Страница:
Королева в первом кварто совершенно недвусмысленно заявляла о своей непричастности к убийству первого мужа и, узнав об этом преступлении от Гамлета, с готовностью бралась помогать ему в его мщении. Во втором кварто ее поведение более двусмысленно, она стала гораздо ближе к Клавдию и отдалилась от Гамлета, который с презрением клеймит ее кровосмесительный брак: "Ничтожество, твое имя - женщина!".
Но самое интересное: только во втором кварто появился реальный датский колорит, по которому вместо условной Дании первого кварто можно узнать реальную Данию начала XVII века. Это и датское имя Гертруда, и простонародное имя Йоген ("Сходи к Йогену", - говорит могильщик), и словечко "dansker", и многое другое. По поводу Йогена некоторые британские шекспироведы считают, что Шекспир, по-видимому, хотел в шутку передать датское расхожее произношение имени, соответствующего английскому "Джон": вблизи театра "Глобус" находился тогда кабачок некоего "глухого Джона". Во втором кварто появились указания на знакомство автора с датским обычаем хоронить королей в полном воинском облачении и особенно на знакомство с прискорбным пристрастием датских королей и вельмож к "вакхическому времяпрепровождению" - к попойкам. Гамлет так объясняет Горацио значение трубных звуков и пушечных залпов, которые сопровождают каждый осушенный королем кубок: "Король не спит сегодня и пьет из кубка, он бражничает и кружится в буйной пляске. И когда король осушает кубки с рейнским, литавры и труба торжественно извещают об этом. Да, таков обычай. Но, по моему мнению, хотя я родился здесь и с рождения к этому привык, более почетно нарушать этот обычай, чем соблюдать его {Интересно, что в Первом фолио 1623 года следующая сразу за этими словами часть монолога Гамлета с резким осуждением пьяного разгула при датском королевском дворе была изъята. Тот, кто это сделал, несомненно исходил из того, что английскому королю Иакову I и особенно его жене - сестре датского короля - такие инвективы вряд ли могли нравиться.}. За этот пьяный разгул, тяжелящий головы, нас порицают другие народы на востоке и на западе: они называют нас пьяницами и другими свинскими прозвищами..." Как видим, описание попойки в королевском дворце, появившееся во втором кварто, точно соответствует свидетельству очевидца таких банкетов Сегара {Однако замечено это "совпадение" было только через два с половиной столетия (1874) шекспироведом Фарнивалем.}, сопровождавшего Рэтленда, хотя записи Сегара были опубликованы в 1605 году, то есть на год позже этого издания "Гамлета".
Во время объяснения Гамлета с матерью Полоний с ее согласия прячется за висячим ковром. Гамлет показывает матери на портреты (pictures) своего отца и дяди: "Это твой муж! Теперь смотри, что идет после него. Вот это теперешний твой муж". Где же находятся эти портреты, куда показывает Гамлет?
В Кронборгском замке, где Рэтленд был принят королем Христианом, в парадном зале стены до потолка были завешаны гобеленами, на которых по приказу короля Фредерика (отца Христиана IV) были изображены более 100 его предшественников в хронологическом порядке, а также он сам с сыном {Детали интерьера Кронборгского королевского замка сообщены мне А. Данюшевской.}. Впоследствии большая часть гобеленов сгорела (до наших дней сохранилось лишь полтора десятка), но Рэтленд, безусловно, видел все эти последовательно расположенные портреты датских королей. Оказывается, знал о них и автор "Гамлета"! И знание это он получил только после миссии Рэтленда в Данию и посещения им королевского замка. В записках Сегара этим изображениям отведено несколько строк, но, как мы уже знаем, они увидели свет после "Гамлета" (второго кварто).
В XIX веке ученые-шекспироведы считали первое кварто "Гамлета" (оно было найдено только в 1821 году) первой редакцией великой трагедии, затем переработанной и расширенной самим автором.
Уже в нашем веке среди западных историков литературы получила распространение гипотеза, согласно которой первое кварто содержит "пиратский", сокращенный и испорченный стенографом текст пьесы. Однако новые имена героев, эволюция главных персонажей, появление конкретных датских реалий говорят против этой гипотезы, по крайней мере в случае с "Гамлетом".
Вообще же гипотеза о "пиратском" происхождении изданий шекспировских пьес - это лишь попытка как-то объяснить целый ряд странностей в их текстах и обстоятельствах появления, и ее нельзя рассматривать как некий универсальный ключ для решения всех трудных вопросов шекспировской текстологии. Пиратский характер тех или иных изданий - о краденых и искалеченных текстах говорится и в обращении к читателям в Первом фолио - не означает, что так же обстоит дело во всех сложных случаях, и никак не исключает вторичную авторскую переработку ранних вариантов, как это явно произошло с "Гамлетом". Можно еще добавить, что все шекспировские кварто подтверждают странный характер отношений Потрясающего Копьем с издателями, вернее - отсутствие каких-либо отношений; в отличие от других поэтов и драматургов. Шекспир не интересовался изданием своих произведений; о надуманности предположений, что все они якобы сразу становились собственностью актерской труппы, мы уже писали.
Итак, все говорит о том, что после миссии Рэтленда в Данию текст "Гамлета" был переработан, увеличен по объему почти вдвое и в нем появились конкретные датские реалии. Догадки по поводу происхождения этих реалий - с тех пор, как на них обратили внимание, - высказывались самые различные, предполагали даже, что Шекспир сопровождал Рэтленда в его поездке в Данию в 1603 году. Я думаю, что это предположение ближе к истине, чем другие, хотя искать имя Уильяма Шекспира в списках пассажиров рэтлендовского корабля вряд ли стоит...
Только знание подлинных фактов биографии Рэтленда открывает возможность понять, каким образом автор "Гамлета" между первой и второй редакциями пьесы узнал так много об обычаях и малоизвестных деталях жизни датского королевского двора. Розенкранца и Гильденстерна {Малоизвестный факт: имя "Гильденстерн" имеет отношение не только к "Гамлету", но и к русской истории! Осенью 1602 г. в Москву прибыл с большой свитой герцог Иоганн Шлезвиг-Голштинский, брат датского короля Христиана IV. Царь Борис Годунов собирался женить герцога на своей дочери Ксении. И вот в свите герцога мы находим датских дворян Акседя и Лаксмана Гильденстернов. Вскоре после своего приезда в Москву герцог Иоганн заболел и умер, а свита возвратилась в Данию. Сохранились записки Акселя Гильденстерна об этой миссии (изданы на русском языке в 1911 г. Ю.Н. Щербачевым).}, своих однокашников по Падуе, Рэтленд наверняка снова встретил в Эльсиноре, попутно уточнив правильную транскрипцию этих датских имен. С. Демблон, проанализировав все эти и другие факты, связанные с появлением двух кварто "Гамлета" и их текстами, пришел к выводу, что эта пьеса могла быть написана только Рэтлендом. Если говорить более осторожно - "Гамлета" мог написать только сам Рэтленд или чрезвычайно близкий к нему человек, его духовный и интеллектуальный поверенный.
