Геммел Дэвид. Яростный Клинок (Риганты - 1)

   Они были еще далеко, и, вскочив на лошадь убитого врага, Конн погнал ее к королевской колеснице. Он был уже близко и видел, как возничий схватил вожжи и пустил лошадей галопом. Король кердинов стоял рядом. Возле него лежало три копья, и он схватил одно из них, взвесил его в руке. Конн не отставал. Мимо пролетело копье, потом еще одно. Третье летело прямо на него. Вскинув меч, он отбил его. Копье ударило его древком, и юноша успел схватить оружие левой рукой. Лошадь начинала выдыхаться, но он уже почти догнал колесницу и хорошо видел лицо короля кердинов. Его окатила волна ярости. Юноша бросил копье левой рукой. Оно не попало в Карака, но вошло в спину возничего, который повалился, натягивая поводья. Кони остановились. Колесница качнулась, а потом перевернулась, и король упал на землю.
   Конн спрыгнул с коня и бросился к лежащему человеку. Тот поднялся, обнажая меч. Он оказался сильным и ловким, а быстрые и умелые атаки сильно удивили юношу. Клинки снова и снова встречались, и Конн был вынужден отступить под его напором. Он вдруг представил тело друга, висящее на крюке в столице кердинов. Толпа всадников окружила сражающихся.
   - Он мой! - крикнул Карак. - Оставьте его. Я вырежу его сердце.
   Он снова атаковал. Конн отбил удар и ответным выпадом ранил противника в плечо. Король застонал и отступил. Теперь пришла очередь юноши - меч сверкал в вечернем солнце, и он теснил Карака. Тот парировал каждый удар, но возраст давал о себе знать - силы были на исходе. Юноша, напротив, почувствовал прилив сил и бросался на противника с утроенной энергией. Ожидая, что король снова отступит, он сделал шаг вперед и очень удивился, когда Карак поступил так же. Клинки встретились, а потом король ударил его левой рукой в незащищенное лицо. Конн отлетел в сторону. Его противник уже метил мечом в его шею. Юноша упал на колени и, неожиданно рванувшись вперед, вогнал клинок в живот противника. Поднявшись, он вонзил меч до самой рукояти, так, что острие вышло из спины умирающего Карака.
   - Все, как обещано, сукин сын! - прошипел Конн. - Пусть твоя душа вечно горит в огне!
   Король повалился на него. Юноша оттолкнул поверженного противника и вытащил меч из тела. Потом одним ударом перерубил толстую шею Карака. Голова покатилась по траве.
   Затем он обернулся к всадникам. Вокруг него собралось не менее двадцати.
   - Кто будет следующим? - крикнул Конн.
   Один из них развернулся и поехал прочь. Другие последовали за ним.
   Конн подошел к перевернутой колеснице и посмотрел вниз, на кипящую на дороге битву. Кердины бежали к лесу. С севера в боевом порядке приближалась Пантера Аппиуса, с юга двигалась еще одна.
   И в этот момент раздался стон. Возница был еще жив. Обнажив кинжал, Конн подошел к телу, вытащил из спины копье и слегка пнул его сапогом. Опустившись на колени, он занес кинжал - и встретился с испуганным взглядом мальчика.
   - Где мой отец? - спросил он.
   Конн убрал оружие в ножны. Грудь мальчика была в крови - там, где из нее вышло копье. Он немного напоминал Браэфара.
   - Где мой отец? - повторил он. Потом закашлялся и на губах выступила кровь.
   - Твой отец король? - спросил Конн.
   - Да. Величайший воин кердинов. Где он?
   - Там, - ответил юноша, садясь рядом с умирающим мальчиком.
   - Позови его.
   - Не думаю, что он услышит. Как тебя зовут?
   - Аракар. Уже ночь?
   Конн провел рукой над лицом мальчика. Ресницы не дрогнули.
   - Да, уже ночь. Отдохни, Аракар. Спи.
