Герантиди Олег. Превосходящими силами

   Жарким летом 1941 года деревянный престол баронства временно пустовал. Барон Карл XII фон Готлиб ушел защищать свое баронство. Ушел, как простой солдат. Взял винтовку с оптикой, оделся в камуфляжный костюм, поцеловал жену и скрылся, прихрамывая, в лесу, начинавшемся у подножия замка.
   — Пойду защищать свою землю, — сказал он просто жене своей, красавице Марте.
   Замок представлял собой укрепление, расположенное на скальном выступе над Дунаем. Десятиметровые стены, сложенные из поросших мхом валунов, опоясывали мощеный булыжником двор. Главная башня, ранее игравшая роль цитадели, но уже два века как перестроенная под жилые помещения, возвышалась над стенами, открывая изумительный вид на окрестности, на излучину великой европейской реки, на дорогу, упиравшуюся в двери замка.
   Перед закатом к декоративному подъемному мосту подкатил вездеход «Кюбельваген», остановился, сигналя. Марта, сидевшая в саду в шезлонге и не видевшая приближения автомобиля, бросив чтение, стремглав сорвалась к воротам. «Вдруг вести от Карла или он сам!» — мелькнула мысль в прелестной головке.
 
   — Разрешите представиться, фрау. Майор Фридрих фон Кирхоф, начальник разведки стрелкового полка. Мой адъютант фельдфебель Штайн, — он указал на коротко стриженного, рано начавшего седеть мужчину. — А это Шнайдер, военный фотокорреспондент.
   Двадцатилетний юноша, одетый в военную куртку, цивильные брюки, заправленные в высокие десантные ботинки, прищелкнул каблуками.
   — И двое солдат с нами. Фрау, не могли бы вы предоставить нам кров до утра. В Братиславе черт знает что творится! Мы утром попробуем связаться с нашими по рации. Такое ощущение, что мы уже в глубоком тылу у русских.
   — Да, да, конечно, офицер, располагайтесь.
   — Фриц. Можно просто Фриц, фрау.
   — Да, Фриц, я прикажу прислуге разместить вашу группу. Авто можете поставить во-о-он под тот навес. Гильда, Франческа, примите вещи господ военных.
   — Спасибо, фрау, мы сами, пусть просто покажут, где нам расположиться.
   — Меня зовут Марта. Марта фон Готлиб.
   Солдаты занялись вещами. Кирхоф поднялся на крепостную стену. Обзор что надо. Дорога как на ладони.
   — Солдат! — рыкнул он. — Пулемет на стену. Дежурство по очереди по два часа. Шнайдер — старший. Штайн, позаботьтесь об ужине.
   — Господин майор, — раздался мелодичный голос из сада, — на правах хозяйки я приглашаю вас на ужин.
   — Фриц, просто Фриц, — пробормотал Кирхоф и громко добавил: — С радостью принимаю ваше приглашение!
 
   — Разместились, герр майор.
   — Спасибо, Штайн. Сегодня ночью придется поработать.
   — Опять «сунь-вынь»?
   — Альберт, к чему такая пошлость?
   — Фриц, стар я уже для этих экспериментов.
   — Это ничего. Мужчина живет до тех пор, пока «живет»! Что с «полем битвы»?
   — Баронесса. Ну, я полагаю, вы сами глаз на нее положили. Горничная — зовут Франческа, чешка, лет двадцать. Кухарка Гильда, скорее всего, тоже чешка, лет тридцать пять, но выглядит старше.
   — Это та, толстая?
   — Да. Ее муж садовник-привратник, не в армии по здоровью: Хромает, плохо видит. Дочь, лет четырнадцати-шестнадцати. Зрелая не по годам.
   — Ты себе кого? Горничную?
   — Да нет, я со своим простатитом боюсь спасовать. Скорее толстушку Гильду. И я предлагаю солдат и этого писаку тоже подключить.
   — Зачем, Альберт?
   — Вляпаются, — болтать не будут. А кончать всех придется, фотокор все заснимет, можно постановку сделать, что все это натворили русские.
   — Слушай, Альберт, опасный ты человек! Я с тобой, наверное, с ума сойду, а сам ты не сумасшедший?
   — Конечно, Фриц, я сумасшедший. Но скажи, разве тебе не нравится мое сумасшествие?
   — Ладно, проехали. Распредели овечек между солдатами. И не беспокойте нас вечером. Хочу почувствовать себя рыцарем, захватившим соседний замок. Смирно! Выполнять!
   — Яволь, мой офицер!
 
