Страница:
Он слишком хорошо знал почти всех приглашенных на уик-энд к барону. Мысль, что Сандрина отдастся кому-нибудь из них, усиленно пульсировала в мозгу. Он принял твердое решение найти ее – и дать ей все, что она захочет. В кармане его пальто лежал камешек, от которого, он знал, она не сможет отказаться, – пусть только увидит.
Бракоразводный процесс с Эдитой близился к завершению. Да, черт побери, он женится на Сандрине, если это единственный путь заполучить ее. Попросту говоря, он и дня не мог прожить без нее.
Сью-Би не могла уснуть. Она сидела в кресле у высокого затемненного окна комнаты Билли Мосби, предоставленной ему в замке барона, и наблюдала, как вдалеке, над покрытыми виноградником склонами, всходит солнце.
Она услышала, как заворочался во сне Мосби, и вернулась к постели, порхнула под одеяло и оперлась на подушки. Взглянула на спящего Билли. Дыхание у него было неглубокое, затрудненное. Вечером, накладывая ему косметику, она обратила внимание на яркий цвет его лица, что было признаком высокого давления. Когда он проснется, она закажет ему завтрак. Ясно, что он неправильно питается.
Сью-Би старалась не разбудить Билли, но, зная, что сама уже больше не заснет, снова поднялась с кровати и быстро оделась, ощущая себя глуповато столь ранним утром в черном вечернем платье «Шанель». Потом она в одних чулках пошла по длинному темному коридору. Ей не терпелось поболтать с Сандриной – она надеялась, что та уже вернулась в свою комнату.
Сью-Би постучала раз, другой, потом толкнула незапертую дверь. Сандрина причесывалась, стоя перед зеркалом в ванной. На ней было то же платье, что и накануне вечером в библиотеке.
– А, ты здесь, – защебетала Сью-Би, бросая туфли на стул. – Сбежала? Я думала, ты все еще с этим журналистом.
При звуке голоса Сью-Би Сандрина повернулась и с радостным криком заключила ее в объятия:
– Сью-Би! У меня получилось! Получилось!
Изумленная Сью-Би тоже обняла подругу:
– Ну еще бы! Иначе нас бы сюда не пригласили.
Она положила руку Сандрине на талию и, напевая, пыталась увлечь ее в танце:
«Раздвигай пошире ножки, если хочешь баксов, крошка. Лишь утраханный клиент раскошелится в момент».
Сандрина вырвалась и села на край кушетки.
– Я не об этом, Сузи, – взволнованно сказала она. – Я выхожу замуж. „Сэди, Сэди, замужняя леди!»[11]
– Подожди, – Сью-Би смеялась, сама не понимая почему, заразившись настроением Сандрины. – Замуж? Но за кого, когда?
– За Журдана Гарна. – У Сандрины перехватило дыхание. – Он ждет меня внизу. Все в порядке, сестричка! Все в порядке!
– О, Боже мой! – воскликнула Сью-Би, когда Сандрина подняла к ее глазам левую руку.
Она никогда еще не видела камня такого размера, как тот, что сиял на среднем пальце Сандрины.
– Что это?
Сандрина вытянула руку, любуясь своим кольцом.
– Не знаю. Наверное, бриллиант. Да какая разница? Я знаю только, что эта гарантия – почище ребенка.
– Но как это получилось? Когда я тебя видела в последний раз, ты уходила из библиотеки вместе с журналистом...
– Ни свет ни заря прибежал швейцар и сказал, что кто-то хочет меня видеть немедленно. Во дворе. Я выскочила посмотреть в чем дело, а там, на заднем сиденье своей огромной машины, выставив ногу в открытую дверь, сидел Журдан Гарн! – Сандрина выкрикнула это имя и закружилась на восточном ковре.
– Ты имеешь в виду, что он проделал весь путь сюда, чтобы...
– Да, чтобы сделать предложение! – Сандрина запрыгала на месте. – Он даже не поздоровался, не спросил, как я себя чувствую, почему не пошла с ним обедать, как договаривались. Он попросту набросился на меня, начал целовать так, будто хотел добраться до миндалин, а когда я отстранилась, чтобы вдохнуть воздуха, представь себе, выкладывает: «Я больше не могу. Мне нужно, чтобы ты была моей. Ты выйдешь за меня замуж?»
– Вот это да! – ошеломленно прошептала Сью-Би.
Она хотела бы порадоваться за подругу, но во всем этом было что-то... что-то не то. Она никогда не слышала, чтобы Сандрина говорила, что любит Журдана Гарна. Она только сказала однажды: «Я собираюсь зацапать его и знаю, как это сделать».
– И что же теперь, Санди? Ты собираешься уехать с ним?
– Безусловно! – Сандрина стягивала через голову платье. – Как только оденусь и соберусь. Его самолет ждет на частном терминале «Орли». К вечеру мы будем в Нью-Йорке.
– Поедем со мной, – мягко сказала она. – Поедем со мной, Сью-Би. В Нью-Йорк. Я хочу, чтобы ты была со мной, когда я буду выходить замуж.
– Но я не могу, – ответила Сью-Би.
– Почему? – обиженно спросила Сандрина. – Ведь ты моя лучшая подруга! Ты что, не рада за меня?
– Конечно, рада. – Сью-Би пока была не уверена в этом. – Но я обещала Мосби, что мы сегодня поедем кататься верхом.
– Ах, извините, – саркастически произнесла. – В таком случае ты, конечно, не можешь сопровождать свою лучшую подругу в Нью-Йорк, когда она собирается сыграть свадьбу с одним из богатейших людей Америки.
– Не надо, Санди. Все не так. Я чувствую, что мне следует провести все выходные с Билли.
– Но почему? От тебя требовалось всего-навсего переспать с ним. Неужели ты думаешь, что мадам Клео не простит тебе этой поездки?
– Не знаю, как это объяснить... Но мне он нравится. Он разговаривает со мной. У него есть пунктик насчет переодеваний. Ну и что? Я видала мужчин и с большими странностями. – Взгляд Сью-Би остановился на покрывале, и она машинально поправила его. – Кроме того, он сам не умеет о себе позаботиться.
– Но он уже старый, ведь так?
Сью-Би пожала плечами:
– Гм-м-м, я думаю, да. Но я чувствую, что нужна ему, и мне это нравится. Билли хочет, чтобы я провела с ним неделю в Париже. Он говорит, что не отдыхал уже пятнадцать лет, что ему придется перевернуть весь мир вверх тормашками, чтобы так надолго уехать. Я не могу подвести его.
– Хорошо, детка, я поняла. – По голосу Сандрины не чувствовалось, что это действительно так. – Но обещай, что приедешь ко мне, когда это произойдет.
– А когда это будет?
– Как только он разведется. – Сандрина повела бровями. – Может быть, уже через месяц.
– Я приеду. – Сью-Би поднялась, собираясь уходить.
Сандрина завернулась в махровую простыню и подошла к Сью-Би. Она взяла обе ее руки в свои и заглянула ей в глаза.
– Именно этого я всегда хотела, сестренка...
– Знаю, дорогая, – сказала Сью-Би. – Знаю. Ты добилась своего, и я ужасно за тебя рада. Что ты первым делом сделаешь, когда вернешься в Нью-Йорк?
Взгляд Сандрины стал решительным. Она была не похожа на девушку, мечтающую о свадьбе.
– Я найду способ сообщить матери, чтобы она подавилась моими деньгами.
– Ты действительно этого хочешь, Санди?
Сандрина чмокнула Сью-Би в щеку и направилась обратно в ванную.
– От всего сердца, – бросила она через плечо и закрыла за собой дверь.
Добравшись до комнаты Билли, Сью-Би обнаружила, что там никого нет. На подушке лежала записка:
«Дорогая, я пошел завтракать. Дворецкий принес тебе костюм для верховой езды. Он в шкафу. В полдень встретимся у конюшни».
И подпись: „Ослепленный тобой Билли».
Сью-Би разделась и, натянув на себя ночную сорочку Билли, оставленную на спинке кровати, шмыгнула в постель. Засыпая, она с неодобрением представляла себе сосиски, яйца и тосты с маслом, которые неизбежно присутствовали в завтраке лорда Мосби.
29 июля Сандрина Мандраки, одетая в длинное, расшитое бисером платье от «Живанши», с двумя белыми орхидеями в волосах и трехъярусными серьгами с бриллиантами в ушах, стояла перед судьей Верховного суда в бело-золотом люксе отеля «Плаза». Она выходила замуж за Журдана Гарна.
Когда, по сигналу судьи, Сандрина обернулась, чтобы передать свои цветы Сью-Би, она склонилась поближе к подруге и спросила шепотом:
– Ты позвонила?
Сью-Би кивнула, принимая роскошный букет.
– Да, все готово.
Церемония окончилась. Около дюжины гостей – друзья и коллеги Журдана – столпились вокруг молодоженов, говоря приличествующие слова.
Когда Сандрина и Журдан вышли из «Плазы» на Пятую авеню, зеваки отталкивали друг друга, чтобы лучше видеть происходящее. У тротуара ждала белоснежная карета, запряженная парой арабских скакунов, увенчанных высокими белыми плюмажами.
Кучер в белом фраке и белом цилиндре соскочил с козел и предложил руку новобрачной.
– О Боже! – Журдан Гарн был удивлен. – Что все это значит?
Сандрина улыбнулась мужу:
– Это идея Сью-Би. Это ее лошади. Они великолепны, правда?
– Безусловно. – Журдан явно был доволен. – Но нам надо всего лишь перейти дорогу. Им придется не слишком потрудиться.
– Садись. – Она взяла его под руку. – Мы совершим небольшую прогулку.
Журдану оставалось лишь улыбнуться и последовать за ней.
Когда молодожены расположились в карете, Сандрина кивнула кучеру. Она знала, что Сью-Би проинструктировала его. Под аплодисменты толпы карета выбралась на Пятьдесят Девятую улицу и направилась в восточную часть города.
– Куда мы едем? – спросил озадаченно Журдан.
– Увидишь. – В голосе Сандрины звучало самодовольство.
Карета добралась до угла Парк-авеню и свернула налево. Пока они стояли у светофора на Семьдесят Девятой улице, Сандрина увидела их: двух женщин, на одной из которых был нарядный красный шелковый туалет и огромная красная шляпа, на второй – простое темно-синее платье из синтетики с белым воротничком и манжетами и маленькая синяя соломенная шляпка, отделанная большими белыми пуговицами.
Карета миновала перекресток и остановилась у тротуара, где стояли женщины. Кучер слез и подсадил женщину в синем платье на сиденье напротив Сандрины и Журдана. Дама в красном протянула ему руку, но он отдернул свою, вернулся на место и хлестнул вожжами по бокам лошадей.
Карета влилась в поток транспорта на Парк-авеню и набрала скорость. Сандрина даже не обернулась, чтобы взглянуть на мать, стоящую с открытым ртом на тротуаре. Глядя на свою любимую Марту, она сказала:
– Добро пожаловать домой, Марти. И не плачь, пожалуйста...
Сразу после свадебного ужина Сью-Би, Сандрина, Марта, Журдан и двое его помощников вылетели в Лондон на личном самолете Гарна.
Пока они сидели в «Даблз», Сью-Би позвали к телефону. Звонил лорд Мосби. А когда подвыпивший и смеющийся Журдан и Сандрина отправились в спальню, расположенную в хвосте самолета, Сью-Би спросила стюарда, может ли она позвонить.
В считанные секунды перед ней появился белый телефон. Сью-Би убедилась, что Марта спокойно спит в своем кресле, и только затем набрала номер, который дал ей Мосби.
Он снял трубку. Слышимость была прекрасная.
– Привет, Билли, – мягко сказала Сью-Би. – Я уже в полете.
– Я тоже, по-своему, – усмехнулся он. – У тебя было время все обдумать?
– Не до конца.
– Что тебя беспокоит, дорогая? – спросил Билли. – Я обещаю тебе – как только завершится процесс. Это займет пару месяцев, не больше. Ты хочешь быть со мной или нет?
– Хочу, больше всего на свете. Но дело в том, что я не переживу, если сделаю что-нибудь такое, что нанесет тебе вред.
– Что же может нанести мне вред?
– Билли, – взмолилась она, – что скажут люди?
– Мне наплевать.
– А что, если это выплывет наружу? Я имею в виду мадам Клео...
– Мне наплевать.
– А мне нет! Подумай сам... в твоем положении.
– Что касается мадам Клео, я бы мог ради тебя предпринять то же, что Гарн ради твоей подруги, но в этом нет необходимости. Достаточно одного телефонного звонка – и все будет в порядке.
– Ну, поступай как знаешь, милый. Но если когда-нибудь все откроется, я умру. Не из-за себя, а из-за тебя. Я не хочу, чтобы о тебе кто-то плохо думал.
– Что сделано, то сделано, – решительно сказал он. – Я встречу тебя в аэропорту. А что с лошадьми?
– Я договорилась в конюшне, что их продадут. Несправедливо, если Заки будет продолжать оплачивать их содержание. Я поручила Мартину узнать, где сейчас находится Заки, и позвонила ему, чтобы спросить, куда переслать деньги. Заки сказал, пусть эти деньги будут моим приданым. Он был очень мил.
– А куда собираются новобрачные, после того как закинут тебя сюда?
– У Журдана есть вилла на Корфу. Марти поедет с ними.
– А ты останешься здесь со мной навсегда.
– Да, Билли, навсегда.
– Я люблю тебя, Сью-Би. Ты – счастье мое.
– Я тоже люблю тебя, милый, – сказала она шепотом, заметив, что в ее сторону по проходу идет стюард. Сью-Би повесила трубку и, поблагодарив стюарда, отдала ему телефон.
Она не могла дождаться, чтобы рассказать обо всем Сандрине.
Она бы и сказала ей все сейчас, если бы Сандрина не занималась там, позади, на круглой кровати тем, чем должна заниматься жена.
Сью-Би накинула на плечи кашемировую шаль ручной работы и постаралась заснуть. Вскоре после того как она проснется, рядом с ней окажется тот единственный после смерти отца человек, который по-настоящему любит ее.
За два дня до Рождества 1987 года мадам Клео позвонил ее друг, занимающий высокий пост в министерстве, и сказал, что против нее готовят целый ряд официальных обвинений, связанных с неуплатой налогов с доходов, полученных путем сводничества, начиная с пятидесятых годов. Он предупредил, что эти обвинения могут вскоре повлечь за собой ее арест.
Утро следующего дня она начала с телефонных звонков. Прежде всего связалась с Андре Гиббо, своим адвокатом, тем самым, который составил документ, согласно которому мадам получает «определенную сумму» за то, что никогда не расскажет о сотрудничестве с ней Сандрины Гарн.
Затем она позвонила Билли Мосби, чтобы спросить, играет ли он до сих пор по выходным в гольф в Шотландии со своим другом из французского департамента налогов. Ей нужна была дополнительная информация.
Звонок оказался бесполезным. Мосби и Сью-Би поженились на прошлой неделе в Лондоне без особой торжественности. И теперь проводили медовый месяц в Амстердаме.
Потом Клео обратилась к шейху Заки с вопросом, имеет ли он влияние на французского президента. Заки сказал, что сделает все от него зависящее, но опасается, что президент может отказать ему из-за провала нескольких сделок с недвижимостью на Лазурном Берегу.
Еще она позвонила в Нью-Йорк Барри Риццо и в Лондон Джереми и предложила обоим начать активную вербовку девушек. Потребуется много денег, поэтому чем больше удастся набрать новеньких, тем лучше.
Прошло еще два тревожных года. Путем искусных и дорогостоящих юридических уловок и благодаря черепашьей медлительности французской правовой системы как-то удавалось держать церберов законности если не в руках, то, по крайней мере, на расстоянии.
К весне 1990 года мадам Клео и ее адвокаты исчерпали все свои возможности. В один прекрасный день, как раз перед обедом, в дом на острове Ситэ явились полицейские, чтобы арестовать ее.
Когда наутро Мартин забирал ее под залог, он ожидал увидеть испуганную и сломленную женщину. Вместо этого обнаружил в ней яростную решимость к действиям. Она была готова на все, на все что угодно, лишь бы больше никогда не видеть тюрьмы. Днем в офисе Андре Гиббо состоялась экстренная встреча на высшем уровне. Именно здесь была предложена немыслимая затея – и мадам впервые услышала имя Венди Клэруайн.
Единственное, чем она владела по праву и что могла легально продать, была история ее собственной жизни.
Из дневника Питера – Париж, 2 августа 1990 года.
Итак, я добился своего. Но лучше все по порядку...
Мои встречи с мадам Клео стали менее частыми. Она жалуется, что сейчас особенно занята, потому что август и все в отпусках. Я же с каждым днем терял терпение и к тому моменту, когда мы договорились о вчерашней встрече, был не в лучшем расположении духа.
Вчера закончили работать около шести вечера. К нам присоединился Мартин, он принес с собой превосходное «Грае», налил всем по бокалу и немного поболтал с нами.
Когда Мартин налил по третьему бокалу, я нанес удар.
«– Итак, – спросил я бесстрастно, – вы все еще думаете, что на вас покушалась одна из ваших девушек?»
– «Да!» – ответила она.
В этот момент я осознал, как сильно повлияло на меня решение довести дело до конца. Я долго ждал, но теперь твердое намерение взять судьбу в свои руки привело меня в состояние эйфории. Мосты были сожжены.
Я глубоко вздохнул и бросился в атаку.
«Мадам Клео, – сказал я, поглядывая на Мартина, всегда столь чувствительного к любому, самому незаметному оттенку в чьем-либо голосе. – Мне насрать, кто там вас собирался прикончить. – То, что я употребил, впервые в ее присутствии, грубое слово, лишь усугубило мою решимость, и я не ослаблял натиска. – Я готов предположить, что вы не намерены рассказывать мне о себе. Поэтому я настаиваю: либо вы выкладываете все начистоту, либо я выхожу из игры – и пусть французское правительство отправляет вас в тюрьму. Мне не нравится, когда меня водят за нос».
Мартин издал короткий визг. Его рука поднялась к губам – такой реакции я и ожидал от него. Но реакция мадам удивила меня.
Она поднялась со своего громадного, со спинкой, как павлиний хвост, кресла, повернулась и, не сказав ни слова, пошла в дом. Минуту спустя появилась Нанти, похожая на привидение служанка, и объявила, что «Madame est tres fatiguee» и не сможет продолжать беседу со мной.
Мне было указано на дверь. Я растерялся. Меня выкидывали на улицу, как мальчишку-посыльного, облевавшего обюссоновский палас.
Без лишних слов я поставил стакан, собрал свои вещи и направился к дому. По пути Мартин приплясывал вокруг меня, словно большая провинившаяся собака, которой отказали в любви, извиняясь за мадам, за возникшее непонимание, извиняясь за то, что живет на свете... Как считал Мартин, кто-то, видимо, должен был сказать мне, что мадам никогда не рассказывает о своем происхождении или о давнем прошлом. Если речь заходила о ней, то она родилась в тот день, когда стала называться мадам Клео. Как могли издатели не знать об этом? Как могли не знать об этом ее адвокаты? И т.д. и т.п., и все в том же духе...
Когда мы подошли к двери, я повернулся к Мартину и проревел что было сил: «Фигня и полное говно!» Мартин наверняка уже слышал эту фразу, вид у него был такой, словно я оскорбил его не словами, а швырнул ему в лицо пригоршню вышеуказанного товара. И повел себя очень странно. Он обнял меня и начал рыдать. Думаю, отвратительнее я не чувствовал себя никогда в жизни. Я развернул его и подвел к небольшой кушетке у дверей. Придя в себя, он снова начал плести что-то о том, как мадам сначала не хотела связываться с этой книгой, как она паниковала при мысли о тюрьме. Адвокаты уговорили ее пойти на это. Потом он стал умолять меня не бросать эту затею. С мадам Клео связана вся его жизнь, и он не переживет, если она попадет в тюрьму.
Тогда я сказал ему – и думаю, что это было подло (бедняга был действительно подавлен), – что мне наплевать на него, на нее и на книгу тоже. Я уже сделал достаточно, чтобы заработать деньги, во всяком случае, достаточно, чтобы купить еще несколько пар туфель из кожи, содранной с задниц итальянских младенцев.
Насчет туфель он, конечно, не понял, но в целом мою мысль уловил. У него началась истерика. Он начал вопить: «Она никогда не расскажет о себе! Вы что, не понимаете? Это слишком больно!»
У меня не было сил читать ему лекцию на тему о боли – моей собственной боли.
Я повернулся, чтобы уйти, но боковым зрением увидел, что мадам стоит в полумраке на верхних ступенях и прислушивается. Тогда я изменил свое намерение и начал говорить громко.
«– Уверен, – сказал я, – что мадам просто тянет время, пока не найдет того, кто спасет ее. Она убеждена, что сможет водить меня за нос до бесконечности и я никуда не денусь, поскольку хочу получить деньги. Люди ждут годами, когда будут написаны книги. И в этом есть смысл ведь мадам живет в мире, где все и вся может быть куплено, включая писателей из Нью-Йорка»'.
Потом я заявил, что если она всю жизнь имела дело с продажными тварями, то это еще не значит, что я тоже отношусь к ним.
Мне показалось, что с этими словами можно покинуть сцену, тем более что мадам так и не сдвинулась с места.
Хлопнув дверью, я ушел и сделал то самое, что у меня прекрасно получается, когда я впадаю в кризис. Я поехал в тот самый бар на Левом берегу и получил анестезию в виде «Перно», перемежая его с коньяком.
Провидение, опекающее детей и пьяных, помогло мне добраться до квартиры, и пальцы мне не оттоптали.
Кажется, перед тем как совсем отключиться, я позвонил Фидл. Точно не помню.
Проснулся я во второй половине дня...
ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ
13
Бракоразводный процесс с Эдитой близился к завершению. Да, черт побери, он женится на Сандрине, если это единственный путь заполучить ее. Попросту говоря, он и дня не мог прожить без нее.
Сью-Би не могла уснуть. Она сидела в кресле у высокого затемненного окна комнаты Билли Мосби, предоставленной ему в замке барона, и наблюдала, как вдалеке, над покрытыми виноградником склонами, всходит солнце.
Она услышала, как заворочался во сне Мосби, и вернулась к постели, порхнула под одеяло и оперлась на подушки. Взглянула на спящего Билли. Дыхание у него было неглубокое, затрудненное. Вечером, накладывая ему косметику, она обратила внимание на яркий цвет его лица, что было признаком высокого давления. Когда он проснется, она закажет ему завтрак. Ясно, что он неправильно питается.
Сью-Би старалась не разбудить Билли, но, зная, что сама уже больше не заснет, снова поднялась с кровати и быстро оделась, ощущая себя глуповато столь ранним утром в черном вечернем платье «Шанель». Потом она в одних чулках пошла по длинному темному коридору. Ей не терпелось поболтать с Сандриной – она надеялась, что та уже вернулась в свою комнату.
Сью-Би постучала раз, другой, потом толкнула незапертую дверь. Сандрина причесывалась, стоя перед зеркалом в ванной. На ней было то же платье, что и накануне вечером в библиотеке.
– А, ты здесь, – защебетала Сью-Би, бросая туфли на стул. – Сбежала? Я думала, ты все еще с этим журналистом.
При звуке голоса Сью-Би Сандрина повернулась и с радостным криком заключила ее в объятия:
– Сью-Би! У меня получилось! Получилось!
Изумленная Сью-Би тоже обняла подругу:
– Ну еще бы! Иначе нас бы сюда не пригласили.
Она положила руку Сандрине на талию и, напевая, пыталась увлечь ее в танце:
«Раздвигай пошире ножки, если хочешь баксов, крошка. Лишь утраханный клиент раскошелится в момент».
Сандрина вырвалась и села на край кушетки.
– Я не об этом, Сузи, – взволнованно сказала она. – Я выхожу замуж. „Сэди, Сэди, замужняя леди!»[11]
– Подожди, – Сью-Би смеялась, сама не понимая почему, заразившись настроением Сандрины. – Замуж? Но за кого, когда?
– За Журдана Гарна. – У Сандрины перехватило дыхание. – Он ждет меня внизу. Все в порядке, сестричка! Все в порядке!
– О, Боже мой! – воскликнула Сью-Би, когда Сандрина подняла к ее глазам левую руку.
Она никогда еще не видела камня такого размера, как тот, что сиял на среднем пальце Сандрины.
– Что это?
Сандрина вытянула руку, любуясь своим кольцом.
– Не знаю. Наверное, бриллиант. Да какая разница? Я знаю только, что эта гарантия – почище ребенка.
– Но как это получилось? Когда я тебя видела в последний раз, ты уходила из библиотеки вместе с журналистом...
– Ни свет ни заря прибежал швейцар и сказал, что кто-то хочет меня видеть немедленно. Во дворе. Я выскочила посмотреть в чем дело, а там, на заднем сиденье своей огромной машины, выставив ногу в открытую дверь, сидел Журдан Гарн! – Сандрина выкрикнула это имя и закружилась на восточном ковре.
– Ты имеешь в виду, что он проделал весь путь сюда, чтобы...
– Да, чтобы сделать предложение! – Сандрина запрыгала на месте. – Он даже не поздоровался, не спросил, как я себя чувствую, почему не пошла с ним обедать, как договаривались. Он попросту набросился на меня, начал целовать так, будто хотел добраться до миндалин, а когда я отстранилась, чтобы вдохнуть воздуха, представь себе, выкладывает: «Я больше не могу. Мне нужно, чтобы ты была моей. Ты выйдешь за меня замуж?»
– Вот это да! – ошеломленно прошептала Сью-Би.
Она хотела бы порадоваться за подругу, но во всем этом было что-то... что-то не то. Она никогда не слышала, чтобы Сандрина говорила, что любит Журдана Гарна. Она только сказала однажды: «Я собираюсь зацапать его и знаю, как это сделать».
– И что же теперь, Санди? Ты собираешься уехать с ним?
– Безусловно! – Сандрина стягивала через голову платье. – Как только оденусь и соберусь. Его самолет ждет на частном терминале «Орли». К вечеру мы будем в Нью-Йорке.
– Поедем со мной, – мягко сказала она. – Поедем со мной, Сью-Би. В Нью-Йорк. Я хочу, чтобы ты была со мной, когда я буду выходить замуж.
– Но я не могу, – ответила Сью-Би.
– Почему? – обиженно спросила Сандрина. – Ведь ты моя лучшая подруга! Ты что, не рада за меня?
– Конечно, рада. – Сью-Би пока была не уверена в этом. – Но я обещала Мосби, что мы сегодня поедем кататься верхом.
– Ах, извините, – саркастически произнесла. – В таком случае ты, конечно, не можешь сопровождать свою лучшую подругу в Нью-Йорк, когда она собирается сыграть свадьбу с одним из богатейших людей Америки.
– Не надо, Санди. Все не так. Я чувствую, что мне следует провести все выходные с Билли.
– Но почему? От тебя требовалось всего-навсего переспать с ним. Неужели ты думаешь, что мадам Клео не простит тебе этой поездки?
– Не знаю, как это объяснить... Но мне он нравится. Он разговаривает со мной. У него есть пунктик насчет переодеваний. Ну и что? Я видала мужчин и с большими странностями. – Взгляд Сью-Би остановился на покрывале, и она машинально поправила его. – Кроме того, он сам не умеет о себе позаботиться.
– Но он уже старый, ведь так?
Сью-Би пожала плечами:
– Гм-м-м, я думаю, да. Но я чувствую, что нужна ему, и мне это нравится. Билли хочет, чтобы я провела с ним неделю в Париже. Он говорит, что не отдыхал уже пятнадцать лет, что ему придется перевернуть весь мир вверх тормашками, чтобы так надолго уехать. Я не могу подвести его.
– Хорошо, детка, я поняла. – По голосу Сандрины не чувствовалось, что это действительно так. – Но обещай, что приедешь ко мне, когда это произойдет.
– А когда это будет?
– Как только он разведется. – Сандрина повела бровями. – Может быть, уже через месяц.
– Я приеду. – Сью-Би поднялась, собираясь уходить.
Сандрина завернулась в махровую простыню и подошла к Сью-Би. Она взяла обе ее руки в свои и заглянула ей в глаза.
– Именно этого я всегда хотела, сестренка...
– Знаю, дорогая, – сказала Сью-Би. – Знаю. Ты добилась своего, и я ужасно за тебя рада. Что ты первым делом сделаешь, когда вернешься в Нью-Йорк?
Взгляд Сандрины стал решительным. Она была не похожа на девушку, мечтающую о свадьбе.
– Я найду способ сообщить матери, чтобы она подавилась моими деньгами.
– Ты действительно этого хочешь, Санди?
Сандрина чмокнула Сью-Би в щеку и направилась обратно в ванную.
– От всего сердца, – бросила она через плечо и закрыла за собой дверь.
Добравшись до комнаты Билли, Сью-Би обнаружила, что там никого нет. На подушке лежала записка:
«Дорогая, я пошел завтракать. Дворецкий принес тебе костюм для верховой езды. Он в шкафу. В полдень встретимся у конюшни».
И подпись: „Ослепленный тобой Билли».
Сью-Би разделась и, натянув на себя ночную сорочку Билли, оставленную на спинке кровати, шмыгнула в постель. Засыпая, она с неодобрением представляла себе сосиски, яйца и тосты с маслом, которые неизбежно присутствовали в завтраке лорда Мосби.
29 июля Сандрина Мандраки, одетая в длинное, расшитое бисером платье от «Живанши», с двумя белыми орхидеями в волосах и трехъярусными серьгами с бриллиантами в ушах, стояла перед судьей Верховного суда в бело-золотом люксе отеля «Плаза». Она выходила замуж за Журдана Гарна.
Когда, по сигналу судьи, Сандрина обернулась, чтобы передать свои цветы Сью-Би, она склонилась поближе к подруге и спросила шепотом:
– Ты позвонила?
Сью-Би кивнула, принимая роскошный букет.
– Да, все готово.
Церемония окончилась. Около дюжины гостей – друзья и коллеги Журдана – столпились вокруг молодоженов, говоря приличествующие слова.
Когда Сандрина и Журдан вышли из «Плазы» на Пятую авеню, зеваки отталкивали друг друга, чтобы лучше видеть происходящее. У тротуара ждала белоснежная карета, запряженная парой арабских скакунов, увенчанных высокими белыми плюмажами.
Кучер в белом фраке и белом цилиндре соскочил с козел и предложил руку новобрачной.
– О Боже! – Журдан Гарн был удивлен. – Что все это значит?
Сандрина улыбнулась мужу:
– Это идея Сью-Би. Это ее лошади. Они великолепны, правда?
– Безусловно. – Журдан явно был доволен. – Но нам надо всего лишь перейти дорогу. Им придется не слишком потрудиться.
– Садись. – Она взяла его под руку. – Мы совершим небольшую прогулку.
Журдану оставалось лишь улыбнуться и последовать за ней.
Когда молодожены расположились в карете, Сандрина кивнула кучеру. Она знала, что Сью-Би проинструктировала его. Под аплодисменты толпы карета выбралась на Пятьдесят Девятую улицу и направилась в восточную часть города.
– Куда мы едем? – спросил озадаченно Журдан.
– Увидишь. – В голосе Сандрины звучало самодовольство.
Карета добралась до угла Парк-авеню и свернула налево. Пока они стояли у светофора на Семьдесят Девятой улице, Сандрина увидела их: двух женщин, на одной из которых был нарядный красный шелковый туалет и огромная красная шляпа, на второй – простое темно-синее платье из синтетики с белым воротничком и манжетами и маленькая синяя соломенная шляпка, отделанная большими белыми пуговицами.
Карета миновала перекресток и остановилась у тротуара, где стояли женщины. Кучер слез и подсадил женщину в синем платье на сиденье напротив Сандрины и Журдана. Дама в красном протянула ему руку, но он отдернул свою, вернулся на место и хлестнул вожжами по бокам лошадей.
Карета влилась в поток транспорта на Парк-авеню и набрала скорость. Сандрина даже не обернулась, чтобы взглянуть на мать, стоящую с открытым ртом на тротуаре. Глядя на свою любимую Марту, она сказала:
– Добро пожаловать домой, Марти. И не плачь, пожалуйста...
Сразу после свадебного ужина Сью-Би, Сандрина, Марта, Журдан и двое его помощников вылетели в Лондон на личном самолете Гарна.
Пока они сидели в «Даблз», Сью-Би позвали к телефону. Звонил лорд Мосби. А когда подвыпивший и смеющийся Журдан и Сандрина отправились в спальню, расположенную в хвосте самолета, Сью-Би спросила стюарда, может ли она позвонить.
В считанные секунды перед ней появился белый телефон. Сью-Би убедилась, что Марта спокойно спит в своем кресле, и только затем набрала номер, который дал ей Мосби.
Он снял трубку. Слышимость была прекрасная.
– Привет, Билли, – мягко сказала Сью-Би. – Я уже в полете.
– Я тоже, по-своему, – усмехнулся он. – У тебя было время все обдумать?
– Не до конца.
– Что тебя беспокоит, дорогая? – спросил Билли. – Я обещаю тебе – как только завершится процесс. Это займет пару месяцев, не больше. Ты хочешь быть со мной или нет?
– Хочу, больше всего на свете. Но дело в том, что я не переживу, если сделаю что-нибудь такое, что нанесет тебе вред.
– Что же может нанести мне вред?
– Билли, – взмолилась она, – что скажут люди?
– Мне наплевать.
– А что, если это выплывет наружу? Я имею в виду мадам Клео...
– Мне наплевать.
– А мне нет! Подумай сам... в твоем положении.
– Что касается мадам Клео, я бы мог ради тебя предпринять то же, что Гарн ради твоей подруги, но в этом нет необходимости. Достаточно одного телефонного звонка – и все будет в порядке.
– Ну, поступай как знаешь, милый. Но если когда-нибудь все откроется, я умру. Не из-за себя, а из-за тебя. Я не хочу, чтобы о тебе кто-то плохо думал.
– Что сделано, то сделано, – решительно сказал он. – Я встречу тебя в аэропорту. А что с лошадьми?
– Я договорилась в конюшне, что их продадут. Несправедливо, если Заки будет продолжать оплачивать их содержание. Я поручила Мартину узнать, где сейчас находится Заки, и позвонила ему, чтобы спросить, куда переслать деньги. Заки сказал, пусть эти деньги будут моим приданым. Он был очень мил.
– А куда собираются новобрачные, после того как закинут тебя сюда?
– У Журдана есть вилла на Корфу. Марти поедет с ними.
– А ты останешься здесь со мной навсегда.
– Да, Билли, навсегда.
– Я люблю тебя, Сью-Би. Ты – счастье мое.
– Я тоже люблю тебя, милый, – сказала она шепотом, заметив, что в ее сторону по проходу идет стюард. Сью-Би повесила трубку и, поблагодарив стюарда, отдала ему телефон.
Она не могла дождаться, чтобы рассказать обо всем Сандрине.
Она бы и сказала ей все сейчас, если бы Сандрина не занималась там, позади, на круглой кровати тем, чем должна заниматься жена.
Сью-Би накинула на плечи кашемировую шаль ручной работы и постаралась заснуть. Вскоре после того как она проснется, рядом с ней окажется тот единственный после смерти отца человек, который по-настоящему любит ее.
За два дня до Рождества 1987 года мадам Клео позвонил ее друг, занимающий высокий пост в министерстве, и сказал, что против нее готовят целый ряд официальных обвинений, связанных с неуплатой налогов с доходов, полученных путем сводничества, начиная с пятидесятых годов. Он предупредил, что эти обвинения могут вскоре повлечь за собой ее арест.
Утро следующего дня она начала с телефонных звонков. Прежде всего связалась с Андре Гиббо, своим адвокатом, тем самым, который составил документ, согласно которому мадам получает «определенную сумму» за то, что никогда не расскажет о сотрудничестве с ней Сандрины Гарн.
Затем она позвонила Билли Мосби, чтобы спросить, играет ли он до сих пор по выходным в гольф в Шотландии со своим другом из французского департамента налогов. Ей нужна была дополнительная информация.
Звонок оказался бесполезным. Мосби и Сью-Би поженились на прошлой неделе в Лондоне без особой торжественности. И теперь проводили медовый месяц в Амстердаме.
Потом Клео обратилась к шейху Заки с вопросом, имеет ли он влияние на французского президента. Заки сказал, что сделает все от него зависящее, но опасается, что президент может отказать ему из-за провала нескольких сделок с недвижимостью на Лазурном Берегу.
Еще она позвонила в Нью-Йорк Барри Риццо и в Лондон Джереми и предложила обоим начать активную вербовку девушек. Потребуется много денег, поэтому чем больше удастся набрать новеньких, тем лучше.
Прошло еще два тревожных года. Путем искусных и дорогостоящих юридических уловок и благодаря черепашьей медлительности французской правовой системы как-то удавалось держать церберов законности если не в руках, то, по крайней мере, на расстоянии.
К весне 1990 года мадам Клео и ее адвокаты исчерпали все свои возможности. В один прекрасный день, как раз перед обедом, в дом на острове Ситэ явились полицейские, чтобы арестовать ее.
Когда наутро Мартин забирал ее под залог, он ожидал увидеть испуганную и сломленную женщину. Вместо этого обнаружил в ней яростную решимость к действиям. Она была готова на все, на все что угодно, лишь бы больше никогда не видеть тюрьмы. Днем в офисе Андре Гиббо состоялась экстренная встреча на высшем уровне. Именно здесь была предложена немыслимая затея – и мадам впервые услышала имя Венди Клэруайн.
Единственное, чем она владела по праву и что могла легально продать, была история ее собственной жизни.
Из дневника Питера – Париж, 2 августа 1990 года.
Итак, я добился своего. Но лучше все по порядку...
Мои встречи с мадам Клео стали менее частыми. Она жалуется, что сейчас особенно занята, потому что август и все в отпусках. Я же с каждым днем терял терпение и к тому моменту, когда мы договорились о вчерашней встрече, был не в лучшем расположении духа.
Вчера закончили работать около шести вечера. К нам присоединился Мартин, он принес с собой превосходное «Грае», налил всем по бокалу и немного поболтал с нами.
Когда Мартин налил по третьему бокалу, я нанес удар.
«– Итак, – спросил я бесстрастно, – вы все еще думаете, что на вас покушалась одна из ваших девушек?»
– «Да!» – ответила она.
В этот момент я осознал, как сильно повлияло на меня решение довести дело до конца. Я долго ждал, но теперь твердое намерение взять судьбу в свои руки привело меня в состояние эйфории. Мосты были сожжены.
Я глубоко вздохнул и бросился в атаку.
«Мадам Клео, – сказал я, поглядывая на Мартина, всегда столь чувствительного к любому, самому незаметному оттенку в чьем-либо голосе. – Мне насрать, кто там вас собирался прикончить. – То, что я употребил, впервые в ее присутствии, грубое слово, лишь усугубило мою решимость, и я не ослаблял натиска. – Я готов предположить, что вы не намерены рассказывать мне о себе. Поэтому я настаиваю: либо вы выкладываете все начистоту, либо я выхожу из игры – и пусть французское правительство отправляет вас в тюрьму. Мне не нравится, когда меня водят за нос».
Мартин издал короткий визг. Его рука поднялась к губам – такой реакции я и ожидал от него. Но реакция мадам удивила меня.
Она поднялась со своего громадного, со спинкой, как павлиний хвост, кресла, повернулась и, не сказав ни слова, пошла в дом. Минуту спустя появилась Нанти, похожая на привидение служанка, и объявила, что «Madame est tres fatiguee» и не сможет продолжать беседу со мной.
Мне было указано на дверь. Я растерялся. Меня выкидывали на улицу, как мальчишку-посыльного, облевавшего обюссоновский палас.
Без лишних слов я поставил стакан, собрал свои вещи и направился к дому. По пути Мартин приплясывал вокруг меня, словно большая провинившаяся собака, которой отказали в любви, извиняясь за мадам, за возникшее непонимание, извиняясь за то, что живет на свете... Как считал Мартин, кто-то, видимо, должен был сказать мне, что мадам никогда не рассказывает о своем происхождении или о давнем прошлом. Если речь заходила о ней, то она родилась в тот день, когда стала называться мадам Клео. Как могли издатели не знать об этом? Как могли не знать об этом ее адвокаты? И т.д. и т.п., и все в том же духе...
Когда мы подошли к двери, я повернулся к Мартину и проревел что было сил: «Фигня и полное говно!» Мартин наверняка уже слышал эту фразу, вид у него был такой, словно я оскорбил его не словами, а швырнул ему в лицо пригоршню вышеуказанного товара. И повел себя очень странно. Он обнял меня и начал рыдать. Думаю, отвратительнее я не чувствовал себя никогда в жизни. Я развернул его и подвел к небольшой кушетке у дверей. Придя в себя, он снова начал плести что-то о том, как мадам сначала не хотела связываться с этой книгой, как она паниковала при мысли о тюрьме. Адвокаты уговорили ее пойти на это. Потом он стал умолять меня не бросать эту затею. С мадам Клео связана вся его жизнь, и он не переживет, если она попадет в тюрьму.
Тогда я сказал ему – и думаю, что это было подло (бедняга был действительно подавлен), – что мне наплевать на него, на нее и на книгу тоже. Я уже сделал достаточно, чтобы заработать деньги, во всяком случае, достаточно, чтобы купить еще несколько пар туфель из кожи, содранной с задниц итальянских младенцев.
Насчет туфель он, конечно, не понял, но в целом мою мысль уловил. У него началась истерика. Он начал вопить: «Она никогда не расскажет о себе! Вы что, не понимаете? Это слишком больно!»
У меня не было сил читать ему лекцию на тему о боли – моей собственной боли.
Я повернулся, чтобы уйти, но боковым зрением увидел, что мадам стоит в полумраке на верхних ступенях и прислушивается. Тогда я изменил свое намерение и начал говорить громко.
«– Уверен, – сказал я, – что мадам просто тянет время, пока не найдет того, кто спасет ее. Она убеждена, что сможет водить меня за нос до бесконечности и я никуда не денусь, поскольку хочу получить деньги. Люди ждут годами, когда будут написаны книги. И в этом есть смысл ведь мадам живет в мире, где все и вся может быть куплено, включая писателей из Нью-Йорка»'.
Потом я заявил, что если она всю жизнь имела дело с продажными тварями, то это еще не значит, что я тоже отношусь к ним.
Мне показалось, что с этими словами можно покинуть сцену, тем более что мадам так и не сдвинулась с места.
Хлопнув дверью, я ушел и сделал то самое, что у меня прекрасно получается, когда я впадаю в кризис. Я поехал в тот самый бар на Левом берегу и получил анестезию в виде «Перно», перемежая его с коньяком.
Провидение, опекающее детей и пьяных, помогло мне добраться до квартиры, и пальцы мне не оттоптали.
Кажется, перед тем как совсем отключиться, я позвонил Фидл. Точно не помню.
Проснулся я во второй половине дня...
ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ
13
Питер выключил компьютер и медленно закрыл крышку. Хотелось есть. Посыльный, приносящий ему продукты, был в отпуске, и в маленькой кухоньке не осталось никакой еды. Нужно срочно достать что-нибудь, или он рискует умереть с голоду.
После полудня начался моросящий, занудливый дождь. Питер сорвал дождевик с вешалки у двери, сунул босые ноги в потрепанные резиновые сапоги и спустился вниз.
Толкнув старинную дверь, потяжелевшую от многих слоев краски, он вышел в свинцовые сумерки.
Сходя по ступеням, Питер увидел полную женщину в светлом зеленоватом виниловом плаще, выходящую из такси. На голове у нее был полосатый, как зебра, шарф, воротник темно-красного цвета был поднят.
– Извините, – сказала она по-французски с явным американским акцентом. – Я ищу дом номер сорок два...
Питер резко остановился:
– Фидл?
– Привет, Питер! – услышал он знакомый вибрирующий голос.
– Что случилось?.. Мы ведь только что говорили по телефону!
– Только что? Прошло уже почти двадцать четыре часа!
– Но, черт побери, что ты здесь делаешь?
– Дорогой! – торжественно произнесла она. – Напряги свою память. Неужели забыл? Мне показалось, ты был немного навеселе. Наш разговор закончился тем, что я просила тебя приготовиться – я выезжаю.
Питер распростер руки и заключил ее в объятия.
– Фидл, я не помню этого. Но Боже, как я рад тебя видеть!
В ответ она обняла его за талию. Под плащом она была теплая и сухая, от нее пахло духами, напоминающими аромат цитрусов. Питер нежно отстранил Фидл и взглянул ей в лицо.
– Ты какая-то другая, – смущенно сказал он.
Фидл криво усмехнулась:
– Откуда тебе это знать, Питер? Не припомню, чтобы раньше мы прикасались друг к другу...
– И очень жаль!
Его охватил прилив нежности. Он прекрасно понимал, почему она проделала весь этот путь из Нью-Йорка. Безусловно, это не ради дела, в котором она в принципе не так уж и заинтересована. Она приехала, чтобы быть рядом, когда ему необходима поддержка. Питер попытался вспомнить, когда о нем вообще кто-нибудь заботился, не говоря уже о том, чтобы ради него пересечь океан, но так и не вспомнил. Такого не случалось.
Он повернул Фидл и положил ей руку на плечо.
– Пойдем, госпожа начальница! – улыбнулся он. – Я знаю местечко, где мы сможем прекрасно перекусить.
– Как скажешь...
Казалось бы, чем не идиллия: самый подходящий город, дождливый вечер, двое свободных людей, уединившихся в укромном кафе в конце вымощенной булыжником улочки, окна с кружевными занавесками, горящий камин и запах жареного мяса?
Казалось бы, что еще надо двум нормальным людям, соединенным судьбой, чтобы последовать естественным инстинктам и влюбиться друг в друга?
Именно так и случилось бы, будь это в кино. Но в жизни все иначе. Эту пару нельзя было считать вполне нормальными людьми. У Фидл свои эмоциональные секреты, говорил себе Питер, и Бог свидетель, у него самого – тоже. Их связывала работа. И как ни призывен был взгляд сидящей против него Фидл и как Питер ни скучал по ней – он только теперь начинал понимать это и не хотел нарушать хрупкое равновесие их отношений и идти дальше.
У Питера никогда не возникало сексуальных мыслей в отношении Федалии Налл. Он не представлял себя и ее в иных обстоятельствах, кроме деловых. Их отношения складывались из взаимного уважения, дружеских шуток, приятного ощущения, что они понимают друг друга, и (возможно, потому, что он сознавал, какой большой путь она проделала) с его стороны почти что благоговения.
„Нет, – думал он, – опыт показывает, что возможность поговорить и пошутить с умной женщиной, а тем более благоговейный страх перед ней не могут быть основой для романа».
– Итак, – сказала Фидл, изучая меню, – отдаюсь на волю моего гида. Не буду даже стараться переводить все это. – Она закрыла меню и потянулась к своему бокалу.
Он сделал заказ на двоих, велев для начала принести паштет и чувствуя себя с каждой минутой все лучше и лучше.
– Фидл, не могу тебе передать, как я тронут тем, что ты приехала. Жду не дождусь, когда отправимся смотреть город. Меня просто пугает, что, кроме знакомства с Парижем, у тебя здесь не будет абсолютно никаких хлопот.
После полудня начался моросящий, занудливый дождь. Питер сорвал дождевик с вешалки у двери, сунул босые ноги в потрепанные резиновые сапоги и спустился вниз.
Толкнув старинную дверь, потяжелевшую от многих слоев краски, он вышел в свинцовые сумерки.
Сходя по ступеням, Питер увидел полную женщину в светлом зеленоватом виниловом плаще, выходящую из такси. На голове у нее был полосатый, как зебра, шарф, воротник темно-красного цвета был поднят.
– Извините, – сказала она по-французски с явным американским акцентом. – Я ищу дом номер сорок два...
Питер резко остановился:
– Фидл?
– Привет, Питер! – услышал он знакомый вибрирующий голос.
– Что случилось?.. Мы ведь только что говорили по телефону!
– Только что? Прошло уже почти двадцать четыре часа!
– Но, черт побери, что ты здесь делаешь?
– Дорогой! – торжественно произнесла она. – Напряги свою память. Неужели забыл? Мне показалось, ты был немного навеселе. Наш разговор закончился тем, что я просила тебя приготовиться – я выезжаю.
Питер распростер руки и заключил ее в объятия.
– Фидл, я не помню этого. Но Боже, как я рад тебя видеть!
В ответ она обняла его за талию. Под плащом она была теплая и сухая, от нее пахло духами, напоминающими аромат цитрусов. Питер нежно отстранил Фидл и взглянул ей в лицо.
– Ты какая-то другая, – смущенно сказал он.
Фидл криво усмехнулась:
– Откуда тебе это знать, Питер? Не припомню, чтобы раньше мы прикасались друг к другу...
– И очень жаль!
Его охватил прилив нежности. Он прекрасно понимал, почему она проделала весь этот путь из Нью-Йорка. Безусловно, это не ради дела, в котором она в принципе не так уж и заинтересована. Она приехала, чтобы быть рядом, когда ему необходима поддержка. Питер попытался вспомнить, когда о нем вообще кто-нибудь заботился, не говоря уже о том, чтобы ради него пересечь океан, но так и не вспомнил. Такого не случалось.
Он повернул Фидл и положил ей руку на плечо.
– Пойдем, госпожа начальница! – улыбнулся он. – Я знаю местечко, где мы сможем прекрасно перекусить.
– Как скажешь...
Казалось бы, чем не идиллия: самый подходящий город, дождливый вечер, двое свободных людей, уединившихся в укромном кафе в конце вымощенной булыжником улочки, окна с кружевными занавесками, горящий камин и запах жареного мяса?
Казалось бы, что еще надо двум нормальным людям, соединенным судьбой, чтобы последовать естественным инстинктам и влюбиться друг в друга?
Именно так и случилось бы, будь это в кино. Но в жизни все иначе. Эту пару нельзя было считать вполне нормальными людьми. У Фидл свои эмоциональные секреты, говорил себе Питер, и Бог свидетель, у него самого – тоже. Их связывала работа. И как ни призывен был взгляд сидящей против него Фидл и как Питер ни скучал по ней – он только теперь начинал понимать это и не хотел нарушать хрупкое равновесие их отношений и идти дальше.
У Питера никогда не возникало сексуальных мыслей в отношении Федалии Налл. Он не представлял себя и ее в иных обстоятельствах, кроме деловых. Их отношения складывались из взаимного уважения, дружеских шуток, приятного ощущения, что они понимают друг друга, и (возможно, потому, что он сознавал, какой большой путь она проделала) с его стороны почти что благоговения.
„Нет, – думал он, – опыт показывает, что возможность поговорить и пошутить с умной женщиной, а тем более благоговейный страх перед ней не могут быть основой для романа».
– Итак, – сказала Фидл, изучая меню, – отдаюсь на волю моего гида. Не буду даже стараться переводить все это. – Она закрыла меню и потянулась к своему бокалу.
Он сделал заказ на двоих, велев для начала принести паштет и чувствуя себя с каждой минутой все лучше и лучше.
– Фидл, не могу тебе передать, как я тронут тем, что ты приехала. Жду не дождусь, когда отправимся смотреть город. Меня просто пугает, что, кроме знакомства с Парижем, у тебя здесь не будет абсолютно никаких хлопот.