Страница:
Так вот, все эти цивилизации можно разделить на два больших класса: Земля и Вода. Что такое земные, сухопутные цивилизации? Это хлебопашество. Это жизнь своим трудом. Это твердая опора на землю. Это дедовский дом. Это связь поколений. Это устойчивая межа между соседями, будь то государства или хуторяне. Это зачастую резко континентальный климат, а отсюда суровая необходимость крепкого здоровья. Это способность справиться с диким лесным зверем в одиночку. Цвет этих цивилизаций красный, металл их золото, вера их в Творца. Да. эти цивилизации не так динамичны, скорее консервативны. Вы будете возражать, но революции они почти всегда предпочитают эволюцию.
Вашингтон. США
Вчера Гарри Трумэн попытался соскочить с крючка этого наглого нациста Пауля Зиберта. Да просто взял и послал его. Ариец плюху вынес достойно. Даже с юмором. Или готовили хорошо его в гестапо, или просто весьма хладнокровный малый. И вчера же вечером началось.
Когда Гарри, отпустив прислугу, стоял на корточках перед камином, пытаясь загнать кочергой вылетевший из него непослушный уголек, в копчик его сильно пнули. Гарри влетел головой в мраморную каминную полку (хорошо, не в топку!). Казалось, от бильярдного удара головы о мрамор должны были проснуться все соседи в округе. Большой, толстый, словно насосом накачанный негр начал его бить. Не объясняя причин. Без эмоций. Без каких-либо изысков. Просто огромным, с голову нормального человека, кулаком заряжал, куда придется. Вытаскивал Гарри из обломков мебели за шиворот, ставил посреди комнаты и снова бил. Никаких эмоций. Гад. Лучше бы вспомнил что-нибудь из радиоспектаклей, что-нибудь нецензурное крикнул бы.
В принципе желающих попинать Гарри было немало. Это и итальяшки-мафиозники, которых он кинул еще во времена сухого закона. Это и посланные куда подальше спонсоры прошлых его выборов. Из мелких. Которым хватило пятнадцатиминутной лапши, чтобы мнить себя будущими шерифами, а то и помощниками губернатора. Был даже один сутенер, которого Гарри больше полугода водил за нос из-за сотни гринов.
Но что может быть общего между черным дауном, который его сейчас молотил, выбивая последние зубы, и белокурым атлетом? А почему-то Трумэн сразу же решил, что сходство есть. Эта горилла — посланец именно немецкой разведки гестапо, а не итальянцев, не башмачников из Флориды, не обманутых проституток.
Закончив экзекуцию, негр как щенка зацепил советника Трумэна за шиворот, протащил, собирая ковровые дорожки, в ванную и опустил головой в унитаз. Придавил каблуком затылок, впечатав лоб в холодную, стерильно-белую керамику, пустил воду. Повторил пару раз, поднял. И опять без всяких эмоций, как автомат, как китайский болванчик, спросил:
— Готов слушать?
— Да... — Гарри тряс головой. (Да, да, только скажи, что сделать, чтобы ты меня не бил больше!)
— Слушай. Завтра утром ты найдешь у себя в почтовом ящике пакет. Пакет не вскрывай. Отнесешь его в германское посольство. Если не сделаешь этого, я буду тебя бить до смерти.
— Не надо!!! Я сделаю...
— Смотрю, тебе нравится подраться. Завтра в это же время я приду. Побьемся с тобой, как сегодня. Иди в посольство, Гарри. До этого не ходи, не звони, не езди никуда.
Негр махнул лопатой ладони снизу вверх перед лицом советника и, словно выключив свет, погасил сознание Трумэна.
Трумэну казалось, что он видел сон, когда плавал в забытьи. Пауль Зиберт в длинной навыпуск рубашке, опоясанный бечевкой, гонит прутиком гусей — этот кадр из детства. Пауль повзрослее толкает перед собой тачку, груженную кирпичом. А вот Пауль летит на краснозвездном планере. Вот он что-то пишет в огромной аудитории, заполненной девчатами в красных платочках. Над грифельной доской непонятными, похожими на арабскую вязь буквами — лозунг. Рядом портрет лысого мужчины, так похожего на карикатурного русского Ленина, которого уже давненько изображал «Уилл-Стрит джорнэл». Вот Пауль Зиберт стреляет. Стреляет явно в немецкого офицера, хотя пейзаж вроде средиземноморский, похоже, испанский. Пауль Зиберт плывет на пароходе. Он в Америке, но говорит со своими друзьями не по-немецки.
Что-то важное пыталось подсказать подсознание бессознательному Трумэну. Эх, если бы советник президента США был чуточку полюбознательнее! Округлое лицо, русые волосы, нос уточкой. Слегка приподнятые скулы. Чуть раскосые глаза. Этого парня рисовали художники. Тысячи плакатов на одной шестой территории суши прославляли его. «Даешь Магнитку — дай Кузбасс!», «Комсомолец — на самолет!», «Мы не рабы — рабы не мы!». Он должен был его узнать! А он не узнал, как не знал до сих пор, что в России живут люди, а не только белые медведи, пьющие с комиссарами водку из самовара. Комиссаров он представлял карликами с большой лысой головой и бородкой клинышком а-ля Мефистофель. Комиссары, по его разумению, должны были в перерыве между застольями с медведями спать под одним общим, почему-то заплатанным одеялом, с общими же бабами. Баб он представлял эдакими старухами, похожими на злобных толстых фей из «Страны Оз».
Он рывком вернулся в сознание и тихонько заскулил. Первым делом бросился к телефону:
— Третий канал, пятая, слушаю, — весело щебетнула телефонистка.
— Мне службу безопасности президента, телефон...
— Иди в посольство, Гарри, иди в посольство. Спокойной ночи.
Он медленно положил трубку. Надо взять себя в руки! Подскочил к окну. Медленно отогнул край шторы. Под светом фонаря никого. В темноте, окружающей конус света, не видно ничего. Ну и ладно. Двери!!! Он метнулся в прихожую. Запер на засов двери. Снова к телефону.
— Третий канал, восьмая.
— Дайте мне полицию, срочно!
— Иди в посольство, Гарри, иди в посольство, — сказал другой, более низкий женский голос.
— Я Гарри Трумэн, советник президента...
— Гарри, не зли нас, иди в посольство.
Он бросил трубку. Снова выглянул в окно. Никого. Выходить на улицу не хотелось. Проклятые нацисты! Обложили со всех сторон! Есть от чего их не любить англичанам.
— Третий канал, первая.
— Это я, мне такси.
— Спи, Гарри, такси будет утром, чтобы ехать в посольство. Спокойной ночи, Гарри.
— Ну, я... мне...