Существенная деталь: на титульном листе первого кварто указано, что пьеса исполнялась в Кембриджском и Оксфордском университетах. Известно, что в университетах игрались только латинские пьесы, сочиненные преподавателями и питомцами университетов. Актеры в стены университетов не допускались. Выходит, для Шекспира было сделано исключение? Но когда и кем? Иногда предполагают, что пьесу играли любители-студенты, хотя непонятно, где они могли взять текст пьесы, которая еще не печаталась. Как бы то ни было, никаких точных данных о том, что пьеса действительно исполнялась в Кембридже и Оксфорде, нет, и само упоминание знаменитых университетов на титульном листе первого кварто свидетельствует лишь о том, что автор пьесы, Уильям Потрясающий Копьем, связан с ними обоими.
Поэты Бельвуарской долины
После своего возвращения из Дании Роджер Мэннерс, граф Рэтленд, бывший кембриджский, оксфордский и падуанский студент, в основном живет в родном Бельвуаре, уклоняясь по возможности от пребывания при дворе. Он часто болеет и лишь изредка "совершает набеги на берега Темзы" или посещает университеты, с которыми продолжает поддерживать постоянные контакты.
В декабре 1603 года Рэтленд находится в Уилтон Хаузе - имении графини Пембрук, куда приезжает король, которому показали "Как вам это понравится". Вспомним, что незадолго до этого графиня писала своему сыну, прося его привезти короля в Уилтон Хауз: "С нами здесь - Шекспир". Опять совпадение и какое!
В 1604 году в Оксфорде Рэтленд участвует в проходившей в присутствии короля церемонии присвоения принцу Уэльскому - юному наследнику престола степени магистра искусств; со многими воспитателями и учителями наследника его связывает тесная дружба.
Кроме болезни и финансовых трудностей немало неприятностей доставляют ему братья-католики, особенно младший - Оливер, который оказался косвенно вовлеченным в пресловутый Пороховой заговор. Заговорщики сделали подкоп под здание парламента и заложили там в подвале несколько десятков бочек пороха, который они планировали взорвать 5 ноября 1605 года, когда король будет открывать сессию парламента. Одновременно они хотели спасти жизнь нескольким лордам, сделав так, чтобы те держались подальше от парламента в день взрыва; на этом они и попались. Интересно, что среди тех, кому они хотели сохранить жизнь, был и Рэтленд, ни мало к их злоумышлению не причастный.
В том же году он собирался на несколько лет покинуть Англию и отправиться путешествовать, но состояние здоровья не позволило ему сделать это. Годы 1605-1606 - время, когда созданы "Король Лир" и "Макбет"...
Характер отношений Рэтленда с женой постепенно перестал быть тайной для их друзей, а потом и для остальных. Естественно, это порождало слухи и кривотолки, малоприятные для хозяина Бельвуара и не способствовавшие его хорошему настроению и общительности. Несмотря на это и на то, что Елизавета часто живет вне Бельвуара, вокруг них образуется интимный поэтический кружок, членами которого были такие поэты и драматурги, как Бен Джонсон, Джордж Чапмен, Джон Харрингтон, Сэмюэл Дэниел, Джон Марстон, Майкл Дрейтон, Томас Овербери, Томас Кэмпион, Фрэнсис Бомонт, Джон Флетчер, и такие близкие к Елизавете Сидни-Рэтленд женщины - поэтессы и покровительницы искусств, как ее тетка Мэри Сидни-Пембрук, кузина Мэри Рот, ее подруги Люси Харрингтон, графиня Бедфорд, и Анна Клиффорд, графиня Дорсет. Разумеется, нельзя пропустить и постоянного и верного друга Рэтлендов - старшего сына Мэри, Уильяма Герберта, графа Пембрука.
Бен Джонсон бывал у Рэтлендов, особенно когда они жили в своем лондонском доме. Его отношения с Рэтлендом, судя по всему, были непростыми. С одной стороны, он боготворил дочь Филипа Сидни, развлекал ее, старался быть полезным в ее литературных занятиях. С другой стороны, Рэтленд не очень доверял ему, зная его пристрастие к дарам Бахуса и неумение придерживать язык за зубами после добрых возлияний. Об этом свидетельствует эпизод, о котором Джонсон поведал поэту Драм-монду много лет спустя, уже после смерти бельвуарской четы.
Джонсон сидел за столом у графини Рэтленд, когда вошел ее супруг. Потом Елизавета сообщила Джонсону, что муж сделал ей замечание за то, что она "принимает за своим столом поэтов" - так впоследствии изложил это замечание сам Джонсон, явно обиженный. Получив записку Елизаветы, Джонсон послал ей ответную, которая, однако, каким-то образом оказалась у Рэтленда. Эпизод этот никакого продолжения, насколько известно, не имел, но Джонсон его не забыл. В своих многочисленных эпиграммах, обращениях и других "стихах по случаю", где можно встретить имена всех знакомых ему людей, он ни разу не обратился открыто к Рэтленду, не назвал это имя. Когда же в обращении к Елизавете Сидни-Рэтленд он начал говорить о нем, то демонстративно оборвал строфу на полуфразе при печатании - хотя это было уже через несколько лет после смерти Рэтленда; упоминание о какой-то зловещей клятве показывает, что причина умолчания заключается не в нежелании Джонсона - и других поэтов и писателей - открыто обращаться к Рэтленду, а в том, что на этом имени для них стояло табу, по крайней мере с начала 1600-х годов. Молчали они и тогда, когда необыкновенные супруги ушли из жизни.
Теперь, зная, кого оплакивали авторы честеровского сборника, мы можем увидеть всегда прячущихся Рэтлендов и их поэтических друзей и под другими, интересными и неожиданными масками в пасторальной пьесе Джонсона "Печальный пастух, или Сказка о Робин-Худе" {13} - произведении, всегда считавшемся "темным", к тому же неоконченном или не полностью дошедшем до своих первых издателей в 1640 году (то есть уже после смерти Джонсона).
