Страница:
Когда все охрипли и отбили себе ладони, гибкая плясунья откинулась назад... все ниже, ниже... коснулась затылком песка, просунула голову между ног и крикнула, перекрывая восторженные вопли:
— Тихоня, обойди публику!
Гора мышц покорно поднялась с места, подхватила все тот же капюшон и двинулась по кругу. Тихоня шел молча, без прибауточек, но зрители, разгоряченные пляской шустрой девчонки, сыпали деньги не скупясь. Капюшон был нагружен куда тяжелее, чем в первый раз, причем среди медяков поблескивало и серебро. Циркач вытряхнул деньги в свой мешок, подошел к Дочери Клана и с неожиданно учтивым поклоном вернул ей капюшон.
И еще долго в лесной чаще совы просыпались и метались среди стволов от шквального хохота, криков и обрывков песен, что тревожили ночной мрак.
Сон все же свалил путников, спутал мысли и склеил ресницы. Последним уснул Ралидж.
Ему приснился разбойничий лагерь: такой же погасший костер, где в золе еще пытались тлеть головни, такой же полотняный навес, такой же дружный храп слева и справа.
Над Орешком нависло лицо Аунка. Не-ет! Не в такую рань!..
В руках учитель держал два меча. Это было ужасное зрелище, предвещавшее мучительную, беспощадную тренировку. Груда лапника, удобно примятая спиной, вдруг показалась парню самым уютным, самым желанным местом на свете.
«А ну, вставай, чурбан с ушами! — тихо зашипел над ним ненавистный голос. — Да не делай вид, что не слышишь, ты, башня без чердака! Живо до реки, в два счета умыться! Да не глазоньки протереть, а до пояса водичкой! А если кого разбудишь, оглобля двуногая, про завтрак можешь забыть... Бегом!»
Орешек привычно, одним движением рванулся с лапника, бесшумно взлетел на ноги, легко перемахнул через лежащие вповалку тела, мягко, бесшумно пронесся через поляну, по камням — к реке...
И лишь пригоршня ледяной воды, брошенной в лицо, заставила очнуться, четко разделить сон и явь.
Легкий укол досады был смыт волной веселья. Орешек умел посмеяться над собой и поэтому безболезненно выходил из нелепых ситуаций.
«Вей-о! И дурак же я! Хорошо, не приснились похороны, а то, глядишь, к утру и впрямь помер бы!»
Отсмеявшись, он огляделся, решая, стоит ли возвращаться к костру и досыпать дальше.
И не удивился, не встревожился, увидев меж собой и лесом человеческую фигуру, полускрытую ветвями ивы. Успел даже подумать: мол, видела ли эта ранняя пташка его лихую пробежку?..
Но тут черная фигура резко взмахнула рукой. Орешку этот жест был очень даже знаком. Парень не стал размышлять, померещилось ему это или нет, — просто растянулся на прибрежных камнях. Что-то разочарованно просвистело над головой и безнадежно плюхнулось в воду. По заводи не успели разойтись круги, как Орешек уже стоял на ногах. Сквозь ветви ивы просвечивало рассветное небо. Человек, метнувший в Ралиджа нож, исчез, не повторив попытку.
— Та-ак, — озадаченно протянул Орешек. — Кто ж это пытается привлечь мое внимание?
Он побрел назад, к стоянке. В левом сапоге хлюпала вода — зачерпнул, когда растянулся...
Корабль, как спящее чудовище, черной громадой возвышался над берегом. На трапе безмятежно дрых матрос, который должен был нести караул. Орешек прошел мимо — на поляну. Умилительная картинка: трогательно спящие путники, над которыми покрывалом навис густой хоровой храп... Вроде все тут — кроме Аншасти и капитана. Те на борту ночуют...
Кто же хочет его смерти? Хотелось бы думать, что местные разбойники решили поживиться за счет проезжих господ...
Взгляд упал на путника, назвавшего себя Никто. Во сне капюшон сполз с курчавых темных волос, открыл молодое скуластое лицо и крепкую бычью шею...
Во сне? Полно, так ли? Дрогнули ресницы... чуть шевельнулась рука под головой... поза слишком напряженная... Да он же притворяется спящим!
Ну и что? Не толкать же его в бок с вопросом: не ты ли, парень, только что у реки запустил в меня ножом?..
Сокол вернулся к кораблю, пинком разбудил бдительного часового и свирепо потребовал поднять капитана. Поблизости бродят подозрительные личности, надо усилить охрану... да он и сам поможет, все равно спать уже не хочется. Отоспаться можно и днем — все равно в «беседке» нечего делать, только глазеть по сторонам да скучать...
Орешек и не подозревал, как заблуждается насчет завтрашнего дня!
13
— Тихоня, обойди публику!
Гора мышц покорно поднялась с места, подхватила все тот же капюшон и двинулась по кругу. Тихоня шел молча, без прибауточек, но зрители, разгоряченные пляской шустрой девчонки, сыпали деньги не скупясь. Капюшон был нагружен куда тяжелее, чем в первый раз, причем среди медяков поблескивало и серебро. Циркач вытряхнул деньги в свой мешок, подошел к Дочери Клана и с неожиданно учтивым поклоном вернул ей капюшон.
И еще долго в лесной чаще совы просыпались и метались среди стволов от шквального хохота, криков и обрывков песен, что тревожили ночной мрак.
Сон все же свалил путников, спутал мысли и склеил ресницы. Последним уснул Ралидж.
Ему приснился разбойничий лагерь: такой же погасший костер, где в золе еще пытались тлеть головни, такой же полотняный навес, такой же дружный храп слева и справа.
Над Орешком нависло лицо Аунка. Не-ет! Не в такую рань!..
В руках учитель держал два меча. Это было ужасное зрелище, предвещавшее мучительную, беспощадную тренировку. Груда лапника, удобно примятая спиной, вдруг показалась парню самым уютным, самым желанным местом на свете.
«А ну, вставай, чурбан с ушами! — тихо зашипел над ним ненавистный голос. — Да не делай вид, что не слышишь, ты, башня без чердака! Живо до реки, в два счета умыться! Да не глазоньки протереть, а до пояса водичкой! А если кого разбудишь, оглобля двуногая, про завтрак можешь забыть... Бегом!»
Орешек привычно, одним движением рванулся с лапника, бесшумно взлетел на ноги, легко перемахнул через лежащие вповалку тела, мягко, бесшумно пронесся через поляну, по камням — к реке...
И лишь пригоршня ледяной воды, брошенной в лицо, заставила очнуться, четко разделить сон и явь.
Легкий укол досады был смыт волной веселья. Орешек умел посмеяться над собой и поэтому безболезненно выходил из нелепых ситуаций.
«Вей-о! И дурак же я! Хорошо, не приснились похороны, а то, глядишь, к утру и впрямь помер бы!»
Отсмеявшись, он огляделся, решая, стоит ли возвращаться к костру и досыпать дальше.
И не удивился, не встревожился, увидев меж собой и лесом человеческую фигуру, полускрытую ветвями ивы. Успел даже подумать: мол, видела ли эта ранняя пташка его лихую пробежку?..
Но тут черная фигура резко взмахнула рукой. Орешку этот жест был очень даже знаком. Парень не стал размышлять, померещилось ему это или нет, — просто растянулся на прибрежных камнях. Что-то разочарованно просвистело над головой и безнадежно плюхнулось в воду. По заводи не успели разойтись круги, как Орешек уже стоял на ногах. Сквозь ветви ивы просвечивало рассветное небо. Человек, метнувший в Ралиджа нож, исчез, не повторив попытку.
— Та-ак, — озадаченно протянул Орешек. — Кто ж это пытается привлечь мое внимание?
Он побрел назад, к стоянке. В левом сапоге хлюпала вода — зачерпнул, когда растянулся...
Корабль, как спящее чудовище, черной громадой возвышался над берегом. На трапе безмятежно дрых матрос, который должен был нести караул. Орешек прошел мимо — на поляну. Умилительная картинка: трогательно спящие путники, над которыми покрывалом навис густой хоровой храп... Вроде все тут — кроме Аншасти и капитана. Те на борту ночуют...
Кто же хочет его смерти? Хотелось бы думать, что местные разбойники решили поживиться за счет проезжих господ...
Взгляд упал на путника, назвавшего себя Никто. Во сне капюшон сполз с курчавых темных волос, открыл молодое скуластое лицо и крепкую бычью шею...
Во сне? Полно, так ли? Дрогнули ресницы... чуть шевельнулась рука под головой... поза слишком напряженная... Да он же притворяется спящим!
Ну и что? Не толкать же его в бок с вопросом: не ты ли, парень, только что у реки запустил в меня ножом?..
Сокол вернулся к кораблю, пинком разбудил бдительного часового и свирепо потребовал поднять капитана. Поблизости бродят подозрительные личности, надо усилить охрану... да он и сам поможет, все равно спать уже не хочется. Отоспаться можно и днем — все равно в «беседке» нечего делать, только глазеть по сторонам да скучать...
Орешек и не подозревал, как заблуждается насчет завтрашнего дня!
13
«Что сейчас думает обо мне госпожа Арлина? Сказал ли ей Хранитель, что я вор?»
Ильен уныло обвел глазами просторное помещение с низким потолком (хозяйка гордо называла его — «зал»). Дубовые столы, широченные скамьи — мальчик уже знал, что на этих скамьях им и придется спать. Комнаты наверху — для женщин и знатных господ.
Сквозь шум голосов донеслось тонкое мемеканье. Мальчишка оживился. В углу, на соломенной подстилке, лежала хорошенькая черная козочка с двумя малышами. Ильен уже пробовал гладить козлят, но мать, угрожающе наклонив острые рожки, живо прекратила эти дерзкие попытки.
Ильену захотелось устроиться поближе к симпатичной семейке и понаблюдать за ней, но он сдержался. Стыдно! Не ребенок уже — ученик алхимика!..
Мальчик отвел глаза от черной красавицы — и его веселье погасло, потому что взгляд натолкнулся на человека, в одиночестве сидящего в углу и молча поглощающего кашу с мясом из глиняной миски.
Лицо этого человека не было знакомо Ильену. Зато мальчик узнал темно-зеленую рубаху, грубо сшитую на груди (уж Ильен-то видел, как появилась на рубахе эта прореха!).
А главное — на поясе у путника висел небольшой кинжал с золоченой рукоятью.
Ильен еще не признался учителю, что великая тайна попала к подозрительному и опасному человеку (да человеку ли?). Нес какую-то чушь о похищенном у него талисмане, без которого он ни за что не решится начать важное дело...
Вполне понятно, что учитель на него сердится!
Айрунги Журавлиный Крик действительно сердился на мальчишку с его капризами. Талисман какой-то... нелепое преследование незнакомого наемника с тупой физиономией...
Хозяйка постоялого двора, некрасивая крепкая женщина, поставила на стол глубокую миску с кашей и мясом. Вытянутое, с квадратным подбородком лицо женщины выглядело озабоченным; густые сросшиеся брови нахмурились, превратились в прямую линию.
Ильен набросился на еду. Айрунги небрежно вертел ложку в длинных желтоватых пальцах, покрытых пятнами от старых ожогов. Он отгонял мысль о том, что не только непонятное упрямство мальчишки портит ему настроение. И не только путешествие в глубь Силурана, хотя в любой момент могут встретиться люди, помнящие королевского мага, повелителя чудовищ, который подбил Нуртора начать поход против Грайана... ой, лучше не вспоминать, чем дело кончилось...
Нет, была еще одна причина для раздражения. Незначительная, нелепая, смешно кому и рассказать... Сон!
Приснилось то, что хотелось бы забыть навсегда: детство в фургоне бродячих циркачей. Стоит Айрунги в кругу восторженно ржущих зрителей, фокусы показывает. Вокруг ярмарка шумит... А фокусы-то простенькие: с лентами, с платочками, с шариками... Но публика довольна, в ладоши хлопает. Ну, Айрунги старается, руки так и мелькают. У какого-то крестьянина курицу из шляпы вытащил... Глядит, а это не крестьянин, а сам король Нуртор Черная Скала — хохочет, по плечу фокусника бьет:
— Ну циркач, ну молодец! И зачем ты в колдуны поперся? Тебе ж самое дело — народ потешать!
— Пра-авильно! — подхватывает другой голос — и Айрунги узнает Хранителя крепости Найлигрим. — Проворонил ты, бедняга, свою истинную судьбу...
Глупый сон! Умыться да забыть! А вот не отпускает, царапает душу!
Сколько лет прошло с тех пор, как жажда знаний увела его из цирка! Он был тогда чуть старше Ильена и искренне верил в постижимость мира. Протяни руки — и раскроются самые сокровенные тайны мироздания! И не примешивалось к этому желание денег, власти, славы... Или примешивалось? Он уже не помнит. Интересно, Ильен представляет себя во главе народов или по колено в золоте?
Ненадежно это все, ой как ненадежно!.. Несколько раз были в руках Айрунги настоящие сокровища, и власть была в двух шагах, и слава о нем шла... Ну и чем каждый раз дело кончалось? Богатство — вот оно, в тощем кошельке позвякивает, только-только за ночлег заплатить. О власть так обжегся — до сих пор больно! А слава... боком она еще выйдет, эта слава: по сей день Айрунги ловят по всему Силурану... и по Грайану тоже... да и в Наррабане он, помнится, наследил...
Не изменило лишь стремление к знаниям — горячее, до комка в горле.
И не изменило, как ни странно, прежнее ремесло. Хоть Айрунги его и стыдился, а потайные карманы балахона все же набил всякой всячиной — любой фокусник позавидует! И пальцы тренировал каждый день, чтобы остались быстрыми и ловкими. И это не раз выручало Айрунги в его сумбурной, отчаянной жизни...
Громовой хохот заставил Айрунги передернуться. Ну и противных соседей принесла сегодняшняя ночка! Три парня явно разбойничьего вида и жуткая бабка с коротким кистенем, заткнутым за пояс. Не из-за этой ли горластой компании хмурится хозяйка?
Насколько все было бы проще, будь сейчас дома Кринаш!
При мысли о муже у Дагерты потеплело на сердце. Уж при нем-то всегда порядок! Даже разбойничьи шайки держатся подальше от постоялого двора. Понимают, рвань лесная, что если Кринаш Шипастый Шлем всерьез на них рассердится, то им лучше бежать, не останавливаясь, до самой столицы, а там кинуться в ноги городским стражникам и попроситься в тюрьму на цепь...
И почему Кринаша именно сегодня понесло на вырубку?
Хотя насчет дров он, конечно, придумал хорошо...
Женщина вспомнила, как вчера муж советовался с ней:
«Долг с дорогих соседушек не получишь, это ясно. Мужик лучше нагишом в дупло с дикими пчелами залезет, чем хоть один медяк... Ну, не в рабство же их за долги продавать! Их родственнички в отместку постоялый двор подпалят... да и не по-людски оно как-то... А вот отработать долг они могут, пусть попробуют не отработать! Себе дрова на зиму рубят — пусть и для нас расстараются!»
Она сама настояла, чтобы муж взял с собой Верзилу: мало ли что в лесу может случиться, а по хозяйству ей хватит и Молчуна.
«Ладно, — уступил муж. — Постояльцы вроде смирные, управишься. А если вон тот, в залатанной рубахе... ну, с глазами как оловянные бляшки... если начнет буянить, пусть его Молчун во двор вытащит и в бочку с водой пару раз макнет!..»
Кто ж знал, что после ухода Кринаша притащится эта четверка?..
Дагерта сразу почуяла неладное. Они заявились уже крепко под хмельком — а где им набраться, не в лесу же! Выходит, в соседней деревне были, в трактире. А почему там не заночевали? Говорят, вино им в «Жареном петухе» не понравилось... Врут! Хорошее там вино... грязь везде, это верно, а вот вино как раз хорошее! Надо думать, выставил их трактирщик. А всем известно, что хозяин «Жареного петуха» за денежки позволит гостям хоть жену свою на чердак отволочь. Стало быть, эти четверо уж как-то особо набезобразничали... или, что скорее всего, у них деньги кончились. Надеются на дармовщинку пожрать-попить-поспать, а утром или хозяев припугнуть, или тайком сбежать.
И ничего не поделаешь! Гость сам выбирает, платить ему вперед и пить-есть сколько душа пожелает или рассчитаться перед уходом — но тут уж хозяева ставят в счет каждый кусок и глоток...
Можно, конечно, нарушить обычай, потребовать денежки вперед... так ведь нарвешься! Их же четверо! Правда, среди них старуха, но от этого не легче. Такая бабуля медведя из берлоги пинками выгонит! Один из четверки, нагловатый смазливый парень, объяснил, что бабка (они ее так бабкой и кличут!) кашеварит у них в ватаге...
Дагерта не стала спрашивать, чем промышляет ватага, в глубине души подозревая, что правдивый ответ ей все равно бы не понравился. Глянуть хоть на того, что у них за старшего: так глазищами и зыркает по сторонам!..
Тут неприятный гость — ну, словно почуял, что о нем думают! — властным жестом подозвал Дагерту:
— Эй, хозяйка, не заходили к тебе на днях двое? Один — здоровенный, морда рябая... а другой — тощий такой, патлы во все стороны торчат...
— Не заходили, господин мой. У нас сейчас народу мало, осень же... а зимой и вовсе никого не будет, — вздохнула Дагерта, на миг забыв о своих опасениях.
Гость задумчиво почесал подбородок и вернулся к игре в «радугу», которую азартно вела компания:
— Подкова, роза, кинжал... э-эй, куда — мошенничать?! Тебе что, бабка, жить надоело?
— Смотря с кем! — лихо ответила старуха.
В это время наверху запищал Нурнаш. Забыв обо всем на свете, хозяйка взбежала по лестнице на второй этаж, промчалась по деревянной галерейке, ворвалась к себе в комнату.
— Здесь я, малыш! Бросили тебя, да? Сейчас мама покормит свою радость... Вот попросим папу, купит он нам рабыню, будет у Нурнаша няня, не будет он без присмотра в люльке лежать...
Наследник постоялого двора отозвался сердитым плачем. Он не поддавался на пустые посулы — недоверчивый и упрямый, как его отец.
Покормив сынишку, Дагерта неохотно спустилась вниз и подошла к оконцу, похожему на бойницу. За оконцем простирался до самого забора голый осенний огород, на котором произрастало накренившееся пугало. У пугала был такой вид, словно оно серьезно обдумывает побег через забор в лес.
Где же Кринаш, почему не возвращается?
Неприятная четверка резалась в «радугу» — только костяшки гремели. Играли на «королевское желание». Очередным «королем» стал долговязый парень с головой, похожей на охапку соломы. И башка эта соломенная возвышается над собеседниками чуть ли на целый локоть. Разумеется, друзья называют его Недомерком — а как еще его называть? Ну и вид у бедняги — словно его нарочно в длину вытягивали! Сам длинный, руки длинные, шея длинная... Даже нос длинный. И зубы как у зайца. Стоит, соображает, какое бы желание задумать...
— Вот! — ткнул Недомерок пальцем в сторону хозяйки. — Пусть она нам споет!
Додумался, дурень! Будто Дагерта с ними играет!
— Эй, хозяюшка! — возвысил голос главарь. — Слышишь, чего просят? Пой, раз «король» велит!
Дагерта обвела гостей взглядом. Два меча, кистень, прислоненный к стене топор... Да был бы дома Кринаш, разве позволил бы гостям переступить порог «зала» с оружием? Даже если б на огонек пожаловала волчья стая, Кринаш и их бы заставил клыки в сарае оставить, только потом пригласил бы в дом!
А теперь... теперь надо попробовать уладить дело мирно.
— Ой, тума-ан над лугом расстила-ается! — затянула женщина неожиданно красивым, звучным голосом. — Ой, со мно-ою милый мой прощается!..
Закончив недлинную песню, хозяйка выдавила улыбку и отошла от стола, гадая, что делать дальше. Молчун, конечно, не трус, но оружия в руках сроду не держал, раб есть раб. Сама Дагерта может кому угодно в лоб засветить, но драться с четверыми вооруженными буянами...
Хозяйка с надеждой оглядела гостей, склонившихся над мисками с кашей.
Матросы и капитан «Летящего» были сейчас на борту, что-то чинили. Так, а в доме кто? Трое пожилых купцов... и зачем они без охраны ездят, грибы старые?.. Худенькая бледная девушка из Фатимира — осиротела и едет в столицу к родственникам... Бродячий лекарь с парнишкой-подмастерьем... В самом углу — тот верзила с пустыми глазами, о котором беспокоился Кринаш. Ох, как не хочется к нему обращаться! Но, видно, придется..
Дагерта подхватила кувшин с вином, подошла к гостю, склонилась над ним, наполняя кубок, и шепнула:
— Если вон те четверо разбуянятся... не поможет ли мой господин их успокоить?
Тяжелая голова медленно повернулась на короткой шее. Оловянные глаза равнодушно глянули в лицо Дагерте.
— Иди в болото, дура... не мешай есть!
Женщина попятилась, да ее спиной грянул хохот: закончился новый кон «радуги», у четверки появился новый «король»— Им оказался смазливый парень со светлыми холеными усами и короткой бородкой.
— Чего я хо-очу? — сказал он нараспев. — Та-ак чего же я хо-очу?
Он легко перепрыгнул через скамью и пошел вдоль столов, поглядывая по сторонам своими наглыми, немного навыкате, глазами.
Хозяйка уже поняла, почему Красавчик так разговаривает: он заикался, стыдился этого и поэтому старался выпевать каждую фразу.
Парень прошел мимо притихшей девчушки из Фатимира, вдруг остановился, обернулся и резким движением выдернул ее из-за стола. Грубо облапив девушку, он громко, с чмоканьем поцеловал ее.
— Вот чего я хо-отел! — гордо заявил он под одобрительные возгласы дружков.
Перепуганная девчонка громко разрыдалась. Дагерта поспешно ухватила ее за руку, утащила наверх, в свою комнату, сунула тазик с водой и полотенце. Девушка уняла рев, но продолжала судорожно всхлипывать. Опытная Дагерта знала, что в таких случаях лучше не утешать. Она строго цыкнула на девчонку, указала на захныкавшего в колыбели Нурнаша:
— Разбудила — теперь давай укачивай!
Растерявшаяся девушка проглотила последний всхлип и покорно взялась за край колыбели, а Дагерта поспешила вниз, кипя от гнева. Что они себе позволяют, эти мерзавцы?!
Внизу четверка продолжала передавать из рук в руки коробку с костяшками. Хохот и брань не утихали, но пока новых неприятностей вроде бы не произошло...
— Хозяюшка! — вежливо окликнул Дагерту юный помощник бродячего лекаря. — Милостивая госпожа! Нельзя ли добавки?
Надо же, все уплел! А такой вроде тощий да бледненький... Ничего не поделаешь: заплатив вперед, постоялец имеет право лопать, пока пузо не треснет.
Дагерта поспешила на голос, неся миску, из которой валил пар.
— Кушай, маленький, кушай... ну ты, маленький, и жрать!.. — Последнее было сказано негромко и в сторону.
За ее спиной Ильен перемигнулся с учителем. Первая порция в мешочке из плотного полотна уже грела бок Айрунги под балахоном. Путь предстоял долгий, грех было не запастись бесплатной провизией. Только бы не заметила хозяйка! За такие фокусы хитрому гостю могут и ребра пересчитать!
Но Дагерта уже забыла о них, прислушиваясь к голосам за соседним столом.
— Две по-одковы и ро-оза! Да-авай, Шершень, кида-ай!
— Подкова, кинжал, морская звезда... Держи, бабка, теперь ты...
— Алмаз, кинжал, дракон!
— Везет тебе, старая карга! Бросай, Недомерок... Ого! Три алмаза!
Долговязый гордо встал, озираясь и соображая, что бы такое пожелать.
— Вот! — ткнул он пальцем в бродячего лекаря за соседним столом. — Пусть он под стол залезет и козлом закричит!
Дагерта тут же оказалась рядом с разошедшимся гостем:
— Ну, вот что! Ты, господин хороший, сядь на место и к людям не цепляйся, они ж тебя не трогают! А то недолго и по ушам схлопотать!
— По ушам? — громогласно переспросила старуха, поправляя за поясом кистень. — Это от кого же, говори напрямик! Не от тебя ли, кляча двуногая?
Худой длиннолицый лекарь засуетился, локтем смахнул на пол свой мешок, кинулся его поднимать.
— Эй, Молчун! — возвысила голос хозяйка. — А ну, сгоняй на пристань, кликни матросов...
— Стой, где стоишь! — гранитным голосом посоветовал рабу Шершень. — До порога дойти не сумеешь...
— А ты, те-етка, — пропел Красавчик, — та-ащи вина и не дури!
— А я и говорю, — не дал себя сбить Недомерок, — пусть вот этот, в балахоне, лезет под стол и козлом мемекает!
Он угрожающе надвинулся на бродячего лекаря. Тот сосредоточенно глянул под ноги и вежливо спросил:
— А вот эту монету мой господин обронил? Или из моего мешка выкатилась?
— Монета? — растерялся Недомерок. — Где?
Он нагнулся, не разглядел ничего более ценного, чем пара дохлых тараканов, и гневно выпрямился, решив, что над ним издеваются.
— Да я ж тебя сейчас, пилюля ты слабительная...
Его прервал пронзительный визг сверху. Девчонка, в которой любопытство пересилило испуг, выбралась на галерейку — посмотреть, что будет дальше. И теперь визжала, указывая на что-то рукой.
Недомерок почуял запах дыма — едкий, пронзительный. Он крутанулся на каблуках, но не увидел ничего, кроме перекошенных от удивления рож приятелей и разинутого рта трактирщицы. Это его отнюдь не успокоило. Он вновь обернулся — и вновь ничего не увидел. А дым уже застилал все вокруг.
— Сб-брось п-плащ! — заорал Красавчик, забыв выпевать слова. — Г-горишь, д-дурень!
Действительно, долговязый невежа, войдя в дом, не снял плащ. И теперь из капюшона, откинутого на плечи, валил густой вонючий дым.
Недомерок попытался развязать тесемки у горла, но только хуже их затянул.
— Залить надо, — подсказал Красавчику негромкий, спокойный голос лекаря. — Да не вином, дурак, водой... На, держи!
Опешивший Красавчик послушно взял в руки небольшую деревянную бадейку, возникшую откуда-то из-под локтя, и выплеснул ее содержимое на вертевшегося перед ним Недомерка. Большая часть жидкости угодила мимо — прямо в физиономию Шершню. Впоследствии Красавчик клялся, что его кто-то толкнул под локоть, и ругмя ругал хозяйку, не предупредившую, что в бадейке не вода, а помои...
— Ты что, одурел? — гневно вопросил главарь, дернулся к Красавчику — и грохнулся на стол, сметая на пол миски, кувшины и игральные кости. За ним поехала скамья, к которой, как почему-то оказалось, Шершень был привязан веревкой за сапог.
Старуха шагнула вперед, чтобы помочь главарю... и заорала не хуже девчонки на галерейке, шарахнулась прочь, не удержалась на ногах, с маху плюхнулась на задницу. Подол длинной юбки задрался, открыв высокие мужские сапоги. Под грубой материей трепыхалось что-то живое, пытаясь выбраться наружу.
К визгу бабки и девчонки присоединил вопли Красавчик, который обнаружил, что не может выпустить из рук вонючую бадейку: он к ней прилип! В попытке освободиться он стукнул бадейкой о край столешницы — раз, другой... промахнулся и рухнул под стол, въехав в бадью головой по самые плечи.
Бабка вопила. Девчонка визжала. Хозяйка что-то гневно кричала. Молчун с кочергой крутился вокруг, не зная, кого надо бить. Ильен прыгал от восторга и радостно орал, время от времени давая пинка Красавчику, который безуспешно пытался стащить с головы бадью. Купцы суетливо бегали по «залу», пытаясь пробраться к двери, но боясь угодить в полосы колдовского дыма. Шершень, оборвав веревку, вскочил на стол и завращал над головой топор с криком: «Не подходи, убью!» Из-под подола насмерть перепуганной бабки выбрался не менее перепуганный козленок. Услышав жалобный родной голосок, черная коза покинула свой угол и напала на бабку, не обделяя, впрочем, вниманием и любого, кто оказывался рядом. Недомерок так и не сбросил плащ, а перерезать завязки в панике не сообразил. Под общие крики он метался по «залу», крутясь и извиваясь, чтобы сбить незримое пламя. Со стороны было похоже, что он пляшет веселую наррабанскую горхоку.
Лишь двое в общем безумии оставались спокойны. В углу человек с пустыми глазами неторопливо и размеренно отправлял в рот кашу ложку за ложкой... А в центре сумасшедшей бури из дыма, криков и беготни стоял, скрестив руки на груди, Айрунги и с удовольствием слушал:
— О-ой, спаси нас Безликие! О-ой, мамочка, боюсь!..
— Господа, что это? Прорвались Подгорные Твари?
— Какие Твари! Не видишь — старуха козла родила!
— Не подходи! Всех зарублю!
— Д-да п-помогите же, к-кто-н-ниб-будь!..
И тут настежь распахнулась входная дверь. Разгоняя дым, в «зал» ворвался сырой холодный ветер — он показался всем невероятно свежим и каким-то спасительным.
Властный голос перекрыл вопли и визг:
— Что здесь происходит?!
На пороге стоял хозяин.
Кринаш Шипастый Шлем.
Вернулся.
За спиной хозяина маячил Верзила. Догадливый слуга, услышав вопли, ухватил на дворе дрын и теперь был готов глушить любого, на кого укажет господин.
Все замолчали разом, словно угодили под дождь со снегом. Коза побежала в свой угол, козленок семенил за ней. Недомерок от неожиданности так рванул завязки, что они лопнули и злосчастный плащ упал на пол.
— Проветрить! — хмуро бросил хозяин Верзиле и Молчуну и обернулся к жене. — Что здесь происходит?
К своему великому удивлению, женщина сумела быстро и толково изложить события.
— Так! — глухо бросил Кринаш и шагнул к столу, на котором возвышался Шершень с топором. — А ну, слазь! Не на то я столы ставил, чтоб об них всякая рвань подметки вытирала!
Шершень молча спрыгнул на пол.
Хозяин обвел присмиревшую компанию недобрым взглядом. В каждом движении этого кряжистого седого человека чувствовался бывалый воин. Можно было не сомневаться, что шрам на лбу он заработал не в кабацкой драке. Он стоял безоружный среди четверых вооруженных человек, но они разом оробели, почувствовав себя сворой мелких шавок рядом с матерым волком.
Не спеша Кринаш взял за плечо Красавчика (еще не избавившегося от «шлема»), пригнул его, несопротивляющегося, к столу, другой рукой забрал у Шершня топор и точным движением разбил бадью. Освобожденный парень ошалело заозирался. К его ладоням накрепко прилипли две дощечки.
— За бадью заплатите, — бросил Кринаш тоном человека, не ожидающего возражений. — Там что, скамья сломана? Значит, и за скамью. — Он обернулся к жене: — Почему в «зале» люди с оружием?
Ильен уныло обвел глазами просторное помещение с низким потолком (хозяйка гордо называла его — «зал»). Дубовые столы, широченные скамьи — мальчик уже знал, что на этих скамьях им и придется спать. Комнаты наверху — для женщин и знатных господ.
Сквозь шум голосов донеслось тонкое мемеканье. Мальчишка оживился. В углу, на соломенной подстилке, лежала хорошенькая черная козочка с двумя малышами. Ильен уже пробовал гладить козлят, но мать, угрожающе наклонив острые рожки, живо прекратила эти дерзкие попытки.
Ильену захотелось устроиться поближе к симпатичной семейке и понаблюдать за ней, но он сдержался. Стыдно! Не ребенок уже — ученик алхимика!..
Мальчик отвел глаза от черной красавицы — и его веселье погасло, потому что взгляд натолкнулся на человека, в одиночестве сидящего в углу и молча поглощающего кашу с мясом из глиняной миски.
Лицо этого человека не было знакомо Ильену. Зато мальчик узнал темно-зеленую рубаху, грубо сшитую на груди (уж Ильен-то видел, как появилась на рубахе эта прореха!).
А главное — на поясе у путника висел небольшой кинжал с золоченой рукоятью.
Ильен еще не признался учителю, что великая тайна попала к подозрительному и опасному человеку (да человеку ли?). Нес какую-то чушь о похищенном у него талисмане, без которого он ни за что не решится начать важное дело...
Вполне понятно, что учитель на него сердится!
Айрунги Журавлиный Крик действительно сердился на мальчишку с его капризами. Талисман какой-то... нелепое преследование незнакомого наемника с тупой физиономией...
Хозяйка постоялого двора, некрасивая крепкая женщина, поставила на стол глубокую миску с кашей и мясом. Вытянутое, с квадратным подбородком лицо женщины выглядело озабоченным; густые сросшиеся брови нахмурились, превратились в прямую линию.
Ильен набросился на еду. Айрунги небрежно вертел ложку в длинных желтоватых пальцах, покрытых пятнами от старых ожогов. Он отгонял мысль о том, что не только непонятное упрямство мальчишки портит ему настроение. И не только путешествие в глубь Силурана, хотя в любой момент могут встретиться люди, помнящие королевского мага, повелителя чудовищ, который подбил Нуртора начать поход против Грайана... ой, лучше не вспоминать, чем дело кончилось...
Нет, была еще одна причина для раздражения. Незначительная, нелепая, смешно кому и рассказать... Сон!
Приснилось то, что хотелось бы забыть навсегда: детство в фургоне бродячих циркачей. Стоит Айрунги в кругу восторженно ржущих зрителей, фокусы показывает. Вокруг ярмарка шумит... А фокусы-то простенькие: с лентами, с платочками, с шариками... Но публика довольна, в ладоши хлопает. Ну, Айрунги старается, руки так и мелькают. У какого-то крестьянина курицу из шляпы вытащил... Глядит, а это не крестьянин, а сам король Нуртор Черная Скала — хохочет, по плечу фокусника бьет:
— Ну циркач, ну молодец! И зачем ты в колдуны поперся? Тебе ж самое дело — народ потешать!
— Пра-авильно! — подхватывает другой голос — и Айрунги узнает Хранителя крепости Найлигрим. — Проворонил ты, бедняга, свою истинную судьбу...
Глупый сон! Умыться да забыть! А вот не отпускает, царапает душу!
Сколько лет прошло с тех пор, как жажда знаний увела его из цирка! Он был тогда чуть старше Ильена и искренне верил в постижимость мира. Протяни руки — и раскроются самые сокровенные тайны мироздания! И не примешивалось к этому желание денег, власти, славы... Или примешивалось? Он уже не помнит. Интересно, Ильен представляет себя во главе народов или по колено в золоте?
Ненадежно это все, ой как ненадежно!.. Несколько раз были в руках Айрунги настоящие сокровища, и власть была в двух шагах, и слава о нем шла... Ну и чем каждый раз дело кончалось? Богатство — вот оно, в тощем кошельке позвякивает, только-только за ночлег заплатить. О власть так обжегся — до сих пор больно! А слава... боком она еще выйдет, эта слава: по сей день Айрунги ловят по всему Силурану... и по Грайану тоже... да и в Наррабане он, помнится, наследил...
Не изменило лишь стремление к знаниям — горячее, до комка в горле.
И не изменило, как ни странно, прежнее ремесло. Хоть Айрунги его и стыдился, а потайные карманы балахона все же набил всякой всячиной — любой фокусник позавидует! И пальцы тренировал каждый день, чтобы остались быстрыми и ловкими. И это не раз выручало Айрунги в его сумбурной, отчаянной жизни...
Громовой хохот заставил Айрунги передернуться. Ну и противных соседей принесла сегодняшняя ночка! Три парня явно разбойничьего вида и жуткая бабка с коротким кистенем, заткнутым за пояс. Не из-за этой ли горластой компании хмурится хозяйка?
* * *
Дагерта Дорожная Сума и впрямь была порядком встревожена. Не испугана, нет, ведь не первый год держит она постоялый двор, всякое повидала... но кому нужны неприятности?Насколько все было бы проще, будь сейчас дома Кринаш!
При мысли о муже у Дагерты потеплело на сердце. Уж при нем-то всегда порядок! Даже разбойничьи шайки держатся подальше от постоялого двора. Понимают, рвань лесная, что если Кринаш Шипастый Шлем всерьез на них рассердится, то им лучше бежать, не останавливаясь, до самой столицы, а там кинуться в ноги городским стражникам и попроситься в тюрьму на цепь...
И почему Кринаша именно сегодня понесло на вырубку?
Хотя насчет дров он, конечно, придумал хорошо...
Женщина вспомнила, как вчера муж советовался с ней:
«Долг с дорогих соседушек не получишь, это ясно. Мужик лучше нагишом в дупло с дикими пчелами залезет, чем хоть один медяк... Ну, не в рабство же их за долги продавать! Их родственнички в отместку постоялый двор подпалят... да и не по-людски оно как-то... А вот отработать долг они могут, пусть попробуют не отработать! Себе дрова на зиму рубят — пусть и для нас расстараются!»
Она сама настояла, чтобы муж взял с собой Верзилу: мало ли что в лесу может случиться, а по хозяйству ей хватит и Молчуна.
«Ладно, — уступил муж. — Постояльцы вроде смирные, управишься. А если вон тот, в залатанной рубахе... ну, с глазами как оловянные бляшки... если начнет буянить, пусть его Молчун во двор вытащит и в бочку с водой пару раз макнет!..»
Кто ж знал, что после ухода Кринаша притащится эта четверка?..
Дагерта сразу почуяла неладное. Они заявились уже крепко под хмельком — а где им набраться, не в лесу же! Выходит, в соседней деревне были, в трактире. А почему там не заночевали? Говорят, вино им в «Жареном петухе» не понравилось... Врут! Хорошее там вино... грязь везде, это верно, а вот вино как раз хорошее! Надо думать, выставил их трактирщик. А всем известно, что хозяин «Жареного петуха» за денежки позволит гостям хоть жену свою на чердак отволочь. Стало быть, эти четверо уж как-то особо набезобразничали... или, что скорее всего, у них деньги кончились. Надеются на дармовщинку пожрать-попить-поспать, а утром или хозяев припугнуть, или тайком сбежать.
И ничего не поделаешь! Гость сам выбирает, платить ему вперед и пить-есть сколько душа пожелает или рассчитаться перед уходом — но тут уж хозяева ставят в счет каждый кусок и глоток...
Можно, конечно, нарушить обычай, потребовать денежки вперед... так ведь нарвешься! Их же четверо! Правда, среди них старуха, но от этого не легче. Такая бабуля медведя из берлоги пинками выгонит! Один из четверки, нагловатый смазливый парень, объяснил, что бабка (они ее так бабкой и кличут!) кашеварит у них в ватаге...
Дагерта не стала спрашивать, чем промышляет ватага, в глубине души подозревая, что правдивый ответ ей все равно бы не понравился. Глянуть хоть на того, что у них за старшего: так глазищами и зыркает по сторонам!..
Тут неприятный гость — ну, словно почуял, что о нем думают! — властным жестом подозвал Дагерту:
— Эй, хозяйка, не заходили к тебе на днях двое? Один — здоровенный, морда рябая... а другой — тощий такой, патлы во все стороны торчат...
— Не заходили, господин мой. У нас сейчас народу мало, осень же... а зимой и вовсе никого не будет, — вздохнула Дагерта, на миг забыв о своих опасениях.
Гость задумчиво почесал подбородок и вернулся к игре в «радугу», которую азартно вела компания:
— Подкова, роза, кинжал... э-эй, куда — мошенничать?! Тебе что, бабка, жить надоело?
— Смотря с кем! — лихо ответила старуха.
В это время наверху запищал Нурнаш. Забыв обо всем на свете, хозяйка взбежала по лестнице на второй этаж, промчалась по деревянной галерейке, ворвалась к себе в комнату.
— Здесь я, малыш! Бросили тебя, да? Сейчас мама покормит свою радость... Вот попросим папу, купит он нам рабыню, будет у Нурнаша няня, не будет он без присмотра в люльке лежать...
Наследник постоялого двора отозвался сердитым плачем. Он не поддавался на пустые посулы — недоверчивый и упрямый, как его отец.
Покормив сынишку, Дагерта неохотно спустилась вниз и подошла к оконцу, похожему на бойницу. За оконцем простирался до самого забора голый осенний огород, на котором произрастало накренившееся пугало. У пугала был такой вид, словно оно серьезно обдумывает побег через забор в лес.
Где же Кринаш, почему не возвращается?
Неприятная четверка резалась в «радугу» — только костяшки гремели. Играли на «королевское желание». Очередным «королем» стал долговязый парень с головой, похожей на охапку соломы. И башка эта соломенная возвышается над собеседниками чуть ли на целый локоть. Разумеется, друзья называют его Недомерком — а как еще его называть? Ну и вид у бедняги — словно его нарочно в длину вытягивали! Сам длинный, руки длинные, шея длинная... Даже нос длинный. И зубы как у зайца. Стоит, соображает, какое бы желание задумать...
— Вот! — ткнул Недомерок пальцем в сторону хозяйки. — Пусть она нам споет!
Додумался, дурень! Будто Дагерта с ними играет!
— Эй, хозяюшка! — возвысил голос главарь. — Слышишь, чего просят? Пой, раз «король» велит!
Дагерта обвела гостей взглядом. Два меча, кистень, прислоненный к стене топор... Да был бы дома Кринаш, разве позволил бы гостям переступить порог «зала» с оружием? Даже если б на огонек пожаловала волчья стая, Кринаш и их бы заставил клыки в сарае оставить, только потом пригласил бы в дом!
А теперь... теперь надо попробовать уладить дело мирно.
— Ой, тума-ан над лугом расстила-ается! — затянула женщина неожиданно красивым, звучным голосом. — Ой, со мно-ою милый мой прощается!..
Закончив недлинную песню, хозяйка выдавила улыбку и отошла от стола, гадая, что делать дальше. Молчун, конечно, не трус, но оружия в руках сроду не держал, раб есть раб. Сама Дагерта может кому угодно в лоб засветить, но драться с четверыми вооруженными буянами...
Хозяйка с надеждой оглядела гостей, склонившихся над мисками с кашей.
Матросы и капитан «Летящего» были сейчас на борту, что-то чинили. Так, а в доме кто? Трое пожилых купцов... и зачем они без охраны ездят, грибы старые?.. Худенькая бледная девушка из Фатимира — осиротела и едет в столицу к родственникам... Бродячий лекарь с парнишкой-подмастерьем... В самом углу — тот верзила с пустыми глазами, о котором беспокоился Кринаш. Ох, как не хочется к нему обращаться! Но, видно, придется..
Дагерта подхватила кувшин с вином, подошла к гостю, склонилась над ним, наполняя кубок, и шепнула:
— Если вон те четверо разбуянятся... не поможет ли мой господин их успокоить?
Тяжелая голова медленно повернулась на короткой шее. Оловянные глаза равнодушно глянули в лицо Дагерте.
— Иди в болото, дура... не мешай есть!
Женщина попятилась, да ее спиной грянул хохот: закончился новый кон «радуги», у четверки появился новый «король»— Им оказался смазливый парень со светлыми холеными усами и короткой бородкой.
— Чего я хо-очу? — сказал он нараспев. — Та-ак чего же я хо-очу?
Он легко перепрыгнул через скамью и пошел вдоль столов, поглядывая по сторонам своими наглыми, немного навыкате, глазами.
Хозяйка уже поняла, почему Красавчик так разговаривает: он заикался, стыдился этого и поэтому старался выпевать каждую фразу.
Парень прошел мимо притихшей девчушки из Фатимира, вдруг остановился, обернулся и резким движением выдернул ее из-за стола. Грубо облапив девушку, он громко, с чмоканьем поцеловал ее.
— Вот чего я хо-отел! — гордо заявил он под одобрительные возгласы дружков.
Перепуганная девчонка громко разрыдалась. Дагерта поспешно ухватила ее за руку, утащила наверх, в свою комнату, сунула тазик с водой и полотенце. Девушка уняла рев, но продолжала судорожно всхлипывать. Опытная Дагерта знала, что в таких случаях лучше не утешать. Она строго цыкнула на девчонку, указала на захныкавшего в колыбели Нурнаша:
— Разбудила — теперь давай укачивай!
Растерявшаяся девушка проглотила последний всхлип и покорно взялась за край колыбели, а Дагерта поспешила вниз, кипя от гнева. Что они себе позволяют, эти мерзавцы?!
Внизу четверка продолжала передавать из рук в руки коробку с костяшками. Хохот и брань не утихали, но пока новых неприятностей вроде бы не произошло...
— Хозяюшка! — вежливо окликнул Дагерту юный помощник бродячего лекаря. — Милостивая госпожа! Нельзя ли добавки?
Надо же, все уплел! А такой вроде тощий да бледненький... Ничего не поделаешь: заплатив вперед, постоялец имеет право лопать, пока пузо не треснет.
Дагерта поспешила на голос, неся миску, из которой валил пар.
— Кушай, маленький, кушай... ну ты, маленький, и жрать!.. — Последнее было сказано негромко и в сторону.
За ее спиной Ильен перемигнулся с учителем. Первая порция в мешочке из плотного полотна уже грела бок Айрунги под балахоном. Путь предстоял долгий, грех было не запастись бесплатной провизией. Только бы не заметила хозяйка! За такие фокусы хитрому гостю могут и ребра пересчитать!
Но Дагерта уже забыла о них, прислушиваясь к голосам за соседним столом.
— Две по-одковы и ро-оза! Да-авай, Шершень, кида-ай!
— Подкова, кинжал, морская звезда... Держи, бабка, теперь ты...
— Алмаз, кинжал, дракон!
— Везет тебе, старая карга! Бросай, Недомерок... Ого! Три алмаза!
Долговязый гордо встал, озираясь и соображая, что бы такое пожелать.
— Вот! — ткнул он пальцем в бродячего лекаря за соседним столом. — Пусть он под стол залезет и козлом закричит!
Дагерта тут же оказалась рядом с разошедшимся гостем:
— Ну, вот что! Ты, господин хороший, сядь на место и к людям не цепляйся, они ж тебя не трогают! А то недолго и по ушам схлопотать!
— По ушам? — громогласно переспросила старуха, поправляя за поясом кистень. — Это от кого же, говори напрямик! Не от тебя ли, кляча двуногая?
Худой длиннолицый лекарь засуетился, локтем смахнул на пол свой мешок, кинулся его поднимать.
— Эй, Молчун! — возвысила голос хозяйка. — А ну, сгоняй на пристань, кликни матросов...
— Стой, где стоишь! — гранитным голосом посоветовал рабу Шершень. — До порога дойти не сумеешь...
— А ты, те-етка, — пропел Красавчик, — та-ащи вина и не дури!
— А я и говорю, — не дал себя сбить Недомерок, — пусть вот этот, в балахоне, лезет под стол и козлом мемекает!
Он угрожающе надвинулся на бродячего лекаря. Тот сосредоточенно глянул под ноги и вежливо спросил:
— А вот эту монету мой господин обронил? Или из моего мешка выкатилась?
— Монета? — растерялся Недомерок. — Где?
Он нагнулся, не разглядел ничего более ценного, чем пара дохлых тараканов, и гневно выпрямился, решив, что над ним издеваются.
— Да я ж тебя сейчас, пилюля ты слабительная...
Его прервал пронзительный визг сверху. Девчонка, в которой любопытство пересилило испуг, выбралась на галерейку — посмотреть, что будет дальше. И теперь визжала, указывая на что-то рукой.
Недомерок почуял запах дыма — едкий, пронзительный. Он крутанулся на каблуках, но не увидел ничего, кроме перекошенных от удивления рож приятелей и разинутого рта трактирщицы. Это его отнюдь не успокоило. Он вновь обернулся — и вновь ничего не увидел. А дым уже застилал все вокруг.
— Сб-брось п-плащ! — заорал Красавчик, забыв выпевать слова. — Г-горишь, д-дурень!
Действительно, долговязый невежа, войдя в дом, не снял плащ. И теперь из капюшона, откинутого на плечи, валил густой вонючий дым.
Недомерок попытался развязать тесемки у горла, но только хуже их затянул.
— Залить надо, — подсказал Красавчику негромкий, спокойный голос лекаря. — Да не вином, дурак, водой... На, держи!
Опешивший Красавчик послушно взял в руки небольшую деревянную бадейку, возникшую откуда-то из-под локтя, и выплеснул ее содержимое на вертевшегося перед ним Недомерка. Большая часть жидкости угодила мимо — прямо в физиономию Шершню. Впоследствии Красавчик клялся, что его кто-то толкнул под локоть, и ругмя ругал хозяйку, не предупредившую, что в бадейке не вода, а помои...
— Ты что, одурел? — гневно вопросил главарь, дернулся к Красавчику — и грохнулся на стол, сметая на пол миски, кувшины и игральные кости. За ним поехала скамья, к которой, как почему-то оказалось, Шершень был привязан веревкой за сапог.
Старуха шагнула вперед, чтобы помочь главарю... и заорала не хуже девчонки на галерейке, шарахнулась прочь, не удержалась на ногах, с маху плюхнулась на задницу. Подол длинной юбки задрался, открыв высокие мужские сапоги. Под грубой материей трепыхалось что-то живое, пытаясь выбраться наружу.
К визгу бабки и девчонки присоединил вопли Красавчик, который обнаружил, что не может выпустить из рук вонючую бадейку: он к ней прилип! В попытке освободиться он стукнул бадейкой о край столешницы — раз, другой... промахнулся и рухнул под стол, въехав в бадью головой по самые плечи.
Бабка вопила. Девчонка визжала. Хозяйка что-то гневно кричала. Молчун с кочергой крутился вокруг, не зная, кого надо бить. Ильен прыгал от восторга и радостно орал, время от времени давая пинка Красавчику, который безуспешно пытался стащить с головы бадью. Купцы суетливо бегали по «залу», пытаясь пробраться к двери, но боясь угодить в полосы колдовского дыма. Шершень, оборвав веревку, вскочил на стол и завращал над головой топор с криком: «Не подходи, убью!» Из-под подола насмерть перепуганной бабки выбрался не менее перепуганный козленок. Услышав жалобный родной голосок, черная коза покинула свой угол и напала на бабку, не обделяя, впрочем, вниманием и любого, кто оказывался рядом. Недомерок так и не сбросил плащ, а перерезать завязки в панике не сообразил. Под общие крики он метался по «залу», крутясь и извиваясь, чтобы сбить незримое пламя. Со стороны было похоже, что он пляшет веселую наррабанскую горхоку.
Лишь двое в общем безумии оставались спокойны. В углу человек с пустыми глазами неторопливо и размеренно отправлял в рот кашу ложку за ложкой... А в центре сумасшедшей бури из дыма, криков и беготни стоял, скрестив руки на груди, Айрунги и с удовольствием слушал:
— О-ой, спаси нас Безликие! О-ой, мамочка, боюсь!..
— Господа, что это? Прорвались Подгорные Твари?
— Какие Твари! Не видишь — старуха козла родила!
— Не подходи! Всех зарублю!
— Д-да п-помогите же, к-кто-н-ниб-будь!..
И тут настежь распахнулась входная дверь. Разгоняя дым, в «зал» ворвался сырой холодный ветер — он показался всем невероятно свежим и каким-то спасительным.
Властный голос перекрыл вопли и визг:
— Что здесь происходит?!
На пороге стоял хозяин.
Кринаш Шипастый Шлем.
Вернулся.
За спиной хозяина маячил Верзила. Догадливый слуга, услышав вопли, ухватил на дворе дрын и теперь был готов глушить любого, на кого укажет господин.
Все замолчали разом, словно угодили под дождь со снегом. Коза побежала в свой угол, козленок семенил за ней. Недомерок от неожиданности так рванул завязки, что они лопнули и злосчастный плащ упал на пол.
— Проветрить! — хмуро бросил хозяин Верзиле и Молчуну и обернулся к жене. — Что здесь происходит?
К своему великому удивлению, женщина сумела быстро и толково изложить события.
— Так! — глухо бросил Кринаш и шагнул к столу, на котором возвышался Шершень с топором. — А ну, слазь! Не на то я столы ставил, чтоб об них всякая рвань подметки вытирала!
Шершень молча спрыгнул на пол.
Хозяин обвел присмиревшую компанию недобрым взглядом. В каждом движении этого кряжистого седого человека чувствовался бывалый воин. Можно было не сомневаться, что шрам на лбу он заработал не в кабацкой драке. Он стоял безоружный среди четверых вооруженных человек, но они разом оробели, почувствовав себя сворой мелких шавок рядом с матерым волком.
Не спеша Кринаш взял за плечо Красавчика (еще не избавившегося от «шлема»), пригнул его, несопротивляющегося, к столу, другой рукой забрал у Шершня топор и точным движением разбил бадью. Освобожденный парень ошалело заозирался. К его ладоням накрепко прилипли две дощечки.
— За бадью заплатите, — бросил Кринаш тоном человека, не ожидающего возражений. — Там что, скамья сломана? Значит, и за скамью. — Он обернулся к жене: — Почему в «зале» люди с оружием?