   Мальчик закрыл глаза. Туника пропиталась кровью, но поток алой жидкости иссяк. Лицо посерело, и голова скатилась набок. Конн пощупал пульс. Несколько ударов - и тишина.
   Валанус подошел и сел с другой стороны от тела.
   - Вот ты и отомстил, Яростный Клинок.
   - Да, сомнения нет.
   - Не похоже, чтобы тебя переполняла радость, друг мой. Конн устало поднялся на ноги и оглядел поле битвы. На траве лежали тысячи тел, и среди них несколько сотен воинов Каменного Города в бронзовых доспехах.
   В небе кружили вороны. Конну вспомнились зеленые холмы риганте, высокие снежные вершины Каэр Друага и неторопливая жизнь в Трех Ручьях.
   - Хватит с меня резни, - сказал он.
   - Дурак, - заметил Валанус. - Резня только начинается.
   В ту ночь Конну снились тревожные сны. Он увидел Бануина, сидящего у ручья и занятого беседой с юношей. Оба улыбались, наслаждаясь обществом друг друга и чудесным солнышком. Конн попытался побежать к ним, но ноги не слушались, и он едва двигался. Бануин заметил его и поднялся на ноги, взял юношу за руку и пошел прочь.
   - Это я, Конн. Я отомстил за тебя! - крикнул риганте. Иноземец оглянулся с грустным лицом, но ничего не сказал.
   Юноша тоже обернулся - и оказался мальчиком-возницей, которого Коннавар убил копьем. Вокруг них заклубился туман, и они исчезли.
   Конн проснулся в холодном поту. Запах горящего мяса витал над лагерем, и в палатке пахло так же. Джасарей знал, что от разлагающихся трупов начинаются болезни, и всегда сжигал тела после битвы. На этот раз мертвых было так много, что пришлось вырыть двенадцать огромных ям; огонь горел почти всю ночь.
   Откинув одеяло, Конн натянул сапоги и вышел наружу. Стояла полночь, а сотни солдат все еще работали в свете факелов, стаскивая трупы кердинов в новые ямы. На сердце у юноши было тяжело. Это просто сон, сказал он себе. Бануин не отвернулся бы от тебя. Ему припомнился их разговор в пещере, и во рту пересохло. Голос Бануина шептал из глубин памяти. "Я не говорю - не сражайся. Я говорю - не стоит ненавидеть. Не война приводит к смертельным последствиям, а ненависть. Так исчезают с лица земли целые города, целые деревни. Ненависть подобна чуме. Она поглощает все и передается от человека к человеку. Враги превращаются в демонов, их жены в матерей демонов, дети в крошечных демонов. Понимаешь? Мы рассказываем истории о том, что наши враги едят младенцев, и верим собственным выдумкам. В сердца прокрадывается тьма, и мы жестоко караем тех, кого ненавидим. Но это чувство так просто не исчезает. Подчиняясь ему, мы сажаем все новые семена. Убей человека, и сын его вырастет и захочет отомстить. Когда он достигнет своей цели, твой сын начнет ненавидеть его. Понимаешь?"
   Бануин осуждал ненависть, его бы ужаснула такая жестокая месть.
   Подул легкий ветерок, и Конн вздрогнул.
   - Я сделал это не для тебя, Бануин, я сделал это для себя. Пытался утопить свое горе в крови.
   - Это в человеческой природе, - прозвучал знакомый голос.
   Юноша медленно обернулся и увидел стоящую возле себя Морригу, освещенную огнем огромных костров.
   - Ты выпустил медведя на волю, Коннавар, и сделаешь это снова.
   - Нет. Это было мне уроком.
   - Медведь - часть тебя, его день еще придет.
   - Не хочу спорить, - ответил Конн. - Я надеялся, что месть будет мне слаще меда. Она и была, когда я вонзил меч. Но когда я увидел мальчика...
   - Мед стал желчью, - продолжила Морригу.
   - Да.
   - Не ты уничтожил кердинов, Коннавар. Ты был просто солдатом. Приди ты или нет, они все равно бы умерли. Появление кавалерии спасло несколько сотен солдат Каменного Города, однако не изменило хода битвы.
