Страница:
Карл пытался сконцентрировать внимание на игре и на своем намерении причинить как можно меньше вреда противнику в предстоящей драке. Это будет катастрофа, если он прикончит кого-нибудь из этой публики. Но и сломанная рука или нога могут привести к ненужному вниманию полиции, даже если компания не относится к тем, кто непосредственно сотрудничает с полицией. Ему удалось необычно долго удерживать в игре последний шарик.
Внезапно он почувствовал прилив грусти. В Швеции левые растворились в министерствах, а антиимпериалистическое движение переродилось в дурацких "апостолов мира", которые стоят цепочкой, держась за руки, от советского посольства до американского, с идиотскими артистками в каждом конце. В Германии же небольшая группировка превратилась в гангстеров, получив поддержку значительной группы мелких уголовников и наркоманов (сейчас он как раз и находился среди таких), а кроме того, левые уходили, конечно, к зеленым и к "антиядерным" дуракам.
Все разбито вдребезги. Единственное, что осталось, - более или менее безрассудные индивидуальные акции. Какого-то разумного общего движения больше нет.
Когда последний стальной шарик прогремел внутри машины, все произошло примерно так, как можно было себе представить. Карл быстро сунул очередную монету в щель автомата, и началась ругань, подхваченная вожаком. Затем вожак, подбадриваемый остальными, нанес обеими руками удар. Момент был решающий. В следующую секунду Карл, возможно, будет сбит с ног. Последней его отчетливой мыслью было решение ни в коем случае никого не убивать. Дальше он уже действовал автоматически.
Сначала он нанес апперкот и тут же кистью сжал кадык противника, намереваясь таким образом избежать непоправимого ущерба, заставить вожака отступить и получить тем самым возможность нанести следующий удар. Быстро и неожиданно он ударил правой рукой в нос. Сильно и точно. Прекрасное попадание. И как следствие - сломанная переносица и, естественно, немедленно хлынувший обильный поток крови. Карл успел отпрянуть - чтобы не запачкаться. Противник из-за шока согнулся, и Карл сперва ударил его коленом в лицо, а затем ребром ладони по затылку. Контролировал он себя полностью, намеренно избегая смертельных ударов. От последнего удара вожак тут же мешком свалился на черно-коричневый, невероятно грязный пол.
Вся компания стояла, пораженная, вокруг него, и никто не решался что-либо предпринять. Они молча переводили взгляд попеременно то на Карла, то на своего бездыханного товарища на полу.
Карл подобрал оставшиеся разменные монеты для автомата, кивнул лежащему на полу и первым нарушил абсолютную тишину, которая, казалось, висела в воздухе, несмотря на звучавшую рок-музыку:
- На этот раз я оставил ему жизнь. Он только без сознания, - сказал Карл и направился к выходу.
Никто не сделал ни малейшего движения, ни единой попытки его остановить. Если не все, то по крайней мере некоторые уже поняли, кого они только что видели в деле. Поняли, что Рэмбо-Грабитель здесь, среди них.
Карл вышел в дождь, испытывая смешанные чувства. Дракой он наслаждался. В руках, в голове и во всем теле чувствовалась приятная боль. Когда он мысленно прокрутил ход драки, наслаждение стало еще более острым. Он никогда не испытывал ничего подобного. В какой-то момент Карл даже подумал, что находится на грани помешательства. Потом преодолел это странное чувство и попытался сосредоточиться. Он стоял в одиночестве напротив грязной пивной в одном из самых отвратительных кварталов Европы. Нужного контакта с террористами до сих пор не было. Но сейчас основная часть предварительных действий осталась позади. Ему нужно, пожалуй, выделить чуть больше денег на благие цели, это, конечно, не повредит, а затем - только ждать. На этом этапе свое дело он сделал. Теперь очередь другой стороны проявить инициативу, если она, конечно, захочет вступить в игру.
Карл прошел короткий отрезок улицы до угла, где находилась "Народная кухня". Внутри знакомых лиц он не увидел, но никто враждебно не реагировал, когда он заказал кружку пива. Опустившись на покореженный, с ободранной обивкой диван, он стал не спеша потягивать свое пиво, пытаясь от нечего делать разобрать ругательства, украшавшие стены.
Девушка с "конским хвостом" появилась примерно через час. Она сразу села напротив него и без церемоний перешла прямо к делу.
- Ты, очевидно, избил самого Штортебеккера, - констатировала она.
- Кто такой Штортебеккер? - спросил Карл.
- Собственно говоря, это пират и народный герой с ганзейских времен, он был очень популярен. Штортебеккер, следовательно, прозвище твоего врага.
- Никакой он не враг, а просто идиот, который думал, что со мной можно обращаться, как он, очевидно, обращается здесь со всеми остальными. Прекрасный представитель твоего люмпен-пролетариата, не так ли?
- Ты сказал, что хотел бы избежать столкновений с полицией. Помнишь, тогда, когда мы виделись в последний раз?
- Да.
- Забавная мелочь, я имею в виду Штортебеккера, ведь у него любимое занятие - стычки с полицией.
- Ему надо бы от этого отказаться. Он не особенно-то горазд на это дело.
- А ты?
- Нет вопросов.
- Как это произошло?
Карл заколебался. Не ясно было, что ему следует сейчас ответить. Самое правильное, наверное, прямо сказать, что симпатизирующий террористам Рэмбо-Грабитель - это он и есть. Но все дело было как раз в том, чтобы избежать прямолинейного ответа и в то же время подтвердить ее, без сомнения, уже возникшие подозрения.
- Вы, немцы, немного зашоренные. Это не так уж сложно, как вы думаете. У нас, в Швеции, существует всеобщая воинская повинность, и наш потенциальный враг - русские, а они, очевидно, пострашнее мелкого воришки типа Штортебеккера.
- А входит ли ограбление банка в вашу военную подготовку или это только для специалистов? - спросила она таким тоном, как будто это был совершенно естественный, будничный вопрос.
Карл вздохнул. Все это казалось ему слишком очевидным и произошло слишком быстро. Теперь уже смешно было разыгрывать полное непонимание. Он был пойман. Он повернулся к девушке и на миг взглянул ей в лицо. А она ничего, хорошенькая. Девушка быстро опустила глаза.
