Берчелл между тем спросил меня, не Джорджем ли зовут моего сына, и, получив
от меня утвердительный ответ, ничего более не прибавил. Когда мой мальчик
вошел в комнату, я заметил, что он смотрит на мистера Берчелла с
почтительным изумлением.
- Входи, входи, сын мой, - воскликнул я, - как низко ни пали мы, а все
же провидению угодно даровать нам небольшой отдых. Сестра твоя возвращена
нам, и вот ее избавитель. Этому отважному человеку обязан я тем, что у меня
еще есть дочь; пожми ему руку по-дружески, сын мой, - он заслуживает самой
горячей нашей признательности.
Но мой сын словно не слышал меня и, казалось, не решался подойти ближе.
- Братец! - воскликнула его сестра. - Что же ты не поблагодаришь моего
избавителя? Храбрый храброго должен любить!
Джордж все еще продолжал хранить изумленное молчание; наконец гость
наш, заметив, что его узнали, тоном, исполненным достоинства, велел сыну
моему подойти поближе. В жизни не доводилось мне видеть столь величественной
манеры, как та, с какой он к нему обратился!
Самое замечательное явление на свете, по словам одного философа, -
добродетельный человек, борющийся с гонениями судьбы, но человек, который
приходит к нему на помощь, едва ли не достойней восхищения. Окинув моего
сына важным взором, он строго произнес:
- Итак, безрассудный юноша, то же самое преступление... Но тут речь его
перебил один из слуг тюремного надзирателя, который пришел сообщить, что
некое значительное лицо, прибыв в карете со свитой, просит нашего гостя
назначить время, в которое ему было бы угодно принять его.
- Пусть подождет! - воскликнул наш гость. - Сейчас мне недосуг.
И затем обратился снова к моему сыну:
- Стало быть, вы опять совершили такой же проступок, как тот, за
который я вас некогда разбранил и за который закон собирается учинить над
вами справедливейшую расправу. Может быть, вы считаете, что раз вы не
дорожите собственной жизнью, то имеете право посягать на чужую? Какая же
после этого разница между бретером, рискующим своей никому не нужной жизнью,
и убийцей, который действует так же, хоть и с большей для себя
безопасностью? Шулер остается шулером и тогда, когда вместо денег ставит
фишку.
- Ах, сударь! - воскликнул я. - Кто бы вы ни были, сжальтесь над
несчастной жертвой заблуждения; ибо он только выполнял волю своей бедной
матери, которая, не стерпев жестокой обиды, благословила его на месть. Вот,
сударь, письмо, оно покажет вам всю степень ее ослепления и, может быть,
смягчит его вину в ваших глазах.
Он взял письмо и пробежал его глазами.
- Это не может служить оправданием, - сказал он, - но все же до
некоторой степени смягчает его вину; во всяком случае, он заслуживает
снисхождения. Вижу, сударь, - продолжал он, ласково протянув руку моему
сыну, - вы не ожидали встретить меня здесь; впрочем, я время от времени
наведываюсь в тюрьмы, даже без такой веской причины, как та, что привела
меня сюда сегодня. Пришел же я сюда, чтобы восстановить справедливость по
отношению к одному достойному человеку, которого уважаю всей душой. Давно
уже исподволь слежу я за благими делами вашего отца. В скромном жилище его
встретил я уважение, в котором не было ни малейшей примеси лести, - л
незатейливое веселье, царившее у его очага, наполняло мое сердце счастьем,
какого не встретишь при дворе. Но, видно, племянника моего известили о моем
намерении быть здесь, и он пожаловал сюда сам; было бы несправедливо как по
отношению к вам, так и к нему, осудить его, не вникнув в дело; виновный не
уйдет от наказания; и могу сказать, не хвастая, что никогда никто еще не мог
обвинить сэра Уильяма Торнхилла в несправедливости.
Только теперь поняли мы, что добрый и потешный мистер Берчелл был не
кто иной, как знаменитый сэр Уильям Торнхилл, о добродетели и
эксцентричности которого все были наслышаны. "Бедный мистер Берчелл"
оказался обладателем огромного состояния и чрезвычайно влиятельным
человеком, чьим мнением дорожили государственные мужи, к словам которого
прислушивалась целая политическая партия; принимая близко к сердцу интересы
сограждан, он вместе с тем всегда оставался преданным слугой своего монарха.
Бедняжка жена, вспомнив бесцеремонное свое обращение с ним, казалось,
оцепенела от ужаса, в то время как Софья, всего несколько мгновений назад
считавшая, что он принадлежит ей безраздельно, теперь, когда ей вдруг
открылась пропасть, их разделявшая, не в силах была сдержать слезы.
- Ах, сударь, - воскликнула жена в глубоком унынии, - простите ли вы
меня когда-нибудь? Непочтительный прием, какой я оказала вашей чести в
последний раз, дерзкие мои шутки... Боюсь, сударь, вы их никогда не
простите.
- Помилуйте, любезная моя сударыня, - отвечал он с улыбкой, - что же
худого в том, что вы шутили? Ведь и я, кажется, в долгу не остался; пусть
общество рассудит, чьи шутки были острее. По правде говоря, я не расположен
сейчас ни на кого сердиться, кроме как на злодея, так напугавшего мою милую
девочку. Я не успел даже как следует разглядеть этого мерзавца, чтобы
описать его приметы для огласки. Софья, душа моя, как вам кажется, - вы
узнали бы его, если бы он вам повстречался снова?
- Право, сударь, - отвечала она, - я не могу сказать наверное, но вот
сейчас мне вдруг припомнилось, что над одной его бровью был большой шрам.
- Прошу прощения, сударыня, - вмешался Дженкинсон, оказавшийся тут же,
- этакий рыжий, без парика, не правда ли?
- Совершенно верно! - воскликнула Софья.
- А ваша честь, - продолжал тот, обратившись к сэру Уильяму, - не
обратили внимания на необычайную длину его ног?
- Длинные они были или короткие, не знаю, - отвечал баронет, - но что
прытки, то это так; ибо он бежал быстрее меня, я же до сей поры считал, что
во всем королевстве мало кто может состязаться со мной в беге.
- Осмелюсь доложить, ваша честь, - вскричал Дженкинсон, - я его знаю!
Кочечно же, это он! Лучший бегун в Англии. Он перегнал Пинвайра из Ньюкасла,
и зовут его Тимоти Бакстер. Я прекрасно его знаю, и мне даже известно, где
он сейчас обретается! Если ваша честь велит господину тюремному надзирателю
отправить меня с двумя провожатыми за ним, я берусь доставить его вам самое
позднее через час.
Тут же был вызван тюремный надзиратель, и сэр Уильям спросил его, знает
ли он, кто с ним говорит.
