Страница:
После этого первого и последнего урока упрямый, как всякий баварец, Хорстович заявил: «А все равно я буду говорить “идил”». – «Говори, что хочешь, русским это всё равно!» – ответил я.
Потом Хорстович начал капризно спрашивать, зачем ему, собственно, учить этот язык, что хорошего есть в России и где можно использовать этот язык, получив от этого пользу и прибыль. Я ему на это возразил, что он уже попользовался в России прибылью, пусть радуется, что жив остался. Но, честно говоря, я не знал, чем его увлечь. И его понять можно: что наш бюргер в Германии слышит о России?.. По ТВ – одни ужасы, кошмары, взрывы, катастрофы, аварии, пожары, трупы, мафия, коррупция, отчего создается впечатление, что эта страна заселена варварами, пьяницами, аферистами, ворами, бандитами и неумелыми идиотами. Из-за этого все боятся. Логично. Кто же будет туда ехать-ездить, если только не к родным, не по большому делу, не из интереса к языку, как я, например, или как Хорстович – по женскому делу?..
Я не ел по-человечески уже пару дней. Надо выйти. Интересно, что у них в магазинах. О, я наизусть помню свой первый текст о Москве, который мы читали в гимназии на уроках русского у фрау Фриш!.. «Продукты москвичи покупают в магазинах “Гастроном”. В советской столице много таких магазинов. Там можно купить разные продукты: мясо, рыбу, масло, колбасу, сыр, сахар, хлеб, молоко, чай, кофе и т. д. В “Гастрономе” можно также получить фрукты, вино, водку и папиросы. В магазинах всегда чисто. Нельзя курить. Всюду висят маленькие таблички. На этих табличках покупатель может увидеть цены на продукты»…
Но около гостиницы «Гастронома» не видно. Зато стоит ларёк унылого хлюпкого расхлябного построя. Внутри висят желтые клейкие усатые ленты с мухами. В витрине – несколько колбас, сыра, каких-то молочных продуктов. Из вин – в основном чилийские и австралийские, по десять долларов и выше (у нас такие стоят два-три евро). На других товарах тоже не русские этикетки. Как жаль!.. А я так хотел поупражняться в чтении вывесок и надписей!..
Я спросил у продавщицы, есть ли в её ларьке продукты из России. Она долго думала, осматривая полки, а потом с улыбкой сказала, ткнув себя в грудь:
– А я?! Чем плоха?
Мы посмеялись. Она поворошила макаронные изделия, нашла что-то серое, повертела в руках, но, видимо, не решилась мне показать.
– Завтра сметану завезут, белорусскую…
– А разве Белоруссия – это Россия?
– А что же еще? Америка, что ли? Братский народ, а как же? – удивилась она.
– Украина?
– Тоже, конечно. Киев ведь что? Мать городов русских! Русских, а не украинских! А вообще то, что Россия производит, в магазинах не продается! – с таинственной шутливостью сообщила она.
Я не стал уточнять, что она имеет в виду, и купил бутылку австралийского вина с кенгуру на этикетке – у кенгуру из сумки вывешивались гроздья винограда… Видно, в Австралии кенгуру давят вино прямо у себя в сумках… Дави себе лапами, сливай в бурдюки (из таких же кенгуру сделанных) и посылай в Москву, через весь земной шар (странно, что десять, а не сто долларов стоят). Неужели ближе приличного вина не нашли?
Глаза у продавщицы были добрые и усталые, я их запомнил. Они были похожи на глаза той официантки, которая все время говорила «охухоюшки» или «охохуюшки». Чтобы ободрить её, я сказал, что мне очень нравится Москва и её окрестности, и она сама тоже.
– Правда? – загорелась она. – А вы к нам приезжайте, на Вологодчину, там такая красота…
– Сделаю.
– А вы сами откуда?.. Из Германии?.. Да, слышала, что хорошо у вас там, чисто, тихо…
– Сейчас уже не так тихо… границы открыли… Еврозона ширилась…
– А, ну да, понимаю… наш брат куда придет – там себя и покажет… Ничего больше брать не будете?
– Еще вас заверните! – осмелел я.
– Не продаётся! Уже продано… к сожалению… Вот сдача. Удачи вам!
– И доброго желаю! Сдача-удача-дача-передача, да! – с удовольствием повторил я, принимая мешочек с бутылкой кенгурового вина.
Потом я решил поесть. Напротив ларька было кафе «Маковка». Внутри уютно играла музыка. За стойкой – высокая и пикантная, но безгрудая барменша (а нам, немцам, грудь важна, Вы сами на практических занятиях указывали на большие размеры грудей валькирий в немецких сагах и сравнивали их с бюстами героинь русских сказок, а студентка Дарья, попавшая к нам по обмену, так на это возмутилась, что даже задрала майку, чтобы доказать первенство русской груди, отчего мы долго не могли прийти в себя и тотчас признали её правду и победу).
Не зная, должны ли иностранцы в ресторанах платить в два раза дороже, как в музеях, я на всякий случай кивнул не очень приветливо, даже хмуро, ног о коврик не вытер и двери за собой не закрыл.
Ко мне подбежал кельнер в бабочке:
– Прошу пожаловать! Куда изволите?
– Сюда изволю.
Я сел возле приоткрытого окна. Зал был пуст. Скатерти, приборы, цветы – всё в норме и форме. Барменша ласково полоскала плоские бокалы, они глухо пофыркивали в воде.
В меню было несколько загадочных блюд русского генезиса, и мне пришлось напрячься, чтобы вспомнить Ваши спецзанятия «Веселие Руси» (которые так любят посещать студенты и где всегда можно попробовать пирожки и блины). Пока читал меню, то слышал (и слушал), как барменша говорит кельнеру:
– Что-то хандрит наш хачик, того хочу, этого не хочу… это хо-хо, то не хо-хо, время идет, а он всё вокруг да около ходит, крутит-вертит… Вот не выдержит Митюня, разнесет наш кабак за неуплату – чего тогда? Нет, не идет ему такое поведение… как бы ногами вперед не вынесли… Торчи потом где-нибудь на солнцепёке день-деньской, как пень…
Кельнер бросил через плечо:
– А ты плюнь… Нам-то чего с этого? Как работали – так и будем работать, – и подошел брать заказ.
На первое я решил заказать солянку «Поселянку» мясную, на второе – жаркое в горшочке:
– И один кофе.
– И один булочка? – кисло улыбнулся кельнер, а я вначале подумал, что он не знает, что «кофе» – мужского рода, но потом вспомнил, что есть такой анекдот, Вы нам его еще рассказывали (вообще Ваши методы обучения через песни, стихи, игры, пироги и блины с водкой мне очень нравятся. Во что превратились бы без этого уроки русской грамматики?).