   Только Збигнев со своей женой Тильдой уснули, только увидели первые сны, как на дверь обрушился град ударов. Збигнев открыл, за дверью стоял седой фельдфебель:
   — Вставай давай! Быстро, быстро!!!
   — Что случилось?
   — Герр офицер требует срочно вино хорошее, давай быстро, веди в погреб!
   — Но я же достал вино к столу.
   — Эту кислятину? Ты что, думаешь, что офицер Рейха будет пить это пойло для чешских свиней?
   «Началось», — с досадой подумал Збигнев, торопливо спускаясь в подвал.
   — Вот, герр офицер, есть вино Мозельское, — он провел рукой по ряду бутылочных донышек — Вот... — он осекся, увидев направленный в лоб ствол пистолета.
   — Тупая славянская свинья, — бормотал про себя фельдфебель, поднимаясь уже в одиночку из подвала.
   Труп он затащил за огромную бочку, стоявшую в подвале, наверное, уже не одну сотню лет. Звук выстрела надежно загасили толстенные каменные стены, покрытые мхом и многовековой паутиной, и мощные дубовые двери.
   — Посмотрим, насколько шустра его толстая свиночка... — подстегнув себя этой мыслью, Альберт Штайн легко взлетел на третий этаж, на котором располагались спальни для гостей. — Пора, ребятки, хватит спать! — скомандовал он солдатам. — Не уроните честь Третьего рейха. Оттрахайте их так, чтобы визг стоял над всей Словакией.
 
   «А он ничего, — подумала Марта. — Правда, наверное, врет, что дворянской крови».
   После нескольких бокалов вина она освободилась от скованности, охватившей ее в миг, когда она встретилась с ним взглядом во дворе. Сейчас Марта более откровенно рассматривала немецкого офицера. Широк в плечах. Поджар. Никакого намека на брюшко, видно, что следит за собой. Светлые волосы выцвели под солнцем, значит не штабной, а именно боевой офицер. Кожа лица загорела и обветрена. О своих подвигах ничего не говорит, видно, не хочет производить дешевого впечатления. Вспоминает о каких-то довоенных светских вечерах. А вот здесь ты врешь. Был бы на балах, знал бы, каким ножом разделываются с форелью. Расстегнул две верхние пуговицы кителя, правда, с моего разрешения, но настоящий дворянин себе этого никогда не позволил бы.
   — Да-а! — Марта про себя усмехнулась, — заговорила девочка из рабочей окраины Брно. Где была бы ты сейчас, если бы Карл не встретил тебя в то хмурое утро возле ювелирного магазина в Братиславе, не украл, не купил, не влюбил в себя? Балы! Помню я свой первый бал в Вене. Глаза толстых старых клюшек, противореча словам, лениво выползающим из их жабьих ртов, говорили: «Ты, несмотря на красоту свою и молодость, не нашего круга. Не ровня ты нам. Девка. Мы тебя никогда не признаем своей. И не подходи к нашим мужьям. Вот когда родишь наследника барону фон Готлибу, посмотрим. А пока сиди в замке и не езди, не смущай графьев наших красотой своей». А теперь я сижу и осуждаю этого офицера, который, наверное, еще сегодня днем рисковал своей жизнью, за неизысканность манер.
 