— Спи, Гарри, сходишь завтра в посольство, и все кончится. Спокойной ночи, шалун.
Москва. Кремль
— Да, вот еще что... — Шапошников замялся, не зная, как сформулировать свое самое неприятное открытие. — Товарищ Сталин, товарищи. Наступление, как в Румынии, так и в Польше показало врожденную слабость управления войсками.
— Как это? — Сталин замер на полушаге за спинами членов Ставки.
Прошу понять меня правильно, товарищ Сталин. Управляемость Красной Армии на порядок лучше, чем у противника, не говоря уже о других армиях. Но, пока войска действуют по заранее разработанным планам, все идет блестяще. А как только вносится элемент неожиданности, а это, согласитесь, является неотъемлемой частью войны, корпуса в их сегодняшнем виде не могут проявить оперативность и гибкость. Как Жукову, так и Павлову, и Кирпоносу приходилось в сложные моменты брать на себя руководство войсками, до батальона включительно, минуя корпусное и дивизионное звено управления.
Сталин устало опустился на свой стул. Произнес одно слово:
— Почему?
— Видимо, дело все-таки не в массе войск и вооружения, как мы считали ранее. В соприкосновение с противни ком входят только передовые части, остальные без толку месят грязь сзади, не помогая передовым громить врага. А когда передовые повыбиты, они занимают их место, и все повторяется вновь. Нет той лавины огня, на которую мы рассчитывали до войны. Плюс к тому наши высшие командиры ещё не научились в должной мере управлять такими сложными организмами.
— А почему это раньше не могли выяснить! Что вы предлагаете?
— Сейчас, как я говорил, у нас будет впереди оперативная пауза. На это время запланировано много мероприятии, такие как введение «Гвардии», новой формы обмундирования, включая погоны. Предлагаю, используя этот случай, вновь ввести бригадную организацию армии. Хотя бы для мехкорпусов...
— Вы представляете себе объем работы! Да еще в воюющей армии! А последствия потери управления в результате этой реорганизации, а я бы сказал, дезорганизации!
Тускло блеснуло пенсне Лаврентия Павловича, в воздухе отчетливо потянуло лагерным дымком...
— Дезорганизации не будет. Объем работы представляем, на то мы и Генштаб. А реорганизацию будем делать по такому плану...
— У вас что, уже и план есть?
— Конечно, обязательно.
— Ну, так доложите его всем присутствующим...
... план был принят единогласно. Воздержавшихся не было. Как и тех, кто остался бы без своего участка работы и без ответственности за результат на этом участке.
— Хорошо, так и будем действовать. Все свободны. — Сталин сделал паузу. — Товарищ Вакуленко, подождите в приемной. Товарищ Жуков, а вас я попрошу задержаться.
Когда все вышли, Сталин обошел стол заседаний, сел напротив неестественно прямо сидящего Жукова, начал набивать трубку, искоса поглядывая на генерала.
— Товарищ Жуков, зачем вы ведете дневник?
Жуков опешил. О его записной книжке, где он фиксировал самые свои сокровенные мысли, не знал никто. Вернее, не должен был знать.
— Товарищ Сталин, это я для истории. Так сказать, подробности фронтового быта.
— Историей у нас пусть занимается историко-архивный институт. Вы что, уже навоевались?
— Никак нет!
— Ви что, красный милитарист?
Жуков промолчал.
— Хорошо. А почему ви на своих подчиненных ругаетесь матом?
— Я матом не ругаюсь, я им разговариваю.
— Он еще острит? Это хорошо. Тогда как я должен все это понимать? Ви острите, значит, не боитесь. Не боитесь, значит, не считаете себя виноватым? А что мне делать с информацией, будто товарищ Жуков в разговорах с сослуживцами приписывает себе все успехи Красной Армии в войне? Доносчику первый кнут? Объяснитесь, товарищ Жуков.
— Но ведь, товарищ Сталин, главный успех в Румынии. Если Тимошенко с Павловым возьмут Берлин после Польши, это ведь главная заслуга Южного фронта, лишившего Гитлера нефти.
— А для чего мы создавали Южный фронт? Для кукурузы румынской? Разве не для того, чтобы оставить Гитлера без нефти? Все операции, которые вел Южный фронт, прошли, как было запланировано еще год назад.
— А прорыв Гудериана?
— Да, но это лишь импровизация немцев. И вы могли бы гораздо быстрее его уничтожить. Что-то валандались с ним целых четыре дня.
— Но ведь целый танковый корпус...
— Павлов Гота за два дня разгромил. А вы... Ладно. Я вас, видимо, не смогу переубедить. Вы, товарищ Жуков, как видный военачальник и выдающийся стратег, на материалах вашего блокнота напишете статью о том, как Красная Армия, руководимая мудрыми сталинскими указаниями, ведомая Генштабом, руководимым твердой сталинской рукой, разгромила немецко-румынские полчища в Румынии. Понравится статья читателям — отправим вас учиться на историка. Нет, так нет — дураком помрете.
— Товарищ Вакуленко, вот я сейчас разговаривал с Жуковым. Вы тоже считаете, что он гений, стратег, бог войны?
— Товарищ Сталин, Жуков, несомненно, обладает выдающимся талантом полководца. Он это доказал множество раз. Начиная с Халхин-Гола, он это доказывал и в боевой обстановке.
— Халхин-Гол Жуков чуть не просрал!
— Почему вы так решили?
— Дело в том, что японцы сами готовили удар. Свое наступление они запланировали на 27 августа. Это должен был заметить и Жуков. Пристрелка артиллерийскими орудиями целей. Постоянные полеты самолетов-разведчиков. Вообще было много признаков готовящегося наступления! И, хотя к операции было все готово, нам пришлось рисковать. Тянуть до последнего. Так сказать, вчера в 23.55 было еще рано, а сегодня в 4.05 может быть уже поздно. Так вот, точный срок выступления японцев вычислила стратегическая разведка. Но его не смогла узнать разведка фронтовая.
— Но, товарищ Сталин, Жуков в группе войск в Монголии появился всего за несколько дней до боев.
— Поэтому мы и сделали скидку на его неосведомленность. Тем более что руководство операцией, взаимодействие родов войск он осуществил блестяще. Талантливый исполнитель.
— Зря вы так, товарищ Сталин. Мы, военные, никаких сил, крови своей не жалеем, чтобы выполнить решения партии.
