- Сэр Уильям, - отвечал старик, - поверьте, я никогда не оказывал
давления на ее чувства и не собираюсь принуждать ее теперь. Если она все еще
любит этого молодого человека, я от души желаю ей счастья с ним. У нас,
слава богу, еще кое-что осталось, да к тому же ваше покровительство кой-чего
стоит. Но только пусть мой старый друг (так он называл меня), пусть он
обещает, что, даст моей девочке шесть тысяч фунтов, если ему случится
вернуть себе свое состояние, и я готов хоть сейчас соединить их руки!
Теперь выходило, что счастье молодой четы зависело от меня, и я охотно
согласился на его условие, - оно и нетрудно было при скудости моих надежд!
Тут влюбленные, почти обезумев от счастья, ко всеобщей нашей радости,
бросились друг к другу в объятия.
- После всех моих злоключений, - воскликнул Джордж, - такая награда!
Право же, это превышает самые дерзкие мои мечты! Получить все блага - и
после стольких страданий! Нет, нет, я и в мыслях так высоко никогда не
возносился!
- Да, мой милый Джордж, - отвечала его прелестная невеста, - пусть этот
негодяй возьмет себе мои деньги; если вам они для счастья не нужны, то мне и
подавно. Ах, какая перемена: от самого подлого человека к самому
благородному, самому лучшему! Пускай себе пользуется нашим состоянием, я же
теперь могу быть счастлива и в нужде!
- Смею вас заверить, - перебил молодой помещик, ухмыляясь, - что и я, в
свою очередь, буду очень счастлив, пользуясь теми благами, которые вы так
презираете.
- Погодите, сударь! - вскричал тут Дженкинсон. - На это дельце
по-всякому можно взглянуть. Что касается состояния этой достойной девицы, то
вам от него не достанется и полушки. Прошу прощения, ваша честь, - обратился
он к сэру Уильяму, - имеет ли ваш племянник право на приданое мисс Уилмот,
если он женат на другой?
- Что за вопрос? - отвечал баронет. - Конечно, не имеет.
- Какая жалость! - отвечал Дженкинсоп. - Столько лет мы с этим
господином были сообщниками, что я даже питаю к нему нечто вроде дружбы,
право! Но как я его ни люблю, а должен сказать, что брачный контракт этот не
стоит деревяшки, которой приминают табак в трубке, ибо жених наш женат!
- Лжешь, негодяй! - крикнул помещик, не на шутку оскорбившись. -
Никогда ни с одной женщиной не был я обвенчан законным браком!
- С вашего позволения, сударь, - отвечал тот, - вы ошибаетесь. И я
надеюсь, что вы как следует отблагодарите вашего честного Дженкинсона за то,
что он дарует вам жену; если обществу угодно обождать несколько минут, оно
может удовлетворить свое любопытство и увидит ее воочию.
Со свойственным ему проворством он исчез из комнаты, оставив всех нас в
полном недоумении.
- Пусть его! - воскликнул помещик. - В чем в чем, а тут он мне
повредить не может. Не мальчик я, холостыми выстрелами меня не запугаешь!
- По правде говоря, я в толк не возьму, - сказал баронет, - что там
задумал этот малый. Верно, какая-нибудь низкопробная шутка.
- Как знать, сударь, - возразил я, - может, у него и дело на уме. Когда
подумаешь, на какие только хитрости не пускался этот джентльмен, чтобы
обманывать неопытных девушек, то невольно в голову придет мысль: а ну, как
нашлась среди них одна похитрее и сама его провела? Ведь скольких погубил
он, сколько родительских сердец разбито из-за позора, которым он запятнал их
имена! Я бы нисколько не удивился, если бы кто-нибудь из них... Но, боже!
Кого я вижу? Моя дочь? Она жива? Неужто я ее держу в объятиях? Так это она,
жизнь моя, мое счастье! Я ведь думал, что потерял тебя навеки, родная моя
Оливия, и вот я обнимаю тебя, и ты будешь жить мне на радость!
Буйный восторг самого страстного влюбленного не мог бы сравниться с
моим, когда я вновь увидел свое дитя; она же совершенно онемела от счастья.
- Душа моя, радость моя! - кричал я. - Тебя возвратили мне, дабы ты
усладила мою старость!
- Возвратили, возвратили! - подхватил Дженкинсон. - И потрудитесь
оказать ей всяческое уважение, ибо дитя ваше непорочно. Во всей этой комнате
нет женщины честнее, чем она.
Что касается вас, господин помещик, то молодая дама - ваша законная
супруга, и это сущая правда. А чтобы вы уверились, что я не лгу, я готов
представить на всеобщее обозрение лицензию, по которой вас обвенчали.
С этими словами он подал бумагу баронету, который прочитал ее и нашел
вполне исправной.
- Я вижу, господа, - продолжал Дженкинсон, - что вы удивлены; позвольте
разъяснить вам дело в нескольких словах, и вы все поймете. Добрый наш
помещик, к которому я, между нами говоря, питаю некоторую слабость,
частенько давал мне всевозможные порученьица, каковые я и исполнял. Так, он
просил достать ему подложную лицензию на венчание и подложного священника,
чтобы обмануть мисс Оливию. Однако из дружбы к нему я раздобыл настоящую
лицензию и настоящего священника, который и обвенчал их по всем правилам.
Вы, может, думаете, что я поступил таким образом из благородных побуждений?
Ничуть не бывало! К стыду своему, признаюсь, что единственной моей целью
было сохранить эту бумагу и впоследствии дать помещику знать, что она у меня
имеется и что я в любую минуту могу объявить о ней во всеуслышание; таким
образом, у меня была бы возможность всякий раз, как я испытывал бы нужду в
деньгах, выкачивать их из него.
Вся комната, казалось, наполнилась радостью; восторг наш передался даже
в общую залу, где заключенные выразили нам свое сочувствие:
Оковами бряцая в восхищенье,
И дикий звон сей музыкой звучал.
Все лица сняли счастьем, и даже на щеках Оливии показался румянец
радости. Вернуть себе добрую славу, друзей, состояние, и все это вдруг - да
какая болезнь тут устоит? Казалось, живость и здоровье непременно должны
теперь возвратиться к ней. Впрочем, не думаю, чтобы кто-нибудь радовался
искреннее меня. Все еще прижимая драгоценное свое дитя к груди, я вопрошал
себя: полно, не наваждение ли все это?
- Но как, - вскричал я, обращаясь к Дженкинсону, - как решились вы
умножить мое горе сообщением о мнимой смерти моей дочери? Впрочем, это не
важно - радость свидания с лихвой вознаграждает меня за былую боль.
