Страница:
Нанти уже сняла с Дексии парик и расстегивала ей платье. Доктор Готье без слов подошел к стенному шкафу и помог Бронне выбраться оттуда.
Дексия вылезла из платья, и Нанти сразу же набросила его на Бронну. Оно висело на ее худых плечах и плоской груди, как драпировка. Потом на Бронну надели парик.
Все было ей велико, но это значения не имело.
Ее уложили на носилки и укрыли одеялами, а когда выносили через служебный вход, видны были лишь блестящие завитки парика на макушке. Внизу, в поджидающей машине «скорой помощи», уже сидели переодетые Дексия и Нанти.
В эту ночь, когда доктор Готье и его жена работали при свете свечей в операционной без окон на окраине Парижа, на свет родилась Клео О'Куан.
Лицо Клео заживало быстро. Но пока ей нельзя было появляться в номерах нижнего этажа, и Дексия беспощадно ее дрессировала.
– Нет, нет, только не так! – резко говорила Дексия. – Плечи прямо, подбородок вверх, подбери попку. Имей выдержку и сосчитай от одного до пяти. Раз, два, три, четыре, пять. Повернись – и...
– Дексия, пожалуйста, дай мне отдохнуть, – умаляла Клео, откидываясь на спинку кушетки в элегантно отделанной гостиной Дексии.
– Позволь мне отдохнуть, – поправила Дексия.
– Позволь мне отдохнуть!
– Да. У тебя хорошо получается, cherie. Еще несколько уроков – и ты будешь двигаться, как манекенщица Дома Вьонет. Только помни, что плечи надо держать прямо. Представляй, что к твоей макушке прикреплена струна, и она тянет тебя вверх... вверх. Подними подбородок, вытяни шею. От того, как ты себя подаешь, зависит, как тебя принимают.
– Я стараюсь, Дексия, – вздохнула Клео. – Я правда стараюсь.
Здесь, в комнатах на верхнем этаже отеля, она прошла огромный путь. Теперь она ничем не напоминала того разбитого, заросшего грязью, тридцатишестикилограммового ребенка, свалившегося от слабости у дверей отеля.
От прежней внешности мало что осталось. Овальное лицо стало более узким. Доктор сделал ей высокие, как у Дексии, скулы и слегка выступающую челюсть. При новой линии подбородка ее губы стали полнее, а фарфоровые коронки скрыли урон, нанесенный ее зубам за месяцы недоедания и чистки их корками хлеба.
Чудодейственные настои и мази Нанти придали волосам бледно-серебристый оттенок. Затем Нанти подстригла ее, превратив неухоженную, редеющую копну волос в гладкую шапочку в стиле «Жанна д'Арк» с прямой челкой до бровей, подчеркивающей светлые глаза.
Пока Клео выздоравливала, она целыми днями учила Нанти играть в шахматы. В свою очередь Нанти, которая до службы у Дексии была нянькой в английской семье в Нью-Дели, помогала ей правильно произносить английские слова, выученные в тюрьме. Уроки английского, даваемые индийской женщиной французской девушке, породили очень своеобразный акцент.
Часто, прерывая уроки, они начинали приводить в порядок старые спальни отеля. Клео не понимала, для чего предназначаются эти комнаты, пока однажды Нанти не вернулась домой с охапкой тяжелой ткани, которую она выменяла на одном из забытых складов на окраине города.
Клео, как обычно, лежала и читала.
– Нанти! – воскликнула она. – Какая красота. Это для чего?
Нанти бросила рулоны на стул и вздохнула с облегчением.
– Драпировки и покрывала для кроватей. Видимо, краденные со склада. Мне повезло – теперь их будет достаточно.
Клео отложила книгу.
– Драпировки и покрывала? Как изысканно.
– Так и должно быть, учитывая цену, которую этим свиньям придется платить за один час, – сказала Нанти. Ее темные глаза сузились.
– За час? Не понимаю. – Клео была сбита с толку. – Ведь люди не останавливаются в отеле на час...
Нанти откинула тонкую ткань своего сари, которой обычно покрывала голову, выходя из дома, и начала смеяться.
– Что здесь смешного? – обиделась Клео.
Нанти подошла поближе к ее кровати.
– Прости меня, малышка! Я смеюсь не над тобой. Забавная ситуация. Ты здесь находишься уже так долго и не понимаешь, что происходит внизу.
Клео отшвырнула книгу на пододеяльник.
– Нет, не понимаю! – сказала она сердито. – Может быть, ты мне объяснишь?
– У нас здесь бордель, моя милая. Лучший во всем Париже.
– И это в доме моего отца? – Клео была ошеломлена.
Милое лицо Нанти нахмурилось и поблекло.
– Никогда не говори об этом, никогда! Этот дом принадлежит мадам Соланж. Ты не должна забывать об этом.
Тогда до Клео дошло, что, возможно, и ее собственное преображение было совершено в целях, о которых ей никогда не говорили.
– Нанти, – сказала она неуверенно, – а меня вы тоже хотите... ну, ты понимаешь. Поэтому Дексия потратила столько сил на меня? Преобразила меня? Чтобы я была с этими офицерами, в одной из этих изящно застланных постелей?
– О нет! – Нанти была смущена. – Никогда.
В женщинах, желающих работать на мадам Соланж, нет недостатка. Вот уже несколько недель от них отбоя нет. А тебя мадам Соланж любит. Ты – ее семья!
– Нанти, ты уверена?
– Я уверена, Клео! – Нанти расстелила на ковре ткань, собираясь измерить ее.
С тех пор и до своего полного выздоровления Клео не задавала вопросов относительно происходящего внизу.
Когда мадам Соланж провела свою «племянницу» через безупречно чистую новую кухню и Клео увидела обеденный зал, она просто замерла. Потолок был, как шатер, задрапированный красным бархатом, в центре сияла огромная красная люстра из венецианского стекла. Вдоль стен черные кожаные кушетки, отделанные бронзой. Каждый стол покрыт шелковой розовой скатертью, свисающей до пола, с толстым стеклом наверху. Через новый дверной проем в виде арки просматривалась комната поменьше, в которой находился длинный бар, выкрашенный в черно-белый цвет и покрытый лаком. Напротив бара была сооружена эстрада для оркестра и маленькая площадка для танцев.
В вестибюле, раньше темном и тесном, теперь возвышалась винтовая лестница с узорчатой бронзовой решеткой и перилами, которая вела к лифту.
– Ну? Как тебе нравится? – спросила Дексия, когда экскурсия закончилась и они остановились посередине того самого помещения, которое раньше было вестибюлем.
– Поразительно, – искренне сказала Клео.
Она и представить себе не могла, во что может превратиться далекий от центра города отель, в котором она выросла.
– Мне тоже нравится. – Дексия улыбнулась.
Взяв Клео за руку, она повела ее обратно, в бар.
– Посидим минутку. Нам надо поговорить...
Клео покорно села. Ей было любопытно, что такое скажет Дексия, а из головы не выходили комнаты наверху. Она села на краешек мягкой кушетки, а Дексия склонилась над столом и нажала кнопку на стене, как бы вызывая официанта.
– Здесь кто-то есть? – Клео оглядела пустую комнату.
– Да, это очень важный человек; я хочу, чтобы ты с ним познакомилась.
В двери, ведущей из холла на кухню, появился крепко сбитый мужчина. Он был молод, по-видимому, чуть больше двадцати, однако уже успел отрастить пышные усы, кончики которых лихо загибались вверх. Вместо блузона официанта, который ожидала увидеть Клео, на нем поверх белой рубашки была черная кожаная куртка. Брюки того же цвета.
– Добрый вечер, Дексия! – произнес он низким и звучным голосом. – Наконец-то я познакомлюсь с твоей племянницей!
Дексия взглянула на него и улыбнулась.
– Садись, Жак. – Она повернулась к Клео. – Это наш друг Жак. Он будет у нас метрдотелем или как там он сам захочет называться. В рабочее время он подчиняется тебе.
– Мне? – спросила Клео, показывая рукой на себя. – Что ты имеешь в виду? Я не знаю, как...
– Дай мне закончить, – с легким раздражением сказала Дексия. – А вот в других ситуациях, когда вам придется заниматься настоящей работой, ты подчиняешься ему, как и девушки, развлекающие немецких офицеров. Жак руководит нашей организацией маки. Его конспиративное имя – Лис. Ты поймешь, почему его так называют, когда поработаешь с ним. Верно, Жак?
Жак кивнул и сел рядом с Дексией, лицом к лицу с Клео.
– Клео, ты нам нужна, – сказал он. – Дексия до сих пор не решалась поговорить с тобой. Нам надо было убедиться, что тебе можно доверять. Теперь мы видим, что можно.
– Спасибо, – сказала Клео.
– Я объясню, что мы собираемся делать. Все, что мы узнаем здесь от наших, как говорится, гостей, должно быть передано союзникам в Англию.
Клео была заинтригована.
– А как вы связываетесь с Англией? Не понимаю.
Жак улыбнулся и повернулся к Дексии:
– Можно, я покажу ей?
Жак повел Клео на второй этаж, где они вошли в маленькую кабину лифта. Пока молодые люди поднимались на крышу, Клео молчала. Она была взволнованна, ей доверили нечто важное и опасное.
Жак открыл тяжелую металлическую дверь, ведущую на крышу, и приложил палец к губам.
Клео ступила на крышу. Вокруг было темно. Но на фоне ночного неба она разглядела множество клеток.
– Что это? – Она была совершенно сбита с толку.
– Это почтовые голуби. У нас здесь их дюжина, они перемешаны с другими птицами. Ты знаешь, что Дексия придумала сделать фирменным блюдом своего ресторана жареных голубей. Клетки на крыше ни у кого не вызовут подозрения.
Клео кивнула.
– Так вот. Одна из этих птичек, – Жак поднял взерх голубя, – может добраться до Дувра меньше чем за шесть часов. Там наши люди получат послание, заменят его своим – и бросят птицу в воздух. За день мы обменяемся информацией, которая нужна, чтобы сделать Францию снова свободной.
– Чем я могу помочь? – спросила она.
Он в первый раз улыбнулся ей широкой улыбкой, сверкав белыми зубами в тусклом свете.
– Во-первых, – сказал он, – ты будешь писать отчет каждый вечер и приносить сюда. Я покажу тебе, как снаряжать птиц. Во Франции есть и другие люди, занимающиеся этим, поэтому ты должна подписывать свои послания конспиративным именем. Я выбрал для тебя имя – Анна.
Девушки, что нанимались на работу к мадам Соланж, не были похожи на женщин, которых Клео привыкла видеть. Каждая из них удивляла ее еще больше, чем предыдущая. Это было совершенно неожиданно. Конечно, Клео видела уличных потаскушек еще до прихода немцев. Бывало, они с сестрой перешептывались и хихикали, отмечая их вызывающие платья в обтяжку, выставленную напоказ плоть и ярко крашенные волосы. Но девушки, приходящие сейчас к мадам Соланж, выглядели так, будто сошли с экранов довоенных фильмов.
Они были идеально красивы.
Их дело сразу же пошло очень успешно. Дурные предчувствия Клео, что ей будет противно соприкасаться с сексуальной жизнью, вскоре улетучились. На их место пришло восхищение тем, сколько полезней информации добывали они в клубе и в надушенных спальнях. В стенах отеля можно было случайно услышать о передвижениях войск, секретных базах подводных лодок на Нормандском побережье, о тайных складах боеприпасов, глубоко спрятанных в лесах, а также о том, что известно гестапо про деятельность Сопротивления. Информация – вот что здесь главное, а не секс. Чем больше информации, тем легче действовать.
Клео проснулась и взглянула на часы. Скоро рассвет. У нее едва оставалось время, чтобы умыться, причесаться и быстренько одеться.
Выходя из комнаты, она слегка надушилась.
Жак должен ждать на крыше. Она не видела его уже несколько дней.
За прошедшие месяцы они разработали исключительно эффективную систему. Если надо было передать послание, в полночь Клео покидала служебное помещение клуба, расположенное за кухней, и незаметно пробиралась к лифту. В своей комнате, рядом с номером Дексии, она зашифровывала ночное послание, затем переписывала его невидимыми чернилами, как научил Жак. Чернила включали такое вещество, которое реагировало только на мочу их английского агента через несколько часов после того, как он примет соответствующую таблетку. Если что-то происходило с их агентом, химическая формула таблеток изменялась, чтобы отвечать физиологическим особенностям того, кто займет его место. Клео переписывала сообщение, свертывала его в трубочку и прятала, чтобы потом поместить в цилиндрик.
На рассвете Жак закрывал ресторан и, пока еще не совсем рассвело, поднимался на крышу и принимал послание у прилетевшей птицы.
Однажды утром она вышла на крышу, зная, что он ждет ее там, и почувствовала, что дрожит, хотя летний воздух почти не охладился за ночь. Дул сильный ветер.
«Это плохо для приземления птиц», – подумала она, отводя челку, падающую на глаза.
Она увидела Жака, стоявшего облокотясь о низкую стену, окружающую крышу. Над его головой поднималась спираль дыма и уплывала в сторону Нотр-Дама. Он уже снял смокинг и переоделся в черную рубашку с открытым воротом. Увидев Клео, он отбросил сигарету. Она спокойно подошла к нему, стараясь не потревожить спящих птиц в клетках, расположенных в два ряда.
– Доброе утро, – прошептала она, смущаясь от того, что от нее пахнет духами, запах которых, казалось, усилился на солнце.
Он смотрел на нее не улыбаясь и молчал.
– Все в порядке? – Она заметила морщинки, возникавшие от напряжения в уголках его глаз, которые означали, что он не спал.
Жак отвернулся и взглянул на лежащий внизу город.
– Меня кое-что тревожит, – сказал он смертельно усталым голосом.
– А в чем дело?
– На прошлой неделе наши убили несколько десятков коллаборационистов. Вчера ночью было совершено нападение на склад около Шартреза. Они забрали трех местных жителей, которые продавали топливо для немецких грузовиков.
Клео уставилась на него, недоумевая:
– Но мы же в безопасности, Жак. Они ведь знают, чем мы занимаемся.
Жак медленно покачал головой.
– Не будь так уверена, Клео, – печально сказал он. – Да, несколько человек из руководства, безусловно, знают. А если с ними что-то случится? Кто тогда расскажет о вас?
– Ты расскажешь! – Клео говорила сердитым шепотом. – Ты им расскажешь!
– А если со мной что-нибудь случится?
Клео ошеломила мысль, что она может потерять его. Клео положила руки ему на плечи и уткнулась лицом в грудь. В тот момент, когда она ощутила гладкую ткань его рубашки у своей щеки, ей показалось, что она умирает. Она попыталась отстраниться, но он крепко обнял ее.
Откинув назад голову, он поднял ее подбородок и заглянул в глаза.
– Мы должны были бы сделать это уже давно. – Его голос звучал совсем по-другому, напряженно и взволнованно.
– Что сделать? – переспросила она, наблюдая, как приближаются к ее губам его губы.
Она дала себе раствориться в его поцелуе, в его руках, в его теле. Это было совершенно незнакомое чувство, и ей захотелось, чтобы оно никогда ее не покидало.
– Пойдем. – Он отпустил ее. – Пойдем вниз.
– Куда?
– В твою комнату.
Она ждала этого с замиранием сердца.
Когда они слились воедино, она ощутила себя так, как если бы раньше до нее никто не дотрагивался. Его прикосновения были легки, словно ветер, а нежные поцелуи, покрывавшие каждый сантиметр тела, заставляли трепетать и возносили на облака. Радость от того, что она любима, счастье высвобождения от гнета воспоминаний были сильнее всего, что ей доводилось испытывать прежде.
Весной 1944 года Париж голодал.
Запасы продовольствия, лекарств и всего прочего, необходимого для жизни, оказались почти исчерпанными.
Однако для немецких офицеров и верхушки коллаборационистов жизнь в Париже была другой, гораздо более сносной. Столики «У Максима» и в «Шехерезаде» заказывались заранее. В переполненном зале Мулен-Руж пели Эдит Пиаф и ее юный протеже Ив Монтан. В Лоншане и Отейе, где по выходным все еще появлялись недокормленные лошади, ставки делались сигаретами – самой лучшей валютой.
Отель мадам Соланж был чем-то вроде частного клуба. Чтобы всего лишь выпить там бокал вина в баре, нужно было иметь чин или влияние. К стойке бара приходилось проталкиваться сквозь плотные ряды немецких офицеров. Клетки на крыше все еще поставляли сочных голубей на жаркое.
В июне весть о том, что союзники высадились в Нормандии, принесла в отель чувство необычайного облегчения. Из комнаты Дексии наверху, где собрались гости, доносились приглушенные голоса и смех. Жак достал наушники – Дексия могла теперь сквозь треск немецких глушилок без опаски слушать коротковолновый приемник. Услышав последние новости, Дексия, Нанти и Клео начали обниматься и плакать от радости.
– За это надо выпить, – взволнованно предложила Дексия. – Нанти, у нас есть шампанское генерала Фольгрена?
– Целый ящик! – Нанти в восторге захлопала в ладоши и поспешила на кухню, к холодильнику.
Отель был обеспечен электричеством благодаря установленному на крыше генератору, который Жак «конфисковал» из грузовика, беспечно брошенного без охраны около дома.
Нанти налила всем шампанского – лучшего, которое осталось во Франции.
– Да здравствует Франция, да здравствуют американцы, – прошептала Дексия, поднимая свой бокал.
Клео отпила глоток и замерла, обдумывая, как спросить у Дексии об одном обстоятельстве, которое мучило ее с того самого дня, когда на крыше Жак упомянул о нем.
– В чем дело, Клео? – спросила Дексия, устроившись в своем излюбленном уголке на софе, покрытой парчовыми подушками с бахромой. – Или ты не рада?
Клео поставила бокал.
– А что будет с нами, когда придут американцы?
– Ничего! Вместо огромных белокурых немцев к нам будут ходить огромные белокурые ковбои, – не задумываясь ответила Дексия.
Клео больше боялась за Дексию, чем за себя. Она испытала, что такое нацисты, и слишком хорошо помнила свой тюремный опыт.
– А вдруг люди, которые о нас ничего не знают, начнут нас преследовать? – спросила Клео.
– За что?
– За то, что мы будто бы коллаборационисты.
– Не бойся. – Дексия протянула пустой бокал, чтобы Нанти наполнила его.
Клео улыбнулась и больше не стала возвращаться к этой теме. Она привыкла доверять Дексии.
Вздрогнув, Клео проснулась, ей послышались знакомые звуки. В испуге она бросилась к окну, чтобы разобрать получше.
Птицы! Их было слышно через два этажа, отделявшие ее комнату от крыши.
Шум был такой, словно они бились о клетки и кричали громче обычного. Она взглянула на часы у кровати и, чертыхаясь про себя, стала одеваться.
Жак предупреждал, что если птица, посланная из Англии, прилетит неожиданно, остальные могут устроить переполох.
Клео быстро поднималась по ступеням, откидывая падающие на глаза волосы, как вдруг увидела, что дверь на крышу открыта. Клео похолодела.
На лестничную площадку, закрывая за собой дверь, выходил майор фон Кессель.
– Доброе утро, месье, – сказала она вежливо, насколько могла.
Он глядел на нее безмолвно, с каменным лицом.
– Что здесь происходит? – спросил он низким угрожающим голосом.
– Здесь? – запинаясь, повторила она.
– Эти птицы, их гомон разбудил меня.
– Простите. Обычно я кормлю их до восхода солнца, а сегодня проспала.
– Чьи это птицы? Зачем они здесь?
– Для еды, – твердо сказала Клео. Майор снова уставился на нее:
– Ты лжешь!
– Почему вы не верите мне, месье? Ведь вы сами много раз ели жаркое из голубей, я видела.
– Значит, это голуби мадам Дексии... Вот как интересно.
Клео поднялась к двери, ведущей на крышу.
– Пожалуйста, разрешите пройти, – вежливо попросила она. – Я должна подойти к ним. Они успокоятся, когда я покормлю их и дам воды.
Она почувствовала большое облегчение, когда он отступил, чтобы она могла открыть скрипящую дверь. И тут, к своему ужасу, поняла, что он идет за ней на крышу.
Как по сигналу, птицы одна за другой затихали, почувствовав ее присутствие. Клео обвела взглядом крышу. На клетке, стоящей у стенки, окружающей крышу, сидел одинокий, только что прилетевший голубь, на его лапке был ясно виден цилиндрик. Видимо, получилась какая-то путаница. Сегодня они не ждали никаких посланий.
Клео стала ловко пробираться к большому мешку с зерном, прислоненному к стене, пытаясь заслонить собою клетки от майора.
– Птицы начинают очень шуметь, когда проголодаются. Они очень симпатичные... Не хотите подержать? – Залезла в клетку, ухватила ближайшую птицу и протянула ее майору.
– Я хочу посмотреть вон того. – Майор указал на голубя, расхаживающего по крыше у стены. Голубь невинно покачивал головой.
Клео, прищурившись, посмотрела на голубя, словно не понимая, о чем он говорит.
– Которого? – спросила она.
Он обхватил ее запястье.
– Пойдем покажу. – И повел ее к дальней стене.
Цилиндрик на лапке был на виду, надо было срочно что-то предпринять.
Звук упавшей кружки с зерном перепугал всех – майора, Клео, расхаживающую птицу.
– О Боже! – воскликнула Клео, притворяясь, что смотрит вниз, на рассыпавшееся зерно, хотя прекрасно видела, как голубь расправил крылья и поднялся над крышей.
Майор сжал ее плечо.
– Идиотка! – закричал он. – Ты ведь это сделала нарочно!
Она заморгала и подняла на него глаза.
– Да что вы, это чистая случайность. – Она всхлипнула, потом снова опустила взгляд. – Вы только посмотрите, что я натворила. Теперь придется идти вниз, за метлой.
– Ты никуда не пойдешь, моя радость, – прорычал он. – Я понял, что ты здесь делаешь. Эта птица, – он показал на стену, – это был почтовый голубь. Ты думаешь, я дурак?
– Какая птица? – спросила она, стараясь, чтобы в голосе звучало то ли непонимание, то ли идиотизм.
Почему-то она знала, что сейчас он ее ударит. Слава Богу, его тяжелая рука не успела сжаться в кулак. Подняв ладонь к горящей от пощечины щеке, она смотрела на майора, в глазах ее стояли слезы.
– Отвечай! С кем ты работаешь?
Клео закрыла лицо руками, чтобы получить несколько драгоценных секунд на обдумывание.
– Кое-что я знаю. Если я вам это скажу... – Она медленно опустила руки и вытерла нос рукавом свитера. – Вы меня отпустите?
Майор встал между ней и дверью.
– В твоем положении не торгуются.
– Я ничего не знаю о почтовых голубях. Но я не глухая. И кое-что да слышу.
Клео старалась выиграть время. Все произошло так быстро, словно она не действовала, а наблюдала за собой со стороны. Клео схватила отвертку и одним движением со всей силы воткнула ее в грудную клетку майора прямо под сердце.
Разбудив Жака, Клео рассказала ему обо всем.
Майор наилучшим образом поместился в деревянный ящик для корма, стоявший на крыше, торчали только ноги. Жак приказал ей идти вниз, пока он справится с этим делом.
Она выскользнула на лестницу, а Жак взял отвертку. Когда он догнал Клео, отвертка все еще была покрыта кровью.
Через несколько дней четверо гестаповцев пришли к ним и перебили всех птиц, не обратив никакого внимания на протесты повара, пытавшегося убедить их, что они уничтожают любимое блюдо офицеров Генерального штаба.
Затем в старом ящике на крыше они нашли тело майора с отрезанными ногами.
Когда они пришли за Жаком, он лежал в постели с Клео. Это случилось несколько дней назад, но в ушах Нанти все еще стояли крики девушки.
Только она подумала об этом, как до нее снова донесся крик. Нанти отложила кусок ткани с блестками и прислушалась. Нет, это была песня. С улицы послышалось пение и громкие голоса.
Нанти подбежала к окну и посмотрела вниз. Узкая улица перед отелем была заполнена радостно кричащими людьми. Поодаль кто-то размахивал самодельным американским флагом.
Нанти бросилась к Клео и обняла ее худые плечи.
– Они пришли! Девочка моя, американцы уже здесь! Пришли!
Погруженная в свою печаль, Клео молчала и лишь нежно гладила руку Нанти.
Следующие две ночи улицы вокруг их дома были забиты народом.
Дексия только начала дремать, как услышала, что кто-то колотит во входную дверь. Озабоченная, она накинула халат на обнаженное тело и поспешила по застеленной ковром лестнице навстречу сердитым голосам.
Недоумевая, Дексия продолжала спускаться. В вестибюле полдюжины мужчин в темной одежде и надвинутых на глаза вязаных шапках бросились к ней с криками: „Предательница! Коллаборационистка»
Это были не маки! Она наверняка узнала бы хоть одного из них. Просто уличные хулиганы, обезумевшие от жажды мести.
Дексию вытащили на улицу, сорвав легкий халат. Ее ноги беспомощно волочились по земле.
В толпе послышался шум. Сзади раздались выкрики, требующие отпустить ее, но гнев пьяной толпы бил через край. Когда к Дексии двинулся мужчина, здоровый и плечистый, воздух прорезал высокий чистый голос.
– Отпустите ее! – кричал кто-то. – Она убила нацистского майора! Я видела это своими глазами! На крыше! Вот этим!
Все как один изумленно повернулись и уставились на маленькую фигурку, прокладывающую себе путь к месту, где стояла Дексия.
Клео держала в вытянутой руке что-то похожее на отвертку. Человек, вышедший вперед, подтвердил, что она покрыта засохшей кровью. В толпе все знали, что расчлененное тело майора фон Кесселя было найдено в ящике на крыше отеля.
Люди начали переговариваться, явно не зная, как быть, когда молодой американский солдат пробрался к центру событий. На боку у него висел пистолет, а на рукаве была черная повязка с надписью «военная полиция». Он быстро подошел к Дексии, наклонился, чтобы подобрать то, что осталось от ее изодранного халата, и вежливо накинул лохмотья на ее голые плечи.
– С вами все в порядке? – спросил он мягко.
Дексия кивнула.
– Все нормально, – сказала она по-английски. – Спасибо, сэр.
– Меня зовут лейтенант Эйлер, я из американской военной полиции, – сказал он, когда они благополучно добрались до дома.
Дексия вылезла из платья, и Нанти сразу же набросила его на Бронну. Оно висело на ее худых плечах и плоской груди, как драпировка. Потом на Бронну надели парик.
Все было ей велико, но это значения не имело.
Ее уложили на носилки и укрыли одеялами, а когда выносили через служебный вход, видны были лишь блестящие завитки парика на макушке. Внизу, в поджидающей машине «скорой помощи», уже сидели переодетые Дексия и Нанти.
В эту ночь, когда доктор Готье и его жена работали при свете свечей в операционной без окон на окраине Парижа, на свет родилась Клео О'Куан.
Лицо Клео заживало быстро. Но пока ей нельзя было появляться в номерах нижнего этажа, и Дексия беспощадно ее дрессировала.
– Нет, нет, только не так! – резко говорила Дексия. – Плечи прямо, подбородок вверх, подбери попку. Имей выдержку и сосчитай от одного до пяти. Раз, два, три, четыре, пять. Повернись – и...
– Дексия, пожалуйста, дай мне отдохнуть, – умаляла Клео, откидываясь на спинку кушетки в элегантно отделанной гостиной Дексии.
– Позволь мне отдохнуть, – поправила Дексия.
– Позволь мне отдохнуть!
– Да. У тебя хорошо получается, cherie. Еще несколько уроков – и ты будешь двигаться, как манекенщица Дома Вьонет. Только помни, что плечи надо держать прямо. Представляй, что к твоей макушке прикреплена струна, и она тянет тебя вверх... вверх. Подними подбородок, вытяни шею. От того, как ты себя подаешь, зависит, как тебя принимают.
– Я стараюсь, Дексия, – вздохнула Клео. – Я правда стараюсь.
Здесь, в комнатах на верхнем этаже отеля, она прошла огромный путь. Теперь она ничем не напоминала того разбитого, заросшего грязью, тридцатишестикилограммового ребенка, свалившегося от слабости у дверей отеля.
От прежней внешности мало что осталось. Овальное лицо стало более узким. Доктор сделал ей высокие, как у Дексии, скулы и слегка выступающую челюсть. При новой линии подбородка ее губы стали полнее, а фарфоровые коронки скрыли урон, нанесенный ее зубам за месяцы недоедания и чистки их корками хлеба.
Чудодейственные настои и мази Нанти придали волосам бледно-серебристый оттенок. Затем Нанти подстригла ее, превратив неухоженную, редеющую копну волос в гладкую шапочку в стиле «Жанна д'Арк» с прямой челкой до бровей, подчеркивающей светлые глаза.
Пока Клео выздоравливала, она целыми днями учила Нанти играть в шахматы. В свою очередь Нанти, которая до службы у Дексии была нянькой в английской семье в Нью-Дели, помогала ей правильно произносить английские слова, выученные в тюрьме. Уроки английского, даваемые индийской женщиной французской девушке, породили очень своеобразный акцент.
Часто, прерывая уроки, они начинали приводить в порядок старые спальни отеля. Клео не понимала, для чего предназначаются эти комнаты, пока однажды Нанти не вернулась домой с охапкой тяжелой ткани, которую она выменяла на одном из забытых складов на окраине города.
Клео, как обычно, лежала и читала.
– Нанти! – воскликнула она. – Какая красота. Это для чего?
Нанти бросила рулоны на стул и вздохнула с облегчением.
– Драпировки и покрывала для кроватей. Видимо, краденные со склада. Мне повезло – теперь их будет достаточно.
Клео отложила книгу.
– Драпировки и покрывала? Как изысканно.
– Так и должно быть, учитывая цену, которую этим свиньям придется платить за один час, – сказала Нанти. Ее темные глаза сузились.
– За час? Не понимаю. – Клео была сбита с толку. – Ведь люди не останавливаются в отеле на час...
Нанти откинула тонкую ткань своего сари, которой обычно покрывала голову, выходя из дома, и начала смеяться.
– Что здесь смешного? – обиделась Клео.
Нанти подошла поближе к ее кровати.
– Прости меня, малышка! Я смеюсь не над тобой. Забавная ситуация. Ты здесь находишься уже так долго и не понимаешь, что происходит внизу.
Клео отшвырнула книгу на пододеяльник.
– Нет, не понимаю! – сказала она сердито. – Может быть, ты мне объяснишь?
– У нас здесь бордель, моя милая. Лучший во всем Париже.
– И это в доме моего отца? – Клео была ошеломлена.
Милое лицо Нанти нахмурилось и поблекло.
– Никогда не говори об этом, никогда! Этот дом принадлежит мадам Соланж. Ты не должна забывать об этом.
Тогда до Клео дошло, что, возможно, и ее собственное преображение было совершено в целях, о которых ей никогда не говорили.
– Нанти, – сказала она неуверенно, – а меня вы тоже хотите... ну, ты понимаешь. Поэтому Дексия потратила столько сил на меня? Преобразила меня? Чтобы я была с этими офицерами, в одной из этих изящно застланных постелей?
– О нет! – Нанти была смущена. – Никогда.
В женщинах, желающих работать на мадам Соланж, нет недостатка. Вот уже несколько недель от них отбоя нет. А тебя мадам Соланж любит. Ты – ее семья!
– Нанти, ты уверена?
– Я уверена, Клео! – Нанти расстелила на ковре ткань, собираясь измерить ее.
С тех пор и до своего полного выздоровления Клео не задавала вопросов относительно происходящего внизу.
Когда мадам Соланж провела свою «племянницу» через безупречно чистую новую кухню и Клео увидела обеденный зал, она просто замерла. Потолок был, как шатер, задрапированный красным бархатом, в центре сияла огромная красная люстра из венецианского стекла. Вдоль стен черные кожаные кушетки, отделанные бронзой. Каждый стол покрыт шелковой розовой скатертью, свисающей до пола, с толстым стеклом наверху. Через новый дверной проем в виде арки просматривалась комната поменьше, в которой находился длинный бар, выкрашенный в черно-белый цвет и покрытый лаком. Напротив бара была сооружена эстрада для оркестра и маленькая площадка для танцев.
В вестибюле, раньше темном и тесном, теперь возвышалась винтовая лестница с узорчатой бронзовой решеткой и перилами, которая вела к лифту.
– Ну? Как тебе нравится? – спросила Дексия, когда экскурсия закончилась и они остановились посередине того самого помещения, которое раньше было вестибюлем.
– Поразительно, – искренне сказала Клео.
Она и представить себе не могла, во что может превратиться далекий от центра города отель, в котором она выросла.
– Мне тоже нравится. – Дексия улыбнулась.
Взяв Клео за руку, она повела ее обратно, в бар.
– Посидим минутку. Нам надо поговорить...
Клео покорно села. Ей было любопытно, что такое скажет Дексия, а из головы не выходили комнаты наверху. Она села на краешек мягкой кушетки, а Дексия склонилась над столом и нажала кнопку на стене, как бы вызывая официанта.
– Здесь кто-то есть? – Клео оглядела пустую комнату.
– Да, это очень важный человек; я хочу, чтобы ты с ним познакомилась.
В двери, ведущей из холла на кухню, появился крепко сбитый мужчина. Он был молод, по-видимому, чуть больше двадцати, однако уже успел отрастить пышные усы, кончики которых лихо загибались вверх. Вместо блузона официанта, который ожидала увидеть Клео, на нем поверх белой рубашки была черная кожаная куртка. Брюки того же цвета.
– Добрый вечер, Дексия! – произнес он низким и звучным голосом. – Наконец-то я познакомлюсь с твоей племянницей!
Дексия взглянула на него и улыбнулась.
– Садись, Жак. – Она повернулась к Клео. – Это наш друг Жак. Он будет у нас метрдотелем или как там он сам захочет называться. В рабочее время он подчиняется тебе.
– Мне? – спросила Клео, показывая рукой на себя. – Что ты имеешь в виду? Я не знаю, как...
– Дай мне закончить, – с легким раздражением сказала Дексия. – А вот в других ситуациях, когда вам придется заниматься настоящей работой, ты подчиняешься ему, как и девушки, развлекающие немецких офицеров. Жак руководит нашей организацией маки. Его конспиративное имя – Лис. Ты поймешь, почему его так называют, когда поработаешь с ним. Верно, Жак?
Жак кивнул и сел рядом с Дексией, лицом к лицу с Клео.
– Клео, ты нам нужна, – сказал он. – Дексия до сих пор не решалась поговорить с тобой. Нам надо было убедиться, что тебе можно доверять. Теперь мы видим, что можно.
– Спасибо, – сказала Клео.
– Я объясню, что мы собираемся делать. Все, что мы узнаем здесь от наших, как говорится, гостей, должно быть передано союзникам в Англию.
Клео была заинтригована.
– А как вы связываетесь с Англией? Не понимаю.
Жак улыбнулся и повернулся к Дексии:
– Можно, я покажу ей?
Жак повел Клео на второй этаж, где они вошли в маленькую кабину лифта. Пока молодые люди поднимались на крышу, Клео молчала. Она была взволнованна, ей доверили нечто важное и опасное.
Жак открыл тяжелую металлическую дверь, ведущую на крышу, и приложил палец к губам.
Клео ступила на крышу. Вокруг было темно. Но на фоне ночного неба она разглядела множество клеток.
– Что это? – Она была совершенно сбита с толку.
– Это почтовые голуби. У нас здесь их дюжина, они перемешаны с другими птицами. Ты знаешь, что Дексия придумала сделать фирменным блюдом своего ресторана жареных голубей. Клетки на крыше ни у кого не вызовут подозрения.
Клео кивнула.
– Так вот. Одна из этих птичек, – Жак поднял взерх голубя, – может добраться до Дувра меньше чем за шесть часов. Там наши люди получат послание, заменят его своим – и бросят птицу в воздух. За день мы обменяемся информацией, которая нужна, чтобы сделать Францию снова свободной.
– Чем я могу помочь? – спросила она.
Он в первый раз улыбнулся ей широкой улыбкой, сверкав белыми зубами в тусклом свете.
– Во-первых, – сказал он, – ты будешь писать отчет каждый вечер и приносить сюда. Я покажу тебе, как снаряжать птиц. Во Франции есть и другие люди, занимающиеся этим, поэтому ты должна подписывать свои послания конспиративным именем. Я выбрал для тебя имя – Анна.
Девушки, что нанимались на работу к мадам Соланж, не были похожи на женщин, которых Клео привыкла видеть. Каждая из них удивляла ее еще больше, чем предыдущая. Это было совершенно неожиданно. Конечно, Клео видела уличных потаскушек еще до прихода немцев. Бывало, они с сестрой перешептывались и хихикали, отмечая их вызывающие платья в обтяжку, выставленную напоказ плоть и ярко крашенные волосы. Но девушки, приходящие сейчас к мадам Соланж, выглядели так, будто сошли с экранов довоенных фильмов.
Они были идеально красивы.
Их дело сразу же пошло очень успешно. Дурные предчувствия Клео, что ей будет противно соприкасаться с сексуальной жизнью, вскоре улетучились. На их место пришло восхищение тем, сколько полезней информации добывали они в клубе и в надушенных спальнях. В стенах отеля можно было случайно услышать о передвижениях войск, секретных базах подводных лодок на Нормандском побережье, о тайных складах боеприпасов, глубоко спрятанных в лесах, а также о том, что известно гестапо про деятельность Сопротивления. Информация – вот что здесь главное, а не секс. Чем больше информации, тем легче действовать.
Клео проснулась и взглянула на часы. Скоро рассвет. У нее едва оставалось время, чтобы умыться, причесаться и быстренько одеться.
Выходя из комнаты, она слегка надушилась.
Жак должен ждать на крыше. Она не видела его уже несколько дней.
За прошедшие месяцы они разработали исключительно эффективную систему. Если надо было передать послание, в полночь Клео покидала служебное помещение клуба, расположенное за кухней, и незаметно пробиралась к лифту. В своей комнате, рядом с номером Дексии, она зашифровывала ночное послание, затем переписывала его невидимыми чернилами, как научил Жак. Чернила включали такое вещество, которое реагировало только на мочу их английского агента через несколько часов после того, как он примет соответствующую таблетку. Если что-то происходило с их агентом, химическая формула таблеток изменялась, чтобы отвечать физиологическим особенностям того, кто займет его место. Клео переписывала сообщение, свертывала его в трубочку и прятала, чтобы потом поместить в цилиндрик.
На рассвете Жак закрывал ресторан и, пока еще не совсем рассвело, поднимался на крышу и принимал послание у прилетевшей птицы.
Однажды утром она вышла на крышу, зная, что он ждет ее там, и почувствовала, что дрожит, хотя летний воздух почти не охладился за ночь. Дул сильный ветер.
«Это плохо для приземления птиц», – подумала она, отводя челку, падающую на глаза.
Она увидела Жака, стоявшего облокотясь о низкую стену, окружающую крышу. Над его головой поднималась спираль дыма и уплывала в сторону Нотр-Дама. Он уже снял смокинг и переоделся в черную рубашку с открытым воротом. Увидев Клео, он отбросил сигарету. Она спокойно подошла к нему, стараясь не потревожить спящих птиц в клетках, расположенных в два ряда.
– Доброе утро, – прошептала она, смущаясь от того, что от нее пахнет духами, запах которых, казалось, усилился на солнце.
Он смотрел на нее не улыбаясь и молчал.
– Все в порядке? – Она заметила морщинки, возникавшие от напряжения в уголках его глаз, которые означали, что он не спал.
Жак отвернулся и взглянул на лежащий внизу город.
– Меня кое-что тревожит, – сказал он смертельно усталым голосом.
– А в чем дело?
– На прошлой неделе наши убили несколько десятков коллаборационистов. Вчера ночью было совершено нападение на склад около Шартреза. Они забрали трех местных жителей, которые продавали топливо для немецких грузовиков.
Клео уставилась на него, недоумевая:
– Но мы же в безопасности, Жак. Они ведь знают, чем мы занимаемся.
Жак медленно покачал головой.
– Не будь так уверена, Клео, – печально сказал он. – Да, несколько человек из руководства, безусловно, знают. А если с ними что-то случится? Кто тогда расскажет о вас?
– Ты расскажешь! – Клео говорила сердитым шепотом. – Ты им расскажешь!
– А если со мной что-нибудь случится?
Клео ошеломила мысль, что она может потерять его. Клео положила руки ему на плечи и уткнулась лицом в грудь. В тот момент, когда она ощутила гладкую ткань его рубашки у своей щеки, ей показалось, что она умирает. Она попыталась отстраниться, но он крепко обнял ее.
Откинув назад голову, он поднял ее подбородок и заглянул в глаза.
– Мы должны были бы сделать это уже давно. – Его голос звучал совсем по-другому, напряженно и взволнованно.
– Что сделать? – переспросила она, наблюдая, как приближаются к ее губам его губы.
Она дала себе раствориться в его поцелуе, в его руках, в его теле. Это было совершенно незнакомое чувство, и ей захотелось, чтобы оно никогда ее не покидало.
– Пойдем. – Он отпустил ее. – Пойдем вниз.
– Куда?
– В твою комнату.
Она ждала этого с замиранием сердца.
Когда они слились воедино, она ощутила себя так, как если бы раньше до нее никто не дотрагивался. Его прикосновения были легки, словно ветер, а нежные поцелуи, покрывавшие каждый сантиметр тела, заставляли трепетать и возносили на облака. Радость от того, что она любима, счастье высвобождения от гнета воспоминаний были сильнее всего, что ей доводилось испытывать прежде.
Весной 1944 года Париж голодал.
Запасы продовольствия, лекарств и всего прочего, необходимого для жизни, оказались почти исчерпанными.
Однако для немецких офицеров и верхушки коллаборационистов жизнь в Париже была другой, гораздо более сносной. Столики «У Максима» и в «Шехерезаде» заказывались заранее. В переполненном зале Мулен-Руж пели Эдит Пиаф и ее юный протеже Ив Монтан. В Лоншане и Отейе, где по выходным все еще появлялись недокормленные лошади, ставки делались сигаретами – самой лучшей валютой.
Отель мадам Соланж был чем-то вроде частного клуба. Чтобы всего лишь выпить там бокал вина в баре, нужно было иметь чин или влияние. К стойке бара приходилось проталкиваться сквозь плотные ряды немецких офицеров. Клетки на крыше все еще поставляли сочных голубей на жаркое.
В июне весть о том, что союзники высадились в Нормандии, принесла в отель чувство необычайного облегчения. Из комнаты Дексии наверху, где собрались гости, доносились приглушенные голоса и смех. Жак достал наушники – Дексия могла теперь сквозь треск немецких глушилок без опаски слушать коротковолновый приемник. Услышав последние новости, Дексия, Нанти и Клео начали обниматься и плакать от радости.
– За это надо выпить, – взволнованно предложила Дексия. – Нанти, у нас есть шампанское генерала Фольгрена?
– Целый ящик! – Нанти в восторге захлопала в ладоши и поспешила на кухню, к холодильнику.
Отель был обеспечен электричеством благодаря установленному на крыше генератору, который Жак «конфисковал» из грузовика, беспечно брошенного без охраны около дома.
Нанти налила всем шампанского – лучшего, которое осталось во Франции.
– Да здравствует Франция, да здравствуют американцы, – прошептала Дексия, поднимая свой бокал.
Клео отпила глоток и замерла, обдумывая, как спросить у Дексии об одном обстоятельстве, которое мучило ее с того самого дня, когда на крыше Жак упомянул о нем.
– В чем дело, Клео? – спросила Дексия, устроившись в своем излюбленном уголке на софе, покрытой парчовыми подушками с бахромой. – Или ты не рада?
Клео поставила бокал.
– А что будет с нами, когда придут американцы?
– Ничего! Вместо огромных белокурых немцев к нам будут ходить огромные белокурые ковбои, – не задумываясь ответила Дексия.
Клео больше боялась за Дексию, чем за себя. Она испытала, что такое нацисты, и слишком хорошо помнила свой тюремный опыт.
– А вдруг люди, которые о нас ничего не знают, начнут нас преследовать? – спросила Клео.
– За что?
– За то, что мы будто бы коллаборационисты.
– Не бойся. – Дексия протянула пустой бокал, чтобы Нанти наполнила его.
Клео улыбнулась и больше не стала возвращаться к этой теме. Она привыкла доверять Дексии.
Вздрогнув, Клео проснулась, ей послышались знакомые звуки. В испуге она бросилась к окну, чтобы разобрать получше.
Птицы! Их было слышно через два этажа, отделявшие ее комнату от крыши.
Шум был такой, словно они бились о клетки и кричали громче обычного. Она взглянула на часы у кровати и, чертыхаясь про себя, стала одеваться.
Жак предупреждал, что если птица, посланная из Англии, прилетит неожиданно, остальные могут устроить переполох.
Клео быстро поднималась по ступеням, откидывая падающие на глаза волосы, как вдруг увидела, что дверь на крышу открыта. Клео похолодела.
На лестничную площадку, закрывая за собой дверь, выходил майор фон Кессель.
– Доброе утро, месье, – сказала она вежливо, насколько могла.
Он глядел на нее безмолвно, с каменным лицом.
– Что здесь происходит? – спросил он низким угрожающим голосом.
– Здесь? – запинаясь, повторила она.
– Эти птицы, их гомон разбудил меня.
– Простите. Обычно я кормлю их до восхода солнца, а сегодня проспала.
– Чьи это птицы? Зачем они здесь?
– Для еды, – твердо сказала Клео. Майор снова уставился на нее:
– Ты лжешь!
– Почему вы не верите мне, месье? Ведь вы сами много раз ели жаркое из голубей, я видела.
– Значит, это голуби мадам Дексии... Вот как интересно.
Клео поднялась к двери, ведущей на крышу.
– Пожалуйста, разрешите пройти, – вежливо попросила она. – Я должна подойти к ним. Они успокоятся, когда я покормлю их и дам воды.
Она почувствовала большое облегчение, когда он отступил, чтобы она могла открыть скрипящую дверь. И тут, к своему ужасу, поняла, что он идет за ней на крышу.
Как по сигналу, птицы одна за другой затихали, почувствовав ее присутствие. Клео обвела взглядом крышу. На клетке, стоящей у стенки, окружающей крышу, сидел одинокий, только что прилетевший голубь, на его лапке был ясно виден цилиндрик. Видимо, получилась какая-то путаница. Сегодня они не ждали никаких посланий.
Клео стала ловко пробираться к большому мешку с зерном, прислоненному к стене, пытаясь заслонить собою клетки от майора.
– Птицы начинают очень шуметь, когда проголодаются. Они очень симпатичные... Не хотите подержать? – Залезла в клетку, ухватила ближайшую птицу и протянула ее майору.
– Я хочу посмотреть вон того. – Майор указал на голубя, расхаживающего по крыше у стены. Голубь невинно покачивал головой.
Клео, прищурившись, посмотрела на голубя, словно не понимая, о чем он говорит.
– Которого? – спросила она.
Он обхватил ее запястье.
– Пойдем покажу. – И повел ее к дальней стене.
Цилиндрик на лапке был на виду, надо было срочно что-то предпринять.
Звук упавшей кружки с зерном перепугал всех – майора, Клео, расхаживающую птицу.
– О Боже! – воскликнула Клео, притворяясь, что смотрит вниз, на рассыпавшееся зерно, хотя прекрасно видела, как голубь расправил крылья и поднялся над крышей.
Майор сжал ее плечо.
– Идиотка! – закричал он. – Ты ведь это сделала нарочно!
Она заморгала и подняла на него глаза.
– Да что вы, это чистая случайность. – Она всхлипнула, потом снова опустила взгляд. – Вы только посмотрите, что я натворила. Теперь придется идти вниз, за метлой.
– Ты никуда не пойдешь, моя радость, – прорычал он. – Я понял, что ты здесь делаешь. Эта птица, – он показал на стену, – это был почтовый голубь. Ты думаешь, я дурак?
– Какая птица? – спросила она, стараясь, чтобы в голосе звучало то ли непонимание, то ли идиотизм.
Почему-то она знала, что сейчас он ее ударит. Слава Богу, его тяжелая рука не успела сжаться в кулак. Подняв ладонь к горящей от пощечины щеке, она смотрела на майора, в глазах ее стояли слезы.
– Отвечай! С кем ты работаешь?
Клео закрыла лицо руками, чтобы получить несколько драгоценных секунд на обдумывание.
– Кое-что я знаю. Если я вам это скажу... – Она медленно опустила руки и вытерла нос рукавом свитера. – Вы меня отпустите?
Майор встал между ней и дверью.
– В твоем положении не торгуются.
– Я ничего не знаю о почтовых голубях. Но я не глухая. И кое-что да слышу.
Клео старалась выиграть время. Все произошло так быстро, словно она не действовала, а наблюдала за собой со стороны. Клео схватила отвертку и одним движением со всей силы воткнула ее в грудную клетку майора прямо под сердце.
Разбудив Жака, Клео рассказала ему обо всем.
Майор наилучшим образом поместился в деревянный ящик для корма, стоявший на крыше, торчали только ноги. Жак приказал ей идти вниз, пока он справится с этим делом.
Она выскользнула на лестницу, а Жак взял отвертку. Когда он догнал Клео, отвертка все еще была покрыта кровью.
Через несколько дней четверо гестаповцев пришли к ним и перебили всех птиц, не обратив никакого внимания на протесты повара, пытавшегося убедить их, что они уничтожают любимое блюдо офицеров Генерального штаба.
Затем в старом ящике на крыше они нашли тело майора с отрезанными ногами.
Когда они пришли за Жаком, он лежал в постели с Клео. Это случилось несколько дней назад, но в ушах Нанти все еще стояли крики девушки.
Только она подумала об этом, как до нее снова донесся крик. Нанти отложила кусок ткани с блестками и прислушалась. Нет, это была песня. С улицы послышалось пение и громкие голоса.
Нанти подбежала к окну и посмотрела вниз. Узкая улица перед отелем была заполнена радостно кричащими людьми. Поодаль кто-то размахивал самодельным американским флагом.
Нанти бросилась к Клео и обняла ее худые плечи.
– Они пришли! Девочка моя, американцы уже здесь! Пришли!
Погруженная в свою печаль, Клео молчала и лишь нежно гладила руку Нанти.
Следующие две ночи улицы вокруг их дома были забиты народом.
Дексия только начала дремать, как услышала, что кто-то колотит во входную дверь. Озабоченная, она накинула халат на обнаженное тело и поспешила по застеленной ковром лестнице навстречу сердитым голосам.
Недоумевая, Дексия продолжала спускаться. В вестибюле полдюжины мужчин в темной одежде и надвинутых на глаза вязаных шапках бросились к ней с криками: „Предательница! Коллаборационистка»
Это были не маки! Она наверняка узнала бы хоть одного из них. Просто уличные хулиганы, обезумевшие от жажды мести.
Дексию вытащили на улицу, сорвав легкий халат. Ее ноги беспомощно волочились по земле.
В толпе послышался шум. Сзади раздались выкрики, требующие отпустить ее, но гнев пьяной толпы бил через край. Когда к Дексии двинулся мужчина, здоровый и плечистый, воздух прорезал высокий чистый голос.
– Отпустите ее! – кричал кто-то. – Она убила нацистского майора! Я видела это своими глазами! На крыше! Вот этим!
Все как один изумленно повернулись и уставились на маленькую фигурку, прокладывающую себе путь к месту, где стояла Дексия.
Клео держала в вытянутой руке что-то похожее на отвертку. Человек, вышедший вперед, подтвердил, что она покрыта засохшей кровью. В толпе все знали, что расчлененное тело майора фон Кесселя было найдено в ящике на крыше отеля.
Люди начали переговариваться, явно не зная, как быть, когда молодой американский солдат пробрался к центру событий. На боку у него висел пистолет, а на рукаве была черная повязка с надписью «военная полиция». Он быстро подошел к Дексии, наклонился, чтобы подобрать то, что осталось от ее изодранного халата, и вежливо накинул лохмотья на ее голые плечи.
– С вами все в порядке? – спросил он мягко.
Дексия кивнула.
– Все нормально, – сказала она по-английски. – Спасибо, сэр.
– Меня зовут лейтенант Эйлер, я из американской военной полиции, – сказал он, когда они благополучно добрались до дома.