Страница:
высоту, как замечаем ударную группу истребителей-бомбардировщиков. Любуюсь
их четким строем.
Летим к линии фронта. На высоте 1500-2000 метров видимость ухудшается,
появляется дымка. Погодные условия довольно сложные, земля еле
просматривается, а ведь и нам - истребителям прикрытия придется наносить
удары по наземному противнику в такую погоду, и, чего доброго, могут
неожиданно, на большой скорости подойти "мессеры".
Мне становится смешно от таких дум: для чего же мы тогда в небе, если
"чего доброго" бояться? Бьют же их ребята - и я попробую. Подумаешь,
невидаль - "мессеры"; волков бояться - в лес не ходить!
Иногда сквозь густую дымку проглядывает земля, и вот, совсем неожиданно
в большом "окне" я увидел линию фронта.
Чем ближе подлетаем к ней, тем рельефнее картина: отчетливо видно, как
горят дома, сараи, видны линии окопов, подбитая техника на дорогах.
На горизонте справа появляется несколько точек. Вскоре становится
ясным, что это "мессершмитты". Набирая высоту, они, как на воздушном параде,
оставляя за собой шесть легких дымков, заходят нам в хвост. Мы заметили
врага вовремя, начинаем маневрировать: сходимся и расходимся на разных
высотах, делаем, как говорят летчики, ножницы. А "мессеры", не обращая
внимания на наши маневры, тем временем выходят на прямую для атаки. Вижу,
заходят на крайнего. А крайний - я...
Мысль работает спокойно, четко. "Так... Как раз тот вариант, о котором
я думал, тот, о котором не раз спрашивал у более опытных летчиков.
Развернуться им в лоб? Но ведь тогда я оторвусь от своих и наверняка не
смогу удачно выйти из неравного боя. Что же делать? Маневр! Пока маневр, и
не давать им вести прицельный огонь, а дальше будет видно".
Начинаю маневрировать. Первые трассы проходят где-то в стороне... Но
что это? Все шесть "мессеров" резко взмывают вдруг вверх и выходят из атаки.
Вскоре выясняется: это подошли на выручку "лагги" и связали фашистские
истребители боем.
Под нами - передний край. В небе, справа и слева, выше нас и ниже
вздуваются разноцветные шары - оранжевые., серые, коричневые, желтые: бьют
немецкие зенитки.
Стараясь сохранить боевой порядок и строй, маневрируем. "Мессеры" ведут
бой выше нас с истребителями ЛаГГ-3. А истребители-бомбардировщики уже
пикируют на позиции фашистских войск. Теперь наша задача - надежно прикрыть
их.
Десятки огненных пунктиров тянутся к самолету. Заглядись - и они
прошьют тебя насквозь. Вижу, как истребители-бомбардировщики покрыли черными
разрывами весь передний край. Обработав его, они набирают высоту. Теперь
"чайки" сами прикрывают нас, а мы атакуем. Вперед! Я направляю машину к
земле. Внизу - сплошные клубы дыма и пыли. Цели не видно. Куда стрелять? Но
внизу - враг, и я нажимаю на гашетки.
Ведя огонь, проносимся над султанами дыма. Ведущий выводит истребитель
из атаки, то же делаю и я.
На какой-то миг теряю из вида истребитель старшего лейтенанта
Григорьева. И вдруг, что это? Прямо под носом моего самолета, как в
проявителе, когда печатаешь фотоснимки, появляется камуфлированный,
дымчатого цвета "мессершмитт". На крыльях черные кресты, кок винта желтый.
"Мессер" появился так неожиданно, что я даже растерялся. Пока
размышлял, что предпринять, "мессершмитт" правым разворотом нырнул вниз.
В небе, как мне показалось, царила неразбериха: справа, слева, внизу и
вверху проносились наши и вражеские самолеты, и я даже опасался, как бы не
столкнуться с кем-нибудь из них.
Конечно, позже я понял, что никакого хаоса тогда как раз и не было -
летчики обеих наших групп действовали смело, точно и решительно. Но для меня
этот бой ведь был первым.
От разрывов зенитных снарядов в небе образовались серые небольшие
облака, которые постепенно расползались и вскоре совсем исчезли. Наши
самолеты стали уходить из района атаки, и я, пристроившись к одному из И-16,
следовал в общей группе истребителей.
Только теперь я перевел дух и почувствовал, какими нелегкими были
минуты над линией фронта. Нет слов и нет красок, чтобы описать и обрисовать
тот ад, что творился на земле и в воздухе.
Управлять машиной стало труднее - давала себя знать усталость.
Гимнастерка прилипла к телу, но расслабляться еще рано, и я приказывал себе:
"Держись. Внимание и еще раз внимание!".
"Мессеры" нас не преследовали, хотя, по рассказам бывалых летчиков, в
подобных случаях вражеские истребители долго "висят на хвосте".
Через некоторое время ведущий группы истребителей-бомбардировщиков
покачал с крыла на крыло, что означало: "Следуем домой". И-153 пошли дальше,
а мы развернулись и вскоре увидели свой аэродром. На душе стало легко и
радостно. Все хорошо, все в порядке! Вот и закончен первый боевой вылет.
"Птицу видать по полету". Эта пословица как нельзя лучше применима к
летчику во время боя. Действия опытного воздушного бойца неторопливы,
рассчитаны по времени и месту в воздушном пространстве, но они же, когда
требует обстановка, стремительны До Молниеносности. Именно это и
обеспечивает успех.
У молодого же летчика еще недостаточно выработано внимание, не хватает
навыков, которые необходимы ему в бою.
Быстро меняющаяся воздушная обстановка, ее скоротечность, резкие
световые и звуковые эффекты, маневры противника - все это требует четких
действий, быстрой реакции. Здесь неумолимо действуют и такие факторы, как
инерционность сознания и памяти, различная степень реакции на ориентировку
относительно земной поверхности и маневрирующего противника и, наконец,
законы боевого азарта и самосохранения, в результате которых летчик или
необдуманно храбро атакует - "лезет на рожон", либо, наоборот, начинает
обороняться, уступая инициативу врагу.
Нелегко учесть все эти факторы, все "за" и "против", не сразу приходит
умение сосредоточить внимание на главном. Безусловно одно: надо
безукоризненно владеть техникой пилотирования самолета, знать его
технические и боевые возможности так, как знаешь себя самого. За каждую
ошибку в небе, за каждый промах летчику нередко приходится расплачиваться
собственной жизнью или жизнью боевого товарища. Жестокая расплата!
Летчики 40-го истребительного авиационного полка были "втянуты" в
боевые действия, имели уже значительный боевой опыт. Постепенно и у меня
росло количество вылетов.