   - Жаль, что мы с Бануином вообще приехали сюда.
   - Жалеют и мечтают бедные и слабые, - заметила Морригу. - Пойдем погуляем в холмах, где воздух свеж и витает аромат листвы.
   Конн, к собственному удивлению, кивнул. Все же, несмотря на злокозненность, она была чем-то знакомым, родным и домашним существом, которое он в последний раз видел в святилище гор риганте. Они поднялись на холм и углубились в лес. Морригу нашла небольшую лощинку, постучала ногой по корню дерева, и он поднялся из земли и образовал для нее удобное сиденье. Она опустилась на него и откинулась на ствол дерева.
   - Так-то лучше, - пробормотала Морригу. Конн сел на землю.
   Отсюда была видна перевернутая колесница. Тело Карака убрали.
   - Он нарушил свой гейс, - сообщила Морригу.
   - Кто?
   - Карак. Я сказала ему, что если прольется королевская кровь, он не доживет до сорока, что, совершенно случайно, было бы как раз сегодня. Поэтому он утопил своего брата, задушил его жену и отравил сына. Думал, что обманул судьбу. Но жена успела резануть его, когда он напал на нее. К этому моменту Карак уже убил своего брата и захватил корону. Значит, он был королем и кровь его была королевской. Его обрекла на смерть собственная кровь!
   - Если бы не это, я все равно убил бы его, - возразил Конн.
   - Нет. Тебя убили в начале битвы.
   - Меня не убили.
   - Прости, - сказала Морригу. - На мгновение я забыла, что говорю со смертным, а для вас время как жизненный путь листа от почки весной до падения в грязь осенью.
   - А для вас все по-другому?
   - Настолько по-другому, что твой разум не сможет вместить этого. Я видела сотни раз твое рождение и сотни раз твою смерть. В одной жизни ты простудился и не дожил до первого дня рождения, в другой тебя убил медведь...
   - А где я жил во всех этих жизнях?
   - В тени Каэр Друаг.
   - Почему же я не встречался сам с собой?
   Морригу прикрыла глаза.
   - Не будь я такой усталой, сама отхлестала бы себя за то, что вообще начала этот разговор. Давай оставим вопрос о множественности реальностей в стороне и вернемся к прозе жизни. - Она открыла глаза. - Почему ты вышел сегодня ночью погулять?
   - Мне приснился сон... По крайней мере, я думаю, что это был сон. - Он рассказал ей о том, как увидел Бануина с убитым им мальчиком.
   - Это был сон. Не видение.
   - Ты уверена? Я бы горевал, отвернись Бануин от меня в самом деле.
   - Уверена. Душа Бануина пересекла воду и навсегда ушла из мира людей.
   - Значит, он не видел моей мести?
   - Нет. А ты хотел бы?
   - Это только огорчило бы его, - покачал головой Конн.
   - Произойдет многое, что огорчило бы его куда сильнее, - сказала Морригу.
   - Что ты имеешь в виду?
   - Ворна носит под сердцем его ребенка. Оба умрут. Ребенок пойдет ножками вниз, и рядом не будет никого, кто мог бы спасти его или ее.
   - Нет, - выдохнул Конн. - Этого не должно случиться. Это несправедливо!
   - Несправедливо? - рассмеялась Морригу. - Где же в жалком мире людей ты видел справедливость? На поле битвы, где полегло тридцать тысяч человек? В домах вдов? В глазах осиротевших детей?
   Конн умок, а потом поглядел в древнее лицо.
   - Ты можешь спасти ее. Их обоих. Ты из племени сидов.
   - А с какой стати?
   - Однажды ты сказала мне, что я могу попросить тебя о даре и получу его.
   - Подумай хорошенько, дитя мое, - улыбнулась Морригу. - Я действительно говорила это. А ты можешь попросить о богатстве или здоровье до конца своих дней. О сильных сыновьях или любящей жене. Я могла бы дать тебе Ариан. Или - представь! - победу над людьми Каменного Города. Ты волен спасти тысячи жизней. Целый народ. Без моего дара риганте тоже могут оказаться в огненных ямах.
