Страница:
"До последней степени поражает всякого, кто ценит в Шекспире то, что он ярче кого бы то ни было во всемирной литературе воспроизвел душевную жизнь избранных натур, когда узнаешь об его операциях не только по покупке и приобретению лично для себя домов и земли, но и по приему в залог чужих владений и вообще по займам... Как же, однако, сочетать в одно представление мировую скорбь и разбитые иллюзии с тем, что одновременно с "Гамлетом" Шекспир с присущей ему осмотрительностью и тщательностью был занят приобретением новой земельной собственности? Как, наконец, соединить в одно личное представление величественную безнадежность "Отелло", "Меры за меру", "Макбета", "Лира" с таким мелко суетливым и не совсем чистоплотным занятием, как относящийся как раз к тем же годам откуп городских поборов (церковной десятины)? Очевидно, ни в каком случае не следует смешивать в одно представление Шекспира-человека, Шекспира-дельца с Шекспиром-художником. Очевидно, что Шекспир-художник жил в своем особом волшебном мире, где-то на недосягаемой высоте, куда голоса земли не доходят, где художественное прозрение его освобождается от условий времени и пространства" {7}. Итак, "не следует смешивать в одно...". Ибо - смешать, сочетать чрезвычайно трудно...
Тем, кто считает, что великий поэт и драматург Уильям Шекспир и стратфордский откупщик церковной десятины Шакспер - одно лицо, приходится предполагать в авторе "Гамлета" и "Лира" такую чудовищную раздвоенность, подобную которой воистину не знает история мировой культуры. Можно заметить, что С.А.Венгеров ничего не говорит о неграмотной семье (возможно, не располагая тогда достаточной информацией в отношении дочерей Шекспира), а деликатно касаясь "операций по займам", не упоминает о том, что эти "операции" иногда заканчивались судебным иском, а то и препровождением несостоятельного должника или его соседа-поручителя в долговую тюрьму. Явно ростовщический характер денежных операций Уильяма Шакспера разрушает даже тот портрет осмотрительного и расчетливого приобретателя, который рисовали викторианские биографы Шекспира, утверждавшие, что он был вынужден заниматься некоторыми малопоэтическими делами только для того, чтобы содержать семью и иметь возможность спокойно отдаваться творческому труду. Человек, который не хотел печатать свои произведения и иметь таким образом законный и достойный заработок, не брезговал давать деньги в рост и таскать своих небогатых соседей по судам!
Ростовщические операции Шакспера, откуп церковной десятины, неграмотная семья и ужасное завещание - самые ошеломляющие из всех сделанных за несколько веков открытий об этом человеке, и неудивительно, что у многих в остальном вполне объективных биографов просто не поворачивается язык назвать вещи своими именами. Делаются попытки оспорить ростовщический характер шаксперовских займов на том шатком основании, что в сохранившихся документах нет указаний на проценты, которые должник должен был уплатить кредитору за предоставленную ссуду. Такой аргумент игнорирует то обстоятельство, что должник давал долговую расписку не на ту сумму, которую он получал от своего кредитора, а на ту, которую был обязан вернуть, с включением в нее начисленных процентов. Выходит, что Шакспер просто по доброте душевной одалживал своим соседям и знакомым деньги (или солод), когда же они не могли своевременно вернуть долг (а это случалось не раз), ему ничего не оставалось, как взыскивать с них деньги через суд и даже сажать в тюрьму. Нередко кончавшиеся серьезными неприятностями для должников ссудные операции стратфордца приобретают подчас черты чуть ли не своеобразной филантропии в интересах искусства. А.А.Аникст пытался, например, увязать финансово-судебную практику Уильяма Шакспера с фактами театральной жизни эпохи, объяснив настойчивое и жестокое судебное преследование оказавшегося на мели Джона Эдинбрука и его поручителя кузнеца Томаса Хорнби тем известным фактом, что в эти самые годы (1608-1609) труппа "слуг Его Величества" приобретала новое театральное помещение и Шекспир мог нуждаться в средствах для этого {8}. Долг был - шесть фунтов...
Но как бы ни объяснять эти факты, отрицать их нельзя, а они неоспоримо свидетельствуют о том, что Уильям Шакспер занимался не только откупом налогов на солому и сено, но и примитивным ростовщичеством, как и его друзья Комбы. В шекспировских же произведениях, особенно в "Венецианском купце" и "Тимоне Афинском", автор гневно и презрительно бичует ростовщиков.
Завещание Уильяма Шакспера не содержит ни малейшего намека ни на книги, ни на рукописи. И от Уильяма Шекспира, великого писателя (кто бы он ни был и как бы ни писалось его имя), тоже не осталось - в отличие от большинства других поэтов и драматургов, его современников, - не только абсолютно никаких рукописей, но и вообще ни клочка бумаги, ни одной строки, написанной его рукой!
За несколько веков напряженнейших поисков удалось найти лишь шесть подписей стратфордца в архивных документах, из них три - в завещании.
Об этих шести подписях - единственном, что, как считают, сохранилось от написанного Великим Бардом, - существует обширная литература, неоднократно производились графологические экспертизы, дававшие несовпадающие заключения. Чита гель может сам ознакомиться с факсимильным воспроизведением этих подписей и составить собственное мнение о них. Подписи стояли на следующих документах.
1. На свидетельских показаниях по иску Белотта к его тестю, мастеру дамских париков Монжуа 11 мая 1612 года. (Найдено в 1910 году.)
2. На купчей по приобретению дома в Блэкфрайерсе от 10 марта 1613 года.
3. На закладной на тот же дом от 11 марта 1613 года. (Оба эти документа найдены в 1768-м и опубликованы в 1790 году Э.Мэлоном.)
4. На первой странице завещания. 1616 год.
5. На второй странице завещания. 1616 год.
6. На последней странице завещания. 1616 год.
(Завещание найдено в 1747 году.)
И невооруженным глазом видно, что подписи заметно отличаются одна от другой, даже имеют различную орфографию, но ни одна полностью не совпадает с именем Великого Барда - Шекспир (Shakespeare). Вот странные сокращения - У или Шаксп, Уиллиам Шакспе (Wiln Shaksp, William Shakspe), хотя в подписях под такими документами сокращения не допускались. Подписи под завещанием транскрибированы тоже по-разному: на первой и второй странице - William Shakspere, Wilm Shakspere, на третьей - William Shakspeare; из них лишь последняя сравнительно близка к литературному, пользовавшемуся уже известностью имени (отличается от него только отсутствием буквы е после k). Почему он подписывался каждый раз по-разному (даже под одним документом) и почему не подписывался "облагороженным", давно получившим хождение в литературе (и ассоциирующимся с копьем в дарованном его семейству гербе) вариантом имени:
Shakespeare - Шекспир, то есть Потрясающий Копьем? Это первые вопросы, на которые стратфордианским биографам Шекспира всегда было трудно дать удовлетворительный ответ.