В окно вдруг долетел обрывок фразы:
– …сумрачный суглинок смерти… – и я долго думал, как это понять.
Вдруг в не закрытую мною дверь вкралась кошка и деловито проследовала под столы.
– Кыш! – шикнула на неё барменша.
Но кошка, нагловато прядая ушами, упорно кралась куда-то в глубь зала.
– Вот шкода ласкавая, хвост завернула трубой и в ус не дует! – Кельнер отправился её выгонять, а у окна остановились прикурить два парня:
– А я этой пиздоляжке сказал: если ты, крыса текучая, еще раз к Вовану навязываться будешь, несдобровать тебе!
Что это за слово – «пиздоляжка»?.. Я не успел включить диктофон, но тут же записал его на салфетке. Это очень интересно, я же в первую очередь лингвист, а потом всё остальное. Представить себе это слово в образе я не мог. Соединять два существительных – прерогатива немецкого языка, причем можно соединять что угодно с чем угодно, и смысл каждый раз будет разный, но в русском эти конструкции малоупотребимы. Но вот, оказывается, есть!..
И я стал спешно вспоминать разные русские ругательства, которым меня учил дед Адольф. Записывал их на салфетке в столбик, разбивал на части и слоги, механически соединял… «Губосиська»… «Задоляжка»… «Сукожопа»…
О, какой большой спектр импровизации! Я, конечно, к такому разнообразию не привык. Как Вы нам говорили на семинаре по сакральным словам, в Германии есть пять-шесть стандартных ругательств – и всё, а в России брань – это россыпи слов, роскошь фантазии, брань носит не формально-словесный, как в Европе, а эмоционально окрашенный, душевный, даже духовный характер, хотя иногда понять, что именно имел в виду носитель языка с механико-технической точки зрения, очень сложно. Наверно, тут как раз именно такой случай.
Когда появилась прекрасно пахнущая солянка-поселянка, я был уже взмылен этой игрой, и только первые ложки целебного супа вывели меня из лингвистического экстаза. Ложки-ляжки!..
Кельнер стал двигать стулья, но кошка ушла в угол и оттуда с презрением наблюдала, как кельнер шарит под скатертями, приговаривая:
– Я тебя, сучка нырливая, найду, куда ты денешься…
Барменша тоже включилась в дело: двинулась в зал, обходя стулья плавными уворотами бедер, а я подумал, будет ли фигура моей Маши похожа на её фигуру?.. Как Вы говорили на спецсеминаре «Веселие Руси», славянки всегда высоко ценились в германских племенах, ибо вековые контакты с Востоком сделали их гибкими в ментале, нежными в орале, податливыми в анале, а германские валькирии остались теми же грубыми ведьмами, какими были, и стали еще хуже после тотальной уродо-носной эмансипировки.
А какая будет моя Маша?.. Машу я представляю себе по тому отрывку «Капитанской дочки», который Вы заставляли нас учить наизусть, я и сейчас его помню: «девушка лет осьмнадцати, круглолицая, румяная, с светло-русыми волосами, гладко зачесанными за уши, которые у ней так и горели»… Вы еще обратили наше внимание на эти уши – почему они горели? – и мы долго обсуждали этот вопрос. Может быть, Маша испугалась личного свидания?.. Или врала много? В Баварии говорят: у кого правое ухо горит, тот говорит правду, а у кого левое – лжёт… А тут как, если оба горят?
Я стал звонить ей, но или мой мобильник в Москве не работал, или я что-то неправильно набирал. Я пробовал и 495, и 499, и 423, и 438, варьировал с 007 – безрезультатно. Теперь голос говорит, что «абонент заблокирован». Это мне уже совсем не нравится. Утром портье объяснил мне, что совсем недавно некоторые коды сменили на новые. А когда я спросил, почему телефонная служба об этом не сообщает при звонках, он ответил: «Потому что всем всё по чесноку».
Наконец, общими усилиями кошка была изгнана, но удалилась с достоинством, подергивая хвостом, что у хищников означает раздражение, как у женщин – постукивание каблучком по полу (мой папа Клеменс часто указывал маме: «Не стучи, я всё понял»).
Жаркое в горшочке оказалось еще вкуснее, чем солянка-поселянка, а черный ржаной хлеб был просто фантастика!.. После сытного обеда с бокалом вина, после того, как барменша прогоняла кошку таким понятным человеческим звуком «кыш-кыш», я почувствовал, что перестал нервничать, что мне спокойно.
Да, русские еще очень добры к нам, немцам… Мы затеяли две войны, разнесли в клочья европейскую цивилизацию, устроили холокост, газовые камеры, завалили мир трупами – а отвечать за всё должна только горстка нацистов, не успевшая сбежать в Южную Америку?.. И права Бабаня, которая говорила, что мало еще Сталин немцам отомстил: «Надо было всех фрицев в Сибирь загнать и заставить там лет 50 города и дороги строить»… А то что же это выходит, в самом деле?.. После разгрома Рейха треть нацистов сбежала, треть – ушла работать в разведки мира, а третья треть – по подвалам отсиделась, как дядя Пауль, а потом вылезла. Нет, ни я, ни мои друзья не хотим иметь с этим ничего общего. «Сын за отца не отвечает» – разве не Вы много раз цитировали эти строчки?.. Вот я и не отвечаю ни за деда Людвига, ни за деда Адольфа. Но всё равно на мне – клеймо, которое я иногда ощущаю физически…
Я подошел к стойке и, указав на телефон, спросил у барменши, можно ли позвонить, а то мой мобильник не работает. Или я не знаю, как звонить… Она любезно согласилась, взяла бумажку и стала набирать номер Маши. Но безрезультатно.
– Может, вы что-нибудь напутали?.. – Обволокнув меня взглядом, она положила листок с номером на стойку. Пальцы были безукоризненны.
Кельнер тоже стал пробовать. А мне стало от этого еще приятнее – я не только не боялся никого, но чувствовал себя очень коллективно, и мы даже что-то обсмеяли вместе. А, наглую кошку!
Вдруг из кухни я услышал чей-то окрик:
– Разомни, блин, тунца, чтоб не было катышков!.. Разомни, блин, как полагается, не ленись!
Внимание раздвоилось между барменшей и грамматикой, голова разрубилась надвое, а я впал в ступор: «разомни»?.. Разомнивать – разомнять?.. Размонивать-размонять?.. На мой смущенный вопрос, что такое «разомни», барменша красивыми руками начала делать какие-то движения:
– Ну, это так вот, на маленькие кусочки, в массу размять, туда-сюда… так и сяк… Мять… Мнуть… Рыбу размять в салате. «Тунец» знаете?