Действие пьесы происходит в Шервудском лесу, хозяева которого Робин-Худ и дева Мариан приглашают к себе на празднество гостей - их Джонсон несколько раз называет "пастухами (то есть поэтами. - И.Г.) Бельвуарской долины". Имя Robin Hood естественно вызывает у читателей джонсоновской пасторали привычные ассоциации с "добрым разбойником Шервудского леса", героем народных легенд Робином Гудом (как традиционно, но неверно транскрибируется его имя по-русски). Однако при изучении пьесы сам образ жизни джонсоновского Робина, его занятия, все его окружение заставляют отказаться от привычных ассоциаций {Робин-Худ назван "Главным человеком Леса, Хозяином Празднества", его имя транскрибировано через дефис - Robin-hood. Это имя, включающее слово hood (капюшон или скрывающийся под капюшоном) может быть переведено буквально, как "Робин-под-маской" или "Маска Робина". В пьесе "Королевское представление в Уэлбеке" Джонсон дает целый список масок (hoods) Робин-Худа: красная, зеленая, голубая, бурая, оранжевая, пестрая. Существует несколько гипотез о степени историчности фигуры Робин-Худа и о происхождении этого имени. Здесь я обращаю внимание на то значение этого имени, которое подчеркивал Бен Джонсон.}. Герой Джонсона - не традиционный разбойник (нет ни малейшего намека на его "разбойничьи" подвиги), а владетельный лорд, окруженный многочисленной свитой. Здесь и капеллан, и бейлиф, и дворецкий, специальные слуги в лесной резиденции; его гости - утонченные поэты и поэтессы, живущие в мире своих особых забот и интересов.
Известный английский историк литературы Ф.Г. Флей еще девяносто лет назад показал наивность и несостоятельность трактовки "Печального пастуха" как сугубо пасторального произведения на мотивы робингудовской легенды, персонажи которого якобы не имеют современных автору прототипов. По ряду убедительных признаков Флей идентифицировал главных героев пьесы с графом и графиней Рэтленд - Роджером и Елизаветой. Он отмечал, что определение Робина как "главного человека Шервудского леса, его хозяина" вместе с кажущимся многим непонятным упоминанием о Бельвуаре, прямо указывает на Рэтленда (управляющий королевским Шервудским лесом - его почетная официальная должность, а расположенный в нескольких десятках километров от леса замок Бельвуар - его родной дом) {Существенная топографическая деталь: Бельвуар и маленькая долина, которой он дал имя, расположен не на территории тогдашнего Шервудского леса, а в графстве Лейстер, за рекой Трент. И единственное, что связывает Шервуд и Бельвуар, - это Рэтленды, владельцы Бельвуара и управители Шервудского леса. Поэтому указание на "поэтов Бельвуарской долины" (где старинный замок был единственным очагом культуры) в пьесе, действие которой происходит в Шервудском лесу, может относиться только к Рэтлендам и их друзьям.}. Имя его "Леди, его Хозяйки" - дева Мариан - не могло быть отнесено Джонсоном к следующей (после 1612 года) графине Рэтленд, жене Фрэнсиса, имевшей нормальную семью и детей.
Сегодня нам ясно и более того: отношения джонсоновских Робина и девы Мариан {Мэйд-Мариан (дева Мариан) теперь считается традиционным персонажем ряда робингудовских легенд. Но можно напомнить, что впервые она оказалась рядом с Робином незадолго до джонсоновского "Печального пастуха" в пьесе драматургов Манди и Четла.}, хозяев Бельвуара и Шервудского леса, - это платонические отношения Голубя и Феникс, героев поэтического сборника Роберта Честера. И приглашенные хозяевами Леса относятся к ним с трепетным поклонением, ибо они - "чудо мира, его прославленный голос". Поэт Кларион говорит: "Робин и его дева Мариан являются венцом и предметом удивления всего, что живет и дышит в этом зеленом уголке". И другие поэты добавляют: "В Бельвуарской долине! Голуби Леса! Невинная пара!" Кларион также упоминает об их возвышенных занятиях, об их писаниях, которые можно сравнить с лучшими античными образцами, и эти слова, не имеющие никакой связи с робингудовскими преданиями, перекликаются с тем, что писал Джонсон в своих посланиях Елизавете Рэтленд, и со словами, сказанными им Драммонду о ее поэтическом даре в 1619 году.
Но, кроме этого, Джонсон сообщил тогда Драммонду, что им написана "пастораль" под названием "May Lord" (это довольно странное название {Некоторые ученые предполагают, что Драммонд, записывая название пасторали, ошибся, но это же имя - May Lord - мы встречаем в джонсоновской пьесе "Королевское представление в Уэлбеке", где воспевается Шервудский лес; то есть Драммонд записал название правильно.} Может быть переведено и как "Майский лорд" и как "Лорд-дева"). Джонсон поведал еще, что в этой пасторали он вывел себя под именем Элкин, а также целую группу личностей, включая Елизавету, графиню Рэтленд, ее кузин Люси, графиню Бедфорд, и Мэри Рот, ее тетку Мэри, графиню Пембрук, и Томаса Овербери (все - поэты), а также старую графиню Сэффолк (в образе колдуньи) и ее дочь Франсис, интриговавших против Елизаветы Рэтленд. Этот довольно длинный список важен и сам по себе: здесь устами автора прямо подтверждено присутствие в его произведениях (даже "пасторальных") актуального для своего времени содержания и реальных, хорошо знакомых автору прототипов, а значит, и возможность их идентификации.
Пастораль (пьеса или поэма) под таким названием неизвестна; вероятно, Джонсон впоследствии дал ей другое название и внес какие-то второстепенные изменения. Тогда этим искомым произведением может быть лишь "Печальный пастух" (теперь мы могли бы перевести ее название как "Печальный поэт") единственная пасторальная пьеса Джонсона. Ибо именно в этой - и только в этой - пьесе Джонсона среди большой группы "поэтов Бельвуарской долины" мы действительно встречаем мудрого Элкина, к которому все почтительно обращаются за советами, а также колдунью из Пэпплуика и ее интриганку-дочь; повторяю, эти персонажи больше нигде у Джонсона не встречаются. Крупный английский текстолог и шекспировед Грег, дискутируя в 1905 году с Флеем, признавал, что "если Джонсон в "Печальном пастухе", создавая образы Робина и Мариан, имел в виду определенные личности, то мы без труда можем идентифицировать их с четой Рэтлендов..." {14}. Следует отметить, что более уверенная идентификация затруднялась тогда для Грега неясной датировкой смерти Елизаветы Рэтленд, и сам он придерживался указанной в Национальном биографическом словаре ошибочной даты - 1615 год. Таким образом, в период работы над джонсоновской пасторалью он ничего не знал о почти одновременной смерти Рэтлендов, проливающей особый, трагический свет на эти загадочные фигуры, столь близкие к Шекспиру и Джонсону; не были тогда известны Грегу и другие связанные с ними факты, открытые только в ходе позднейших исследований.