   Их разделяли стол и старинный литой подсвечник, в котором горели пять свечей. Замок давно уснул. В открытые окна столовой доносился плеск Дуная. В лесу изредка вскрикивала ночная птица. Светила полная луна. Свечи не в силах были разогнать вековой мрак старинной гостиной. Рядом с камином, в котором весело пылали березовые поленья, бормотал о чем-то своем радиоприемник, настроенный на радиостанцию Вены. Вальс.
   — Конечно, я согласна станцевать с вами, майор.
   — Фриц, просто Фриц.
   «Пальцы дрожат — это хорошо. Значит, волнуется, предвкушает. Больших проблем уговорить не будет. В глаза не смотрит. Это признак страстности натуры. Горяча. А как движется!»
   — Зачем вы надели корсет, фрау Марта? В нем же тяжело дышать.
   — Майор. Ужин накрывала кухарка. Одеваться мне помогала горничная. Думаете, моему мужу, когда он вернется, не станет известно, что я ужинала одна с незнакомым офицером?
   — Но он ведь не только вам мешает дышать, он мне мешает ощущать ваше тело.
   — Майор, вы обещали вести себя корректно. Что за скользкие намеки?
   — Марта, мы одни. Замок спит. К чему это жеманство?
   — Вальс закончился. Проводите меня на мое место.
   — Я приглашаю тебя на менуэт, — он притянул ее за талию к себе и горячо зашептал в ушко.
   — Майор!!! — она уперлась ему в грудь руками, пытаясь высвободиться из цепких объятий.
   Фриц снова, ломая сопротивление слабых рук, привлек ее к себе, попытался поцеловать приподнятую корсетом открытую грудь. И тотчас же правую его щеку обожгла пощечина.
   — Ах ты, шлюха! Меня, офицера Рейха?!
   Его кулак мгновенно врезался Марте в живот. Стянутые корсетом легкие и так не дают нормально дышать, а удар под дых и вовсе выбил весь воздух и выключил сознание баронессы. Падающую женщину офицер подхватил за затылок, плавно опустил на пол.
   «Танцы продолжаются». — Он скинул мундир. Завернул скатерть, сгреб с дубового, размером с бильярдный, стола посуду. Легко поднял женщину на стол, положил на спину. Расстегнув платье, попытался расшнуровать корсет. Когда это не получилось, просто вытащил груди и приник к ним губами. Поцеловав соски несколько секунд, кинулся дальше. Не смог разобраться в ворохе юбок, перевернул баронессу на живот, закинул их наверх, наткнулся на не менее сложное сооружение на ягодицах. Тканевый кокон, переплетенный кучей шнурков, попытался разорвать трясущимися от нетерпения пальцами. Не получилось. Ткань пружинила, но не рвалась. Затем все же медленно, под напором двухнедельного сексуального голода, корсет вместе с поясом и чулками поехал по бархатной коже вниз, открывая... Ком нижнего белья застрял на коленях Марты. С треском расстегнулись пуговицы. Напряженный член, тыкаясь в ягодицы, стремился найти себе путь. И в это время молодая женщина начала приходить в себя. Не понимая еще, что с ней и где она, ощутила прикосновение горячего тела между ног, прямо возле... И это не Карл, не его нежные руки, не его запах. Она напряглась, вильнув задом, попыталась освободиться от внезапного вторжения.
   — Подожди, — прорычал Фриц, — я еще не вошел, сейчас, уже скоро...
   Марта, вывернув руки назад, постаралась оттолкнуть майора, но он легко одной рукой захватил обе ее руки, а пальцами второй, проникнув во влагалище, проложил себе путь. Войдя, он замер на секунду, а после начал медленные круговые движения тазом. Кричать Марта боялась. Узнает прислуга — узнает и барон. И поэтому, стиснув зубы, терпела и холодный стол, и заломленные назад руки.
   Она с трудом вырвала руки из стальной клешни офицера и, упершись ими о стол, слегка приподнялась, но тут же пожалела об этом. Разошедшийся майор вцепился своими железными пальцами в груди, стал их мять, нащупал соски и, словно желая растереть их в порошок, начал сдавливать. Она попыталась мягко снять его руки с грудей, но он их и так отпустил. С чмоканьем вышел из нее и, обхватив ягодицы ладонями, большими пальцами развел их в стороны.
   — Туда не надо! — не успела вскрикнуть Марта, как волна боли прокатилась от ягодиц к желудку. Словно раскаленной кочергой майор ворочал в теле своей рабыни. Время остановилось. Казалось, эта пытка была всегда и никогда не кончится. Когда он вышел из ануса и снова вошел в нее, теперь уже обычно, облегчение и контраст между ощущениями были так сильны, что баронесса со стыдом почувствовала приближение оргазма. Фриц тоже напрягся, зарычал и с легкой дрожью кончил. Опустил ее на стол. Вытер быстро увядающий член одной из нижних юбок, оправился и, сев в свое кресло, закурил сигару. Марта, покачиваясь, пошла в ванную.
   — У тебя кровь на ногах.
   — Уже не фрау? Уже не баронесса?
   — Я тебя девственности лишил, какие формальности? — усмехнулся фон Кирхоф, затягиваясь сигарой как сигаретой.
   — Мне нельзя туда, дурак, у меня геморрой.
   — Ничего, все можно, офицеру Рейха все можно. Спасибо тебе, Марта, но это еще не все.
 