– А, давай-давай, – вспомнил я волшебное слово, обозначающее всё на свете. Но мой мозг не успокаивался – раз речь идёт о блюде, еде, то есть о неживом, должен быть винительный падеж – «разомни тунец», как «разомни творог»… Я спросил и об этом.
Барменша с некоторым интересом проскользила по мне глазами:
– Я в падежах особо не разбираюсь, другим в те годы голова занята была… но да, «разомни тунец»… звучит как-то не того… Правда, Серый?.. Хотя фигушки ты чего знаешь…
Тот согласно скривился:
– Вечно у нас всё не как у людей…
Да, тут лингвистикой не разживешься. Спрятав бумажку со злосчастным номером, я попрощался. Погулять после обеда?.. Но где и как это сделать?.. Не ходить же по улицам просто так, туда-сюда, как папа с больным ребенком по комнате… Надо куда-то идти. Но куда?.. Да и лень. После вина и такой вкусной и сытной пищи лучше вздремнуть.
Я взял свою бутылку шато-кенгуру и без происшествий добрел до гостиницы. В пустом вестибюле уборщица звонко щелкает тряпкой, её зад шевелится из-за колонны. Радио говорит где-то бодрым голосом:
– Вы слушаете радиостанцию «Маяк». Московское время – четырнадцать часов. В начале программы – выпуск новостей…
В номере после очередной неудачной попытки позвонить Маше я решил записать новые смешные слова и продолжить дневник… «Фигушки» мне понравились… Помню Ваши спецзанятия по уменьшительным суффиксам, таким милым и ласковым в русском… «У маленькой свинюшки – розовые ушки»… Я их обожаю – ими можно играть, как угодно, свобода, креативитет… О, все эти Енька, Онька, Улька, Алька!.. В них столько ласковой упругости, в этих голоногих девочках из дивного леса, где всегда светло и тепло…
А наш немецкий весь изрезан регламентом, у нас, немцев, ничего подобного нет – есть только два уменьшительных суффикса, «chen» – для мужского рода, «lein» – для женского, причем если слово употреблено с этими суффиксами, то оно автоматически меняет свой род и становится среднего рода, что вообще абсурд – как может предмет менять свой род?..
Такой же абсурд, как отсутствие в немецком таких нужных букв, как русские Ч или Ж, не говоря уже о Щ… Что, германцы считают ниже своего достоинства употреблять шипящие?.. А единственное наше Ш – SCH – состоит из целых трёх знаков! Что, нельзя было позаимствовать в других языках, если своего знака выдумать не могли?… Значит, звуки есть, а букв к ним – нет! А ведь в нормальном языке для каждого звука должен быть аналог!..
Или наш счёт. Кто ещё в мире считает так, как мы, наоборот – не тридцать семь, например, а семь и тридцать? Мама и Бабаня всегда считали по-русски, а папа – по-немецки, отчего у меня в голове всё это плохо уложилось, и сейчас, если я нервничаю или возбужден, я считать не могу, цифры перепрыгивают друг через друга, не поймать…
Кстати, кельнер сказал о кошке «ласкавая», с ударением на втором «а», а я думал – «ласковая»… Ну, он носитель языка, ему всё можно, это другим ничего нельзя…
На глаза попался объемистый коричневый конверт с круглой печатью «GN», данный мне Фролом. (Кстати, он Фрол или Флор?… Флор Мазюкин, что ли?..) Я хотел рассмотреть содержимое конверта еще вчера в поезде, но попутчик мешал. Высыпал наружу нашивки, наклейки, бумаги… Всюду нацистская символика, буквы под готику. И они хотели, чтобы я это прикрепил на рукав?..
Так, на этом листке (бумага хорошая, плотная, глянцевая) – заголовок:
GrammarNazi (Grammatik-Nazi, грамматический нацист, национал-лингвист, лингвофашист, грамотей-опричник) – агрессивный грамотей с врожденной грамотностью и обострённым чувством прекрасного.
«Вот куда я попал… Лингвофашист… Опричник… Знали бы они, что мой предок служил опричником у Грозного… Не с той, так с этой стороны всё равно выхожу фашист… О, а это что… как понять?.. “ГРАММАТИЧЕСКИЙ ХОЛОКОСТ. Каждый истинный граммар-наци точно знает, кто будет гореть в топках Грамматического холокоста, когда мы придём к власти. Запомни: стоит тебе употребить слово из расстрельного списка, и твое имя уже записано в Большую Черную Книгу”»…
Глупость какая-то… кто это может проконтролировать… А что здесь?.. Увесистый «УСТАВ» и «МАНИФЕСТ», 27 пунктов, их потом, позже… а, вот… декреты…
Но нашивки были сделаны добротно, буквы и знаки прорисованы чётко, бумага дорогая, кокарда на фуражке Исидора тоже денег стоила… Значит, кто-то тратит на это средства… Виталик говорил, что лингвофашисты своего депутата хотят в Думу… Кому-то это надо… Интересно, кто тут главные?.. Вот список… Гроссадмирал Ломоносов, гроссмайстер Шишков, обергауляйтер Даль. Ну, Ломоносов, Даль – это понятно… Шишкова не слышал… Кто такой Розенталь?.. Дитмар Эльяшевич… Будь Вы здесь, Вы бы объяснили… Имя немецкое, а вот Эльяшевич… О, тут даже портрет!
А вот еще ксерокопия с какой-то газетной заметки:
Граммар-наци избили в Москве русского националиста
Грамматическим нацистам не понравилось, что парень пишет с ошибками.
Очередное преступление произошло сегодня вечером в Москве возле торгового центра «Европейский».
Граммар-фюрер Дитмар Эльяшевич Розенталь
Как стало известно, трое неизвестных избили молодого националиста за нарушение правил орфографии и пунктуации.
«Я написал маркером на стене “Европейского” лозунг “Россия для русских”, – рассказал нашему криминальному корреспонденту потерпевший, 20-летний И. Иванов. – Тут ко мне подбежали три здоровых парня, стали избивать меня и орать: “Почему ‘Россия’ со строчной, где тире и восклицательный знак, имбецил? Ты не русский, что ли?”»
По словам случайных свидетелей, потерпевший упал на землю и стал кричать, что он свой, русский. После этого хулиганы прекратили избиение и устроили проверку.
– Какого спряжения глагол «ненавидеть»?
– Что такое «ланиты»?
– Разбери по составу слово «русский»!
И когда Иванов не смог внятно ответить, преступники продолжили избиение, выкрикивая оскорбления по поводу его грамотности и необразованности.
Как сообщили в УВД Западного округа Москвы, преступников удалось задержать по горячим следам. Ими оказались выпускники филологического факультета МГУ из радикальной группировки «Национал-лингвисты Москвы», которая борется за чистоту русского языка.