- Так точно, ваша честь, - отвечал тюремщик, - я хорошо знаю сэра
Уильяма Торнхилла; а всякий, кто хоть немного знаком с ним, пожелает узнать
его еще лучше.
- А коли так, - сказал баронет, - я попрошу Вас отправить этого
человека в сопровождении двух ваших служителей по моему поручению; как
местный мировой судья я беру на себя ответственность за такое распоряжение.
- С меня довольно вашего слова, - отвечал тот, - и, если вашей чести
угодно, мы пошлем его в любой конец Англии по первому вашему требованию.
Итак, с согласия тюремного надзирателя Дженкинсон был отправлен на
розыски Тимоти Бакстера; меж тем мы вдоволь потешились, глядя на Билла,
который, только лишь вошел в комнату, немедленно вскарабкался на колени к
сэру Уильяму и, обвив его шею рукой, начал его целовать. Мать стала было
корить мальчишку за такую фамильярность, но добрый баронет остановил ее и,
усадив нашего маленького оборванца к себе на колени, воскликнул:
- Ах, Билл, плутовская ты рожица! Так ты помнишь еще своего старинного
приятеля Берчелла? А вон и Дик - здравствуй, здравствуй, старина! И я ведь
вас не позабыл, глядите!
Тут он дал каждому по большому куску печатного пряника, и бедняжки
принялись уплетать за обе щеки, ибо завтрак их в тот день был весьма скуден.
Наконец мы все уселись за обед, который, по правде сказать, успел
порядком уже простыть; впрочем, прежде чем сесть за стол, сэр Уильям,
который в свое время увлекался медициной и достиг в этой науке изрядных
успехов, написал для меня рецепт, так как опаленная рука моя все еще
причиняла мне страдание; за лекарством послали немедленно к проживавшему
поблизости аптекарю, сделали мне перевязку, и я тотчас почувствовал
облегчение. За столом прислуживал сам тюремный надзиратель, который всячески
старался выказать свое уважение к нашему гостю. Но не успели мы окончить
обед, как племянник сэра Уильяма снова прислал гонца с просьбой, чтобы
дядюшка выслушал его и дал ему возможность оправдаться и защитить свою
честь; баронет согласился и велел просить мистера Торнхилла к нам.
Былые благодеяния вознаграждаются с лихвой
Мистер Торнхилл явился с обычной своей улыбкой и хотел было обнять
дядюшку, но баронет презрительным жестом остановил его:
- Оставьте ваши льстивые манеры, сударь! - произнес он сурово. - Сердце
мое открыто только тем, кто избрал путь чести; я же покамест вижу у вас одну
ложь, малодушие и самоуправство. Как могло случиться, сударь, что бедный
этот человек, другом которого вы себя провозглашали, очутился в таком
тяжелом положении? В благодарность за его гостеприимство дочь его подло
соблазняют, а его самого бросают в тюрьму чуть ли не за то, что он не
согласен безропотно терпеть нанесенное ему оскорбление! Вот и сын его, с
которым вы побоялись встретиться лицом к лицу, как мужчина...
- Возможно ли, сударь, - перебил его тут племянник, - чтобы родной мой
дядюшка вменял мне это в преступление, когда много раз из его же уст слышал
я совет избегать поединков?
- Укор заслужен, - вскричал сэр Уильям, - и тут вы поступили хорошо и
благоразумно, хоть и не совсем так, как поступил бы ваш отец в подобных
обстоятельствах! Мой брат был очень щепетилен в вопросах чести, а ты...
Впрочем, здесь вы совершенно правильно поступили, и я одобряю ваше
поведение.
- Надеюсь, сударь, - сказал племянник, - у вас не будет оснований
бранить меня и за остальные мои поступки. Это верно, сударь, что я появлялся
в местах общественных увеселений с дочерью этого джентльмена, но молва
потрудилась раздуть до чудовищных размеров пустое легкомыслие, и стали
говорить, будто я соблазнил ее. Когда же я сам отправился к ее отцу, чтобы
объясниться с ним, он встретил меня бранью и осыпал оскорблениями. Что до
причин, приведших его сюда, о них вам лучше могут рассказать мой управитель
да поверенный - все это в их ведении. Раз он влез в долги и не хочет или
пусть даже не может уплатить их, то они обязаны были обратиться к
правосудию, и я не вижу ни особенной жестокости, ни несправедливости в этой
законной процедуре.
- Коли дело и впрямь обстоит так, как вы говорите, - воскликнул сэр
Уильям, - в ваших проступках нет ничего вопиющего, и, хотя вы могли бы
обойтись великодушнее с этим джентльменом и спасти его от тирании ваших
слуг, все же я не нахожу тут ничего несправедливого.
- Он не может опровергнуть ни одного моего утверждения, - отвечал
помещик, - пусть-ка попробует! Я вам представлю несколько свидетелей из
числа моих слуг - они подтвердят каждое мое слово. Итак, сударь, - продолжал
он, ибо я и в самом деле не был в состоянии опровергнуть его слова и потому
молчал, - итак, сударь, вы видите, что я ни в чем не повинен, и хотя ради
вас я был бы готов простить этому господину все остальное, его попытки
очернить меня в ваших глазах пробуждают во мне ярость, которую я не в силах
в себе побороть - а ведь как-никак сын его посягал на мою жизнь! Нет,
сударь, это такое черное дело, что я решительно настаиваю на том, чтобы его
судили по всей строгости закона. Вот, извольте, вызов, что он мне послал, и
два свидетеля, которые могут подтвердить достоверность моих слов; один из
моих слуг тяжело ранен, и даже если бы мой дядя сам вздумал бы отговаривать
меня, - чего я, разумеется, от него никак не ожидаю, - то и тогда я все
равно стал бы добиваться справедливого суда и наказания виновного.
- Чудовище! - вскричала моя жена. - Мало зла ты нам причинил, что ты
еще намерен бедного моего мальчика преследовать своей жестокостью? Нет,
добрый сэр Уильям заступится за нас, ибо мой сын невинен, как младенец! Я
знаю, что это так, ведь он в жизни никого не обидел.
- Сударыня, - отвечал этот добрый человек, - я не меньше вашего желаю
ему избавления; однако, к огорчению моему, его вина оказывается бесспорной,
и если племянник мой будет настаивать...
Но тут наше внимание было отвлечено появлением Дженкинсона с двумя
слугами тюремщика; они втащили в комнату человека высокого роста, одетого
весьма изысканно, чьи приметы полностью совпадали с описанием злодея,
пытавшегося увезти мою дочь.
- Вот он! - вскричал Дженкинсон, держа его за шиворот. - Поймали
молодчика! Вот по ком тоскует Тайберн!
Увидев этого человека и Дженкинсона, который его держал, мистер
Торнхилл так и отпрянул в ужасе. Он побледнел, как преступник, пойманный с
поличным, и сделал движение, чтобы уйти; но Дженкинсон остановил его.
- Что, хозяин, - воскликнул он, - или вы стыдитесь своих старинных
приятелей, Дженкинсона и Бакстера? Ну, да вы, аристократы, так и норовите
забыть старых друзей, а только мы вот не согласны вас забыть. Ваша честь, -
продолжал он, обращаясь к сэру Уильяму, - он признался во всем. Это и есть
тот самый джентльмен, которого якобы так тяжело ранили, а он утверждает, что
вся эта история - дело рук мистера Торнхилла, что этой вот господской
одеждой снабдил его мистер Торнхилл и что он же дал карету. Они сговорились,
чтобы Бакстер увез мисс Софью куда-нибудь в укромное местечко, там припугнул
бы ее как следует, а между тем мистер Торнхилл явился бы туда как бы
невзначай и принялся бы ее "спасать"; для вида он должен был скрестить шпаги
с Бакстером, обратить его в бегство и таким образом предстал бы перед ней в
привлекательной роли избавителя.
Тут сэр Уильям припомнил, что кафтан, в который был облачен
арестованный, он, точно, не однажды видел на своем племяннике; остальные
подробности подтвердил сам арестованный, обстоятельно рассказав обо всем и в
заключение сообщив, что мистер Торнхилл неоднократно говорил ему о том, что
влюблен в обеих сестер сразу.
- Господи! - воскликнул сэр Уильям. - Какую змею пригревал я все это
время на своей груди! А ведь как он ратовал за правосудие! Ну, да он его
получит сполна... Возьмите же его, господин тюремный надзиратель! Впрочем,
стойте! Боюсь, что у меня нет юридических оснований, чтобы его задержать.
Тут мистер Торнхилл униженнейшим образом стал умолять дядю не слушать
таких отъявленных негодяев, как эти двое, а допросить его собственных слуг.
- Ваши слуги! - воскликнул сэр Уильям. - Ничтожный человек! У вас нет
более слуг; ну, да послушаем, что скажут эти люди, - позовите дворецкого!
Дворецкий вошел и, бросив взгляд на бывшего своего хозяина, сразу
понял, что власть его кончена.
- Скажите, - сурово вопросил сэр Уильям, - доводилось ли вам когда
видеть вашего хозяина в обществе вот этого малого, что вырядился в его
платье?
- Осмелюсь доложить, ваша честь, - отвечал дворецкий, - тысячу раз;
ведь это ж он ему всегда поставлял женщин.
- Как?! - воскликнул мистер Торнхилл. - Ты смеешь говорить это мне в
глаза?
- Смею, - отвечал дворецкий, - и вам и кому угодно. Сказать по правде,
молодой человек, никогда-то у меня душа к вам: не лежала, и я не прочь
наконец высказать все, что у меня накипело.
- Ну, а теперь, - воскликнул Дженкинсон, - расскажите его чести все,
что вы знаете обо мне.
- Хорошего мало, - отвечал дворецкий, - в тот вечер, когда дочь этого
джентльмена обманом была залучена к нам в дом, вы были с теми, кто ее
привез.
- Прекрасно! - вскричал сэр Уильям. - Хорошего же выставили вы
свидетеля своей невиновности! Позорнейший отпрыск рода людского! И вот с
каким отребьем водишь ты компанию! Однако, - продолжал он допрос, - вы
сказали, господин дворецкий, что этот человек и привез дочь доктора Примроза
к вашему хозяину?
- Ах нет, ваша честь, - отвечал дворецкий, - ее привез сам хозяин, а
этот человек доставил священника, который совершил над ними мнимый обряд
венчания.
- Увы, это так, - вскричал Дженкинсон, - и я не стану отпираться;
таково было данное мне поручение, которое я, к стыду своему, выполнил.
- Великий боже! - воскликнул баронет. - Всякое новое доказательство его
злодейства повергает меня в трепет! Теперь я вижу, что только трусость,
самодурство и жажда мести повинны в преследовании, которому он подвергал это
несчастное семейство. Прошу вас, господин тюремный надзиратель, освободите
этого молодого офицера, я беру его на поруки и позабочусь о том, чтобы
представить все дело в правильном свете перед судьей, направившим его в
тюрьму, - кстати, мы с ним приятели. Но где же бедная жертва этого негодяя?
Пусть явится и она сюда и обличит его. Я желаю знать, какие уловки употребил
он на то, чтобы соблазнить ее. Попросите же ее сюда. Да где она?
- Увы, сударь, - отвечал я. - Ваш вопрос ранит меня в самое сердце. Да,
некогда была у меня дочь, отрада моей жизни, однако несчастья...
Но тут нас снова перебили, ибо в эту минуту неожиданно явилась сама
мисс Арабелла Уилмот, которой предстояло венчаться с мистером Торнхиллом на
следующий день. Ее изумление при виде сэра Уильяма и его племянника не
поддается описанию. Ведь она оказалась здесь совершенно случайно. Она
проезжала через этот городок со стариком отцом, направляясь к тетушке,
которая требовала, чтобы свадьба ее с мистером Торнхиллом была сыграна у нее
в доме; желая отдохнуть и подкрепиться, они остановились в трактире на
другом конце города. Там-то из окошка мисс Уилмот увидела одного из моих
малюток, игравшего на улице; она тотчас послала лакея, чтоб тот привел к ней
мальчика, и от него узнала кое-что о наших злоключениях, но все еще
оставалась в неведении относительно того, что виновником их был мистер
Торнхилл Напрасно пытался отец удержать ее от посещения тюрьмы, указывая на
все неприличие этого поступка; она велела мальчику проводить ее и таким
образом столь неожиданно очутилась среди нас
Тут я должен сказать несколько слов по поводу чудесных совпадений
вообще; они случаются повседневно, однако удивляемся мы им лишь в тех
случаях, когда с ними бывает связано какое-нибудь необыкновенное
происшествие. Каким только случайностям не обязаны мы всеми радостями и
благополучием нашей жизни! Сколько кажущихся совпадений должно произойти,
прежде чем мы будем одеты и накормлены! Крестьянин должен почувствовать
расположение к работе, дождь - оросить почву, ветер - наполнить паруса
торгового судна, а то сколько людей останется без самого необходимого!
Несколько мгновений все мы хранили молчание, в то время как милая моя
ученица - так я привык про себя называть мисс Уилмот - взглядом своим
выражала смешанное чувство изумления и сострадания, что придавало особую
прелесть ее красоте.
- Дорогой мой мистер Торнхилл! - воскликнула она, полагая, что молодой
помещик прибыл сюда вызволять нас из беды, а не губить нас. - Право, я на
вас обижена за то, что вы пошли сюда без меня и даже не подумали сообщить
мне о печальных обстоятельствах, в какие попало семейство, равно драгоценное
нам обоим; вы ведь знаете, что я с не меньшим наслаждением, чем вы, стала бы
помогать своему почтенному и престарелому учителю. Но я вижу, что вам, как и
вашему дядюшке, нравится совершать своп благодеяния втайне.
- Благодеяния! - воскликнул сэр Уильям, перебивая ее. - Ну, нет, милая
барышня, его наслаждения столь же низменны, сколь низок он сам. Свет не
видывал такого злодея, как он! Негодяй обманул дочь этого бедного человека и
затеял погубить невинность ее сестры, отца бросил в темницу, а старшего сына
заточил в оковы только за то, что он имел смелость потребовать соблазнителя
к ответу! Позвольте же, сударыня, поздравить вас с чудесным избавлением от
этого чудовища.
- О боже! - произнесла красавица. - Как же я обманута! Ведь мистер
Торнхилл заверил меня, будто старший сын этого джентльмена, капитан Примроз,
отправился в Америку со своей молодой женой.
- Душенька! - вскричала тут моя супруга. - Он обманул вас кругом. Мой
Джордж никогда не покидал королевства и ни на ком не женился. Хоть вы и
отвергли его, но он всегда так вас любил, что и думать ни о ком другом но
хотел, и я сама слышала, как он говорил, что из-за вас так и умрет холостым.
И она продолжала расписывать страсть своего сына, рассказала правду об
его поединке с мистером Торпхиллом, заодно поведала о развратной жизни
молодого помещика, его мнимых браках и заключила все самой неприглядной
картиной его трусости.
- Великий боже! - воскликнула мисс Уилмот. - Как близка я была к
погибели! Но как счастлива, что избежала ее! Десять тысяч небылиц наплел мне
этот господин! Под конец он хитроумнейшим образом убедил меня, будто
обещание, данное единственному человеку на свете, который был дорог моему
сердцу, более меня не связывает, ибо человек этот якобы сам мне изменил. Он
заставил меня поверить в эту ложь и внушил мне ненависть к тому, кто
оказался столь же храбр, сколь и великодушен!
К этому времени сын мой был освобожден от оков, так как человек, якобы
тяжело раненный им, оказался притворщиком. Мистер Дженкинсон, взяв на себя
роль камердинера, причесал Джорджа и доставил все, что ему нужно было по
части одежды. И вот он вошел молодец молодцом, в своем нарядном мундире, и я
должен сказать без всякого тщеславия (ибо я выше этого чувства), что такого
красавца, как он, во всей армии не сыщешь! В самых дверях он отвесил мисс
Уилмот скромный и почтительный поклон, ибо еще не ведал о той счастливой
перемене, какую произвело в ней красноречие его матушки. Однако никакие
приличия не могли удержать нетерпение, с каким жаждала искупить свою вину
перед ним его милая. Румянец, слезы, взгляд - все обнаруживало истинные ее
сердечные чувства, се раскаяние в том, что она могла позабыть своп прежние
клятвы и дать себя обмануть бесчестному наглецу. Сын мой был, казалось,
поражен ее добротой и не мог поверить своему счастью!
- Право же, сударыня, - вскричал он, - все это не более как сон! Не мог
я этого заслужить! Такое блаженство - нет, это слишком!
- Ах, сударь, - отвечала она, - я была обманута, низко обманута, иначе
ничто не могло бы заставить меня изменить своему слову. Истинные мои чувства
к вам вы давно уже знаете - забудьте же о моем проступке и примите еще раз
мою клятву в верности. Если Арабелла не может быть вашей, то она никогда не
будет принадлежать другому.
- Вы будете принадлежать ему, - воскликнул сэр Уильям, - если только я
имею какое-нибудь влияние на вашего отца!
У Мозеса нашего всегда ушки на макушке, и он мигом слетал на постоялый
двор, где обретался старый мистер Унлмот, и сообщил ему во всех подробностях
о том, что у нас тут - произошло. Между тем молодой помещик, видя себя
кругом разоблаченным и поняв, что никакая лесть и никакая ложь ему уже
больше не помогут, почел за самое умное от обороны перейти в наступление.
- Я вижу, - воскликнул он, - что справедливости мне тут не найти; но я
ее добьюсь во что бы то ни стало. Знайте же, сударь. - тут он обратился к
сэру Уильяму, - я уже более не завишу от ваших милостей. Я их презираю.
Ничто уже не в состоянии отнять у меня приданого мисс Уилмот, которое
благодаря прилежанию ее отца весьма изрядно. Контракт и вексель на ее -
капитал подписаны и благополучно лежат у меня в кармане. Ведь этого брака я
желал не ради нее самой, а лишь ради ее денег; а раз денежки я прибрал к
рукам, то владей ею кто хочет!
Это был непредвиденный удар, ибо сэр Уильям, который сам участвовал в
составлении брачного контракта, понимал всю юридическую законность претензий
своего племянника. Мисс Уилмот, увидав, что состояние ее потеряно
безвозвратно, обратилась к моему сыну с вопросом, не потеряла ли она вместе
с состоянием цену в его глазах.
- Отныне, - сказала она, - у меня нет более состояния, и я могу
предложить вам только свою руку и сердце.
- Но у вас только это и было, сударыня! - воскликнул ее истинный
обожатель. - Во всяком случае, я ни о чем ином не думал. Клянусь же,
возлюбленная моя Арабелла, счастьем клянусь, что ваша бедность лишь
увеличивает мое блаженство, ибо теперь моя милая окончательно уверится в
искренности моих чувств!
Подоспевший к этому времени мистер Уилмот почувствовал немалое
облегчение, когда понял, какой опасности избежала его дочь, и охотно дал
свое согласие на расторжение брачного договора. Однако когда он узнал, что
приданое ее прочно и безвозвратно закреплено за мистером Торнхиллом, досада
его была неописуема. Итак, деньгам его суждено было перейти в чужой карман,
в карман человека, у которого не было своего состояния. То, что человек этот
негодяй, мистер Уилмот перенес с достаточным мужеством, но что у негодяя не
оказалось ни гроша за душой - это уже было сверх всяких его сил.
Несколько минут просидел он в горестной задумчивости, пока сэр Уильям
не прервал ее.
- Признаться, сударь, - воскликнул он, - я отчасти даже доволен тем,
что вас постигло такое разочарование. Неумеренная ваша страсть к деньгам
ныне наказана по заслугам. Но хоть дочь ваша и не богата, у нее все же
довольно для безбедного существования. Вот перед вами честный молодой воин,
он готов взять ее без приданого; они давно любят друг друга, и ради той
дружбы, что я питаю к его отцу, я позабочусь о дальнейшем его продвижении.
Забудьте же ваше честолюбие, которое ничего вам не доставило, кроме досады,
и не отталкивайте счастье, которое само стучится к вам в дверь.
от меня утвердительный ответ, ничего более не прибавил. Когда мой мальчик
вошел в комнату, я заметил, что он смотрит на мистера Берчелла с
почтительным изумлением.
- Входи, входи, сын мой, - воскликнул я, - как низко ни пали мы, а все
же провидению угодно даровать нам небольшой отдых. Сестра твоя возвращена
нам, и вот ее избавитель. Этому отважному человеку обязан я тем, что у меня
еще есть дочь; пожми ему руку по-дружески, сын мой, - он заслуживает самой
горячей нашей признательности.
Но мой сын словно не слышал меня и, казалось, не решался подойти ближе.
- Братец! - воскликнула его сестра. - Что же ты не поблагодаришь моего
избавителя? Храбрый храброго должен любить!
Джордж все еще продолжал хранить изумленное молчание; наконец гость
наш, заметив, что его узнали, тоном, исполненным достоинства, велел сыну
моему подойти поближе. В жизни не доводилось мне видеть столь величественной
манеры, как та, с какой он к нему обратился!
Самое замечательное явление на свете, по словам одного философа, -
добродетельный человек, борющийся с гонениями судьбы, но человек, который
приходит к нему на помощь, едва ли не достойней восхищения. Окинув моего
сына важным взором, он строго произнес:
- Итак, безрассудный юноша, то же самое преступление... Но тут речь его
перебил один из слуг тюремного надзирателя, который пришел сообщить, что
некое значительное лицо, прибыв в карете со свитой, просит нашего гостя
назначить время, в которое ему было бы угодно принять его.
- Пусть подождет! - воскликнул наш гость. - Сейчас мне недосуг.
И затем обратился снова к моему сыну:
- Стало быть, вы опять совершили такой же проступок, как тот, за
который я вас некогда разбранил и за который закон собирается учинить над
вами справедливейшую расправу. Может быть, вы считаете, что раз вы не
дорожите собственной жизнью, то имеете право посягать на чужую? Какая же
после этого разница между бретером, рискующим своей никому не нужной жизнью,
и убийцей, который действует так же, хоть и с большей для себя
безопасностью? Шулер остается шулером и тогда, когда вместо денег ставит
фишку.
- Ах, сударь! - воскликнул я. - Кто бы вы ни были, сжальтесь над
несчастной жертвой заблуждения; ибо он только выполнял волю своей бедной
матери, которая, не стерпев жестокой обиды, благословила его на месть. Вот,
сударь, письмо, оно покажет вам всю степень ее ослепления и, может быть,
смягчит его вину в ваших глазах.
Он взял письмо и пробежал его глазами.
- Это не может служить оправданием, - сказал он, - но все же до
некоторой степени смягчает его вину; во всяком случае, он заслуживает
снисхождения. Вижу, сударь, - продолжал он, ласково протянув руку моему
сыну, - вы не ожидали встретить меня здесь; впрочем, я время от времени
наведываюсь в тюрьмы, даже без такой веской причины, как та, что привела
меня сюда сегодня. Пришел же я сюда, чтобы восстановить справедливость по
отношению к одному достойному человеку, которого уважаю всей душой. Давно
уже исподволь слежу я за благими делами вашего отца. В скромном жилище его
встретил я уважение, в котором не было ни малейшей примеси лести, - л
незатейливое веселье, царившее у его очага, наполняло мое сердце счастьем,
какого не встретишь при дворе. Но, видно, племянника моего известили о моем
намерении быть здесь, и он пожаловал сюда сам; было бы несправедливо как по
отношению к вам, так и к нему, осудить его, не вникнув в дело; виновный не
уйдет от наказания; и могу сказать, не хвастая, что никогда никто еще не мог
обвинить сэра Уильяма Торнхилла в несправедливости.
Только теперь поняли мы, что добрый и потешный мистер Берчелл был не
кто иной, как знаменитый сэр Уильям Торнхилл, о добродетели и
эксцентричности которого все были наслышаны. "Бедный мистер Берчелл"
оказался обладателем огромного состояния и чрезвычайно влиятельным
человеком, чьим мнением дорожили государственные мужи, к словам которого
прислушивалась целая политическая партия; принимая близко к сердцу интересы
сограждан, он вместе с тем всегда оставался преданным слугой своего монарха.
Бедняжка жена, вспомнив бесцеремонное свое обращение с ним, казалось,
оцепенела от ужаса, в то время как Софья, всего несколько мгновений назад
считавшая, что он принадлежит ей безраздельно, теперь, когда ей вдруг
открылась пропасть, их разделявшая, не в силах была сдержать слезы.
- Ах, сударь, - воскликнула жена в глубоком унынии, - простите ли вы
меня когда-нибудь? Непочтительный прием, какой я оказала вашей чести в
последний раз, дерзкие мои шутки... Боюсь, сударь, вы их никогда не
простите.
- Помилуйте, любезная моя сударыня, - отвечал он с улыбкой, - что же
худого в том, что вы шутили? Ведь и я, кажется, в долгу не остался; пусть
общество рассудит, чьи шутки были острее. По правде говоря, я не расположен
сейчас ни на кого сердиться, кроме как на злодея, так напугавшего мою милую
девочку. Я не успел даже как следует разглядеть этого мерзавца, чтобы
описать его приметы для огласки. Софья, душа моя, как вам кажется, - вы
узнали бы его, если бы он вам повстречался снова?
- Право, сударь, - отвечала она, - я не могу сказать наверное, но вот
сейчас мне вдруг припомнилось, что над одной его бровью был большой шрам.
- Прошу прощения, сударыня, - вмешался Дженкинсон, оказавшийся тут же,
- этакий рыжий, без парика, не правда ли?
- Совершенно верно! - воскликнула Софья.
- А ваша честь, - продолжал тот, обратившись к сэру Уильяму, - не
обратили внимания на необычайную длину его ног?
- Длинные они были или короткие, не знаю, - отвечал баронет, - но что
прытки, то это так; ибо он бежал быстрее меня, я же до сей поры считал, что
во всем королевстве мало кто может состязаться со мной в беге.
- Осмелюсь доложить, ваша честь, - вскричал Дженкинсон, - я его знаю!
Кочечно же, это он! Лучший бегун в Англии. Он перегнал Пинвайра из Ньюкасла,
и зовут его Тимоти Бакстер. Я прекрасно его знаю, и мне даже известно, где
он сейчас обретается! Если ваша честь велит господину тюремному надзирателю
отправить меня с двумя провожатыми за ним, я берусь доставить его вам самое
позднее через час.
Тут же был вызван тюремный надзиратель, и сэр Уильям спросил его, знает
ли он, кто с ним говорит.
- Так точно, ваша честь, - отвечал тюремщик, - я хорошо знаю сэра
Уильяма Торнхилла; а всякий, кто хоть немного знаком с ним, пожелает узнать
его еще лучше.
- А коли так, - сказал баронет, - я попрошу Вас отправить этого
человека в сопровождении двух ваших служителей по моему поручению; как
местный мировой судья я беру на себя ответственность за такое распоряжение.
- С меня довольно вашего слова, - отвечал тот, - и, если вашей чести
угодно, мы пошлем его в любой конец Англии по первому вашему требованию.
Итак, с согласия тюремного надзирателя Дженкинсон был отправлен на
розыски Тимоти Бакстера; меж тем мы вдоволь потешились, глядя на Билла,
который, только лишь вошел в комнату, немедленно вскарабкался на колени к
сэру Уильяму и, обвив его шею рукой, начал его целовать. Мать стала было
корить мальчишку за такую фамильярность, но добрый баронет остановил ее и,
усадив нашего маленького оборванца к себе на колени, воскликнул:
- Ах, Билл, плутовская ты рожица! Так ты помнишь еще своего старинного
приятеля Берчелла? А вон и Дик - здравствуй, здравствуй, старина! И я ведь
вас не позабыл, глядите!
Тут он дал каждому по большому куску печатного пряника, и бедняжки
принялись уплетать за обе щеки, ибо завтрак их в тот день был весьма скуден.
Наконец мы все уселись за обед, который, по правде сказать, успел
порядком уже простыть; впрочем, прежде чем сесть за стол, сэр Уильям,
который в свое время увлекался медициной и достиг в этой науке изрядных
успехов, написал для меня рецепт, так как опаленная рука моя все еще
причиняла мне страдание; за лекарством послали немедленно к проживавшему
поблизости аптекарю, сделали мне перевязку, и я тотчас почувствовал
облегчение. За столом прислуживал сам тюремный надзиратель, который всячески
старался выказать свое уважение к нашему гостю. Но не успели мы окончить
обед, как племянник сэра Уильяма снова прислал гонца с просьбой, чтобы
дядюшка выслушал его и дал ему возможность оправдаться и защитить свою
честь; баронет согласился и велел просить мистера Торнхилла к нам.
Былые благодеяния вознаграждаются с лихвой
Мистер Торнхилл явился с обычной своей улыбкой и хотел было обнять
дядюшку, но баронет презрительным жестом остановил его:
- Оставьте ваши льстивые манеры, сударь! - произнес он сурово. - Сердце
мое открыто только тем, кто избрал путь чести; я же покамест вижу у вас одну
ложь, малодушие и самоуправство. Как могло случиться, сударь, что бедный
этот человек, другом которого вы себя провозглашали, очутился в таком
тяжелом положении? В благодарность за его гостеприимство дочь его подло
соблазняют, а его самого бросают в тюрьму чуть ли не за то, что он не
согласен безропотно терпеть нанесенное ему оскорбление! Вот и сын его, с
которым вы побоялись встретиться лицом к лицу, как мужчина...
- Возможно ли, сударь, - перебил его тут племянник, - чтобы родной мой
дядюшка вменял мне это в преступление, когда много раз из его же уст слышал
я совет избегать поединков?
- Укор заслужен, - вскричал сэр Уильям, - и тут вы поступили хорошо и
благоразумно, хоть и не совсем так, как поступил бы ваш отец в подобных
обстоятельствах! Мой брат был очень щепетилен в вопросах чести, а ты...
Впрочем, здесь вы совершенно правильно поступили, и я одобряю ваше
поведение.
- Надеюсь, сударь, - сказал племянник, - у вас не будет оснований
бранить меня и за остальные мои поступки. Это верно, сударь, что я появлялся
в местах общественных увеселений с дочерью этого джентльмена, но молва
потрудилась раздуть до чудовищных размеров пустое легкомыслие, и стали
говорить, будто я соблазнил ее. Когда же я сам отправился к ее отцу, чтобы
объясниться с ним, он встретил меня бранью и осыпал оскорблениями. Что до
причин, приведших его сюда, о них вам лучше могут рассказать мой управитель
да поверенный - все это в их ведении. Раз он влез в долги и не хочет или
пусть даже не может уплатить их, то они обязаны были обратиться к
правосудию, и я не вижу ни особенной жестокости, ни несправедливости в этой
законной процедуре.
- Коли дело и впрямь обстоит так, как вы говорите, - воскликнул сэр
Уильям, - в ваших проступках нет ничего вопиющего, и, хотя вы могли бы
обойтись великодушнее с этим джентльменом и спасти его от тирании ваших
слуг, все же я не нахожу тут ничего несправедливого.
- Он не может опровергнуть ни одного моего утверждения, - отвечал
помещик, - пусть-ка попробует! Я вам представлю несколько свидетелей из
числа моих слуг - они подтвердят каждое мое слово. Итак, сударь, - продолжал
он, ибо я и в самом деле не был в состоянии опровергнуть его слова и потому
молчал, - итак, сударь, вы видите, что я ни в чем не повинен, и хотя ради
вас я был бы готов простить этому господину все остальное, его попытки
очернить меня в ваших глазах пробуждают во мне ярость, которую я не в силах
в себе побороть - а ведь как-никак сын его посягал на мою жизнь! Нет,
сударь, это такое черное дело, что я решительно настаиваю на том, чтобы его
судили по всей строгости закона. Вот, извольте, вызов, что он мне послал, и
два свидетеля, которые могут подтвердить достоверность моих слов; один из
моих слуг тяжело ранен, и даже если бы мой дядя сам вздумал бы отговаривать
меня, - чего я, разумеется, от него никак не ожидаю, - то и тогда я все
равно стал бы добиваться справедливого суда и наказания виновного.
- Чудовище! - вскричала моя жена. - Мало зла ты нам причинил, что ты
еще намерен бедного моего мальчика преследовать своей жестокостью? Нет,
добрый сэр Уильям заступится за нас, ибо мой сын невинен, как младенец! Я
знаю, что это так, ведь он в жизни никого не обидел.
- Сударыня, - отвечал этот добрый человек, - я не меньше вашего желаю
ему избавления; однако, к огорчению моему, его вина оказывается бесспорной,
и если племянник мой будет настаивать...
Но тут наше внимание было отвлечено появлением Дженкинсона с двумя
слугами тюремщика; они втащили в комнату человека высокого роста, одетого
весьма изысканно, чьи приметы полностью совпадали с описанием злодея,
пытавшегося увезти мою дочь.
- Вот он! - вскричал Дженкинсон, держа его за шиворот. - Поймали
молодчика! Вот по ком тоскует Тайберн!
Увидев этого человека и Дженкинсона, который его держал, мистер
Торнхилл так и отпрянул в ужасе. Он побледнел, как преступник, пойманный с
поличным, и сделал движение, чтобы уйти; но Дженкинсон остановил его.
- Что, хозяин, - воскликнул он, - или вы стыдитесь своих старинных
приятелей, Дженкинсона и Бакстера? Ну, да вы, аристократы, так и норовите
забыть старых друзей, а только мы вот не согласны вас забыть. Ваша честь, -
продолжал он, обращаясь к сэру Уильяму, - он признался во всем. Это и есть
тот самый джентльмен, которого якобы так тяжело ранили, а он утверждает, что
вся эта история - дело рук мистера Торнхилла, что этой вот господской
одеждой снабдил его мистер Торнхилл и что он же дал карету. Они сговорились,
чтобы Бакстер увез мисс Софью куда-нибудь в укромное местечко, там припугнул
бы ее как следует, а между тем мистер Торнхилл явился бы туда как бы
невзначай и принялся бы ее "спасать"; для вида он должен был скрестить шпаги
с Бакстером, обратить его в бегство и таким образом предстал бы перед ней в
привлекательной роли избавителя.
Тут сэр Уильям припомнил, что кафтан, в который был облачен
арестованный, он, точно, не однажды видел на своем племяннике; остальные
подробности подтвердил сам арестованный, обстоятельно рассказав обо всем и в
заключение сообщив, что мистер Торнхилл неоднократно говорил ему о том, что
влюблен в обеих сестер сразу.
- Господи! - воскликнул сэр Уильям. - Какую змею пригревал я все это
время на своей груди! А ведь как он ратовал за правосудие! Ну, да он его
получит сполна... Возьмите же его, господин тюремный надзиратель! Впрочем,
стойте! Боюсь, что у меня нет юридических оснований, чтобы его задержать.
Тут мистер Торнхилл униженнейшим образом стал умолять дядю не слушать
таких отъявленных негодяев, как эти двое, а допросить его собственных слуг.
- Ваши слуги! - воскликнул сэр Уильям. - Ничтожный человек! У вас нет
более слуг; ну, да послушаем, что скажут эти люди, - позовите дворецкого!
Дворецкий вошел и, бросив взгляд на бывшего своего хозяина, сразу
понял, что власть его кончена.
- Скажите, - сурово вопросил сэр Уильям, - доводилось ли вам когда
видеть вашего хозяина в обществе вот этого малого, что вырядился в его
платье?
- Осмелюсь доложить, ваша честь, - отвечал дворецкий, - тысячу раз;
ведь это ж он ему всегда поставлял женщин.
- Как?! - воскликнул мистер Торнхилл. - Ты смеешь говорить это мне в
глаза?
- Смею, - отвечал дворецкий, - и вам и кому угодно. Сказать по правде,
молодой человек, никогда-то у меня душа к вам: не лежала, и я не прочь
наконец высказать все, что у меня накипело.
- Ну, а теперь, - воскликнул Дженкинсон, - расскажите его чести все,
что вы знаете обо мне.
- Хорошего мало, - отвечал дворецкий, - в тот вечер, когда дочь этого
джентльмена обманом была залучена к нам в дом, вы были с теми, кто ее
привез.
- Прекрасно! - вскричал сэр Уильям. - Хорошего же выставили вы
свидетеля своей невиновности! Позорнейший отпрыск рода людского! И вот с
каким отребьем водишь ты компанию! Однако, - продолжал он допрос, - вы
сказали, господин дворецкий, что этот человек и привез дочь доктора Примроза
к вашему хозяину?
- Ах нет, ваша честь, - отвечал дворецкий, - ее привез сам хозяин, а
этот человек доставил священника, который совершил над ними мнимый обряд
венчания.
- Увы, это так, - вскричал Дженкинсон, - и я не стану отпираться;
таково было данное мне поручение, которое я, к стыду своему, выполнил.
- Великий боже! - воскликнул баронет. - Всякое новое доказательство его
злодейства повергает меня в трепет! Теперь я вижу, что только трусость,
самодурство и жажда мести повинны в преследовании, которому он подвергал это
несчастное семейство. Прошу вас, господин тюремный надзиратель, освободите
этого молодого офицера, я беру его на поруки и позабочусь о том, чтобы
представить все дело в правильном свете перед судьей, направившим его в
тюрьму, - кстати, мы с ним приятели. Но где же бедная жертва этого негодяя?
Пусть явится и она сюда и обличит его. Я желаю знать, какие уловки употребил
он на то, чтобы соблазнить ее. Попросите же ее сюда. Да где она?
- Увы, сударь, - отвечал я. - Ваш вопрос ранит меня в самое сердце. Да,
некогда была у меня дочь, отрада моей жизни, однако несчастья...
Но тут нас снова перебили, ибо в эту минуту неожиданно явилась сама
мисс Арабелла Уилмот, которой предстояло венчаться с мистером Торнхиллом на
следующий день. Ее изумление при виде сэра Уильяма и его племянника не
поддается описанию. Ведь она оказалась здесь совершенно случайно. Она
проезжала через этот городок со стариком отцом, направляясь к тетушке,
которая требовала, чтобы свадьба ее с мистером Торнхиллом была сыграна у нее
в доме; желая отдохнуть и подкрепиться, они остановились в трактире на
другом конце города. Там-то из окошка мисс Уилмот увидела одного из моих
малюток, игравшего на улице; она тотчас послала лакея, чтоб тот привел к ней
мальчика, и от него узнала кое-что о наших злоключениях, но все еще
оставалась в неведении относительно того, что виновником их был мистер
Торнхилл Напрасно пытался отец удержать ее от посещения тюрьмы, указывая на
все неприличие этого поступка; она велела мальчику проводить ее и таким
образом столь неожиданно очутилась среди нас
Тут я должен сказать несколько слов по поводу чудесных совпадений
вообще; они случаются повседневно, однако удивляемся мы им лишь в тех
случаях, когда с ними бывает связано какое-нибудь необыкновенное
происшествие. Каким только случайностям не обязаны мы всеми радостями и
благополучием нашей жизни! Сколько кажущихся совпадений должно произойти,
прежде чем мы будем одеты и накормлены! Крестьянин должен почувствовать
расположение к работе, дождь - оросить почву, ветер - наполнить паруса
торгового судна, а то сколько людей останется без самого необходимого!
Несколько мгновений все мы хранили молчание, в то время как милая моя
ученица - так я привык про себя называть мисс Уилмот - взглядом своим
выражала смешанное чувство изумления и сострадания, что придавало особую
прелесть ее красоте.
- Дорогой мой мистер Торнхилл! - воскликнула она, полагая, что молодой
помещик прибыл сюда вызволять нас из беды, а не губить нас. - Право, я на
вас обижена за то, что вы пошли сюда без меня и даже не подумали сообщить
мне о печальных обстоятельствах, в какие попало семейство, равно драгоценное
нам обоим; вы ведь знаете, что я с не меньшим наслаждением, чем вы, стала бы
помогать своему почтенному и престарелому учителю. Но я вижу, что вам, как и
вашему дядюшке, нравится совершать своп благодеяния втайне.
- Благодеяния! - воскликнул сэр Уильям, перебивая ее. - Ну, нет, милая
барышня, его наслаждения столь же низменны, сколь низок он сам. Свет не
видывал такого злодея, как он! Негодяй обманул дочь этого бедного человека и
затеял погубить невинность ее сестры, отца бросил в темницу, а старшего сына
заточил в оковы только за то, что он имел смелость потребовать соблазнителя
к ответу! Позвольте же, сударыня, поздравить вас с чудесным избавлением от
этого чудовища.
- О боже! - произнесла красавица. - Как же я обманута! Ведь мистер
Торнхилл заверил меня, будто старший сын этого джентльмена, капитан Примроз,
отправился в Америку со своей молодой женой.
- Душенька! - вскричала тут моя супруга. - Он обманул вас кругом. Мой
Джордж никогда не покидал королевства и ни на ком не женился. Хоть вы и
отвергли его, но он всегда так вас любил, что и думать ни о ком другом но
хотел, и я сама слышала, как он говорил, что из-за вас так и умрет холостым.
И она продолжала расписывать страсть своего сына, рассказала правду об
его поединке с мистером Торпхиллом, заодно поведала о развратной жизни
молодого помещика, его мнимых браках и заключила все самой неприглядной
картиной его трусости.
- Великий боже! - воскликнула мисс Уилмот. - Как близка я была к
погибели! Но как счастлива, что избежала ее! Десять тысяч небылиц наплел мне
этот господин! Под конец он хитроумнейшим образом убедил меня, будто
обещание, данное единственному человеку на свете, который был дорог моему
сердцу, более меня не связывает, ибо человек этот якобы сам мне изменил. Он
заставил меня поверить в эту ложь и внушил мне ненависть к тому, кто
оказался столь же храбр, сколь и великодушен!
К этому времени сын мой был освобожден от оков, так как человек, якобы
тяжело раненный им, оказался притворщиком. Мистер Дженкинсон, взяв на себя
роль камердинера, причесал Джорджа и доставил все, что ему нужно было по
части одежды. И вот он вошел молодец молодцом, в своем нарядном мундире, и я
должен сказать без всякого тщеславия (ибо я выше этого чувства), что такого
красавца, как он, во всей армии не сыщешь! В самых дверях он отвесил мисс
Уилмот скромный и почтительный поклон, ибо еще не ведал о той счастливой
перемене, какую произвело в ней красноречие его матушки. Однако никакие
приличия не могли удержать нетерпение, с каким жаждала искупить свою вину
перед ним его милая. Румянец, слезы, взгляд - все обнаруживало истинные ее
сердечные чувства, се раскаяние в том, что она могла позабыть своп прежние
клятвы и дать себя обмануть бесчестному наглецу. Сын мой был, казалось,
поражен ее добротой и не мог поверить своему счастью!
- Право же, сударыня, - вскричал он, - все это не более как сон! Не мог
я этого заслужить! Такое блаженство - нет, это слишком!
- Ах, сударь, - отвечала она, - я была обманута, низко обманута, иначе
ничто не могло бы заставить меня изменить своему слову. Истинные мои чувства
к вам вы давно уже знаете - забудьте же о моем проступке и примите еще раз
мою клятву в верности. Если Арабелла не может быть вашей, то она никогда не
будет принадлежать другому.
- Вы будете принадлежать ему, - воскликнул сэр Уильям, - если только я
имею какое-нибудь влияние на вашего отца!
У Мозеса нашего всегда ушки на макушке, и он мигом слетал на постоялый
двор, где обретался старый мистер Унлмот, и сообщил ему во всех подробностях
о том, что у нас тут - произошло. Между тем молодой помещик, видя себя
кругом разоблаченным и поняв, что никакая лесть и никакая ложь ему уже
больше не помогут, почел за самое умное от обороны перейти в наступление.
- Я вижу, - воскликнул он, - что справедливости мне тут не найти; но я
ее добьюсь во что бы то ни стало. Знайте же, сударь. - тут он обратился к
сэру Уильяму, - я уже более не завишу от ваших милостей. Я их презираю.
Ничто уже не в состоянии отнять у меня приданого мисс Уилмот, которое
благодаря прилежанию ее отца весьма изрядно. Контракт и вексель на ее -
капитал подписаны и благополучно лежат у меня в кармане. Ведь этого брака я
желал не ради нее самой, а лишь ради ее денег; а раз денежки я прибрал к
рукам, то владей ею кто хочет!
Это был непредвиденный удар, ибо сэр Уильям, который сам участвовал в
составлении брачного контракта, понимал всю юридическую законность претензий
своего племянника. Мисс Уилмот, увидав, что состояние ее потеряно
безвозвратно, обратилась к моему сыну с вопросом, не потеряла ли она вместе
с состоянием цену в его глазах.
- Отныне, - сказала она, - у меня нет более состояния, и я могу
предложить вам только свою руку и сердце.
- Но у вас только это и было, сударыня! - воскликнул ее истинный
обожатель. - Во всяком случае, я ни о чем ином не думал. Клянусь же,
возлюбленная моя Арабелла, счастьем клянусь, что ваша бедность лишь
увеличивает мое блаженство, ибо теперь моя милая окончательно уверится в
искренности моих чувств!
Подоспевший к этому времени мистер Уилмот почувствовал немалое
облегчение, когда понял, какой опасности избежала его дочь, и охотно дал
свое согласие на расторжение брачного договора. Однако когда он узнал, что
приданое ее прочно и безвозвратно закреплено за мистером Торнхиллом, досада
его была неописуема. Итак, деньгам его суждено было перейти в чужой карман,
в карман человека, у которого не было своего состояния. То, что человек этот
негодяй, мистер Уилмот перенес с достаточным мужеством, но что у негодяя не
оказалось ни гроша за душой - это уже было сверх всяких его сил.
Несколько минут просидел он в горестной задумчивости, пока сэр Уильям
не прервал ее.
- Признаться, сударь, - воскликнул он, - я отчасти даже доволен тем,
что вас постигло такое разочарование. Неумеренная ваша страсть к деньгам
ныне наказана по заслугам. Но хоть дочь ваша и не богата, у нее все же
довольно для безбедного существования. Вот перед вами честный молодой воин,
он готов взять ее без приданого; они давно любят друг друга, и ради той
дружбы, что я питаю к его отцу, я позабочусь о дальнейшем его продвижении.
Забудьте же ваше честолюбие, которое ничего вам не доставило, кроме досады,
и не отталкивайте счастье, которое само стучится к вам в дверь.