Сегодня мы наконец располагаем дополнительными основаниями для того, чтобы с уверенностью назвать джонсоновских героев, основаниями, о недостатке которых сожалел в свое время Грег, известный своей научной осторожностью. Содержание "Печального пастуха" вместе с записями Драммонда, джонсоновскими посланиями к Елизавете Рэтленд и особенно - с честеровским сборником свидетельствует, что под масками Робина и девы Мариан, так же как и под масками Голубя и Феникс, выведены друзья и покровители "поэтов Бельвуарской долины" - хозяева Шервудского леса, чей удивительный союз так неожиданно для всех обернулся летом 1612 года мистическим союзом в смерти.
В поэтическом цикле "Подлесок", опубликованном в 1640 году, уже после смерти Бена Джонсона, есть поэма "Прославление Чарис в десяти лирических отрывках" {15}. Джонсон рассказывает об изумительной женщине, чья красота и ум облагораживают и возвышают все, с чем она соприкасается; он называет ее своей звездой, своей богиней. "Но ее красота скрывает больше, чем открывается нашим глазам". Несмотря на ряд перспективных аллюзий, прототип и этой героини Джонсона оставался не установленным комментаторами изданий его произведений. Сделать это помог мне анализ шестой части поэмы, где поэт вспоминает, как он удостоился поцелуя Чарис "за то, что было создано им и его Музой", а произошло это после какого-то представления в королевском дворце, "когда сама невеста не выглядела и наполовину такой прекрасной, как Чарис...". "Все разговоры, все внимание было приковано к Вам больше, чем ко всему, что сияло и сверкало тогда в Уайтхолле".
О каком же празднестве в королевском дворце в Уайтхолле, связанном с творчеством Бена Джонсона и некой невестой, которую Чарис затмевала, говорит здесь автор? Бесспорно, речь идет о представлении в Уайтхолле одной из его пьес-масок {Пьесы-маски - нечто вроде балета-пантомимы - ставились при дворе с участием высшей знати королевства.}; указание же на невесту позволяет безошибочно определить, что Джонсон вспоминает не что иное, как пышное придворное празднество 5 января 1606 года, когда вся английская знать во главе с королевским семейством разыгрывала пьесу-маску "Гименей", специально написанную Беном Джонсоном по случаю бракосочетания юного Роберта, графа Эссекса (сын казненного в 1601 году мятежника и единоутробный брат Елизаветы Рэтленд) и столь же юной Франсис, дочери графа Сэффолка. Костюмы и машинерия для пьесы-маски были разработаны знаменитым архитектором Иниго Джонсом, музыка написана композитором Альфонсо Феррабоско.
Сразу же после торжественных церемоний четырнадцатилетний новобрачный был отправлен для продолжения образования на континент, а юная Франсис осталась дома, под присмотром своей матери - графини Сэффолк. Присмотр оказался не слишком стеснительным, и Франсис не устояла перед соблазнами великосветской и придворной жизни. Среди ее поклонников был и сам наследный принц, но объектом ее подлинной страсти стал королевский фаворит шотландец Роберт Карр. Вернувшийся через несколько лет в Англию молодой Эссекс пытался вступить в супружеские права, но Франсис ушла от него и навсегда связала свою жизнь с Карром. После скандального бракоразводного процесса с пикантными эпизодами (Франсис и ее покровители объявили молодого Эссекса импотентом; для "проверки" этого утверждения была создана специальная комиссия из придворных дам, обследовавшая Франсис), король, которому обычно было трудно отказать в чем-либо своим фаворитам, санкционировал расторжение союза, заключенного под его же эгидой; Франсис стала свободной и могла выйти замуж за Карра.
Поэт Томас Овербери, давнишний друг Карра, был не в восторге от намерения последнего жениться на разведенной Франсис, которую считал легкомысленной и опасной особой. Все это имело непосредственное отношение к джонсоновской пасторали "Печальный пастух". Мы уже знаем, что среди личностей, выведенных им в пасторали, Джонсон назвал поэта Овербери, а также графиню Сэффолк и ее дочь. Считают, что поэму "Жена", где описывается идеальная женщина, Овербери написал специально, чтобы удержать своего друга от рискованной, как он считал, женитьбы. Что касается самого образа идеальной женщины, то он очень похож на поэтическое описание Елизаветы Рэтленд, в которую, по словам Джонсона, Овербери был влюблен. По просьбе Овербери Джонсон прочитал (или передал) Елизавете поэму "Жена" и с похвалой отозвался об авторе; несколько строк из поэмы Елизавета запомнила. Таким образом, предприимчивая подруга Карра имела основания считать Овербери своим личным врагом, не испытывала она теплых чувств и к своей золовке, чьи добродетели воспевались Овербери в противовес ее (Франсис) видам. Ясно также, что в перипетиях отношений в треугольнике Эссекс - Франсис - Карр симпатии Елизаветы Рэтленд были на стороне брата, и Сэффолки, понимая это, плели какие-то интриги против Рэтлендов и окружавших их "поэтов Бельвуарской долины". Теперь становятся понятными образы старой колдуньи и ее дочери, злоумышляющих против девы Мариан.
Уже после смерти бельвуарской четы, в 1613 году, по наговору Карра, Овербери был упрятан в Тауэр и здесь, при прямом участии Франсис, отравлен, причем (как выяснилось потом) яд ему давали в пище в течение длительного времени, а потом под видом лечебных процедур, предписанных врачами, вводили новые, еще более сильные дозы. Поэт, скончавшийся в страшных мучениях, был похоронен, но убийцам не удалось сохранить свое преступление в тайне. Все новые и новые подробности убийства становились достоянием гласности, и даже влияния королевского фаворита оказалось недостаточно, чтобы заглушить голоса друзей убитого поэта, требовавших расследования мрачного преступления и наказания виновных. В 1614 году Карр и Франсис стали графом и графиней Сомерсет, но уже в 1616 году они были осуждены и провели следующие шесть лет там, где до этого томилась их жертва, - в Тауэре. Непосредственные нетитулованные - исполнители-злодеяния были повешены. Многое в этой страшноватой истории остается неясным, в том числе позиция короля Иакова и его отношения с Карром, замешанность в отравлении таких людей, как Томас Кэмпион - врач, известный поэт и композитор, близкий к Рэтлендам.
Но самое интересное: только во втором кварто появился реальный датский колорит, по которому вместо условной Дании первого кварто можно узнать реальную Данию начала XVII века. Это и датское имя Гертруда, и простонародное имя Йоген ("Сходи к Йогену", - говорит могильщик), и словечко "dansker", и многое другое. По поводу Йогена некоторые британские шекспироведы считают, что Шекспир, по-видимому, хотел в шутку передать датское расхожее произношение имени, соответствующего английскому "Джон": вблизи театра "Глобус" находился тогда кабачок некоего "глухого Джона". Во втором кварто появились указания на знакомство автора с датским обычаем хоронить королей в полном воинском облачении и особенно на знакомство с прискорбным пристрастием датских королей и вельмож к "вакхическому времяпрепровождению" - к попойкам. Гамлет так объясняет Горацио значение трубных звуков и пушечных залпов, которые сопровождают каждый осушенный королем кубок: "Король не спит сегодня и пьет из кубка, он бражничает и кружится в буйной пляске. И когда король осушает кубки с рейнским, литавры и труба торжественно извещают об этом. Да, таков обычай. Но, по моему мнению, хотя я родился здесь и с рождения к этому привык, более почетно нарушать этот обычай, чем соблюдать его {Интересно, что в Первом фолио 1623 года следующая сразу за этими словами часть монолога Гамлета с резким осуждением пьяного разгула при датском королевском дворе была изъята. Тот, кто это сделал, несомненно исходил из того, что английскому королю Иакову I и особенно его жене - сестре датского короля - такие инвективы вряд ли могли нравиться.}. За этот пьяный разгул, тяжелящий головы, нас порицают другие народы на востоке и на западе: они называют нас пьяницами и другими свинскими прозвищами..." Как видим, описание попойки в королевском дворце, появившееся во втором кварто, точно соответствует свидетельству очевидца таких банкетов Сегара {Однако замечено это "совпадение" было только через два с половиной столетия (1874) шекспироведом Фарнивалем.}, сопровождавшего Рэтленда, хотя записи Сегара были опубликованы в 1605 году, то есть на год позже этого издания "Гамлета".
Во время объяснения Гамлета с матерью Полоний с ее согласия прячется за висячим ковром. Гамлет показывает матери на портреты (pictures) своего отца и дяди: "Это твой муж! Теперь смотри, что идет после него. Вот это теперешний твой муж". Где же находятся эти портреты, куда показывает Гамлет?
В Кронборгском замке, где Рэтленд был принят королем Христианом, в парадном зале стены до потолка были завешаны гобеленами, на которых по приказу короля Фредерика (отца Христиана IV) были изображены более 100 его предшественников в хронологическом порядке, а также он сам с сыном {Детали интерьера Кронборгского королевского замка сообщены мне А. Данюшевской.}. Впоследствии большая часть гобеленов сгорела (до наших дней сохранилось лишь полтора десятка), но Рэтленд, безусловно, видел все эти последовательно расположенные портреты датских королей. Оказывается, знал о них и автор "Гамлета"! И знание это он получил только после миссии Рэтленда в Данию и посещения им королевского замка. В записках Сегара этим изображениям отведено несколько строк, но, как мы уже знаем, они увидели свет после "Гамлета" (второго кварто).
В XIX веке ученые-шекспироведы считали первое кварто "Гамлета" (оно было найдено только в 1821 году) первой редакцией великой трагедии, затем переработанной и расширенной самим автором.
Уже в нашем веке среди западных историков литературы получила распространение гипотеза, согласно которой первое кварто содержит "пиратский", сокращенный и испорченный стенографом текст пьесы. Однако новые имена героев, эволюция главных персонажей, появление конкретных датских реалий говорят против этой гипотезы, по крайней мере в случае с "Гамлетом".
Вообще же гипотеза о "пиратском" происхождении изданий шекспировских пьес - это лишь попытка как-то объяснить целый ряд странностей в их текстах и обстоятельствах появления, и ее нельзя рассматривать как некий универсальный ключ для решения всех трудных вопросов шекспировской текстологии. Пиратский характер тех или иных изданий - о краденых и искалеченных текстах говорится и в обращении к читателям в Первом фолио - не означает, что так же обстоит дело во всех сложных случаях, и никак не исключает вторичную авторскую переработку ранних вариантов, как это явно произошло с "Гамлетом". Можно еще добавить, что все шекспировские кварто подтверждают странный характер отношений Потрясающего Копьем с издателями, вернее - отсутствие каких-либо отношений; в отличие от других поэтов и драматургов. Шекспир не интересовался изданием своих произведений; о надуманности предположений, что все они якобы сразу становились собственностью актерской труппы, мы уже писали.
Итак, все говорит о том, что после миссии Рэтленда в Данию текст "Гамлета" был переработан, увеличен по объему почти вдвое и в нем появились конкретные датские реалии. Догадки по поводу происхождения этих реалий - с тех пор, как на них обратили внимание, - высказывались самые различные, предполагали даже, что Шекспир сопровождал Рэтленда в его поездке в Данию в 1603 году. Я думаю, что это предположение ближе к истине, чем другие, хотя искать имя Уильяма Шекспира в списках пассажиров рэтлендовского корабля вряд ли стоит...
Только знание подлинных фактов биографии Рэтленда открывает возможность понять, каким образом автор "Гамлета" между первой и второй редакциями пьесы узнал так много об обычаях и малоизвестных деталях жизни датского королевского двора. Розенкранца и Гильденстерна {Малоизвестный факт: имя "Гильденстерн" имеет отношение не только к "Гамлету", но и к русской истории! Осенью 1602 г. в Москву прибыл с большой свитой герцог Иоганн Шлезвиг-Голштинский, брат датского короля Христиана IV. Царь Борис Годунов собирался женить герцога на своей дочери Ксении. И вот в свите герцога мы находим датских дворян Акседя и Лаксмана Гильденстернов. Вскоре после своего приезда в Москву герцог Иоганн заболел и умер, а свита возвратилась в Данию. Сохранились записки Акселя Гильденстерна об этой миссии (изданы на русском языке в 1911 г. Ю.Н. Щербачевым).}, своих однокашников по Падуе, Рэтленд наверняка снова встретил в Эльсиноре, попутно уточнив правильную транскрипцию этих датских имен. С. Демблон, проанализировав все эти и другие факты, связанные с появлением двух кварто "Гамлета" и их текстами, пришел к выводу, что эта пьеса могла быть написана только Рэтлендом. Если говорить более осторожно - "Гамлета" мог написать только сам Рэтленд или чрезвычайно близкий к нему человек, его духовный и интеллектуальный поверенный.
Существенная деталь: на титульном листе первого кварто указано, что пьеса исполнялась в Кембриджском и Оксфордском университетах. Известно, что в университетах игрались только латинские пьесы, сочиненные преподавателями и питомцами университетов. Актеры в стены университетов не допускались. Выходит, для Шекспира было сделано исключение? Но когда и кем? Иногда предполагают, что пьесу играли любители-студенты, хотя непонятно, где они могли взять текст пьесы, которая еще не печаталась. Как бы то ни было, никаких точных данных о том, что пьеса действительно исполнялась в Кембридже и Оксфорде, нет, и само упоминание знаменитых университетов на титульном листе первого кварто свидетельствует лишь о том, что автор пьесы, Уильям Потрясающий Копьем, связан с ними обоими.
Поэты Бельвуарской долины
После своего возвращения из Дании Роджер Мэннерс, граф Рэтленд, бывший кембриджский, оксфордский и падуанский студент, в основном живет в родном Бельвуаре, уклоняясь по возможности от пребывания при дворе. Он часто болеет и лишь изредка "совершает набеги на берега Темзы" или посещает университеты, с которыми продолжает поддерживать постоянные контакты.
В декабре 1603 года Рэтленд находится в Уилтон Хаузе - имении графини Пембрук, куда приезжает король, которому показали "Как вам это понравится". Вспомним, что незадолго до этого графиня писала своему сыну, прося его привезти короля в Уилтон Хауз: "С нами здесь - Шекспир". Опять совпадение и какое!
В 1604 году в Оксфорде Рэтленд участвует в проходившей в присутствии короля церемонии присвоения принцу Уэльскому - юному наследнику престола степени магистра искусств; со многими воспитателями и учителями наследника его связывает тесная дружба.
Кроме болезни и финансовых трудностей немало неприятностей доставляют ему братья-католики, особенно младший - Оливер, который оказался косвенно вовлеченным в пресловутый Пороховой заговор. Заговорщики сделали подкоп под здание парламента и заложили там в подвале несколько десятков бочек пороха, который они планировали взорвать 5 ноября 1605 года, когда король будет открывать сессию парламента. Одновременно они хотели спасти жизнь нескольким лордам, сделав так, чтобы те держались подальше от парламента в день взрыва; на этом они и попались. Интересно, что среди тех, кому они хотели сохранить жизнь, был и Рэтленд, ни мало к их злоумышлению не причастный.
В том же году он собирался на несколько лет покинуть Англию и отправиться путешествовать, но состояние здоровья не позволило ему сделать это. Годы 1605-1606 - время, когда созданы "Король Лир" и "Макбет"...
Характер отношений Рэтленда с женой постепенно перестал быть тайной для их друзей, а потом и для остальных. Естественно, это порождало слухи и кривотолки, малоприятные для хозяина Бельвуара и не способствовавшие его хорошему настроению и общительности. Несмотря на это и на то, что Елизавета часто живет вне Бельвуара, вокруг них образуется интимный поэтический кружок, членами которого были такие поэты и драматурги, как Бен Джонсон, Джордж Чапмен, Джон Харрингтон, Сэмюэл Дэниел, Джон Марстон, Майкл Дрейтон, Томас Овербери, Томас Кэмпион, Фрэнсис Бомонт, Джон Флетчер, и такие близкие к Елизавете Сидни-Рэтленд женщины - поэтессы и покровительницы искусств, как ее тетка Мэри Сидни-Пембрук, кузина Мэри Рот, ее подруги Люси Харрингтон, графиня Бедфорд, и Анна Клиффорд, графиня Дорсет. Разумеется, нельзя пропустить и постоянного и верного друга Рэтлендов - старшего сына Мэри, Уильяма Герберта, графа Пембрука.
Бен Джонсон бывал у Рэтлендов, особенно когда они жили в своем лондонском доме. Его отношения с Рэтлендом, судя по всему, были непростыми. С одной стороны, он боготворил дочь Филипа Сидни, развлекал ее, старался быть полезным в ее литературных занятиях. С другой стороны, Рэтленд не очень доверял ему, зная его пристрастие к дарам Бахуса и неумение придерживать язык за зубами после добрых возлияний. Об этом свидетельствует эпизод, о котором Джонсон поведал поэту Драм-монду много лет спустя, уже после смерти бельвуарской четы.
Джонсон сидел за столом у графини Рэтленд, когда вошел ее супруг. Потом Елизавета сообщила Джонсону, что муж сделал ей замечание за то, что она "принимает за своим столом поэтов" - так впоследствии изложил это замечание сам Джонсон, явно обиженный. Получив записку Елизаветы, Джонсон послал ей ответную, которая, однако, каким-то образом оказалась у Рэтленда. Эпизод этот никакого продолжения, насколько известно, не имел, но Джонсон его не забыл. В своих многочисленных эпиграммах, обращениях и других "стихах по случаю", где можно встретить имена всех знакомых ему людей, он ни разу не обратился открыто к Рэтленду, не назвал это имя. Когда же в обращении к Елизавете Сидни-Рэтленд он начал говорить о нем, то демонстративно оборвал строфу на полуфразе при печатании - хотя это было уже через несколько лет после смерти Рэтленда; упоминание о какой-то зловещей клятве показывает, что причина умолчания заключается не в нежелании Джонсона - и других поэтов и писателей - открыто обращаться к Рэтленду, а в том, что на этом имени для них стояло табу, по крайней мере с начала 1600-х годов. Молчали они и тогда, когда необыкновенные супруги ушли из жизни.
Теперь, зная, кого оплакивали авторы честеровского сборника, мы можем увидеть всегда прячущихся Рэтлендов и их поэтических друзей и под другими, интересными и неожиданными масками в пасторальной пьесе Джонсона "Печальный пастух, или Сказка о Робин-Худе" {13} - произведении, всегда считавшемся "темным", к тому же неоконченном или не полностью дошедшем до своих первых издателей в 1640 году (то есть уже после смерти Джонсона).
Действие пьесы происходит в Шервудском лесу, хозяева которого Робин-Худ и дева Мариан приглашают к себе на празднество гостей - их Джонсон несколько раз называет "пастухами (то есть поэтами. - И.Г.) Бельвуарской долины". Имя Robin Hood естественно вызывает у читателей джонсоновской пасторали привычные ассоциации с "добрым разбойником Шервудского леса", героем народных легенд Робином Гудом (как традиционно, но неверно транскрибируется его имя по-русски). Однако при изучении пьесы сам образ жизни джонсоновского Робина, его занятия, все его окружение заставляют отказаться от привычных ассоциаций {Робин-Худ назван "Главным человеком Леса, Хозяином Празднества", его имя транскрибировано через дефис - Robin-hood. Это имя, включающее слово hood (капюшон или скрывающийся под капюшоном) может быть переведено буквально, как "Робин-под-маской" или "Маска Робина". В пьесе "Королевское представление в Уэлбеке" Джонсон дает целый список масок (hoods) Робин-Худа: красная, зеленая, голубая, бурая, оранжевая, пестрая. Существует несколько гипотез о степени историчности фигуры Робин-Худа и о происхождении этого имени. Здесь я обращаю внимание на то значение этого имени, которое подчеркивал Бен Джонсон.}. Герой Джонсона - не традиционный разбойник (нет ни малейшего намека на его "разбойничьи" подвиги), а владетельный лорд, окруженный многочисленной свитой. Здесь и капеллан, и бейлиф, и дворецкий, специальные слуги в лесной резиденции; его гости - утонченные поэты и поэтессы, живущие в мире своих особых забот и интересов.
Известный английский историк литературы Ф.Г. Флей еще девяносто лет назад показал наивность и несостоятельность трактовки "Печального пастуха" как сугубо пасторального произведения на мотивы робингудовской легенды, персонажи которого якобы не имеют современных автору прототипов. По ряду убедительных признаков Флей идентифицировал главных героев пьесы с графом и графиней Рэтленд - Роджером и Елизаветой. Он отмечал, что определение Робина как "главного человека Шервудского леса, его хозяина" вместе с кажущимся многим непонятным упоминанием о Бельвуаре, прямо указывает на Рэтленда (управляющий королевским Шервудским лесом - его почетная официальная должность, а расположенный в нескольких десятках километров от леса замок Бельвуар - его родной дом) {Существенная топографическая деталь: Бельвуар и маленькая долина, которой он дал имя, расположен не на территории тогдашнего Шервудского леса, а в графстве Лейстер, за рекой Трент. И единственное, что связывает Шервуд и Бельвуар, - это Рэтленды, владельцы Бельвуара и управители Шервудского леса. Поэтому указание на "поэтов Бельвуарской долины" (где старинный замок был единственным очагом культуры) в пьесе, действие которой происходит в Шервудском лесу, может относиться только к Рэтлендам и их друзьям.}. Имя его "Леди, его Хозяйки" - дева Мариан - не могло быть отнесено Джонсоном к следующей (после 1612 года) графине Рэтленд, жене Фрэнсиса, имевшей нормальную семью и детей.
Сегодня нам ясно и более того: отношения джонсоновских Робина и девы Мариан {Мэйд-Мариан (дева Мариан) теперь считается традиционным персонажем ряда робингудовских легенд. Но можно напомнить, что впервые она оказалась рядом с Робином незадолго до джонсоновского "Печального пастуха" в пьесе драматургов Манди и Четла.}, хозяев Бельвуара и Шервудского леса, - это платонические отношения Голубя и Феникс, героев поэтического сборника Роберта Честера. И приглашенные хозяевами Леса относятся к ним с трепетным поклонением, ибо они - "чудо мира, его прославленный голос". Поэт Кларион говорит: "Робин и его дева Мариан являются венцом и предметом удивления всего, что живет и дышит в этом зеленом уголке". И другие поэты добавляют: "В Бельвуарской долине! Голуби Леса! Невинная пара!" Кларион также упоминает об их возвышенных занятиях, об их писаниях, которые можно сравнить с лучшими античными образцами, и эти слова, не имеющие никакой связи с робингудовскими преданиями, перекликаются с тем, что писал Джонсон в своих посланиях Елизавете Рэтленд, и со словами, сказанными им Драммонду о ее поэтическом даре в 1619 году.
Но, кроме этого, Джонсон сообщил тогда Драммонду, что им написана "пастораль" под названием "May Lord" (это довольно странное название {Некоторые ученые предполагают, что Драммонд, записывая название пасторали, ошибся, но это же имя - May Lord - мы встречаем в джонсоновской пьесе "Королевское представление в Уэлбеке", где воспевается Шервудский лес; то есть Драммонд записал название правильно.} Может быть переведено и как "Майский лорд" и как "Лорд-дева"). Джонсон поведал еще, что в этой пасторали он вывел себя под именем Элкин, а также целую группу личностей, включая Елизавету, графиню Рэтленд, ее кузин Люси, графиню Бедфорд, и Мэри Рот, ее тетку Мэри, графиню Пембрук, и Томаса Овербери (все - поэты), а также старую графиню Сэффолк (в образе колдуньи) и ее дочь Франсис, интриговавших против Елизаветы Рэтленд. Этот довольно длинный список важен и сам по себе: здесь устами автора прямо подтверждено присутствие в его произведениях (даже "пасторальных") актуального для своего времени содержания и реальных, хорошо знакомых автору прототипов, а значит, и возможность их идентификации.
Пастораль (пьеса или поэма) под таким названием неизвестна; вероятно, Джонсон впоследствии дал ей другое название и внес какие-то второстепенные изменения. Тогда этим искомым произведением может быть лишь "Печальный пастух" (теперь мы могли бы перевести ее название как "Печальный поэт") единственная пасторальная пьеса Джонсона. Ибо именно в этой - и только в этой - пьесе Джонсона среди большой группы "поэтов Бельвуарской долины" мы действительно встречаем мудрого Элкина, к которому все почтительно обращаются за советами, а также колдунью из Пэпплуика и ее интриганку-дочь; повторяю, эти персонажи больше нигде у Джонсона не встречаются. Крупный английский текстолог и шекспировед Грег, дискутируя в 1905 году с Флеем, признавал, что "если Джонсон в "Печальном пастухе", создавая образы Робина и Мариан, имел в виду определенные личности, то мы без труда можем идентифицировать их с четой Рэтлендов..." {14}. Следует отметить, что более уверенная идентификация затруднялась тогда для Грега неясной датировкой смерти Елизаветы Рэтленд, и сам он придерживался указанной в Национальном биографическом словаре ошибочной даты - 1615 год. Таким образом, в период работы над джонсоновской пасторалью он ничего не знал о почти одновременной смерти Рэтлендов, проливающей особый, трагический свет на эти загадочные фигуры, столь близкие к Шекспиру и Джонсону; не были тогда известны Грегу и другие связанные с ними факты, открытые только в ходе позднейших исследований.
Сегодня мы наконец располагаем дополнительными основаниями для того, чтобы с уверенностью назвать джонсоновских героев, основаниями, о недостатке которых сожалел в свое время Грег, известный своей научной осторожностью. Содержание "Печального пастуха" вместе с записями Драммонда, джонсоновскими посланиями к Елизавете Рэтленд и особенно - с честеровским сборником свидетельствует, что под масками Робина и девы Мариан, так же как и под масками Голубя и Феникс, выведены друзья и покровители "поэтов Бельвуарской долины" - хозяева Шервудского леса, чей удивительный союз так неожиданно для всех обернулся летом 1612 года мистическим союзом в смерти.
В поэтическом цикле "Подлесок", опубликованном в 1640 году, уже после смерти Бена Джонсона, есть поэма "Прославление Чарис в десяти лирических отрывках" {15}. Джонсон рассказывает об изумительной женщине, чья красота и ум облагораживают и возвышают все, с чем она соприкасается; он называет ее своей звездой, своей богиней. "Но ее красота скрывает больше, чем открывается нашим глазам". Несмотря на ряд перспективных аллюзий, прототип и этой героини Джонсона оставался не установленным комментаторами изданий его произведений. Сделать это помог мне анализ шестой части поэмы, где поэт вспоминает, как он удостоился поцелуя Чарис "за то, что было создано им и его Музой", а произошло это после какого-то представления в королевском дворце, "когда сама невеста не выглядела и наполовину такой прекрасной, как Чарис...". "Все разговоры, все внимание было приковано к Вам больше, чем ко всему, что сияло и сверкало тогда в Уайтхолле".
О каком же празднестве в королевском дворце в Уайтхолле, связанном с творчеством Бена Джонсона и некой невестой, которую Чарис затмевала, говорит здесь автор? Бесспорно, речь идет о представлении в Уайтхолле одной из его пьес-масок {Пьесы-маски - нечто вроде балета-пантомимы - ставились при дворе с участием высшей знати королевства.}; указание же на невесту позволяет безошибочно определить, что Джонсон вспоминает не что иное, как пышное придворное празднество 5 января 1606 года, когда вся английская знать во главе с королевским семейством разыгрывала пьесу-маску "Гименей", специально написанную Беном Джонсоном по случаю бракосочетания юного Роберта, графа Эссекса (сын казненного в 1601 году мятежника и единоутробный брат Елизаветы Рэтленд) и столь же юной Франсис, дочери графа Сэффолка. Костюмы и машинерия для пьесы-маски были разработаны знаменитым архитектором Иниго Джонсом, музыка написана композитором Альфонсо Феррабоско.
Сразу же после торжественных церемоний четырнадцатилетний новобрачный был отправлен для продолжения образования на континент, а юная Франсис осталась дома, под присмотром своей матери - графини Сэффолк. Присмотр оказался не слишком стеснительным, и Франсис не устояла перед соблазнами великосветской и придворной жизни. Среди ее поклонников был и сам наследный принц, но объектом ее подлинной страсти стал королевский фаворит шотландец Роберт Карр. Вернувшийся через несколько лет в Англию молодой Эссекс пытался вступить в супружеские права, но Франсис ушла от него и навсегда связала свою жизнь с Карром. После скандального бракоразводного процесса с пикантными эпизодами (Франсис и ее покровители объявили молодого Эссекса импотентом; для "проверки" этого утверждения была создана специальная комиссия из придворных дам, обследовавшая Франсис), король, которому обычно было трудно отказать в чем-либо своим фаворитам, санкционировал расторжение союза, заключенного под его же эгидой; Франсис стала свободной и могла выйти замуж за Карра.
Поэт Томас Овербери, давнишний друг Карра, был не в восторге от намерения последнего жениться на разведенной Франсис, которую считал легкомысленной и опасной особой. Все это имело непосредственное отношение к джонсоновской пасторали "Печальный пастух". Мы уже знаем, что среди личностей, выведенных им в пасторали, Джонсон назвал поэта Овербери, а также графиню Сэффолк и ее дочь. Считают, что поэму "Жена", где описывается идеальная женщина, Овербери написал специально, чтобы удержать своего друга от рискованной, как он считал, женитьбы. Что касается самого образа идеальной женщины, то он очень похож на поэтическое описание Елизаветы Рэтленд, в которую, по словам Джонсона, Овербери был влюблен. По просьбе Овербери Джонсон прочитал (или передал) Елизавете поэму "Жена" и с похвалой отозвался об авторе; несколько строк из поэмы Елизавета запомнила. Таким образом, предприимчивая подруга Карра имела основания считать Овербери своим личным врагом, не испытывала она теплых чувств и к своей золовке, чьи добродетели воспевались Овербери в противовес ее (Франсис) видам. Ясно также, что в перипетиях отношений в треугольнике Эссекс - Франсис - Карр симпатии Елизаветы Рэтленд были на стороне брата, и Сэффолки, понимая это, плели какие-то интриги против Рэтлендов и окружавших их "поэтов Бельвуарской долины". Теперь становятся понятными образы старой колдуньи и ее дочери, злоумышляющих против девы Мариан.
Уже после смерти бельвуарской четы, в 1613 году, по наговору Карра, Овербери был упрятан в Тауэр и здесь, при прямом участии Франсис, отравлен, причем (как выяснилось потом) яд ему давали в пище в течение длительного времени, а потом под видом лечебных процедур, предписанных врачами, вводили новые, еще более сильные дозы. Поэт, скончавшийся в страшных мучениях, был похоронен, но убийцам не удалось сохранить свое преступление в тайне. Все новые и новые подробности убийства становились достоянием гласности, и даже влияния королевского фаворита оказалось недостаточно, чтобы заглушить голоса друзей убитого поэта, требовавших расследования мрачного преступления и наказания виновных. В 1614 году Карр и Франсис стали графом и графиней Сомерсет, но уже в 1616 году они были осуждены и провели следующие шесть лет там, где до этого томилась их жертва, - в Тауэре. Непосредственные нетитулованные - исполнители-злодеяния были повешены. Многое в этой страшноватой истории остается неясным, в том числе позиция короля Иакова и его отношения с Карром, замешанность в отравлении таких людей, как Томас Кэмпион - врач, известный поэт и композитор, близкий к Рэтлендам.