Гольдберг Люсьен. Девочки мадам Клео

   По ходу работы взахлеб рассказывала ему о весенних выставках в Париже, о том, какие шикарные модели демонстрировались для предстоящего сезона. Она посвятила его в пикантные слухи о знаменитостях и звездах, то есть сообщила ему то, что его собственные газеты только готовили к печати. Он сознавал, что она разговаривает с ним так, как если бы он был ее ближайшей подружкой. Под платьем, которое она аккуратно накрыла салфеткой, явно нарастало возбуждение.
   Покончив с косметикой, она сначала искусно причесала и распушила парик с невероятно похожими на настоящие длинными волосами и подвела Мосби к овальному зеркалу, висевшему на стене рядом с гардеробом.
   Он был в восторге, но опасался, что слишком скоро достигнет оргазма. Она открыла ту женщину, которая в его грезах жила внутри него.
   Мосби заставил себя сдержаться. Он не хотел, чтобы спектакль окончился так скоро.
   Весь тот памятный вечер они провели как две неразлучные подруги: пили вино, слушали Вивальди, разговаривали о вещах, которые могут обсуждать только женщины, – о своих чувствах, мечтах.
   Потом она, совершенно неожиданно, предложила ему совершить нечто столь невероятное, столь поразительное, столь невообразимое, что лорда Мосби мгновенно охватила неудержимая дрожь.
   – Я не могу, я не могу, – воскликнул он срывающимся голосом.
   – Да нет же, Дафна, ты можешь, можешь, дорогая.
   Она подошла к гардеробу, сняла с вешалки приглянувшуюся ей накидку и набросила на его голые плечи.
   – Это будет так восхитительно.
   – Пожалуйста, не надо, – попросил он.
   Его трясло, как в ознобе. Она не обращала на это внимания.
   – Сегодня просто немного пройдемся по парку. Если ты будешь хорошо себя вести, то в следующий раз можно посидеть в пабе, что на углу. Устроимся в глубине, там, где темно. Идем же. Тебе понравится, вот увидишь.
   – Прекрати! – срывая со своих плеч накидку, почти завопил он, уже не фальцетом, которым говорил весь их театральный вечер. – И никогда больше не предлагай мне ничего подобного. Теперь ты все испортила.
   Он задел ее самолюбие. Она не понимала, что его страх и страдание были обусловлены не боязнью разоблачения, а его непреодолимым эротическим желанием сделать именно то, что она с такой небрежностью предложила. Появиться на людях в обличье женщины было одним из наиболее страстных вожделений его жизни.
   Выражение лица девушки заставило его осознать, как грубо он с нею обошелся. Они так замечательно провели время, она была такой нежной.
   – О, моя дорогая, – ласково произнес он, беря ее за руку, – пожалуйста, прости меня. Ты не понимаешь.
   Мишель опустилась на пол и склонила свою голову ему на колени.
   – Нет, Дафна, я понимаю. Просто заговорила об этом слишком рано, – нежно проворковала она. – Наверное, лучше было предложить тебе что-нибудь более скромное, что ты без усилий могла бы сделать уже сегодня и что будем знать только мы с тобой.
   Начиная с того вечера лорд Мосби стал носить под своей одеждой женское нижнее белье. Поскольку наваждение по-прежнему преследовало его, ни на миг не отпускало и чувство вины.
   Если бы он – подобно мадам Клео – взялся составлять хронику своей жизни, то 1987 год он отметил бы как исток своего возрождения, начало жизни, свободной от бесов. Произошло это звездной ночью в Валь де Луар под сводами дворца влиятельного французского барона. Едва успев поднести к губам бокал, он вдруг услышал нежный женский голос за его спиной. Он обернулся и увидел очень красивую блондинку с огромными выразительными голубыми глазами. Лорд узнал в ней одну из дам, которых барон привез для развлечения своих гостей, – девушку мадам Клео.