Бои в небе шли непрерывно, но я не попадал в критические положения -
все больше приходилось действовать в группах, состоявших из опытных
воздушных бойцов, я научился повторять их четкие, обдуманные маневры,
прикрывать их атаки. Я стал лучше ориентироваться в боевой обстановке и уже
начал делать первые, примитивные пока, попытки навязывать свою инициативу
противнику.
...Разведка донесла, что на одном из аэродромов фашистское командование
сосредоточило до двухсот самолетов различных типов. Необходимо было нанести
удар. Для этой цели выделили 22 истребителя-бомбардировщика И-153 и 16
истребителей И-16. Командовать общей группой назначили командира полка
истребителей-бомбардировщиков.
Генерал Шевченко, наш командир авиадивизии, принял участие в разработке
и составлении плана боевых действий сводной группы. Учли все: схему стоянок
вражеских самолетов, какому летчику на какую цель заходить, кому дублировать
заход, кому прикрывать группировку.
В указанное время наши истребители попарно взлетают с аэродрома и в
назначенной точке встречаются с группой истребителей-бомбардировщиков. Идем
на штурмовку. Над линией фронта попадаем под плотный огонь, однако проходим
на большой скорости удачно, без потерь.
Аэродром противника открылся внезапно. Да, все было так, как нам
говорили. Стоянки буквально забиты немецкими самолетами: здесь и Хе-111, и
Ю-88, и Ю-52...
Нас заметили - было видно, как по полю и на стоянках аэродрома
забегали, засуетились фигурки. Гитлеровские летчики и техники спешили занять
боевое положение. Заклубились две пыльные дорожки - это выруливали два
дежурных "мессершмитта".
Ведущий наших истребителей всей четверкой атаковал взлетающих
"мессеров", и те вспыхнули, так и не успев подняться с полосы. Над стоянками
выросли черные клумбы бомбовых разрывов. Наши самолеты встали в круг и
начали поочередную штурмовку аэродрома. Земля окуталась дымом - вражеские
стоянки почти не просматривались.
Минут десять штурмуем. В воздухе, кроме наших самолетов, никого не
видно. Но вот появляются "мессеры", вызванные по радио с соседнего
аэродрома. Вступаем с ними в бой. Судя по действиям "мессершмиттов", летчики
на них бывалые. Но и в нашей группе большинство знает почем фунт лиха.
Начались петли, виражи, боевые развороты. Из стволов пушек и пулеметов
вылетали длинные и короткие трассы очередей.
В память врезалось вот это: навстречу друг другу несутся два
истребителя - наш и фашистский. Бьют из всех огневых точек и сходятся в
лобовую. Длится это мгновение. Кто первый отвернет, кто не выдержит?
Огненное облако, оглушительный взрыв - и, кувыркаясь, летят к земле пылающие
обломки, льется огненный дождь бензина, еще секунду назад наполнявшего
самолетные баки... Все, что осталось от двух самолетов и двух летчиков...
Кто он, наш летчик? Этого мы пока не знаем, я даже не успел заметить
номер машины. Кажется только, что он из группы ведущего наших истребителей -
из тех, что уничтожили двух "мессеров" на взлетной полосе.
В этом бою я прикрывал Григорьева, а он, в свою очередь, действовал в
составе звена прикрытия наших истребителей.
Ведущий нашего звена на вираже сбивает "мессера". Горит кто-то из наших
ребят. Тянутся к земле черные шлейфы дыма...
Время на исходе. Оттягиваемся к линии фронта, а затем пытаемся
оторваться от "мессеров". Это не удается, так как нам надо прикрывать
истребители-бомбардировщики, а они имеют меньшую скорость, чем наши И-16.
Бой не прекращается и над линией фронта. Снова вспыхивают цветные огненные
шары зенитных разрывов, тянутся с земли пушечно-пулеметные трассы. Мы теряем
еще одного товарища - не успел, видимо, сманеврировать и попал в скрещение
нескольких зенитных очередей.
Приходим на аэродром. Нас двенадцать - четверо уже не вернутся. Но
враги заплатили за их гибель дорогой ценой: по сообщению разведки, в
воздушном бою сбито несколько "мессершмиттов", а на аэродроме уничтожено 32
фашистских самолета, большой склад боеприпасов, десятки машин и другой
аэродромной техники. Уничтожено также и немало живой силы противника.
Мы узнаем имя героя, совершившего лобовой таран над вражеским
аэродромом: командир эскадрильи капитан Иван Пилипенко. В этом бою он
уничтожил также и одного из взлетавших немецких истребителей.
Весной 1943 года наш полк перебазировался в Сальские степи, севернее
Кизляра. На этом участке линии фронта, как таковой, не было. Сыпучие пески,
барханы... При небольшом, но постоянном ветре барханы кочуют с одного места
на другое, засыпая встречающиеся на пути селения и дороги, не говоря уже об
окопах и траншеях.
Фашистское командование направило в Сальские степи специальные части,
спешно переброшенные из Африки, солдаты которых имели опыт боевых действий в
пустыне.
Активно действовала вражеская разведка. На легких броневиках фашистские
разведчики часто вклинивались в боевые порядки наших подразделений.
Мы поддерживали боевые действия кавалеристов соединения генерала
Кириченко. Порой он сам ставил нам боевую задачу на разведку и штурмовку
гитлеровских войск. Частенько нам удавалось "засечь" застрявших в песках
фашистских разведчиков. Рейды их броневиков но всегда сходили безнаказанно.
Еще раньше кто-то в шутку прозвал наши И-16 "веселыми ребятами". Так
вот, наши "веселые ребята" в те дни трудились на совесть.
От вылета к вылету я продолжал думать о том счастливом дне, когда мне
удастся поймать в прицел "мессера". Но время шло, а мне все не везло.
...Наша шестерка уходит на прикрытие наземных войск с задачей
одновременно вести разведку. Я уже сравнительно неплохо ориентируюсь в
воздушном бою - знаю, когда пойти в атаку, когда и каким маневром выйти
из-под вражеского огня.
Мы атакуем фашистскую часть, вклинившуюся в боевые порядки наших
сухопутных войск, видим, как бегут и падают под нашими очередями вражеские
солдаты, как бросают они боевую технику и оружие.
Закончив штурмовку, некоторое время летим параллельно предполагаемой
линии фронта, затем разворачиваемся и идем домой. Внизу однообразная картина
- пески, пески...
Но что это? Большое стадо скота, сверху похожее на колышущееся серое
озеро, движется во вражеский тыл. Снижаемся: пастухи - немецкие солдаты.