- Интересно, есть ли полицейские доносчики в этом квартале? - начал он неспешно.
Она кивнула и напряженно ждала, что он скажет дальше.
- Я раздумывал, когда выбирал это место, надеясь, что полиция обходит его стороной. Если они поймут, что могут доносами заработать деньги, то...
- Нет, они не доносчики. Это не то, что ты думаешь, - ее фразы были четкими и отрывистыми. Карл предпочел кивнуть, не меняя, впрочем, скептического выражения лица. Фактически он не знал, что должен говорить и как себя вести дальше.
В глубине зала возникла ссора, возможно по политическим вопросам. Карл не настолько хорошо понимал язык, чтобы судить наверняка, слушая их громкие споры, подогретые пивом, но все же он едва ли ошибался в главном. Он поднялся и принес еще две бутылки пива. Все-таки эта девушка и ее отсутствующий сейчас парень разительно отличались от всей полууголовной публики, которую он до сих пор наблюдал в этом квартале. Ему казалось маловероятным, что террористы станут скрываться среди этих пьяниц и наркоманов. Девушка, конечно, была совсем другого сорта, но и к террористам она вряд ли принадлежала.
- А ты сама? - спросил Карл, подавая ей бутылку пива. - Ты живешь легально или нет?
Он тут же понял, что дал маху. Сами слова звучали так, будто они прямо извлечены из текстов, которые он читал в Сент-Августине. Как иностранцу с плохим немецким языком, ему явно не следовало употреблять настоящий бюрократический язык полиции. Но девушка, казалось, ничего особенного не заметила.
- Я живу легальной жизнью и никогда других планов не строила, - ответила она как ни в чем не бывало.
- В таком случае не очень понятно, что ты здесь делаешь, на Хафенштрассе, - продолжал Карл. У него не было причин сомневаться, что она скажет о своем легальном положении. И ей этот вопрос был понятен.
- Я пытаюсь сделать сознательными часть наших менее удачливых товарищей. "Оккупационное движение" должно быть как-то оформлено, должны быть написаны бумаги, нужно навести порядок в делах, в чем сами они беспомощны. Нас здесь несколько человек занимаются этим.
- Это кажется забавным, - фыркнул Карл с наигранным презрением. - Попасть в такую западню - это понятно для члена какой-нибудь ревизионистской партии. Ты в Германской коммунистической партии, или как они там называются, эти голуби мира? "Мир должен победить" - так?
Она подавила невольный и звонкий смех, и Карл был очень доволен, что так вышло. ГКП в ее случае, конечно, наименее возможная альтернатива. Но цель его была выяснить, не входит ли она в марксистско-ленинскую партию Германии. Ведь в этом случае совершенно невозможно представить себе какие-то симпатии или связи с террористами. Но тут она решительно предпочла сменить тему разговора.
- А что ты сделал с деньгами? - спросила она спокойно, все еще улыбаясь.
Карл снова вздохнул. События развивались слишком быстро, чтобы сразу подыскать подходящий ответ.
- Послушай, - начал он. - Я, возможно, переоценил мое доверие к тебе. Судя по тому, что ты сказала, мы вроде бы товарищи. Ты знаешь, о чем говоришь, но ведь ты прошла только теоретическую школу, не так ли? Я, конечно, не думаю, что ты какая-нибудь доносчица. К тому же за меня не назначена награда, не то что за некоторых других здесь, в Германии. Но должны же быть границы твоей любознательности, не так ли?
- Да, но ты же не имел ничего общего с этими "некоторыми"?
- Нет, точно нет. Это реакционное движение, тупик. Что прогрессивного в том, чтобы поджигать магазин и убивать директора? Этого я никогда не понимал.
- У тебя, видимо, довольно примитивное представление о некоторых вещах, - сухо заметила она. В этот самый момент в зал вошел ее молодой человек.
Карл представился, назвал имя и фамилию, пожал руку и игриво сказал, что они обсуждают вопрос, прогрессивно ли заниматься отдельными убийствами.
В течение нескольких следующих часов спор продолжался, и Карл получил достаточно хорошее представление об этой паре, симпатизирующей террористам. Они были, по его шкале, где-то между "Красными Ячейками" и "Роте Армэ Фракцион". Живут они двумя этажами выше, но у них, понятно, есть и другое жилье в Гамбурге. Они считают, что на их долю выпала некая воспитательная миссия среди мелких преступников, поскольку те неосознанно представляют себя социалистами или даже "революционерами", хотя не удосужились даже открыть книги по этому вопросу.
Спор у них был чисто теоретический, и Карлу самому нравилось, как он владел темой. Время от времени он пытался небольшими репликами и комментариями разъяснить, что сам он делает упор на личную ответственность. Другими словами, речь идет о том, чтобы делать что-либо самому, но нельзя при этом переходить границы и опускаться до чистого действия. Можно, например, взять деньги капиталистов в банках и перевести их на революционные цели, на палестинскую освободительную борьбу, но нельзя, однако, позволять делу выходить за необходимые рамки, поднимать шум, как будто ограбление банка само по себе может быть прогрессивные. Это могло бы только вызвать враждебность к иностранцам в случае с палестинцами и вообще ненависть к левым. В результате все будут недовольны.
Здесь он прервал спор и отправился к себе в номер. Ему показалось, что он немного переиграл. На будущее надо немного притормозить и вести игру с большим терпением, больше давать работать своей репутации, не бегать без конца по кругу, постоянно прокручивая заново свою роль.
Как только Карл вошел к себе комнату, он тут же заметил, что кто-то рылся в его вещах, но попытался сделать это незаметно. Вероятно, это была та самая толстая дама с обесцвеченными волосами. Но она бы наверняка сумела надежно скрыть следы своего визита. Да, возможно, он ошибается, но это была и не полиция.
Замечательно, подумал он, леска задергалась. Очень хорошо. Тот, кто шарил в комнате, уж точно заметил, что он был в Цюрихе, и видел число, начинающееся с тройки и нуля, его кинжал, револьвер и толстый конверт с банкнотами в сумке. Карл сосчитал деньги. Все на месте. Отлично, подумал он. Это исключает гостиничную даму. Она бы, вероятно, хоть сотенку да прикарманила. Быть может, это молодой человек, пришедший чуть позже во время оживленной беседы с Эрикой о прогрессивности отдельных убийств? Что ж, в любом случае - клюнуло.