«Мы ненавидим тех, кто родился в России, но по-свински относится к родному языку, неграмотно говорит и пишет, – заявил нашему корреспонденту один из задержанных. – Тот тип, который получил от нас по рогам, заслужил свое. Зачем России такие неучи? Всё, на что они способны, – это блеять всем стадом “расия впирёт”. Он правил пунктуации даже на уровне начальной школы не знает. Словарный запас скудный. Не мог он ямба от хорея отличить, как мы его ни били».
Руководство УВД ЗАО Москвы отметило, что это уже не первый случай проявления агрессии и насилия со стороны радикально настроенных филологов в отношении неграмотных представителей других группировок.
Вот это читать уже было неприятно… Значит, это всё не игра. Студенты МГУ!.. Вы нам их представляли как лучшую часть, а тут – нацисты, радикалы, выпускники… Нацисты избили националиста… А как по составу разобрать? Скажешь «рус» – корень, а «ск» – суффикс – изобьют за то, что слово великое не уважаешь, где второе «с»?.. Скажешь, что корень «русс», – опять изобьют, правил не знаешь, где это видано, чтобы в корне удвоенные согласные были?..
…Постепенно какие-то золотые фигурки в юбочках с оборочками стали мерно прыгать на черном батуте и кричать: «Бувырляк!.. Захурдыш!.. Ложка-Ляжка!.. Тёлочка-Ёлочка!.. Брагое овдо!.. Рупьян!.. Рупьян!..» – а сверху свистом и скрежетом отзывалось эхо…
…Очнувшись, я пересилил дремоту и решил выйти на воздух, где наверняка есть интернет-кафе, надо Маше написать письмо. Было часов пять вечера.
На улице опять вспомнились тексты о Москве, которые учительница фрау Фриш, похожая на костлявую рыбу, задавала нам в гимназии учить наизусть. Она родилась где-то в Союзе, её отец преподавал в школе немецкий язык, а во время войны был взят к коменданту переводчиком; когда наша армия бежала, то забрала его с собой в Германию, чтобы красные не расстреляли. Так фрау Фриш стала двуязычной билингвалкой и учила нас по старым учебникам, где всюду сияют гербы, светят серпы, бьют молоты и сверкают колосья, а по широким улицам Москвы едут автобусы и троллейбусы, пешеходы спешат по делам, а тысячи людей каждый день едут на работу, а вечером – в клубы, театры, кино, кружки и спортзалы…
И слова в этих книгах были неинтересные, скучные, не то что на Ваших занятиях по сакралу. И я считаю очень правильным, что Вы сразу даете студентам «Словарь сленга» и «Словарь русского мата», где всё объяснено. Вы же сами рассказывали, как еще студентом спорили с друзьями, как пишется то или иное запрещенное слово – например, «малафья», «малофья» или «молофья»?.. Согласен, странное слово, по структуре – женского рода с палатализованной j-основой (типа «свинья», «скамья», «эскадрилья»), множественного числа не имеет… А вот посмотрел в словаре – и знаешь. Я этот словарь всегда с собой вожу.
Я щурился по сторонам. Нигде не видно ни сквера, ни сада. Машины мчатся – подойти страшно. Что делать?.. Я решил сесть в такси и попросить отвезти меня туда, где люди гуляют. Шофер меня сразу понял, усмехнулся:
– Гуляют всюду. Смотря что вам надо и за какие деньги. А так – не вопрос.
Но при чем деньги? Хочу просто гулять-погулять.
– Просто? Как это – просто? – Шофер так удивился, что притормозил. – Без баб, без выпивки? По улице, что ли, прошвырнуться?
Я объяснил, что баба у меня есть, дозвониться не могу, выпивку я уже выпил, а теперь был бы полезен моцион по широким улицам столицы.
Шофер разочарованно сделал: «Пф-ф-ф!..»
– Ну, раз баба есть – тогда свезу тебя на Плешку, ха-ха, там и мальчики найдутся…
– Каких еще? Не надо совсем.
– Ну, тогда куда-нибудь на Тверскую, там есть всё. – Таксист почесал под кепкой и повез меня на улицу, которую я часто изучал на плане города, рассматривая его под лупой перед поездкой.
Ехали долго. По дороге он поглядывал на небо и бормотал что-то про смог и газы (действительно, небо было желтовато-сероватое):
– После кризиса и бабы подорожали, раньше за полтинник соглашались, а теперь бери выше… А вон на Миуссах – чем не сад?.. Вот там и гуляй, с фронтовиками беседуй – видишь, сидят, в козла режутся?.. – кивнул он в сторону сквера, где были видны седые, беретные и шапочковые головы и слышался стук фишек и костей. Дальше виден памятник каким-то военным… Хорошо бы не против фашистов…
Фронтовики? Козла режут?.. Что-то не видно дыма…
Когда я подходил к скверу, некоторое беспокойство бродило во мне, будило холодок – ведь на скамейках сидят те, кто дрался с немцами, убивали их… А вдруг среди них – Павлюша, спасший моего деда Адольфа?.. Хотя нет, вряд ли он дожил до сегодня… Один шанс на миллиард, что он сейчас сидит тут, козла режет… Дед Адольф помнил только голубые глаза и широкий нос.
Я скромно приблизился к столу, где два старичка играли в шахматы. Один, плотный, с неприятными жировиками на лбу и щеках, обмахивался соломенной шляпой и бубнил что-то так неразборчиво, что я не мог идентифицировать ни одной фонемы. А другой, худой, утлый, но с большими руками, говорил чётко и раздельно, теребя остатки пуховых волос:
– Сижу, как швед под Полтавой… Что же делать?.. Выхода как будто нет… Но он должен быть… Должен…
– Ты играй, божий одуванчик, а не философствуй…
– Здравствуйте. Можно тут играть? – спросил я вежливо.
Те удивленно влепились в меня глазами, но подвинулись:
– Пожалте!
Я присел и стал оценивать позицию.
Проиграв, божий одуванчик хлопнул в досаде по столу корявой рукой, наверняка державшей автомат, нож и пистолет:
– Пропал. Два пива за мной.
– Разрешите угостить пиво? – сказал я, как это делается у нас в Баварии. – Я немец, учу русский язык, хочу напрактиковаться тут.