   Позже, когда они остались одни в его комнате, она смотрела, как он раздевается. Он был готов к тому, что она выкажет робко обозначенную неприязнь или естественное изумление, когда увидит, что он носит под смокингом. Ничего подобного. Когда он начал расстегивать свою шелковую рубашку и под ней показался алый лифчик, Сью-Би подошла к нему.
   – Позволь мне, – ласково сказала она и деликатно помогла ему снять рубашку.
   К следующему утру все девушки исчезли, но она, к его изумлению, согласилась совершить с ним днем прогулку на лошадях. Потом они возвратились во дворец, прошли к нему в комнату и провели вторую половину дня в эротическом тумане, в исчерпывающей полноте превращая в реальность его фантазии.
   Никто не доставлял ему такой радости и такого облегчения. В первый раз в жизни он влюбился. Он просил ее остаться с ним, предлагая все, что она соизволит пожелать, но она не согласилась что-либо принять, сказав, что у нее только одно желание – быть с ним ровно столько, сколько он хочет ее.
   Следующая неделя, которую они провели вместе в Париже, снимая номер в «Крийоне», была самой пьянящей порой всей его жизни. Днем они занимались любовью и спали. Ночью гуляли по улицам на Левом берегу, обедали в дешевых кафе и танцевали вдвоем в странных полутемных клубах, где две женщины, во всяком случае два человека, которые вроде бы были женщинами, могли, обнявшись, танцевать до зари. В их последний день она назвала ему свое настоящее имя, и только потому, что он умолял ее уйти от мадам Клео и жить с ним, пока он не разведется с женой.
   Сюзанна Беатриче Слайд. Его милая Сью-Би. Человек, во власть которому он отдал свою жизнь. Жизнь, которая без нее была бы пуста и бессмысленна. Самое малое, что он обязан был сделать для нее, это обеспечить забвение ее прошлого. И невозможно было выполнить этот долг лучше, чем держать под контролем все, что может рассказать о ее прошлом мадам Клео.

4

   Питер на несколько минут опаздывал на ленч с Федалией. Ожидая увидеть счастливое лицо, он скользнул взглядом по обитой красной кожей скамье в «Рашен ти рум», с удивлением обнаруживая, что Федалия с суровым видом смотрит в бокал с вином, явно чем-то омраченная.
   Он так и сяк вертел головой, стараясь заглянуть в ее скрытое полумраком лицо, чтобы определить его выражение.
   – С тобой все в порядке? – спросил он самым деликатным тоном.
   – Нет, – ответила она, не поднимая головы.
   – Что случилось? – спросил он, – ведь я твой центр по урегулированию кризисных ситуаций.Отчего ты мне не позвонила?
   Она медленно подняла на него глаза:
   – Кризис только что зародился.
   Федалия повела взглядом вокруг себя, словно хотела убедиться, что ее слова никем не будут услышаны.
   – Скажи, Питер, ты умеешь хранить тайны?
   – Ты же знаешь, что умею, Фидл.
   – Ладно. Я сгораю от нетерпения сообщить тебе одну новость. Только обещай мне никому не говорить, от кого ее услышал.
   – Обещаю, – небрежно заверил Питер, поднимая вверх открытую ладонь.
   – Сегодня утром мне звонила Венди Клэруайн. У нее есть проект. Пока он держится под большим секретом. Она сообщила мне о нем фрагментарно, да и то только потому, что мы будем публиковать выдержки.
   – Может, не стоит посвящать меня, Фидл, – сказал Питер, потом широко улыбнулся. – Хотя если честно, то очень бы хотелось, чтобы ты все-таки ввела меня в курс.
   Она подалась вперед, насколько это позволяла ее пухлая грудь.
   – Мадам Клео решила написать мемуары, – прошептала она.
   Питер переварил эту весть в одно мгновение.
   – Черт возьми, – медленно проговорил он. – Как это так получилось?