Но этим дело не исчерпывается. Уж очень странным, неуверенным почерком, какими-то корявыми буквами начертано везде само фамильное имя подписанта. Чувствуется, что рука, водившая здесь пером, явно не приучена к такому занятию, тем более - к скорому письму. Собственно, трудно даже говорить о почерке, когда глядишь на эти неловкие, расползающиеся буквы, чуть ли не каракули, и сравнивать их со строками, написанными тут же поверенным или писцом (пусть тоже не каллиграфами, но людьми, для которых перо - орудие профессии). Все эксперты в той или иной степени и форме соглашаются, что почерк "шекспировских автографов" весьма необычен и странен для человека пера, исписавшего за свою жизнь тысячи страниц. И дело не в том, что почерк якобы "некрасив" или "неразборчив" - просто это рука человека, не привыкшего пользоваться пером.
Объяснения предлагаются не очень убедительные. Например, Х. Гибсон рассказывает, как трудно было писать гусиным пером, да еще скверными густыми чернилами, которые применялись в те времена. Но ведь другие писатели и поэты писали тогда такими же перьями и чернилами, однако проблем, подобных порожденным "шекспировскими автографами", с ними нет. В этом убедился известный ученый - текстовед и библиограф У.У. Грег, исследовав рукописи и подписи семидесяти прозаиков и драматургов и сорока двух поэтов за период 1550-1650 годов.
Большинство шекспировских биографов сегодня склонны объяснять странный вид подписей Шакспера какой-то болезнью. Бернард Шоу предположил в свое время, что Шекспир страдал судорогами пальцев. Выходит, он страдал этими неведомыми "судорогами" все последние годы жизни (хотя активно занимался своей обычной приобретательской деятельностью)?
Большинство нестратфордианцев объясняют все эти особенности и странности подписей тем, что стратфордский Шакспер был неграмотен (в лучшем случае - малограмотен) и мог лишь кое-как нацарапать свое фамильное имя на документах. Некоторые нестратфордианцы (Ф. Шипулинский, например) обращали при этом особое внимание на жирную точку, особенно явственно видимую под подписью на свидетельских показаниях в деле Белотта-Монжуа. Что это за точка? По их мнению, это и есть подлинная "подпись" Шакспера: неграмотный человек таким способом "прикладывал свою руку" к документу - ставил пером точку, над которой писец делал пометку (иногда сокращенную) о его имени.
Однако, я полагаю, еще большего внимания заслуживает последняя страница завещания. Ибо здесь - не просто подпись, а почти фраза: "...by me William Shakspeare" ("...мной, Уиллиамом Шакспером"). Все, изучавшие эту подпись, констатировали (и читатель тоже может в этом убедиться), что первые три слова написаны нормальным, четким почерком; последнее же слово - фамильное имя - почти такими же корявыми, неуверенными буквами, что и на второй странице. Почему же такая разница в одной строке, если вся она написана в одно время одним человеком? Стратфордианские биографы опять апеллируют к болезни: у больного-де было временное улучшение, и он успел четко написать первые слова, а на последнее у него уже не хватило сил, и он с трудом, кое-как его нацарапал. Объяснение, конечно, очень натянутое - слишком уж очевидно, что эта строка в конце завещания написана не одним человеком. Первые три слова заключительной формулы мог написать поверенный Коллинз или его клерк, или кто-то еще, кто знал, что Шакспер умеет лишь кое-как изобразить свое фамильное имя, что ему и предоставили сделать. Но на предыдущей странице он все-таки попытался воспроизвести и имя "Уильям" такими же бесформенными, неуверенными буквами; возможно, этот опыт учли, когда заверяли последнюю страницу...
Как бы то ни было, уникальные автографы Уильяма Шакспера - единственные свидетельства того, что он когда-то держал в руке гусиное перо, - задают немало загадок биографам. Однако некоторые стратфордианцы не только не испытывают никаких сомнений в отношении этих автографов, но и считают возможным на их основании производить идентификацию рукописных текстов елизаветинской эпохи! Так, в рукописи пьесы "Томас Мор", написанной шестью различными почерками, не пропущенной цензором и пролежавшей в английских архивах два с половиной столетия (она была найдена только в 1844 году), три страницы некоторые ученые считают написанными рукой Шекспира. Основание? Якобы сходство почерка на этих трех страницах с почерком (почерками?) пресловутых шести подписей Шекспира (то есть Шакспера). Ну, а обнаружить сходство орфографии автора этих трех страниц "Томаса Мора" с орфографией произведений Великого Барда было еще "легче". Конечно, можно понять горячее стремление всех почитателей Шекспира обрести наконец хотя бы одну - пусть и не стопроцентно подтвержденную - рукопись великого драматурга, но притянутые за волосы наукообразные "идентификации" - неплодотворный путь для такого обретения.
Шесть автографов Уильяма Шакспера - чрезвычайно важные реалии, они хорошо согласуются с другими, относящимися к стратфордцу фактами, дополняют и подтверждают их, помогая увидеть, что в действительности представлял из себя оборотистый пайщик лондонской актерской труппы.
Близкий друг графа Саутгемптона
Узнав из постепенно найденных подлинных документов немало об Уильяме Шакспере из Стратфорда, о его занятиях, о всех членах его семьи, прочитав его духовное завещание и изучив подписи на нем, мы обнаруживаем, что не знаем и не понимаем, какое отношение все это имеет к литературе, поэзии, творчеству. Ничто пока не говорит о том, что этот человек был писателем, драматургом, поэтом; более того, некоторые факты прямо противоречат такому допущению (отсутствие образования, примитивный характер завещания, отсутствие книг и рукописей, странности автографов). Но, может быть, в обстоятельствах появления шекспировских произведений, в откликах на них современников, в их дневниках и письмах содержатся какие-то конкретные указания на личность Великого Барда?