– Мы гостям рады, – ответил одуванчик, подозвал парнишку и, почтительно взяв у меня из рук десять долларов, велел сбегать за пивом, да немецкого взять, если будет, а не всякой там помойки, а на возражение ленивого парнишки, что продавщица на доллары не дает, ответил:
– Не боись, скажи – для нас, она и на доллары даст, и на марки, и на иены. Вот, гость из Германии…
Ветеран в соломенной шляпе спросил:
Потом Хорстович начал капризно спрашивать, зачем ему, собственно, учить этот язык, что хорошего есть в России и где можно использовать этот язык, получив от этого пользу и прибыль. Я ему на это возразил, что он уже попользовался в России прибылью, пусть радуется, что жив остался. Но, честно говоря, я не знал, чем его увлечь. И его понять можно: что наш бюргер в Германии слышит о России?.. По ТВ – одни ужасы, кошмары, взрывы, катастрофы, аварии, пожары, трупы, мафия, коррупция, отчего создается впечатление, что эта страна заселена варварами, пьяницами, аферистами, ворами, бандитами и неумелыми идиотами. Из-за этого все боятся. Логично. Кто же будет туда ехать-ездить, если только не к родным, не по большому делу, не из интереса к языку, как я, например, или как Хорстович – по женскому делу?..
Я не ел по-человечески уже пару дней. Надо выйти. Интересно, что у них в магазинах. О, я наизусть помню свой первый текст о Москве, который мы читали в гимназии на уроках русского у фрау Фриш!.. «Продукты москвичи покупают в магазинах “Гастроном”. В советской столице много таких магазинов. Там можно купить разные продукты: мясо, рыбу, масло, колбасу, сыр, сахар, хлеб, молоко, чай, кофе и т. д. В “Гастрономе” можно также получить фрукты, вино, водку и папиросы. В магазинах всегда чисто. Нельзя курить. Всюду висят маленькие таблички. На этих табличках покупатель может увидеть цены на продукты»…
Но около гостиницы «Гастронома» не видно. Зато стоит ларёк унылого хлюпкого расхлябного построя. Внутри висят желтые клейкие усатые ленты с мухами. В витрине – несколько колбас, сыра, каких-то молочных продуктов. Из вин – в основном чилийские и австралийские, по десять долларов и выше (у нас такие стоят два-три евро). На других товарах тоже не русские этикетки. Как жаль!.. А я так хотел поупражняться в чтении вывесок и надписей!..
Я спросил у продавщицы, есть ли в её ларьке продукты из России. Она долго думала, осматривая полки, а потом с улыбкой сказала, ткнув себя в грудь:
– А я?! Чем плоха?
Мы посмеялись. Она поворошила макаронные изделия, нашла что-то серое, повертела в руках, но, видимо, не решилась мне показать.
– Завтра сметану завезут, белорусскую…
– А разве Белоруссия – это Россия?
– А что же еще? Америка, что ли? Братский народ, а как же? – удивилась она.
– Украина?
– Тоже, конечно. Киев ведь что? Мать городов русских! Русских, а не украинских! А вообще то, что Россия производит, в магазинах не продается! – с таинственной шутливостью сообщила она.
Я не стал уточнять, что она имеет в виду, и купил бутылку австралийского вина с кенгуру на этикетке – у кенгуру из сумки вывешивались гроздья винограда… Видно, в Австралии кенгуру давят вино прямо у себя в сумках… Дави себе лапами, сливай в бурдюки (из таких же кенгуру сделанных) и посылай в Москву, через весь земной шар (странно, что десять, а не сто долларов стоят). Неужели ближе приличного вина не нашли?
Глаза у продавщицы были добрые и усталые, я их запомнил. Они были похожи на глаза той официантки, которая все время говорила «охухоюшки» или «охохуюшки». Чтобы ободрить её, я сказал, что мне очень нравится Москва и её окрестности, и она сама тоже.
– Правда? – загорелась она. – А вы к нам приезжайте, на Вологодчину, там такая красота…
– Сделаю.
– А вы сами откуда?.. Из Германии?.. Да, слышала, что хорошо у вас там, чисто, тихо…
– Сейчас уже не так тихо… границы открыли… Еврозона ширилась…
– А, ну да, понимаю… наш брат куда придет – там себя и покажет… Ничего больше брать не будете?
– Еще вас заверните! – осмелел я.
– Не продаётся! Уже продано… к сожалению… Вот сдача. Удачи вам!
– И доброго желаю! Сдача-удача-дача-передача, да! – с удовольствием повторил я, принимая мешочек с бутылкой кенгурового вина.
Потом я решил поесть. Напротив ларька было кафе «Маковка». Внутри уютно играла музыка. За стойкой – высокая и пикантная, но безгрудая барменша (а нам, немцам, грудь важна, Вы сами на практических занятиях указывали на большие размеры грудей валькирий в немецких сагах и сравнивали их с бюстами героинь русских сказок, а студентка Дарья, попавшая к нам по обмену, так на это возмутилась, что даже задрала майку, чтобы доказать первенство русской груди, отчего мы долго не могли прийти в себя и тотчас признали её правду и победу).
Не зная, должны ли иностранцы в ресторанах платить в два раза дороже, как в музеях, я на всякий случай кивнул не очень приветливо, даже хмуро, ног о коврик не вытер и двери за собой не закрыл.
Ко мне подбежал кельнер в бабочке:
– Прошу пожаловать! Куда изволите?
– Сюда изволю.
Я сел возле приоткрытого окна. Зал был пуст. Скатерти, приборы, цветы – всё в норме и форме. Барменша ласково полоскала плоские бокалы, они глухо пофыркивали в воде.
В меню было несколько загадочных блюд русского генезиса, и мне пришлось напрячься, чтобы вспомнить Ваши спецзанятия «Веселие Руси» (которые так любят посещать студенты и где всегда можно попробовать пирожки и блины). Пока читал меню, то слышал (и слушал), как барменша говорит кельнеру:
– Что-то хандрит наш хачик, того хочу, этого не хочу… это хо-хо, то не хо-хо, время идет, а он всё вокруг да около ходит, крутит-вертит… Вот не выдержит Митюня, разнесет наш кабак за неуплату – чего тогда? Нет, не идет ему такое поведение… как бы ногами вперед не вынесли… Торчи потом где-нибудь на солнцепёке день-деньской, как пень…
Кельнер бросил через плечо:
– А ты плюнь… Нам-то чего с этого? Как работали – так и будем работать, – и подошел брать заказ.
На первое я решил заказать солянку «Поселянку» мясную, на второе – жаркое в горшочке:
– И один кофе.
– И один булочка? – кисло улыбнулся кельнер, а я вначале подумал, что он не знает, что «кофе» – мужского рода, но потом вспомнил, что есть такой анекдот, Вы нам его еще рассказывали (вообще Ваши методы обучения через песни, стихи, игры, пироги и блины с водкой мне очень нравятся. Во что превратились бы без этого уроки русской грамматики?).
В окно вдруг долетел обрывок фразы:
– …сумрачный суглинок смерти… – и я долго думал, как это понять.
Вдруг в не закрытую мною дверь вкралась кошка и деловито проследовала под столы.
– Кыш! – шикнула на неё барменша.
Но кошка, нагловато прядая ушами, упорно кралась куда-то в глубь зала.