Овцы, коровы, испугавшись рева авиационных моторов, шарахнулись. в сторону,
часть "пастухов" залегла, другие спешат забраться поглубже в стадо. Если так
еще разок зайти, только теперь уже справа, то коровы и овцы побегут
прямехонько в расположение наших войск. Наверняка не мне одному пришла в
голову такая мысль. Вижу: старший группы капитан Шлепов дает сигнал "Делай,
как я!" и заходит на стадо на бреющем. Следом за ним, только с интервалом,
то же делаем и мы.
"Пастухи" отстали от стада, мы дали по ним несколько очередей и
"погнали" стадо к себе. Когда горючее было на исходе, ушли на свой аэродром.
Доложили командованию о выполнении боевого задания и о нашей инициативе.
Командир полка сразу же поднял в воздух четверку истребителей и послал
их в район, где находилось стадо, а генерал Кириченко выслал навстречу
подразделение кавалеристов: не пропадать же народному добру. Шутка ли, около
1500 голов скота отбили у врага! Вышестоящее командование, в свою очередь,
отметило нашу инициативу благодарностью.
Все это, конечно, хорошо: и задание командования выполнили, и народное
добро спасли. Но как быть с личным боевым счетом? Я ведь - военный летчик!
В очередном воздушном бою желание сбить вражеский самолет было
настолько велико, что я, не раздумывая, пошел в атаку на одного из
"мессеров". Как мне показалось, он мог бы стать моей первой боевой добычей.
Да, это как раз тот вариант. Гитлеровец меня не видит. Сейчас я сближусь -
и... Но фашист меня заметил. Он сделал рывок и ушел в облака. Досадно!
Оглядываюсь - моих товарищей тоже не видно. Набираю высоту - опять никого.
Значит, увлекся и оторвался от группы. Взял курс на свой аэродром.
Посмотрел на часы - времени в обрез. Вот-вот кончится горючее и мотор
остановится. Надо срочно снижаться. Успокаивает то, что наверняка нахожусь
над нашей территорией.
Снижаюсь, выбираю подходящую площадку, вижу какое-то селение, десяток
глинобитных домишек, пастуха и стадо овец... Мотор с минуты на минуту по
моим расчетам может остановиться, и времени на развороты уже нет: заход
только с прямой.
Стадо, испугавшись рева мотора, шарахнулось как раз на выбранную мной
площадку. Я прекратил выпуск шасси, пошел на второй круг, с волнением
отсчитывая секунды: вот-вот мотор остановится, и самолет стремительно начнет
снижаться. Отвлекся и забыл дотянуть шасси и поставить на замок. Так с
полувыпущенными шасси я и произвел посадку...
Не стоило бы вспоминать, но, как говорится, что было - то было. Шасси,
конечно, убрались, самолет пополз по песку на "животе", а сам я - искры из
глаз - удалился головой о приборную доску. Пришел в себя, ощутил горячую
кровь на лице и на шее.
Выбрался из кабины, осмотрел машину: винт погнут, капот деформирован.
И это в то время, когда в полку каждый самолет на вес золота!
В голове сплошной сумбур: смутные варианты ремонта самолета, отчета
перед начальством и стыд - стыд перед боевыми друзьями и перед самим собой.
Смотрю, ко мне спешат военные - пехотный капитан с бойцами. Спрашивает,
как я себя чувствую, вижу, смотрит на мое "разукрашенное" лицо и кому-то
приказывает срочно вызвать санинструктора. А мне не до медицины. Прошу
капитана как можно скорее сообщить в часть о случившемся и передать
координаты моего местонахождения. По моим расчетам, я не дотянул до своего
аэродрома километров 20-25. Так оно и оказалось на самом деле.
Вскоре на подводе подкатила девушка-санинструктор, обмыла мне лицо,
смазала йодом ссадины. На этой же подводе я поехал в ближайший населенный
пункт, попросив капитана выставить охрану у самолета-Командира эскадрильи в
подразделении я не застал, он был на боевом задании. Пришлось идти на доклад
непосредственно к командиру полка. Выслушав меня, он с укором сказал:
- Значит, разбил самолет? Молодец! - Прошелся по комнате, глубоко
засунув руки в карманы брюк. - Мы с таким трудом достаем, чиним, латаем
самолеты, чтобы бить противника, а ты!.. Самолет я тебе больше не дам!
Так и сказал, - как отрубил. Это был самый суровый приговор, какой
только может быть для летчика.
Мне нечего было ответить в свое оправдание и я молчал, понимая, что
нелегко будет искупить свою вину...
От летной работы меня отстранили. Летать было не на чем. Я начал
работать вместе с техниками и механиками, стал готовить к боевым вылетам
самолеты своих товарищей по эскадрилье.
По ночам плохо спал, а если и спал, то чаще, чем до этого, видел во сне
"мессера", которого я так и не сбил...
Да и собью ли теперь?
Казалось, прошло много времени, а между тем - не более двух недель.
Однажды, когда я, как обычно, работал вместе с техниками на стоянке, меня
окликнул командир полка:
- Голубев! В двенадцать часов зайдите ко мне.
- Слушаюсь! - ответил я и подумал: "Какие еще неприятности готовит мне
военная служба? Вроде бы и так наказан по самую "защелку".
Вечером узнал, что меня откомандировывают в другую часть и что мне
разрешено летать. Известие это было неожиданным и радостным. Только выйдя из
домика командира, я осознал, что "опала" моя кончилась и что впереди у меня
теперь снова будет боевая жизнь. В ту ночь я долго не мог уснуть, все не мог
успокоиться. "Амнистия" отчасти объяснилась отходчивостью авиационного
начальства, но немаловажное значение при этом имело и то, что наши летные
полки несли ощутимые потери в непрерывных воздушных боях, а опытными
летчиками люди, как известно, сами по себе не становятся, - для этого
необходимо пройти школу войны.
Я служу на новом месте - в 84-м истребительном авиационном полку. Он
стоит в станице Днепровской. Технический состав разместился в сельском
клубе, добротном каменном здании, летчики - в домике неподалеку. Ночью нас
будит грохот бомбовых разрывов. Выскакиваем на улицу. В бледно-сером свете
утра слышим гул немецкого самолета. Кое-кто даже пытается определить тип
самолета и узнать, где он сейчас. Ясно одно: бомбежка не случайная,
вражеская агентура работает. Наше счастье, что фашист промазал - клуб и
домики оказались в целости.
Утром приказ: нанести штурмовой удар по переднему краю противника в
районе станицы Крымская. Облачность десятибалльная, нижняя кромка 1000-1200
метров, видимость 3-4 километра. Наши И-16 появляются над целью неожиданно.
"Эрэсами" бьем по немецким траншеям. Навстречу нам тянутся трассы огня.
Словом, обычная боевая работа, обычная штурмовка переднего края.
Отработав, я следую с набором высоты за лейтенантом Смысловым.