Обратимся к фактам литературной и театральной жизни того времени, имеющим отношение к пьесам, поэмам и сонетам Уильяма Шекспира - Потрясающего Копьем,
Как мы уже знаем, имя Шекспира появилось в литературе в 1593 году, когда печатник Ричард Филд зарегистрировал и издал форматом кварто изысканную поэму на сюжет, взятый из "Метаморфоз" Овидия, о любовных томлениях богини Венеры, воспылавшей страстью к невинному юноше. Поэма называлась "Венера и Адонис"; книга была отпечатана весьма тщательно, почти без опечаток и других типографских погрешностей, на прекрасной бумаге. Имя автора на титульном листе указано не было; зато присутствовал латинский эпиграф, тоже из Овидия: "Пусть помышляющие о низком любуются низкопробным. Меня же прекрасный Аполлон ведет к источнику муз". Имя автора появляется только в посвящении книги графу Саутгемптону:
"Его Милости Генри Ризли,
графу Саутгемптону, барону Тичфилду.
Ваша милость,
я знаю, что могу обидеть Вашу милость, посвящая Вам мои несовершенные строки, и что свет может осудить меня за избрание столь сильной опоры для столь легковесной ноши. Но если Вашей милости она доставит удовольствие, я сочту это высочайшей наградой и поклянусь посвятить весь мой досуг неустанному труду, пока не создам в Вашу честь более достойное творение. Если же этот первенец моей фантазии покажется уродом, я буду сокрушаться, что у него такой благородной крестный отец, и никогда более не стану возделывать столь неплодородную почву, опасаясь снова собрать плохой урожай. Я предоставляю свое детище на рассмотрение Вашей милости и желаю Вам сердечного довольства и исполнения всех Ваших желаний для блага мира, возлагающего на Вас свои надежды.
Вашей милости готовый к услугам Уильям Шекспир [Shakespeare]".
Поэма сразу привлекла внимание как своей эротической темой, красочными картинами плотских соблазнов (хотя формально поэт утверждал превосходство возвышенной платонической любви), так и высоким поэтическим мастерством автора; за последующие годы она неоднократно переиздается. Но сегодняшних шекспироведов в этой книге - первой, где появилось имя Потрясающего Копьем, - больше всего притягивает к себе посвящение. Во-первых, оказывается, Уильям Шакспер, о котором после его исчезновения из Стратфорда ничего не было слышно, объявляется в Лондоне, где обретает патроном одного из самых блестящих и влиятельных представителей английской титулованной аристократии - графа Саутгемптона. Во-вторых, почти все биографы в той или иной степени согласны с некоторой необычностью тона посвящения: в нем совершенно не чувствуется огромная разница в социальном положении автора и того, к кому он обращается. Тон посвящения - почтительный, даже изощренно любезный, но автор говорит с могущественным лордом, не роняя своего достоинства, его любезность и почтительность не переходят в раболепие, уничижительную сервильность, характерную для обращений тогдашних литераторов к своим высоким покровителям.
Следующей весной тот же Филд отпечатал вторую шекспировскую поэму "Обесчещенная Лукреция", в которой поэт рассказывает о насилии, учиненном сластолюбивым и необузданным царем Тарквинием над гордой и добродетельной римлянкой, не пожелавшей пережить свой позор и покончившей с собой. Новая поэма еще в большей степени, чем первая, свидетельствовала о превосходном знании автором как латинских, так и английских источников: Овидия, Ливия, Чо-сера и других. Она тоже потом несколько раз переиздавалась, хотя и не так часто, как "Венера и Адонис". И опять имя автора появляется только в посвящении, адресованном той же высокопоставленной персоне - графу Саутгемптону:
"Любовь, которую я питаю к Вашей милости, беспредельна, и это скромное произведение без начала выражает лишь ничтожную часть ее. Только подтверждения Вашего лестного расположения ко мне, а не достоинства моих неумелых стихов дают мне уверенность, что они будут приняты Вами. То, что я создал, принадлежит Вам, то, что мне предстоит создать, тоже Ваше, как часть того целого, которое безраздельно отдано Вам. Будь мои достоинства значительнее, я мог бы лучше выразить мою преданность. Но каково бы ни было мое творение, все мои силы посвящены Вашему лордству, кому я желаю долгой жизни, еще более продленной полным счастьем.
Вашего лордства готовый к услугам Уильям Шекспир".
Сравнивая это посвящение с первым, можно опять заметить отсутствие самоуничижения, раболепия, но также и большую личную близость поэта к графу - он свободнее высказывает свои чувства по отношению к Саутгемптону: любовь, уважение, даже дружбу. Скромность, приличествующая случаю, выражена в изящных и тщательно взвешенных вполне светских выражениях, не ущемляющих чувство собственного достоинства поэта. Все это гораздо более похоже на отношение младшего (но равного) к старшему, чем низшего к высшему (причем стоящему на несравненно более высокой ступени тогдашней жестко очерченной общественной лестницы) {Ряд шекспироведов (в частности, А.Л. Роуз) отмечали, что посвящения написаны языком, принятым среди самых знатных лордов.}.
Вот единственно на этих двух последовательных посвящениях и основаны все построения шекспироведов о не имеющей в ту эпоху аналогов близкой дружбе актера и драматурга Уильяма Шекспира (то есть Шакспера из Стратфорда) и блестящего вельможи графа Саутгемптона. Отсюда же шекспировскими биографами будут делаться заключения и предположения о причастности вчерашнею подмастерья перчаточника из провинции к некоему "кружку молодых, блестяще образованных аристократов", где он смог приобщиться к утонченной культуре Ренессанса, пришедшей с континента, ~ литературе, поэзии, драме, философии ведь следы этого "приобщения" видны во всех творениях Барда. Об этом же вожделенном "кружке" и об этом феномене "первовхождения Барда в культуру" написано немало и не только на английском языке; многие ученые пытались обнаружить этот кружок и Шекспира в нем, и конечно же они начинали с такой заметной фигуры, как Саутгемптон.
Генри Ризли, 3-й граф Саутгемптон (1573-1624), родился, когда его отец, непреклонный католик, находился в тюрьме. Мальчик унаследовал графский титул в восьмилетнем возрасте, после смерти сначала старшего брата, а потом и отца. Как и другие рано лишившиеся отцов сыновья пэров Англии, он воспитывался и получил образование под строгим наблюдением лорда-казначея Уильяма Сесила (лорд Берли), впоследствии запечатленного Шекспиром в образе Полония в "Гамлете". Четыре года учебы в Кембридже, в колледже св.Джона, и в 1589 году он - магистр искусств. Но еще тринадцатилетним мальчиком он порадовал своего опекуна не по летам зрелым латинским сочинением на тему "Все люди побуждаемы к достижению добродетели надеждой на воздаяние". Семнадцати лет он появился при дворе, был благосклонно отмечен королевой и подружился с самым могущественным тогда и близким к королеве вельможей графом Эссексом (тоже воспитанником лорда Берли). Преданность Эссексу Саутгемптон пронес через все испытания и сохранил до конца.
