Мирия беседовала с Борной и чернобородым друидом, братом Солтайсом. Каждые несколько секунд она бросала взгляд на Руатайна, лицо ее оставалось бесстрастным, однако в глазах посверкивала ярость.
   Ближе к полуночи Бануин тихонько сидел у Старейшего Древа и держал в руках шестую кружку крепкого эля, глядя, как в свете костров кружатся юные танцоры. К нему подошла бывшая колдунья Ворна и села рядом. За последние несколько недель она прибавила в весе и неожиданно помолодела. Бануин, к своему удивлению, нашел ее весьма привлекательной. Он заглянул в свою кружку. Неужто так мутит мозги эль?
   - Ты не танцуешь и не поешь, - промолвила Ворна. - Просто сидишь и смотришь.
   - Это доставляет мне радость. Я люблю риганте и их обычаи.
   - Я тоже.
   Музыка смолкла, дудочники отправились освежиться.
   - Хочу заметить, что и ты не танцуешь, Ворна. И не поешь... Она улыбнулась, прислоняясь спиной к могучему дереву, и взглянула на месяц сквозь ветви.
   - Я танцую в своем разуме и пою сердцем.
   - Голос у тебя счастливый.
   - Веселый. Я выпила слишком много вина. Но я и счастлива. Пришла весна, мой народ пережил зиму.
   - Дело не только в этом. - Бануину приходилось говорить громче, потому что снова началась музыка.
   Ворна улыбнулась в ответ.
   - Да, не только. Впервые за всю жизнь я чувствую себя живой. Мое сердце открыто. Магия дарует силу и знания, однако она отделяла меня от моего народа. И в каком-то смысле от себя самой. Теперь я чувствую, что стала целой. Завершенной. Понимаешь?
   - Нет, но рад за тебя.
   - Потанцуешь со мной, Иноземец?
   - Пожалуй, - ответил он, осторожно поставил кружку на стол и поднялся на ноги. На мгновение земля покачнулась, затем Бануин взял женщину за руку, и они присоединились к другим танцующим в лунном свете.
   Он был не так пьян, как опасался, и двигаться в такт музыке, кружась и подпрыгивая, оказалось несложно. Радость народа риганте наконец коснулась его сердца. Ощущение было странное, и Бануин потерял счет времени. Потом Ворна взяла его за руку и увела прочь.
   Они оказались возле его дома. На двери только щеколда. . Отодвинув ее, Бануин отворил дверь и поманил за собой Ворну. Та заколебалась.
   - Может быть, мне не стоит входить...
   - А может быть, и стоит, - отозвался он, нежно улыбаясь. - Давно порог моего дома не озаряла женщина. С тех пор как умерла жена...
   На лице Бануина отразилась боль воспоминаний. Ворна подошла к нему ближе.
   - Прости, Иноземец. Когда я владела силой, мне многое было открыто.
   Он поцеловал ее руку.
   - Не печалься. И не проси прощения. Она была славной женщиной. Мне следовало бы чаще о ней вспоминать, хотя это всегда так больно.
   Они постояли немного рядом, наслаждаясь близостью друг друга.
   - Я никогда не была с мужчиной, - проговорила Ворна. Он заглянул в ее синие глаза и прочел там страх и одиночество.
   - Это тоже танец своего рода, - мягко ответил Бануин. - Потанцуешь со мной, Ворна?
   - Думаю, да, - сказала она.
   Риамфада начинал засыпать. Он не мог пить вино - оно горело у него в груди огнем, и не смел пить эль - боялся обмочиться. Весь пир он тихо сидел, глядя, как веселятся друзья, и получал от этого большое удовольствие. Юноша откинулся на V-образную доску, которую вбили в землю специально для него, чтобы он не упал, и укрылся тяжелым одеялом.
   Гованнан танцевал с девушкой из поселения, располагавшегося в тридцати милях от Трех Ручьев. Он несколько раз запутался в собственных ногах, но она притворялась, будто не заметила. Коннавар не танцевал, и Риамфада заметил, как он смотрит на Ариан по другую сторону костра. Та отплясывала с несколькими мужчинами к неудовольствию Касты, ее молодого мужа, мрачно сидевшего неподалеку. Справа от него сидел Браэфар, рассматривая ожог на ноге. Юноша пытался перепрыгнуть костер с другими, старшими ребятами, но упал и обжег колено горячими углями, поэтому теперь пристроился рядом с младшим братом, восьмилетним Бендегитом Браном, свернувшимся клубочком возле седого старого пса Кавала.
   Риамфада зевнул и огляделся в поисках отца. Гариафа сидел на скамье рядом с правителем, оба пили и смеялись. Риамфада натянул на худые плечи плащ. Грудь пронзила боль, и он глухо застонал. Не следовало посыпать мясо специями Бануина.