   - Да, - согласился Конн. - Ты поможешь Ворне и ее ребенку?
   - До того как я отвечу, подумай вот о чем: что, если ребенок заболеет и умрет через несколько дней или Ворну унесет эпидемия через пару недель? Ты все равно скажешь, что дар не был тщетен?
   - Я слышал, что твои дары обоюдоострые. Что когда люди просят о радости, они получают печаль; но если ты дашь мне слово, что зло не коснется Ворны и ребенка, я снова попрошу тебя помочь ей.
   - Ты знаешь, что однажды я приду к тебе и потребую отплатить мне за помощь?
   - Я с радостью заплачу.
   - Тогда будет, как ты желаешь, Меч Бури.
   Въехав на холм, Руатайн натянул поводья. Внизу лежало поселение паннонов, Сияющая Вода, на западном берегу Долгого Озера. Уже отсюда виднелись челны с высокими носами, тянущие через озеро сети, а на берегу огромные коптильни напоминали сторожевые башни. Арбон подъехал к нему.
   - Поздно поворачивать, - проворчал он, проводя рукой по волосам, тронутым сединой.
   - Я и не думал поворачивать, - возразил Руатайн.
   Мужчины принялись спускаться с холма, ведя за собой двенадцать лошадей. В Сияющей Воде не было стен, а дома строились далеко друг от друга, чтобы хватило места под поля, на которых росли овощи и зерно. Стояла жара, но Руатайн отвязал от седла скатанный ригантский плащ в сине-зеленую клетку и надел его. Арбон покачал головой и мрачно последовал за своим господином во вражеское, как он считал про себя, поселение. При виде их люди выходили из домов и мастерских и следовали за ними до самого Зала Князя.
   Стоял ясный день. Ни дуновения ветерка не взметнуло пыль под копытами коней. Руатайн продолжал ехать прямо, не глядя ни налево, ни направо, пока не подъехал к Залу. Это было мрачное одноэтажное здание пятьдесят футов в длину с соломенной крышей и окнами, закрытыми ставнями. Двойные двери распахнулись, и наружу вышел человек средних лет. За ним следовали пять юношей. Арбон понял, что это сыновья правителя, потому что у них были такие же тяжелые лбы и грубо слепленные лица. Старому пастуху приходилось слышать много историй о Князе-Рыбаке, и ни одна из них не сулила добра.
   - Я Руатайн из племени риганте, - сказал его господин. Толпа зашелестела, и Арбон снова осознал, что они повернуты к ней спиной. По спине заструился пот, и пастух положил руку на рукоять ножа.
   - Я слышал это имя, - сказал Князь-Рыбак, поглаживая темную бороду. Руатайн Бешеная Собака. Руатайн Убийца.
   - Я никогда не убивал безоружного, - ровно проговорил тот. - Однако я хочу предложить полную цену крови родственникам погибших.
   - Значит, ты признаешь, что ты убийца?
   Руатайн помолчал, и Арбон понял, что тот пытается взять себя в руки.
   - Я признаю, что умерли те, кто мог бы остаться жить. Признаю, что, когда твои люди совершали набег на мой скот, я мог поступить с ними не так жестоко, но я поступил, как поступил. Теперь погибло еще четверо юношей, и я хочу, чтобы вражде пришел конец. Я не хочу больше убивать паннонов.
   - Или быть убитым, - вставил Князь-Рыбак.
   - Многие пытались убить меня в моей жизни, а я все еще здесь. Смерть меня не страшит. Я приехал не ради спасения собственной шкуры. Просто хочу спасти жизни ваших юношей, которые пока что не проявили воинского искусства в битвах. Я не порицаю их за это и не хочу плохо говорить о мертвых. Это просто факт, о котором свидетельствует их смерть. Я - Руатайн, Первый Воин риганте, и мне не нравится убивать неопытных мальчиков. - Руатайн глубоко вздохнул. - Я привел с собой двенадцать отличных коней, чтобы предложить их семьям погибших, как цену крови. Позволяешь ли ты поговорить с ними?