Саутгемптон покровительствовал ученым и поэтам. Его учителем итальянского языка стал Джон Флорио, автор англо-итальянского словаря "Мир слов", посвященного Саутгемптону и его молодому другу (моложе Саутгемптона на три года) графу Рэтленду - тоже воспитаннику лорда Берли. Эта дружба продержалась, как мы узнаем потом, до гибели Эссекса, но в 90-х годах она была, судя по сохранившимся письмам, особенно тесной и интимной; связывала молодых графов не только любовь к знаниям и поэзии, но и чрезвычайная, удивительная даже для елизаветинцев привязанность к театру.
Многие поэты посвящали Саутгемптону свои произведения, но не все посвящения он принимал, и ни одно из них не написано в таком тоне - почти на равных, - как эти два шекспировских, уникальных еще и потому, что больше никогда и никому Шекспир своих произведений не посвящал.
Итак, кружок блестящих молодых аристократов около Эссекса Саутгемптона - Рэтленда действительно просматривается. Остается самое главное - обнаружить там Шекспира; два посвящения и их тон обещают поискам успех. И многим шекспироведам казалось - и продолжает казаться, - что они уже видят Шекспира в графском дворце за беседой с высокородным хозяином и его просвещенными гостями - друзьями и служителями чуть ли не всех девяти муз. Приведу несколько цитат из работ наших шекспироведов.
Из книги М.М. Морозова "Шекспир" (1947): "Мы имеем все основания предполагать, что Шекспир в начале своего творческого пути был вхож во дворец графа Саутгемптона, которому он посвятил две свои поэмы - "Венеру и Адониса" и "Лукрецию". Он бывал, вероятно, и в других аристократических домах. Многие молодые люди из высшей английской знати были завсегдатаями театров (королева Елизавета даже сделала выговор двум молодым вельможам, проводившим все время в театре и пренебрегавшим своими придворными обязанностями {Речь, конечно, идет о графах Саутгемптоне и Рэтленде, хотя о том, что эти два лорда получили выговор за свою чрезмерную приверженность театру, ничего не известно.}). Эти знатные господа охотно приглашали к себе актеров, которые являлись к ним, конечно, в качестве скромных просителей. Бывая в этих домах, Шекспир мог наблюдать жизнь аристократии, слушать музыку, видеть картины - одним словом, воспринимать пришедшее из Италии богатство культуры Ренессанса" {9}.
Из биографического очерка А.А. Смирнова (1957): "Примерно в это самое время (приблизительно в 1592 году. - И.Г.) Шекспир сблизился с кружком молодых аристократов, любителей театра, в частности с графом Саутгемптоном..." {10}.
Из книги А.А. Аникста "Шекспир" (1964): "Как мы знаем, от нападок Грина его (Шекспира. - И.Г.) защитил высокопоставленный покровитель - молодой граф Саутгемптон. Шекспир бывал в его дворце и принимал участие в литературных развлечениях собиравшегося там кружка. Здесь увлекались поэзией..." {11}.
Можно заметить, как постепенно, от книги к книге предположительный характер повествования исчезает, приобретая все большую определенность, черты достоверности.
Но, может быть, кроме двух посвящений, ценность которых неизмерима, существуют и другие свидетельства о близости Шекспира (кто бы он ни был) к Саутгемптону, к его кругу (или кружку) или к другим аристократическим меценатам? Нет. Таких свидетельств (прямых документальных свидетельств по крайней мере) не сохранилось. Ни в одном письме графа, его знакомых и близких, ни в одном связанном с ними документе нет упоминаний об актере и драматурге Уильяме Шекспире (или Шакспере) из Стратфорда, хотя такой человек, гениальный выходец из простого народа, общество которого находили для себя интересным утонченные и высокомерные аристократы, казалось бы, не мог не привлекать внимания окружающих.
Канадский литературовед Д.Ф. Экриг, автор книги "Шекспир и граф Саутгемптон" {12} годами изучал в архивах, библиотеках, частных собраниях все документы, дневники и письма, которые содержат материалы, имеющие хотя бы малейшее отношение к графу Саутгемптону. Экриг излагает подробную биографию графа, историю его участия в злополучном мятеже Эссекса, едва не стоившем ему головы, рассказывает о других знаменательных и даже будничных событиях его жизни. Особенно много Экриг пишет о тесной дружбе Саутгемптона с двумя другими графами - Эссексом и Рэтлендом - в последнем десятилетии XVI века, их совместном участии в морских походах, в ирландской кампании, их семейных связях и общих литературных и театральных интересах. И этот рассказ основывается на обширном документальном материале.
А вот о каких-то отношениях графа Саутгемптона с актером, поэтом и драматургом Уильямом Шекспиром (Шакспером) из Стратфорда исследователь в своей объемистой книге, специально посвященной изучению этих отношений, ничего нового сказать не смог, потому что никаких конкретных следов того человека он не нашел, хотя искал именно их. Поэтому ему пришлось ограничиться перепечаткой все тех же посвящений к "Венере и Адонису" и "Лукреции", с которых начинается интерес шекспироведов к графу Саутгемптону, а также предположениями о возможной связи графа с некоторыми шекспировскими пьесами и сонетами. Экриг весьма скептически упоминает о распространенных домыслах о посещениях Шекспиром графского дворца, о его участии в литературных и прочих развлечениях собиравшегося там кружка.