   - Как поживаешь, маленькая рыбка? - спросил Коннавар, подойдя.
   - Наслаждаюсь праздником. Хотя уже очень устал.
   - Я отнесу тебя домой.
   - Нет, пока не надо. Ночь чудесная. Я смотрел, как люди танцуют в свете факелов. Все так счастливы...
   - А ты счастлив, мой друг? - спросил Конн.
   - На следующей неделе мы начнем плавать, - ответил Риамфада, улыбаясь. - Я ждал этого всю зиму. - Неожиданно его скрутил приступ кашля, и тощее тело содрогнулось. Конн наклонился и легонько постучал друга по спине. Кашель отпустил. - Я снова стану сильным, когда мы будем купаться у водопадов.
   - Увы, вместе нам купаться недолго, - сказал Коннавар. - Я отправляюсь на юг с Бануином. Но Гованнан сможет носить тебя туда не реже, чем дважды в неделю.
   - Я слышал, что ты уезжаешь. - Риамфада глянул на длинный обеденный стол. К нему был прислонен новый меч Конна, и бронзовая рукоять сияла в свете факелов. - Покажешь мне подарок Длинного Князя?
   Конн подошел к столу, взял меч, принес своему другу и положил ему на колени. Тот не без труда поднял клинок, поднес к лицу.
   - Не могу понять, хорошо ли железо, здесь слишком темно. Но рукоять сделана неуклюже, так что вряд ли. Однажды я сделаю для тебя особенный меч, с рукоятью специально под твою руку. Это будет шедевр.
   - Не сомневаюсь, - сказал Конн. В этот момент его окликнул Гованнан, уговаривая присоединиться к новому танцу. Юноша глянул на калеку. - Отнести тебя домой?
   - Чуть-чуть попозже. Иди потанцуй. А я тут отдохну. Конн улыбнулся, побежал к костру и скоро уже кружился и прыгал через пламя в такт музыке флейт. Меч давил на Риамфаду, и он с трудом отодвинул его. Потом грудь пронзила новая боль. Он застонал и прислонился к доске. Юноша пытался смотреть на танцующих, но все расплывалось, меркло, музыка отдалилась, будто дудочники куда-то уходили... Должно быть, я устал сильнее, чем думал, решил он.
   Его внимание привлекли сияющие огоньки. Они плыли к нему по воздуху. Три огонька, очень красивых. Большей частью золотые, они иногда вспыхивали синим и алым. Огоньки приблизились и опустились на траву. Риамфада попытался дотянуться до них, однако не мог пошевелить рукой. Как ни странно, на него снизошли мир и покой. Огни подплыли совсем близко, и он услышал голос в голове:
   - Пойдем с нами. Познай радость.
   Ему явилось видение - мастерская, где со всеми металлами можно работать только руками, без молотка и плавильной печи. Он узрел прекрасные творения, среди них розу из серебра и золота, такую совершенную, что трудно было отличить от настоящей.
   - Это станет твоим, сын людей. Пойдем с нами.
   - Я не хочу оставлять друзей, - ответил Риамфада, хотя его очень тянуло отправиться туда.
   - Ты уже оставил их.
   И это было правдой. Он не чувствовал ни сердцебиения, ни слабости, ни боли в тощей груди.
   - Поднимайся, Риамфада. Пойдем с нами.
   Рука, легкая, как крыло бабочки, помогла ему подняться, и он встал. Боль прошла. Окруженный золотым светом Риамфада медленно, невидимый танцорам, прошел по поляне. Там был Конн, рука об руку с Гвидией, и Гованнан, хлопавший в ладони в такт музыке. Стоял там отец Риамфады, Гариафа, прижимая к себе жену и целуя ее в щеку. Бывший калека обернулся и увидел маленькое, хрупкое тело, безжизненно обвисшее на досках. Потом снова перевел взгляд на друзей, радуясь их радости в последний раз.
   - Я люблю их.
   - Мы знаем.
   Взяв его за руку, они повели юношу к Зачарованному лесу.
   - Я могу бегать? - спросил Риамфада.
   Они выпустили его руку. Он почувствовал траву под босыми ногами и ночной ветер, коснувшийся груди. И Риамфада побежал к далеким деревьям.
   В доме Бануина Ворна открыла глаза. Тихонько выскользнув из постели, она подошла к окну и увидела, как огоньки поплыли к Зачарованному лесу. Несмотря на потерю силы, бывшая колдунья чувствовала сидов, их магию и разницу между сидами и душами людей. Сосредоточившись на далеких огоньках, Ворна попыталась понять, чью душу они забрали, и не смогла. Внятно ей стало только одно - человек этот был полон радости.
   - На что ты смотришь? - сонно спросил Бануин.