- Мне не трудно, - сказал Дженкинсон, - ответить на ваш вопрос. Я
считал, что есть лишь один способ добиться вашего освобождения из тюрьмы, и
этот способ - изъявить покорность помещику и дать свое согласие на его брак
с другой.
Вы же поклялись не давать согласия, покуда жива ваша дочь. Я уговорил
вашу супругу принять участие в заговоре, и до настоящей минуты у нас не было
возможности открыть наш обман.
Лишь два лица не сияли восторгом. Наглость мистера Торнхилла как рукой
сняло. Бездна нужды и бесславия разверзлась перед ним, и он дрожал, не
решаясь в псе окунуться. Упав на колени перед дядей, душераздирающим голосом
стал он молить его о милосердии. Сэр Уильям хотел его оттолкнуть, но,
сдавшись на мою просьбу, поднял его и, помолчав немного, сказал:
- Твои пороки, преступления и неблагодарность не заслуживают жалости;
однако совсем тебя я не кипу; деньги, достаточные на то, чтобы удовлетворять
насущные нужды, - но не прихоти! - будут тебе выплачиваться. Эта молодая
дама, твоя законная жена, получит треть состояния, которое раньше
принадлежало тебе; и впредь все, что ты будешь получать сверх назначенного,
будет зависеть от нее одной.
Тот собрался было в пышной речи излить свою благодарность за такое
великодушие, но баронет остановил его, говоря, чтобы он не выказывал более
своей подлости, ибо она и так всем теперь достаточно видна. Он велел ему
уйти, избрав из числа бывших своих слуг одного по своему усмотрению и им
отныне довольствоваться.
Как только он покинул нас, сэр Уильям подошел к своей новоявленной
племяннице и с любезной улыбкой поздравил ее. Его примеру последовали мисс
Уилмот и отец ее; жена моя нежно поцеловала дочь, которую, как она
выразилась, сделали честной женщиной. За матерью поочередно подошли к пей
Софья и Мозес и, наконец, благодетель наш Дженкинсон тоже попросил
разрешения поздравить ее. Теперь нам как будто ничего не оставалось и
желать. Сэр Уильям, для которого не было большего счастья, чем творить
добро, сиял как солнышко, оглядывая всех нас, и всюду встречал радостные
взоры в ответ;
одна лишь Софья по непонятной для нас причине казалась не совсем
довольной.
- Ну, вот, - воскликнул он с улыбкой, - кажется, все тут, за
исключением, может быть, одного или двух, совершенно счастливы. Остается мне
еще довершить дело справедливости. Вы, конечно, понимаете, - повернулся он
ко мне, - сколько мы оба обязаны мистеру Дженкинсону, и я думаю, что
справедливо, чтобы каждый из нас достойным образом вознаградил его. Я не
сомневаюсь, что он будет очень счастлив с мисс Софьей, за которой получит от
меня пятьсот фунтов - они отлично ведь могут жить на это, не правда ли? Ну,
так как же, мисс Софья, что вы думаете о подобной партии? Согласны ли вы?
Бедняжка едва не лишилась чувств, услышав столь чудовищное предложение,
но материнские руки вовремя подхватили ее.
- Согласна ли я? - слабым голосом повторила она. - Ни за что на свете,
сударь!
- Как? - вскричал он. - Вы отказываете мистеру Дженкинсону, вашему
благодетелю? Этакий красавец, да еще пятьсот фунтов в придачу и блестящее
будущее!
- Прошу вас, сударь, - пролепетала она еле слышным голосом, - прошу вас
воздержаться от дальнейшего и не заставлять меня страдать столь жестоко.
- Вот упрямица! - вскричал он. - Отказать человеку, которому ваша семья
стольким обязана, который спас вашу сестру и который обладает состоянием в
пятьсот фунтов? И вы не согласны?
- Ни за что, сударь! - отвечала она гневно. - Лучше смерть!
- Ну что ж, коли так, - вскричал он, - и вы не хотите взять его в
мужья, видно, придется мне самому взять вас в жены!
И с этими словами он страстно прижал ее к своей груди.
- Красавица моя, умница! - воскликнул он. - Как только могла ты
подумать, что твой Берчелл тебе изменит? Или что сэр Уильям Торнхилл
когда-нибудь перестанет восхищаться своей возлюбленной, которая полюбила его
за его собственные достоинства? Вот уже много лет, как я ищу женщину,
которая, не зная о моем действительном положении, оценила бы во мне
человека! И после того как отчаялся найти ее даже среди дурнушек и записных
кокеток, вдруг одержать победу над такой умной головкой, такой божественной
красотой!
И, обернувшись к Дженкинсону, он добавил:
- Видите ли, сударь, я никак не могу расстаться с этой девицей, ибо ей
почему-то полюбилась моя физиономия - так что я могу лишь вознаградить вас
ее приданым, - завтра поутру вы можете прийти к моему управляющему за
пятьюстами фунтами.
Тут мы все принялись поздравлять будущую леди Торнхилл и повторили всю
церемонию, которую только что проделали с ее сестрой. Между тем явился слуга
сэра Уильяма и сказал, что поданы кареты, которые должны отвезти нас в
гостиницу, где все уже было для нас приготовлено. Мы с женой возглавили
шествие и покинули мрачную обитель скорби. Щедрый баронет приказал раздать
заключенным сорок фунтов и, вдохновленный его примером, мистер Уилмот дал
половину этой суммы в придачу. Внизу нас приветствовали радостные клики
горожан, среди которых я пожал руку нескольким друзьям из своего прихода.
Они проводили нас до самого места; тут нас ожидало великолепное пиршество;
провожающим тоже было приготовлено угощение - правда, менее изысканное, зато
накормили их до отвала.
После ужина, так как дух мой был утомлен до последней степени от
сменявших весь этот день ощущений печали и радости, я попросил разрешения
удалиться на покой; общество веселилось вовсю, а я уединился и излил свое
сердце в благодарственной молитве тому, кто дарует нам и счастье и горе;
затем лег и проспал спокойным сном до самого утра.
Заключение
Наутро, проснувшись, я увидел подле своей постели старшего сына; он
обрадовал меня сообщением еще об одном счастливом повороте фортуны.
Освободив меня предварительно от обещания, которое я дал ему накануне, он
рассказал, что купец, по вине которого я потерял состояние, был задержан в
Антверпене и что у него обнаружили сумму, превышающую ту, которую он должен
был своим кредиторам. Бескорыстие моего мальчика порадовало меня чуть не
больше, чем неожиданное это счастье. Впрочем, я сомневался, вправе ли
воспользоваться благородным предложением сына. Покуда я размышлял об этом,
вошел сэр Уильям, и я поделился с ним своими сомнениями. Он успокоил меня,
сказав, что поскольку сын мой и без того благодаря своему браку сделается
владельцем изрядного состояния, я могу не задумываясь предложение его
принять. Пришел же он затем, чтобы сообщить мне, что с часу на час ожидает
прибытия лицензий на бракосочетание, и просил меня, как священника,
способствовать как можно скорее всеобщему счастью. В эту же минуту вошел
лакей и доложил, что лицензии прибыли; я был уже одет и спустился вниз, где
застал всех; у них царило такое веселье, какое может быть лишь там, где
душевная чистота сочетается с достатком. Мне, впрочем, легкомысленный их
смех показался несовместимым с торжественностью предстоящего обряда. Я
сказал им, что в эту насыщенную таинством минуту они должны быть
преисполнены серьезности, важности и высоких мыслей; я даже прочел им целых
две проповеди и трактат собственного сочинения, чтобы подготовить их
надлежащим образом. Но они все равно не унимались и продолжали резвиться.
Даже следуя за мной в церковь, они держали себя настолько
легкомысленно, что у меня несколько раз было искушение рассердиться и
повернуть назад. В церкви возникло новое затруднение, решить которое,
казалось, было нелегко. Кому венчаться первым? Невеста моего сына горячо
настаивала на том, чтобы уступить эту честь леди Торнхилл, вернее, будущей
леди Торнхилл, та же об этом и слышать не хотела, с неменьшей горячностью
утверждая, что ни за что на свете не совершит такого невежливого поступка.
Спор длился довольно долгое время, причем обе стороны были одинаково упрямы
и одинаково вежливы. Все это время я стоял с раскрытым требником в руках;
наконец мне надоели их препирательства, и я воскликнул:
- Я вижу, никто из вас нынче не намерен венчаться, так что лучше всего
возвратиться нам потихоньку домой - сегодня нам в церкви делать нечего!
Мои слова тотчас отрезвили всех. Первыми были повенчаны баронет со
своей невестой, а за ними мой сын со своей прелестной возлюбленной.
Еще с утра я распорядился послать карету за своим добрым соседом
Флембро и его семейством, так что, возвратившись из церкви в гостиницу, мы
там застали обеих мисс Флембро. Мистер Дженкинсон подал руку старшей, сын
мой Мозес повел к столу младшую; впоследствии я обнаружил, что он в самом
деле неравнодушен к этой девушке, и в душе посулил дать ему свое согласие и
выделить изрядную долю, как только он сам ко мне придет за тем и другим.
Возле дома собрались почти все мои прихожане, которые, прослышав о моем
счастье, явились меня поздравить. Среди них были и те, которые пытались
силой вырвать меня из рук правосудия, за что я так резко их укорял. Я
рассказал эту историю своему зятю сэру Уильяму, он вышел к ним и отчитал их
с великой суровостью; увидев, впрочем, что они очень уж упали духом от
жестоких его упреков, он дал каждому по полгинеи, чтобы они выпили за его
здоровье и развеселились.
Затем нас позвали к изысканной трапезе, приготовленной поваром мистера
Торнхилла. Что же касается его самого, то, может быть, тут будет уместно
упомянуть, что нынче он проживает в качестве компаньона у одного
родственника; к нему очень хорошо относятся, почти всегда сажают с собой за
стол, исключая те случаи, когда и без него тесно, словом, он там свой
человек. Большую часть времени он занят тем, что развлекает этого
родственника, который несколько склонен к меланхолии; кроме того, он учится
играть на валторне. Впрочем, старшая моя дочь до сих пор вспоминает о нем с
некоторым сожалением; она даже говорила мне, - но только это великая тайна!
- что, когда он исправится совсем, она, может быть, и сменит гнев на
милость. Однако, к делу, - я терпеть не могу отступлений! - когда стали
рассаживаться за столом, начались снова всяческие церемонии. Возник вопрос,
не следует ли усадить старшую мою дочь, как замужнюю даму, выше новобрачных;
но тут сын мой Джордж прекратил споры, предложив сесть как кому вздумается,
то есть каждому кавалеру подле своей дамы. Предложение было встречено
всеобщим одобрением, если не считать жены, которая, я видел, была чем-то
недовольна, - она рассчитывала, чю будет председательствовать за столом и
резать жаркое для всех.
Впрочем, несмотря на это маленькое ее огорчение, все были отменно
веселы. Не берусь утверждать, что мы были остроумнее обычного, но, во всяком
случае, смеялись мы, как никогда, а это, в конце концов, главное. Особенно
врезалась мне в память одна шутка: старик Уилмот провозгласил здоровье
Мозеса, тот же смотрел в это время в другую сторону и ответил: "Благодарю
вас, сударыня". На что старик, подмигнув нам всем, заметил, что он, верно,
думает о своей милой. Я боялся, что обе мисс Флембро умрут со смеху! Тотчас
после обеда, верный своему всегдашнему обычаю, я велел убрать стол и снова
имел счастье видеть всю свою семью вокруг уютного камина. Малюток своих я
посадил к себе на колени, остальные же расселись парочками. Теперь мне уже
ничего не оставалось желать на этом свете горести мои окончились, радость
была несказанна. Отныне у меня одна-единственная забота: быть столь же
благодарным в счастье, сколь смиренен я был в беде!
Роман Оливера Голдсмита "Векфильдский священник" написан был в 1762
году, однако опубликован лишь четыре года спустя, в 1766 году, очевидно,
после основательной авторской доработки. Пятое издание романа - последнее,
вышедшее при жизни автора и им исправленное, - принято считать эталоном
текста. Все последующие издания исходят из него.
Неплохо принятый публикой, роман этот, однако, большой прижизненной
славы Голдсмиту не принес. Но к концу века быстро возрастает круг читателей
романа в Англии и во всем мире. Он переводится на все основные европейские
языки, а затем на венгерский, исландский и древнееврейский. Во французских и
русских переводах "Векфильдский священник" начиная с конца XVIII и в течение
XIX века выходил по семи раз, причем иные переводы много раз переиздавались.
По словам Теккерея, этот роман "проник в каждый замок и каждую хижину по
всей Европе". Среди заинтересованных, а порой и восторженных читателей этого
романа были Гете, Вальтер Скотт, Стендаль, Карамзин, Толстой, Аксакоа,
Диккенс. Последний образовал даже свой ранний псевдоним Боз от имени одного
из героев романа Голдсмита - Мозеса.
"Векфильдский священник" в переводе Т. Литвиновой впервые был
опубликован в 1959 году Гослитиздатом.
... когда Генрих II проходил через Германию... - Генрих II (973-1024) -
император Священной Римской империи с 1002 года. Эпизод, о котором идет
речь, относится к 1023 году.
Геба - богиня вечной юности (греч. миф).
... получил образование в Оксфорде, так как я предназначал его для
одной из ученых профессий. - "Учеными профессиями" в Англии того времени
считались богословие, юриспруденция, медицина и музыка. Обучали этим
профессиям обычно уже после окончания университета, дававшего общее
классическое образование, в корпорациях лиц соответствующих профессий.
... Уистон Уильям (1667-1752) - известный английский богослов и
математик, сотрудник Ньютона. В 1711 г. опубликовал книгу "Историческое
введение к возрожденному раннему христианству", а в 1715 г. основал
общество, ставившее себе целью проводить в жизнь идеи, изложенные в этой
книге. Взгляды Уистона казались настолько опасными, что он был изгнан из
Кембриджского университета и против него был начат процесс по обвинению в
ереси. Требование единобрачия духовенства было лишь одной из частностей
религиозной доктрины Уистона, но герой Голдсмита и во многом другом близок
взглядам Уистона - главным образом в противопоставлении морали раннего
христианства современной испорченности нравов.
Хукер Ричард (1554-1600) - известный английский теолог, автор труда
"Законы управления церковью". История его путешествия в Лондон была
занимательно изложена в его биографии, написанной Исааком Уолтоиом.
Джуэл Джон (1522-1571) - один из руководителей английской Реформации.
"Я был молод, и состарился, и не видел праведника оставленным и
потомков его, просящими хлеба" - псалом 36, стих 25.
... в утро святого Валентина (14 февраля). - Во времена Голдсмита в
Англии еще сохранился средневековый обычай, по которому молодой человек и
девушка, увидевшие друг друга на рассвете Валентинова дня, считались
"Валентином и Валентиной". Молодой человек имел после этого право при
родителях поцеловать свою "Валентину" и ухаживать за ней в течение года.
... накануне Михайлова дня... - то есть 28 сентября.
..."Жестокая Барбара Аллен" - народная баллада о юноше, который умер от
любви, и о девушке Барбаре Аллен, которая умерла потом от раскаянья.
"Последнее прости" Джонни Армстронга" - другая старинная баллада - о
смерти знаменитого пирата.
Драйден Джон (1631-1700) - крупный английский поэт и драматург эпохи
Реставрации.
... историю Беверлендского Оленя, повесть о терпеливой Гризеледе,
приключения Кота Мурлыки (английский вариант сказки об Ослиной Шкуре)... о
замке прекрасной Розамонды. - Популярные народные сказки и легенды, по
большей части средневекового происхождения.
Зверь лесной идет в свое логово, птица небесная летит в гнездышко, а
беспомощный человек находит пристанище только среди себе подобных. -
Парафраз евангельского текста: "Лисицы имеют норы, и птицы небесные гнезда;
а сын человеческий не имеет, где приклонить голову" (от Матфея, VIII, 20; от
Луки, IX, 58).
... освежевать Марсия, после того как... с него уже содрали кожу. -
Согласно греческому мифу, фригийский бог лесов и источников Марсий вызвал на
состязание в музыке бога искусств Аполлона. По условию, победитель мог
поступить с побежденным, как ему заблагорассудится. Аполлон победил и,
привязав Марсия к дереву, содрал с него кожу.
... остановил свой выбор на одном из страшилищ, что украшают церковь
святого Дунстана... - На колокольне расположенной в центре Лондона церкви
святого Дунстана находились часы, украшенные двумя фигурами дикарей.
Церковные десятины - налог в пользу церкви в размере одной десятой всех
доходов. Поскольку номинальным главой англиканской церкви является
английский король, в Англии XVIII в. этот налог фактически взимался в пользу
государства, и только небольшая его часть передавалась духовенству.
... диспут между Твакумом и Сквэром, спор Робинзона Крузо с дикарем
Пятницей и... о словесном состязании в "Благочестивых влюбленных". - Диспут
между Твакумом и Сквэром - речь идет об одном из эпизодов романа Генри
Фильдинга (1707-1754) "История Тома Джонса, найденыша" - о споре глупого и
лицемерного попа Твакума и столь же глупого и лицемерного "вольнодумца"
Сквэра; спор Робинзона Крузо с дикарем Пятницей. - В романе Даниэля Дефо
(1661-1731) "Робинзон Крузо" рассказывается, как дикарь Пятница не раз
ставил в тупик своими наивными вопросами Робинзона Крузо, растолковывавшего
ему догматы христианской веры. "Благочестивые влюбленные" - речь идет о
нравоучительном трактате Дефо "Благочестивые влюбленные, с примерами из
истории, показывавшими, сколь необходимо, чтобы обе стороны, вступающие в
брак, были богобоязненны и исповедовали одну и ту же веру" (1722).
... прелестно описанных мистером Геем влюбленных, которых смерть
сразила в объятиях друг друга. - Имеется в виду трагическая пастораль
английского поэта и драматурга Джона Гея (1685-1732) "Диона".
... о "Акиде и Галатее" Овидия. - Речь идет об эпизоде из XIII книги
"Метаморфоз" - крупнейшего произведения древнеримского поэта Публия Овидия
Назона (43 г. до н. э. - 17 г. н. э.).
Музыкальные стаканы. - Незадолго до написания "Векфильдского
священника" ирландец Пакеридж создал примитивный музыкальный инструмент, в
котором звуки извлекались из стаканов, наполненных на разный уровень водой.
Этот инструмент, несколько усовершенствованный членом Королевской академии
Делавалем, стал известен знаменитому американскому общественному деятелю и
ученому XVIII в. Бенджамину Франклину, который, в свою очередь, внес в него
улучшения и назвал его "гармоника". Тем не менее "музыкальные стаканы" так и
остались диковинкой и не вошли в число музыкальных инструментов.
Набоб - правитель провинции средневековой Индии. Слово "набоб" стало в
Европе нарицательным для обозначения богача. Особенно часто так называли
купцов и чиновников, разбогатевших в Индии.
... рыцарях подвязки... - Кавалеры ордена Подвязки - высшего из
английских орденов.
Ганновер-сквер - площадь в западной, аристократической части Лондона.
"Дамский журнал". - Речь идет о "Дамском журнале, или Любезном
собеседнике для прекрасного пола", который издавался в Лондоне с 1760 по
1763 гг.
Григорий Великий (ок.540-604). - Речь идет о римском папе (с 590 г.)
Григории I Святом. Ему приписывается обращение в христианство Англии.
Санхониатон, Манефо, Берозус и Оцеллий Цукан... - Санхониатон (иначе
Санхуниатон) - предполагаемый автор истории Финикии и Египта, опубликованной
греческим грамматиком Фило во II в. н. э. До нас дошли лишь отдельные
давления на ее чувства и не собираюсь принуждать ее теперь. Если она все еще
любит этого молодого человека, я от души желаю ей счастья с ним. У нас,
слава богу, еще кое-что осталось, да к тому же ваше покровительство кой-чего
стоит. Но только пусть мой старый друг (так он называл меня), пусть он
обещает, что, даст моей девочке шесть тысяч фунтов, если ему случится
вернуть себе свое состояние, и я готов хоть сейчас соединить их руки!
Теперь выходило, что счастье молодой четы зависело от меня, и я охотно
согласился на его условие, - оно и нетрудно было при скудости моих надежд!
Тут влюбленные, почти обезумев от счастья, ко всеобщей нашей радости,
бросились друг к другу в объятия.
- После всех моих злоключений, - воскликнул Джордж, - такая награда!
Право же, это превышает самые дерзкие мои мечты! Получить все блага - и
после стольких страданий! Нет, нет, я и в мыслях так высоко никогда не
возносился!
- Да, мой милый Джордж, - отвечала его прелестная невеста, - пусть этот
негодяй возьмет себе мои деньги; если вам они для счастья не нужны, то мне и
подавно. Ах, какая перемена: от самого подлого человека к самому
благородному, самому лучшему! Пускай себе пользуется нашим состоянием, я же
теперь могу быть счастлива и в нужде!
- Смею вас заверить, - перебил молодой помещик, ухмыляясь, - что и я, в
свою очередь, буду очень счастлив, пользуясь теми благами, которые вы так
презираете.
- Погодите, сударь! - вскричал тут Дженкинсон. - На это дельце
по-всякому можно взглянуть. Что касается состояния этой достойной девицы, то
вам от него не достанется и полушки. Прошу прощения, ваша честь, - обратился
он к сэру Уильяму, - имеет ли ваш племянник право на приданое мисс Уилмот,
если он женат на другой?
- Что за вопрос? - отвечал баронет. - Конечно, не имеет.
- Какая жалость! - отвечал Дженкинсоп. - Столько лет мы с этим
господином были сообщниками, что я даже питаю к нему нечто вроде дружбы,
право! Но как я его ни люблю, а должен сказать, что брачный контракт этот не
стоит деревяшки, которой приминают табак в трубке, ибо жених наш женат!
- Лжешь, негодяй! - крикнул помещик, не на шутку оскорбившись. -
Никогда ни с одной женщиной не был я обвенчан законным браком!
- С вашего позволения, сударь, - отвечал тот, - вы ошибаетесь. И я
надеюсь, что вы как следует отблагодарите вашего честного Дженкинсона за то,
что он дарует вам жену; если обществу угодно обождать несколько минут, оно
может удовлетворить свое любопытство и увидит ее воочию.
Со свойственным ему проворством он исчез из комнаты, оставив всех нас в
полном недоумении.
- Пусть его! - воскликнул помещик. - В чем в чем, а тут он мне
повредить не может. Не мальчик я, холостыми выстрелами меня не запугаешь!
- По правде говоря, я в толк не возьму, - сказал баронет, - что там
задумал этот малый. Верно, какая-нибудь низкопробная шутка.
- Как знать, сударь, - возразил я, - может, у него и дело на уме. Когда
подумаешь, на какие только хитрости не пускался этот джентльмен, чтобы
обманывать неопытных девушек, то невольно в голову придет мысль: а ну, как
нашлась среди них одна похитрее и сама его провела? Ведь скольких погубил
он, сколько родительских сердец разбито из-за позора, которым он запятнал их
имена! Я бы нисколько не удивился, если бы кто-нибудь из них... Но, боже!
Кого я вижу? Моя дочь? Она жива? Неужто я ее держу в объятиях? Так это она,
жизнь моя, мое счастье! Я ведь думал, что потерял тебя навеки, родная моя
Оливия, и вот я обнимаю тебя, и ты будешь жить мне на радость!
Буйный восторг самого страстного влюбленного не мог бы сравниться с
моим, когда я вновь увидел свое дитя; она же совершенно онемела от счастья.
- Душа моя, радость моя! - кричал я. - Тебя возвратили мне, дабы ты
усладила мою старость!
- Возвратили, возвратили! - подхватил Дженкинсон. - И потрудитесь
оказать ей всяческое уважение, ибо дитя ваше непорочно. Во всей этой комнате
нет женщины честнее, чем она.
Что касается вас, господин помещик, то молодая дама - ваша законная
супруга, и это сущая правда. А чтобы вы уверились, что я не лгу, я готов
представить на всеобщее обозрение лицензию, по которой вас обвенчали.
С этими словами он подал бумагу баронету, который прочитал ее и нашел
вполне исправной.
- Я вижу, господа, - продолжал Дженкинсон, - что вы удивлены; позвольте
разъяснить вам дело в нескольких словах, и вы все поймете. Добрый наш
помещик, к которому я, между нами говоря, питаю некоторую слабость,
частенько давал мне всевозможные порученьица, каковые я и исполнял. Так, он
просил достать ему подложную лицензию на венчание и подложного священника,
чтобы обмануть мисс Оливию. Однако из дружбы к нему я раздобыл настоящую
лицензию и настоящего священника, который и обвенчал их по всем правилам.
Вы, может, думаете, что я поступил таким образом из благородных побуждений?
Ничуть не бывало! К стыду своему, признаюсь, что единственной моей целью
было сохранить эту бумагу и впоследствии дать помещику знать, что она у меня
имеется и что я в любую минуту могу объявить о ней во всеуслышание; таким
образом, у меня была бы возможность всякий раз, как я испытывал бы нужду в
деньгах, выкачивать их из него.
Вся комната, казалось, наполнилась радостью; восторг наш передался даже
в общую залу, где заключенные выразили нам свое сочувствие:
Оковами бряцая в восхищенье,
И дикий звон сей музыкой звучал.
Все лица сняли счастьем, и даже на щеках Оливии показался румянец
радости. Вернуть себе добрую славу, друзей, состояние, и все это вдруг - да
какая болезнь тут устоит? Казалось, живость и здоровье непременно должны
теперь возвратиться к ней. Впрочем, не думаю, чтобы кто-нибудь радовался
искреннее меня. Все еще прижимая драгоценное свое дитя к груди, я вопрошал
себя: полно, не наваждение ли все это?
- Но как, - вскричал я, обращаясь к Дженкинсону, - как решились вы
умножить мое горе сообщением о мнимой смерти моей дочери? Впрочем, это не
важно - радость свидания с лихвой вознаграждает меня за былую боль.
- Мне не трудно, - сказал Дженкинсон, - ответить на ваш вопрос. Я
считал, что есть лишь один способ добиться вашего освобождения из тюрьмы, и
этот способ - изъявить покорность помещику и дать свое согласие на его брак
с другой.
Вы же поклялись не давать согласия, покуда жива ваша дочь. Я уговорил
вашу супругу принять участие в заговоре, и до настоящей минуты у нас не было
возможности открыть наш обман.
Лишь два лица не сияли восторгом. Наглость мистера Торнхилла как рукой
сняло. Бездна нужды и бесславия разверзлась перед ним, и он дрожал, не
решаясь в псе окунуться. Упав на колени перед дядей, душераздирающим голосом
стал он молить его о милосердии. Сэр Уильям хотел его оттолкнуть, но,
сдавшись на мою просьбу, поднял его и, помолчав немного, сказал:
- Твои пороки, преступления и неблагодарность не заслуживают жалости;
однако совсем тебя я не кипу; деньги, достаточные на то, чтобы удовлетворять
насущные нужды, - но не прихоти! - будут тебе выплачиваться. Эта молодая
дама, твоя законная жена, получит треть состояния, которое раньше
принадлежало тебе; и впредь все, что ты будешь получать сверх назначенного,
будет зависеть от нее одной.
Тот собрался было в пышной речи излить свою благодарность за такое
великодушие, но баронет остановил его, говоря, чтобы он не выказывал более
своей подлости, ибо она и так всем теперь достаточно видна. Он велел ему
уйти, избрав из числа бывших своих слуг одного по своему усмотрению и им
отныне довольствоваться.
Как только он покинул нас, сэр Уильям подошел к своей новоявленной
племяннице и с любезной улыбкой поздравил ее. Его примеру последовали мисс
Уилмот и отец ее; жена моя нежно поцеловала дочь, которую, как она
выразилась, сделали честной женщиной. За матерью поочередно подошли к пей
Софья и Мозес и, наконец, благодетель наш Дженкинсон тоже попросил
разрешения поздравить ее. Теперь нам как будто ничего не оставалось и
желать. Сэр Уильям, для которого не было большего счастья, чем творить
добро, сиял как солнышко, оглядывая всех нас, и всюду встречал радостные
взоры в ответ;
одна лишь Софья по непонятной для нас причине казалась не совсем
довольной.
- Ну, вот, - воскликнул он с улыбкой, - кажется, все тут, за
исключением, может быть, одного или двух, совершенно счастливы. Остается мне
еще довершить дело справедливости. Вы, конечно, понимаете, - повернулся он
ко мне, - сколько мы оба обязаны мистеру Дженкинсону, и я думаю, что
справедливо, чтобы каждый из нас достойным образом вознаградил его. Я не
сомневаюсь, что он будет очень счастлив с мисс Софьей, за которой получит от
меня пятьсот фунтов - они отлично ведь могут жить на это, не правда ли? Ну,
так как же, мисс Софья, что вы думаете о подобной партии? Согласны ли вы?
Бедняжка едва не лишилась чувств, услышав столь чудовищное предложение,
но материнские руки вовремя подхватили ее.
- Согласна ли я? - слабым голосом повторила она. - Ни за что на свете,
сударь!
- Как? - вскричал он. - Вы отказываете мистеру Дженкинсону, вашему
благодетелю? Этакий красавец, да еще пятьсот фунтов в придачу и блестящее
будущее!
- Прошу вас, сударь, - пролепетала она еле слышным голосом, - прошу вас
воздержаться от дальнейшего и не заставлять меня страдать столь жестоко.
- Вот упрямица! - вскричал он. - Отказать человеку, которому ваша семья
стольким обязана, который спас вашу сестру и который обладает состоянием в
пятьсот фунтов? И вы не согласны?
- Ни за что, сударь! - отвечала она гневно. - Лучше смерть!
- Ну что ж, коли так, - вскричал он, - и вы не хотите взять его в
мужья, видно, придется мне самому взять вас в жены!
И с этими словами он страстно прижал ее к своей груди.
- Красавица моя, умница! - воскликнул он. - Как только могла ты
подумать, что твой Берчелл тебе изменит? Или что сэр Уильям Торнхилл
когда-нибудь перестанет восхищаться своей возлюбленной, которая полюбила его
за его собственные достоинства? Вот уже много лет, как я ищу женщину,
которая, не зная о моем действительном положении, оценила бы во мне
человека! И после того как отчаялся найти ее даже среди дурнушек и записных
кокеток, вдруг одержать победу над такой умной головкой, такой божественной
красотой!
И, обернувшись к Дженкинсону, он добавил:
- Видите ли, сударь, я никак не могу расстаться с этой девицей, ибо ей
почему-то полюбилась моя физиономия - так что я могу лишь вознаградить вас
ее приданым, - завтра поутру вы можете прийти к моему управляющему за
пятьюстами фунтами.
Тут мы все принялись поздравлять будущую леди Торнхилл и повторили всю
церемонию, которую только что проделали с ее сестрой. Между тем явился слуга
сэра Уильяма и сказал, что поданы кареты, которые должны отвезти нас в
гостиницу, где все уже было для нас приготовлено. Мы с женой возглавили
шествие и покинули мрачную обитель скорби. Щедрый баронет приказал раздать
заключенным сорок фунтов и, вдохновленный его примером, мистер Уилмот дал
половину этой суммы в придачу. Внизу нас приветствовали радостные клики
горожан, среди которых я пожал руку нескольким друзьям из своего прихода.
Они проводили нас до самого места; тут нас ожидало великолепное пиршество;
провожающим тоже было приготовлено угощение - правда, менее изысканное, зато
накормили их до отвала.
После ужина, так как дух мой был утомлен до последней степени от
сменявших весь этот день ощущений печали и радости, я попросил разрешения
удалиться на покой; общество веселилось вовсю, а я уединился и излил свое
сердце в благодарственной молитве тому, кто дарует нам и счастье и горе;
затем лег и проспал спокойным сном до самого утра.
Заключение
Наутро, проснувшись, я увидел подле своей постели старшего сына; он
обрадовал меня сообщением еще об одном счастливом повороте фортуны.
Освободив меня предварительно от обещания, которое я дал ему накануне, он
рассказал, что купец, по вине которого я потерял состояние, был задержан в
Антверпене и что у него обнаружили сумму, превышающую ту, которую он должен
был своим кредиторам. Бескорыстие моего мальчика порадовало меня чуть не
больше, чем неожиданное это счастье. Впрочем, я сомневался, вправе ли
воспользоваться благородным предложением сына. Покуда я размышлял об этом,
вошел сэр Уильям, и я поделился с ним своими сомнениями. Он успокоил меня,
сказав, что поскольку сын мой и без того благодаря своему браку сделается
владельцем изрядного состояния, я могу не задумываясь предложение его
принять. Пришел же он затем, чтобы сообщить мне, что с часу на час ожидает
прибытия лицензий на бракосочетание, и просил меня, как священника,
способствовать как можно скорее всеобщему счастью. В эту же минуту вошел
лакей и доложил, что лицензии прибыли; я был уже одет и спустился вниз, где
застал всех; у них царило такое веселье, какое может быть лишь там, где
душевная чистота сочетается с достатком. Мне, впрочем, легкомысленный их
смех показался несовместимым с торжественностью предстоящего обряда. Я
сказал им, что в эту насыщенную таинством минуту они должны быть
преисполнены серьезности, важности и высоких мыслей; я даже прочел им целых
две проповеди и трактат собственного сочинения, чтобы подготовить их
надлежащим образом. Но они все равно не унимались и продолжали резвиться.
Даже следуя за мной в церковь, они держали себя настолько
легкомысленно, что у меня несколько раз было искушение рассердиться и
повернуть назад. В церкви возникло новое затруднение, решить которое,
казалось, было нелегко. Кому венчаться первым? Невеста моего сына горячо
настаивала на том, чтобы уступить эту честь леди Торнхилл, вернее, будущей
леди Торнхилл, та же об этом и слышать не хотела, с неменьшей горячностью
утверждая, что ни за что на свете не совершит такого невежливого поступка.
Спор длился довольно долгое время, причем обе стороны были одинаково упрямы
и одинаково вежливы. Все это время я стоял с раскрытым требником в руках;
наконец мне надоели их препирательства, и я воскликнул:
- Я вижу, никто из вас нынче не намерен венчаться, так что лучше всего
возвратиться нам потихоньку домой - сегодня нам в церкви делать нечего!
Мои слова тотчас отрезвили всех. Первыми были повенчаны баронет со
своей невестой, а за ними мой сын со своей прелестной возлюбленной.
Еще с утра я распорядился послать карету за своим добрым соседом
Флембро и его семейством, так что, возвратившись из церкви в гостиницу, мы
там застали обеих мисс Флембро. Мистер Дженкинсон подал руку старшей, сын
мой Мозес повел к столу младшую; впоследствии я обнаружил, что он в самом
деле неравнодушен к этой девушке, и в душе посулил дать ему свое согласие и
выделить изрядную долю, как только он сам ко мне придет за тем и другим.
Возле дома собрались почти все мои прихожане, которые, прослышав о моем
счастье, явились меня поздравить. Среди них были и те, которые пытались
силой вырвать меня из рук правосудия, за что я так резко их укорял. Я
рассказал эту историю своему зятю сэру Уильяму, он вышел к ним и отчитал их
с великой суровостью; увидев, впрочем, что они очень уж упали духом от
жестоких его упреков, он дал каждому по полгинеи, чтобы они выпили за его
здоровье и развеселились.
Затем нас позвали к изысканной трапезе, приготовленной поваром мистера
Торнхилла. Что же касается его самого, то, может быть, тут будет уместно
упомянуть, что нынче он проживает в качестве компаньона у одного
родственника; к нему очень хорошо относятся, почти всегда сажают с собой за
стол, исключая те случаи, когда и без него тесно, словом, он там свой
человек. Большую часть времени он занят тем, что развлекает этого
родственника, который несколько склонен к меланхолии; кроме того, он учится
играть на валторне. Впрочем, старшая моя дочь до сих пор вспоминает о нем с
некоторым сожалением; она даже говорила мне, - но только это великая тайна!
- что, когда он исправится совсем, она, может быть, и сменит гнев на
милость. Однако, к делу, - я терпеть не могу отступлений! - когда стали
рассаживаться за столом, начались снова всяческие церемонии. Возник вопрос,
не следует ли усадить старшую мою дочь, как замужнюю даму, выше новобрачных;
но тут сын мой Джордж прекратил споры, предложив сесть как кому вздумается,
то есть каждому кавалеру подле своей дамы. Предложение было встречено
всеобщим одобрением, если не считать жены, которая, я видел, была чем-то
недовольна, - она рассчитывала, чю будет председательствовать за столом и
резать жаркое для всех.
Впрочем, несмотря на это маленькое ее огорчение, все были отменно
веселы. Не берусь утверждать, что мы были остроумнее обычного, но, во всяком
случае, смеялись мы, как никогда, а это, в конце концов, главное. Особенно
врезалась мне в память одна шутка: старик Уилмот провозгласил здоровье
Мозеса, тот же смотрел в это время в другую сторону и ответил: "Благодарю
вас, сударыня". На что старик, подмигнув нам всем, заметил, что он, верно,
думает о своей милой. Я боялся, что обе мисс Флембро умрут со смеху! Тотчас
после обеда, верный своему всегдашнему обычаю, я велел убрать стол и снова
имел счастье видеть всю свою семью вокруг уютного камина. Малюток своих я
посадил к себе на колени, остальные же расселись парочками. Теперь мне уже
ничего не оставалось желать на этом свете горести мои окончились, радость
была несказанна. Отныне у меня одна-единственная забота: быть столь же
благодарным в счастье, сколь смиренен я был в беде!
Роман Оливера Голдсмита "Векфильдский священник" написан был в 1762
году, однако опубликован лишь четыре года спустя, в 1766 году, очевидно,
после основательной авторской доработки. Пятое издание романа - последнее,
вышедшее при жизни автора и им исправленное, - принято считать эталоном
текста. Все последующие издания исходят из него.
Неплохо принятый публикой, роман этот, однако, большой прижизненной
славы Голдсмиту не принес. Но к концу века быстро возрастает круг читателей
романа в Англии и во всем мире. Он переводится на все основные европейские
языки, а затем на венгерский, исландский и древнееврейский. Во французских и
русских переводах "Векфильдский священник" начиная с конца XVIII и в течение
XIX века выходил по семи раз, причем иные переводы много раз переиздавались.
По словам Теккерея, этот роман "проник в каждый замок и каждую хижину по
всей Европе". Среди заинтересованных, а порой и восторженных читателей этого
романа были Гете, Вальтер Скотт, Стендаль, Карамзин, Толстой, Аксакоа,
Диккенс. Последний образовал даже свой ранний псевдоним Боз от имени одного
из героев романа Голдсмита - Мозеса.
"Векфильдский священник" в переводе Т. Литвиновой впервые был
опубликован в 1959 году Гослитиздатом.
... когда Генрих II проходил через Германию... - Генрих II (973-1024) -
император Священной Римской империи с 1002 года. Эпизод, о котором идет
речь, относится к 1023 году.
Геба - богиня вечной юности (греч. миф).
... получил образование в Оксфорде, так как я предназначал его для
одной из ученых профессий. - "Учеными профессиями" в Англии того времени
считались богословие, юриспруденция, медицина и музыка. Обучали этим
профессиям обычно уже после окончания университета, дававшего общее
классическое образование, в корпорациях лиц соответствующих профессий.
... Уистон Уильям (1667-1752) - известный английский богослов и
математик, сотрудник Ньютона. В 1711 г. опубликовал книгу "Историческое
введение к возрожденному раннему христианству", а в 1715 г. основал
общество, ставившее себе целью проводить в жизнь идеи, изложенные в этой
книге. Взгляды Уистона казались настолько опасными, что он был изгнан из
Кембриджского университета и против него был начат процесс по обвинению в
ереси. Требование единобрачия духовенства было лишь одной из частностей
религиозной доктрины Уистона, но герой Голдсмита и во многом другом близок
взглядам Уистона - главным образом в противопоставлении морали раннего
христианства современной испорченности нравов.
Хукер Ричард (1554-1600) - известный английский теолог, автор труда
"Законы управления церковью". История его путешествия в Лондон была
занимательно изложена в его биографии, написанной Исааком Уолтоиом.
Джуэл Джон (1522-1571) - один из руководителей английской Реформации.
"Я был молод, и состарился, и не видел праведника оставленным и
потомков его, просящими хлеба" - псалом 36, стих 25.
... в утро святого Валентина (14 февраля). - Во времена Голдсмита в
Англии еще сохранился средневековый обычай, по которому молодой человек и
девушка, увидевшие друг друга на рассвете Валентинова дня, считались
"Валентином и Валентиной". Молодой человек имел после этого право при
родителях поцеловать свою "Валентину" и ухаживать за ней в течение года.
... накануне Михайлова дня... - то есть 28 сентября.
..."Жестокая Барбара Аллен" - народная баллада о юноше, который умер от
любви, и о девушке Барбаре Аллен, которая умерла потом от раскаянья.
"Последнее прости" Джонни Армстронга" - другая старинная баллада - о
смерти знаменитого пирата.
Драйден Джон (1631-1700) - крупный английский поэт и драматург эпохи
Реставрации.
... историю Беверлендского Оленя, повесть о терпеливой Гризеледе,
приключения Кота Мурлыки (английский вариант сказки об Ослиной Шкуре)... о
замке прекрасной Розамонды. - Популярные народные сказки и легенды, по
большей части средневекового происхождения.
Зверь лесной идет в свое логово, птица небесная летит в гнездышко, а
беспомощный человек находит пристанище только среди себе подобных. -
Парафраз евангельского текста: "Лисицы имеют норы, и птицы небесные гнезда;
а сын человеческий не имеет, где приклонить голову" (от Матфея, VIII, 20; от
Луки, IX, 58).
... освежевать Марсия, после того как... с него уже содрали кожу. -
Согласно греческому мифу, фригийский бог лесов и источников Марсий вызвал на
состязание в музыке бога искусств Аполлона. По условию, победитель мог
поступить с побежденным, как ему заблагорассудится. Аполлон победил и,
привязав Марсия к дереву, содрал с него кожу.
... остановил свой выбор на одном из страшилищ, что украшают церковь
святого Дунстана... - На колокольне расположенной в центре Лондона церкви
святого Дунстана находились часы, украшенные двумя фигурами дикарей.
Церковные десятины - налог в пользу церкви в размере одной десятой всех
доходов. Поскольку номинальным главой англиканской церкви является
английский король, в Англии XVIII в. этот налог фактически взимался в пользу
государства, и только небольшая его часть передавалась духовенству.
... диспут между Твакумом и Сквэром, спор Робинзона Крузо с дикарем
Пятницей и... о словесном состязании в "Благочестивых влюбленных". - Диспут
между Твакумом и Сквэром - речь идет об одном из эпизодов романа Генри
Фильдинга (1707-1754) "История Тома Джонса, найденыша" - о споре глупого и
лицемерного попа Твакума и столь же глупого и лицемерного "вольнодумца"
Сквэра; спор Робинзона Крузо с дикарем Пятницей. - В романе Даниэля Дефо
(1661-1731) "Робинзон Крузо" рассказывается, как дикарь Пятница не раз
ставил в тупик своими наивными вопросами Робинзона Крузо, растолковывавшего
ему догматы христианской веры. "Благочестивые влюбленные" - речь идет о
нравоучительном трактате Дефо "Благочестивые влюбленные, с примерами из
истории, показывавшими, сколь необходимо, чтобы обе стороны, вступающие в
брак, были богобоязненны и исповедовали одну и ту же веру" (1722).
... прелестно описанных мистером Геем влюбленных, которых смерть
сразила в объятиях друг друга. - Имеется в виду трагическая пастораль
английского поэта и драматурга Джона Гея (1685-1732) "Диона".
... о "Акиде и Галатее" Овидия. - Речь идет об эпизоде из XIII книги
"Метаморфоз" - крупнейшего произведения древнеримского поэта Публия Овидия
Назона (43 г. до н. э. - 17 г. н. э.).
Музыкальные стаканы. - Незадолго до написания "Векфильдского
священника" ирландец Пакеридж создал примитивный музыкальный инструмент, в
котором звуки извлекались из стаканов, наполненных на разный уровень водой.
Этот инструмент, несколько усовершенствованный членом Королевской академии
Делавалем, стал известен знаменитому американскому общественному деятелю и
ученому XVIII в. Бенджамину Франклину, который, в свою очередь, внес в него
улучшения и назвал его "гармоника". Тем не менее "музыкальные стаканы" так и
остались диковинкой и не вошли в число музыкальных инструментов.
Набоб - правитель провинции средневековой Индии. Слово "набоб" стало в
Европе нарицательным для обозначения богача. Особенно часто так называли
купцов и чиновников, разбогатевших в Индии.
... рыцарях подвязки... - Кавалеры ордена Подвязки - высшего из
английских орденов.
Ганновер-сквер - площадь в западной, аристократической части Лондона.
"Дамский журнал". - Речь идет о "Дамском журнале, или Любезном
собеседнике для прекрасного пола", который издавался в Лондоне с 1760 по
1763 гг.
Григорий Великий (ок.540-604). - Речь идет о римском папе (с 590 г.)
Григории I Святом. Ему приписывается обращение в христианство Англии.
Санхониатон, Манефо, Берозус и Оцеллий Цукан... - Санхониатон (иначе
Санхуниатон) - предполагаемый автор истории Финикии и Египта, опубликованной
греческим грамматиком Фило во II в. н. э. До нас дошли лишь отдельные