А домыслы попадаются весьма смелые. Несколько лет назад по нашему телевидению показывали английский фильм о Шекспире, - а какой же фильм о Шекспире без Саутгемптона! Мы увидели, как актер-Шекспир - вчерашний бродяга - дружит почти на равных с близким ко двору высокородным молодым вельможей, ест с ним за одним столом, спит в графской постели и разговаривает с хозяином дворца почти покровительственно. Граф же обманом овладевает его любовницей (Смуглая леди сонетов) и вообще ведет себя недостойно. Потом Шекспиру приходится ходатайствовать за попавшего в Тауэр графа перед самой королевой Елизаветой. Впоследствии, однако, неблагодарный Саутгемптон препятствует изданию шекспировских сонетов и даже приглашает к себе на помощь из Стратфорда миссис Шекспир. Конечно, авторы художественных произведений имеют право на собственную интерпретацию исторических сюжетов и персонажей, но читатели и зрители этих книг и фильмов тоже имеют право знать о полной неисторичности большинства подобных вымыслов и о том, что подлинные отношения между Саутгемптоном и Шекспиром и сегодня продолжают оставаться загадкой для исследователей. Шекспира возле Саутгемптона шекспироведы пока еще не нашли, хотя его там не может не быть...
Тем, кто считает, что великий поэт и драматург Уильям Шекспир и стратфордский откупщик церковной десятины Шакспер - одно лицо, приходится предполагать в авторе "Гамлета" и "Лира" такую чудовищную раздвоенность, подобную которой воистину не знает история мировой культуры. Можно заметить, что С.А.Венгеров ничего не говорит о неграмотной семье (возможно, не располагая тогда достаточной информацией в отношении дочерей Шекспира), а деликатно касаясь "операций по займам", не упоминает о том, что эти "операции" иногда заканчивались судебным иском, а то и препровождением несостоятельного должника или его соседа-поручителя в долговую тюрьму. Явно ростовщический характер денежных операций Уильяма Шакспера разрушает даже тот портрет осмотрительного и расчетливого приобретателя, который рисовали викторианские биографы Шекспира, утверждавшие, что он был вынужден заниматься некоторыми малопоэтическими делами только для того, чтобы содержать семью и иметь возможность спокойно отдаваться творческому труду. Человек, который не хотел печатать свои произведения и иметь таким образом законный и достойный заработок, не брезговал давать деньги в рост и таскать своих небогатых соседей по судам!
Ростовщические операции Шакспера, откуп церковной десятины, неграмотная семья и ужасное завещание - самые ошеломляющие из всех сделанных за несколько веков открытий об этом человеке, и неудивительно, что у многих в остальном вполне объективных биографов просто не поворачивается язык назвать вещи своими именами. Делаются попытки оспорить ростовщический характер шаксперовских займов на том шатком основании, что в сохранившихся документах нет указаний на проценты, которые должник должен был уплатить кредитору за предоставленную ссуду. Такой аргумент игнорирует то обстоятельство, что должник давал долговую расписку не на ту сумму, которую он получал от своего кредитора, а на ту, которую был обязан вернуть, с включением в нее начисленных процентов. Выходит, что Шакспер просто по доброте душевной одалживал своим соседям и знакомым деньги (или солод), когда же они не могли своевременно вернуть долг (а это случалось не раз), ему ничего не оставалось, как взыскивать с них деньги через суд и даже сажать в тюрьму. Нередко кончавшиеся серьезными неприятностями для должников ссудные операции стратфордца приобретают подчас черты чуть ли не своеобразной филантропии в интересах искусства. А.А.Аникст пытался, например, увязать финансово-судебную практику Уильяма Шакспера с фактами театральной жизни эпохи, объяснив настойчивое и жестокое судебное преследование оказавшегося на мели Джона Эдинбрука и его поручителя кузнеца Томаса Хорнби тем известным фактом, что в эти самые годы (1608-1609) труппа "слуг Его Величества" приобретала новое театральное помещение и Шекспир мог нуждаться в средствах для этого {8}. Долг был - шесть фунтов...
Но как бы ни объяснять эти факты, отрицать их нельзя, а они неоспоримо свидетельствуют о том, что Уильям Шакспер занимался не только откупом налогов на солому и сено, но и примитивным ростовщичеством, как и его друзья Комбы. В шекспировских же произведениях, особенно в "Венецианском купце" и "Тимоне Афинском", автор гневно и презрительно бичует ростовщиков.
Завещание Уильяма Шакспера не содержит ни малейшего намека ни на книги, ни на рукописи. И от Уильяма Шекспира, великого писателя (кто бы он ни был и как бы ни писалось его имя), тоже не осталось - в отличие от большинства других поэтов и драматургов, его современников, - не только абсолютно никаких рукописей, но и вообще ни клочка бумаги, ни одной строки, написанной его рукой!
За несколько веков напряженнейших поисков удалось найти лишь шесть подписей стратфордца в архивных документах, из них три - в завещании.
Об этих шести подписях - единственном, что, как считают, сохранилось от написанного Великим Бардом, - существует обширная литература, неоднократно производились графологические экспертизы, дававшие несовпадающие заключения. Чита гель может сам ознакомиться с факсимильным воспроизведением этих подписей и составить собственное мнение о них. Подписи стояли на следующих документах.
1. На свидетельских показаниях по иску Белотта к его тестю, мастеру дамских париков Монжуа 11 мая 1612 года. (Найдено в 1910 году.)
2. На купчей по приобретению дома в Блэкфрайерсе от 10 марта 1613 года.
3. На закладной на тот же дом от 11 марта 1613 года. (Оба эти документа найдены в 1768-м и опубликованы в 1790 году Э.Мэлоном.)
4. На первой странице завещания. 1616 год.
5. На второй странице завещания. 1616 год.
6. На последней странице завещания. 1616 год.
(Завещание найдено в 1747 году.)
И невооруженным глазом видно, что подписи заметно отличаются одна от другой, даже имеют различную орфографию, но ни одна полностью не совпадает с именем Великого Барда - Шекспир (Shakespeare). Вот странные сокращения - У или Шаксп, Уиллиам Шакспе (Wiln Shaksp, William Shakspe), хотя в подписях под такими документами сокращения не допускались. Подписи под завещанием транскрибированы тоже по-разному: на первой и второй странице - William Shakspere, Wilm Shakspere, на третьей - William Shakspeare; из них лишь последняя сравнительно близка к литературному, пользовавшемуся уже известностью имени (отличается от него только отсутствием буквы е после k). Почему он подписывался каждый раз по-разному (даже под одним документом) и почему не подписывался "облагороженным", давно получившим хождение в литературе (и ассоциирующимся с копьем в дарованном его семейству гербе) вариантом имени:
Shakespeare - Шекспир, то есть Потрясающий Копьем? Это первые вопросы, на которые стратфордианским биографам Шекспира всегда было трудно дать удовлетворительный ответ.