   Князь-Рыбак рассмеялся.
   - Может, ты и убийца, Руатайн, но традиции уважаешь. Ты получаешь мое разрешение. Сойди с коня и войди в мой дом. Я пошлю за семьями.
   Руатайн спешился и отдал меч Арбону.
   - Жди здесь, присмотришь за конями.
   - Да, мой господин, - мрачно отозвался Арбон.
   Руатайн подошел к Князю-Рыбаку и поклонился. Тот отступил в сторону, пропуская его в дом первым. Потом вошел сам, а следом и его сыновья. Во рту у Арбона пересохло, и сердце билось часто-часто, но он сидел неподвижно, всем видом изображая скуку. Из залы вышел посыльный и стал пробираться сквозь толпу. Через некоторое время в зал вошли три женщины, одетые в черное. За ними следовало пятеро молодых людей.
   Арбон подождал еще немного, а потом спешился и потянулся. Пожилая женщина поднесла ему кружку воды. Он с поклоном принял ее и выпил.
   - Благодарю тебя, матушка.
   - Я тебе не мать, ригантская свинья, - отозвалась та, - однако всегда следует соблюдать законы гостеприимства.
   Он снова поклонился и улыбнулся.
   - Конечно, следует, - согласился Арбон, возвращая кружку. Другая женщина поднесла ему вяленую рыбу и кусок хлеба.
   Время тянулось медленно, и солнце начало клониться к закату, когда двери снова раскрылись. Первыми вышли женщины, потом пятеро молодых людей, потом Руатайн и, наконец, Князь-Рыбак с сыновьями.
   Руатайн подошел к Арбону.
   - Мы пришли к согласию, - тихо проговорил он, - но мне пришлось пообещать еще быка и десять волов для Князя.
   В этот момент со стороны озера показался юноша. Он был высок и строен, черноволос и светлоглаз.
   - Что здесь происходит? - крикнул он.
   - Ты слишком юн, чтобы иметь право голоса, - ответил Князь-Рыбак. Было сделано честное предложение, и мы приняли его. Кровная вражда окончена.
   - Окончена? - закричал юноша. - Ничего не окончено! Этот убийца зарубил моих братьев. Я буду мстить. - Он обернулся к молодым людям: - Как вы могли согласиться? Он убил шестерых, и их кровь запятнала траву. Родство. Кровное родство. Они никогда не женятся и не родят сыновей, никогда не познают радости. Неужели их жизни стоят нескольких костлявых кляч? Кровь требует крови. Их души жаждут справедливости и мести.
   - Молчать! - проревел Князь-Рыбак. - Неужели ты ничего не понимаешь, парень? Твои братья погибли в бою. Он не подстерег их в темноте, не перерезал им горло во сне. Они встретились с врагом, который оказался искуснее их в битве. Он проявил храбрость, отважившись приехать сюда. Видно уважение к нам и к традициям кельтонов. Но еще важнее, парень, что я твой господин и говорю тебе - кровная вражда окончена.
   Юноша помолчал, потом развернулся и побежал к своей лодке. Князь-Рыбак подошел к Руатайну.
   - Пошли мне скот, но не приезжай сюда сам, Руатайн Убийца. В землях паннонов тебя не любят.
   Руатайн кивнул, но ничего не ответил. Оставив двенадцать лошадей, он сел на своего коня и поехал на юг. Толпа расступилась и молча глядела, как он проехал через всю деревню.
   Арбон подъехал к нему и протянул меч. Руатайн пристегнул его к поясу.
   - Думаешь, вражда кончилась? - спросил старый пастух.
   - Нет, пока жив тот мальчик. Однажды он придет за мной, и я его убью. Тогда все начнется снова.
   - Значит, зря мы отдали лошадей, - пробормотал Арбон
   - Нет, - печально ответил Руатайн. - Все было по-честному. Я сам начал это, когда убил тех ребят, позволив ярости выплеснуться наружу. Сам посеял семена, друг мой, и мне остается теперь только собрать урожай.
   ГЛАВА 12
   Один из трех светильников в спальне Бануина замигал и погас. Ворна рожала уже четырнадцать часов и дважды теряла сознание. Мирия и Эриата ужасно волновались. Мирия принимала четверо родов, но ни одни не были такими трудными. Она послала за Эриатой, которая разбиралась в травах и лекарствах почти так же хорошо, как бывшая колдунья. Дочь земли опустилась на колени возле лежащей без чувств Ворны и осмотрела ее.
   - Лаванда и жасмин ей не помогут, - озабоченно сказала она. - Плод неправильно расположен. Ребенок не сможет войти в мир.
   - Что же нам делать?
   - У нас не хватит искусства, чтобы принять роды. Я слышала о ведьмах, которые разрезают живот, чтобы помочь ребенку. При этом матери обычно умирают.
   - Но должно же быть хоть что-нибудь, - настаивала Мирия. Эриата покачала головой.
   - Нам нужна колдунья, друид или хотя бы повитуха. Даже в таком случае...
   Мирия поднялась на ноги, подошла к окну и посмотрела на залитые луной поля.
   - Брат Солтайс был у нас всего три дня назад, но я не знаю, куда он отправился дальше. Так несправедливо. Сначала она находит любовь, потом теряет. А теперь ее убивает ребенок Бануина. - Ворна застонала и вдруг закричала от боли. Мирия взяла ее за руку, а Эриата приложила ко лбу мокрую тряпку.
   - Ребенок идет ножками, - проговорила Ворна, глубоко вздыхая. Разрежьте мой живот! Спасите ребенка! - Она снова закричала, выгибая спину. Затем потеряла сознание.
   - Она умирает, - прошептала Эриата.
   В этот момент раздался стук в дверь. Мирия бросилась бегом через пустой дом. У порога стояла старуха, которую она раньше не видела. На ней было серое линялое длинное платье, а на плечах черный вязаный платок.
   - Что вам нужно? - спросила Мирия.
   - Мне сказали, что здесь рожает женщина. И у вас большие трудности.
   - Вы повитуха?
   - Помимо всего прочего, - ответила старуха, проходя в дом. В этот момент Мирия почувствовала исходящий от одежды незнакомки запах леса, влажных прелых листьев и мокрых деревьев. Вздрогнув от неожиданности, она последовала за старухой в спальню.
   - Вы обе должны выйти, - велела старуха. - Ждите у огня. Я позову вас, если понадобится.
   - Ребенок идет ножками, - сообщила Эриата.
   - Яйца курицу не учат, - сварливо отозвалась незнакомка. На открытое окно уселась огромная ворона, широко раскинув крылья и громко каркая. Мирия и Эриата отпрыгнули, изумленные, а старуха не обратила на птицу ни малейшего внимания и села возле лежащей без чувств Ворны.
   - Вон, я сказала, - прошипела она, указывая тонкой рукой на выход.
   Женщины неохотно послушались ее. Мирия плотно закрыла дверь, а Эриата подошла к очагу. Пламя приугасло, и она подкинула дров.
   - Ты ее знаешь? - спросила Мирия.
   - Нет.
   - Может быть, ее не следовало оставлять гам.
   - Может, и не следовало, - согласилась Эриата, - но, стыдно сказать, я рада, что она там, а я нет.
   Мирия понимающе кивнула. У нее возникло чувство, что с плеч упала тяжкая ноша. Ее охватила усталость, и она присела на стул.
   - Хорошо, что ты пришла, - сказала она дочери земли.
   - Жаль, что помощи от меня было немного, - ответила та, опускаясь на второй стул. Мирия бросила на нее взгляд. Эриата была невысокая и хрупкая, казалась гораздо моложе своих лет, ни морщинки на лице.
   - Ты очень красива, а счастлива ли?
   - А почему нет? - ответила Эриата, словно оправдываясь. - Я зарабатываю себе на еду и живу в славном уютном доме. Или дочь земли не имеет права на счастье?
   - Я говорила не об этом, - возразила Мирия. - Я хотела узнать, есть ли у тебя друзья или ты одинока. Вот и все.
   Эриата пожала плечами и грустно улыбнулась.
   - Да, я одинока, у меня нет друзей. Разве не таков жребий дочери земли, иметь сотни возлюбленных и ни одного друга?
   Мирия наклонилась вперед и протянула руку.
   - Можешь считать меня другом, Эриата.
   Молодая женщина взяла ее за руку и нежно сжала.
   - Спасибо, но мне не нужна жалость. Я молода, полна сил и здорова. Я рада, что Руатайн так замечательно и так быстро оправился от ран.
   - Ты знаешь моего мужа? - Мирия не смогла скрыть легкую тревогу. Эриата улыбнулась.
   - Видишь, почему дочь земли не может иметь подруг?
   Мирия покраснела, а потом рассмеялась.
   - Вижу. Так скажи мне, приходил ли к тебе Руатайн, пока мы жили порознь?
   Дочь земли помолчала, внимательно глядя на собеседницу. Потом пожала плечами.
   - Да, приходил.
   - А храпел ли он после секса, как бык?
   Удивленная вопросом, Эриата захихикала.
   - Так, что стены тряслись.
   - Ну вот. А теперь мы можем быть друзьями?
   - Думаю, что да. Ты особенная женщина, Мирия. Руатайну с тобой повезло.
   Женщина не успела ответить, как они услышали пронзительный крик младенца. Обе бросились в спальню. Мирия распахнула дверь. Ворна мирно спала, а дитя, обернутое в мягкую красную ткань, дремало у нее в руках. Старуха исчезла.
   Эриата сделала защитный знак от нечистой силы. Мирия подошла к окну и посмотрела на холмы. Повитухи нигде не было.
   - Кто это был?
   Эриата не ответила. Подойдя к кровати, она пощупала пульс Ворны. Сердце билось медленно, но ровно. Дочь земли откинула одеяло. На простыне не было крови, а на животе матери шрамов. Она осторожно прикрыла спящую женщину.
   - Сиды, - тихо проговорила Эриата. - Ребенок появился на свет волшебным образом.
   Мирия вздрогнула, потом подняла спящего ребенка, аккуратно отогнула краешек пеленки. Это был мальчик, очень хорошенький и здоровый. На нем тоже не оказалось крови. Пуповину словно и не перерезали - шрамов не было, только аккуратный розовый пупочек. Малыш проснулся и запищал. Мирия снова завернула его и прижала к себе.
   Ворна проснулась и зевнула. Увидев ребенка, она улыбнулась.
   - Как вы умудрились спасти нас обоих?
   - Чудом, - ответила Эриата.
   Мирия отдала дитя матери. Та расстегнула ночную рубашку и поднесла сына к округлившейся груди, и он с жадностью принялся за еду.
   По Феролу сразу было видно, что он злой и эгоистичный человек. Такие люди считают, что зима наступает только для того, чтобы им стало холодно. Он ненавидел богатых за богатство, а бедных за бедность. На круглом лице всегда читалось недовольство, а огромный рот, казалось, природа специально создала, чтобы презрительно усмехаться. Ферол был вором, и даже хуже, но прощал себе преступления, рассуждая, что все стали бы такими, достань у них храбрости.
   Этот большой, неуклюжий человек родился и вырос в северной части земель паннонов, на маленькой ферме, построенной на каменистой почве, постоянно разрушаемой ветрами и дождем. Отец был очень честным и работящим крестьянином. Ферол презирал таких. Старик заставлял его работать в любую погоду, и, откровенно говоря, сын боялся отца. Однажды, когда они рубили деревья, старик поскользнулся, и ему на ноги упало огромное бревно, перебив обе бедренные кости.
   Ферол бросился к нему. Старик не мог шевельнуться, и лицо посерело от боли.