Гилберт Майкл. Бедняга Смоллбон. Этрусская сеть

   - Да, Господи, отвечу я вам, - недовольно сказал Брук. - У меня был обморок, вот и все.
   - У вас раньше бывали обмороки? Или это впервые?
   - Не впервые.
   Риссо сделал паузу, чтобы стенограф успел все записать, и сказал:
   - Вернемся к среде. Куда вы ездили?
   - В Волатерру. В поместье между Волатеррой и Монтескадо.
   - В поместье профессора Бронзини?
   - Да.
   - По его приглашению?
   - Конечно.
   - Когда вы возвращались в Флоренцию, было уже темно?
   - Нет. Смеркалось, но темно ещё не было.
   - Вы заезжаете в гараж сходу или сдаете задом?
   - Обычно задним ходом.
   - И в этом случае вы поступили так же?
   - Разумеется.
   - Сейчас вы поймете, почему я задаю вам эти вопросы, синьор Брук. Въезжая в сумерки в гараж передком, вы могли бы разбить противотуманную фару и не заметить этого, не так ли?
   - Мог, но это крайне неправдоподобно.
   - Согласен. Поскольку вы сдавали в гараж задним ходом, разбить её в этом случае вы не могли.
   - Нет.
   - Так когда же, как вы полагаете, она разбилась?
   - Понятия не имею.
   - Вы проверяли её в четверг?
   - Конечно нет.
   - Машина стоит в незапертом гараже между вашим домом и домом синьоры Колли.
   - Я ничего не заметил. Она, видимо, да.
   - Да, она действительно заметила, синьор Брук. Когда в пятницу вечером около шести вывела пса на прогулку. - Он помолчал, ожидая, что Брук вмешается, но тот тоже молчал. - Она всегда восхищалась, в каком дивном состоянии вы поддерживаете машину. Будь фара разбита - не треснувшая, а помята и разбита, как сейчас, - уверяет, она бы уж это точно заметила.
   - Теперь все ясно.
   Риссо недоуменно переспросил:
   - Что ясно, синьор Брук?
   - Фару кто-то разбил уже после шести. Дети Колли вечно играют посреди улицы. Я уже жаловался их матери, но разумеется, она не может запереть их на весь день дома.
   - В пятницу вечером дети Колли были в кино.
   - Я не говорил, что это именно они. Там носится уйма детей.
   - Вам не кажется странным, что никто из ваших соседей в тот вечер ничего не видел и не слышал? Но пойдем дальше. Вы утверждаете, что в тот вечер отправились на встречу с кем-то, кто не пришел. И вы его подождали, потом развернулись и поехали домой.
   - Да.
   - Вы можете сообщить, с кем намечалась встреча?
   Брук, подумав, ответил: - Полагаю, он здесь не при чем.
   - Значит, вы отказываетесь дать нам такую информацию?
   Еще немного подумав, Брук сказал: - С такой формулировкой я не согласен. Я не отказываюсь, но считаю, что это не относится к делу.
   - Решать, относится информация к делу или нет, предоставьте нам.
   - Пожалуйста, - сказал Брук. - Я должен был встретися с Мило Зеччи.
   Если он ожидал какой-то реакции, то был разочарован. Похоже, прокурора это вовсе не удивило.
 

4. Похороны.