— Ты еще про мудрость мою скажи, товарищ Вакуленко. Ты что, на партсобрании у себя в войсках? И скажи мне, кто сил жалеет в стране? Весь народ голодный, раздетый, все силы, все средства отдает родной Армии, недоедает, о вас думает. Пацаны у станков стоят, бабы на тракторах пашут. Для чего Паша Ангелина героиней страны стала? Для того чтобы Жуков в грудь себя стучал: «Я победитель румын! Если надо, я и Гитлера в бараний рог скручу!» Ты думаешь, мне слава нужна? Она есть у меня, но она меня не интересует. И мне важно сейчас избежать раскола между партией и армией. Вы, генералы, можете хамить подчиненным, но любую оппозицию я через колено ломал и ломать буду.
Бери карту Юго-Восточной Европы. Вводная: наши войска в результате воздушно-десантной операции заняли город Братиславу и плацдарм на правом берегу Дуная в Австрии. У тебя в распоряжении все войска Южного фронта. Задача: прорыв фронта для соединения с десантниками, развитие успеха тактического в успех стратегический. Варианты: южный через Югославию и северный через Венгрию.
Ваши соображения, товарищ Вакуленко?
Подмосковье, п. Кубинка. Танковый полигон
Немецкий танк T-IVA сиротливо стоял на бетонной площадке полигона. На заново покрашенной броне красовались кресты. Кресты, не похожие на те, что малеваны немецкими малерами, не свастики. Маленькие крестики для прицеливания новых орудий и испытания новых видов боеприпасов.
Представитель КБ 17-го завода, тщедушный инженер в берете и очках, заметно волнуясь, представлял высоким гостям экспериментальный снаряд.
— Наши конструкторы еще в 1937 году обнаружили эффект сжатия расплавленной металлической массы в результате фокусирования взрывчатого вещества посредством конусовидной воронки. Т.е. это можно назвать эффектом аккумуляции энергии взрыва.
— Это что ж, вот эта медная воронка пробьет броню любого танка? — спросил маршал Кулик.
— Нет, товарищ маршал, броню пробивает не воронка, а раскаленная струя металла под огромным давлением. Механизм такой же, как если лить из кипящего чайника воду на снег. Разница в температуре и давлении такова, что раскаленный металл проходит любую броню без сопротивления. При соблюдении определенных условий, конечно.
— Каких условий? — спросил Сталин.
— Мы их выдержали. Расстояние подрыва боеприпаса от брони должно быть выдержано точно. Вот эта выступающая вперед часть снаряда его и выдерживает. Скорость полёта не должна быть слишком большой. В данном случае бронебойность не от этого зависит. Скорость вращения снаряда тоже не должна быть слишком большой...
— Да, не оратор, — про себя пробурчал Сталин, — посмотрим, какой конструктор. — И громко добавил: — Что ж, наверное, хватит теории.
По его знаку, члены комиссии спустились в блиндаж, генералы и чиновники разобрали стереотрубы, вглядываясь в танки-мишени. Бухнула пушка. Снаряд, прочертив трассером дугу, взорвался на лобовом щите. Ни сверхмощного грохота, ни сотрясения почвы. Но танк весело запылал. Подскочившие работники полигона, поливая из шлангов, затушили пожар. Сталин обошел танк. Рассмотрел дырку диаметром с сантиметр, лохмотья осколков, впившихся в броню, недоуменно спросил:
— И это все?
— Все, — смущенно ответил инженер.
— А внутри?
— А внутри каша, товарищ Сталин.
— Какова расчетная бронепробиваемость?
— Мы, товарищ Сталин, не только рассчитали, но и на испытаниях проверили. 170 мм брони навылет.
— Хорошо. К счастью, в мире нет танков с такой броней.
— В мире, товарищ Сталин, есть линкоры с такой броней, — заметил маршал Кулик.
— Товарищ Петренко, — обратился Сталин к конструктору, — а возможно ли ваш аккумуляционный боеприпас соединить с торпедой?
— Да, товарищ Сталин. Мы на практике не пробовали, но теоретически возможно.
— Хорошо. Товарищ Кулик, начинайте предсерийный выпуск снарядов и торпед для линкоров. Ну и для КВ-2 экспериментальную партию. Некоторые умельцы в Европе наловчились форты делать из брони, авось пригодится.
— Товарищ Жуков. — Он подождал, когда Жуков подошёл. — Георгий Константинович, вы уж простите меня, старика, сварлив стал. Я на что рассердился-то. Вы хорошо знаете Полевой Устав?
— Да, товарищ Сталин.
— Назовите мне параграф, в котором сказано о формировании трофейных команд.
— Нет такого параграфа, товарищ Сталин.
— А почему, товарищ Жуков, такая команда появилась в составе Южного фронта?
— Товарищ Сталин, много бесхозного добра было брошено, разграбляли все.
— Так, самодеятельности не нужно. Все так называемые трофеи передать румынскому правительству. Трофейные команды обыскать и, если найдете что, виновных командиров наказать. Команды в резерв. Будут неприступные позиции врага, на них и пошлете этих мародеров. Вопросы?
— Никак нет.
— Сегодня в 19 часов совещание по второму этапу «Грозы». Подготовьте южное направление: Болгария, Турция, Греция. Так, что у нас там дальше?
— Крупнокалиберный пулемет 14,5 мм. Конструктор Владимиров. Предназначен для поражения средних танков противника...
Берлин. Рейхсканцелярия
— Нет, уж вы доложите всем, Шелленберг, как вы проспали встречу с Даллесом. Объясните нам не только, почему он не вышел на связь в Берне, а куда он вообще запропастился? И что за провокацию устроило ФБР у нашего посольства в Вашингтоне? Что, так и будем воевать на два фронта? А я еще год назад говорил, что война на два фронта может губительно воздействовать на положение Германии! Кейтель! Вы мне еще осенью говорили про тяжёлые танки! Что? До сих пор испытываете?! Почему у Сталина есть тяжелые танки, а у меня нет? Германия ждет чуда! А вы чуда сделать не можете! Геринг! Когда Люфтваффе разбомбит Москву?
— Мой фюрер, промышленность до сих пор не дала дальних бомбардировщиков.
— А вы заказали?
— Но...
— Вот то-то и оно, что нет! Что, я должен, что ли, вникать во все тонкости?
— Но, мой фюрер, мы не смогли бы одновременно выпускать достаточное количество авиации поля боя и стратегической авиации, — вставил придворный архитектор Шпеер.
— На нас вся Европа работает!
— Так ведь нет образцов, достойных серийного выпуска.
— А почему у Сталина они есть? Два года воюем, а сейчас узнаем, что образцов нет?! Докладывайте, Браухич.
— Обстановка критическая, мой фюрер. Русские полностью захватили Польшу, добивают Кенигсберг. Румыния у них вся под контролем. Идиот Гудериан собрал все войска из Болгарии и угробил их в Румынии. Везде, на всех захваченных территориях остались очаги сопротивления, но, к сожалению, связь с ними установить не можем.
Ударом из Белостокского выступа русские выдвинулись севернее Варшавы к Модлину и, повернув на север, прорвались к Эльбингу и Алленштайну. Сейчас нависла угроза и над Данцигом. Те части русских, что проскочили Тарнов и Краков, выдохлись на линии Оппельн-Лодзь. Если их южная и северная группы пойдут сейчас навстречу друг другу, то в районе Варшавы могут попасть в окружение все наши войска, находящиеся там. Нужно срочно их выводить в направлении на Торн. Варшаву нужно оставить.
— Как оставить?! — взвился Гитлер. — Браухич, вы в своем уме?! Как только смог додуматься! Это же генерал-губернаторство!
— Но, мой фюрер, в противном случае мы можем потерять до ста пятидесяти тысяч солдат!
— Тупой Сталин никогда не додумается до такой операции, а его лейтенанты, командующие дивизиями, не то что карты, букваря читать не научились! Так вот, Браухич, из района Варшавы готовьте контрнаступление в направлении на Минск. Вам все понятно? Или вам пора в отпуск?
— Яволь, мой фюрер.
Подмосковье. Правительственная дача
— Вы не поняли, Петр Николаевич, самого важного. — Сталин спрятал взгляд от глаз собеседника за бокалом розового грузинского вина. — «Враг народа» — это не штамп. «Враг народа» — это понятие прямолинейное. Вот был «друг народа» Марат. Он много сделал доброго для французского народа. Но все же «друг народа» — это понятие скорее идеологическое. А наши доморощенные враги народа таковыми и являются.
Как может быть не врагом народа человек, желающий это народ НАВЕЧНО загнать в трудовые армии? А сам — стать диктатором, проще — рабовладельцем. Мы не дали этому сбыться. По троцкистским рецептам, но в гораздо Меньшем масштабе, они создали лагеря. Но туда попал не российский народ, а сами несостоявшиеся рабовладельцы. Чтобы они на своей шкуре испытали воздействие принципов Троцкого. И вы знаете, что удивительно? Им не понравилось! Видимо, что-то Троцкий не учел, напутал. Конечно, я понимаю гнев этих несостоявшихся рабовладельцев. Вот недавно мы говорили об очищении армии. Представляете, когда Политбюро исключило Троцкого, в Кремль прорвался некто Шмидт, так он рукой махал, словно в ней шашка, говорил, что уши мне отрежет за Троцкого. На редкость невоспитанный человек. Вы можете себе представить ситуацию, когда в палату лордов ворвется какой-нибудь полковник Джонсон, командир дивизии, и будет на виду у всей страны обещать отрезать уши Черчиллю за отставку очередного министра обороны? В Англии всего четыре дивизии и комдивов не так уж много. А у нас их в сорок раз больше. Вы представляете, сто шестьдесят комдивов одновременно придут уши резать Кобе. Чем другие хуже Шмидта? Жаль, у Кобы только два уха, на всех не хватит. Я не обиделся, на обиженных воду возят, и пользуют их все кому не лень. Я просто присмотрелся — а как командует товарищ Шмидт дивизией? А управлял он ею плохо. Глупый человек. Если можешь отрезать уши — режь! Если не можешь — молчи в тряпочку. И я подумал: это — глупый, болтливый человек, а кто за ним? Кто умный и молчаливый? Шмидт не только был глупым и болтливым. Шмидт, герой Гражданской войны, ужасно боялся боли! Раскололся. Всех сдал. Когда его стреляли, кричал: «Да здравствует товарищ Сталин!» Какой фальшивый, двуличный человек. Разве он может носить звание «друг народа»?
— Ну, а дети «врагов народа»?
— А куда их? В детдома? Вот еще пример. Есть такой Голиков. Писатель. Гайдар. В Гражданскую очень зверствовал. В Сибири, южнее Красноярска, лежит Хакасский край. Так вот там есть озеро Большое. Рядом с железнодорожной станцией Ужур. Хакасы там уже лет двадцать воду не пьют, не купаются, рыбу не ловят. Все потому, что Голиков собрал всех хакасских старейшин на совет, как жить дальше, как Хакасии вступать в социализм. Собрал их на льду озера и под пулеметами человек двести, всех стариков, утопил в полынье. Хакасы ему в лицо говорили: «Хайдай, Голик!», мол, «убийца, Голик!». А он писал книжки для детей. Фадеев вот тиснуть его успел, а потом и горой встал за него. Так у него в книге слово «Хайдай» — «убийца» переводится как «Привет». Видно, потому, что похоже на немецкое «Хайль». Написал книжку, стал героем, несмотря на кровь по локоть, а дети его и внуки уже не пойдут землю пахать да коров пасти. Карьера построена отцом и дедом — военное училище, паркетные генералы, глядишь, и к государственному штурвалу потянут свои корявые ручонки, будут что-нибудь плести про гуманизм, а под ногами озеро Большое, лед, полынья и хакасские старики.
Румыния
Командир танкового взвода — большая шишка! Три Т-34 — это двенадцать парней, прошедших огонь, воду и курсы трактористов. Молодых, здоровых, полных сил и энтузиазма. Это три 76-мм пушки, способные разнести в пух и прах любой танк, не считая прочей мелочи. Это полторы тысячи «лошадей», укрытых шестьюдесятью тоннами самой крепкой брони в мире, которые несутся по любой дороге и без дороги. Именно несутся, а не ползут, как ползают французские, румынские, немецкие, финские и прочие лошади, скрытые в моторных отсеках супостата. Все это извод танков. Над всем этим — лейтенант Красной Армии. Со стороны кажется, что он над всем, но нет, это все на нем. На плечах погоны, введенные после первых побед. На погонах тяжесть трех танков и двенадцати душ боевого состава. Так-то, лейтёха. На тебе армия держится. На тебе ответственность забой, за марш. За операцию. За всю войну. За ПОБЕДУ.
Ну, разгромили Гудериана, и что? Повыковыривали снаряды, влипшие в броню. Закрасили выбоины. Отоспались. Слегка отъелись. Снова в бой, лейтенант?
Стариков вернулся от ротного, дернул старшину Шеломкова:
— Строиться!
За минуту перемазанная тавотом братия в промасленных комбезах выстроилась перед боевыми машинами.
— Равняйсь! Смирно! Отставить! Равняйсь! Шеломков пузо подтяни! Смирно! Вольно! В общем, так, сынки, — народ расслабился, заулыбался, зашептал. — Повоевали мы славно. Сегодня боярская Румыния подписала с товарищем Молотовым договор о совместных действиях против немцев. Короля Михая оставили у власти. Нехай поправит, когда можно поправить. Так что в разговорах с местными не брякните чего-нибудь лишнего. Очень уж они обидчивые. Хотя следовало бы вам вообще запретить с местными болтать. Языка, все одно, не знаете. А кто у них знает, вдруг да шпиён. Шучу. Разговорчики! — повысив голос, Стариков сдвинул брови. — Вот сейчас поставлю по стойке «смирно».
Вашингтон. США
Вчера Гарри Трумэн попытался соскочить с крючка этого наглого нациста Пауля Зиберта. Да просто взял и послал его. Ариец плюху вынес достойно. Даже с юмором. Или готовили хорошо его в гестапо, или просто весьма хладнокровный малый. И вчера же вечером началось.
Когда Гарри, отпустив прислугу, стоял на корточках перед камином, пытаясь загнать кочергой вылетевший из него непослушный уголек, в копчик его сильно пнули. Гарри влетел головой в мраморную каминную полку (хорошо, не в топку!). Казалось, от бильярдного удара головы о мрамор должны были проснуться все соседи в округе. Большой, толстый, словно насосом накачанный негр начал его бить. Не объясняя причин. Без эмоций. Без каких-либо изысков. Просто огромным, с голову нормального человека, кулаком заряжал, куда придется. Вытаскивал Гарри из обломков мебели за шиворот, ставил посреди комнаты и снова бил. Никаких эмоций. Гад. Лучше бы вспомнил что-нибудь из радиоспектаклей, что-нибудь нецензурное крикнул бы.
В принципе желающих попинать Гарри было немало. Это и итальяшки-мафиозники, которых он кинул еще во времена сухого закона. Это и посланные куда подальше спонсоры прошлых его выборов. Из мелких. Которым хватило пятнадцатиминутной лапши, чтобы мнить себя будущими шерифами, а то и помощниками губернатора. Был даже один сутенер, которого Гарри больше полугода водил за нос из-за сотни гринов.
Но что может быть общего между черным дауном, который его сейчас молотил, выбивая последние зубы, и белокурым атлетом? А почему-то Трумэн сразу же решил, что сходство есть. Эта горилла — посланец именно немецкой разведки гестапо, а не итальянцев, не башмачников из Флориды, не обманутых проституток.
Закончив экзекуцию, негр как щенка зацепил советника Трумэна за шиворот, протащил, собирая ковровые дорожки, в ванную и опустил головой в унитаз. Придавил каблуком затылок, впечатав лоб в холодную, стерильно-белую керамику, пустил воду. Повторил пару раз, поднял. И опять без всяких эмоций, как автомат, как китайский болванчик, спросил:
— Готов слушать?
— Да... — Гарри тряс головой. (Да, да, только скажи, что сделать, чтобы ты меня не бил больше!)
— Слушай. Завтра утром ты найдешь у себя в почтовом ящике пакет. Пакет не вскрывай. Отнесешь его в германское посольство. Если не сделаешь этого, я буду тебя бить до смерти.
— Не надо!!! Я сделаю...
— Смотрю, тебе нравится подраться. Завтра в это же время я приду. Побьемся с тобой, как сегодня. Иди в посольство, Гарри. До этого не ходи, не звони, не езди никуда.
Негр махнул лопатой ладони снизу вверх перед лицом советника и, словно выключив свет, погасил сознание Трумэна.
Трумэну казалось, что он видел сон, когда плавал в забытьи. Пауль Зиберт в длинной навыпуск рубашке, опоясанный бечевкой, гонит прутиком гусей — этот кадр из детства. Пауль повзрослее толкает перед собой тачку, груженную кирпичом. А вот Пауль летит на краснозвездном планере. Вот он что-то пишет в огромной аудитории, заполненной девчатами в красных платочках. Над грифельной доской непонятными, похожими на арабскую вязь буквами — лозунг. Рядом портрет лысого мужчины, так похожего на карикатурного русского Ленина, которого уже давненько изображал «Уилл-Стрит джорнэл». Вот Пауль Зиберт стреляет. Стреляет явно в немецкого офицера, хотя пейзаж вроде средиземноморский, похоже, испанский. Пауль Зиберт плывет на пароходе. Он в Америке, но говорит со своими друзьями не по-немецки.
Что-то важное пыталось подсказать подсознание бессознательному Трумэну. Эх, если бы советник президента США был чуточку полюбознательнее! Округлое лицо, русые волосы, нос уточкой. Слегка приподнятые скулы. Чуть раскосые глаза. Этого парня рисовали художники. Тысячи плакатов на одной шестой территории суши прославляли его. «Даешь Магнитку — дай Кузбасс!», «Комсомолец — на самолет!», «Мы не рабы — рабы не мы!». Он должен был его узнать! А он не узнал, как не знал до сих пор, что в России живут люди, а не только белые медведи, пьющие с комиссарами водку из самовара. Комиссаров он представлял карликами с большой лысой головой и бородкой клинышком а-ля Мефистофель. Комиссары, по его разумению, должны были в перерыве между застольями с медведями спать под одним общим, почему-то заплатанным одеялом, с общими же бабами. Баб он представлял эдакими старухами, похожими на злобных толстых фей из «Страны Оз».
Он рывком вернулся в сознание и тихонько заскулил. Первым делом бросился к телефону:
— Третий канал, пятая, слушаю, — весело щебетнула телефонистка.
— Мне службу безопасности президента, телефон...
— Иди в посольство, Гарри, иди в посольство. Спокойной ночи.
Он медленно положил трубку. Надо взять себя в руки! Подскочил к окну. Медленно отогнул край шторы. Под светом фонаря никого. В темноте, окружающей конус света, не видно ничего. Ну и ладно. Двери!!! Он метнулся в прихожую. Запер на засов двери. Снова к телефону.
— Третий канал, восьмая.
— Дайте мне полицию, срочно!
— Иди в посольство, Гарри, иди в посольство, — сказал другой, более низкий женский голос.
— Я Гарри Трумэн, советник президента...
— Гарри, не зли нас, иди в посольство.
Он бросил трубку. Снова выглянул в окно. Никого. Выходить на улицу не хотелось. Проклятые нацисты! Обложили со всех сторон! Есть от чего их не любить англичанам.
— Третий канал, первая.
— Это я, мне такси.
— Спи, Гарри, такси будет утром, чтобы ехать в посольство. Спокойной ночи, Гарри.
— Ну, я... мне...
— Спи, Гарри, сходишь завтра в посольство, и все кончится. Спокойной ночи, шалун.
Москва. Кремль
— Да, вот еще что... — Шапошников замялся, не зная, как сформулировать свое самое неприятное открытие. — Товарищ Сталин, товарищи. Наступление, как в Румынии, так и в Польше показало врожденную слабость управления войсками.
— Как это? — Сталин замер на полушаге за спинами членов Ставки.
Прошу понять меня правильно, товарищ Сталин. Управляемость Красной Армии на порядок лучше, чем у противника, не говоря уже о других армиях. Но, пока войска действуют по заранее разработанным планам, все идет блестяще. А как только вносится элемент неожиданности, а это, согласитесь, является неотъемлемой частью войны, корпуса в их сегодняшнем виде не могут проявить оперативность и гибкость. Как Жукову, так и Павлову, и Кирпоносу приходилось в сложные моменты брать на себя руководство войсками, до батальона включительно, минуя корпусное и дивизионное звено управления.
Сталин устало опустился на свой стул. Произнес одно слово:
— Почему?
— Видимо, дело все-таки не в массе войск и вооружения, как мы считали ранее. В соприкосновение с противни ком входят только передовые части, остальные без толку месят грязь сзади, не помогая передовым громить врага. А когда передовые повыбиты, они занимают их место, и все повторяется вновь. Нет той лавины огня, на которую мы рассчитывали до войны. Плюс к тому наши высшие командиры ещё не научились в должной мере управлять такими сложными организмами.
— А почему это раньше не могли выяснить! Что вы предлагаете?
— Сейчас, как я говорил, у нас будет впереди оперативная пауза. На это время запланировано много мероприятии, такие как введение «Гвардии», новой формы обмундирования, включая погоны. Предлагаю, используя этот случай, вновь ввести бригадную организацию армии. Хотя бы для мехкорпусов...
— Вы представляете себе объем работы! Да еще в воюющей армии! А последствия потери управления в результате этой реорганизации, а я бы сказал, дезорганизации!
Тускло блеснуло пенсне Лаврентия Павловича, в воздухе отчетливо потянуло лагерным дымком...
— Дезорганизации не будет. Объем работы представляем, на то мы и Генштаб. А реорганизацию будем делать по такому плану...
— У вас что, уже и план есть?
— Конечно, обязательно.
— Ну, так доложите его всем присутствующим...
... план был принят единогласно. Воздержавшихся не было. Как и тех, кто остался бы без своего участка работы и без ответственности за результат на этом участке.
— Хорошо, так и будем действовать. Все свободны. — Сталин сделал паузу. — Товарищ Вакуленко, подождите в приемной. Товарищ Жуков, а вас я попрошу задержаться.
Когда все вышли, Сталин обошел стол заседаний, сел напротив неестественно прямо сидящего Жукова, начал набивать трубку, искоса поглядывая на генерала.
— Товарищ Жуков, зачем вы ведете дневник?
Жуков опешил. О его записной книжке, где он фиксировал самые свои сокровенные мысли, не знал никто. Вернее, не должен был знать.
— Товарищ Сталин, это я для истории. Так сказать, подробности фронтового быта.
— Историей у нас пусть занимается историко-архивный институт. Вы что, уже навоевались?
— Никак нет!
— Ви что, красный милитарист?
Жуков промолчал.
— Хорошо. А почему ви на своих подчиненных ругаетесь матом?
— Я матом не ругаюсь, я им разговариваю.
— Он еще острит? Это хорошо. Тогда как я должен все это понимать? Ви острите, значит, не боитесь. Не боитесь, значит, не считаете себя виноватым? А что мне делать с информацией, будто товарищ Жуков в разговорах с сослуживцами приписывает себе все успехи Красной Армии в войне? Доносчику первый кнут? Объяснитесь, товарищ Жуков.
— Но ведь, товарищ Сталин, главный успех в Румынии. Если Тимошенко с Павловым возьмут Берлин после Польши, это ведь главная заслуга Южного фронта, лишившего Гитлера нефти.
— А для чего мы создавали Южный фронт? Для кукурузы румынской? Разве не для того, чтобы оставить Гитлера без нефти? Все операции, которые вел Южный фронт, прошли, как было запланировано еще год назад.
— А прорыв Гудериана?
— Да, но это лишь импровизация немцев. И вы могли бы гораздо быстрее его уничтожить. Что-то валандались с ним целых четыре дня.
— Но ведь целый танковый корпус...
— Павлов Гота за два дня разгромил. А вы... Ладно. Я вас, видимо, не смогу переубедить. Вы, товарищ Жуков, как видный военачальник и выдающийся стратег, на материалах вашего блокнота напишете статью о том, как Красная Армия, руководимая мудрыми сталинскими указаниями, ведомая Генштабом, руководимым твердой сталинской рукой, разгромила немецко-румынские полчища в Румынии. Понравится статья читателям — отправим вас учиться на историка. Нет, так нет — дураком помрете.
— Товарищ Вакуленко, вот я сейчас разговаривал с Жуковым. Вы тоже считаете, что он гений, стратег, бог войны?
— Товарищ Сталин, Жуков, несомненно, обладает выдающимся талантом полководца. Он это доказал множество раз. Начиная с Халхин-Гола, он это доказывал и в боевой обстановке.
— Халхин-Гол Жуков чуть не просрал!
— Почему вы так решили?
— Дело в том, что японцы сами готовили удар. Свое наступление они запланировали на 27 августа. Это должен был заметить и Жуков. Пристрелка артиллерийскими орудиями целей. Постоянные полеты самолетов-разведчиков. Вообще было много признаков готовящегося наступления! И, хотя к операции было все готово, нам пришлось рисковать. Тянуть до последнего. Так сказать, вчера в 23.55 было еще рано, а сегодня в 4.05 может быть уже поздно. Так вот, точный срок выступления японцев вычислила стратегическая разведка. Но его не смогла узнать разведка фронтовая.
— Но, товарищ Сталин, Жуков в группе войск в Монголии появился всего за несколько дней до боев.
— Поэтому мы и сделали скидку на его неосведомленность. Тем более что руководство операцией, взаимодействие родов войск он осуществил блестяще. Талантливый исполнитель.
— Зря вы так, товарищ Сталин. Мы, военные, никаких сил, крови своей не жалеем, чтобы выполнить решения партии.
— Ты еще про мудрость мою скажи, товарищ Вакуленко. Ты что, на партсобрании у себя в войсках? И скажи мне, кто сил жалеет в стране? Весь народ голодный, раздетый, все силы, все средства отдает родной Армии, недоедает, о вас думает. Пацаны у станков стоят, бабы на тракторах пашут. Для чего Паша Ангелина героиней страны стала? Для того чтобы Жуков в грудь себя стучал: «Я победитель румын! Если надо, я и Гитлера в бараний рог скручу!» Ты думаешь, мне слава нужна? Она есть у меня, но она меня не интересует. И мне важно сейчас избежать раскола между партией и армией. Вы, генералы, можете хамить подчиненным, но любую оппозицию я через колено ломал и ломать буду.
Бери карту Юго-Восточной Европы. Вводная: наши войска в результате воздушно-десантной операции заняли город Братиславу и плацдарм на правом берегу Дуная в Австрии. У тебя в распоряжении все войска Южного фронта. Задача: прорыв фронта для соединения с десантниками, развитие успеха тактического в успех стратегический. Варианты: южный через Югославию и северный через Венгрию.
Ваши соображения, товарищ Вакуленко?
Подмосковье, п. Кубинка. Танковый полигон
Немецкий танк T-IVA сиротливо стоял на бетонной площадке полигона. На заново покрашенной броне красовались кресты. Кресты, не похожие на те, что малеваны немецкими малерами, не свастики. Маленькие крестики для прицеливания новых орудий и испытания новых видов боеприпасов.
Представитель КБ 17-го завода, тщедушный инженер в берете и очках, заметно волнуясь, представлял высоким гостям экспериментальный снаряд.
— Наши конструкторы еще в 1937 году обнаружили эффект сжатия расплавленной металлической массы в результате фокусирования взрывчатого вещества посредством конусовидной воронки. Т.е. это можно назвать эффектом аккумуляции энергии взрыва.
— Это что ж, вот эта медная воронка пробьет броню любого танка? — спросил маршал Кулик.
— Нет, товарищ маршал, броню пробивает не воронка, а раскаленная струя металла под огромным давлением. Механизм такой же, как если лить из кипящего чайника воду на снег. Разница в температуре и давлении такова, что раскаленный металл проходит любую броню без сопротивления. При соблюдении определенных условий, конечно.
— Каких условий? — спросил Сталин.
— Мы их выдержали. Расстояние подрыва боеприпаса от брони должно быть выдержано точно. Вот эта выступающая вперед часть снаряда его и выдерживает. Скорость полёта не должна быть слишком большой. В данном случае бронебойность не от этого зависит. Скорость вращения снаряда тоже не должна быть слишком большой...
— Да, не оратор, — про себя пробурчал Сталин, — посмотрим, какой конструктор. — И громко добавил: — Что ж, наверное, хватит теории.
По его знаку, члены комиссии спустились в блиндаж, генералы и чиновники разобрали стереотрубы, вглядываясь в танки-мишени. Бухнула пушка. Снаряд, прочертив трассером дугу, взорвался на лобовом щите. Ни сверхмощного грохота, ни сотрясения почвы. Но танк весело запылал. Подскочившие работники полигона, поливая из шлангов, затушили пожар. Сталин обошел танк. Рассмотрел дырку диаметром с сантиметр, лохмотья осколков, впившихся в броню, недоуменно спросил:
— И это все?
— Все, — смущенно ответил инженер.
— А внутри?
— А внутри каша, товарищ Сталин.
— Какова расчетная бронепробиваемость?
— Мы, товарищ Сталин, не только рассчитали, но и на испытаниях проверили. 170 мм брони навылет.
— Хорошо. К счастью, в мире нет танков с такой броней.
— В мире, товарищ Сталин, есть линкоры с такой броней, — заметил маршал Кулик.
— Товарищ Петренко, — обратился Сталин к конструктору, — а возможно ли ваш аккумуляционный боеприпас соединить с торпедой?
— Да, товарищ Сталин. Мы на практике не пробовали, но теоретически возможно.
— Хорошо. Товарищ Кулик, начинайте предсерийный выпуск снарядов и торпед для линкоров. Ну и для КВ-2 экспериментальную партию. Некоторые умельцы в Европе наловчились форты делать из брони, авось пригодится.
— Товарищ Жуков. — Он подождал, когда Жуков подошёл. — Георгий Константинович, вы уж простите меня, старика, сварлив стал. Я на что рассердился-то. Вы хорошо знаете Полевой Устав?
— Да, товарищ Сталин.
— Назовите мне параграф, в котором сказано о формировании трофейных команд.
— Нет такого параграфа, товарищ Сталин.
— А почему, товарищ Жуков, такая команда появилась в составе Южного фронта?
— Товарищ Сталин, много бесхозного добра было брошено, разграбляли все.
— Так, самодеятельности не нужно. Все так называемые трофеи передать румынскому правительству. Трофейные команды обыскать и, если найдете что, виновных командиров наказать. Команды в резерв. Будут неприступные позиции врага, на них и пошлете этих мародеров. Вопросы?
— Никак нет.
— Сегодня в 19 часов совещание по второму этапу «Грозы». Подготовьте южное направление: Болгария, Турция, Греция. Так, что у нас там дальше?
— Крупнокалиберный пулемет 14,5 мм. Конструктор Владимиров. Предназначен для поражения средних танков противника...
Берлин. Рейхсканцелярия
— Нет, уж вы доложите всем, Шелленберг, как вы проспали встречу с Даллесом. Объясните нам не только, почему он не вышел на связь в Берне, а куда он вообще запропастился? И что за провокацию устроило ФБР у нашего посольства в Вашингтоне? Что, так и будем воевать на два фронта? А я еще год назад говорил, что война на два фронта может губительно воздействовать на положение Германии! Кейтель! Вы мне еще осенью говорили про тяжёлые танки! Что? До сих пор испытываете?! Почему у Сталина есть тяжелые танки, а у меня нет? Германия ждет чуда! А вы чуда сделать не можете! Геринг! Когда Люфтваффе разбомбит Москву?
— Мой фюрер, промышленность до сих пор не дала дальних бомбардировщиков.
— А вы заказали?
— Но...
— Вот то-то и оно, что нет! Что, я должен, что ли, вникать во все тонкости?
— Но, мой фюрер, мы не смогли бы одновременно выпускать достаточное количество авиации поля боя и стратегической авиации, — вставил придворный архитектор Шпеер.
— На нас вся Европа работает!
— Так ведь нет образцов, достойных серийного выпуска.
— А почему у Сталина они есть? Два года воюем, а сейчас узнаем, что образцов нет?! Докладывайте, Браухич.
— Обстановка критическая, мой фюрер. Русские полностью захватили Польшу, добивают Кенигсберг. Румыния у них вся под контролем. Идиот Гудериан собрал все войска из Болгарии и угробил их в Румынии. Везде, на всех захваченных территориях остались очаги сопротивления, но, к сожалению, связь с ними установить не можем.
Ударом из Белостокского выступа русские выдвинулись севернее Варшавы к Модлину и, повернув на север, прорвались к Эльбингу и Алленштайну. Сейчас нависла угроза и над Данцигом. Те части русских, что проскочили Тарнов и Краков, выдохлись на линии Оппельн-Лодзь. Если их южная и северная группы пойдут сейчас навстречу друг другу, то в районе Варшавы могут попасть в окружение все наши войска, находящиеся там. Нужно срочно их выводить в направлении на Торн. Варшаву нужно оставить.
— Как оставить?! — взвился Гитлер. — Браухич, вы в своем уме?! Как только смог додуматься! Это же генерал-губернаторство!
— Но, мой фюрер, в противном случае мы можем потерять до ста пятидесяти тысяч солдат!
— Тупой Сталин никогда не додумается до такой операции, а его лейтенанты, командующие дивизиями, не то что карты, букваря читать не научились! Так вот, Браухич, из района Варшавы готовьте контрнаступление в направлении на Минск. Вам все понятно? Или вам пора в отпуск?
— Яволь, мой фюрер.
Подмосковье. Правительственная дача
— Вы не поняли, Петр Николаевич, самого важного. — Сталин спрятал взгляд от глаз собеседника за бокалом розового грузинского вина. — «Враг народа» — это не штамп. «Враг народа» — это понятие прямолинейное. Вот был «друг народа» Марат. Он много сделал доброго для французского народа. Но все же «друг народа» — это понятие скорее идеологическое. А наши доморощенные враги народа таковыми и являются.
Как может быть не врагом народа человек, желающий это народ НАВЕЧНО загнать в трудовые армии? А сам — стать диктатором, проще — рабовладельцем. Мы не дали этому сбыться. По троцкистским рецептам, но в гораздо Меньшем масштабе, они создали лагеря. Но туда попал не российский народ, а сами несостоявшиеся рабовладельцы. Чтобы они на своей шкуре испытали воздействие принципов Троцкого. И вы знаете, что удивительно? Им не понравилось! Видимо, что-то Троцкий не учел, напутал. Конечно, я понимаю гнев этих несостоявшихся рабовладельцев. Вот недавно мы говорили об очищении армии. Представляете, когда Политбюро исключило Троцкого, в Кремль прорвался некто Шмидт, так он рукой махал, словно в ней шашка, говорил, что уши мне отрежет за Троцкого. На редкость невоспитанный человек. Вы можете себе представить ситуацию, когда в палату лордов ворвется какой-нибудь полковник Джонсон, командир дивизии, и будет на виду у всей страны обещать отрезать уши Черчиллю за отставку очередного министра обороны? В Англии всего четыре дивизии и комдивов не так уж много. А у нас их в сорок раз больше. Вы представляете, сто шестьдесят комдивов одновременно придут уши резать Кобе. Чем другие хуже Шмидта? Жаль, у Кобы только два уха, на всех не хватит. Я не обиделся, на обиженных воду возят, и пользуют их все кому не лень. Я просто присмотрелся — а как командует товарищ Шмидт дивизией? А управлял он ею плохо. Глупый человек. Если можешь отрезать уши — режь! Если не можешь — молчи в тряпочку. И я подумал: это — глупый, болтливый человек, а кто за ним? Кто умный и молчаливый? Шмидт не только был глупым и болтливым. Шмидт, герой Гражданской войны, ужасно боялся боли! Раскололся. Всех сдал. Когда его стреляли, кричал: «Да здравствует товарищ Сталин!» Какой фальшивый, двуличный человек. Разве он может носить звание «друг народа»?
— Ну, а дети «врагов народа»?
— А куда их? В детдома? Вот еще пример. Есть такой Голиков. Писатель. Гайдар. В Гражданскую очень зверствовал. В Сибири, южнее Красноярска, лежит Хакасский край. Так вот там есть озеро Большое. Рядом с железнодорожной станцией Ужур. Хакасы там уже лет двадцать воду не пьют, не купаются, рыбу не ловят. Все потому, что Голиков собрал всех хакасских старейшин на совет, как жить дальше, как Хакасии вступать в социализм. Собрал их на льду озера и под пулеметами человек двести, всех стариков, утопил в полынье. Хакасы ему в лицо говорили: «Хайдай, Голик!», мол, «убийца, Голик!». А он писал книжки для детей. Фадеев вот тиснуть его успел, а потом и горой встал за него. Так у него в книге слово «Хайдай» — «убийца» переводится как «Привет». Видно, потому, что похоже на немецкое «Хайль». Написал книжку, стал героем, несмотря на кровь по локоть, а дети его и внуки уже не пойдут землю пахать да коров пасти. Карьера построена отцом и дедом — военное училище, паркетные генералы, глядишь, и к государственному штурвалу потянут свои корявые ручонки, будут что-нибудь плести про гуманизм, а под ногами озеро Большое, лед, полынья и хакасские старики.
Румыния
Командир танкового взвода — большая шишка! Три Т-34 — это двенадцать парней, прошедших огонь, воду и курсы трактористов. Молодых, здоровых, полных сил и энтузиазма. Это три 76-мм пушки, способные разнести в пух и прах любой танк, не считая прочей мелочи. Это полторы тысячи «лошадей», укрытых шестьюдесятью тоннами самой крепкой брони в мире, которые несутся по любой дороге и без дороги. Именно несутся, а не ползут, как ползают французские, румынские, немецкие, финские и прочие лошади, скрытые в моторных отсеках супостата. Все это извод танков. Над всем этим — лейтенант Красной Армии. Со стороны кажется, что он над всем, но нет, это все на нем. На плечах погоны, введенные после первых побед. На погонах тяжесть трех танков и двенадцати душ боевого состава. Так-то, лейтёха. На тебе армия держится. На тебе ответственность забой, за марш. За операцию. За всю войну. За ПОБЕДУ.
Ну, разгромили Гудериана, и что? Повыковыривали снаряды, влипшие в броню. Закрасили выбоины. Отоспались. Слегка отъелись. Снова в бой, лейтенант?
Стариков вернулся от ротного, дернул старшину Шеломкова:
— Строиться!
За минуту перемазанная тавотом братия в промасленных комбезах выстроилась перед боевыми машинами.
— Равняйсь! Смирно! Отставить! Равняйсь! Шеломков пузо подтяни! Смирно! Вольно! В общем, так, сынки, — народ расслабился, заулыбался, зашептал. — Повоевали мы славно. Сегодня боярская Румыния подписала с товарищем Молотовым договор о совместных действиях против немцев. Короля Михая оставили у власти. Нехай поправит, когда можно поправить. Так что в разговорах с местными не брякните чего-нибудь лишнего. Очень уж они обидчивые. Хотя следовало бы вам вообще запретить с местными болтать. Языка, все одно, не знаете. А кто у них знает, вдруг да шпиён. Шучу. Разговорчики! — повысив голос, Стариков сдвинул брови. — Вот сейчас поставлю по стойке «смирно».