   Александр Чернышков, капитан КА, командир группы Осназ, лично привез тяжелораненого барона фон Готлиба в замок. Барон уже оправился от шока. Перебитые ребра и ключицу перевязали в полевом госпитале. Жить будет. В дороге барон пытался спорить о политике, доказывал, что защищал свою страну, свой народ, хотя никого и не убил. Даже не стрелял. И неожиданно охал, закусывал губы, когда очередная кочка встряхивала полуторку, в кузове которой они ехали.
   Чернышков улыбался про себя и пытался представить себе жену барона, о которой тот несколько раз упомянул.
   «Видно, с воображением слабовато», — вспомнив тот эпизод, подумал Александр, осматривая смертельную рану на теле молодой красивой женщины. Она лежала в кровати под балдахином, а на стене напротив ее кровью были намалеваны пятиконечная звезда и надпись «РККА».
   Чернышков быстро выбежал во двор. Там стояло под охраной его осназовцев отделение советских солдат без ремней и сапог. Они первыми вошли пару часов назад в замок, на них и подозрение.
   — Так, ремни разобрать, обуться, одеться. Вы вне подозрений. Пока. Сержант, — он обратился к командиру подразделения, — переводчик у вас есть? — Получив утвердительный ответ, продолжил: — Опросите местных: кто был, сколько, когда уехали? Время смерти — от полуночи до утра.
   — Вы ж не слухаете, товарищ капитан, мы все ж уже вызнали. Было пять гансов на вездеходе. Приехали в вечор, уехали спозаранку.
   — Куда?!
   — Так вон, вдоль речки.
   — Речки? Твою мать! Сергиенко! — подбежал радист. — Срочно катера по Дунаю и Мораве. Если будут переправляться в Австрию на «Кюбельвагене» фрицы, всех сюда.
   — Товарищ капитан, местные говорят, что с ними корреспондент был из газеты какой-то германской.
   — У ёптыть! Осназ! В ружье!
   Осназовцы в мешковатых, бесформенных маскировочных комбинезонах, вооруженные «шмайсерами» и ППС, попрыгали в кузов полуторки. Машина с ревом рванулась в погоню.
   — Александр Петрович, если мост разбитый или ручей какой — ведь не догоним.
   — Гони, Петя, гони!
   — А я давно говорю: нашей группе бы броник какой плавающий, мы бы на тот берег — раз! Сократили бы расстояние и засадку впереди устроили.
   — Никуда эти гады не уйдут. Они дальше ночью пойдут, днем отсыпаться будут. Ночь у них очень уж бурная была.
   — А чё там?
   — Очередное разоренное дворянское гнездо. Пять трупов. Мужика завалили в подвале. Его жену и дочь, а также служанку насиловали, потом убили. Девчонок зарезали, а женщину задушили. Жена барона нашего видно не сильно-то и сопротивлялась, так и ее тоже зарезали. Везде кровью звезды наши нарисовали, надписи всякие.
   — Да, жалко мужика...
   — Ты о ком?
   — О бароне.
   — Нашел кого жалеть.
   — А что? Приехал битый весь, а тут такой удар. Судьба...
   — Сидел бы дома, сберег бы домочадцев. Землю, видите ли, он пошел защищать. Когда фашисты его страну захватили, сильно, небось, не волновался, а здесь... он им помогает, а они его жену... он за них пули получает, а они в его жену не только член, но и нож сунули...
   — Следы вправо уходят, — забарабанили из кузова по деревянной крыше полуторки.
   — Стой, давай назад, — скомандовал Чернышков водителю и, высунувшись в окно, крикнул в кузов: — А ну, волки, смотреть в оба! Не прос... те мне этих еб... -нов косоголовых. Живыми брать, особенно старшего ихнего да корреспондента, если таковой там есть, поняли?
   — Так точно.
   — Все!
 