– Вот шкода ласкавая, хвост завернула трубой и в ус не дует! – Кельнер отправился её выгонять, а у окна остановились прикурить два парня:
– А я этой пиздоляжке сказал: если ты, крыса текучая, еще раз к Вовану навязываться будешь, несдобровать тебе!
Что это за слово – «пиздоляжка»?.. Я не успел включить диктофон, но тут же записал его на салфетке. Это очень интересно, я же в первую очередь лингвист, а потом всё остальное. Представить себе это слово в образе я не мог. Соединять два существительных – прерогатива немецкого языка, причем можно соединять что угодно с чем угодно, и смысл каждый раз будет разный, но в русском эти конструкции малоупотребимы. Но вот, оказывается, есть!..
И я стал спешно вспоминать разные русские ругательства, которым меня учил дед Адольф. Записывал их на салфетке в столбик, разбивал на части и слоги, механически соединял… «Губосиська»… «Задоляжка»… «Сукожопа»…
О, какой большой спектр импровизации! Я, конечно, к такому разнообразию не привык. Как Вы нам говорили на семинаре по сакральным словам, в Германии есть пять-шесть стандартных ругательств – и всё, а в России брань – это россыпи слов, роскошь фантазии, брань носит не формально-словесный, как в Европе, а эмоционально окрашенный, душевный, даже духовный характер, хотя иногда понять, что именно имел в виду носитель языка с механико-технической точки зрения, очень сложно. Наверно, тут как раз именно такой случай.
Когда появилась прекрасно пахнущая солянка-поселянка, я был уже взмылен этой игрой, и только первые ложки целебного супа вывели меня из лингвистического экстаза. Ложки-ляжки!..
Кельнер стал двигать стулья, но кошка ушла в угол и оттуда с презрением наблюдала, как кельнер шарит под скатертями, приговаривая:
– Я тебя, сучка нырливая, найду, куда ты денешься…
Барменша тоже включилась в дело: двинулась в зал, обходя стулья плавными уворотами бедер, а я подумал, будет ли фигура моей Маши похожа на её фигуру?.. Как Вы говорили на спецсеминаре «Веселие Руси», славянки всегда высоко ценились в германских племенах, ибо вековые контакты с Востоком сделали их гибкими в ментале, нежными в орале, податливыми в анале, а германские валькирии остались теми же грубыми ведьмами, какими были, и стали еще хуже после тотальной уродо-носной эмансипировки.
А какая будет моя Маша?.. Машу я представляю себе по тому отрывку «Капитанской дочки», который Вы заставляли нас учить наизусть, я и сейчас его помню: «девушка лет осьмнадцати, круглолицая, румяная, с светло-русыми волосами, гладко зачесанными за уши, которые у ней так и горели»… Вы еще обратили наше внимание на эти уши – почему они горели? – и мы долго обсуждали этот вопрос. Может быть, Маша испугалась личного свидания?.. Или врала много? В Баварии говорят: у кого правое ухо горит, тот говорит правду, а у кого левое – лжёт… А тут как, если оба горят?
Я стал звонить ей, но или мой мобильник в Москве не работал, или я что-то неправильно набирал. Я пробовал и 495, и 499, и 423, и 438, варьировал с 007 – безрезультатно. Теперь голос говорит, что «абонент заблокирован». Это мне уже совсем не нравится. Утром портье объяснил мне, что совсем недавно некоторые коды сменили на новые. А когда я спросил, почему телефонная служба об этом не сообщает при звонках, он ответил: «Потому что всем всё по чесноку».
Наконец, общими усилиями кошка была изгнана, но удалилась с достоинством, подергивая хвостом, что у хищников означает раздражение, как у женщин – постукивание каблучком по полу (мой папа Клеменс часто указывал маме: «Не стучи, я всё понял»).
Жаркое в горшочке оказалось еще вкуснее, чем солянка-поселянка, а черный ржаной хлеб был просто фантастика!.. После сытного обеда с бокалом вина, после того, как барменша прогоняла кошку таким понятным человеческим звуком «кыш-кыш», я почувствовал, что перестал нервничать, что мне спокойно.
Да, русские еще очень добры к нам, немцам… Мы затеяли две войны, разнесли в клочья европейскую цивилизацию, устроили холокост, газовые камеры, завалили мир трупами – а отвечать за всё должна только горстка нацистов, не успевшая сбежать в Южную Америку?.. И права Бабаня, которая говорила, что мало еще Сталин немцам отомстил: «Надо было всех фрицев в Сибирь загнать и заставить там лет 50 города и дороги строить»… А то что же это выходит, в самом деле?.. После разгрома Рейха треть нацистов сбежала, треть – ушла работать в разведки мира, а третья треть – по подвалам отсиделась, как дядя Пауль, а потом вылезла. Нет, ни я, ни мои друзья не хотим иметь с этим ничего общего. «Сын за отца не отвечает» – разве не Вы много раз цитировали эти строчки?.. Вот я и не отвечаю ни за деда Людвига, ни за деда Адольфа. Но всё равно на мне – клеймо, которое я иногда ощущаю физически…
Я подошел к стойке и, указав на телефон, спросил у барменши, можно ли позвонить, а то мой мобильник не работает. Или я не знаю, как звонить… Она любезно согласилась, взяла бумажку и стала набирать номер Маши. Но безрезультатно.
– Может, вы что-нибудь напутали?.. – Обволокнув меня взглядом, она положила листок с номером на стойку. Пальцы были безукоризненны.
Кельнер тоже стал пробовать. А мне стало от этого еще приятнее – я не только не боялся никого, но чувствовал себя очень коллективно, и мы даже что-то обсмеяли вместе. А, наглую кошку!
Вдруг из кухни я услышал чей-то окрик:
– Разомни, блин, тунца, чтоб не было катышков!.. Разомни, блин, как полагается, не ленись!
Внимание раздвоилось между барменшей и грамматикой, голова разрубилась надвое, а я впал в ступор: «разомни»?.. Разомнивать – разомнять?.. Размонивать-размонять?.. На мой смущенный вопрос, что такое «разомни», барменша красивыми руками начала делать какие-то движения:
– Ну, это так вот, на маленькие кусочки, в массу размять, туда-сюда… так и сяк… Мять… Мнуть… Рыбу размять в салате. «Тунец» знаете?
– А, давай-давай, – вспомнил я волшебное слово, обозначающее всё на свете. Но мой мозг не успокаивался – раз речь идёт о блюде, еде, то есть о неживом, должен быть винительный падеж – «разомни тунец», как «разомни творог»… Я спросил и об этом.
Барменша с некоторым интересом проскользила по мне глазами:
– Я в падежах особо не разбираюсь, другим в те годы голова занята была… но да, «разомни тунец»… звучит как-то не того… Правда, Серый?.. Хотя фигушки ты чего знаешь…
Тот согласно скривился:
– Вечно у нас всё не как у людей…
Да, тут лингвистикой не разживешься. Спрятав бумажку со злосчастным номером, я попрощался. Погулять после обеда?.. Но где и как это сделать?.. Не ходить же по улицам просто так, туда-сюда, как папа с больным ребенком по комнате… Надо куда-то идти. Но куда?.. Да и лень. После вина и такой вкусной и сытной пищи лучше вздремнуть.
Я взял свою бутылку шато-кенгуру и без происшествий добрел до гостиницы. В пустом вестибюле уборщица звонко щелкает тряпкой, её зад шевелится из-за колонны. Радио говорит где-то бодрым голосом:
– Вы слушаете радиостанцию «Маяк». Московское время – четырнадцать часов. В начале программы – выпуск новостей…
В номере после очередной неудачной попытки позвонить Маше я решил записать новые смешные слова и продолжить дневник… «Фигушки» мне понравились… Помню Ваши спецзанятия по уменьшительным суффиксам, таким милым и ласковым в русском… «У маленькой свинюшки – розовые ушки»… Я их обожаю – ими можно играть, как угодно, свобода, креативитет… О, все эти Енька, Онька, Улька, Алька!.. В них столько ласковой упругости, в этих голоногих девочках из дивного леса, где всегда светло и тепло…
А наш немецкий весь изрезан регламентом, у нас, немцев, ничего подобного нет – есть только два уменьшительных суффикса, «chen» – для мужского рода, «lein» – для женского, причем если слово употреблено с этими суффиксами, то оно автоматически меняет свой род и становится среднего рода, что вообще абсурд – как может предмет менять свой род?..
Такой же абсурд, как отсутствие в немецком таких нужных букв, как русские Ч или Ж, не говоря уже о Щ… Что, германцы считают ниже своего достоинства употреблять шипящие?.. А единственное наше Ш – SCH – состоит из целых трёх знаков! Что, нельзя было позаимствовать в других языках, если своего знака выдумать не могли?… Значит, звуки есть, а букв к ним – нет! А ведь в нормальном языке для каждого звука должен быть аналог!..
Или наш счёт. Кто ещё в мире считает так, как мы, наоборот – не тридцать семь, например, а семь и тридцать? Мама и Бабаня всегда считали по-русски, а папа – по-немецки, отчего у меня в голове всё это плохо уложилось, и сейчас, если я нервничаю или возбужден, я считать не могу, цифры перепрыгивают друг через друга, не поймать…
Кстати, кельнер сказал о кошке «ласкавая», с ударением на втором «а», а я думал – «ласковая»… Ну, он носитель языка, ему всё можно, это другим ничего нельзя…
На глаза попался объемистый коричневый конверт с круглой печатью «GN», данный мне Фролом. (Кстати, он Фрол или Флор?… Флор Мазюкин, что ли?..) Я хотел рассмотреть содержимое конверта еще вчера в поезде, но попутчик мешал. Высыпал наружу нашивки, наклейки, бумаги… Всюду нацистская символика, буквы под готику. И они хотели, чтобы я это прикрепил на рукав?..
Так, на этом листке (бумага хорошая, плотная, глянцевая) – заголовок:
GrammarNazi (Grammatik-Nazi, грамматический нацист, национал-лингвист, лингвофашист, грамотей-опричник) – агрессивный грамотей с врожденной грамотностью и обострённым чувством прекрасного.
«Вот куда я попал… Лингвофашист… Опричник… Знали бы они, что мой предок служил опричником у Грозного… Не с той, так с этой стороны всё равно выхожу фашист… О, а это что… как понять?.. “ГРАММАТИЧЕСКИЙ ХОЛОКОСТ. Каждый истинный граммар-наци точно знает, кто будет гореть в топках Грамматического холокоста, когда мы придём к власти. Запомни: стоит тебе употребить слово из расстрельного списка, и твое имя уже записано в Большую Черную Книгу”»…
Глупость какая-то… кто это может проконтролировать… А что здесь?.. Увесистый «УСТАВ» и «МАНИФЕСТ», 27 пунктов, их потом, позже… а, вот… декреты…
ДЕКРЕТЫНадо всё это в Германию взять, в университете показать… Я начал складывать в конверт бумаги и нашивки. Они это всерьез или в шутку?
Для облегчения жизни сограждан разработаны следующие декреты:
О главенстве русского языка
Об упразднении всех иностранных слов
О полном упразднении твердого знака Ъ
Об обязательных точках над Ё
О ликвидации всех исключений
О ликвидации корневых чередований гласных
О приведении шипящих к фонетической норме
О слитном написании всех наречий
О модернизации глаголов
Но нашивки были сделаны добротно, буквы и знаки прорисованы чётко, бумага дорогая, кокарда на фуражке Исидора тоже денег стоила… Значит, кто-то тратит на это средства… Виталик говорил, что лингвофашисты своего депутата хотят в Думу… Кому-то это надо… Интересно, кто тут главные?.. Вот список… Гроссадмирал Ломоносов, гроссмайстер Шишков, обергауляйтер Даль. Ну, Ломоносов, Даль – это понятно… Шишкова не слышал… Кто такой Розенталь?.. Дитмар Эльяшевич… Будь Вы здесь, Вы бы объяснили… Имя немецкое, а вот Эльяшевич… О, тут даже портрет!
А вот еще ксерокопия с какой-то газетной заметки:
Граммар-наци избили в Москве русского националиста
Грамматическим нацистам не понравилось, что парень пишет с ошибками.
Очередное преступление произошло сегодня вечером в Москве возле торгового центра «Европейский».
Граммар-фюрер Дитмар Эльяшевич Розенталь
Как стало известно, трое неизвестных избили молодого националиста за нарушение правил орфографии и пунктуации.
«Я написал маркером на стене “Европейского” лозунг “Россия для русских”, – рассказал нашему криминальному корреспонденту потерпевший, 20-летний И. Иванов. – Тут ко мне подбежали три здоровых парня, стали избивать меня и орать: “Почему ‘Россия’ со строчной, где тире и восклицательный знак, имбецил? Ты не русский, что ли?”»
По словам случайных свидетелей, потерпевший упал на землю и стал кричать, что он свой, русский. После этого хулиганы прекратили избиение и устроили проверку.
– Какого спряжения глагол «ненавидеть»?
– Что такое «ланиты»?
– Разбери по составу слово «русский»!
И когда Иванов не смог внятно ответить, преступники продолжили избиение, выкрикивая оскорбления по поводу его грамотности и необразованности.
Как сообщили в УВД Западного округа Москвы, преступников удалось задержать по горячим следам. Ими оказались выпускники филологического факультета МГУ из радикальной группировки «Национал-лингвисты Москвы», которая борется за чистоту русского языка.