Глава 7
Внезапно он почувствовал прилив грусти. В Швеции левые растворились в министерствах, а антиимпериалистическое движение переродилось в дурацких "апостолов мира", которые стоят цепочкой, держась за руки, от советского посольства до американского, с идиотскими артистками в каждом конце. В Германии же небольшая группировка превратилась в гангстеров, получив поддержку значительной группы мелких уголовников и наркоманов (сейчас он как раз и находился среди таких), а кроме того, левые уходили, конечно, к зеленым и к "антиядерным" дуракам.
Все разбито вдребезги. Единственное, что осталось, - более или менее безрассудные индивидуальные акции. Какого-то разумного общего движения больше нет.
Когда последний стальной шарик прогремел внутри машины, все произошло примерно так, как можно было себе представить. Карл быстро сунул очередную монету в щель автомата, и началась ругань, подхваченная вожаком. Затем вожак, подбадриваемый остальными, нанес обеими руками удар. Момент был решающий. В следующую секунду Карл, возможно, будет сбит с ног. Последней его отчетливой мыслью было решение ни в коем случае никого не убивать. Дальше он уже действовал автоматически.
Сначала он нанес апперкот и тут же кистью сжал кадык противника, намереваясь таким образом избежать непоправимого ущерба, заставить вожака отступить и получить тем самым возможность нанести следующий удар. Быстро и неожиданно он ударил правой рукой в нос. Сильно и точно. Прекрасное попадание. И как следствие - сломанная переносица и, естественно, немедленно хлынувший обильный поток крови. Карл успел отпрянуть - чтобы не запачкаться. Противник из-за шока согнулся, и Карл сперва ударил его коленом в лицо, а затем ребром ладони по затылку. Контролировал он себя полностью, намеренно избегая смертельных ударов. От последнего удара вожак тут же мешком свалился на черно-коричневый, невероятно грязный пол.
Вся компания стояла, пораженная, вокруг него, и никто не решался что-либо предпринять. Они молча переводили взгляд попеременно то на Карла, то на своего бездыханного товарища на полу.
Карл подобрал оставшиеся разменные монеты для автомата, кивнул лежащему на полу и первым нарушил абсолютную тишину, которая, казалось, висела в воздухе, несмотря на звучавшую рок-музыку:
- На этот раз я оставил ему жизнь. Он только без сознания, - сказал Карл и направился к выходу.
Никто не сделал ни малейшего движения, ни единой попытки его остановить. Если не все, то по крайней мере некоторые уже поняли, кого они только что видели в деле. Поняли, что Рэмбо-Грабитель здесь, среди них.
Карл вышел в дождь, испытывая смешанные чувства. Дракой он наслаждался. В руках, в голове и во всем теле чувствовалась приятная боль. Когда он мысленно прокрутил ход драки, наслаждение стало еще более острым. Он никогда не испытывал ничего подобного. В какой-то момент Карл даже подумал, что находится на грани помешательства. Потом преодолел это странное чувство и попытался сосредоточиться. Он стоял в одиночестве напротив грязной пивной в одном из самых отвратительных кварталов Европы. Нужного контакта с террористами до сих пор не было. Но сейчас основная часть предварительных действий осталась позади. Ему нужно, пожалуй, выделить чуть больше денег на благие цели, это, конечно, не повредит, а затем - только ждать. На этом этапе свое дело он сделал. Теперь очередь другой стороны проявить инициативу, если она, конечно, захочет вступить в игру.
Карл прошел короткий отрезок улицы до угла, где находилась "Народная кухня". Внутри знакомых лиц он не увидел, но никто враждебно не реагировал, когда он заказал кружку пива. Опустившись на покореженный, с ободранной обивкой диван, он стал не спеша потягивать свое пиво, пытаясь от нечего делать разобрать ругательства, украшавшие стены.
Девушка с "конским хвостом" появилась примерно через час. Она сразу села напротив него и без церемоний перешла прямо к делу.
- Ты, очевидно, избил самого Штортебеккера, - констатировала она.
- Кто такой Штортебеккер? - спросил Карл.
- Собственно говоря, это пират и народный герой с ганзейских времен, он был очень популярен. Штортебеккер, следовательно, прозвище твоего врага.
- Никакой он не враг, а просто идиот, который думал, что со мной можно обращаться, как он, очевидно, обращается здесь со всеми остальными. Прекрасный представитель твоего люмпен-пролетариата, не так ли?
- Ты сказал, что хотел бы избежать столкновений с полицией. Помнишь, тогда, когда мы виделись в последний раз?
- Да.
- Забавная мелочь, я имею в виду Штортебеккера, ведь у него любимое занятие - стычки с полицией.
- Ему надо бы от этого отказаться. Он не особенно-то горазд на это дело.
- А ты?
- Нет вопросов.
- Как это произошло?
Карл заколебался. Не ясно было, что ему следует сейчас ответить. Самое правильное, наверное, прямо сказать, что симпатизирующий террористам Рэмбо-Грабитель - это он и есть. Но все дело было как раз в том, чтобы избежать прямолинейного ответа и в то же время подтвердить ее, без сомнения, уже возникшие подозрения.
- Вы, немцы, немного зашоренные. Это не так уж сложно, как вы думаете. У нас, в Швеции, существует всеобщая воинская повинность, и наш потенциальный враг - русские, а они, очевидно, пострашнее мелкого воришки типа Штортебеккера.
- А входит ли ограбление банка в вашу военную подготовку или это только для специалистов? - спросила она таким тоном, как будто это был совершенно естественный, будничный вопрос.
Карл вздохнул. Все это казалось ему слишком очевидным и произошло слишком быстро. Теперь уже смешно было разыгрывать полное непонимание. Он был пойман. Он повернулся к девушке и на миг взглянул ей в лицо. А она ничего, хорошенькая. Девушка быстро опустила глаза.
- Интересно, есть ли полицейские доносчики в этом квартале? - начал он неспешно.
Она кивнула и напряженно ждала, что он скажет дальше.
- Я раздумывал, когда выбирал это место, надеясь, что полиция обходит его стороной. Если они поймут, что могут доносами заработать деньги, то...
- Нет, они не доносчики. Это не то, что ты думаешь, - ее фразы были четкими и отрывистыми. Карл предпочел кивнуть, не меняя, впрочем, скептического выражения лица. Фактически он не знал, что должен говорить и как себя вести дальше.
В глубине зала возникла ссора, возможно по политическим вопросам. Карл не настолько хорошо понимал язык, чтобы судить наверняка, слушая их громкие споры, подогретые пивом, но все же он едва ли ошибался в главном. Он поднялся и принес еще две бутылки пива. Все-таки эта девушка и ее отсутствующий сейчас парень разительно отличались от всей полууголовной публики, которую он до сих пор наблюдал в этом квартале. Ему казалось маловероятным, что террористы станут скрываться среди этих пьяниц и наркоманов. Девушка, конечно, была совсем другого сорта, но и к террористам она вряд ли принадлежала.
- А ты сама? - спросил Карл, подавая ей бутылку пива. - Ты живешь легально или нет?
Он тут же понял, что дал маху. Сами слова звучали так, будто они прямо извлечены из текстов, которые он читал в Сент-Августине. Как иностранцу с плохим немецким языком, ему явно не следовало употреблять настоящий бюрократический язык полиции. Но девушка, казалось, ничего особенного не заметила.
- Я живу легальной жизнью и никогда других планов не строила, - ответила она как ни в чем не бывало.
- В таком случае не очень понятно, что ты здесь делаешь, на Хафенштрассе, - продолжал Карл. У него не было причин сомневаться, что она скажет о своем легальном положении. И ей этот вопрос был понятен.
- Я пытаюсь сделать сознательными часть наших менее удачливых товарищей. "Оккупационное движение" должно быть как-то оформлено, должны быть написаны бумаги, нужно навести порядок в делах, в чем сами они беспомощны. Нас здесь несколько человек занимаются этим.
- Это кажется забавным, - фыркнул Карл с наигранным презрением. - Попасть в такую западню - это понятно для члена какой-нибудь ревизионистской партии. Ты в Германской коммунистической партии, или как они там называются, эти голуби мира? "Мир должен победить" - так?
Она подавила невольный и звонкий смех, и Карл был очень доволен, что так вышло. ГКП в ее случае, конечно, наименее возможная альтернатива. Но цель его была выяснить, не входит ли она в марксистско-ленинскую партию Германии. Ведь в этом случае совершенно невозможно представить себе какие-то симпатии или связи с террористами. Но тут она решительно предпочла сменить тему разговора.
- А что ты сделал с деньгами? - спросила она спокойно, все еще улыбаясь.
Карл снова вздохнул. События развивались слишком быстро, чтобы сразу подыскать подходящий ответ.
- Послушай, - начал он. - Я, возможно, переоценил мое доверие к тебе. Судя по тому, что ты сказала, мы вроде бы товарищи. Ты знаешь, о чем говоришь, но ведь ты прошла только теоретическую школу, не так ли? Я, конечно, не думаю, что ты какая-нибудь доносчица. К тому же за меня не назначена награда, не то что за некоторых других здесь, в Германии. Но должны же быть границы твоей любознательности, не так ли?
- Да, но ты же не имел ничего общего с этими "некоторыми"?
- Нет, точно нет. Это реакционное движение, тупик. Что прогрессивного в том, чтобы поджигать магазин и убивать директора? Этого я никогда не понимал.
- У тебя, видимо, довольно примитивное представление о некоторых вещах, - сухо заметила она. В этот самый момент в зал вошел ее молодой человек.
Карл представился, назвал имя и фамилию, пожал руку и игриво сказал, что они обсуждают вопрос, прогрессивно ли заниматься отдельными убийствами.
В течение нескольких следующих часов спор продолжался, и Карл получил достаточно хорошее представление об этой паре, симпатизирующей террористам. Они были, по его шкале, где-то между "Красными Ячейками" и "Роте Армэ Фракцион". Живут они двумя этажами выше, но у них, понятно, есть и другое жилье в Гамбурге. Они считают, что на их долю выпала некая воспитательная миссия среди мелких преступников, поскольку те неосознанно представляют себя социалистами или даже "революционерами", хотя не удосужились даже открыть книги по этому вопросу.
Спор у них был чисто теоретический, и Карлу самому нравилось, как он владел темой. Время от времени он пытался небольшими репликами и комментариями разъяснить, что сам он делает упор на личную ответственность. Другими словами, речь идет о том, чтобы делать что-либо самому, но нельзя при этом переходить границы и опускаться до чистого действия. Можно, например, взять деньги капиталистов в банках и перевести их на революционные цели, на палестинскую освободительную борьбу, но нельзя, однако, позволять делу выходить за необходимые рамки, поднимать шум, как будто ограбление банка само по себе может быть прогрессивные. Это могло бы только вызвать враждебность к иностранцам в случае с палестинцами и вообще ненависть к левым. В результате все будут недовольны.
Здесь он прервал спор и отправился к себе в номер. Ему показалось, что он немного переиграл. На будущее надо немного притормозить и вести игру с большим терпением, больше давать работать своей репутации, не бегать без конца по кругу, постоянно прокручивая заново свою роль.
Как только Карл вошел к себе комнату, он тут же заметил, что кто-то рылся в его вещах, но попытался сделать это незаметно. Вероятно, это была та самая толстая дама с обесцвеченными волосами. Но она бы наверняка сумела надежно скрыть следы своего визита. Да, возможно, он ошибается, но это была и не полиция.
Замечательно, подумал он, леска задергалась. Очень хорошо. Тот, кто шарил в комнате, уж точно заметил, что он был в Цюрихе, и видел число, начинающееся с тройки и нуля, его кинжал, револьвер и толстый конверт с банкнотами в сумке. Карл сосчитал деньги. Все на месте. Отлично, подумал он. Это исключает гостиничную даму. Она бы, вероятно, хоть сотенку да прикарманила. Быть может, это молодой человек, пришедший чуть позже во время оживленной беседы с Эрикой о прогрессивности отдельных убийств? Что ж, в любом случае - клюнуло.
Глава 7
За два дня до Рождества дождь внезапно прекратился и бледное зимнее солнце, с точки зрения шведа, делало абсурдной рождественскую торговлю. Карл ходил несколько часов по улицам вокруг Альстерхауса и перестроенного, неуклюжего магазина под названием "Ганзейский квартал". Он встретил две новые пары с кружками-копилками, рекламировавшие, как ему показалось, достойные вложения денег вещи. Это было движение "Anli-Impis", своего рода противников любого империализма, но больше всего, как казалось, выступавших против НАТО и США. Именно о них Карл читал как о симпатизирующих террористам. Он повторил свой прием с тысячей марок в банкнотах, сложенных по номерам. Эти первые пары, естественно, удивились его щедрости. Но третья пара, обе девушки, намекнули, что узнали его. Он отдал им деньги, но сделал это очень многозначительно и таинственно, как бы говоря: "Это все между нами, товарищами". Но деньги-то принадлежали западногерманской службе безопасности.
После этого сел в метро и поехал в местечко Бланкенезе, которое он нашел в туристическом проспекте. Вероятно, раньше это была деревня, где жили рыбаки и матросы. Она выглядела примерно так же, как шведская Мелле в Сконе: белые деревянные дома, жавшиеся друг к другу на холме с видом на Эльбу. Сверху река вдруг показалась ему голубой и живой. Но когда он спустился к берегу, вода оказалась темной, коричнево-черной, не было видно ни водорослей, ни даже лягушек. Поэтому он очень удивился, когда обнаружил несколько ресторанчиков в конце маленькой набережной, почти наверняка специализировавшихся на рыбных блюдах. Вряд ли здесь водилась хоть какая-нибудь рыба. Он вошел в один из ресторанчиков, который выбрал по вывеске, решив, что слово "Scholle" должно означать "Камбала". Вместо этого ему подали какую-то рыбу, лишь отдаленно напоминавшую морскую камбалу, к тому же пережаренную, с невероятно жесткой коркой. Он напрасно искал что-то подобное тем винам, которые брал с собой в Сент-Августин Зигфрид Маак. Пришлось довольствоваться самым обычным немецким сортом.
Мебель в зале была стилизована под начало века, и если бы он находился в хорошем настроении и в подходящей компании, то наверняка решил бы, что это очаровательно. Но сейчас все было мрачным: он сидел, глядя на мертвую реку, ел слишком старого, пережаренного ерша вместо камбалы. Причем сидел он ужасно неудобно. Все вокруг него говорили по-немецки, и вино ему не нравилось, и еще солнце - кстати, он впервые, насколько мог вспомнить, видел солнце в Германии - было на закате. Он угрюмо заплатил по счету и вышел.
Возвращаясь в свой квартал, Карл, как будто решив поиздеваться над собой, впервые прошел по другой стороне Хербертштрассе. Действительно, девицы расположились там в витринах с голубоватой подсветкой, которая обычно используется в аквариумах. Одни были толстыми, другие выглядели внешне вполне обычно, на некоторых были красные лакированные сапоги. Но все они красовались в нижнем белье рядами за пуленепробиваемыми стеклами. Не хватало только ценников. Карл смутился, увидев содержимое первой витрины, и не стал дальше рассматривать внимательно. Он ускорил шаг и постарался проскочить этот отрезок Хербертштрассе как можно быстрее.
Снова начался дождь. Чувствуя беспокойство и опустошенность, Карл брел по городу. Хотелось уйти как можно дальше от этих притонов, но он снова оказался в подобном районе у Центрального вокзала, а потом окунулся в оживленную рождественскую торговлю, когда шел вдоль Малого Альстера, мимо супермаркета Альстерхаус, который казался вечно открытым, и большого белого отеля. Свернув с Юнгфернстиг, он оказался в похожем на Юргорден пустынном районе на берегу Альстера, где миллионеры предпочитают строить дома. Пистолет за поясом натер ему спину.
К тому времени, когда он подходил к гостинице, он почувствовал, что простудился: у него начался насморк и, вероятно, поднималась температура. Карл лег на скрипящую кровать под красным плафоном, проклиная себя, что опять забыл купить нормальную лампу; его начал бить озноб. Он вытащил несколько кассет, надел наушники и закрыл глаза.
Двое суток он лежал, почти не двигаясь, пока не унялась температура и не перестало течь из носа. Так он праздновал Рождество.
С мрачным юмором пытался он убедить себя, что террористы, возможно, устроили рождественские каникулы: ведь несмотря ни на что, они все-таки немцы. А он, таким образом, весьма эффективно провел время, выздоравливая и слушая музыку, которая сейчас была единственным, что он ценил в Германии. На одной из кассет был известный кларнетный концерт Моцарта ля-мажор (по этой причине он ее и купил) с концертом для фагота на другой стороне, который, если судить по номеру - К 191, - был юношеским произведением. Прежде он никогда не слышал этой музыки и, вероятно, никогда добровольно не купил бы нечто столь необычное, как концерт для фагота.
Но жар, возможно, повлиял на его слух и чувства: у него появилась способность фантазировать. Он проигрывал концерт еще и еще раз и представлял себе дворянина восемнадцатого века, который, как ребенок, непостижимым образом привязался к малопопулярному инструменту, потому что другие члены семьи не принимали всерьез смешной инструмент, а пока решили, что у будущего фаготиста нет музыкальных способностей. И как потом, уже будучи человеком средних лет, этот дворянин вдруг решил, что он должен заказать концерт для фагота с оркестром и сам исполнить его. И он проникся доверием к Моцарту, которого ему кто-то рекомендовал, заплатил несколько тысяч, и Моцарт наскоро написал пьесу. Это было то, что надо. И оркестр начал с дерзостью, которой нельзя было не заметить (ну, черт побери, сейчас вы услышите!). И потом в течение нескольких тактов чудной деревянный инструмент и оркестр слились воедино в магическую, удивительно красивую и все же в техническом решении довольно простую музыку. И в том же кругу родных и друзей, сначала скептическом, где никто не мог поверить, что такое возможно, а теперь восторженном и восхищенном, фаготист переживал свой триумф. Примерно так Карл рассуждал. Но это была лишь фантазия, и он решил отыскать историю концерта номер 191 где-нибудь в музыкальном отделе библиотеки и узнать, как же все было на самом деле. Это он сделает обязательно, а также купит новую лампу и, возможно, маленький камин. А дождь все барабанил по рассохшимся оконным рамам, и вода просачивалась в комнату.
В первый день Рождества он поднялся и тщательно побрился, но не электрической бритвой, как обычно, а одноразовой, обильно намыливая щеки кремом. Дрожа от холода, вымылся под краном и достал новое белье и новую рубашку в упаковке с бесчисленным количеством булавок. Он вспомнил, что и раньше так было в Швеции, и так осталось до сих пор. Ведь он несколько лет не покупал шведской одежды. Карл спустился в "Кунео" и поел с достойным удивления аппетитом, как будто вовсе и не лежал в жару, а лишь подхватил небольшой насморк.
За столом он не пожелал снять куртку, и по этому поводу на него ворчали. Револьвер лежал в ее правом кармане, пистолет был на своем обычном месте за поясом, а нож он засунул в ножны у правой икры. Его мысли были заняты тем, что нужно сменить отель на любое другое место, поскольку там он провел слишком много времени и теперь вполне можно ожидать визита полиции - в худшем и наиболее вероятном случае - или любопытных террористов - в лучшем, но, к сожалению, маловероятном случае.
Он решил, что если полиция все же придет, то он попытается ускользнуть, даже если придется отстреливаться, но при условии, что сможет действовать наверняка и не промахнется. Если же полиция его схватит, то об этом узнает весь квартал, и никакой радости не будет, если его отпустят через несколько часов. Подумать только, сам Рэмбо-Грабитель будет освобожден и вернется в квартал террористов, как будто ничего не случилось. Ясно, что ситуация будет крайне неприятная, может быть, даже с угрозой для жизни. А если тот же грабитель устроит, как напишут газеты, "ужасную перестрелку" с немецкой полицией, то это будет совсем другое дело. Поэтому с этого времени все необходимое Карл носил при себе.
Он прикинул, что если окажется в рискованной ситуации, связанной с полицией, то постарается выкрутиться из нее как можно быстрее.
Карл шел домой по мрачной улице, под унылым немецким рождественским дождем. Когда до входа в гостиницу оставалось около пятидесяти метров, Карл заметил у самой двери женщину и мужчину. Но поскольку в этом не было ничего странного для подобного квартала, он никак внешне не отреагировал. Но тут на заднем сиденье припаркованного серого BMW он заметил движение, кто-то резко открыл дверцу машины, и она преградила ему путь. В тот же миг мужчина оказался за Карлом и прижал пистолет или револьвер к его спине. "Полиция", - прошептал мужчина, и это была совершеннейшая ошибка, да он и сам это понял в тот же момент, поскольку сразу мог последовать чисто рефлекторный удар. Карл едва сдержался, чтобы не разоружить и не сбить с ног стоящего сзади.
Ни один полицейский в мире, даже в Швеции, не станет подкрадываться к подозреваемому в преступлении сзади и приставлять пистолет к спине. Ибо ни один полицейский не сможет предупредить парирующий удар, который одновременно выбивает оружие и открывает возможность для новых ударов в лицо или шею (на полицейских тренировках всегда в этот момент достается статисту, нет никакого шанса успеть выстрелить, прежде чем кто-то не выстрелит рядом, и, кроме того, вряд ли будут стрелять в того, кто уже схвачен). Итак, невозможно, чтоб полицейский подкрадывался к кому-либо сзади и приставлял к спине пистолет. Ведь и грабитель едва ли будет кричать "Полиция!", если хочет получить деньги, да и машина ясно говорила сама за себя, скорее это было похоже на захват заложника. Наконец-то он нашел контакт.
Карл облегченно вздохнул: хорошо, что он не сопротивлялся, когда его запихивали на заднее сиденье машины. Он узнал женщину, сидящую внутри, и, когда повернулся, увидел, что человек, который изображал полицейского, а теперь уселся на заднее сиденье, захлопнув дверцу, тоже ему знаком. Обшарив его каждый со своей стороны, женщина нашла нож, мужчина вытащил из кармана куртки револьвер. Они забрали его оружие, а мужчина все еще продолжал назойливо и совершенно некстати упираться в него своим бельгийским пистолетом с клеймом "Фабрик Насьональ", вероятно 9-мм калибра. Карл мог бы без особого труда отобрать у него пистолет, но не стал этого делать. Они натянули ему до носа трикотажную шапочку, и мужчина, придвинувшись вплотную, затолкал Карла глубже на сиденье. Машина тронулась с места.
Поездка была неожиданно короткой. Они подъехали к гаражу, и шофер, похоже, открыл ворота с помощью дистанционного управления. Гараж был большой, вероятно, они находились под одним из многоэтажных домов. Когда машина остановилась, кто-то сперва проверил, спокойно ли все снаружи, и только после этого Карла вывели из машины. Пока они ехали в лифте, он думал, что сейчас по крайней мере можно заговорить или попросить снять шапку.
Вы все предусмотрели, чтобы оставаться хозяевами положения. Может, уже можно снять с меня эту дурацкую шапку?
Он испытывал почти эйфорию, возбужденный тем, что неожиданно поймал сразу трех террористов. Именно так он сам понимал ситуацию, что, возможно, очень удивило и позабавило бы охранников, если бы они поняли, как действительно обстоит дело. Да, именно так: он поймал их, а не наоборот.
Одна из девушек (шофера он еще не видел) прошипела, чтоб он заткнулся. Лифт остановился (если они находились в одном из многоквартирных домов, то могли ведь появиться жильцы и осложнить ситуацию), его вытолкали наружу и ввели в квартиру. Теперь он сам стащил с себя шапку, и никто ему не помешал. Правда, новый толчок пистолетом в спину он все же заработал. Под присмотром своих стражей Карл вошел наконец в большую гостиную с традиционной элегантной меблировкой и горящим камином. Та половина комнаты, где находился камин, была несколько ниже, жалюзи опущены, скрывая вид из окон. Карл решил, что находятся они довольно высоко, по крайней мере, на десятом этаже. Оглядевшись, он заметил дверь, видневшуюся за железной винтовой лестницей, которая вела на второй этаж квартиры. Было очевидно, что они находились в очень приличных апартаментах. Карл неожиданно рассмеялся, вспомнив, в каких условиях жил сам, чтобы установить контакт. Пять человек враждебно и недоуменно уставились на него. Карл увидел свободное кресло, стоявшее несколько в стороне и, очевидно, предназначенное специально для него.
После этого сел в метро и поехал в местечко Бланкенезе, которое он нашел в туристическом проспекте. Вероятно, раньше это была деревня, где жили рыбаки и матросы. Она выглядела примерно так же, как шведская Мелле в Сконе: белые деревянные дома, жавшиеся друг к другу на холме с видом на Эльбу. Сверху река вдруг показалась ему голубой и живой. Но когда он спустился к берегу, вода оказалась темной, коричнево-черной, не было видно ни водорослей, ни даже лягушек. Поэтому он очень удивился, когда обнаружил несколько ресторанчиков в конце маленькой набережной, почти наверняка специализировавшихся на рыбных блюдах. Вряд ли здесь водилась хоть какая-нибудь рыба. Он вошел в один из ресторанчиков, который выбрал по вывеске, решив, что слово "Scholle" должно означать "Камбала". Вместо этого ему подали какую-то рыбу, лишь отдаленно напоминавшую морскую камбалу, к тому же пережаренную, с невероятно жесткой коркой. Он напрасно искал что-то подобное тем винам, которые брал с собой в Сент-Августин Зигфрид Маак. Пришлось довольствоваться самым обычным немецким сортом.
Мебель в зале была стилизована под начало века, и если бы он находился в хорошем настроении и в подходящей компании, то наверняка решил бы, что это очаровательно. Но сейчас все было мрачным: он сидел, глядя на мертвую реку, ел слишком старого, пережаренного ерша вместо камбалы. Причем сидел он ужасно неудобно. Все вокруг него говорили по-немецки, и вино ему не нравилось, и еще солнце - кстати, он впервые, насколько мог вспомнить, видел солнце в Германии - было на закате. Он угрюмо заплатил по счету и вышел.
Возвращаясь в свой квартал, Карл, как будто решив поиздеваться над собой, впервые прошел по другой стороне Хербертштрассе. Действительно, девицы расположились там в витринах с голубоватой подсветкой, которая обычно используется в аквариумах. Одни были толстыми, другие выглядели внешне вполне обычно, на некоторых были красные лакированные сапоги. Но все они красовались в нижнем белье рядами за пуленепробиваемыми стеклами. Не хватало только ценников. Карл смутился, увидев содержимое первой витрины, и не стал дальше рассматривать внимательно. Он ускорил шаг и постарался проскочить этот отрезок Хербертштрассе как можно быстрее.
Снова начался дождь. Чувствуя беспокойство и опустошенность, Карл брел по городу. Хотелось уйти как можно дальше от этих притонов, но он снова оказался в подобном районе у Центрального вокзала, а потом окунулся в оживленную рождественскую торговлю, когда шел вдоль Малого Альстера, мимо супермаркета Альстерхаус, который казался вечно открытым, и большого белого отеля. Свернув с Юнгфернстиг, он оказался в похожем на Юргорден пустынном районе на берегу Альстера, где миллионеры предпочитают строить дома. Пистолет за поясом натер ему спину.
К тому времени, когда он подходил к гостинице, он почувствовал, что простудился: у него начался насморк и, вероятно, поднималась температура. Карл лег на скрипящую кровать под красным плафоном, проклиная себя, что опять забыл купить нормальную лампу; его начал бить озноб. Он вытащил несколько кассет, надел наушники и закрыл глаза.
Двое суток он лежал, почти не двигаясь, пока не унялась температура и не перестало течь из носа. Так он праздновал Рождество.
С мрачным юмором пытался он убедить себя, что террористы, возможно, устроили рождественские каникулы: ведь несмотря ни на что, они все-таки немцы. А он, таким образом, весьма эффективно провел время, выздоравливая и слушая музыку, которая сейчас была единственным, что он ценил в Германии. На одной из кассет был известный кларнетный концерт Моцарта ля-мажор (по этой причине он ее и купил) с концертом для фагота на другой стороне, который, если судить по номеру - К 191, - был юношеским произведением. Прежде он никогда не слышал этой музыки и, вероятно, никогда добровольно не купил бы нечто столь необычное, как концерт для фагота.
Но жар, возможно, повлиял на его слух и чувства: у него появилась способность фантазировать. Он проигрывал концерт еще и еще раз и представлял себе дворянина восемнадцатого века, который, как ребенок, непостижимым образом привязался к малопопулярному инструменту, потому что другие члены семьи не принимали всерьез смешной инструмент, а пока решили, что у будущего фаготиста нет музыкальных способностей. И как потом, уже будучи человеком средних лет, этот дворянин вдруг решил, что он должен заказать концерт для фагота с оркестром и сам исполнить его. И он проникся доверием к Моцарту, которого ему кто-то рекомендовал, заплатил несколько тысяч, и Моцарт наскоро написал пьесу. Это было то, что надо. И оркестр начал с дерзостью, которой нельзя было не заметить (ну, черт побери, сейчас вы услышите!). И потом в течение нескольких тактов чудной деревянный инструмент и оркестр слились воедино в магическую, удивительно красивую и все же в техническом решении довольно простую музыку. И в том же кругу родных и друзей, сначала скептическом, где никто не мог поверить, что такое возможно, а теперь восторженном и восхищенном, фаготист переживал свой триумф. Примерно так Карл рассуждал. Но это была лишь фантазия, и он решил отыскать историю концерта номер 191 где-нибудь в музыкальном отделе библиотеки и узнать, как же все было на самом деле. Это он сделает обязательно, а также купит новую лампу и, возможно, маленький камин. А дождь все барабанил по рассохшимся оконным рамам, и вода просачивалась в комнату.