   Такой длинной ночи у Марты не было давно. Не успела она холодной водой смыть с себя следы мужчины, как дверь распахнулась от пинка. Фриц без лишних разговоров выдернул ее из ванны и, не обращая внимания на отчаянное сопротивление, голую., мокрую, потащил в спальню.
   Сколько раз все повторялось, она и не помнила. Помнила только, что все это ей нравилось. И грубое вторжение, и тяжелые шлепки по ягодицам.
   Утром, когда рассвет озарил спальню, окна которой выходили на восток, Фриц вытащил кинжал. Изящный, словно лист ивы, на ручке свастика. Кончиком кинжала начал водить по соскам, которые немедленно откликнулись на прикосновение стали, по животу, по внутренней поверхности бедра. Как сладко! Осторожно, рукояткой он начал щекотать ТАМ. Устроился поудобней на локте, зачем-то прикрыл ей рот ладонью и резко сунул лезвие под левую грудь меж ребер.
   Фридрих фон Кирхоф враз посерьезневшим взглядом, не мигая, смотрел в васильковые глаза красавицы баронессы. В несколько секунд в них отразилась вся палитра чувств: от удивления к недоумению и через крохотную долю ненависти... к прощению.
   Фриц вскочил:
   — Сука, сука, сука! Ты сдохла, сдохла! — он схватил стул, ударом об пол разломал его, хотел было дубовой ножкой размозжить ей лицо, размахнулся, но не смог.
   В дверь заглянул фельдфебель:
   — Как ты, Фриц?
   — Я нормально, — не своим голосом ответил тот.
   — Мы уже все зачистили. Улики вы сами оставите?
   — Иди, Альберт, я сейчас...
   Он обхватил голову и завыл, упав на колени перед ложем, пропитанным кровью.
 
   Марта из угла комнаты смотрела на это действо. Кто-то в сверкающе-белом тронул ее за плечо.
   — Пойдем, Марта, барон ждет.
   — Но он же живой.
   — Марта, ты забыла. Время здесь идет по другим законам, чем там.
   — А как же он? — она указала на рыдающего Фридриха фон Кирхофа, обнимающего ноги убитой им женщины.
   — Не беспокойся, его накажут.
   — Я не про это. Ведь война. Он хороший. Просто, пройдя сквозь многое, потерял часть себя.
   — За это и накажут.
   — Странно все как-то...
   — Что именно?
   — Я умерла, а живая. А он жив и умирает постоянно.
   — Ты просто от многого отвыкла, девочка. Идем. Нас ждут.
 
   Полуторку водитель поставил носом к лесу. Осназовцы крепко знали свое дело. Попрыгали из кузова. Бесшумно проверили оружие. Радист, с ловкостью обезьяны взобравшись на дерево, установил антенну, подключил рацию. Водитель с помощью двух бойцов укрыл машину масксетью.
   — Из этого леса им ехать некуда. — Чернышков водил пальцем по карте. — Здесь берег, но слишком крутой, чтобы они могли съехать в воду. Скалы перекрывают им путь на запад. Либо они сдуру залезли в мешок, либо, наоборот, шибко умные, решили, что здесь искать их никто не будет.
   — Товарищ капитан, может, перекроем берег, шуганем с той стороны?.. а то и подкрепление вызвать...
   — Не смеши меня, Пилипенко, одиннадцать осназовцев против пятерых карателей... и подкрепление? Да над нами весь фронт ржать будет. Этот расклад в армейский фольклор войдет. Какие еще есть предложения?
   — Да чё там предлагать! Чешем цепью. Стоять они будут возле берега, где спуститься к воде удобно. Вытоптать их можно и по следам вездехода, но вполне могут поставить дозор...
   — Дозор снимем.
   — А если бесшумно не получится? Гоняйся потом за ними по лесу...
   — Так, ладно. Чешем вдоль берега. Старшина Пилипенко со своей тройкой — правый фланг. Лейтенант Косырев — центр. Я по берегу. Рядовой Юшков сзади. Если нас прижмут, шмаляй со своей бандуры. Только нас не покоси. Водитель остается в машине. Брать всех. Можно сразу колоть. Попрыгали.
   Осназовцы, молодые мужики, неловко запрыгали на месте. Ничего ни у кого не зазвенело, не заскрипело.
   — Все ясно? Ну, с Богом, парни, пошли.
 
   Майор фон Кирхоф едва задремал в тени раскидистого дуба, возвышавшегося над лесом, как его разбудил шум возни возле «Кюбельвагена». Хотел было прикрикнуть, чтоб успокоились там, но, выглянув из-за ствола дерева, чуть не обалдел: солдатам уже скрутили руки за спиной и тащили, пригнув головы к земле, через поляну четверо русских диверсантов. Фельдфебель крутился по земле, но и его уже ухватил за ногу и за руку один из бойцов противника. Корреспондент рванул через поляну к лесу, но малая пехотная лопата, бумерангом просвистевшая в воздухе, сбила его с ног как кеглю. Осторожно, на полусогнутых, майор, прячась за стволом дуба, начал пятиться к чаще. «Зря снял мундир», — мелькнула мысль. Белая в прошлом нательная рубашка выдавала его на зеленом фоне.
   — Эй ты, а ну стой! — услышал он на скверном немецком. Это один из осназовцев его заметил. И сразу ожили кусты, к майору с разных сторон рвануло несколько человек.
   — Ну, хрен вы меня догоните! — петляя между деревьями, Фридрих рванул наобум, продираясь сквозь кустарник..
   — Все назад! Я сам возьму гада! — на бегу скомандовал Чернышков. — Колите тех!
   Фридрих выскочил на уже поросшую молодыми деревьями старую просеку, припустил по ней. Чернышков выскочил на ту же просеку метрах в двадцати позади и рванул следом.
 
   «Гарун бежал быстрее лани, быстрей, чем заяц от орла» — три коротких вдоха носом, два длинных выдоха ртом. — «Гарун бежал быстрее лани, быстрей, чем заяц от орла», блин, ну придумают же эти гребаные конструкторы! Называется разгрузочный жилет. Как давят на грудь эти долбаные «тэтэшники». Лифчик бабский, в который напиханы обоймы, две пистолетные кобуры, на спине четыре метательных ножа, рукоятками вверх. Тяжело. А комбез этот маскировочный... Все кокосы спаришь, бегая за этим долбаным фрицем. «Гарун бежал быстрее лани, быстрей, чем заяц от орла»... А фриц-то не читал, видать, Михайлу Юрьевича Лермонтова... Не знает... что... «Гарун бежал быстрее лани, быстрей, чем заяц от орла»... голову опустил, ноги заплетаются, сейчас сдаваться будет... » Гарун бежал быстрее лани, быстрей, чем заяц от орла, бежал, покинув поле брани, где кровь... ». Если б я своими глазами не видел, что они в замке натворили, бежал бы я сейчас за этим гребаным Гаруном! Раздолбал бы из «тэтэшника»!»
   Они пробежали километра три, когда Фриц решил поставить точку. Он не знал, что много веков назад здесь, на этом самом месте, где у него кончились силы, приняли свой последний бой чешские православные, последние представители уникальной культуры, которые пытались отстоять свое право жить, растить детей, любить, по-своему молиться Богу. Здесь они погибли, и их незахороненные кости растаскали лесные звери, а тени их безмолвно взирали за происходящим.
   Немец остановился, расслабив руки, попытался восстановить дыхание и, когда Чернышков, перейдя с бега на быстрый шаг, приблизился, принял боксерскую стойку. Александр вытащил из кобуры ТТ, тихо сказал:
   — А ну, руки в гору, чухан!
   Тот, не меняя стойки, жестом пригласил его к кулачному поединку.
   — Да я тебя уделаю, как сынка, козел.
   Чернышков выщелкнул обойму, сунул ее в жилет, следом туда же — пистолет, скинул жилет, отбросил его на траву. Противник быстро поменял правостороннюю стойку на левостороннюю и кинулся в атаку. Правой рукой — крюк в голову, левой — апперкот. И не беда, что Александр не занимался боксом. Его детство прошло в Уссурийске, где живет немало корейцев. Чернышков круговым движением правой ноги назад и влево ушел с линии атаки, продернул противника вперед за правую руку, используя инерцию его выпада, и ребром стопы врезал ему по пояснице. Расслабляющий удар не получился, хотя отбросил Кирхофа на землю. Тот, перекувырнувшись через плечо, вскочил на ноги, готовый к бою, но, ощутив сильнейшую боль в копчике, замер, прикрыв глаза. Снова, как разъяренный бык, кинулся в атаку, снова провалился в пустоту, получив акцентированный футбольный пинок в копчик. Когда повернулся, стоя на одном колене, от боли не находя сил подняться, Александр стоял над ним:
   — А я думаю, п...ц тебе, — сказал он и от души, как по футбольному мячу, врезал Фрицу ногой в ухо.
 
   С привязанными к стволам деревьев фашистами делали то, что на казенном языке Устава называется «опрос военнопленных»:
   — Ты, сука, девчонку зарезал? — после двух ударов по печени кричал в лицо фельдфебелю Пилипенко, гигант с пудовыми кулаками и рожей сельского кузнеца.
   Фельдфебель хрипло кашлял, но ничего не говорил.
   — На, гад! — снова по печени.
   — Не бейте меня! — верещал белокурый фотокор. — Я все скажу!
   Это не от откровенности, от удара кованым десантным ботинком по голени.
   — Говори.
   — Это фельдфебель зарезал ее...
   — Кто ее трахал?
   — Не я!
   — Кто?
   — Он!
   — А ты кого?
   — Она сама... — Снова удар по голени.
   — Кого?
   — Кухарку.
   — Ты же сказал, что ее трахал фельдфебель.
   — Да, сначала он, а мне досталась девка, но я не смог ее уговорить...
   — Дальше!
   — Пошел к Альберту...
   — Кто такой Альберт?
   — Фельдфебель.
   — Дальше!
   — Он мне с кухаркой приказал разобраться, а сам пошел к девчонке...
   — Спроси его, что это за зарубки на ремне у фельдфебеля?
   — Что за зарубки? Говори!
   — Он сказал, сколько он задушил этим ремнем, столько и зарубок...
   — Когда сказал?
   — Когда кухарку душил... сначала сделал зарубку, а потом стал душить.
   — Кто ей руки держал?
   — Не я!
   — Кто!!!
   — Не я!!! — Снова хруст голени. — Я, я...
   — Говоришь, сученок, она сама тебе отдалась?
   — Она не сопротивлялась, она очень мягкая такая, я возбудился...
   — Он возбудился!
   — Да, когда я вошел, она была на четвереньках на полу, фельдфебель бил ее поясным ремнем с пряжкой по ляжкам, а брючный ремень был во рту, как уздечка...
   — Фельдфебель говорит, что у него не стоит.
   — Я правду говорю, не бейте меня...
   — Что ты делал дальше?
   — Я попросил ее лечь на кровать, она легла. Я велел ей раздвинуть ноги...
   — Кто ей щеку порвал?
   — Не я!!!
   — Кто!!!
   — Альберт!
   — Когда?
   — Когда душить ее пришел.