Неожиданно замечаю, впереди по курсу, под облаками, прямо навстречу идет
Хе-И1. У него видна кормовая пулеметная установка. Медлить нельзя - его
стрелок прошьет меня очередью. Единственное, что я успеваю сделать - это
проскочить под самым животом "хейнкеля". Стрелок, конечно, не успевает
открыть огонь по моему самолету.
Только я "разминулся" с "хейнкелем", как впереди, откуда-то снизу, на
больших скоростях пронеслись два "мессера". Замечаю, "мессы" заложили вираж
в мою сторону. Ясно: будут заходить в хвост! Где же Смыслов? Оглядываюсь.
Самолета Смыслова не видно. Что это? На хвосте у меня уже "сидит" черная
точка. "Мессер" пристроился! Я делаю крутой левый вираж. Так ему труднее
поймать меня в прицел. Снова оглядываюсь - "мессер" на хвосте. Закладываю
такой вираж, что рябит в глазах. Отстал? Нет, черная точка неумолимо несется
за мной. Наверное, минут десять я выписывал диковинные фигуры - бросал
самолет, то вниз, то вверх, не давая "мессеру" открыть прицельный огонь. Но
он точно прирос к хвосту моего И-16. Чувствую, как гимнастерка прилипла к
телу, а "месс" все не отстает...
Короче говоря, это закончилось тем, что мне как-то удалось все же
высунуться из кабины побольше и я обнаружил, что все это время уходил от...
собственного хвоста, на руле поворота которого имеется для балансировки
противовес. Его-то я и принял за точку "мессершмитта".
На аэродроме лейтенант Смыслов сочувственно спросил:
- Рули заклинило, что ли?
Вечером я рассказал о "поединке" с хвостом собственного самолета -
летчики от души посмеялись.
84-й ИАП стал перевооружаться на "аэрокобры". Мы засели за изучение
материальной части нового самолета и мотора. Времени на освоение новой
матчасти - в обрез. Пришлось заниматься с утра до вечера. Недели через две
мы сдали зачеты по матчасти самолета, мотора, оборудования и приступили к
полетам.
Трудности начались сразу же. И прежде всего - носовое колесо... У этого
самолета третье колесо расположено не сзади, а в носовой части. И действия
при взлете очень отличны от тех, к которым мы привыкли.
Масса приборов, большой взлетный вес новой машины, сложность в технике
пилотирования - все это требовало от летчика повышенного внимания. Тем
более, что первый полет на "аэрокобре" мы выполняли почти без провозных.
Первое впечатление - неважное. Самолет кажется нам тяжелым,
маломаневренным против юркого И-16. Но когда мы стали убирать шасси и ходить
в зону, то сразу же оценили новую машину. Особенно нам понравилась
радиостанция. Еще бы! Впервые за свою летную жизнь мы смогли, наконец,
производить маневры не по сигналам-эволюциям, а по командам с земли. Мы
слушали эти команды в эфире, как музыку. Ну, "мессеры", теперь-то мы с вами
потягаемся!..
Высший пилотаж на "кобре" требовал от летчика точной координации.
Малейшая небрежность на глубоком вираже, боевом развороте или в верхней
точке петли - и самолет срывался в штопор, а зачастую входил и в плоский
штопор. Это было одним из главных его недостатков.
...В один из дней напряженной летной работы к нам в 84-й полк прилетел
По-2. Из него вышел коренастый капитан со звездой Героя Советского Союза на
груди. Это был П. П. Крюков из 16-го гвардейского авиаполка.
- Где командир? - спросил он нас. Мы ответили, что подполковник
Павликов в воздухе. Скоро сядет.
- Хорошо. Подождем!
Крюков оказался общительным, словоохотливым человеком. Интересовался,
давно ли мы летаем на новой машине, какие упражнения выполняем, имеет ли кто
на своем счету сбитые самолеты.
После встречи с командиром полка, перед отлетом, капитан Крюков снова
подошел к нам и многозначительно подмигнул:
- До скорой встречи!
Мы стали ждать перевода в 16-й гвардейский полк. Разумеется, это
ожидание не было пассивным: мы как никогда готовились к боевым действиям.
Кто из нас не знал имен Вадима Фадеева, Григория Речкалова, Аркадия
Федорова, Александра Покрышкина?.. Слава о них гремела по всему фронту. И
вот нам предстоит служить вместе, рядом с этими легендарными людьми!
Виктор Жердев - человек веселый и находчивый, успокаивал нас:
- Ничего, орлы! Тоже, чай, не лыком шиты! С немцами не раз встречались,
да еще на "ишачке", живы-здоровы остались, а кое-кто и "мессеров" сбивал. И
в гвардейском будем воевать как надо...
1 июня 1943 года - памятный в нашей жизни день. Снова прилетел капитан
Крюков, и в этот же день вечером наша группа истребителей приземлилась на
аэродроме у станицы Поповическая.
Там нас встречали командир дивизии полковник И. Дзусов, командир 16-го
гвардейского полка подполковник Исаев и командир полка подполковник
Погребной. Комиссар дивизии познакомился с каждым из нас, приветливо пожал
каждому руку.
В это время над аэродромом появилась шестерка истребителей.
- Чья? - спросил Дзусов у командира полка.
- Капитана Покрышкина. Возвращается с задания. Вскоре и сами летчики
подъехали к землянке, выпрыгнули из грузовика и направились к нам.
Старший группы доложил командиру дивизии о том, что группа успешно
выполнила задачу по прикрытию переднего края и вела бой с восьмеркой
"мессеров". Один самолет противника сбит. Группа потерь не имеет.
- Кто сбил самолет?
- Старший лейтенант Старчиков, - ответил капитан Покрышкин.
- Хорошо! Пусть люди идут отдыхать, а к тебе, товарищ Покрышкин,
пополнение прибыло. Летчики, хотя и молодые, но имеют уже боевой опыт. На
наших самолетах еще не воевали. Так что принимай и учи по своей системе. -
Повернувшись к нам, комдив сказал:
- Капитан Покрышкин, начальник воздушно-стрелковой службы, опытный
мастер воздушного боя, у него есть чему поучиться. Словом, как говорится,
прошу любить и жаловать!
Дзусов уехал, и остались мы наедине с нашим новым командиром.
Перед нами, отставив левую ногу вперед и чуть в сторону, делая упор на
правую, стоял капитан Покрышкин. В шлемофоне, из-под которого выбивалась
прядь русых волос, стройный, широкоплечий, с суровым пронизывающим взглядом
серых глаз. Большие пальцы рук заложены за поясной ремень, туго
перепоясывающий гимнастерку. Он, как нам показалось, довольно долго и
внимательно рассматривал нас, словно оценивая, какие бойцы из нас выйдут.