   - На маленькое чудо, - ответила Ворна, возвращаясь в постель и забираясь под одеяло.
   Он обнял ее, и она положила ему голову на плечо.
   - Надеюсь, что ты ни о чем не жалеешь, - прошептал Иноземец, - потому что я нет.
   - Сколько тебе лет?
   - Сорок девять.
   - Я жалею, что не сделала это двадцать лет назад. Он провел рукой по черно-серебряным прядям.
   - Боюсь, что секс не всегда так хорош.
   - Докажи, - сказала она, прижимаясь к нему.
   Они занимались любовью до рассвета, а потом спали несколько часов. Бануин проснулся первым, разжег огонь и приготовил на завтрак горячую овсянку, посластил ее медом и сделал отвар из цветков бузины. Отнес его Ворне и нежно разбудил ее. Потом вышел из спальни, чтобы дать ей одеться.
   Вскоре она вошла в главную комнату, и они позавтракали в приятном молчании.
   - Надолго ли ты уедешь? - спросила женщина.
   - На четыре, пять месяцев. Ты будешь скучать?
   - Думаю, да.
   - Это хорошо, - улыбнулся он. Она замолчала и отхлебнула отвара.
   - О чем ты думаешь? - спросил Бануин.
   - О тебе и твоем гейсе, - ответила Ворна, поднимая на него взгляд.
   - Риганте - чудесные люди, - улыбнулся торговец, - но у них есть странные обычаи. Зачем каждый из них носит проклятие?
   - Гейс - не проклятие, а защищающее предсказание. Деревенская колдунья, жрица или друид возлагают на новорожденного руки и просят о видении. Им открывается главный момент жизни будущего ребенка. Как правило, гейсы не предсказывают смерть. Они указывают, где человека ждет успех или счастье. Восемнадцать лет назад я наложила гейс на новорожденную девочку. Он гласил, что если она увидит трехногую лису, то должна последовать за ней. В прошлом году она встретила такую лису и, выполнив предписание гейса, натолкнулась на юношу у ручья. Он был из племени паннонов и путешествовал со своим дядей. Этот человек влюбился в нее с первого взгляда, и они поженились в Самайн.
   - Ну, ты слишком молода, чтобы присутствовать при моем рождении. А я слишком стар, чтобы меня тревожили суеверные страхи. - Он неожиданно улыбнулся. - Но если ты знаешь мой гейс, скажи.
   - Я знаю его, почувствовала в первый день, как мы встретились. Не пей вина, когда увидишь льва с глазами цвета крови.
   - Если я увижу такого зверя, - рассмеялся Бануин, - значит, я уже выпил слишком много вина.
   - Ты поймешь, когда придет момент. Будь бдителен. Я не хочу тебя потерять. Обещай, что запомнишь мои слова.
   - Запомню - и ты меня не потеряешь. А какой гейс у Коннавара?
   - Он умрет в тот день, когда убьет пса, укусившего его.
   - Прослежу, чтобы он держался подальше от собак, - сказал Бануин. - Но объясни мне вот что: если человек не нарушает гейсов, он живет вечно?
   - Нет.
   - Тогда другой вопрос: меня ничто не в силах убить, пока я не увижу льва с кровавыми глазами?
   - Нет, - улыбнулась она. - Иногда - хотя и нечасто - человек умирает прежде своего времени - от случайной стрелы, падения с лошади или болезни. Известно одно: если ты нарушишь свой гейс, то умрешь в этот день.
   - Понятно. Значит, на гейс и десять серебряных монет можно купить лошадь?
   - Не стоит смеяться над тем, что выше твоего понимания, - строго сказала Ворна.
   Бануин немедленно извинился.
   - Прости, если это прозвучало как насмешка. Но у меня так тепло и легко на сердце. Я обещаю, что никогда не стану издеваться над обычаями риганте. Я люблю твой народ и его культуру. Недавно я беседовал о гейсах с Руатайном, и он рассказал мне свой: не будь щитом короля. Он очень смеялся над ним, поскольку у риганте нет королей.
   - В настоящий момент меня заботит не Руатайн. Не я изрекла это пророчество. Обещаешь, что не забудешь про льва?
   Бануин положил руку на сердце.
   - Обещаю. А ты останешься со мной, пока я не уеду?
   - Об этом будет говорить вся деревня.
   - Мы могли бы обойти вокруг дерева, - негромко промолвил Бануин. Слова повисли в воздухе.
   - К женитьбе нельзя относиться легкомысленно, - проговорила Ворна.
   - Нельзя.
   - Скажи, почему я должна согласиться, - прошептала она.
   - Нужны ли здесь слова? - спросил он, обнимая Ворну и нежно гладя лицо.
   - В таких случаях слова необходимы.
   Он поцеловал ее в щеку и легонько коснулся губами уха.
   - Я люблю тебя, - сказал Бануин.
   - А я тебя, - ответила Ворна. -г И мы обойдем вокруг дерева.
   ГЛАВА 7
   Ветер усиливался, порывистые волны подбрасывали маленькую шхуну. Коннавар схватился за перила на носу корабля и с тоской посмотрел на меловые скалы. Над кораблем кружились чайки, наполняя воздух пронзительными криками. Конн злобно взглянул вверх. Шум действовал ему на нервы. Палуба снова качнулась под ногами, и он поспешно ухватился за поручень, его замутило. Мимо прошел матрос и улыбнулся. Конну очень хотелось наказать обидчика, но для этого пришлось бы отпустить поручни.
   Рядом появился Бануин. Маленький купец был одет в тяжелый овчинный плащ и нес в руках каравай сырного хлеба. Оторвав кусок, он протянул его Конну. Тот покачал головой.
   - Лучше есть. Иначе тебя всю дорогу будет выворачивать наизнанку, сказал Бануин.
   Коннавар неохотно взял хлеб и откусил от него. По вкусу он напоминал пепел и желчь. Юноша медленно прожевал и проглотил. Белые скалы стали еще меньше, и чайки начинали разворачиваться в воздухе, чтобы вернуться на сушу. Конн завидовал их крыльям - он бы сделал так же.
   - Ешь, - велел Бануин.
   Конн с трудом доел кусок и, к собственному удивлению, почувствовал, что желудок успокаивается. Он посмотрел на небо. Оно напоминало по цвету железо, а вдали виднелись тучи.
   - Сколько нам плыть до Гориазы? - спросил юноша.
   - Четыре... пять часов.
   Конн поежился. Бануин прошел через всю палубу туда, где были привязаны двадцать лошадей с поклажей и две оседланные, и вытащил голубой плащ Конна. Вернувшись к молодому другу, он накинул плащ ему на плечи. Конн улыбнулся в знак благодарности и застегнул принесенную одежду брошью с изображением олененка в терниях, подарком Риамфады. За его спиной заржал серый мерин. Конн погладил его по шее и вернулся к Бануину, опустившемуся на палубу, чтобы укрыться от ветра. Юноша присел рядом.
   - А в Гориазе стоит армия Каменного Города? - спросил он.
   - Нет, они еще не напали на земли остров и гатов. В последний раз они воевали против аиддуев, в восьмидесяти милях на восток. Генерал Джасарей одержал там две крупные победы. Он будет действовать методично. Вряд ли гатам грозит война раньше, чем через два-три года. Нет, следующими столкнутся с Пантерами Каменного Города кердины. Скорее всего Джасарей планировал эту войну еще до того, как выступил против аиддуев.
   - Что значит планировал?
   - Война для риганте, - улыбнулся Бануин, - что гроза - быстрая, яростная и короткая. Для тургонцев все иначе. Они хотят покорять и удерживать захваченные территории. А о чем прежде всего должен заботиться генерал?
   - Об отваге воинов, - немедленно ответил Конн.
   - Нет, о фураже. Не важно, насколько храбры твои солдаты, если они голодают. Армии из двадцати тысяч человек необходимо невероятное количество зерна, сушеных фруктов, мяса. Каждый день. А пяти тысячам лошадей нужны сотни акров земли. Каждый день. Когда солдаты Джасарея идут войной на вражеские земли, их нужно кормить. Поэтому сейчас он обольщает вождей разных племен - в том числе гатов, врагов кердинов. Они-то и будут кормить его армию на марше.
   Пошел легкий дождь. Подойдя к лошадям, Бануин отвязал кусок холста и вернулся с ним к Конну. Они развернули холст и подняли над головой, держа за разные концы. Дождь усиливался, стук капель по ткани скоро сделал разговор невозможным, и друзья сидели молча, размышляя о чем-то своем.
   Коннавар обратился мыслями к Риамфаде и далеко не в первый раз задумался, мог ли быть калека жив, если бы он отнес его домой после первой жалобы на усталость. Узнать это не представлялось возможным, и Конна тяготило чувство вины. Похоронили Риамфаду у края Зачарованного леса, что было крайне необычно, но на этом настояла Ворна. Она долго говорила с Гариафой и Виоккой, вдали от других присутствующих на похоронах. Казалось, родителям Риамфады стало легче после разговора с ней. Тело юноши-калеки, завернутое в одеяло, отвезли к лесу. Там Гариафа, Коннавар и Гованнан выкопали глубокую могилу. Ворна сказала короткую речь, предавая дух Риамфады богам, а потом могилу полили вином и засыпали землей. На пути в деревню Гованнан подошел к Конну.