Страница:
- Пожалуй, о социализированном шведском графе, втянувшемся в охоту на немецкого барона, а может, о дилеммах демократии или черт знает, о чем еще. Сам-то ты как попал в службу безопасности?
Вино начало действовать, приводя их в хорошее расположение духа, когда можно свободно, немного небрежно и легко говорить о том, что только вскользь, исподволь затрагивалось в течение недели. Кроме того, обоих переполняло стремление удовлетворить собственное любопытство.
Карл рассказал свою историю, как члены "Кларте" решили, что шведская оборона должна быть надежно защищена от возможного предательства социал-демократов. Здесь Зигфрид Маак восторженно воскликнул, что это прекрасно, что немецкие террористы разделяют те же идеи, оправдывая свою ненависть к социал-демократам.
Рассказал Карл и о том, как пришел Старик с вопросом, который, если подумать, удивительно похож на тот, что самому Зигфриду задал Логе Хехт. Суть вопроса очень проста - серьезно ли его решение... Примерно так это было сказано.
- Кстати, не потому ли Хехт взял тебя, что в Ведомстве по охране конституции было мало социал-демократов, а ведь они стояли у власти?
- Вовсе нет, Логе Хехт весьма консервативен - типичный христианский демократ. Кроме того, он блестящий профессионал. Набрав часть персонала из социал-демократов, он поступил очень правильно, поскольку для оперативной работы весьма полезно, когда ее ведут люди с различными политическими взглядами. И это больше соответствует правовому государству. Когда состав службы безопасности отражает политический срез общества - это лучше всего говорит о характере самого общества. Когда же в подборе кадров ориентируются лишь на один слой, на представителей правых, то служащие нередко оказываются не в состоянии отличить зеленых от промосковских коммунистов.
Карл заметил, что у Старика примерно тот же ход мысли, но он часто описывал западных немцев, в том числе немецких коллег, как в основном правых, которые как раз не могут отличить различные оттенки левых сил и поэтому плохо ведут оперативную работу. А как в действительности?
- Ну, в разных землях по-разному. По большому счету анализ шведского шефа разведки правилен. Но в Гамбурге, где шефом является Логе Хехт, состав персонала в политическом отношении очень разнообразен. Вдобавок там лучший в Ведомстве шеф, а значит, и лучшие результаты. Они принялись уже за третью бутылку - той же рейнской марки, такое же изумительное вино, хотя и немного не дотягивает до первого. Откуда-то с нижнего этажа доносились звуки бурной реакции зрителей: шел футбольный матч, всецело поглотивший внимание находившегося на дежурстве дневного состава "девятки". Нельзя исключать, что в случае тревоги дело защиты демократии могло бы пострадать, если б террористы начали свою очередную акцию во время важного футбольного матча.
- А что особенного в твоем кинжале? - тихо спросил Зигфрид Маак, не отрывая глаз от бокала, который он медленно вращал в руке, внимательно вглядываясь в четкий светло-зеленый рисунок виноградной лозы.
Вначале Карл не понял вопроса.
- Что, по-твоему, может быть особенного в кинжале? - спросил он.
- У меня есть глаза, чтобы видеть. Славные полицейские парни реагировали так, что в общем-то не вполне соответствовало их репутации самых сильных и лучших в мире...
Карл помедлил, затем взял свой кинжал и пустой белый конверт. Зажав угол конверта между большим и указательным пальцами, он вытянул руку перед собой.
Осторожно подняв кинжал, он одним движением отсек полоску от конверта так, что тот даже не шелохнулся. Затем быстро взмахнул кинжалом снизу вверх, и обоюдоострое лезвие отсекло новую полоску; это выглядело так, словно он резал ломтики салями. Карл осторожно положил кинжал на полоски, отрезанные от конверта, и взглянул на своего коллегу-ровесника прежде, чем тот успел что-либо сказать.
- Японцы делают кухонные инструменты из подобного типа стали, только без темно-голубого, вороненого отлива. Это нужно только для того, чтобы кинжал не блеснул в темноте. Ведь чаще всего он используется именно в темноте.
Карл сделал короткую паузу и изучающе посмотрел на своего собеседника, потом дал еще несколько пояснений.
- Слабая сторона этого типа оружия - очень хрупкое острие. Если оно ударяется о кость или твердый хрящ, есть риск сломать лезвие. Поэтому надо целиться в мягкую ткань. Одно быстрое боковое движение у шеи - и ты не сразу почувствуешь боль. Сперва будет удивление, что не можешь произнести ни слова. Не можешь дышать, твоя кровь хлещет фонтаном из распоротых артерий. Или другой удар. Вместо того чтобы бить в живот, можно ударить выше, в солнечное сплетение, разрезать хрящ, к которому крепятся ребра, и провести кинжалом вверх, к подбородку. Кстати, сердце можно разделить на две почти одинаковые половины. Теоретически смерть наступает мгновенно, если ты бьешь в сердце или мозг. Если я, например, зайду со спины и ударю в горло, перерезав артерии, пищевод, трахею, то ты умрешь от шока, трепеща в моих объятиях без малейшего шума.
- Ты хочешь, чтобы меня стошнило? Чего ты добиваешься? - прошипел Зигфрид Маак, стиснув зубы. Он действительно выглядел так, будто тошнота перехватила ему горло.
- Нет, - отозвался Карл совершенно другим тоном, проворно пряча кинжал в рюкзак. - Это была всего лишь легкая провокация. Думаешь, это варварство?
- Не стану отрицать.
- Знаю: по-твоему, борьба с терроризмом должна вестись исключительно интеллектуальными методами, с помощью компьютеров, систематизированных картотек и разведки.
- Да, это больше соответствует нашему стилю. Моему, во всяком случае.
- Твоему и тому, на который вы, в Ведомстве по охране конституции, ссылаетесь по историческим причинам. Но не только он характерен для Германии. В том доме, где мы находимся, не я один олицетворяю насилие.
- Нет, конечно. Но тебя я не хочу сравнивать с этими павианами.
- Почему же? Потому что я лучше выгляжу или потому что я твой коллега?
- Естественно, потому что ты мой коллега. Но не они. Они - просто неизбежное зло.
- Следовательно, насилие - тоже способ борьбы. И ты не против насилия, а против кинжала - простого и даже примитивного инструмента, чье назначение не особенно-то изменилось с каменного века. Ты считаешь, что кинжал хуже револьвера "Смит-и-Вессон" 357 магнум, который использует полиция?
- Да, действительно. Понимаю, что в этом отношении ты отличаешься от большинства нормальных людей.
- И ты и я - не совсем нормальные люди. Я имею в виду даже не нашу профессию. А то, что мы, во всяком случае я, реально сделали. Только ты, Зигфрид, полон предрассудков. Посмотри, быть может, это заставит тебя изменить свой взгляд.
Карл подошел к компьютеру, включил его, прошелся по клавишам, кивнул сам себе и, возвращаясь к столу, поднял и открыл небольшую сумку.
- Вот, - сказал он, - это "Моторола RDX-1000", портативный компьютерный терминал и моя гордость. Теперь посмотрим. Компьютер - глупая штука, не забывай этого. Я думаю, прежде ты не до конца понимал, что в США я обучался не только насилию. Дело в том, что я, собственно, занимался двумя вещами, Зигфрид. Первое - вспарывать глотки в темноте. Но это - только теоретические знания, пока не примененные на практике. Второе - портативные компьютеры. Итак, вот эти два ящика в комнате настолько глупы, что не осознают своей связи, не так ли? Ну, теперь вызовем "девятку". Твой настольный компьютер подключен через телефонную сеть к Ведомству по охране конституции в Кёльне. Ты успеваешь?
Зигфрид Маак кивнул. Пока что все было не особенно сложно. И сам он старался не выглядеть ни удивленным, ни всезнающим.
- Итак, - продолжил Карл, - чтобы не доставлять слишком больших неудобств полицейским, пользующимся этой системой, в этот "лэптоп" введена особая команда, которая усиливает непосредственно большинство из наших кодовых ключей. Для этого нужно только вызвать особый файл, в данном случае GSG9 146D. Это означает, что наш друг Хорст Нидермёллер, или кто там сегодня дежурный оператор на компьютере в моей маленькой антитеррористической группе, вызовет твой штаб в Кёльне.
- А как ты узнал его сигнал вызова? - спросил Зигфрид Маак, стараясь, чтобы в его голосе не прозвучало ни малейшего удивления.
- Да он мне сам показал, не думая, понятно, что я им воспользуюсь. Заблуждение, Зигфрид, заблуждение, также как и с кинжалом. Я сейчас пытаюсь продемонстрировать тебе это с компьютером. Итак, о чем мы? Ах да, сейчас я, значит, запрашиваю Кёльн, кто такой Зигфрид Маак... Дай-ка мне исходные данные.
Через мгновение в другом конце комнаты засветился экран с текстом, занимавшим почти весь дисплей.
- Но что это, Зигфрид? Неужели это правда?
Зигфрид Маак уже вскочил с такой скоростью, что опрокинул стул, бросился к экрану компьютера и уставился в неумолимый зеленый текст.
- Нет, чертовщина какая-то, - выдавил он из себя, переводя дыхание. - Да, с доктором - это, в общем-то, правда. В Германии становишься "господином доктором" после защиты диссертации. Но гомосексуалистом я никогда в жизни не был! Не понимаю, откуда они это взяли, не понимаю...
- Да! - сказал Карл, возвращаясь к своему мини-терминалу. - Если я таким же образом через телефонную сеть захочу поразузнать о себе самом в шведской картотеке безопасности, то рискую получить что-нибудь в том же роде. Например, что я - коммунистическая угроза для шведской службы безопасности. Но не всему же следует верить. Кроме того, я сам позаботился о картотеке несколько лет назад. Возьми эту чертовщину, например...
Карл что-то отбил на клавиатуре, и на экране всплыла фотография террориста Хорста Людвига Хана.
- ...да, извини. Я использовал твой код вызова в этот раз. Ну, посмотри на этого типа. На фотографии он старался быть непохожим на самого себя. Но я его узнаю, будь он с этим горизонтальным шрамом на лбу или без него. Я даже слышу его голос. Ростом он 175 сантиметров и примерно нашего с тобой возраста. Кто знал, что он станет террористом? Это не какой-нибудь чертов кинжал. Бели б они могли выбирать между Зигфридом Мааком, вооруженным кинжалом и револьвером, и им же, вооруженным компьютером, они бы не сомневались. Это компьютер поймал Хана, когда он говорил по телефону, поэтому мы с тобой сейчас здесь. Поэтому я знаю, как он выглядит и где примерно находится. И поэтому у нас есть шанс его поймать. Именно этот замечательный, умный, как и ты сам, компьютер - последнее слово техники - позволяет с высокой степенью надежности рассказать о твоей работе. Это не какой-то там кинжал. Вот что дает нам власть над террористами. Понимаешь, в действительности ты творишь так же много насилия, как и я, Зигфрид. Все остальное - предрассудки. Как и страх перед приемами ближнего боя, которые ты видел в спортивном зале. Своего рода суеверие. Можно сказать, вроде как боязнь темноты.
- Ты, следовательно, не боишься темноты?
- Нет, честно говоря, меньше всего. По-моему, темнота - это защита, а не угроза.
- Вероятно, мы похожи в этом отношении. Признаю твою точку зрения. Так сказать, возражения усиливают аргументы, это мои миролюбивые наклонности, заметь - не гомосексуальные. Хотел бы я знать, откуда это вообще взялось. Так, мы остановились на последней бутылке "Гехаймрат Й" - тайный судья, как ты подумал, хе-хе. Скоро мы будем поддерживать связь только через камеру хранения. Сдаюсь, компьютер - это тоже насилие. Никто не перережет горло нашему другу Хорсту Людвигу Хану.
С наслаждением, почти торжественно они молча прикончили последнюю бутылку "тайного советника" из Йоханисберга.
Когда на следующее утро Карл проснулся, Зигфрид Маак уже ехал в темно-синем BMW по автобану в направлении к Гамбургу. Очень многое должно было случиться, прежде чем им снова представится возможность встретиться.
Когда они снова увидятся, Хорст Людвиг Хан будет убит острым кинжалом. Его шея будет разрезана с почти хирургической точностью. По различным причинам, юридически, однако, не обоснованным, власти Федеративной Республики никогда не станут разыскивать убийцу.
Глава 6
Вино начало действовать, приводя их в хорошее расположение духа, когда можно свободно, немного небрежно и легко говорить о том, что только вскользь, исподволь затрагивалось в течение недели. Кроме того, обоих переполняло стремление удовлетворить собственное любопытство.
Карл рассказал свою историю, как члены "Кларте" решили, что шведская оборона должна быть надежно защищена от возможного предательства социал-демократов. Здесь Зигфрид Маак восторженно воскликнул, что это прекрасно, что немецкие террористы разделяют те же идеи, оправдывая свою ненависть к социал-демократам.
Рассказал Карл и о том, как пришел Старик с вопросом, который, если подумать, удивительно похож на тот, что самому Зигфриду задал Логе Хехт. Суть вопроса очень проста - серьезно ли его решение... Примерно так это было сказано.
- Кстати, не потому ли Хехт взял тебя, что в Ведомстве по охране конституции было мало социал-демократов, а ведь они стояли у власти?
- Вовсе нет, Логе Хехт весьма консервативен - типичный христианский демократ. Кроме того, он блестящий профессионал. Набрав часть персонала из социал-демократов, он поступил очень правильно, поскольку для оперативной работы весьма полезно, когда ее ведут люди с различными политическими взглядами. И это больше соответствует правовому государству. Когда состав службы безопасности отражает политический срез общества - это лучше всего говорит о характере самого общества. Когда же в подборе кадров ориентируются лишь на один слой, на представителей правых, то служащие нередко оказываются не в состоянии отличить зеленых от промосковских коммунистов.
Карл заметил, что у Старика примерно тот же ход мысли, но он часто описывал западных немцев, в том числе немецких коллег, как в основном правых, которые как раз не могут отличить различные оттенки левых сил и поэтому плохо ведут оперативную работу. А как в действительности?
- Ну, в разных землях по-разному. По большому счету анализ шведского шефа разведки правилен. Но в Гамбурге, где шефом является Логе Хехт, состав персонала в политическом отношении очень разнообразен. Вдобавок там лучший в Ведомстве шеф, а значит, и лучшие результаты. Они принялись уже за третью бутылку - той же рейнской марки, такое же изумительное вино, хотя и немного не дотягивает до первого. Откуда-то с нижнего этажа доносились звуки бурной реакции зрителей: шел футбольный матч, всецело поглотивший внимание находившегося на дежурстве дневного состава "девятки". Нельзя исключать, что в случае тревоги дело защиты демократии могло бы пострадать, если б террористы начали свою очередную акцию во время важного футбольного матча.
- А что особенного в твоем кинжале? - тихо спросил Зигфрид Маак, не отрывая глаз от бокала, который он медленно вращал в руке, внимательно вглядываясь в четкий светло-зеленый рисунок виноградной лозы.
Вначале Карл не понял вопроса.
- Что, по-твоему, может быть особенного в кинжале? - спросил он.
- У меня есть глаза, чтобы видеть. Славные полицейские парни реагировали так, что в общем-то не вполне соответствовало их репутации самых сильных и лучших в мире...
Карл помедлил, затем взял свой кинжал и пустой белый конверт. Зажав угол конверта между большим и указательным пальцами, он вытянул руку перед собой.
Осторожно подняв кинжал, он одним движением отсек полоску от конверта так, что тот даже не шелохнулся. Затем быстро взмахнул кинжалом снизу вверх, и обоюдоострое лезвие отсекло новую полоску; это выглядело так, словно он резал ломтики салями. Карл осторожно положил кинжал на полоски, отрезанные от конверта, и взглянул на своего коллегу-ровесника прежде, чем тот успел что-либо сказать.
- Японцы делают кухонные инструменты из подобного типа стали, только без темно-голубого, вороненого отлива. Это нужно только для того, чтобы кинжал не блеснул в темноте. Ведь чаще всего он используется именно в темноте.
Карл сделал короткую паузу и изучающе посмотрел на своего собеседника, потом дал еще несколько пояснений.
- Слабая сторона этого типа оружия - очень хрупкое острие. Если оно ударяется о кость или твердый хрящ, есть риск сломать лезвие. Поэтому надо целиться в мягкую ткань. Одно быстрое боковое движение у шеи - и ты не сразу почувствуешь боль. Сперва будет удивление, что не можешь произнести ни слова. Не можешь дышать, твоя кровь хлещет фонтаном из распоротых артерий. Или другой удар. Вместо того чтобы бить в живот, можно ударить выше, в солнечное сплетение, разрезать хрящ, к которому крепятся ребра, и провести кинжалом вверх, к подбородку. Кстати, сердце можно разделить на две почти одинаковые половины. Теоретически смерть наступает мгновенно, если ты бьешь в сердце или мозг. Если я, например, зайду со спины и ударю в горло, перерезав артерии, пищевод, трахею, то ты умрешь от шока, трепеща в моих объятиях без малейшего шума.
- Ты хочешь, чтобы меня стошнило? Чего ты добиваешься? - прошипел Зигфрид Маак, стиснув зубы. Он действительно выглядел так, будто тошнота перехватила ему горло.
- Нет, - отозвался Карл совершенно другим тоном, проворно пряча кинжал в рюкзак. - Это была всего лишь легкая провокация. Думаешь, это варварство?
- Не стану отрицать.
- Знаю: по-твоему, борьба с терроризмом должна вестись исключительно интеллектуальными методами, с помощью компьютеров, систематизированных картотек и разведки.
- Да, это больше соответствует нашему стилю. Моему, во всяком случае.
- Твоему и тому, на который вы, в Ведомстве по охране конституции, ссылаетесь по историческим причинам. Но не только он характерен для Германии. В том доме, где мы находимся, не я один олицетворяю насилие.
- Нет, конечно. Но тебя я не хочу сравнивать с этими павианами.
- Почему же? Потому что я лучше выгляжу или потому что я твой коллега?
- Естественно, потому что ты мой коллега. Но не они. Они - просто неизбежное зло.
- Следовательно, насилие - тоже способ борьбы. И ты не против насилия, а против кинжала - простого и даже примитивного инструмента, чье назначение не особенно-то изменилось с каменного века. Ты считаешь, что кинжал хуже револьвера "Смит-и-Вессон" 357 магнум, который использует полиция?
- Да, действительно. Понимаю, что в этом отношении ты отличаешься от большинства нормальных людей.
- И ты и я - не совсем нормальные люди. Я имею в виду даже не нашу профессию. А то, что мы, во всяком случае я, реально сделали. Только ты, Зигфрид, полон предрассудков. Посмотри, быть может, это заставит тебя изменить свой взгляд.
Карл подошел к компьютеру, включил его, прошелся по клавишам, кивнул сам себе и, возвращаясь к столу, поднял и открыл небольшую сумку.
- Вот, - сказал он, - это "Моторола RDX-1000", портативный компьютерный терминал и моя гордость. Теперь посмотрим. Компьютер - глупая штука, не забывай этого. Я думаю, прежде ты не до конца понимал, что в США я обучался не только насилию. Дело в том, что я, собственно, занимался двумя вещами, Зигфрид. Первое - вспарывать глотки в темноте. Но это - только теоретические знания, пока не примененные на практике. Второе - портативные компьютеры. Итак, вот эти два ящика в комнате настолько глупы, что не осознают своей связи, не так ли? Ну, теперь вызовем "девятку". Твой настольный компьютер подключен через телефонную сеть к Ведомству по охране конституции в Кёльне. Ты успеваешь?
Зигфрид Маак кивнул. Пока что все было не особенно сложно. И сам он старался не выглядеть ни удивленным, ни всезнающим.
- Итак, - продолжил Карл, - чтобы не доставлять слишком больших неудобств полицейским, пользующимся этой системой, в этот "лэптоп" введена особая команда, которая усиливает непосредственно большинство из наших кодовых ключей. Для этого нужно только вызвать особый файл, в данном случае GSG9 146D. Это означает, что наш друг Хорст Нидермёллер, или кто там сегодня дежурный оператор на компьютере в моей маленькой антитеррористической группе, вызовет твой штаб в Кёльне.
- А как ты узнал его сигнал вызова? - спросил Зигфрид Маак, стараясь, чтобы в его голосе не прозвучало ни малейшего удивления.
- Да он мне сам показал, не думая, понятно, что я им воспользуюсь. Заблуждение, Зигфрид, заблуждение, также как и с кинжалом. Я сейчас пытаюсь продемонстрировать тебе это с компьютером. Итак, о чем мы? Ах да, сейчас я, значит, запрашиваю Кёльн, кто такой Зигфрид Маак... Дай-ка мне исходные данные.
Через мгновение в другом конце комнаты засветился экран с текстом, занимавшим почти весь дисплей.
- Но что это, Зигфрид? Неужели это правда?
Зигфрид Маак уже вскочил с такой скоростью, что опрокинул стул, бросился к экрану компьютера и уставился в неумолимый зеленый текст.
- Нет, чертовщина какая-то, - выдавил он из себя, переводя дыхание. - Да, с доктором - это, в общем-то, правда. В Германии становишься "господином доктором" после защиты диссертации. Но гомосексуалистом я никогда в жизни не был! Не понимаю, откуда они это взяли, не понимаю...
- Да! - сказал Карл, возвращаясь к своему мини-терминалу. - Если я таким же образом через телефонную сеть захочу поразузнать о себе самом в шведской картотеке безопасности, то рискую получить что-нибудь в том же роде. Например, что я - коммунистическая угроза для шведской службы безопасности. Но не всему же следует верить. Кроме того, я сам позаботился о картотеке несколько лет назад. Возьми эту чертовщину, например...
Карл что-то отбил на клавиатуре, и на экране всплыла фотография террориста Хорста Людвига Хана.
- ...да, извини. Я использовал твой код вызова в этот раз. Ну, посмотри на этого типа. На фотографии он старался быть непохожим на самого себя. Но я его узнаю, будь он с этим горизонтальным шрамом на лбу или без него. Я даже слышу его голос. Ростом он 175 сантиметров и примерно нашего с тобой возраста. Кто знал, что он станет террористом? Это не какой-нибудь чертов кинжал. Бели б они могли выбирать между Зигфридом Мааком, вооруженным кинжалом и револьвером, и им же, вооруженным компьютером, они бы не сомневались. Это компьютер поймал Хана, когда он говорил по телефону, поэтому мы с тобой сейчас здесь. Поэтому я знаю, как он выглядит и где примерно находится. И поэтому у нас есть шанс его поймать. Именно этот замечательный, умный, как и ты сам, компьютер - последнее слово техники - позволяет с высокой степенью надежности рассказать о твоей работе. Это не какой-то там кинжал. Вот что дает нам власть над террористами. Понимаешь, в действительности ты творишь так же много насилия, как и я, Зигфрид. Все остальное - предрассудки. Как и страх перед приемами ближнего боя, которые ты видел в спортивном зале. Своего рода суеверие. Можно сказать, вроде как боязнь темноты.
- Ты, следовательно, не боишься темноты?
- Нет, честно говоря, меньше всего. По-моему, темнота - это защита, а не угроза.
- Вероятно, мы похожи в этом отношении. Признаю твою точку зрения. Так сказать, возражения усиливают аргументы, это мои миролюбивые наклонности, заметь - не гомосексуальные. Хотел бы я знать, откуда это вообще взялось. Так, мы остановились на последней бутылке "Гехаймрат Й" - тайный судья, как ты подумал, хе-хе. Скоро мы будем поддерживать связь только через камеру хранения. Сдаюсь, компьютер - это тоже насилие. Никто не перережет горло нашему другу Хорсту Людвигу Хану.
С наслаждением, почти торжественно они молча прикончили последнюю бутылку "тайного советника" из Йоханисберга.
Когда на следующее утро Карл проснулся, Зигфрид Маак уже ехал в темно-синем BMW по автобану в направлении к Гамбургу. Очень многое должно было случиться, прежде чем им снова представится возможность встретиться.
Когда они снова увидятся, Хорст Людвиг Хан будет убит острым кинжалом. Его шея будет разрезана с почти хирургической точностью. По различным причинам, юридически, однако, не обоснованным, власти Федеративной Республики никогда не станут разыскивать убийцу.
Глава 6
В Гамбурге, на Центральном вокзале, началось перевоплощение Карла Хамильтона. Он ощущал себя охотником; чувство это было подсознательное, но удивительно сильное, хотя в действительности он готовил себя к тому, чтобы стать добычей террористов. И еще с этого момента он испытывал неприязнь, даже отвращение ко всему, что его окружало. Превращение произошло сразу, за несколько мгновений, когда он, выйдя из купе первого класса, ступил на асфальт перрона. Словно бабочка вылетела из куколки.
Он обвел взглядом помещение вокзала. Здесь, под мощными черно-коричневыми от времени сводами, все было пропитано современной немецкой историей, весьма мало привлекательной. Пахло "Крупном" и второй мировой войной: стоило закрыть глаза - и слышалось шипение и пыхтение паровозов; сталь, копоть, грязь и полумрак - настоящая картина капиталистической Германии, чьим первым врагом стали он сам и двадцать пять его товарищей, которых ему предстояло встретить.
На своей последней стадии превращения Карл вел темно-синий "Мерседес-190" во Франкфурт. Основной замок в машине был того же типа, что и в белых "мерседесах", которые он видел в Сент-Августине, модель 280 SE. Открыть этот замок и включить зажигание он может теперь за несколько секунд. Именно эту модель, 190, он будет использовать для налета на банк: с одной стороны, замки уберегут от воров, а у полиции такая машина вызовет меньше подозрений, с другой - тип автомобиля послужит сигналом для его руководителей из Ведомства по охране конституции, если случится невероятное и он попадет в положение, из которого не сможет выйти на связь, как было условлено.
Он поставил машину на заранее обусловленное место во Франкфурте, запер ее своей отмычкой и до Гамбурга уже добирался поездом. Когда-то, в детстве, он не раз проезжал по Рейнской долине, правда, на игрушечном поезде детской железной дороги. В коридоре Карл долго стоял, задумавшись, смотрел на пробегавший рейнский пейзаж в черных, коричневых, темно- и светло-серых тонах и представлял, что все это выглядит совершенно иначе в другое время года, когда кругом зелень. Не то что сейчас, когда, кажется, даже старинным замкам зябко под моросящим дождем.
Он понимал, что это своего рода прощальный ритуал, и чувства, которые он испытывал, еще больше усиливали тоску. Пожилая дама, сидевшая напротив него в купе, одолжила ему свой плейер и несколько кассет. Одна из них - новая аранжировка небольшой соль-минорной симфонии Моцарта в исполнении Николауса Харнонсурта. Когда Карл слушал кассету в первый раз, ему показалось, что качество записи не очень хорошее и слишком высок уровень шума. И все же, прослушав пленку несколько раз подряд, Карл запомнил музыку на всю жизнь. Отныне первая часть 25-й симфонии Моцарта у него всегда будет ассоциироваться с легким декабрьским туманом, вернее, с Рейнской долиной в декабрьской дымке и с ним самим, покидающим одну Германию - Германию Моцарта, чтобы тотчас оказаться в другой Германии - Германии террористов.
Переход этот произошел очень быстро, когда он вышел из купе поезда на грязный асфальтированный перрон Центрального вокзала. Он точно знал, куда ему нужно идти, знал даже, как работают оранжевые билетные автоматы в метро.
Молодой человек, выходящий в дождь со станции метро "Сент-Паулис", мог быть кем угодно. Когда он начал спускаться по Реепербану, его могли принять за туриста или, скорее, за матроса с висящим на одном плече рюкзаком. Без сомнения, он был иностранцем, во всяком случае, толстая зеленая куртка выглядела не по-немецки, да и он сам, похоже, впервые в этом районе. Но ни одна проститутка все-таки не осмелилась предлагать ему свои услуги. Уж слишком решительной была его походка, слишком независимо смотрел он вокруг и вдобавок был абсолютно трезв. А что если это переодетый в зеленую куртку полицейский, а рюкзак за плечом - лишь своего рода маскировка под матроса?
Карл чувствовал на себе оценивающие взгляды, вызывавшие тошноту или в лучшем случае тошнотворное удивление. Большинство попадавшихся ему навстречу людей, казалось, несли на себе отпечаток порока. И женщины легкого поведения, и мужчины, крадущиеся вдоль стен или тротуаров, похожие на маленьких лохматых шакалов, избегали его взглядов. Световая реклама предлагала купить женское тело в любом виде: были предложения и "традиционных" услуг, широко рекламировался стриптиз. Если Карл правильно понял, достаточно войти в маленькую кабину и опустить монету, как откроется окошко и на какой-то миг в нем покажется фрейлен Розита, абсолютно голая, но только на миг, и не больше, и окошко тут же захлопнется. Внутри кабин в темноте находилась компания немцев, заплативших сразу по целой марке за обзор тела через окошки, которые постоянно открывались и закрывались.
Каждый стоял в своей кабине, с собственным рулоном туалетной бумаги и пригоршней монет, а окошко открывалось и закрывалось в полном соответствии с законом спроса и предложения, этим основным принципом капитализма.
Когда Карл, проходя по кварталу в третий раз, подошел к большой витрине, полной самого различного оружия, он не мог поверить своим глазам. Там лежал специальный револьвер "лама", пользующийся особой популярностью у американских полицейских. В продаже подобное оружие Карл видел впервые. Остановившись, он, к своему удивлению, заметил, что вся витрина заполнена различными пистолетами и револьверами, в среднем по две сотни марок за штуку. Там было представлено, пожалуй, больше тысячи единиц различного оружия. Оно было так сделано, что даже Карл с первого взгляда обманулся. Между тем это был рынок подделок, всевозможные копии мелкого стрелкового оружия, которые наверняка обманули бы кого угодно.
Кому же нужны все эти игрушки? Покупают ли их домохозяйки для защиты от вооруженных грабителей? Но ведь те могут быть вооружены по-настоящему, как в США. А может быть, им пользуются эти подозрительные, снующие вдоль водосточных канав шакафоподобные типы, чтобы походить на настоящих грабителей?
Карл постоял перед витриной, рассматривая разложенные рядами ножи и кинжалы. Видно было, что часть из них - охотничьи, другие - самых разных видов. Были и так называемые "ножи для выживания". Вот этот, например, стал популярным благодаря одному американскому киноактеру, единолично побеждавшему северо-вьетнамскую, а заодно и советскую армии, вооруженному среди прочего этим ножом, больше похожим на кухонный, чем на боевой.
Значительную часть витрины занимали классического типа стилеты с узкими лезвиями, которые мгновенно выскакивали, если нажать на спуск пружинного механизма, расположенного в черной ручке. Всевозможных ножей и кинжалов в витрине было сотни две, большей частью - жестокие игрушки: их применение по назначению, пожалуй, было маловероятно. Немецкая витрина с подобными игрушками может существовать только в Германии. Добротная, законная городская витрина с немецкими игрушками для любого, кто пожелает поиграть со смертью или угрожать смертью, а то и просто убить. Некоторые образцы вызывали улыбку, другие выглядели так, будто их единственное предназначение - действительно убивать людей. Карл открывал для себя другую Германию, что было прямым результатом его внедрения в новую жизнь.
Он поплотнее застегнул куртку, подтянул "молнию" к подбородку, пересек Реепербан и очутился прямо у полицейского управления на Давидштрассе, куда по различным причинам попадали многие из его соотечественников, завершая свое пребывание в этом районе злачных мест, непонятно почему прозванном "кварталом радости". Это звучало примерно так, как если бы этих худых, болезненных профессиональных проституток именовать "девочками радости".
Карл достаточно хорошо ориентировался в Гамбурге, хотя был в этом городе впервые. Миновав полицейский участок, он почувствовал радостную дрожь; никто не ожидал, что вооруженный грабитель банка скрывается здесь, рядом с полицией. Он продолжал свой путь по Давидштрассе и дальше, через лишенную деревьев улицу с неоправданно красивым названием - Каштановая аллея. Карл остановился и перекинул рюкзак на другое плечо. Улица была почти пуста - не больше двух-трех проституток, что, наверное, не так уж много для такого района, учитывая еще и близость полицейского управления.
Напротив выделялся красный щит с белой надписью: "Женщинам и лицам до 18 лет вход воспрещен". Но ни одного входившего или выходившего мужчины Карл не видел. А не войти ли йода, подумал он, чтобы убедиться, действительно ли там в витринах сидят женщины, предлагая свои услуги? Однако входить не стал, хотя отель, в котором он должен был остановиться, находился совсем недалеко - за щитом, на Хербертштрассе.
Двигаясь дальше по улице, Карл увидел знакомый по описаниям ресторан "Кунео". Скромный вход выглядел так, будто в стене дома была пробоина, выложенная красным кафелем. Сюда он, конечно, станет захаживать чаще, чем в другие рестораны. Ведь именно отсюда говорил один из террористов, когда ему звонил другой. Карл одернул себя: здесь находился один из товарищей-антиимпериалистов, когда ему звонил другой товарищ.
Свернув направо, Карл прошел еще несколько кварталов, миновал семь или восемь пивных, ресторанов, видеосалонов, антикварный магазин со старинными монетами в запыленной витрине и еще трех или четырех томящихся под дождем проституток. Он был у цели. На другой стороне улицы находился отель "Шмаальс".
Дом, стоящий вплотную, был в руинах, и все вокруг окутано туманом с Эльбы - черной, широкой, в водах которой, наверное, не было никакой биологической жизни. Все живое, видимо, стравлено на долгом пути реки: сначала через наиболее благополучную коммунистическую страну - Восточную Германию, затем через самую благополучную страну капиталистического мира - Западную Германию.
Карл знал, что должно находиться с другой стороны этого мрачного полуразрушенного дома: он бросил искоса взгляд на фронтон другого дома и, как и ожидал, увидел пивную. Отель перед ним был с новой неоновой вывеской прямо над входом, но было трудно представить себе, что в этом полуразрушенном сооружении находится гостиница. Это была не гостиница, а скорее ночлежка, куда приходят лишь для того, чтобы провести ночь. Для Карла, однако, было очень важно получить комнату именно в этом четырехэтажном отеле на Хафенштрассе, в районе трущоб. Это была его первая стратегическая цель. Глубоко вдохнув, он решительно пересек улицу и толкнул дверь. Внутри была меленькая конторка, а над ней висели три или четыре ключа и было много пустых ячеек. Из находившегося рядом бара вышла маленькая, почти шарообразная женщина в тренировочных штанах, с вытравленными бледно-соломенными волосами, иссиня-черными у корней.
Женщина даже не удосужилась поприветствовать его, только бросила быстрый удивленный взгляд, когда поняла, что Карл один. Итак, это был, скорее всего, просто отель для свиданий. Карл решил вести переговоры как можно короче и проще.
- Комнату, - сказал он и кивнул в сторону свободных ключей на стене.
- Тридцать марок за полночи, шестьдесят - за всю, - ответила блондинка в тренировочных штанах, как будто это был ультиматум.
- Две или три ночи, - сказал Карл.
- Давай задаток, - потребовала блондинка.
Карл вытащил две невесомые бумажки по 100 марок и положил на конторку. Блондинка бросила искоса взгляд на банкноты, пожала плечами и начала искать за прилавком то, чего там, очевидно, не было.
- Вы иностранец и должны заполнить специальную бумагу, - объяснила она.
- Точно, я швед, зовут Карлссон, вы в этом можете убедиться и без бумаг, - сказал Карл, подмигнув заговорщически, как только мог, и положил еще одну сотенную банкноту поверх двух первых.
Через мгновение он уже осматривал комнату господина Карлссона на четвертом этаже. Расколотый умывальник у стены. Никаких полотенец, только рулон хозяйственной бумаги. Кровать низкая, железная, с белыми отбитыми ножками, прочая же мебель состояла из двух стульев. Постельное белье, уже, без сомнения, бывшее в употреблении: в центре простыни он обнаружил несколько черных курчавых волосков. Карл снял простыню и смял ее, открыл два скрипящих деревянных окна. Интересно, не могут ли венерические болезни передаваться через простыни? Комната была очень холодной и сырой. Чистая простыня и камин - вот все, что сейчас рисовало его воображение. Он решил не жаловаться, а просто купить камин, если будет уж очень невтерпеж. Остаться здесь было для Карла важнее комфорта. Он застелил постель, натянув поверх покрывало, закрыл отвратительно скрипевшее окно, на один из двух стульев поставил рюкзак, а сам лег в одежде на кровать, которая жалобно заскрипела под его тяжестью. Удивительно, как она вообще выдерживает двоих, ведущих себя к тому же довольно бурно. Он повернулся, и кровать ответила громким стоном. Ситуация показалась Карлу неожиданно очень смешной.
Некоторое время он лежал тихо, рассматривая отслаивающуюся плесень на потолке. Потом поднялся и распаковал свои туалетные принадлежности, разместив их на маленькой неустойчивой полочке над раковиной. Умывшись холодной водой и вытеревшись хозяйственной бумагой, Карл засомневался, стоит ли бриться. В конце концов решил, что стоит, ведь они же не уговаривались, что он должен выглядеть оборванцем.
Он обвел взглядом помещение вокзала. Здесь, под мощными черно-коричневыми от времени сводами, все было пропитано современной немецкой историей, весьма мало привлекательной. Пахло "Крупном" и второй мировой войной: стоило закрыть глаза - и слышалось шипение и пыхтение паровозов; сталь, копоть, грязь и полумрак - настоящая картина капиталистической Германии, чьим первым врагом стали он сам и двадцать пять его товарищей, которых ему предстояло встретить.
На своей последней стадии превращения Карл вел темно-синий "Мерседес-190" во Франкфурт. Основной замок в машине был того же типа, что и в белых "мерседесах", которые он видел в Сент-Августине, модель 280 SE. Открыть этот замок и включить зажигание он может теперь за несколько секунд. Именно эту модель, 190, он будет использовать для налета на банк: с одной стороны, замки уберегут от воров, а у полиции такая машина вызовет меньше подозрений, с другой - тип автомобиля послужит сигналом для его руководителей из Ведомства по охране конституции, если случится невероятное и он попадет в положение, из которого не сможет выйти на связь, как было условлено.
Он поставил машину на заранее обусловленное место во Франкфурте, запер ее своей отмычкой и до Гамбурга уже добирался поездом. Когда-то, в детстве, он не раз проезжал по Рейнской долине, правда, на игрушечном поезде детской железной дороги. В коридоре Карл долго стоял, задумавшись, смотрел на пробегавший рейнский пейзаж в черных, коричневых, темно- и светло-серых тонах и представлял, что все это выглядит совершенно иначе в другое время года, когда кругом зелень. Не то что сейчас, когда, кажется, даже старинным замкам зябко под моросящим дождем.
Он понимал, что это своего рода прощальный ритуал, и чувства, которые он испытывал, еще больше усиливали тоску. Пожилая дама, сидевшая напротив него в купе, одолжила ему свой плейер и несколько кассет. Одна из них - новая аранжировка небольшой соль-минорной симфонии Моцарта в исполнении Николауса Харнонсурта. Когда Карл слушал кассету в первый раз, ему показалось, что качество записи не очень хорошее и слишком высок уровень шума. И все же, прослушав пленку несколько раз подряд, Карл запомнил музыку на всю жизнь. Отныне первая часть 25-й симфонии Моцарта у него всегда будет ассоциироваться с легким декабрьским туманом, вернее, с Рейнской долиной в декабрьской дымке и с ним самим, покидающим одну Германию - Германию Моцарта, чтобы тотчас оказаться в другой Германии - Германии террористов.
Переход этот произошел очень быстро, когда он вышел из купе поезда на грязный асфальтированный перрон Центрального вокзала. Он точно знал, куда ему нужно идти, знал даже, как работают оранжевые билетные автоматы в метро.
Молодой человек, выходящий в дождь со станции метро "Сент-Паулис", мог быть кем угодно. Когда он начал спускаться по Реепербану, его могли принять за туриста или, скорее, за матроса с висящим на одном плече рюкзаком. Без сомнения, он был иностранцем, во всяком случае, толстая зеленая куртка выглядела не по-немецки, да и он сам, похоже, впервые в этом районе. Но ни одна проститутка все-таки не осмелилась предлагать ему свои услуги. Уж слишком решительной была его походка, слишком независимо смотрел он вокруг и вдобавок был абсолютно трезв. А что если это переодетый в зеленую куртку полицейский, а рюкзак за плечом - лишь своего рода маскировка под матроса?
Карл чувствовал на себе оценивающие взгляды, вызывавшие тошноту или в лучшем случае тошнотворное удивление. Большинство попадавшихся ему навстречу людей, казалось, несли на себе отпечаток порока. И женщины легкого поведения, и мужчины, крадущиеся вдоль стен или тротуаров, похожие на маленьких лохматых шакалов, избегали его взглядов. Световая реклама предлагала купить женское тело в любом виде: были предложения и "традиционных" услуг, широко рекламировался стриптиз. Если Карл правильно понял, достаточно войти в маленькую кабину и опустить монету, как откроется окошко и на какой-то миг в нем покажется фрейлен Розита, абсолютно голая, но только на миг, и не больше, и окошко тут же захлопнется. Внутри кабин в темноте находилась компания немцев, заплативших сразу по целой марке за обзор тела через окошки, которые постоянно открывались и закрывались.
Каждый стоял в своей кабине, с собственным рулоном туалетной бумаги и пригоршней монет, а окошко открывалось и закрывалось в полном соответствии с законом спроса и предложения, этим основным принципом капитализма.
Когда Карл, проходя по кварталу в третий раз, подошел к большой витрине, полной самого различного оружия, он не мог поверить своим глазам. Там лежал специальный револьвер "лама", пользующийся особой популярностью у американских полицейских. В продаже подобное оружие Карл видел впервые. Остановившись, он, к своему удивлению, заметил, что вся витрина заполнена различными пистолетами и револьверами, в среднем по две сотни марок за штуку. Там было представлено, пожалуй, больше тысячи единиц различного оружия. Оно было так сделано, что даже Карл с первого взгляда обманулся. Между тем это был рынок подделок, всевозможные копии мелкого стрелкового оружия, которые наверняка обманули бы кого угодно.
Кому же нужны все эти игрушки? Покупают ли их домохозяйки для защиты от вооруженных грабителей? Но ведь те могут быть вооружены по-настоящему, как в США. А может быть, им пользуются эти подозрительные, снующие вдоль водосточных канав шакафоподобные типы, чтобы походить на настоящих грабителей?
Карл постоял перед витриной, рассматривая разложенные рядами ножи и кинжалы. Видно было, что часть из них - охотничьи, другие - самых разных видов. Были и так называемые "ножи для выживания". Вот этот, например, стал популярным благодаря одному американскому киноактеру, единолично побеждавшему северо-вьетнамскую, а заодно и советскую армии, вооруженному среди прочего этим ножом, больше похожим на кухонный, чем на боевой.
Значительную часть витрины занимали классического типа стилеты с узкими лезвиями, которые мгновенно выскакивали, если нажать на спуск пружинного механизма, расположенного в черной ручке. Всевозможных ножей и кинжалов в витрине было сотни две, большей частью - жестокие игрушки: их применение по назначению, пожалуй, было маловероятно. Немецкая витрина с подобными игрушками может существовать только в Германии. Добротная, законная городская витрина с немецкими игрушками для любого, кто пожелает поиграть со смертью или угрожать смертью, а то и просто убить. Некоторые образцы вызывали улыбку, другие выглядели так, будто их единственное предназначение - действительно убивать людей. Карл открывал для себя другую Германию, что было прямым результатом его внедрения в новую жизнь.
Он поплотнее застегнул куртку, подтянул "молнию" к подбородку, пересек Реепербан и очутился прямо у полицейского управления на Давидштрассе, куда по различным причинам попадали многие из его соотечественников, завершая свое пребывание в этом районе злачных мест, непонятно почему прозванном "кварталом радости". Это звучало примерно так, как если бы этих худых, болезненных профессиональных проституток именовать "девочками радости".
Карл достаточно хорошо ориентировался в Гамбурге, хотя был в этом городе впервые. Миновав полицейский участок, он почувствовал радостную дрожь; никто не ожидал, что вооруженный грабитель банка скрывается здесь, рядом с полицией. Он продолжал свой путь по Давидштрассе и дальше, через лишенную деревьев улицу с неоправданно красивым названием - Каштановая аллея. Карл остановился и перекинул рюкзак на другое плечо. Улица была почти пуста - не больше двух-трех проституток, что, наверное, не так уж много для такого района, учитывая еще и близость полицейского управления.
Напротив выделялся красный щит с белой надписью: "Женщинам и лицам до 18 лет вход воспрещен". Но ни одного входившего или выходившего мужчины Карл не видел. А не войти ли йода, подумал он, чтобы убедиться, действительно ли там в витринах сидят женщины, предлагая свои услуги? Однако входить не стал, хотя отель, в котором он должен был остановиться, находился совсем недалеко - за щитом, на Хербертштрассе.
Двигаясь дальше по улице, Карл увидел знакомый по описаниям ресторан "Кунео". Скромный вход выглядел так, будто в стене дома была пробоина, выложенная красным кафелем. Сюда он, конечно, станет захаживать чаще, чем в другие рестораны. Ведь именно отсюда говорил один из террористов, когда ему звонил другой. Карл одернул себя: здесь находился один из товарищей-антиимпериалистов, когда ему звонил другой товарищ.
Свернув направо, Карл прошел еще несколько кварталов, миновал семь или восемь пивных, ресторанов, видеосалонов, антикварный магазин со старинными монетами в запыленной витрине и еще трех или четырех томящихся под дождем проституток. Он был у цели. На другой стороне улицы находился отель "Шмаальс".
Дом, стоящий вплотную, был в руинах, и все вокруг окутано туманом с Эльбы - черной, широкой, в водах которой, наверное, не было никакой биологической жизни. Все живое, видимо, стравлено на долгом пути реки: сначала через наиболее благополучную коммунистическую страну - Восточную Германию, затем через самую благополучную страну капиталистического мира - Западную Германию.
Карл знал, что должно находиться с другой стороны этого мрачного полуразрушенного дома: он бросил искоса взгляд на фронтон другого дома и, как и ожидал, увидел пивную. Отель перед ним был с новой неоновой вывеской прямо над входом, но было трудно представить себе, что в этом полуразрушенном сооружении находится гостиница. Это была не гостиница, а скорее ночлежка, куда приходят лишь для того, чтобы провести ночь. Для Карла, однако, было очень важно получить комнату именно в этом четырехэтажном отеле на Хафенштрассе, в районе трущоб. Это была его первая стратегическая цель. Глубоко вдохнув, он решительно пересек улицу и толкнул дверь. Внутри была меленькая конторка, а над ней висели три или четыре ключа и было много пустых ячеек. Из находившегося рядом бара вышла маленькая, почти шарообразная женщина в тренировочных штанах, с вытравленными бледно-соломенными волосами, иссиня-черными у корней.
Женщина даже не удосужилась поприветствовать его, только бросила быстрый удивленный взгляд, когда поняла, что Карл один. Итак, это был, скорее всего, просто отель для свиданий. Карл решил вести переговоры как можно короче и проще.
- Комнату, - сказал он и кивнул в сторону свободных ключей на стене.
- Тридцать марок за полночи, шестьдесят - за всю, - ответила блондинка в тренировочных штанах, как будто это был ультиматум.
- Две или три ночи, - сказал Карл.
- Давай задаток, - потребовала блондинка.
Карл вытащил две невесомые бумажки по 100 марок и положил на конторку. Блондинка бросила искоса взгляд на банкноты, пожала плечами и начала искать за прилавком то, чего там, очевидно, не было.
- Вы иностранец и должны заполнить специальную бумагу, - объяснила она.
- Точно, я швед, зовут Карлссон, вы в этом можете убедиться и без бумаг, - сказал Карл, подмигнув заговорщически, как только мог, и положил еще одну сотенную банкноту поверх двух первых.
Через мгновение он уже осматривал комнату господина Карлссона на четвертом этаже. Расколотый умывальник у стены. Никаких полотенец, только рулон хозяйственной бумаги. Кровать низкая, железная, с белыми отбитыми ножками, прочая же мебель состояла из двух стульев. Постельное белье, уже, без сомнения, бывшее в употреблении: в центре простыни он обнаружил несколько черных курчавых волосков. Карл снял простыню и смял ее, открыл два скрипящих деревянных окна. Интересно, не могут ли венерические болезни передаваться через простыни? Комната была очень холодной и сырой. Чистая простыня и камин - вот все, что сейчас рисовало его воображение. Он решил не жаловаться, а просто купить камин, если будет уж очень невтерпеж. Остаться здесь было для Карла важнее комфорта. Он застелил постель, натянув поверх покрывало, закрыл отвратительно скрипевшее окно, на один из двух стульев поставил рюкзак, а сам лег в одежде на кровать, которая жалобно заскрипела под его тяжестью. Удивительно, как она вообще выдерживает двоих, ведущих себя к тому же довольно бурно. Он повернулся, и кровать ответила громким стоном. Ситуация показалась Карлу неожиданно очень смешной.
Некоторое время он лежал тихо, рассматривая отслаивающуюся плесень на потолке. Потом поднялся и распаковал свои туалетные принадлежности, разместив их на маленькой неустойчивой полочке над раковиной. Умывшись холодной водой и вытеревшись хозяйственной бумагой, Карл засомневался, стоит ли бриться. В конце концов решил, что стоит, ведь они же не уговаривались, что он должен выглядеть оборванцем.