Но этим дело не исчерпывается. Уж очень странным, неуверенным почерком, какими-то корявыми буквами начертано везде само фамильное имя подписанта. Чувствуется, что рука, водившая здесь пером, явно не приучена к такому занятию, тем более - к скорому письму. Собственно, трудно даже говорить о почерке, когда глядишь на эти неловкие, расползающиеся буквы, чуть ли не каракули, и сравнивать их со строками, написанными тут же поверенным или писцом (пусть тоже не каллиграфами, но людьми, для которых перо - орудие профессии). Все эксперты в той или иной степени и форме соглашаются, что почерк "шекспировских автографов" весьма необычен и странен для человека пера, исписавшего за свою жизнь тысячи страниц. И дело не в том, что почерк якобы "некрасив" или "неразборчив" - просто это рука человека, не привыкшего пользоваться пером.
Объяснения предлагаются не очень убедительные. Например, Х. Гибсон рассказывает, как трудно было писать гусиным пером, да еще скверными густыми чернилами, которые применялись в те времена. Но ведь другие писатели и поэты писали тогда такими же перьями и чернилами, однако проблем, подобных порожденным "шекспировскими автографами", с ними нет. В этом убедился известный ученый - текстовед и библиограф У.У. Грег, исследовав рукописи и подписи семидесяти прозаиков и драматургов и сорока двух поэтов за период 1550-1650 годов.
Большинство шекспировских биографов сегодня склонны объяснять странный вид подписей Шакспера какой-то болезнью. Бернард Шоу предположил в свое время, что Шекспир страдал судорогами пальцев. Выходит, он страдал этими неведомыми "судорогами" все последние годы жизни (хотя активно занимался своей обычной приобретательской деятельностью)?
Большинство нестратфордианцев объясняют все эти особенности и странности подписей тем, что стратфордский Шакспер был неграмотен (в лучшем случае - малограмотен) и мог лишь кое-как нацарапать свое фамильное имя на документах. Некоторые нестратфордианцы (Ф. Шипулинский, например) обращали при этом особое внимание на жирную точку, особенно явственно видимую под подписью на свидетельских показаниях в деле Белотта-Монжуа. Что это за точка? По их мнению, это и есть подлинная "подпись" Шакспера: неграмотный человек таким способом "прикладывал свою руку" к документу - ставил пером точку, над которой писец делал пометку (иногда сокращенную) о его имени.
Однако, я полагаю, еще большего внимания заслуживает последняя страница завещания. Ибо здесь - не просто подпись, а почти фраза: "...by me William Shakspeare" ("...мной, Уиллиамом Шакспером"). Все, изучавшие эту подпись, констатировали (и читатель тоже может в этом убедиться), что первые три слова написаны нормальным, четким почерком; последнее же слово - фамильное имя - почти такими же корявыми, неуверенными буквами, что и на второй странице. Почему же такая разница в одной строке, если вся она написана в одно время одним человеком? Стратфордианские биографы опять апеллируют к болезни: у больного-де было временное улучшение, и он успел четко написать первые слова, а на последнее у него уже не хватило сил, и он с трудом, кое-как его нацарапал. Объяснение, конечно, очень натянутое - слишком уж очевидно, что эта строка в конце завещания написана не одним человеком. Первые три слова заключительной формулы мог написать поверенный Коллинз или его клерк, или кто-то еще, кто знал, что Шакспер умеет лишь кое-как изобразить свое фамильное имя, что ему и предоставили сделать. Но на предыдущей странице он все-таки попытался воспроизвести и имя "Уильям" такими же бесформенными, неуверенными буквами; возможно, этот опыт учли, когда заверяли последнюю страницу...
Как бы то ни было, уникальные автографы Уильяма Шакспера - единственные свидетельства того, что он когда-то держал в руке гусиное перо, - задают немало загадок биографам. Однако некоторые стратфордианцы не только не испытывают никаких сомнений в отношении этих автографов, но и считают возможным на их основании производить идентификацию рукописных текстов елизаветинской эпохи! Так, в рукописи пьесы "Томас Мор", написанной шестью различными почерками, не пропущенной цензором и пролежавшей в английских архивах два с половиной столетия (она была найдена только в 1844 году), три страницы некоторые ученые считают написанными рукой Шекспира. Основание? Якобы сходство почерка на этих трех страницах с почерком (почерками?) пресловутых шести подписей Шекспира (то есть Шакспера). Ну, а обнаружить сходство орфографии автора этих трех страниц "Томаса Мора" с орфографией произведений Великого Барда было еще "легче". Конечно, можно понять горячее стремление всех почитателей Шекспира обрести наконец хотя бы одну - пусть и не стопроцентно подтвержденную - рукопись великого драматурга, но притянутые за волосы наукообразные "идентификации" - неплодотворный путь для такого обретения.
Шесть автографов Уильяма Шакспера - чрезвычайно важные реалии, они хорошо согласуются с другими, относящимися к стратфордцу фактами, дополняют и подтверждают их, помогая увидеть, что в действительности представлял из себя оборотистый пайщик лондонской актерской труппы.
Близкий друг графа Саутгемптона
Узнав из постепенно найденных подлинных документов немало об Уильяме Шакспере из Стратфорда, о его занятиях, о всех членах его семьи, прочитав его духовное завещание и изучив подписи на нем, мы обнаруживаем, что не знаем и не понимаем, какое отношение все это имеет к литературе, поэзии, творчеству. Ничто пока не говорит о том, что этот человек был писателем, драматургом, поэтом; более того, некоторые факты прямо противоречат такому допущению (отсутствие образования, примитивный характер завещания, отсутствие книг и рукописей, странности автографов). Но, может быть, в обстоятельствах появления шекспировских произведений, в откликах на них современников, в их дневниках и письмах содержатся какие-то конкретные указания на личность Великого Барда?
Обратимся к фактам литературной и театральной жизни того времени, имеющим отношение к пьесам, поэмам и сонетам Уильяма Шекспира - Потрясающего Копьем,
Как мы уже знаем, имя Шекспира появилось в литературе в 1593 году, когда печатник Ричард Филд зарегистрировал и издал форматом кварто изысканную поэму на сюжет, взятый из "Метаморфоз" Овидия, о любовных томлениях богини Венеры, воспылавшей страстью к невинному юноше. Поэма называлась "Венера и Адонис"; книга была отпечатана весьма тщательно, почти без опечаток и других типографских погрешностей, на прекрасной бумаге. Имя автора на титульном листе указано не было; зато присутствовал латинский эпиграф, тоже из Овидия: "Пусть помышляющие о низком любуются низкопробным. Меня же прекрасный Аполлон ведет к источнику муз". Имя автора появляется только в посвящении книги графу Саутгемптону:
"Его Милости Генри Ризли,
графу Саутгемптону, барону Тичфилду.
Ваша милость,
я знаю, что могу обидеть Вашу милость, посвящая Вам мои несовершенные строки, и что свет может осудить меня за избрание столь сильной опоры для столь легковесной ноши. Но если Вашей милости она доставит удовольствие, я сочту это высочайшей наградой и поклянусь посвятить весь мой досуг неустанному труду, пока не создам в Вашу честь более достойное творение. Если же этот первенец моей фантазии покажется уродом, я буду сокрушаться, что у него такой благородной крестный отец, и никогда более не стану возделывать столь неплодородную почву, опасаясь снова собрать плохой урожай. Я предоставляю свое детище на рассмотрение Вашей милости и желаю Вам сердечного довольства и исполнения всех Ваших желаний для блага мира, возлагающего на Вас свои надежды.
Вашей милости готовый к услугам Уильям Шекспир [Shakespeare]".
Поэма сразу привлекла внимание как своей эротической темой, красочными картинами плотских соблазнов (хотя формально поэт утверждал превосходство возвышенной платонической любви), так и высоким поэтическим мастерством автора; за последующие годы она неоднократно переиздается. Но сегодняшних шекспироведов в этой книге - первой, где появилось имя Потрясающего Копьем, - больше всего притягивает к себе посвящение. Во-первых, оказывается, Уильям Шакспер, о котором после его исчезновения из Стратфорда ничего не было слышно, объявляется в Лондоне, где обретает патроном одного из самых блестящих и влиятельных представителей английской титулованной аристократии - графа Саутгемптона. Во-вторых, почти все биографы в той или иной степени согласны с некоторой необычностью тона посвящения: в нем совершенно не чувствуется огромная разница в социальном положении автора и того, к кому он обращается. Тон посвящения - почтительный, даже изощренно любезный, но автор говорит с могущественным лордом, не роняя своего достоинства, его любезность и почтительность не переходят в раболепие, уничижительную сервильность, характерную для обращений тогдашних литераторов к своим высоким покровителям.
Следующей весной тот же Филд отпечатал вторую шекспировскую поэму "Обесчещенная Лукреция", в которой поэт рассказывает о насилии, учиненном сластолюбивым и необузданным царем Тарквинием над гордой и добродетельной римлянкой, не пожелавшей пережить свой позор и покончившей с собой. Новая поэма еще в большей степени, чем первая, свидетельствовала о превосходном знании автором как латинских, так и английских источников: Овидия, Ливия, Чо-сера и других. Она тоже потом несколько раз переиздавалась, хотя и не так часто, как "Венера и Адонис". И опять имя автора появляется только в посвящении, адресованном той же высокопоставленной персоне - графу Саутгемптону:
"Любовь, которую я питаю к Вашей милости, беспредельна, и это скромное произведение без начала выражает лишь ничтожную часть ее. Только подтверждения Вашего лестного расположения ко мне, а не достоинства моих неумелых стихов дают мне уверенность, что они будут приняты Вами. То, что я создал, принадлежит Вам, то, что мне предстоит создать, тоже Ваше, как часть того целого, которое безраздельно отдано Вам. Будь мои достоинства значительнее, я мог бы лучше выразить мою преданность. Но каково бы ни было мое творение, все мои силы посвящены Вашему лордству, кому я желаю долгой жизни, еще более продленной полным счастьем.
Вашего лордства готовый к услугам Уильям Шекспир".
Сравнивая это посвящение с первым, можно опять заметить отсутствие самоуничижения, раболепия, но также и большую личную близость поэта к графу - он свободнее высказывает свои чувства по отношению к Саутгемптону: любовь, уважение, даже дружбу. Скромность, приличествующая случаю, выражена в изящных и тщательно взвешенных вполне светских выражениях, не ущемляющих чувство собственного достоинства поэта. Все это гораздо более похоже на отношение младшего (но равного) к старшему, чем низшего к высшему (причем стоящему на несравненно более высокой ступени тогдашней жестко очерченной общественной лестницы) {Ряд шекспироведов (в частности, А.Л. Роуз) отмечали, что посвящения написаны языком, принятым среди самых знатных лордов.}.
Вот единственно на этих двух последовательных посвящениях и основаны все построения шекспироведов о не имеющей в ту эпоху аналогов близкой дружбе актера и драматурга Уильяма Шекспира (то есть Шакспера из Стратфорда) и блестящего вельможи графа Саутгемптона. Отсюда же шекспировскими биографами будут делаться заключения и предположения о причастности вчерашнею подмастерья перчаточника из провинции к некоему "кружку молодых, блестяще образованных аристократов", где он смог приобщиться к утонченной культуре Ренессанса, пришедшей с континента, ~ литературе, поэзии, драме, философии ведь следы этого "приобщения" видны во всех творениях Барда. Об этом же вожделенном "кружке" и об этом феномене "первовхождения Барда в культуру" написано немало и не только на английском языке; многие ученые пытались обнаружить этот кружок и Шекспира в нем, и конечно же они начинали с такой заметной фигуры, как Саутгемптон.
Генри Ризли, 3-й граф Саутгемптон (1573-1624), родился, когда его отец, непреклонный католик, находился в тюрьме. Мальчик унаследовал графский титул в восьмилетнем возрасте, после смерти сначала старшего брата, а потом и отца. Как и другие рано лишившиеся отцов сыновья пэров Англии, он воспитывался и получил образование под строгим наблюдением лорда-казначея Уильяма Сесила (лорд Берли), впоследствии запечатленного Шекспиром в образе Полония в "Гамлете". Четыре года учебы в Кембридже, в колледже св.Джона, и в 1589 году он - магистр искусств. Но еще тринадцатилетним мальчиком он порадовал своего опекуна не по летам зрелым латинским сочинением на тему "Все люди побуждаемы к достижению добродетели надеждой на воздаяние". Семнадцати лет он появился при дворе, был благосклонно отмечен королевой и подружился с самым могущественным тогда и близким к королеве вельможей графом Эссексом (тоже воспитанником лорда Берли). Преданность Эссексу Саутгемптон пронес через все испытания и сохранил до конца.