   – Целый букет побудительных мотивов, насколько я поняла, – объяснила она, не отводя взгляда от Питера. – Но важно не это.
   – Да? – удивился он, задерживая вилку на полпути ко рту.
   – Она заплатит ни много ни мало – миллион – тому, кто сможет изложить от ее имени пикантные тайны, которые она собирала годами.
   Федалия вонзила вилку в нежные блины, как бы ставя восклицательный знак.
   – Вот это работа! – воскликнул Питер.
   Федалия кивнула.
   – Кто издатель?
   – «Хэддон», конечно.
   – Писателя они утверждают?
   Федалия кивнула. Рот у нее был набит. Она проглотила и сказала:
   – Сначала мадам Клео, потом Доусон Сегура – известный наш борец за нравственность и культуру в журнальном деле.
   – Что ж! Это правда увлекательно, – сказал Питер самым беспечным тоном.
   Он понимал, к чему клонит Фидл, но ему хотелось услышать это от нее самой.
   – Ты что, Питер, специально идиотом прикидываешься или как?
   – Извини, не понял.
   Федалия положила вилку на стол и вздохнула.
   – Этот проект – для тебя, милый. Если когда-нибудь существовали созданные друг для друга рассказчик и писатель, так это мадам Клео и Питер Ши. Все, что тебе надо сделать, это позвонить Венди и сказать, что ты готов взяться за работу. Она обалдеет. Таким образом, она получит двойные комиссионные, одного из лучших писателей Америки, а ты... ну ты понял. У меня уже слюнки текут.
   – Но, Фидл, я уже писал о Клео... во всяком случае, о девушке с бездонными глазами... раньше.
   – Не виляй, – взяв палочку, сказала Фидл, – что ты думаешь о книге?
   Питер пожал плечами.
   – Сколько времени, на твой взгляд, займет весь этот процесс? Я имею в виду – когда должна выйти книга?
   Вилка в руке Федалии зависла в воздухе..
   – Значит, ты согласен? – спросила она с улыбкой.
   Питер сделал большой глоток вина и подумал, действительно ли он поднялся на ноги, научился не щадить себя настолько, чтобы вот так взять и признаться, что он что-то хочет, пусть даже это «что-то» очень желанное. В былые дни, до того как он чуть было совсем не сошел с ума, ему претило откровенничать, что называется, «светиться». Если ему хотелось чего-то, он делал нужные телефонные звонки, выжимал одолжения из тех, кто ему был обязан, и делал прозрачные намеки тем, от кого зависело решение вопроса. Все, что угодно, но только не честность. Стоит допустить, чтобы кто-то понял, что тебе что-то от него позарез нужно, и ты сразу становишься уязвимым. Это все равно что рассказывать о своей нужде направо и налево. В прошлой жизни это была его единственная мотивация.
   Потребность отомстить за увольнение побудила его добиться приглашения на журналистский раут, устраиваемый Белым домом. В тот вечер он, облаченный в смокинг, совершал челночные рейды по залу, чтобы все, кого видел он, знакомые и незнакомые коллеги, знали бы, куда он вхож и что он отнюдь не неудачник. Знали бы, что его, Питера Ши, все еще приглашают на важные торжества.
   Пьяный, он продефилировал к эстрадному помосту большого зала одной из вашингтонских гостиниц и вырвал микрофон у опешившего дуайена журналистского корпуса Белого дома. Там, на глазах у конгрессменов и сенаторов, членов кабинета министров и представителей мировой прессы, он повернулся к президенту Соединенных Штатов и принялся рассказывать ему о своих обидах и пережитой несправедливости. В своей сумасшедшей тираде он начал описывать экзотическое любовное свидание во французском дворце языком столь метким, что ни одна душа в зале не отважилась пошевелиться. Вероятно, до сознания присутствующих дошло вдруг, свидетелями чего они являются, и весь зал обуяло яростное возмущение. Сквозь пелену гнева он услышал рев, почувствовал, как его за плечи схватили чьи-то грубые руки и кто-то что-то говорил. Его, все еще суесловящего, стащили с помоста. Потом провал в пустоту.
   Он не читал, что писалось в прессе о его профессиональном самоубийстве, равно как не смотрел вечерние новости.
   Позже его врач в Сильвер-Хилл рассказывал ему, что с ним случилось, но только в пределах ответов на его вопросы и в том объеме, который пациент мог безболезненно выдержать. Всякий раз врач предупреждал Питера, что заострять внимание на этом – значит замедлить выздоровление. Ему предстояло многому научиться, чтобы начать жить заново. В больнице он провел целый год. Чтобы ответить на предложение Фидл о сотрудничестве, потребовалась неделя. На то, чтобы согласиться написать для ее журнала эссе о своем крушении, – месяц.
   Статья не принесла ему Пулитцеровской премии, но она обеспечила жизнь в реальном мире. После публикации его телефон звонил не умолкая. Дело было раз и навсегда сделано, а завтрашний день мудреней настоящего. Он был свободен.
   – Ну? – сказала Фидл.
   Она с нетерпением ждала, когда наконец он примет решение.
   – Если я позвоню Венди, она сразу поймет, что ты предательница и не умеешь хранить тайны.
   – Но побуждения-то у меня благие, Питер. А удар, если он будет, я готова принять на себя. Мне кажется, она сейчас пребывает в такой эйфории, что и не вспомнит о своем приказе держать язык за зубами.
   – Заказывай десерт, Фидл. А я пока позвоню, – сказал он, роясь в кармане в поисках монеты.
   – Я хочу делать книгу мадам Клео, – без преамбулы отчеканил Питер.
   – Боже праведный! – взвизгнула Венди. – Как ты, дрянь паршивая, об этом узнал? Вот гадство! Ничего нельзя сохранить в тайне!
   – От таких, как я, нет, милая Венди.
   – Кто тебе сказал, Питер? Я хочу знать.
   – Это секрет, – сказал он, получая удовольствие от ее возмущения.
   – Наверняка эта корова Федалия Налл, не отпирайся!
   – Послушай, Венди, – сказал Питер, морщась от оскорбления, брошенного в адрес его друга, – какое имеет значение, от кого я узнал? Я хочу участвовать в проекте.
   Он был уверен, что Венди изменит тон. Он понимал, что ее реакция в значительной степени ориентирована на компаньона по ленчу.
   – Приходи к трем в офис, – проворковала она. – Побеседуем. Может статься, что получится неплохое соглашение.
   Питер знал, что то легкое ощущение вины, которое он испытывал, возвращаясь в кабинку к Фидл, можно мгновенно развеять немедленной исповедью. И он не преминул воплотить эту возможность в реальность.
   – Она знает, что информацию я получил от тебя, – без обиняков признался он.
   – Что говорит?
   – Она говорит, что ничего нельзя сохранить в тайне.
   – Нет, я про договор. Она согласна взять тебя в дело?
   – Похоже, да. Назначила мне на три часа.
   – Ты получишь заказ, – сказала Фидл, протягивая руку через стол и сдавливая его ладонь в ободряюще-напутственном пожатии.
   – Ты действительно так думаешь?
   – Разумеется, – сказала Фидл, энергично кивая головой. – Правда, есть одно «но», Питер.
   – Что это за «но»?
   – Никому не доверяй.
   – Да?!
   – Это капитальный, сенсационный проект. Все, кто имеет к нему отношение, постараются отщипнуть кусочек славы. Не доверяй Венди. Не доверяй мадам Клео, следи за каждым ее шагом. Я не верю никому, кто подписывает договора, соглашения и конфиденциальные договоренности. Никто, то есть вообще никто, не может удержаться от соблазна воспользоваться таким разоблачением, каким будет эта книга.
   Питер рассмеялся, несмотря на холодный душ, которым Фидл чуть сбила его пыл. Он страстно желал эту книгу, и ему не хотелось думать о призрачных осложнениях.
   – Ты так цинична, Фидл, девочка моя. Почему ты так говоришь?
   – Потому что Венди права, – сказала она. – Ничего нельзя сохранить в тайне.
   Венди Клэруайн с гордостью считала себя мастером по завершению сделок. Нет завершения – нет сделки. Самое противное в ее профессии заключалось в бесконечном сидении.
   Сотни часов, потраченные на встречи и телефонные разговоры, при которых девяносто процентов сказанного представляло собой «спускание эгоистического пара» и «надувание щек».
   После встречи с Питером она знала, что готова приступить к той части проекта, которая была ей приятна: запустить его в ход.
   Сделка с Клео была обречена на успех. Суть не только в огромных комиссионных, хотя она, разумеется, любила хорошо зарабатывать. Но больше, чем деньгами, она наслаждалась тем полем притяжения, которое возникало вокруг нее.
   Денег она могла бы заработать не меньше и торгуя книгами об организации страхового дела, но такого рода проекты не увеличивали духовный капитал, не возвышали ее в собственных глазах и уж, конечно, не приносили удовольствия видеть и слышать себя на экране, в печати, по радио.
   Оставшуюся после встречи с Питером часть недели Венди почти не слезала с телефона. И телефон на рабочем столе, и телефон возле постели вечерами беспрестанно мигали, звонили, ожидая, когда она снимет трубку.
   В конце концов сказались ее способности мастера завершения сделок, и настало время сделать самый приятный звонок.
   – Поздравляю, Питер. Надеюсь, не разбудила тебя?
   – Неужели договор подписан? – недоверчиво спросил Питер.
   – И подписан, и печатями заверен. Все документы только что сошли с моего факса.
   – Ты неподражаема, Венди.
   – Просто я делаю свою работу, миленький, – сказала она.
   Потом, желая получить еще комплимент, добавила:
   – Чего это ты вдруг?
   – Тебе удалось продать меня, даже не показав. А что, если я не понравлюсь?
   – Понравишься. Ждать осталось недолго, скоро увидитесь. Я заказала тебе на понедельник билет на рейс «Эр Франс». Нормально?
   – Да, конечно. Это здорово, – согласился Питер.
   – Что-нибудь не так, Питер?
   – Нет-нет, – сказал он. – Просто я очень уж рад, что все так удачно сложилось. Мне не верится, что это действительно произойдет.
   – А ты верь, мальчик мой, – сказала Венди. – Мы добились своего. Получится самая забойная книга десятилетия. Поздравляю!
   – Так я и знала! – взвизгнула Фидл, открыв «Таймс» и увидев наверху заключенный в рамку заголовок.
   Она вскочила из-за кухонного стола, потуже затянула пояс махрового халата, включила кофеварку и налила себе вторую чашку. Закончив читать статью, она, с кофе в руке, поспешила к телефону. Когда она набирала номер Питера, рука ее подрагивала от ярости.
   Он ответил с первого звонка, голос у него был отнюдь не сонный.
   – Ши слушает, – бодро сказал он.
   – Ты видел газету? – спросила Фидл.
   – Доброе утро, Фидл. Нет, еще не видел. Подожди, я сейчас схожу возьму.
   – Не надо, я так злюсь, что могу тебе прочитать.
   – О Боже, что там еще стряслось?
   – Твой дорогой, расчудесный суперагент в юбке, а попросту говоря большая сука, не удержалась, чтобы не открыть свой фонтан. Я предостерегала тебя, Питер. Помнишь, что я говорила тебе тогда за ленчем? Никому не доверяй!
   – Ну-ну, спокойно, малыш, спокойно. В чем, черт, все-таки дело?
   Фидл стиснула зубы и, издав сдержанный рык, прочла ему заголовок: «Американское издательство обязуется опубликовать мемуары мадам. Гонорар исчисляется семизначной цифрой».
   – Вот дрянь, – задыхаясь от злости, отреагировал Питер. – Но почему ты обвиняешь Венди?
   – Ты сначала дослушай, а потом уж вопросы задавай, – осадила его Фидл, укачивая на своем плече телефонную трубку и шурша газетой под торшером. – Американское издательство «Хэддон Брукс», принадлежащее корпорации «Мосби Медиа Интернэшнл», подтвердило вчера вечером, что заключило договор с пресловутой французской мадам, известной как мадам Клео, об издании ее мемуаров. Директор «Хэддон» Доусон Т.Сегура охарактеризовал это соглашение как «беспрецедентное». Ну ничего себе, – воскликнула Фидл, прерывая саму себя. – Сделка, видите ли, настолько засекречена, что Доусон Сегура со мной разговаривать о ней не стал. Но вот тебе, пожалуйста, звонок из «Таймс», и он заливается, как Заза Габор^[2].
   – Читай дальше, Фидл, – сказал Питер.
   – «Мадам Клео много лет была одной из самых загадочных фигур великосветского общества. Утверждают, что она управляет десятками самых обольстительных и искушенных девочек, оставив далеко позади всех конкурентов. Доходы исчисляются миллионами». – Фидл перевела дыхание. – Ну, ладно, сейчас самое главное. Ты слушаешь?
   – Конечно, – ответил Питер.
   Фидл повысила голос:
   – «Как утверждает Венди Клэруайн, нью-йоркский литературный агент, мадам Клео будет писать книгу совместно с корреспондентом журнала «Четверть часа» Питером Ши. Отвечая на вопросы «Таймс», мисс Клэруайн, которая представляет и мадам Клео, заявила, что, по ее мнению, мадам – одна из самых привлекательных и колоритных женщин нашей эпохи. Публикация ее мемуаров станет настоящим событием в издательской практике грядущего десятилетия. Ее соавтор, Питер Ши, пользуется репутацией одного из самых выдающихся журналистов Америки. Нельзя вообразить более замечательного сочетания опыта и мастерства».
   Фидл закончила читать и прислонилась головой к прохладной стене.
   – Питер, меня сейчас стошнит.
   – Читай дальше, – нетерпеливо попросил Питер.
   – «До сэра Уильяма Мосби, который в качестве владельца «Мосби Медиа» приобрел права на мемуары, дозвониться, к сожалению, не удалось, а потому нет пока и официального подтверждения цены, выплаченной за столь необычное приобретение».
   – Все? – спросил Питер, когда Фидл замолчала.
   – Ты спрашиваешь – все? – возмущенно крикнула в трубку Фидл. – Питер, ты совсем обалдел. То, что я тебе прочла, может, вполне вероятно, подорвать эту сделку. Я буду крайне, крайне изумлена, если придирчивые парижские адвокаты мадам Клео не забьют тревогу. Они вообще могут пойти на попятную.
   – Венди говорит, все уже подписано. Как они могут пойти на попятную?
   – Они могут выставить обвинение в нарушении пункта о конфиденциальности. Питер, ведь мадам Клео настояла на том, чтобы с самого начала об этом никто ни гу-гу, – напомнила Фидл, чувствуя, как ее злость на Венди начинает распространяться на Питера. – Держу пари, ее телефон сейчас разрывается от звонков клиентов, до полусмерти испуганных этой вестью, я уж не говорю о некоторых из ее бывших девушек. Не могу передать тебе, как я зла. А ты?
   – Я разозлюсь, если в результате этой публикации сделка действительно будет аннулирована.
   – А в ином случае? – Фидл понимала, что подталкивает его присоединиться к обвинению Венди, но ее это не беспокоило.
   – Нет, – тихо ответил Питер. – И знаешь почему?
   Фидл вдохнула полной грудью:
   – Почему же, Питер?
   – Потому что мне приятно.
   – Что? – крикнула Фидл. – Пара строк о тебе в газете?
   – Точно.
   Фидл хотелось завопить.
   – Питер Ши! – взорвалась она. – Ты не лучше Венди Клэруайн. Оба вы эгоистичные животные Это нестерпимо. Поговорю с тобой позже. Может, еще в этой жизни, может, нет.
   Фидл бросила трубку. Питер пожал плечами. Он знал, что она не будет долго злиться на него. Может, если бы в статье было упомянуто ее имя, она бы и вообще не злилась. Милая Фидл, подумал он. Такая практичная, умная, всегда первая, бьющая точно в яблочко. Разве она не знала, что большую часть жизни ему приходилось наблюдать, как, в общем-то, обычные, без особенных претензий люди в один миг превращаются в форменных шлюх, едва только услышат голос обращающегося к ним журналиста, благодаря которому их правильно произнесенная фамилия может стать известной всему миру, сидящему перед телевизором за утренним кофе?
   Нет, решил он, заметка в утренней газете не сорвет сделку. В понедельник он сядет в самолет и полетит в Париж, навстречу своему новому приключению. Во всяком случае, так ему верилось, пока в понедельник утром не затрезвонил телефон.
   – Самолет пока откладывается, – пролаяла Венди.
   Питер почувствовал, как у него замирает сердце.
   – Почему?
   – Мадам Клео вылетела в Лондон. Говорит, что-то срочное, что-то связанное с бизнесом. Говорит, что встретится с тобой позже, в конце недели.
   – Зачем ей в Лондон? – спросил он, усиленно стараясь скрыть волнение.
   – Ну... не знаю.
   – А ты не думаешь, что она отправилась в Лондон, чтобы повидаться с Мосби по поводу статьи?
   – Питер, весь мир не замыкается на твоей заднице. Может, полетела за покупками. Может, у нее там пластическая операция лица. Разве это так важно? Я позвоню тебе сразу, как что-нибудь узнаю. А ты не дергайся. Все будет в порядке.
   Следующие несколько дней были наихудшими в жизни Питера с тех пор, как он оставил психбольницу в Коннектикуте.
   Питер не мог думать, не мог спать, напиваться было бесполезно – от этого он еще больше злился, – а трахаться он не мог, даже если бы захотел. Зачем импотенту проститутка.
   Он смотрел по телевизору программу Джеральдо, в которой лесбиянки-велосипедистки жаловались на жизнь, когда в первый раз после идиотского разговора с Венди зазвонил телефон.
   – Бери ноги в руки, парень. Пора двигаться.
   – Все в порядке? – спросил Питер, кусая губы.
   – Еще как, и само по себе, и у нас, и у нее, – проверещала Венди. – Она встретится с тобой завтра.
   – Она не злится?
   – Отнюдь нет. Ее адвокат сказал, что она ждет не дождется начала. Так что засучивай рукава, мальчонок.
   Питер положил трубку и сделал антраша, издав радостный вопль.
   Спустя несколько часов он сидел в салоне первого класса авиалайнера компании «Эр Франс», совершавшего вечерний рейс на Париж, и, откинувшись в кресле, поцеживал двойной виски. Последние мрачные дни в очередной раз наглядно показали ему, какой мерзкой становится его жизнь, когда он теряет способность ею управлять. Возможно, весь мир не замыкается на его заднице, но какого черта жить в этом мире, если он не может сам решать, подставлять ему или нет собственную задницу для пинка.
   Он закрыл глаза и вызвал в своей памяти незабываемое лицо Мадлен.
   Чтобы оказаться на острове Ситэ, одном из двух маленьких, застроенных жилыми домами островов на Сене, необходимо всего-навсего пройти по пешеходному мостику из кованой стали. Но чтобы стать владельцем старинного элегантного особняка на тенистой набережной, требуется преодолеть куда более длинный путь.