В первый день Рождества он поднялся и тщательно побрился, но не электрической бритвой, как обычно, а одноразовой, обильно намыливая щеки кремом. Дрожа от холода, вымылся под краном и достал новое белье и новую рубашку в упаковке с бесчисленным количеством булавок. Он вспомнил, что и раньше так было в Швеции, и так осталось до сих пор. Ведь он несколько лет не покупал шведской одежды. Карл спустился в "Кунео" и поел с достойным удивления аппетитом, как будто вовсе и не лежал в жару, а лишь подхватил небольшой насморк.
За столом он не пожелал снять куртку, и по этому поводу на него ворчали. Револьвер лежал в ее правом кармане, пистолет был на своем обычном месте за поясом, а нож он засунул в ножны у правой икры. Его мысли были заняты тем, что нужно сменить отель на любое другое место, поскольку там он провел слишком много времени и теперь вполне можно ожидать визита полиции - в худшем и наиболее вероятном случае - или любопытных террористов - в лучшем, но, к сожалению, маловероятном случае.
Он решил, что если полиция все же придет, то он попытается ускользнуть, даже если придется отстреливаться, но при условии, что сможет действовать наверняка и не промахнется. Если же полиция его схватит, то об этом узнает весь квартал, и никакой радости не будет, если его отпустят через несколько часов. Подумать только, сам Рэмбо-Грабитель будет освобожден и вернется в квартал террористов, как будто ничего не случилось. Ясно, что ситуация будет крайне неприятная, может быть, даже с угрозой для жизни. А если тот же грабитель устроит, как напишут газеты, "ужасную перестрелку" с немецкой полицией, то это будет совсем другое дело. Поэтому с этого времени все необходимое Карл носил при себе.
Он прикинул, что если окажется в рискованной ситуации, связанной с полицией, то постарается выкрутиться из нее как можно быстрее.
Карл шел домой по мрачной улице, под унылым немецким рождественским дождем. Когда до входа в гостиницу оставалось около пятидесяти метров, Карл заметил у самой двери женщину и мужчину. Но поскольку в этом не было ничего странного для подобного квартала, он никак внешне не отреагировал. Но тут на заднем сиденье припаркованного серого BMW он заметил движение, кто-то резко открыл дверцу машины, и она преградила ему путь. В тот же миг мужчина оказался за Карлом и прижал пистолет или револьвер к его спине. "Полиция", - прошептал мужчина, и это была совершеннейшая ошибка, да он и сам это понял в тот же момент, поскольку сразу мог последовать чисто рефлекторный удар. Карл едва сдержался, чтобы не разоружить и не сбить с ног стоящего сзади.
Ни один полицейский в мире, даже в Швеции, не станет подкрадываться к подозреваемому в преступлении сзади и приставлять пистолет к спине. Ибо ни один полицейский не сможет предупредить парирующий удар, который одновременно выбивает оружие и открывает возможность для новых ударов в лицо или шею (на полицейских тренировках всегда в этот момент достается статисту, нет никакого шанса успеть выстрелить, прежде чем кто-то не выстрелит рядом, и, кроме того, вряд ли будут стрелять в того, кто уже схвачен). Итак, невозможно, чтоб полицейский подкрадывался к кому-либо сзади и приставлял к спине пистолет. Ведь и грабитель едва ли будет кричать "Полиция!", если хочет получить деньги, да и машина ясно говорила сама за себя, скорее это было похоже на захват заложника. Наконец-то он нашел контакт.
Карл облегченно вздохнул: хорошо, что он не сопротивлялся, когда его запихивали на заднее сиденье машины. Он узнал женщину, сидящую внутри, и, когда повернулся, увидел, что человек, который изображал полицейского, а теперь уселся на заднее сиденье, захлопнув дверцу, тоже ему знаком. Обшарив его каждый со своей стороны, женщина нашла нож, мужчина вытащил из кармана куртки револьвер. Они забрали его оружие, а мужчина все еще продолжал назойливо и совершенно некстати упираться в него своим бельгийским пистолетом с клеймом "Фабрик Насьональ", вероятно 9-мм калибра. Карл мог бы без особого труда отобрать у него пистолет, но не стал этого делать. Они натянули ему до носа трикотажную шапочку, и мужчина, придвинувшись вплотную, затолкал Карла глубже на сиденье. Машина тронулась с места.
Поездка была неожиданно короткой. Они подъехали к гаражу, и шофер, похоже, открыл ворота с помощью дистанционного управления. Гараж был большой, вероятно, они находились под одним из многоэтажных домов. Когда машина остановилась, кто-то сперва проверил, спокойно ли все снаружи, и только после этого Карла вывели из машины. Пока они ехали в лифте, он думал, что сейчас по крайней мере можно заговорить или попросить снять шапку.
Вы все предусмотрели, чтобы оставаться хозяевами положения. Может, уже можно снять с меня эту дурацкую шапку?
Он испытывал почти эйфорию, возбужденный тем, что неожиданно поймал сразу трех террористов. Именно так он сам понимал ситуацию, что, возможно, очень удивило и позабавило бы охранников, если бы они поняли, как действительно обстоит дело. Да, именно так: он поймал их, а не наоборот.
Одна из девушек (шофера он еще не видел) прошипела, чтоб он заткнулся. Лифт остановился (если они находились в одном из многоквартирных домов, то могли ведь появиться жильцы и осложнить ситуацию), его вытолкали наружу и ввели в квартиру. Теперь он сам стащил с себя шапку, и никто ему не помешал. Правда, новый толчок пистолетом в спину он все же заработал. Под присмотром своих стражей Карл вошел наконец в большую гостиную с традиционной элегантной меблировкой и горящим камином. Та половина комнаты, где находился камин, была несколько ниже, жалюзи опущены, скрывая вид из окон. Карл решил, что находятся они довольно высоко, по крайней мере, на десятом этаже. Оглядевшись, он заметил дверь, видневшуюся за железной винтовой лестницей, которая вела на второй этаж квартиры. Было очевидно, что они находились в очень приличных апартаментах. Карл неожиданно рассмеялся, вспомнив, в каких условиях жил сам, чтобы установить контакт. Пять человек враждебно и недоуменно уставились на него. Карл увидел свободное кресло, стоявшее несколько в стороне и, очевидно, предназначенное специально для него.