Саутгемптон покровительствовал ученым и поэтам. Его учителем итальянского языка стал Джон Флорио, автор англо-итальянского словаря "Мир слов", посвященного Саутгемптону и его молодому другу (моложе Саутгемптона на три года) графу Рэтленду - тоже воспитаннику лорда Берли. Эта дружба продержалась, как мы узнаем потом, до гибели Эссекса, но в 90-х годах она была, судя по сохранившимся письмам, особенно тесной и интимной; связывала молодых графов не только любовь к знаниям и поэзии, но и чрезвычайная, удивительная даже для елизаветинцев привязанность к театру.
Многие поэты посвящали Саутгемптону свои произведения, но не все посвящения он принимал, и ни одно из них не написано в таком тоне - почти на равных, - как эти два шекспировских, уникальных еще и потому, что больше никогда и никому Шекспир своих произведений не посвящал.
Итак, кружок блестящих молодых аристократов около Эссекса Саутгемптона - Рэтленда действительно просматривается. Остается самое главное - обнаружить там Шекспира; два посвящения и их тон обещают поискам успех. И многим шекспироведам казалось - и продолжает казаться, - что они уже видят Шекспира в графском дворце за беседой с высокородным хозяином и его просвещенными гостями - друзьями и служителями чуть ли не всех девяти муз. Приведу несколько цитат из работ наших шекспироведов.
Из книги М.М. Морозова "Шекспир" (1947): "Мы имеем все основания предполагать, что Шекспир в начале своего творческого пути был вхож во дворец графа Саутгемптона, которому он посвятил две свои поэмы - "Венеру и Адониса" и "Лукрецию". Он бывал, вероятно, и в других аристократических домах. Многие молодые люди из высшей английской знати были завсегдатаями театров (королева Елизавета даже сделала выговор двум молодым вельможам, проводившим все время в театре и пренебрегавшим своими придворными обязанностями {Речь, конечно, идет о графах Саутгемптоне и Рэтленде, хотя о том, что эти два лорда получили выговор за свою чрезмерную приверженность театру, ничего не известно.}). Эти знатные господа охотно приглашали к себе актеров, которые являлись к ним, конечно, в качестве скромных просителей. Бывая в этих домах, Шекспир мог наблюдать жизнь аристократии, слушать музыку, видеть картины - одним словом, воспринимать пришедшее из Италии богатство культуры Ренессанса" {9}.
Из биографического очерка А.А. Смирнова (1957): "Примерно в это самое время (приблизительно в 1592 году. - И.Г.) Шекспир сблизился с кружком молодых аристократов, любителей театра, в частности с графом Саутгемптоном..." {10}.
Из книги А.А. Аникста "Шекспир" (1964): "Как мы знаем, от нападок Грина его (Шекспира. - И.Г.) защитил высокопоставленный покровитель - молодой граф Саутгемптон. Шекспир бывал в его дворце и принимал участие в литературных развлечениях собиравшегося там кружка. Здесь увлекались поэзией..." {11}.
Можно заметить, как постепенно, от книги к книге предположительный характер повествования исчезает, приобретая все большую определенность, черты достоверности.
Но, может быть, кроме двух посвящений, ценность которых неизмерима, существуют и другие свидетельства о близости Шекспира (кто бы он ни был) к Саутгемптону, к его кругу (или кружку) или к другим аристократическим меценатам? Нет. Таких свидетельств (прямых документальных свидетельств по крайней мере) не сохранилось. Ни в одном письме графа, его знакомых и близких, ни в одном связанном с ними документе нет упоминаний об актере и драматурге Уильяме Шекспире (или Шакспере) из Стратфорда, хотя такой человек, гениальный выходец из простого народа, общество которого находили для себя интересным утонченные и высокомерные аристократы, казалось бы, не мог не привлекать внимания окружающих.
Канадский литературовед Д.Ф. Экриг, автор книги "Шекспир и граф Саутгемптон" {12} годами изучал в архивах, библиотеках, частных собраниях все документы, дневники и письма, которые содержат материалы, имеющие хотя бы малейшее отношение к графу Саутгемптону. Экриг излагает подробную биографию графа, историю его участия в злополучном мятеже Эссекса, едва не стоившем ему головы, рассказывает о других знаменательных и даже будничных событиях его жизни. Особенно много Экриг пишет о тесной дружбе Саутгемптона с двумя другими графами - Эссексом и Рэтлендом - в последнем десятилетии XVI века, их совместном участии в морских походах, в ирландской кампании, их семейных связях и общих литературных и театральных интересах. И этот рассказ основывается на обширном документальном материале.
А вот о каких-то отношениях графа Саутгемптона с актером, поэтом и драматургом Уильямом Шекспиром (Шакспером) из Стратфорда исследователь в своей объемистой книге, специально посвященной изучению этих отношений, ничего нового сказать не смог, потому что никаких конкретных следов того человека он не нашел, хотя искал именно их. Поэтому ему пришлось ограничиться перепечаткой все тех же посвящений к "Венере и Адонису" и "Лукреции", с которых начинается интерес шекспироведов к графу Саутгемптону, а также предположениями о возможной связи графа с некоторыми шекспировскими пьесами и сонетами. Экриг весьма скептически упоминает о распространенных домыслах о посещениях Шекспиром графского дворца, о его участии в литературных и прочих развлечениях собиравшегося там кружка.
А домыслы попадаются весьма смелые. Несколько лет назад по нашему телевидению показывали английский фильм о Шекспире, - а какой же фильм о Шекспире без Саутгемптона! Мы увидели, как актер-Шекспир - вчерашний бродяга - дружит почти на равных с близким ко двору высокородным молодым вельможей, ест с ним за одним столом, спит в графской постели и разговаривает с хозяином дворца почти покровительственно. Граф же обманом овладевает его любовницей (Смуглая леди сонетов) и вообще ведет себя недостойно. Потом Шекспиру приходится ходатайствовать за попавшего в Тауэр графа перед самой королевой Елизаветой. Впоследствии, однако, неблагодарный Саутгемптон препятствует изданию шекспировских сонетов и даже приглашает к себе на помощь из Стратфорда миссис Шекспир. Конечно, авторы художественных произведений имеют право на собственную интерпретацию исторических сюжетов и персонажей, но читатели и зрители этих книг и фильмов тоже имеют право знать о полной неисторичности большинства подобных вымыслов и о том, что подлинные отношения между Саутгемптоном и Шекспиром и сегодня продолжают оставаться загадкой для исследователей. Шекспира возле Саутгемптона шекспироведы пока еще не нашли, хотя его там не может не быть...