   Длинная кавалькада машин с черными атласными накладками на фарах, с черными бантами на ручках и с черными кокардами на «дворниках» тянулась по Виа дель Арте делла Лана, направляясь к собору Сан Микеле.
   Капитан Комбер пришел заранее и стоял у входа в собор. Он насчитал пятнадцать машин. Никто не знает всех своих родственников, пока не умрет. В молодости похороны - тоска, в зрелом возрасте - шутка, но когда человек стареет, каждые похороны становятся репетицией его собственных. Тем временем подъехало ещё полдюжины машин.
   Капитан не учел, что семейство Зеччи не было изолированной ячейкой из трех человек, а входило в сложный организм, многолетний матриархат, вросший своими корнями глубоко в почву Кампаньи. Преобладали тут женщины - гордые, самоуверенные и величественные, все как одна в траурных туалетах, переживших уже десятки таких событий. Сопровождали их расстроенные загорелые мужья и стайки чисто вымытых детей. Этот день принадлежал женщинам.
   В первой машине сидела Аннунциата с Тиной, только вдвоем. С момента отъезда из дому Аннунциата не закрывала рта, и этот поток слов был настолько невероятен, что Тина начинала беспокоиться. Молчание матери или её слезы были бы ей милее чем это горячечное настроение.
   - Если мы будем так тянуться, - сказала Аннунциата, - опоздаем в церковь и все пойдет вверх ногами.
   - Мы поздно выехали, потому что ты заставила меня все запирать, даже мастерскую.
   Неужели ты думаешь, что к нам кто-то вломится, пока мы будем на кладбище?
   - Обычный вор - нет.
   - Кто тогда?
   - Диндони, разумеется. Он все время пытается попасть в дом. В наш дом! Он что, думает, если Мило нет, так он станет его?
   - А он не сказал, что ему нужно?
   - Вначале пришел выразить сочувствие. Очень надо! Потом явился насчет счетов, которые нужно оплатить. Я ответила, что не время говорить о деньгах. В третий раз влез в дом через кухню, когда думал, что меня нет. На счастье я вернулась и поймала его. Кто знает, куда бы он совал свой вонючий нос!
   С тех пор я все запираю.
   - Но теперь он не сможет ничего сделать. Будет в церкви.
   - Разумеется. Он в предпоследней машине. С поминками все в порядке?
   - В сотый раз говорю тебе, что да! - не выдержала Тина. - Синьор профессор все взял на себя. С кладбища поедем в ресторан, там уже заказали и зал, и все остальное.
   - Он заботился о Мило, когда был жив, - сказал Аннунциата, - не забывает и после смерти.
   Собор был полон, поскольку прибыли общины и резчиков, и мраморщиков, и даже община столяров прислала свою делегацию. Флорентийские коллеги явились все до единого. Капитан чувствовал, что это неспроста. Его преследовала фраза, вычитанная в газете: «Английский водитель оставил его умирать». Сборище в церкви походило на демонстрацию - тихую, но угрожающую.
   Гроб стоял на черном катафалке в глубине собора. Вот появилась семья. Головы повернулись к Аннунциате и Тине, занявшим места в первом ряду. Тина увидела капитана и слабо ему улыбнулась.
   - Вечный покой пошли ему, Господь!
   В соборе было душно. Пламя свечей трепетало, как отлетавшие души.
   - Пусть вечный свет Господен озаряет его!
   Почему христианская церковь превращает в такой унылый обряд то, что кто-то меняет земное существование на жизнь вечную, которая по её же утверждению гораздо краше и счастливее? Этруски делали лучше. Они прощались пиром и танцами, и отправляли в путь с едой и питьем и всем необходимым.
   - Будь славен наш Господь в Сионе…
   В первом ряду что-то произошло, Аннунциата беспомощно пыталась встать. Опираясь на руку Тины, кое-как доковыляла к маленьким боковым дверям. Все повернули головы, но священник невозмутимо продолжал службу; ему была доверена душа умершего, чувства живых и их слабости его не интересовали.
   Капитан Комбер пробрался к выходу, обогнул собор и нашел Аннунциату и Тину, сидевших на могильной плите. Аннунциата по-прежнему была бела, как мел, но уже пришла в себя.
   - Хочет вернуться в церковь, - сакзала Тина. - Но я ей не разрешила, иначе это случится снова.
   - Там ужасно душно, - заметил капитан. - На вашем месте я бы не рисковал, синьора Зеччи.
   - Я должна вернуться, - сказала Аннунциата. Но, попытавшись встать, тут же упала обратно.
   Капитан сказал Тине:
   - Вы, Тина, возвращайтесь и берите все на себя. Я позабочусь о вашей матери. У меня за углом машина, и как только она сможет идти, отвезу её домой и постараюсь уговорить лечь.
   - Думаете, она вас послушает?
   - Положитесь на британского моряка.
   - Ну ладно. Постараюсь вернуться поскорее. Мамочка, послушайтесь капитана и пожалейте себя.
   - Все пройдет, только не надо спешить, - сказал капитан. - Возьмите меня за шею и обопритесь как следует. Вот так.
   В машине Аннунциата ожила. Больше волновалась не за себя, а за похороны, на которых отсутствовала.
   - Идите, Бога ради, домой и отдохните как следует, - сказал капитан. - Никто не посмеет подумать о вас худо из-за того, что вас там не было. Тину я привезу, как только кончится церемония.
   - Вы очень добры, - сказала Аннунциата. В доме стояла мертвая тишина. Такая, что, услышав шорох, она не сомневалась - кто-то в кухне!
   Неужели Диндони? Кто же еще? Видно сбежал из церкви и вернулся домой. Но как он сюда попал? Ну, сейчас посмотри.
   Она рывком распахнула дверь в кухню. Там были двое мужчин. Здоровяк стоял за дверью и захлопнул её пинком, как только Аннунциата перешагнула порог. Партнер его с искаженным от натуги лицом стоял на стуле, что-то ковыряя над очагом. В руке его была маленькая черная коробочка, а из деревянной обшивки стены тянулся длинный черный провод, который он скручивал в моток.
   - Что… - начала Аннунциата.
   Здоровяк подхватил одной рукой кухонный стул, поставил его перед Аннунциатой и велел:
   - Садись и закрой рот!
   Аннунциата возразила:
   - Не сяду и рта не закрою! Убирайтесь сейчас же!
   - Уйдем, когда все будет готово.
   Аннунциата обожгла его взглядом. Шок избавил её от слабости. Взглянув на дверь, она поняла, что к ним не успеет. Кричать тоже смысла нет, стены слишком толстые.
   Понадобится оружие. На буфете лежал нож, тяжелый и толстый кухонный нож. Она схватила его.
   - А теперь прочь от двери!
   - Ненормальная, - сказал здоровяк. Партнер его даже не обернулся, спокойно делая свое дело.
   - Или ты меня выпустишь, или получишь свое, - сказала Аннунциата.
   Она величественно выпрямилась, сжимая нож.
   Здоровяк подпустил её к себе почти вплотную, не отступил, только наклонился вперед. Рука с ножом замахнулась, но как-то нерешительно, рука здоровяка последовала за ней. Он не пытался поймать запястье, но резко размахнулся и нож вылетел у Аннунциаты из руки, которая бессильно упала.
   - Так, хватит дурака валять, - сказал мужчина. - Говорят тебе, сядь и заткнись!
   Что, тебя вздуть, чтобы ты послушалась? Это можно.
   Аннунциата села. Она все ещё не столько боялась, сколько злилась. - Я подчиняюсь, раз вас тут двое, сила солому ломит, но вечно вы тут торчать не будете, и только уйдете - я тут же пошлю за полицией. Так что увидим…
   - Что увидим?
   - Вы бандиты. Вы вломились сюда…
   - Что? Что ты скажешь полиции? Мы вломились сюда? Докажи это! Мы что-то украли?
   Что именно?
   - Вон ту черную коробочку. Я знаю, что это. Я о таких вещах уже слышала. Это подслушивающее устройство.
   - Подслушивающее устройство? Да тебя просто высмеют. Кому нужно утруждать себя, монтируя подслушивающее устройство у тебя в кухне? Ты что, политик? Или дипломат?
   Или генерал?
   - Я хозяйка этого дома, - гордо сказала Аннунциата.
   - Это мой дом. Вы вломились в него. А полиция разберется.
   Дело уже было сделано. Удалив мелкие черные скобочки, придерживавшие провод, его свободный конец вытянули из вентиляционного отверстия над кухонным окном. Не осталось и следа. Оба визитера, как заметила Аннунциата, были в перчатках.
   - Будет лучше, если ты ни о чем не расскажешь полиции.
   - Я вас не боюсь, - заявила Аннунциата. - Только вы уйдете, иду прямо в участок.
   У них там есть фотографии таких бандитов, как вы. Я вас узнаю. Никуда не денетесь.
   Здоровяк внимательно взглянул на Аннунциату. Да, она говорила правду. Эта седовласая пожилая женщина с королевской статью его действительно не боится.
   Нагонять на людей страх было его профессией, так что ошибиться он не мог. Оценив проблему со всех сторон, он сказал:
   - Полагаю, тебе стоит подумать. То, что мы здесь - это неважно. С тобой ничего не случилось, с домом тоже. Но если ты действительно отправишься в полицию, будет хуже. Ты влезешь в дела больших, очень больших людей, и даром тебе это с рук не сойдет.
   - Ты говоришь, со мной ничего не случилось? - взорвалась Аннунциата от гнева и обиды. - А с Мило? С моим мужем Мило?
   Мужчины переглянулись и тот, что раньше не произнес ни слова, сказал:
   - Его переехал машиной англичанин, мы здесь не при чем.
   - При чем. Потому что вы знали, куда он собрался в тот вечер. Вы знали это, подслушали все этой вашей коробочкой.
   - О коробочке лучше забудь, как её и не было. - Та уже исчезла в кармане вместе с мотком черного провода и пакетиком черных скобок.
   - Не забуду и постараюсь, чтобы не забыла и полиция.
   Сунув руку в карман, мужчина достал кожаный бумажник. Из него вынул вырезку из газеты, помятую и захватанную пальцами, и развернул её.
   - Читай!
   - Для чего? - Аннунциата все-таки взяла вырезку. - Что мне до нее? О чем здесь?
   - О молодой девушке, которую нашли на улице в Палермо. - Мужчина ткнул пальцем в нужный абзац. - Вот здесь, видишь? Там написано, что случилось, но написано не все, Я потом ту девушку видел, ей пришлось ампутировать левую грудь.
   Аннунциата уставилась на вырезку. Глаза её бегали с вырезки на мужчину и обратно.
   Прошептала:
   - Зачем вы мне это показываете?
   - Эта девушка была не при чем, но семья её наделала глупостей. И к тому же дважды не подчинились. Вот это и произошло. Печальная история, она у них была единственной дочерью. - Он оскалися, показав черные зубы. - У тебя тоже дочь и тоже единственная. Не забывай, что случилось в Палермо, может произойти и во Флоренции.
   Сложив вырезку, он убрал её в бумажник, а бумажник - в карман. Все это проделал хладнокровно и аккуратно.
   Когда они ушли, Аннунциата долго сидела не двигаясь, только губы дрожали. Когда через два часа вернулась Тина, нашла её на том же месте. Пораженная её видом, кинулась к ней.
   - Мамочка, что с тобой? Что случилось?
   Аннунциата, обняв её, прошептала:
   - Ничего не случилось, девонька моя, и уже не случится.
 

5. Полный вперед!

   Харфилд Мосс писал своему коллеге в Питтсбург:
   «Похоже, все несколько задерживается. Вчера меня предупредили, хотя и из третьих рук; главные действующие лица не могут позволить себе, чтобы их увидели вместе.
   Их противники не скрывают своего существования и ведут свои игры как коты вокруг блюдца сметаны. Мне пришло как-то в голову, что задержки могут быть только предлогом, чтобы вздуть цену, но и сам я в это не верю. Они также заинтересованы в этой сделке, как мы. В любом случае я подожду ещё с неделю, посмотрю, что из этого выйдет.
   Больше здесь ничего нового, как всегда готовятся очередные выборы, стены все залеплены плакатами, с вертолетов и машин разбрасывают листовки. Один из тех, с кем я тут познакомился, англичанин по фамилии Брук, угодил в тюрьму за то, что сбил человека и скрылся. Теперь может получить за это до семи лет…»
 

***

 
   - Я получил письмо, - сказал капитан Комбер. Элизабет и Тина уже привыкли собираться у него. - Толком не могу его разобрать. Там полно ошибок, да и до каллиграфии далеко. Подписал его некто Лабро Радичелли.
   - Лабро? - спросила Элизабет. - Это не тот человек, о котором говорил Роберт?
   - Покажите, - попросила Тина.
   Капитан подал ей свернутый листок зеленой бумаги с неровным краем, исписанный фиолетовыми чернилами.
   - Конверт сохранился? - спросила Элизабет.
   - Разумеется. Но если вы имеете ввиду почтовый штемпель, то не надейтесь. Он нечитаем, как и все штемпели в Италии. Только кончается на «О».
   - А начинается, вероятно, на «А» или на «Е».
   - Вполне возможно, - согласился капитан. - Ну, разбираете вы почерк, Тина?
   - Я бы сказала, что человек этот хочет нам дать информацию, касающуюся синьора Брука, и требует сто тысяч лир до востребования в Ареццо. Авансом.
   - Иными словами, - сказал капитан, - если мы решим выбросить фунтов пятьдесят - семьдесят, можем что-то за них получить, а можем нет. Не на тех напал.
   - Не отдать ли нам это письмо в полицию? - спросила Элизабет. - Если он что-то знает, они смогут заставить его говорить.
   - Только он не пишет, что знает об аварии. Это может быть о чем угодно.
   - В любом случае это подозрительно. Будь он порядочным человеком, так дал бы адрес, чтобы можно было с ним связаться.
   - Так-так, - протянул капитан.
   Тина спросила:
   - Вы хотите с ним поговорить? Я могу узнать, где он живет.
   - В самом деле?
   - Ничего сложного. Радичелли - многие сотни, это очень разветвленный род.
   Большинство из них из Ареццо. Мамин племянник, сын её старшего брата, женат на одной из них. Он узнает, к какой ветви рода относится Лабро, понимаете? Если тот боится оставаться во Флоренции, значит уехал в деревню к родственникам, там мы его и найдем.
   - Это может помочь, - заметил капитан. - Спросите у мамы, не знает ли она.
   - Спрошу обязательно, - По лицу Тины скользнула тень.
   - Что случилось, Тина? - спросила Элизабет. - У вашей мамы неприятности?
   - Да нет. Но со дня похорон она никак не придет в себя. Посмотрим, что будет дальше.
   Когда она ушла, Элизабет сказала:
   - Нам нужно будет информировать адвоката Роберта, доктора Тоскафунди. В конце концов, бороться придется ему.
   - Это так, - кивнул капитан, но в голове его слышалось осторожное сомнение. - Но информировать его будем выборочно. Надо бы мне зайти к нему и немного его прощупать.
 