«Мы ненавидим тех, кто родился в России, но по-свински относится к родному языку, неграмотно говорит и пишет, – заявил нашему корреспонденту один из задержанных. – Тот тип, который получил от нас по рогам, заслужил свое. Зачем России такие неучи? Всё, на что они способны, – это блеять всем стадом “расия впирёт”. Он правил пунктуации даже на уровне начальной школы не знает. Словарный запас скудный. Не мог он ямба от хорея отличить, как мы его ни били».
Руководство УВД ЗАО Москвы отметило, что это уже не первый случай проявления агрессии и насилия со стороны радикально настроенных филологов в отношении неграмотных представителей других группировок.
Вот это читать уже было неприятно… Значит, это всё не игра. Студенты МГУ!.. Вы нам их представляли как лучшую часть, а тут – нацисты, радикалы, выпускники… Нацисты избили националиста… А как по составу разобрать? Скажешь «рус» – корень, а «ск» – суффикс – изобьют за то, что слово великое не уважаешь, где второе «с»?.. Скажешь, что корень «русс», – опять изобьют, правил не знаешь, где это видано, чтобы в корне удвоенные согласные были?..
…Постепенно какие-то золотые фигурки в юбочках с оборочками стали мерно прыгать на черном батуте и кричать: «Бувырляк!.. Захурдыш!.. Ложка-Ляжка!.. Тёлочка-Ёлочка!.. Брагое овдо!.. Рупьян!.. Рупьян!..» – а сверху свистом и скрежетом отзывалось эхо…
…Очнувшись, я пересилил дремоту и решил выйти на воздух, где наверняка есть интернет-кафе, надо Маше написать письмо. Было часов пять вечера.
На улице опять вспомнились тексты о Москве, которые учительница фрау Фриш, похожая на костлявую рыбу, задавала нам в гимназии учить наизусть. Она родилась где-то в Союзе, её отец преподавал в школе немецкий язык, а во время войны был взят к коменданту переводчиком; когда наша армия бежала, то забрала его с собой в Германию, чтобы красные не расстреляли. Так фрау Фриш стала двуязычной билингвалкой и учила нас по старым учебникам, где всюду сияют гербы, светят серпы, бьют молоты и сверкают колосья, а по широким улицам Москвы едут автобусы и троллейбусы, пешеходы спешат по делам, а тысячи людей каждый день едут на работу, а вечером – в клубы, театры, кино, кружки и спортзалы…
И слова в этих книгах были неинтересные, скучные, не то что на Ваших занятиях по сакралу. И я считаю очень правильным, что Вы сразу даете студентам «Словарь сленга» и «Словарь русского мата», где всё объяснено. Вы же сами рассказывали, как еще студентом спорили с друзьями, как пишется то или иное запрещенное слово – например, «малафья», «малофья» или «молофья»?.. Согласен, странное слово, по структуре – женского рода с палатализованной j-основой (типа «свинья», «скамья», «эскадрилья»), множественного числа не имеет… А вот посмотрел в словаре – и знаешь. Я этот словарь всегда с собой вожу.
Я щурился по сторонам. Нигде не видно ни сквера, ни сада. Машины мчатся – подойти страшно. Что делать?.. Я решил сесть в такси и попросить отвезти меня туда, где люди гуляют. Шофер меня сразу понял, усмехнулся:
– Гуляют всюду. Смотря что вам надо и за какие деньги. А так – не вопрос.
Но при чем деньги? Хочу просто гулять-погулять.
– Просто? Как это – просто? – Шофер так удивился, что притормозил. – Без баб, без выпивки? По улице, что ли, прошвырнуться?
Я объяснил, что баба у меня есть, дозвониться не могу, выпивку я уже выпил, а теперь был бы полезен моцион по широким улицам столицы.
Шофер разочарованно сделал: «Пф-ф-ф!..»
– Ну, раз баба есть – тогда свезу тебя на Плешку, ха-ха, там и мальчики найдутся…
– Каких еще? Не надо совсем.
– Ну, тогда куда-нибудь на Тверскую, там есть всё. – Таксист почесал под кепкой и повез меня на улицу, которую я часто изучал на плане города, рассматривая его под лупой перед поездкой.
Ехали долго. По дороге он поглядывал на небо и бормотал что-то про смог и газы (действительно, небо было желтовато-сероватое):
– После кризиса и бабы подорожали, раньше за полтинник соглашались, а теперь бери выше… А вон на Миуссах – чем не сад?.. Вот там и гуляй, с фронтовиками беседуй – видишь, сидят, в козла режутся?.. – кивнул он в сторону сквера, где были видны седые, беретные и шапочковые головы и слышался стук фишек и костей. Дальше виден памятник каким-то военным… Хорошо бы не против фашистов…
Фронтовики? Козла режут?.. Что-то не видно дыма…
Когда я подходил к скверу, некоторое беспокойство бродило во мне, будило холодок – ведь на скамейках сидят те, кто дрался с немцами, убивали их… А вдруг среди них – Павлюша, спасший моего деда Адольфа?.. Хотя нет, вряд ли он дожил до сегодня… Один шанс на миллиард, что он сейчас сидит тут, козла режет… Дед Адольф помнил только голубые глаза и широкий нос.
Я скромно приблизился к столу, где два старичка играли в шахматы. Один, плотный, с неприятными жировиками на лбу и щеках, обмахивался соломенной шляпой и бубнил что-то так неразборчиво, что я не мог идентифицировать ни одной фонемы. А другой, худой, утлый, но с большими руками, говорил чётко и раздельно, теребя остатки пуховых волос:
– Сижу, как швед под Полтавой… Что же делать?.. Выхода как будто нет… Но он должен быть… Должен…
– Ты играй, божий одуванчик, а не философствуй…
– Здравствуйте. Можно тут играть? – спросил я вежливо.
Те удивленно влепились в меня глазами, но подвинулись:
– Пожалте!
Я присел и стал оценивать позицию.
Проиграв, божий одуванчик хлопнул в досаде по столу корявой рукой, наверняка державшей автомат, нож и пистолет:
– Пропал. Два пива за мной.
– Разрешите угостить пиво? – сказал я, как это делается у нас в Баварии. – Я немец, учу русский язык, хочу напрактиковаться тут.
– Мы гостям рады, – ответил одуванчик, подозвал парнишку и, почтительно взяв у меня из рук десять долларов, велел сбегать за пивом, да немецкого взять, если будет, а не всякой там помойки, а на возражение ленивого парнишки, что продавщица на доллары не дает, ответил:
– Не боись, скажи – для нас, она и на доллары даст, и на марки, и на иены. Вот, гость из Германии…
Ветеран в соломенной шляпе спросил: