Голотвина Ольга. Встретимся в Силуране!

   — Опять — ночь рождения, — понимающе кивнул Джилинер.
   — Не только, друг мой, не только... Раз нагого младенца вынесли из дома, значит, на дворе стоял не Лютый месяц. Мне был известен только год рождения Саймилу, но я развернул таблицы, сел за расчеты. Это была кропотливая работа, все-таки семь столетий... Зато теперь я точно знаю, что интересующее нас сочетание звезд стояло в тот год над землей в ночь со второго на третий день Щедрого месяца!
   — Убедительно, — кивнул Джилинер. — Но во всех легендах сказано, что Вечная Ведьма вспомнила прошлое лет в четырнадцать-пятнадцать... а Фаури, если не ошибаюсь, уже шестнадцать...
   — На днях исполнилось семнадцать. Но в легенде о Сокрушительнице Кораблей говорится, что она вышла замуж, родила троих детей и лишь потом вспомнила, что она — Вечная Ведьма...
   — Вот сюрприз был мужу! — хмыкнул Джилинер.
   — Но не это главное, — не дал себя сбить старик. — Десять лет назад в моем замке проездом гостила старая Намида Мягкое Слово, тогдашняя Мудрейшая Клана Лебедя. Она умела безошибочно определять, есть ли в человеке магическая сила.
   Глаза Джилинера сверкнули, он подался вперед.
   — Мудрейшая сказала, — продолжил Авиторш, — что в душе девочки, как подземное течение, струится мощный поток силы. Когда-нибудь он вырвется наружу — и тогда...
   — Истинная Чародейка, — кивнул Джилинер. — А если к ней и впрямь вернется память о прошлых рождениях... опыт то ли восьми, то ли девяти веков... Да, почтеннейший Авиторш, наш уговор остается в силе. Я женюсь на твоей двоюродной внучке.
   — А не боишься ли ты, Ворон, — спросил старик, осторожно подбирая слова, — что дитя станет могучей волшебницей и не захочет покоряться мужу? У нее таких мужей... за девять-то столетий...
   Глаза Джилинера стали мечтательными, он мягко повел плечом:
   — Почтеннейший Авиторш, ты представления не имеешь, какая это увлекательная наука — подчинять себе других людей! До того как в милой Фаури проснутся воспоминания, она уже будет глядеть на мир моими глазами и дышать в такт моему дыханию, а иначе... — Ворон запнулся, быстро взглянул в лицо человеку, с которым собирался породниться, и закончил совсем другим тоном — легким, дружеским: — А иначе и быть не может!
   — Но... мне хотелось бы... — замялся старик, — чтобы, моя внучка была хоть немного счастлива...
   — И будет! Рысь войдет в дом Ворона! Я же не какое-нибудь ничтожество из Семейства, которое берет жену ради приданого, а потом лупит ее плеткой, как рабыню!
   Холодные светлые глаза обещали будущей жене кое-что похуже плетки, но старик этого не заметил — или не захотел заметить.
   — Вот и хорошо... Вот и уговорились...

* * *

   «Зал» постоялого двора шумел, веселился, уплетал жареное мясо и запивал вином. А за угловым столом трое мужчин и девушка, закаменев, глядели на Дочь Клана и пытались понять, где они находятся и что с ними произошло.
   — Он приехал в конце Звездопадного месяца, — тихо жаловалась Фаури, ни к кому особенно не обращаясь. — Красивый, не старый, ласковый... а я увидела — и убежать захотела. За руку взял — меня чуть не стошнило... — Рысь всхлипнула и закончила почему-то свирепым, обвиняющим тоном: — Ожерелье подарил! Коралловое!
   — Что это сейчас было? — опомнилась Ингила. — Еще кто-нибудь это видел?
   Никто не ответил. Фаури продолжала плакаться:
   — Вечером дед пришел ко мне в комнату и спросил, почему я к обеду ожерелье не надела. Я сказала правду: выбросила с башни в ров. Хорошо бы и приезжего Ворона туда же... с башни в ров... И тут дед начал бить меня по лицу! — В голосе Рыси звучало горестное удивление. — Меня! По лицу! Раньше без обеда оставлял, в чулан запирал, но никогда и пальцем... Я так расплакалась, что остановиться не могла. Дед испугался, кликнул служанок... они мне какие-то отвары совали, тряпку мокрую на лоб... А я все думала: о чем дед с Вороном после обеда толковали? И узнала...
   — Госпожа умеет видеть прошлое? — серьезно спросил Пилигрим.
   — И сама вижу, и другим показать могу, такой у меня дар. Только дед не знает.
   — Очень полезный дар... и очень опасный для хозяйки, — вздохнул Пилигрим. — Жизнь вокруг нас соткана из тайн. Если уметь заглянуть в любую... людям такое не понравится!
   — А я не всегда могу заглянуть, — простодушно объяснила девушка. — Только если больна... или не в себе — ну, когда в истерике билась... — Фаури замолчала, ненадолго задумалась — и тут до нее дошло: — А со мной сейчас что-то неладно, да?
   Девушка встала, покачнулась, вцепилась в край столешницы. Ралидж успел подскочить, подхватил ее — маленькую, легонькую. Фаури, как котенок, завозилась, поудобнее устраиваясь у него на руках, и сказала тоном ребенка, открывающего взрослому свою заветную тайну:
   — Я сбежала из дома!
   И заснула, прислонив русую головку к плечу Ралиджа.
   Сокол нашел взглядом хозяйку, кивнул ей. Та улыбнулась, взяла светильник и пошла наверх. Ралидж двинулся следом, бережно держа свою хрупкую, невесомую ношу. Фаури спала, опустив пушистые ресницы, и тихонько, уютно посапывала. Соколу вспомнилось, как в Найлигриме ему приходилось разносить по кроваткам задремавших близнят.
   В голову полезли странные мысли: если лет через пятнадцать он найдет Арайне жениха, а тот малышке не понравится... неужели и его девочка тогда убежит из родного дома?..
   Ралидж растрогался было, но тут же пришел в себя. Что за вздор! Уж свою-то дочь он знает! Эта разбойница учинит постылому что-нибудь такое, что бедняга сам сбежит из Найлигрима! На неоседланном коне ускачет!..
   За раздумьями Орешек не заметил, как очутился в небольшой темной комнатке. Светильник в руках хозяйки озарял постель.
   — А я уже все приготовила — знала, что барышня за столом долго не усидит. Намаялась, бедная! Вот сюда ее, голубушку... Господин может идти. Я сама с нее сапожки сниму...
   Спустившись в «зал», Орешек обнаружил, что соседи по столу куда-то исчезли. Впрочем, Пилигрим обнаружился почти сразу — у очага, среди игроков в «радугу».
   Шум и хохот раздражали Орешка, который умиленно вспоминал дом и близнят. Захотелось выйти на свежий воздух и побыть одному.
   Но дойти до двери удалось не сразу. Его окликнул Айфер уже покинувший круг игроков, и сообщил, сияя, что здешний хозяин, оказывается, сам из наемников.
   — Десятником был! — солидно уточнил хозяин. — Три года всего постоялый двор держу.
   Рассказ Фаури стер из памяти Ралиджа услышанное во время прибытия имя хозяина, а обижать невниманием выручившего их человека не хотелось.
   — Прости, уважаемый, в общем гаме я плохо расслышал твое имя...
   — Кринаш из Семейства Кринаш.
   Имя говорило о многом. Первый в Семействе, основатель! Надо думать, человек незаурядный, если, выйдя из Отребья, дослужился до десятника, получил право основать Семейство и раздобыл денег, чтобы купить постоялый двор...
   — Я должен был догадаться, что здесь живет воин, как только увидел катапульту. Не расскажешь ли, уважаемый, откуда она взялась?
   — Отчего не рассказать? — польщено улыбнулся Кринаш. — В Лунных горах есть крепость Найлигрим. Может, господин про нее слыхал?
   — Слыхал. Я ее Хранитель.
   — Да ну? Мы ж там осадой стояли три года назад! Я даже в саму крепость прорвался, когда нам предатель подземный ход указал.
   — Ты был среди Черных Щитоносцев?
   — Где уж мне... Мы сзади шли, второй волной атаки... Мне еще по голове чем-то перепало, вроде бы древком копья. Хорошо, вскользь, не пробило череп, только кровища хлестала.
   — А может, это я тебя приласкал! — припомнил Айфер. — У меня в драке меч выбили, так я чье-то копье подобрал и лупил направо-налево...
   — Правда? — просиял хозяин. — Вот так встреча! Знаешь, друг, будешь платить только за постой и еду. Вино, сколько ни выпьешь, не поставлю в счет.
   — Я много выпить могу! — честно предупредил Айфер.
   — Ты про катапульту начал, — напомнил Сокол.
   — Да, про катапульту... Одолела нас тогда колдовством грайанская чародейка, бросились мы наутек... паника, сумятица... Я королю жизнь спас, за что мне вознагражденье вышло! — Кринаш гордо расправил плечи.
   «Не тогда ли ему подарили имя?» — подумал Ралидж.
   — Нам на подмогу армия шла — тоже улепетывать бросилась, рассыпалась... Да что у вас там за колдунья такая страшная?
   — Моя жена.
   Кринаш устремил на Сокола взгляд, исполненный глубочайшего уважения, даже преклонения перед чужой отвагой. И не сразу вспомнил, откуда надо продолжать рассказ.
   — Да... катапульта... Ее отступающая армия возле Тагизарны бросила — не до того было: слух прокатился, что подошел Джангилар с большими силами и уже на хвосте у нас висит. А я пожалел бесхозное добро — ведь хозяин «Рыжей щуки» на дрова бы хорошую вещь пустил. Дал я ему кой-какую мелочишку. Он свистнул слугам, сволокли они эту лапушку в овраг, мешковиной накрыли. А как я здесь обосновался — заплатил одному корабельщику, тот мне катапульту и доставил. Полезная штука, тролли ее боятся. Еще, говорят, ниже по течению речные пираты объявились. К нам, хвала Безымянным, пока не совались, а заявятся — встретим с почетом и лаской.
   — Может, потому и не суются, что про катапульту наслышаны... и про храброго хозяина! — Сокол хлопнул Кринаша по плечу и двинулся к выходу, оставив двоих матерых вояк наперебой вспоминать славную осаду Найлигрима.
   Возле очага Орешек задержался — он любил игру в «радугу». Захотелось раздвинуть круг игроков, втиснуться между ними, взять из рук соседа коробку с гремящими в ней плоскими костяшками, тряхнуть ее так, чтобы вокруг кисти крутанулась и снова в ладонь пришла...
   Нельзя. Сокол. Сын Клана.
   А вот Челивис забыл про свою спесь. Сидит бок о бок с матросами, что вернулись с пристани, гремит костяшками, сыплет прибаутками. Вроде ему везет...
   А ну-ка, ну-ка, глянем повнимательнее... Ого!
   Матросы эти, караси речные, может, и не замечают ничего, а Орешек, пообтершийся в кабаках Аршмира, профессионального игрока всегда узнает. Хотя бы по особому гибкому движению правой кисти... по манере располагать пальцы на коробке... по левой руке, с виду расслабленной от плеча до кончиков пальцев, а на самом деле — напряженной, готовой незаметно вступить в игру...
   Орешек встал за плечом одного из игроков, сохраняя вид скучающего зеваки. И на Челивиса зря не таращился, зная точно, что именно хочет увидеть.
   Вскоре он понял: надо предупредить Айфера, чтоб с почтенным Сыном Рода играть не садился. Везение у того — рукотворное...
   Но каков мастер! Орешек и сам умел жульничать в «радугу», ему ставили руку лучшие портовые шулера... но этот знатный господин мошенничает так чисто и красиво, что можно только восхититься и позавидовать.
   Ай да Челивис!.. Может, он и впрямь едет в столицу принять наследство (не стал бы врать в дороге — примета плохая). Но чем он в Фатимире промышлял — можно догадаться...
   Орешек вспомнил всадников, скачущих берегом реки, и Челивиса, сползшего от страха под скамью... В Фатимире, можно предположить, остались люди, которые о чем-то не до конца договорили с везучим игроком. И были бы весьма не прочь изловить его и закончить беседу...
   Посмеиваясь, Орешек двинулся к выходу. Разоблачить шулера ему и в голову не пришло. Каждый добывает деньги как умеет.
   Холодный осенний ветер ударил в разгоряченное лицо, чуть не вырвал из рук дверь. Орешек полной грудью вдохнул запах мокрой хвои, долетевшей из-за частокола. Это было приятно, но еще приятнее было знать, что в любой момент можно вернуться в светлый, хорошо протопленный «зал». Только тот, кто бродяжил, знает, какое это счастье — крыша над головой в ненастный вечер. Даже временная, не своя...
   За углом дома, с подветренной стороны, послышались приглушенные голоса. Орешек насторожился: слуги-то в доме... не воры ли там шушукаются?
   Шагнул с крыльца, но остановился, услышав задорный смех Ингилы. Досадливо повел плечом, повернулся, чтобы уйти в дом (не из деликатности: подслушивать Орешек любил и умел; просто — на кой ему чужое любовное чириканье?). Но помедлил, заслышав перебор струн.
   Лютня негромко вызванивала мелодию. Голос Рифмоплета то ли выпевал, то ли плавно выговаривал:

 
Мама в детстве мне песенку пела. «Счастливее всех будет тот,
Кто по радуге, как по крутому мосту, через небо пройдет».
Не забылась мечта, не оставила детская сказка меня,
Семицветной надеждой плясала вдали, ярким чудом маня.
Без оглядки и без сожаленья оставил я старый мой дом,
И чужие дороги меня окружили змеиным клубком.
Повели, заморочили, спутались — слякоть, колдобины, грязь.
За крутым поворотом — с ухмылкой — лихая беда заждалась.
Не заметишь, как выведет тропка в коварную зыбкую мглу.
Где кусты тебе вслед меж лопаток разбойничью бросят стрелу.
Тетива пропоет — и уляжется мертвым меж сумрачных скал
Дуралей, что цветную тропу в черном мире наивно искал.
И отчаялся я, и поверил, что нет на земле красоты...
Но на горестный стон серебристою песней откликнулась ты.
На раскрытой ладони тебя перекресток, как дар, протянул.
Не гадая, не думая, я на твой смех, как на зов, повернул.
Пусть мне радуга под ноги ляжет сама — не сойду я с пути!
Мне судьба — за тобой по камням, по ухабам, по кучам брести,
Лишь бы ритмом любви отзывался в крови твой танцующий шаг...
Ты взглянула в глаза, улыбнулась и звонко сказала: «Чудак!
Понаплел, понапутал — сама уж не знаю, где сказка, где быль...
Но откуда взялась на твоих сапогах семицветная пыль?..»
 

   Струны смолкли. Орешек прочувствованно вздохнул: песня ему понравилась.
   Но Ингила была далека от того, чтобы благодарно размякнуть в мужских объятиях.
   — Дурак! — выкрикнула она неожиданно злым, резким голосом. — Ты это так видишь, да? Путь по радуге? А знаешь, что это такое — зимой ночевать в придорожных кустах, потому что крестьяне в ближайшей деревне спустили на тебя собак?.. Возвращался бы лучше домой, к родным!
   Рифмоплет ответил холодно и твердо:
   — Иногда лучше ночевать в мороз в придорожных кустах, чем вернуться к родным!
   Орешек покрутил головой и вернулся на крыльцо, предоставив этой парочке разбираться в своих бурно развивающихся отношениях.
   У двери задержался, бросил взгляд на окно наверху. Кажется, в этой комнате он оставил Фаури?
   «Надо же! Вечная Ведьма! С ума сойти...»

18

   — Надо же! Вечная Ведьма! С ума сойти...
   Айрунги, чуть сощурившись, снизу вверх взглянул на призрак седобородого старца с колючими глазами. Старец, в свою очередь, не без уважения взирал на забредшего в развалины крепости путника: тот не пытался убежать, не бился в истерике, не впадал в тупое оцепенение. Напротив, со спокойным интересом рассматривал то сменяющихся над каменной площадкой призраков, то золотое ожерелье, светящееся сквозь прозрачную плиту.
   Неужели отверженным магам наконец-то повезло встретить человека, способного подняться над животным страхом и грошовой алчностью?
   А вот мальчишка, что пришел вместе с этим многообещающим путником, выглядит вполне обычно: вытаращенные глаза, белое лицо... в комок сжался, щенок ничтожный, и явно перестал понимать, о чем его хозяин толкует с ужасными обитателями крепости...
   Но призрак очень ошибался. Ильен был достойным внуком своего деда, страх никогда не затуманивал ему мозг. Да, ноги отнимались от ужаса, голова кружилась, но главное мальчик понял четко: ожерелье, лежащее в толще камня, таит в себе страшную опасность.
   Один из ваасмирских учителей (не Айрунги, другой) рассказывал Ильену о Грани Миров. Он говорил, что Врата — это прорехи в расползающейся ткани мироздания. Они, к сожалению, множатся, и если Безликие не помилуют этот мир, он тоже будет скомкан и смят, сольется в один клубок с Подгорным Миром...
   Наслушавшись учителя, Ильен долго потом не мог спать спокойно. Стоило закрыть глаза, как мерещился растерзанный, разорванный в клочья город, куда островками вплывают какие-то чужие, враждебные леса, бурые болота со скалящимися из тины чудищами...
   Проклятая золотая штуковина, что нагло посверкивает из камня, может приблизить гибель мира. Ясно же, что отсюда надо немедленно уходить!
   Но Айрунги... что он делает? Неужели не понимает... он же самый умный... о Безликие, он с ними торгуется!..
   — Сокровища — это прекрасно. Однако золото можно раздобыть где угодно. В Кровавой крепости есть кое-что более ценное, чем монеты и драгоценные камни.
   — Да? Что же это за ценности мы тут проглядели за пять веков?
   — Во-первых, доброе расположение Семи Магов...
   — Не понял... — растерялся старик. Туманный столб заколыхался, расплылся и вновь сгустился, приняв обличье воина в кожаной куртке. Ильен уже видел смену призраков, но вновь она так ударила по натянутым нервам, что мальчик чуть не закричал. Хотя у призрака был совсем не грозный вид. Скорее, ошарашенный.
   — Что ты сказал, путник? Ну-ка, повтори! Доброе расположение?! Ты не первый, кто забрел сюда за пятьсот лет... чего только люди у нас не просили... но чтобы это!..
   — А что здесь удивительного? Я с детства слышал о Восьми Ночных Магах — и считаю великими именно вас, а не тех, первых... Преклоняюсь перед вашим мужеством, бунтарским духом, умением бороться до последней черты... а теперь вижу — и за последней чертой!
   — Я с тринадцати лет усвоила, — насмешливо перебил женский голос из пустоты, — что, если кто-то меня нахваливает — значит, ему от меня что-то нужно!
   — Разумеется! — не смутился Айрунги. — И открыто скажу, на что рассчитываю. Когда вас снова станет восемь и вы вернетесь в этот мир, вы ведь не усядетесь вышивать крестиком!
   — Я уж точно не усядусь! — хохотнул воин.
   — Могу себе представить, какие планы выносили вы за века... Кстати, вы говорите не так, как, если верить рукописям, говорили пятьсот лет назад. Думаю, о нынешнем мире вам известно довольно много...
   — Наблюдательный... — неопределенно хмыкнул воин.
   — Верно. Это одно из моих многочисленных достоинств. Вот увидите, я смогу быть полезным. Это и есть плата, которую я прошу: хочу быть в игре. Вам понадобятся помощники. Такие люди, как я. А таких на свете мало, так что повезло не только мне, но и вам.
   — Не только наблюдательный, но и скромный! — оценила невидимая женщина. — А что «во-вторых»? Ты же говорил — «во-первых»...
   — Да, верно. Есть и «во-вторых». Совсем недавно, прямо перед нами, сюда должен был явиться один человек... Я шел по его следам.
   — Был один. Только не человек.
   — Н-не человек? Но кто же?..
   — Не знаю, — усмехнулся воин. — До сих пор спорим. Но раз что-то непонятное — лучше от него избавиться. Так что ты с ним уже не побеседуешь. Забудь.
   — Не человек, да? Очень интересно... Хотя, собственно, мне не он нужен. Он украл одну вещь, доставшуюся нам с мальчиком от близкого человека. Небольшой кинжал с золоченой рукояткой. Грошовая безделушка, но бесконечно дорога как память. Пусть кинжал вернут нам прямо сейчас. В качестве задатка.
   — Никаких задатков! — провизжал откуда-то вредный старикашка. — С чего это ты перед серьезным делом заговорил о памятных вещицах? Да, от того типа осталось какое-то тряпье и оружие. Вернешься — заберешь. Только не вздумай нас обмануть, потому что...
   Старика перебил доносящийся сверху сипящий голос:
   — С-скорее! С-спеши!
   Ильен вскинул глаза — и воздух комом застрял в горле. Полнеба над ним закрыла вставшая на дыбы огромная ящерица. Чешуя отливала синевой, пасть ощерилась клыками, два маленьких красных глаза смотрели враждебно и колко. А с середины лба прямо на Ильена пялился третий глаз — громадный, зеленый...
   Это было уже слишком. Земля ушла из-под ног мальчика, стена кустов медленно-медленно повернулась перед глазами. И все объяла мягкая, глубокая, уютная темнота...
   Почему Ильену плещут в лицо водой, зачем?.. Ах да, это ему снится... Нет, это ему не снится... Он лежит на чем-то жестком, холодном... Над ним склонился учитель с флягой в руках...
   Ильен дернулся всем телом: вернулись воспоминания, а с ними — страх.
   Учитель не дал ему ни подняться, ни заговорить. Нагнулся еще ниже, жарко зашептал в самое ухо:
   — Молчи и делай, что скажу... Мой мальчик, я знаю... Если такую вещь возьмет в руки ребенок... невинная душа... артефакт потеряет вредоносные свойства. Достань ожерелье из выемки. Просто возьми и дай мне.
   Страх сжимал душу, шепот учителя становился все горячее, а унаследованный от деда здравый рассудок подсказывал: что-то здесь не то...
   Но учитель-то, учитель!.. Если ему не верить — кому тогда верить?
   Сделав над собой усилие, мальчик встал, бросил быстрый взгляд на фигуру над каменными плитами (хвала Безымянным, опять воин, а не чудовище!), молча подошел, нагнулся, взял ожерелье...
   Айрунги, торжествующе улыбаясь, почти выхватил добычу из рук мальчика.
   — Эй, — возмутился было призрак, — ты что, мошенничать вздумал?..
   — Не говори ерунды! — твердо и независимо перебил его Айрунги. — У нас уговор — и я намерен его соблюдать. Я сам заинтересован в том, чтобы вернуться с победой и получить награду. Я вам эту Вечную Ведьму за косы приволоку. Но не выношу, когда меня запугивают, давят на меня! Запомни: пес сидящий на цепи, дичи не принесет!
   — Да? — хмуро переспросил воин. — Что ж, попробуем поверить... Удачи тебе!..
   Ильен на негнущихся ногах двинулся за учителем. Он брел, молча глядя в спину Айрунги. Во рту был мерзкий вкус, в душе — почему-то чувство вины... не перед учителем... может быть, перед самим собой?..
   Когда путники оставили развалины Кровавой крепости далеко позади, Ильен заговори:
   — Учитель... неужели ты правда будешь им служить? Они же плохие, я читал... они чуть весь мир не погубили...
   — Запомни, — веско прозвучало в ответ, — Айрунги Журавлиный Крик всю жизнь служил и служит только одному человеку на свете. И этот человек сейчас перед тобой!
   — Но ожерелье...
   — ...Указывает мне путь, вот и все. Я четко ощущаю, в какой стороне находится Вечная Ведьма. Кому от этого плохо? Тебе, мне, миру?.. Подними голову, мой мальчик, не хмурься! Я человек бывалый, не натворю глупостей, заполучив волшебную вещицу. Держись ближе к Айрунги — не пропадешь!

19

   — Ну и что же мне теперь с вами сделать? — спросил голос.
   Первой пришла в себя Аранша. Живот и грудь еще обжигал изнутри пронзительно-ледяной ком ужаса, а руки уже взводили тетиву арбалета.
   — Не стреляй, — шепнул Керумик. Он видел жест наемницы: странная, полная огней тьма немного отодвинулась, теперь троих путников окутывало что-то вроде мягкого прозрачного сумрака.
   — Кто здесь? — звонко спросила Волчица. — Куда мы попали? Если у этих мест есть хозяин, мы не причиним ему зла...
   — Трое... — задумчиво отозвался голос. — Это много. Одного, пожалуй, можно оставить... ну двух... но трое — это уж слишком.
   — Стрелять буду! — предупредила Аранша, вскинув арбалет и пытаясь определить, откуда идет голос.
   — Какая смешная! — мягко, почти нежно сказал невидимый хозяин — и сразу же за этими словами раздался испуганный женский вскрик. Аранша потрясенно вскинула перед собой опустевшие ладони:
   — Как труха... между пальцев... арбалет...
   Арлина успокаивающе обняла наемницу за плечи и почувствовала, что та дрожит всем телом.
   — Она не стала бы стрелять! — крикнула Волчица в круговерть огней. — Не надо ее наказывать! Отпусти нас!
   — Вспомнил! — обрадовался в ответ голос. — Вы — люди, да? То-то ваш язык так легко разгадался... ведь я его уже знаю! У меня жили две такие зверушки, называли себя — Подгорные Охотники. Забавные, все норовили удрать. Жаль только, что жизнь у вас, у людей, короткая. Что это за домашнее животное — только его завел, а оно сразу дохнет!
   — Домашнее животное?! — охнула Аранша.
   — Послушай, почтеннейший, — Арлина старалась говорить как можно убедительнее, — произошло недоразумение. Ты принимаешь нас за животных, но дело в том, что люди — существа разумные...
   — Это вам так кажется, — перебил ее скучающе-снисходительный голос. — Пожалуй, я оставлю вот эту... которая хотела в меня стрелять.
   — А остальных куда? — не без интереса спросил Керумик.
   — Ну... не знаю... убью или вышвырну отсюда...
   — Вообще-то лучше бы вышвырнуть... — бормотнул Охотник.
   — А... почему я? — брякнула, растерявшись, Аранша. Она не ждала ответа, но голос любезно разъяснил:
   — Ты скоро будешь размножаться. Вероятно, это будет интересное и познавательное зрелище.
   — Чего-о?! — непонимающе рыкнула наемница... и вдруг осеклась, залилась багровым румянцем — даже в полумраке заметно. Вслед за ней ахнула Арлина, негромко выругался Керумик.
   Волчица быстрее других пришла в себя и заявила неведомому хозяину:
   — Все-таки не повезло тебе с домашними животными, уважаемый. Я Араншу знаю, она в неволе зачахнет...
   — Зачахну! — обрадованно подхватила наемница. — Пить не стану, есть не стану... буду сидеть и глядеть перед собой пока не сдохну!
   — И разговаривать не будешь? — обеспокоился голос.
   Аранша затрясла головой с выразительным мычанием — словно уже откусила себе язык, чтобы ненароком не порадовать гостеприимного хозяина беседой.
   — А... кого из вас мне тогда оставить? — послышался недоуменный вопрос.