***

 
   Кабинет доктора Тоскафунди находился в старом доме на улице Корсо Бруно дельи Альбицци. С улицы внутрь вел десятиметровый портал, украшенный княжеским гербом.
   Весь крытый подъезд занимал спортивный автомобиль «мазерати» оливково-зеленого цвета со старомодными бронзовыми фонарями. Протиснувшись мимо него, капитан нашел лифт, кое-как поднявший его на третий этаж. Доктор Тоскафунди, несмотря на договоренность, заставил его ждать так долго, чтобы капитан успел понять, со сколь занятым человеком имеет дело.
   - Прошу, садитесь, - предложил он. - Какая печальная история! Вы приятель синьора Брука? Прошу, закуривайте.
   - Не курю, - ответил капитан. - Не могу себе этого позволить.
   Тоскафунди слегка усмехнулся.
   - Я только что получил из прокуратуры текст показаний Брука. Прокурор Риссо очень честолюбивый парень, но способный.
   Капитан торопливо пролистал полдюжины машинописных страниц.
   - Мне не кажется, что там есть что-то новое… нет, ничего…
   - Согласен. Это только подтверждает то, что мы уже знаем. Брук в тот вечер ехал в своем автомобиле по Виа Канина. И не помнит, что сбил Мило Зеччи.
   Что-то в тоне адвоката капитану не понравилось.
   - Судя по вашим словам, вы считаете, он его все-таки сбил…
   - Такой возможностью не следует пренебрегать.
   - Я полагал, мы с вами здесь для того, чтобы даже не обсуждать такую возможность.
   - Заметно, синьор капитан, что вы не юрист. Моя задача - оценить любые возможности и потом подсказать клиенту, какой вариант поведения для него наиболее выгоден.
   - Я вас не очень понимаю.
   - В случае Брука мне не нравятся две вещи, а если не нравятся мне, голову дам на отрез, это насторожит и суд. Во - первых - что он страдает приступами амнезии, и во-вторых - что не может объяснить, как разбил фару. Она не просто лопнула, стекло разбито вдребезги, металлическая оправа повреждена. Якобы у гаража играли дети, - но никто их там не видел и не слышал.
   - Вы предлагаете - давайте говорить в открытую, - чтобы Брук сознался?
   - Посоветовать ему такой шаг, - это большая ответственность, но, возможно, мне придется взять её на себя. - Адвокат заерзал на стуле и наклонился вперед, словно желая подчеркнуть свои слова. - Я видел результат вскрытия. Мило Зеччи был жив ещё минимум два часа после того, как был равен в голову. Он был оглушен, но не убит на месте. Можете представить себе, как на это отреагирует суд? Только представьте себе, - старый Мило лежит в кювете, он беспомощен и умирает, но живой ещё бесконечные два часа. Вывод: если бы водитель остановился и вызвал помощь, Мило остался бы жив.
   - Это ухудшает нашу позицию, - неохотно признал капитан, - но почему вы думаете, что должно повлиять на наш курс?
   - Напрашиваются, дорогой синьор капитан, два курса, - если мне можно воспользоваться вашей метафорой. С одной стороны, - и я понимаю, что именно это вы имеете ввиду, - мы можем стоять до последнего. Можем утверждать, что Брук не задавил Мило, что опознание машины свидетелем Кальцалетто - ошибка или попросту ложь. Что разбитая фара с несчастьем не связана. Все это можем утверждать. Но если суд нам не поверит, если сочтет, что он лжет, то, что он не остановился помочь, будет истолковано как умысел. И результаты такого хода вещей могут быть очень тяжелыми.
   - Ладно. Что тогда вы предлагаете?
   - Я предлагаю, чтобы Брук допустил возможность, что Мило Зеччи он все-таки сбил.
   И заявил, что ничего не помнит. В этом случае показания об амнезии можно было бы истолковать в его пользу, а не наоборот. Вы меня понимаете?
   - Да, - уныло сказал капитан, - понимаю.
   - Отлично. В таком случае…
   - Я пришел вам кое-что сообщить. Возможно, это не впишется в сложившееся у вас впечатление, но я все равно скажу. Речь идет о Лабро Радичелли.
   - Ах, о Лабро? Да?
   Вежливо выслушав капитана, Тоскафунди сказал:
   - Боюсь, что вы гонитесь за призраком, но в конце концов это ваше дело.
   - Так вы не думаете, что у Лабро есть с этим что-то общее?
   - Я абсолютно уверен, что нет, и советую вам тоже выбросить его из головы.
   Извините, но я уже опаздываю в мэрию.
   - Извините, что я вас задержал.
   - Ну что вы, что вы…
   Скрипучим лифтом они вместе спускались вниз. Привратник уже распахнул дверцу машины.
   - Вас куда-нибудь подвезти? - спросил Тоскафунди.
   - Спасибо, я предпочитаю ходить пешком, - сказал капитан.
   Оливково-зеленый «мазерати» величественно влился в словно расступившийся перед ним уличный поток. Капитан долго глядел ему вслед, воинственно выпятив бородку.
   Потом, развернувшись на каблуке, зашагал в противоположную сторону.
 

***

 
   - Насколько я знаю, синьор капитан, - сказал мэр, - вы отстаиваете интересы Роберта Брука. Если это так, можете рассчитывать на мою помощь. Синьор Брук, как вы знаете, мой фронтовой друг, а такие связи прочнее всего на свете. Правда, пока я не знаю, чем мог бы помочь.
   - Для начала хотелось бы знать, что вы думаете об адвокате по фамилии Тоскафунди?
   Мэр усмехнулся.
   - Разумеется, я его знаю. Мы даже вместе учились.
   - Как вы думаете, он хороший адвокат?
   - Очень известный. Пожалуй, самый известный из флорентийских адвокатов.
   - Порядочный?
   - Дорогой синьор капитан, о таких вещах у юристов спрашивать не принято. Скажем так, - он твердо и ловко отстаивает интересы клиента, который ему платит.
   - Вот именно, - сказал капитан. - Только платит ему не Брук.
   Мэр вдруг широко открыл глаза, прятавшиеся до того под тяжелыми веками, и взглянул на капитана.
   - Ну да? А кто ему платит?
   - Профессор Бруно Бронзини.
   - Как благородно! Он тоже друг Роберта?
   - Насколько я знаю, встречались они однажды. На приеме на вилле Бронзини. И вступили в научную дискуссию, едва не переросшую в скандал.
   - Могу себе представить; Роберт Брук - стоик, и Бронзини - эпикуреец.
   - Так с чего же такая щедрость?
   - Возможно, дело в предстоящих выборах. Ведет дело Брука Антони Риссо, который баллотируется в магистрат. Правящая партия имеет на него большие виды. Кто знает - может быть, он доберется и до поста министра юстиции. Бронзини же принадлежит к оппозиции. Возможно, он готов заплатить Тоскафунди только для того, чтобы досадить Риссо. Дело Брука уже вызвало взрыв страстей, далеко превосходящий его действительное значение.
   - Это я заметил на похоронах, - невесело сказал капитан. - А ведь эти люди ещё не знали, что Мило был жив ещё два часа после несчастья.
   - Простите, кто это вам сказал?
   - Тоскафунди.
   - А он откуда знает? Это стоит как следует обдумать, капитан. - Мэр начал считать на пальцах.
   - Во-первых, прокуратура не обязана была информировать Тоскафунди о результатах врачебной экспертизы, потому что с точки зрения закона Брук все равно виновен.
   Во-вторых в суде же это могло сыграть прокурору на руку, создавая соответствующее настроение. В-третьих, информация о результатах экспертизы могла быть пробным камнем в попытке договориться с защитой, в том смысле что, если Брук признает частично вину - в том, что сбил Мило, то обвинение не будет настаивать на более серьезном обвинении - что скрылся, не оказав помощи. - Мэр дошел до мизинца.
   - Следует из этого что-то для нас или нет? Можем, например, сделать вывод, что обвинение не так уверено в себе, как хотело бы нам внушить? Да, полагаю, что можем.
   - Я думаю ещё проще, сказал капитан. - Я убежден, что у Бронзини на совести какие-то махинации, и он не хочет, чтобы Брук совал в них свой нос. Смерть Мило, видимо, несчастный случай, улица там и вправду опасная. Кто-то опознал жертву и сообщил не полиции, а Бронзини, который решил не упускать случая. Нужно было только подкупить кого-то, кто, якобы видел машину Роберта и даже запомнил номер.
   И ещё послать кого-нибудь разбить Бруку фару.
   Мэр выслушал его молча. Потом, улыбнувшись, сказал:
   - Вы не забываете, что существует и третья, совсем простая возможность? Что Брук и в самом деле это сделал?
 

***

 
   Когда капитан Комбер вернулся домой, он занялся почтой, пришедшей за время его отсутствия. Одно было от старого сослуживца, уехавшего в Новую Зеландию и писавшему о ней с таким восторгом, что капитан просто физически ощущал, как ему там скучно. Читая письма, капитан вдруг заметил, что кое-что не в порядке.
   Письменный стол у него содержался всегда в том же систематическом порядке, что и вся квартира. Тот, кто обыскивал его, вернул все на место - но недостаточно тщательно. И ящик открыт был ключем, не подходившим к замку, и закрыть его снова до конца не удалось. И порядок в ящике был нарушен.
   Капитан долго сидел, поглаживая бородку и оценивая происшедшее. На лице его рисовалось глубокое удовлетворение. Как бы он не относился к мнению Тоскафунди, мэр ему нравился и его сомнений он не мог игнорировать. Но теперь никаких сомнений не оставалось. Враг существует, он здесь. Пока это только облачко на горизонте, световой блик на экране радара, но он существует и усомниться в этом нельзя.