Наконец, произнес:
их четким строем.
Летим к линии фронта. На высоте 1500-2000 метров видимость ухудшается,
появляется дымка. Погодные условия довольно сложные, земля еле
просматривается, а ведь и нам - истребителям прикрытия придется наносить
удары по наземному противнику в такую погоду, и, чего доброго, могут
неожиданно, на большой скорости подойти "мессеры".
Мне становится смешно от таких дум: для чего же мы тогда в небе, если
"чего доброго" бояться? Бьют же их ребята - и я попробую. Подумаешь,
невидаль - "мессеры"; волков бояться - в лес не ходить!
Иногда сквозь густую дымку проглядывает земля, и вот, совсем неожиданно
в большом "окне" я увидел линию фронта.
Чем ближе подлетаем к ней, тем рельефнее картина: отчетливо видно, как
горят дома, сараи, видны линии окопов, подбитая техника на дорогах.
На горизонте справа появляется несколько точек. Вскоре становится
ясным, что это "мессершмитты". Набирая высоту, они, как на воздушном параде,
оставляя за собой шесть легких дымков, заходят нам в хвост. Мы заметили
врага вовремя, начинаем маневрировать: сходимся и расходимся на разных
высотах, делаем, как говорят летчики, ножницы. А "мессеры", не обращая
внимания на наши маневры, тем временем выходят на прямую для атаки. Вижу,
заходят на крайнего. А крайний - я...
Мысль работает спокойно, четко. "Так... Как раз тот вариант, о котором
я думал, тот, о котором не раз спрашивал у более опытных летчиков.
Развернуться им в лоб? Но ведь тогда я оторвусь от своих и наверняка не
смогу удачно выйти из неравного боя. Что же делать? Маневр! Пока маневр, и
не давать им вести прицельный огонь, а дальше будет видно".
Начинаю маневрировать. Первые трассы проходят где-то в стороне... Но
что это? Все шесть "мессеров" резко взмывают вдруг вверх и выходят из атаки.
Вскоре выясняется: это подошли на выручку "лагги" и связали фашистские
истребители боем.
Под нами - передний край. В небе, справа и слева, выше нас и ниже
вздуваются разноцветные шары - оранжевые., серые, коричневые, желтые: бьют
немецкие зенитки.
Стараясь сохранить боевой порядок и строй, маневрируем. "Мессеры" ведут
бой выше нас с истребителями ЛаГГ-3. А истребители-бомбардировщики уже
пикируют на позиции фашистских войск. Теперь наша задача - надежно прикрыть
их.
Десятки огненных пунктиров тянутся к самолету. Заглядись - и они
прошьют тебя насквозь. Вижу, как истребители-бомбардировщики покрыли черными
разрывами весь передний край. Обработав его, они набирают высоту. Теперь
"чайки" сами прикрывают нас, а мы атакуем. Вперед! Я направляю машину к
земле. Внизу - сплошные клубы дыма и пыли. Цели не видно. Куда стрелять? Но
внизу - враг, и я нажимаю на гашетки.
Ведя огонь, проносимся над султанами дыма. Ведущий выводит истребитель
из атаки, то же делаю и я.
На какой-то миг теряю из вида истребитель старшего лейтенанта
Григорьева. И вдруг, что это? Прямо под носом моего самолета, как в
проявителе, когда печатаешь фотоснимки, появляется камуфлированный,
дымчатого цвета "мессершмитт". На крыльях черные кресты, кок винта желтый.
"Мессер" появился так неожиданно, что я даже растерялся. Пока
размышлял, что предпринять, "мессершмитт" правым разворотом нырнул вниз.
В небе, как мне показалось, царила неразбериха: справа, слева, внизу и
вверху проносились наши и вражеские самолеты, и я даже опасался, как бы не
столкнуться с кем-нибудь из них.
Конечно, позже я понял, что никакого хаоса тогда как раз и не было -
летчики обеих наших групп действовали смело, точно и решительно. Но для меня
этот бой ведь был первым.
От разрывов зенитных снарядов в небе образовались серые небольшие
облака, которые постепенно расползались и вскоре совсем исчезли. Наши
самолеты стали уходить из района атаки, и я, пристроившись к одному из И-16,
следовал в общей группе истребителей.
Только теперь я перевел дух и почувствовал, какими нелегкими были
минуты над линией фронта. Нет слов и нет красок, чтобы описать и обрисовать
тот ад, что творился на земле и в воздухе.
Управлять машиной стало труднее - давала себя знать усталость.
Гимнастерка прилипла к телу, но расслабляться еще рано, и я приказывал себе:
"Держись. Внимание и еще раз внимание!".
"Мессеры" нас не преследовали, хотя, по рассказам бывалых летчиков, в
подобных случаях вражеские истребители долго "висят на хвосте".
Через некоторое время ведущий группы истребителей-бомбардировщиков
покачал с крыла на крыло, что означало: "Следуем домой". И-153 пошли дальше,
а мы развернулись и вскоре увидели свой аэродром. На душе стало легко и
радостно. Все хорошо, все в порядке! Вот и закончен первый боевой вылет.
"Птицу видать по полету". Эта пословица как нельзя лучше применима к
летчику во время боя. Действия опытного воздушного бойца неторопливы,
рассчитаны по времени и месту в воздушном пространстве, но они же, когда
требует обстановка, стремительны До Молниеносности. Именно это и
обеспечивает успех.
У молодого же летчика еще недостаточно выработано внимание, не хватает
навыков, которые необходимы ему в бою.
Быстро меняющаяся воздушная обстановка, ее скоротечность, резкие
световые и звуковые эффекты, маневры противника - все это требует четких
действий, быстрой реакции. Здесь неумолимо действуют и такие факторы, как
инерционность сознания и памяти, различная степень реакции на ориентировку
относительно земной поверхности и маневрирующего противника и, наконец,
законы боевого азарта и самосохранения, в результате которых летчик или
необдуманно храбро атакует - "лезет на рожон", либо, наоборот, начинает
обороняться, уступая инициативу врагу.
Нелегко учесть все эти факторы, все "за" и "против", не сразу приходит
умение сосредоточить внимание на главном. Безусловно одно: надо
безукоризненно владеть техникой пилотирования самолета, знать его
технические и боевые возможности так, как знаешь себя самого. За каждую
ошибку в небе, за каждый промах летчику нередко приходится расплачиваться
собственной жизнью или жизнью боевого товарища. Жестокая расплата!
Летчики 40-го истребительного авиационного полка были "втянуты" в
боевые действия, имели уже значительный боевой опыт. Постепенно и у меня
росло количество вылетов.
Бои в небе шли непрерывно, но я не попадал в критические положения -
все больше приходилось действовать в группах, состоявших из опытных
воздушных бойцов, я научился повторять их четкие, обдуманные маневры,
прикрывать их атаки. Я стал лучше ориентироваться в боевой обстановке и уже
начал делать первые, примитивные пока, попытки навязывать свою инициативу
противнику.
...Разведка донесла, что на одном из аэродромов фашистское командование
сосредоточило до двухсот самолетов различных типов. Необходимо было нанести
удар. Для этой цели выделили 22 истребителя-бомбардировщика И-153 и 16
истребителей И-16. Командовать общей группой назначили командира полка
истребителей-бомбардировщиков.
Генерал Шевченко, наш командир авиадивизии, принял участие в разработке
и составлении плана боевых действий сводной группы. Учли все: схему стоянок
вражеских самолетов, какому летчику на какую цель заходить, кому дублировать
заход, кому прикрывать группировку.
В указанное время наши истребители попарно взлетают с аэродрома и в
назначенной точке встречаются с группой истребителей-бомбардировщиков. Идем
на штурмовку. Над линией фронта попадаем под плотный огонь, однако проходим
на большой скорости удачно, без потерь.
Аэродром противника открылся внезапно. Да, все было так, как нам
говорили. Стоянки буквально забиты немецкими самолетами: здесь и Хе-111, и
Ю-88, и Ю-52...
Нас заметили - было видно, как по полю и на стоянках аэродрома
забегали, засуетились фигурки. Гитлеровские летчики и техники спешили занять
боевое положение. Заклубились две пыльные дорожки - это выруливали два
дежурных "мессершмитта".
Ведущий наших истребителей всей четверкой атаковал взлетающих
"мессеров", и те вспыхнули, так и не успев подняться с полосы. Над стоянками
выросли черные клумбы бомбовых разрывов. Наши самолеты встали в круг и
начали поочередную штурмовку аэродрома. Земля окуталась дымом - вражеские
стоянки почти не просматривались.
Минут десять штурмуем. В воздухе, кроме наших самолетов, никого не
видно. Но вот появляются "мессеры", вызванные по радио с соседнего
аэродрома. Вступаем с ними в бой. Судя по действиям "мессершмиттов", летчики
на них бывалые. Но и в нашей группе большинство знает почем фунт лиха.
Начались петли, виражи, боевые развороты. Из стволов пушек и пулеметов
вылетали длинные и короткие трассы очередей.
В память врезалось вот это: навстречу друг другу несутся два
истребителя - наш и фашистский. Бьют из всех огневых точек и сходятся в
лобовую. Длится это мгновение. Кто первый отвернет, кто не выдержит?
Огненное облако, оглушительный взрыв - и, кувыркаясь, летят к земле пылающие
обломки, льется огненный дождь бензина, еще секунду назад наполнявшего
самолетные баки... Все, что осталось от двух самолетов и двух летчиков...
Кто он, наш летчик? Этого мы пока не знаем, я даже не успел заметить
номер машины. Кажется только, что он из группы ведущего наших истребителей -
из тех, что уничтожили двух "мессеров" на взлетной полосе.
В этом бою я прикрывал Григорьева, а он, в свою очередь, действовал в
составе звена прикрытия наших истребителей.
Ведущий нашего звена на вираже сбивает "мессера". Горит кто-то из наших
ребят. Тянутся к земле черные шлейфы дыма...
Время на исходе. Оттягиваемся к линии фронта, а затем пытаемся
оторваться от "мессеров". Это не удается, так как нам надо прикрывать
истребители-бомбардировщики, а они имеют меньшую скорость, чем наши И-16.
Бой не прекращается и над линией фронта. Снова вспыхивают цветные огненные
шары зенитных разрывов, тянутся с земли пушечно-пулеметные трассы. Мы теряем
еще одного товарища - не успел, видимо, сманеврировать и попал в скрещение
нескольких зенитных очередей.
Приходим на аэродром. Нас двенадцать - четверо уже не вернутся. Но
враги заплатили за их гибель дорогой ценой: по сообщению разведки, в
воздушном бою сбито несколько "мессершмиттов", а на аэродроме уничтожено 32
фашистских самолета, большой склад боеприпасов, десятки машин и другой
аэродромной техники. Уничтожено также и немало живой силы противника.
Мы узнаем имя героя, совершившего лобовой таран над вражеским
аэродромом: командир эскадрильи капитан Иван Пилипенко. В этом бою он
уничтожил также и одного из взлетавших немецких истребителей.
Весной 1943 года наш полк перебазировался в Сальские степи, севернее
Кизляра. На этом участке линии фронта, как таковой, не было. Сыпучие пески,
барханы... При небольшом, но постоянном ветре барханы кочуют с одного места
на другое, засыпая встречающиеся на пути селения и дороги, не говоря уже об
окопах и траншеях.
Фашистское командование направило в Сальские степи специальные части,
спешно переброшенные из Африки, солдаты которых имели опыт боевых действий в
пустыне.
Активно действовала вражеская разведка. На легких броневиках фашистские
разведчики часто вклинивались в боевые порядки наших подразделений.
Мы поддерживали боевые действия кавалеристов соединения генерала
Кириченко. Порой он сам ставил нам боевую задачу на разведку и штурмовку
гитлеровских войск. Частенько нам удавалось "засечь" застрявших в песках
фашистских разведчиков. Рейды их броневиков но всегда сходили безнаказанно.
Еще раньше кто-то в шутку прозвал наши И-16 "веселыми ребятами". Так
вот, наши "веселые ребята" в те дни трудились на совесть.
От вылета к вылету я продолжал думать о том счастливом дне, когда мне
удастся поймать в прицел "мессера". Но время шло, а мне все не везло.
...Наша шестерка уходит на прикрытие наземных войск с задачей
одновременно вести разведку. Я уже сравнительно неплохо ориентируюсь в
воздушном бою - знаю, когда пойти в атаку, когда и каким маневром выйти
из-под вражеского огня.
Мы атакуем фашистскую часть, вклинившуюся в боевые порядки наших
сухопутных войск, видим, как бегут и падают под нашими очередями вражеские
солдаты, как бросают они боевую технику и оружие.
Закончив штурмовку, некоторое время летим параллельно предполагаемой
линии фронта, затем разворачиваемся и идем домой. Внизу однообразная картина
- пески, пески...
Но что это? Большое стадо скота, сверху похожее на колышущееся серое
озеро, движется во вражеский тыл. Снижаемся: пастухи - немецкие солдаты.
Овцы, коровы, испугавшись рева авиационных моторов, шарахнулись. в сторону,
часть "пастухов" залегла, другие спешат забраться поглубже в стадо. Если так
еще разок зайти, только теперь уже справа, то коровы и овцы побегут
прямехонько в расположение наших войск. Наверняка не мне одному пришла в
голову такая мысль. Вижу: старший группы капитан Шлепов дает сигнал "Делай,
как я!" и заходит на стадо на бреющем. Следом за ним, только с интервалом,
то же делаем и мы.
"Пастухи" отстали от стада, мы дали по ним несколько очередей и
"погнали" стадо к себе. Когда горючее было на исходе, ушли на свой аэродром.
Доложили командованию о выполнении боевого задания и о нашей инициативе.
Командир полка сразу же поднял в воздух четверку истребителей и послал
их в район, где находилось стадо, а генерал Кириченко выслал навстречу
подразделение кавалеристов: не пропадать же народному добру. Шутка ли, около
1500 голов скота отбили у врага! Вышестоящее командование, в свою очередь,
отметило нашу инициативу благодарностью.
Все это, конечно, хорошо: и задание командования выполнили, и народное
добро спасли. Но как быть с личным боевым счетом? Я ведь - военный летчик!
В очередном воздушном бою желание сбить вражеский самолет было
настолько велико, что я, не раздумывая, пошел в атаку на одного из
"мессеров". Как мне показалось, он мог бы стать моей первой боевой добычей.
Да, это как раз тот вариант. Гитлеровец меня не видит. Сейчас я сближусь -
и... Но фашист меня заметил. Он сделал рывок и ушел в облака. Досадно!
Оглядываюсь - моих товарищей тоже не видно. Набираю высоту - опять никого.
Значит, увлекся и оторвался от группы. Взял курс на свой аэродром.
Посмотрел на часы - времени в обрез. Вот-вот кончится горючее и мотор
остановится. Надо срочно снижаться. Успокаивает то, что наверняка нахожусь
над нашей территорией.
Снижаюсь, выбираю подходящую площадку, вижу какое-то селение, десяток
глинобитных домишек, пастуха и стадо овец... Мотор с минуты на минуту по
моим расчетам может остановиться, и времени на развороты уже нет: заход
только с прямой.
Стадо, испугавшись рева мотора, шарахнулось как раз на выбранную мной
площадку. Я прекратил выпуск шасси, пошел на второй круг, с волнением
отсчитывая секунды: вот-вот мотор остановится, и самолет стремительно начнет
снижаться. Отвлекся и забыл дотянуть шасси и поставить на замок. Так с
полувыпущенными шасси я и произвел посадку...
Не стоило бы вспоминать, но, как говорится, что было - то было. Шасси,
конечно, убрались, самолет пополз по песку на "животе", а сам я - искры из
глаз - удалился головой о приборную доску. Пришел в себя, ощутил горячую
кровь на лице и на шее.
Выбрался из кабины, осмотрел машину: винт погнут, капот деформирован.
И это в то время, когда в полку каждый самолет на вес золота!
В голове сплошной сумбур: смутные варианты ремонта самолета, отчета
перед начальством и стыд - стыд перед боевыми друзьями и перед самим собой.
Смотрю, ко мне спешат военные - пехотный капитан с бойцами. Спрашивает,
как я себя чувствую, вижу, смотрит на мое "разукрашенное" лицо и кому-то
приказывает срочно вызвать санинструктора. А мне не до медицины. Прошу
капитана как можно скорее сообщить в часть о случившемся и передать
координаты моего местонахождения. По моим расчетам, я не дотянул до своего
аэродрома километров 20-25. Так оно и оказалось на самом деле.
Вскоре на подводе подкатила девушка-санинструктор, обмыла мне лицо,
смазала йодом ссадины. На этой же подводе я поехал в ближайший населенный
пункт, попросив капитана выставить охрану у самолета-Командира эскадрильи в
подразделении я не застал, он был на боевом задании. Пришлось идти на доклад
непосредственно к командиру полка. Выслушав меня, он с укором сказал:
- Значит, разбил самолет? Молодец! - Прошелся по комнате, глубоко
засунув руки в карманы брюк. - Мы с таким трудом достаем, чиним, латаем
самолеты, чтобы бить противника, а ты!.. Самолет я тебе больше не дам!
Так и сказал, - как отрубил. Это был самый суровый приговор, какой
только может быть для летчика.
Мне нечего было ответить в свое оправдание и я молчал, понимая, что
нелегко будет искупить свою вину...
От летной работы меня отстранили. Летать было не на чем. Я начал
работать вместе с техниками и механиками, стал готовить к боевым вылетам
самолеты своих товарищей по эскадрилье.
По ночам плохо спал, а если и спал, то чаще, чем до этого, видел во сне
"мессера", которого я так и не сбил...
Да и собью ли теперь?
Казалось, прошло много времени, а между тем - не более двух недель.
Однажды, когда я, как обычно, работал вместе с техниками на стоянке, меня
окликнул командир полка:
- Голубев! В двенадцать часов зайдите ко мне.
- Слушаюсь! - ответил я и подумал: "Какие еще неприятности готовит мне
военная служба? Вроде бы и так наказан по самую "защелку".
Вечером узнал, что меня откомандировывают в другую часть и что мне
разрешено летать. Известие это было неожиданным и радостным. Только выйдя из
домика командира, я осознал, что "опала" моя кончилась и что впереди у меня
теперь снова будет боевая жизнь. В ту ночь я долго не мог уснуть, все не мог
успокоиться. "Амнистия" отчасти объяснилась отходчивостью авиационного
начальства, но немаловажное значение при этом имело и то, что наши летные
полки несли ощутимые потери в непрерывных воздушных боях, а опытными
летчиками люди, как известно, сами по себе не становятся, - для этого
необходимо пройти школу войны.
Я служу на новом месте - в 84-м истребительном авиационном полку. Он
стоит в станице Днепровской. Технический состав разместился в сельском
клубе, добротном каменном здании, летчики - в домике неподалеку. Ночью нас
будит грохот бомбовых разрывов. Выскакиваем на улицу. В бледно-сером свете
утра слышим гул немецкого самолета. Кое-кто даже пытается определить тип
самолета и узнать, где он сейчас. Ясно одно: бомбежка не случайная,
вражеская агентура работает. Наше счастье, что фашист промазал - клуб и
домики оказались в целости.
Утром приказ: нанести штурмовой удар по переднему краю противника в
районе станицы Крымская. Облачность десятибалльная, нижняя кромка 1000-1200
метров, видимость 3-4 километра. Наши И-16 появляются над целью неожиданно.
"Эрэсами" бьем по немецким траншеям. Навстречу нам тянутся трассы огня.
Словом, обычная боевая работа, обычная штурмовка переднего края.
Отработав, я следую с набором высоты за лейтенантом Смысловым.
Неожиданно замечаю, впереди по курсу, под облаками, прямо навстречу идет
Хе-И1. У него видна кормовая пулеметная установка. Медлить нельзя - его
стрелок прошьет меня очередью. Единственное, что я успеваю сделать - это
проскочить под самым животом "хейнкеля". Стрелок, конечно, не успевает
открыть огонь по моему самолету.
Только я "разминулся" с "хейнкелем", как впереди, откуда-то снизу, на
больших скоростях пронеслись два "мессера". Замечаю, "мессы" заложили вираж
в мою сторону. Ясно: будут заходить в хвост! Где же Смыслов? Оглядываюсь.
Самолета Смыслова не видно. Что это? На хвосте у меня уже "сидит" черная
точка. "Мессер" пристроился! Я делаю крутой левый вираж. Так ему труднее
поймать меня в прицел. Снова оглядываюсь - "мессер" на хвосте. Закладываю
такой вираж, что рябит в глазах. Отстал? Нет, черная точка неумолимо несется
за мной. Наверное, минут десять я выписывал диковинные фигуры - бросал
самолет, то вниз, то вверх, не давая "мессеру" открыть прицельный огонь. Но
он точно прирос к хвосту моего И-16. Чувствую, как гимнастерка прилипла к
телу, а "месс" все не отстает...
Короче говоря, это закончилось тем, что мне как-то удалось все же
высунуться из кабины побольше и я обнаружил, что все это время уходил от...
собственного хвоста, на руле поворота которого имеется для балансировки
противовес. Его-то я и принял за точку "мессершмитта".
На аэродроме лейтенант Смыслов сочувственно спросил:
- Рули заклинило, что ли?
Вечером я рассказал о "поединке" с хвостом собственного самолета -
летчики от души посмеялись.
84-й ИАП стал перевооружаться на "аэрокобры". Мы засели за изучение
материальной части нового самолета и мотора. Времени на освоение новой
матчасти - в обрез. Пришлось заниматься с утра до вечера. Недели через две
мы сдали зачеты по матчасти самолета, мотора, оборудования и приступили к
полетам.
Трудности начались сразу же. И прежде всего - носовое колесо... У этого
самолета третье колесо расположено не сзади, а в носовой части. И действия
при взлете очень отличны от тех, к которым мы привыкли.
Масса приборов, большой взлетный вес новой машины, сложность в технике
пилотирования - все это требовало от летчика повышенного внимания. Тем
более, что первый полет на "аэрокобре" мы выполняли почти без провозных.
Первое впечатление - неважное. Самолет кажется нам тяжелым,
маломаневренным против юркого И-16. Но когда мы стали убирать шасси и ходить
в зону, то сразу же оценили новую машину. Особенно нам понравилась
радиостанция. Еще бы! Впервые за свою летную жизнь мы смогли, наконец,
производить маневры не по сигналам-эволюциям, а по командам с земли. Мы
слушали эти команды в эфире, как музыку. Ну, "мессеры", теперь-то мы с вами
потягаемся!..
Высший пилотаж на "кобре" требовал от летчика точной координации.
Малейшая небрежность на глубоком вираже, боевом развороте или в верхней
точке петли - и самолет срывался в штопор, а зачастую входил и в плоский
штопор. Это было одним из главных его недостатков.
...В один из дней напряженной летной работы к нам в 84-й полк прилетел
По-2. Из него вышел коренастый капитан со звездой Героя Советского Союза на
груди. Это был П. П. Крюков из 16-го гвардейского авиаполка.
- Где командир? - спросил он нас. Мы ответили, что подполковник
Павликов в воздухе. Скоро сядет.
- Хорошо. Подождем!
Крюков оказался общительным, словоохотливым человеком. Интересовался,
давно ли мы летаем на новой машине, какие упражнения выполняем, имеет ли кто
на своем счету сбитые самолеты.
После встречи с командиром полка, перед отлетом, капитан Крюков снова
подошел к нам и многозначительно подмигнул:
- До скорой встречи!
Мы стали ждать перевода в 16-й гвардейский полк. Разумеется, это
ожидание не было пассивным: мы как никогда готовились к боевым действиям.
Кто из нас не знал имен Вадима Фадеева, Григория Речкалова, Аркадия
Федорова, Александра Покрышкина?.. Слава о них гремела по всему фронту. И
вот нам предстоит служить вместе, рядом с этими легендарными людьми!
Виктор Жердев - человек веселый и находчивый, успокаивал нас:
- Ничего, орлы! Тоже, чай, не лыком шиты! С немцами не раз встречались,
да еще на "ишачке", живы-здоровы остались, а кое-кто и "мессеров" сбивал. И
в гвардейском будем воевать как надо...
1 июня 1943 года - памятный в нашей жизни день. Снова прилетел капитан
Крюков, и в этот же день вечером наша группа истребителей приземлилась на
аэродроме у станицы Поповическая.
Там нас встречали командир дивизии полковник И. Дзусов, командир 16-го
гвардейского полка подполковник Исаев и командир полка подполковник
Погребной. Комиссар дивизии познакомился с каждым из нас, приветливо пожал
каждому руку.
В это время над аэродромом появилась шестерка истребителей.
- Чья? - спросил Дзусов у командира полка.
- Капитана Покрышкина. Возвращается с задания. Вскоре и сами летчики
подъехали к землянке, выпрыгнули из грузовика и направились к нам.
Старший группы доложил командиру дивизии о том, что группа успешно
выполнила задачу по прикрытию переднего края и вела бой с восьмеркой
"мессеров". Один самолет противника сбит. Группа потерь не имеет.
- Кто сбил самолет?
- Старший лейтенант Старчиков, - ответил капитан Покрышкин.
- Хорошо! Пусть люди идут отдыхать, а к тебе, товарищ Покрышкин,
пополнение прибыло. Летчики, хотя и молодые, но имеют уже боевой опыт. На
наших самолетах еще не воевали. Так что принимай и учи по своей системе. -
Повернувшись к нам, комдив сказал:
- Капитан Покрышкин, начальник воздушно-стрелковой службы, опытный
мастер воздушного боя, у него есть чему поучиться. Словом, как говорится,
прошу любить и жаловать!
Дзусов уехал, и остались мы наедине с нашим новым командиром.
Перед нами, отставив левую ногу вперед и чуть в сторону, делая упор на
правую, стоял капитан Покрышкин. В шлемофоне, из-под которого выбивалась
прядь русых волос, стройный, широкоплечий, с суровым пронизывающим взглядом
серых глаз. Большие пальцы рук заложены за поясной ремень, туго
перепоясывающий гимнастерку. Он, как нам показалось, довольно долго и
внимательно рассматривал нас, словно оценивая, какие бойцы из нас выйдут.
Наконец, произнес: