Страница:
Мама спросила:
- Ты вчера кружился над домом? Шура говорит, что это был ты, она узнала тебя по голосу, когда ты закричал.
- Я, мама...
Она перекрестилась и каким-то неожиданно звонким, молодым голосом торопливо произнесла:
- И слава Богу. Живой... Пойдемте скорее в избу, а то Шурочка плохо себя чувствует, как бы не простыла. И отец скоро вернется, пошел к военным в контору, ему должны дать немного продуктов за работу. Он им все печи и трубы переложил. У нас с продуктами совсем худо. Есть, правда, немного картошки да бочонок огурцов, расходуем понемножку, лишь бы зиму пережить.
- Переживем, мама, все переживем.
Новый год мы встретили в узком семейном кругу, не дожидаясь двенадцати часов ночи. К концу ужина от счастья, выпитой водки я совсем обессилел. Мою усталость заметила мама, ласково, как бывало в детстве, сказала:
- Ухайдакала тебя, сынок, эта проклятая война. Ты хотя бы летал потише, а то вчера прогрохотал над крышей, чуть весь дом не свалил. Я думала, труба рассыплется.
- Нельзя, мама, на войне летать иначе. А труба - что? Свой печник в хате, новую поставит, - отшутился я, выбираясь из-за стола.
Утром перед моим уходом Саша с таинственным видом позвала меня в спаленку родителей, за русской печкой и лежанкой. Мы сели на кровать. Кажется, она что-то хотела мне сказать, но не решалась. Что-то очень важное. Я это видел по ее смятенным, подернутым слезой глазам.
- Ну, что ты, родная? Говори! Если волнуешься из-за меня, то напрасно, крылья у нас окрепли, так что ничего не случится.
- Я не об этом... - прошептала она, - сейчас такое тяжелое время, а у нас будет ребенок. Что делать?
Я прижал ее к себе, расцеловал.
- Что же ты молчала? Почему не сказала вечером, ночью, голубка моя милая!
Она ответила потупясь:
- Хотела, чтобы ты спокойно поспал хотя бы одну ночь за столько ужасных месяцев. А я все равно выращу дочь или сына, наперекор всем войнам! Порывисто прижалась к моей груди. Горячей щекой - к холодному металлу единственного моего ордена - Красного Знамени, полученного за Ханко.
Мы долго бы просидели так, обняв друг друга, если бы из кухоньки не позвал отец - попить в дорогу чаю. Саша вытерла лицо, поправила рассыпавшиеся по плечам каштановые кудряшки и крепко поцеловала меня. Я спросил:
- Скажем родителям?
- Мне как-то стыдно, скажут - война, а...
- Ладно, ладно, курносая, я сам скажу.
Перед чаем отец налил "посошок". Я поднял стопку, встал и объявил родителям, что теперь я должен воевать за всех и плюс за будущего сына, который собирается в этом году явиться на свет, опаленный пожарищами войны. Это значительное для нас с Сашей событие родителей вовсе не удивило. Мама посмотрела на Сашу и улыбнулась:
- Ничего, Шурочка, вырастим сообща... Мы вот с отцом девятерых из одиннадцати вырастили и тоже в лихое время, две войны пережили. А ты, сынок, не беспокойся. Шурочка нам как дочь.
Десять километров до аэродрома я шел пешком, и не потому, что не было попутных машин: хотелось побыть наедине со своими мыслями - о семье, о войне. Теперь они сливались воедино.
Командир третьей
Весь январь ежедневно летал на различные боевые задания. Большинство маршрутов пролегало через Старую Ладогу, и часто, возвращаясь на аэродром, снижался над домом родителей и давал короткую очередь из пулемета - сигнал, что я жив.
За это же время несколько вылетов я выполнил в качестве ведомого у полковника Романенко, продолжавшего по-прежнему часто летать. 2 февраля мы были на штурмовке войск в районе Киришей. Полет оказался тяжелым, пришлось отбивать атаки "мессеров", но, несмотря на это, штурмовка прошла успешно.
После посадки и разбора боевого задания полковник Романенко попросил меня остаться на несколько минут. Посадил рядом с собой и, положив руку мне на колено, сказал:
- Вот что, лейтенант, мне кажется, ты долговато ходишь в должности командира звена. Воевать умеешь, в бою видишь все, что делается кругом, имеешь большой инструкторский опыт, ну и в тактике продолжаешь традицию Антоненко и Бринько, которую подзабыли в 4-м гвардейском полку. Да, да, вчера был и вовсе позорный случай. Три летчика не взлетели, чтобы помочь паре "ишаков", заходивших на посадку, когда их атаковали "мессера". Трибунал с ними разбирался, а командование бригады решило укрепить комсостав всех трех эскадрилий. Два кандидата на должности комэсков у меня на примете есть, а вот третьим хочу послать тебя. Думаю, сможешь дать бой и "охотникам", и всем остальным... Как ты на это смотришь?
Я встал и ответил, что я солдат и буду воевать там, куда пошлют.
- Доверие постараюсь оправдать. Хорошо бы, конечно, взять с собой своего "ишачка", уж больно привык к машине.
- Подумаем, - ответил Романенко. Он отпустил меня, попросив не распространяться пока что о нашем разговоре.
Через два дня 13-я отдельная эскадрилья осталась с одним самолетом УТИ-4. Исправные И-16, часть технического имущества, автостартеры, бензо - и маслозаправщики были подготовлены для передачи в 4-й ГИАП{11}. Туда же переходили еще восемь сержантов-летчиков, имевших десять и более боевых вылетов. А я в паре с сержантом Е. П. Герасименко должен был улететь на И-16.
Отправка эшелона назначалась после обеда, а вылет в 16 часов.
Утром я съездил на полуторке на часок к родителям. Отвез немного продуктов и свежей рыбы, добытой в Ладожском рыболовецком колхозе.
Поговорил с Сашенькой, чтоб она не беспокоилась, если мои сигналы станут реже: аэродром теперь будет в стороне, под Кобоной.
- Хорошо, - тихо сказала она.
Мы попрощались. Мать перекрестила меня и положила в карман кителя серебряный полтинник.
- Это на счастье. Носи его всегда при себе...
Новое руководство 4-го ГИАП встретило нас с радостью. Командир Михайлов, только что получивший звание подполковника, распределил по три прибывших летчика в каждую эскадрилью. Два самолета И-16 29-й серии приказал передать в 3-ю АЭ, а мне приступить к исполнению должности заместителя командира 2-й АЭ.
Я умолчал о разговоре с командиром бригады, но попросил послать меня в ту эскадрилью, куда передаются наши самолеты.
- На должность я не претендую, буду водить пару, которую пригнал в полк. Тем более что во 2-й АЭ есть прекрасные летчики-ханковцы: Васильев, Байсултанов, Цоколаев, любого можно ставить заместителем.
- Кого ставить заместителем, это мы сами определим, а вам разве не все равно, на каком "ишаке" придется летать? - очень спокойно ответил Михайлов.
- Нет, не все равно, - возразил я. - Со своим самолетом я свыкся, с ним в полете как одно целое.
Выслушав мои доводы, комиссар полка С. Г. Хахилев предложил оставить во 2-й эскадрилье пригнанную пару И-16, там сейчас всего пять самолетов. Командир согласился, но приказ не отменил и велел капитану Ильину представить меня личному составу 2-й АЭ в качестве заместителя.
Многих в эскадрилье я хорошо знал, а с командиром - капитаном Шодиным был знаком по рассказам летчиков. Слышал и о том, что особой боевитостью он не отличался. Когда мы остались вдвоем, он предложил мне получше изучить район боевых действий, особенно сухопутный участок фронта, а в конце добавил, что самое опасное здесь - это немецкие "охотники". Тяжело воевать с ними на "ишаках".
- "Мессер" с нами как кот с мышкой играет.
Я промолчал, потом сказал своему новому командиру:
- Изучать мне этот район незачем, я исходил его пешком, изъездил на лошади, на мотоцикле, облетел на самолетах и планерах еще до войны, поскольку родом из этих мест.
Утром следующего дня капитан Шодин предложил мне вести группу в составе шести самолетов на патрулирование над ледовой дорогой. Но я попросил, чтобы повел кто-нибудь из командиров звена, а я полечу замыкающей парой, пригляжусь к летчикам в боевом вылете.
Командир повел группу сам. Шестерка летела клином пар на одной высоте на сокращенных интервалах и дистанции. Идя в правом пеленге, я поднялся на 100 метров выше, увеличил дистанцию и интервал. Вижу, ведущий качает крылом, требуя подойти ближе. В эскадрилье, за исключением моей пары, средств радиосвязи все еще не было. Считали, что на И-16 они работают плохо. Я передал ведомому, что будем держаться на том интервале и на той же дистанции, которую занимаем.
Этот полет прошел без встречи с самолетами врага. И хорошо, что так обошлось. На замечание командира, почему я так далеко держался в группе, пришлось ответить:
- Если мы в таком плотном строю будем прикрывать объект, то потери будут и на земле и в воздухе.
Он подумал, что-то прикидывая в уме, наконец сказал:
- Ну что же, я много слышал о твоих приемах боя, вот и обучай летчиков, а я возьму на себя организационные функции. В эскадрилье много прорех со всех сторон.
Долго учить летчиков 2-й эскадрильи мне не пришлось. На следующий день прилетел полковник Романенко и объявил, что командир 3-й эскадрильи гвардии майор Рождественский примет отдельную эскадрилью, а на его место назначен я.
Руководители полка молчали. Потом майор Ройтберг, вопреки рапорту оставленный в должности начальника штаба и давно работавший с Иваном Георгиевичем Романенко, вздохнув, сказал:
- Может, Голубеву немного полетать в заместителях, присмотреться и тогда уж... Он и по званию лейтенант, а в 3-й эскадрилье командиры звеньев старшие лейтенанты и капитаны. Какой же у него будет авторитет?
- Петр Львович, - ответил Романенко, - ты хорошо знаешь, что авторитет на войне определяют не звания, а знания. И то, как кто умеет воевать и воспитывать подчиненных. Нам нужны в первую очередь активные, владеющие новыми приемами боя командиры. Вот давайте и начнем подбирать с 3-й эскадрильи, там лучшие самолеты, и она может стать ведущей во всех отношениях. Пойдемте, товарищ Михайлов, представим личному составу нового командира.
На южной опушке под густыми елками капитан Г. Д. Пахомов - адъютант эскадрильи - построил личный состав.
Ни для кого не было секретом, что командир эскадрильи уходит на повышение, а вот кто будет вместо него, пока никто не знал. Летчиков, конечно, волновало, назначат ли командира из своих или пришлют "варяга"?
Дежурный, торчавший поодаль на тропинке, идущей с поля, заметил нас и тотчас дал знать своим: "Товарищ майор, идут!"
- Эскадрилья, смирно! - подал команду Рождественский и подошел к полковнику с рапортом.
Романенко поздоровался, взгляд его обежал строй от фланга до фланга. Летчики стояли в два ряда, в середине - техники и механики, а дальше мотористы, оружейники...
Командир бригады о чем-то перемолвился с командиром и комиссаром полка. Позади них, стараясь унять волнение, стоял я. Достаточно было взглянуть на лица летчиков, чтобы понять: мое назначение для всех - гром среди ясного неба. Они слушали полковника Романенко, дававшего краткую характеристику новому командиру эскадрильи, не сводя с меня глаз.
Я встретился взглядом с лейтенантом Анатолием Кузнецовым, недавно назначенным в эскадрилью штурманом, его приветливое, открытое лицо вернуло спокойствие.
Заканчивая короткую речь, Романенко подчеркнул:
- Товарищи, обстановка в полку все еще сложная, тяжелая, и вы это знаете лучше меня. Ваша эскадрилья имеет лучшие самолеты И-16. Командиром вам назначен невысокого звания, но умелый, опытный человек, продолжатель боевых традиций героев начала войны Антоненко и Бринько. Командование бригады и полка надеется, что именно 3-я эскадрилья станет первой сбивать любого воздушного врага и в первую очередь "мессеров"-"охотников". Желаю всем вам боевых успехов во имя нашей Родины. Товарищ Голубев, знакомьтесь с личным составом, а мы пойдем в другие эскадрильи.
С этой минуты я командир, головой и сердцем отвечающий за каждого, кто стоит сейчас передо мной. Я, новый здесь человек, должен найти в коллективе свое место. И сделать это, не теряя времени.
Я тотчас вызвал из строя и попросил подойти ко мне комиссара капитана И. П. Никанорова, заместителя командира А. И. Агуреева, адъютанта капитана Пахомова, военинженера 3-го ранга А. Д. Ярового, штурмана лейтенанта А. И. Кузнецова и секретаря парторганизации командира звена старшего лейтенанта П. П. Кожанова.
Уже одно то, что все были названы мною по фамилии и званию, произвело некоторое впечатление. Правда, представились они несколько натянуто, сохраняя замкнутый вид. Лишь рукопожатие Кузнецова было по-дружески крепким.
Потом мы обошли довольно пестрый строй. Люди были одеты кто во что, оружие у некоторых висело сбоку на удлиненных ремнях, как у матросов в период революции и гражданской войны, у иных проушины кобуры прямо на ремне. Не желая на сильном морозе наводить уставной порядок, я не стал делать замечаний, но приказал командирам звеньев опросить личный состав, какие есть вопросы, просьбы к командованию эскадрильи, и после окончания рабочего дня доложить мне.
Это приказание выполнить было непросто. Командиры звеньев знали своих летчиков, а технический состав - далеко не весь. Это было видно по их замешательству.
Я спросил адъютанта:
- Разве личный состав не закреплен за звеньями и службами?
- Был закреплен, товарищ лейтенант, - делая ударение на слове "лейтенант", ответил адъютант и, чуть помедлив, добавил: - Что поделаешь, война! Частые выходы самолетов из строя и потери заставляют без конца тасовать технический персонал. У нас командиры звеньев отвечают только за летчиков, а старшие техники за технический состав.
- Здорово у вас, товарищ капитан, устроено! Прямо-таки федерация в звеньях, - невольно съязвил я, но, хорошо понимая, что новых командиров, начинающих с ходу наводить уставные порядки, считают солдафонами, решил на следующий день сделать два-три боевых вылета с разными летчиками. Посмотреть их в воздухе, а потом уж браться за дисциплину.
Вечером в беседе с командирами звеньев я пытался уяснить личную подготовку каждого, а также летчиков звена. Выяснилось, что тактика противника, его самолеты и зенитные средства изучаются поверхностно, от случая к случаю, боевые возможности самолета И-16 занижаются, взаимодействие и, наконец, само ведение воздушных боев и нанесение штурмовых ударов носят шаблонный характер.
В большинстве своем летчики хотят воевать на самолетах с лучшими тактико-техническими данными и ждут, когда повезет.
После беседы я сообщил командирам звеньев, что начинать придется с более тщательной подготовки к каждому боевому вылету.
- Задание инженеру эскадрильи - за ночь на двух самолетах установить рации. На остальных - в течение трех суток.
В эти же дни всем летчикам изучить рацию и особенности настройки ее на земле и в воздухе.
Я ожидал, что инженер Яровой ответит мне: "Есть, товарищ командир!" Но тот затянул давно знакомое:
- Мы уже несколько раз ставили приемники и передатчики, а все без толку, говорят, что они своим свистом мешают летчику и утяжеляют самолеты.
- Летчики, - перебил я его довольно резко, - не используют радиосвязь потому, что их этому не научили. А выполнение моего приказания я проверю утром лично, товарищ Яровой!
Перед ужином доложил комполка о приеме эскадрильи и спросил, есть ли на завтра какие задания. Оказалось, что на следующий день каждая эскадрилья должна выполнить по одному вылету на штурмовку войск в районе Погостья.
Я попросил командира дать моей эскадрилье первый вылет и третий, чтобы проследить за действиями летчиков в этом наиболее трудном виде боевых действий. Подполковник согласился, предупредив меня, что зенитный огонь в районе Погостья очень сильный.
Вечером в землянке, в которой жили командир, комиссар и адъютант (она же являлась и КП эскадрильи), при свете двух сделанных из снарядных гильз коптилок я занялся подготовкой предстоящих вылетов.
На листах бумаги цветными карандашами начертил несколько схем нанесения удара по объектам врага, предварительно изучив конфигурацию линии фронта, расположение зенитных средств - об этом имелись разведданные, - а также определил порядок взаимодействия в группах на различные случаи боя, способы нанесения ударов и действия при возвращении на аэродром. Часы показывали одиннадцать, а комиссара и адъютанта все еще не было. Меня это удивило, и я решил пройтись, поискать их.
У добротно срубленной землянки невольно остановился: оттуда несся нестройный говор. Среди прочих различил громкие голоса инженера Ярового и моего заместителя Агуреева. Прислушался: ну конечно же, речь шла о моем назначении на пост командира.
Не хотелось мешать бурным разглагольствованиям старших по званию, оказавшихся младшими по должности, их тоже можно было понять, - но тут до меня четко донеслись слова капитана Агуреева:
- Пусть летает с сержантами, а я завтра подаю рапорт о переводе в другую эскадрилью. Или в другой полк!
Я распахнул дверь. В накуренной землянке собрались все командиры звеньев, был тут и комиссар эскадрильи. Мое появление внесло некоторое замешательство, воцарилась неловкая тишина.
- Хорошо, что застал вас в полном сборе, - сказал я как ни в чем не бывало. - Утром первыми полетим на штурмовку в район Погостья. К сожалению, самолетов в эскадрилье вдвое меньше, чем летчиков, поэтому нам дают два вылета. Состав групп и порядок выполнения задания объявлю завтра. Летчикам полка сообщать не стоит, пусть спокойно отдыхают. Вам тоже советую проветрить землянку и спать. Товарищ Яровой, в шесть утра ожидаю вашего доклада о подготовке самолетов. Надеюсь, восемь И-16 из девяти будут в строю. Остальные вопросы, которые возникли у вас, решим после полетов. Доброй ночи!
Я вышел из землянки, не закрыв за собой дверь. Капитан Пахомов, видимо, вспомнив свои адъютантские обязанности, обогнал меня и побежал к разбросанным там и сям землянкам, где, должно быть, тоже еще бодрствовали по той же причине.
Летный день начался с построения сразу после подъема, а не после завтрака, как обычно. Многим это показалось ненужным новшеством. Приняв доклад адъютанта, я поставил общую боевую задачу на светлый период суток и поблагодарил технический состав за подготовку восьми самолетов. Одновременно объявил, что запрещаю летному составу, входящему в боевой расчет, вылетать на задание в кожаных регланах с меховой поддевкой и в меховых комбинезонах, потому что они делают летчика в кабине неповоротливым, затрудняют осмотр задней полусферы. Вместо меховой поддевки - такая же безрукавка, а на шею шелковый шарфик, такая форма неоднократно проверена в боях и признана наиболее удобной.
Почти месяц дрались войска 54-й армии за железнодорожную станцию и деревню Погостье. В конце января и в начале февраля с аэродрома Новая Ладога я несколько раз летал в тот район на штурмовку. Нелегко приходилось, и все же ни один, пожалуй, из вылетов с начала войны не волновал меня так, как этот, двести сорок пятый, к которому я сейчас готовил восьмерку из только что принятой эскадрильи. Нужно было, избегая безрассудного риска, доказать и менее опытным летчикам, и старшим по званию, страдающим сейчас от душевной обиды, что эскадрилья доверена человеку, умеющему воевать. Иными словами, на карту был поставлен авторитет.
До вылета оставалось полтора часа. На войне это большое время, и я успел со всем летным составом разобрать основные этапы боевого задания, действия эскадрильи, продуманные мною вчера вечером.
Определяя состав группы, я исходил из необходимости проверить в первом вылете действия летчиков звена управления и командиров звеньев, а во втором - наиболее подготовленных сержантов.
Наши войска в жестоких боях наконец взяли станцию Погостье, насыпь железной дороги и половину деревни, расположенной за нею. Вторая половина деревни стала нейтральной полосой. Немцы, располагаясь полукружием по опушке леса, превращенной в сплошные блиндажи и доты, сумели остановить наши войска.
Тяжелая артиллерия врага находилась километрах в восьми южнее и юго-западнее Погостья, систематически обстреливала наши войска и особенно позиции артиллерии, поддерживающей пехоту и танки.
Вместе с авиацией фронта и штурмовиками флота мы должны были подавить дальнобойную артиллерию врага.
У нас с лейтенантом Кузнецовым был опыт борьбы с такой артиллерией еще со времен Ханко. И сейчас, объясняя летчикам задачу, я постарался его использовать.
- Линию фронта пересечем в районе Малуксинских болот на высоте десяти пятнадцати метров, уйдем километров на сорок за линию фронта и выйдем на артпозиции с тыла и тоже на предельно малой высоте. Первый удар, а он должен быть только внезапным, нанесем с высоты не более четырехсот пятидесяти метров. Оглядев притихших летчиков и давая им возможность осмыслить услышанное, продолжал: - Позиции батарей будут хорошо видны по темным конусам на снегу, направленным широкой стороной в нашу сторону. Пуск РС-82 производить прицельно с дальности не более трехсот - четырехсот метров по дворикам орудийных позиций. Они будут находиться метрах в десяти от вершины закопченного порохом снегового треугольника. И старайтесь атаковать орудие парами. Ясно?
Летчики закивали, лица их были внимательны, и это меня порадовало.
- Далее... Выход из атаки в южном или западном направлении, а обратный перелет через линию фронта сделаем восточнее Погостья. Если кто-нибудь получит повреждение по пути к цели и не сможет выполнять задание, из боя выходить только вместе с напарником.
Подавлять зенитные средства, а это, видимо, потребуется при повторной атаке, будут ведомые в паре или пары в звене. Бой с истребителями ведем всей группой преимущественно на встречно-пересекающихся курсах. Эшелон по высоте триста - четыреста метров, но не выше пятисот метров. На этой высоте "мессеры" в активный бой вступать не станут... И еще: на маршруте до цели полное радиомолчание, скорость над территорией, занятой противником, повышенная.
Убедившись, что все понятно, повторил боевой порядок: ударное звено веду я, ведомый - сержант Герасименко. Вторая пара: лейтенант Кузнецов и старший сержант Бакиров. Звено обеспечения: капитан Агуреев и его ведомый старший лейтенант Петров, вторая пара - ведущий старший лейтенант Кожанов, ведомый старший лейтенант Цыганов.
- Прошу, товарищи, выполнять свои обязанности в боевом расчете как священный долг. Через десять минут вылет, запуск моторов по сигналу.
Линия фронта осталась позади, макушки чахлых сосен Малуксинского болота мелькают под крылом. Ни огненных трасс, ни белых шапок зенитных разрывов. Кажется странной тишина. Ведь через минуту заработают радиостанции и зазвонят телефоны фашистов, сообщая войскам и объектам, расположенным в районах Кириши и Любань, что восемь И-16 пролетели на малой высоте в юго-восточном направлении! А мы через пять с половиной минут в сорока километрах за линией фронта развернулись на запад и еще четыре минуты продолжали полет над большим массивом леса.
Ну, а теперь на север: вот-вот слева от проселочной дороги на опушке леса перед болотом появятся огневые позиции дальнобойных батарей.
Волнуюсь не потому, что боюсь ошибиться на предельно малой высоте и не вывести точно к намеченной цели, - в знакомом для меня районе это проще простого. И не страшат десятки огненных трасс "эрликонов", что полетят навстречу, ни "мессеры", возможно, барражирующие над своими войсками, нет! Волнуюсь за тех, кто идет за моим самолетом, о пяти летчиках, никогда не летавших со мной в одном строю. О чем они думают сейчас? Не о том ли, куда выведет их на этой ничтожной высоте новоявленный командир?
Но вот секундная стрелка часов подошла к расчетному времени. Осматриваю внимательно воздушное пространство, сколько хватает глаз - чистое небо. Плавно набираю высоту сто пятьдесят метров, осматриваю слева по курсу местность севернее лесного массива. Это же делают и все летчики группы.
Впереди, левее, видны на земле огненные вспышки, а еще дальше несколько черных султанов от разрывов снарядов. Идет артиллерийская дуэль. Теперь более энергичный набор высоты, левый разворот и выбор цели для атаки. Радует, что летчики понимают каждое мое движение и маневр.
Зенитчики пока молчат. То ли не видят нас, то ли еще не опомнились от неожиданности. Хе! Дорого же им обойдется этот зевок.
Четыре пары "ишаков", нацелившись, опускают тупые носы и переходят в пологое пикирование. Все четче в прицеле орудийный дворик с подковообразным снеговым валом вокруг длинноствольного орудия, видно, как мечется прислуга. Два реактивных снаряда, показав языки пламени, сорвались с плоскостей и через полторы секунды взорвались внутри "подковы". Садить сюда из всех пулеметов теперь незачем, но времени на перенос огня нет. И длинная очередь - три трассы упираются в дымящийся круг и рикошетят веером в разные стороны.
Выйдя на высоте пятнадцати метров из атаки, плавно развернулся вправо на запад. Взгляд назад - вся группа летит за мной, и только две запоздалые трассы крупнокалиберных пулеметов тянутся нам вдогон. Поистине дорога каждая секунда! Внезапность - залог победы. Резкий набор высоты - и четыре пары, как на учебном полигоне, пикируют на новые цели. Навстречу уже летят огненные шарики "эрликонов", и сержант Герасименко, отвернув немного вправо, пикирует на зенитку, от которой тянется трасса. Молодец, сержант! Его примеру следуют трое других ведомых, атакуя ожившие зенитные точки. Вновь разрывы РС-82, и длинные пулеметные очереди накрывают четыре орудия врага. На двух из них возникают сильные взрывы. Уходя от цели, вижу своих "ишачков", к сердцу поднимается теплая волна. Замысел удался, удар попал в точку, и на обратном пути через линию фронта обошлись без потерь.
- Ты вчера кружился над домом? Шура говорит, что это был ты, она узнала тебя по голосу, когда ты закричал.
- Я, мама...
Она перекрестилась и каким-то неожиданно звонким, молодым голосом торопливо произнесла:
- И слава Богу. Живой... Пойдемте скорее в избу, а то Шурочка плохо себя чувствует, как бы не простыла. И отец скоро вернется, пошел к военным в контору, ему должны дать немного продуктов за работу. Он им все печи и трубы переложил. У нас с продуктами совсем худо. Есть, правда, немного картошки да бочонок огурцов, расходуем понемножку, лишь бы зиму пережить.
- Переживем, мама, все переживем.
Новый год мы встретили в узком семейном кругу, не дожидаясь двенадцати часов ночи. К концу ужина от счастья, выпитой водки я совсем обессилел. Мою усталость заметила мама, ласково, как бывало в детстве, сказала:
- Ухайдакала тебя, сынок, эта проклятая война. Ты хотя бы летал потише, а то вчера прогрохотал над крышей, чуть весь дом не свалил. Я думала, труба рассыплется.
- Нельзя, мама, на войне летать иначе. А труба - что? Свой печник в хате, новую поставит, - отшутился я, выбираясь из-за стола.
Утром перед моим уходом Саша с таинственным видом позвала меня в спаленку родителей, за русской печкой и лежанкой. Мы сели на кровать. Кажется, она что-то хотела мне сказать, но не решалась. Что-то очень важное. Я это видел по ее смятенным, подернутым слезой глазам.
- Ну, что ты, родная? Говори! Если волнуешься из-за меня, то напрасно, крылья у нас окрепли, так что ничего не случится.
- Я не об этом... - прошептала она, - сейчас такое тяжелое время, а у нас будет ребенок. Что делать?
Я прижал ее к себе, расцеловал.
- Что же ты молчала? Почему не сказала вечером, ночью, голубка моя милая!
Она ответила потупясь:
- Хотела, чтобы ты спокойно поспал хотя бы одну ночь за столько ужасных месяцев. А я все равно выращу дочь или сына, наперекор всем войнам! Порывисто прижалась к моей груди. Горячей щекой - к холодному металлу единственного моего ордена - Красного Знамени, полученного за Ханко.
Мы долго бы просидели так, обняв друг друга, если бы из кухоньки не позвал отец - попить в дорогу чаю. Саша вытерла лицо, поправила рассыпавшиеся по плечам каштановые кудряшки и крепко поцеловала меня. Я спросил:
- Скажем родителям?
- Мне как-то стыдно, скажут - война, а...
- Ладно, ладно, курносая, я сам скажу.
Перед чаем отец налил "посошок". Я поднял стопку, встал и объявил родителям, что теперь я должен воевать за всех и плюс за будущего сына, который собирается в этом году явиться на свет, опаленный пожарищами войны. Это значительное для нас с Сашей событие родителей вовсе не удивило. Мама посмотрела на Сашу и улыбнулась:
- Ничего, Шурочка, вырастим сообща... Мы вот с отцом девятерых из одиннадцати вырастили и тоже в лихое время, две войны пережили. А ты, сынок, не беспокойся. Шурочка нам как дочь.
Десять километров до аэродрома я шел пешком, и не потому, что не было попутных машин: хотелось побыть наедине со своими мыслями - о семье, о войне. Теперь они сливались воедино.
Командир третьей
Весь январь ежедневно летал на различные боевые задания. Большинство маршрутов пролегало через Старую Ладогу, и часто, возвращаясь на аэродром, снижался над домом родителей и давал короткую очередь из пулемета - сигнал, что я жив.
За это же время несколько вылетов я выполнил в качестве ведомого у полковника Романенко, продолжавшего по-прежнему часто летать. 2 февраля мы были на штурмовке войск в районе Киришей. Полет оказался тяжелым, пришлось отбивать атаки "мессеров", но, несмотря на это, штурмовка прошла успешно.
После посадки и разбора боевого задания полковник Романенко попросил меня остаться на несколько минут. Посадил рядом с собой и, положив руку мне на колено, сказал:
- Вот что, лейтенант, мне кажется, ты долговато ходишь в должности командира звена. Воевать умеешь, в бою видишь все, что делается кругом, имеешь большой инструкторский опыт, ну и в тактике продолжаешь традицию Антоненко и Бринько, которую подзабыли в 4-м гвардейском полку. Да, да, вчера был и вовсе позорный случай. Три летчика не взлетели, чтобы помочь паре "ишаков", заходивших на посадку, когда их атаковали "мессера". Трибунал с ними разбирался, а командование бригады решило укрепить комсостав всех трех эскадрилий. Два кандидата на должности комэсков у меня на примете есть, а вот третьим хочу послать тебя. Думаю, сможешь дать бой и "охотникам", и всем остальным... Как ты на это смотришь?
Я встал и ответил, что я солдат и буду воевать там, куда пошлют.
- Доверие постараюсь оправдать. Хорошо бы, конечно, взять с собой своего "ишачка", уж больно привык к машине.
- Подумаем, - ответил Романенко. Он отпустил меня, попросив не распространяться пока что о нашем разговоре.
Через два дня 13-я отдельная эскадрилья осталась с одним самолетом УТИ-4. Исправные И-16, часть технического имущества, автостартеры, бензо - и маслозаправщики были подготовлены для передачи в 4-й ГИАП{11}. Туда же переходили еще восемь сержантов-летчиков, имевших десять и более боевых вылетов. А я в паре с сержантом Е. П. Герасименко должен был улететь на И-16.
Отправка эшелона назначалась после обеда, а вылет в 16 часов.
Утром я съездил на полуторке на часок к родителям. Отвез немного продуктов и свежей рыбы, добытой в Ладожском рыболовецком колхозе.
Поговорил с Сашенькой, чтоб она не беспокоилась, если мои сигналы станут реже: аэродром теперь будет в стороне, под Кобоной.
- Хорошо, - тихо сказала она.
Мы попрощались. Мать перекрестила меня и положила в карман кителя серебряный полтинник.
- Это на счастье. Носи его всегда при себе...
Новое руководство 4-го ГИАП встретило нас с радостью. Командир Михайлов, только что получивший звание подполковника, распределил по три прибывших летчика в каждую эскадрилью. Два самолета И-16 29-й серии приказал передать в 3-ю АЭ, а мне приступить к исполнению должности заместителя командира 2-й АЭ.
Я умолчал о разговоре с командиром бригады, но попросил послать меня в ту эскадрилью, куда передаются наши самолеты.
- На должность я не претендую, буду водить пару, которую пригнал в полк. Тем более что во 2-й АЭ есть прекрасные летчики-ханковцы: Васильев, Байсултанов, Цоколаев, любого можно ставить заместителем.
- Кого ставить заместителем, это мы сами определим, а вам разве не все равно, на каком "ишаке" придется летать? - очень спокойно ответил Михайлов.
- Нет, не все равно, - возразил я. - Со своим самолетом я свыкся, с ним в полете как одно целое.
Выслушав мои доводы, комиссар полка С. Г. Хахилев предложил оставить во 2-й эскадрилье пригнанную пару И-16, там сейчас всего пять самолетов. Командир согласился, но приказ не отменил и велел капитану Ильину представить меня личному составу 2-й АЭ в качестве заместителя.
Многих в эскадрилье я хорошо знал, а с командиром - капитаном Шодиным был знаком по рассказам летчиков. Слышал и о том, что особой боевитостью он не отличался. Когда мы остались вдвоем, он предложил мне получше изучить район боевых действий, особенно сухопутный участок фронта, а в конце добавил, что самое опасное здесь - это немецкие "охотники". Тяжело воевать с ними на "ишаках".
- "Мессер" с нами как кот с мышкой играет.
Я промолчал, потом сказал своему новому командиру:
- Изучать мне этот район незачем, я исходил его пешком, изъездил на лошади, на мотоцикле, облетел на самолетах и планерах еще до войны, поскольку родом из этих мест.
Утром следующего дня капитан Шодин предложил мне вести группу в составе шести самолетов на патрулирование над ледовой дорогой. Но я попросил, чтобы повел кто-нибудь из командиров звена, а я полечу замыкающей парой, пригляжусь к летчикам в боевом вылете.
Командир повел группу сам. Шестерка летела клином пар на одной высоте на сокращенных интервалах и дистанции. Идя в правом пеленге, я поднялся на 100 метров выше, увеличил дистанцию и интервал. Вижу, ведущий качает крылом, требуя подойти ближе. В эскадрилье, за исключением моей пары, средств радиосвязи все еще не было. Считали, что на И-16 они работают плохо. Я передал ведомому, что будем держаться на том интервале и на той же дистанции, которую занимаем.
Этот полет прошел без встречи с самолетами врага. И хорошо, что так обошлось. На замечание командира, почему я так далеко держался в группе, пришлось ответить:
- Если мы в таком плотном строю будем прикрывать объект, то потери будут и на земле и в воздухе.
Он подумал, что-то прикидывая в уме, наконец сказал:
- Ну что же, я много слышал о твоих приемах боя, вот и обучай летчиков, а я возьму на себя организационные функции. В эскадрилье много прорех со всех сторон.
Долго учить летчиков 2-й эскадрильи мне не пришлось. На следующий день прилетел полковник Романенко и объявил, что командир 3-й эскадрильи гвардии майор Рождественский примет отдельную эскадрилью, а на его место назначен я.
Руководители полка молчали. Потом майор Ройтберг, вопреки рапорту оставленный в должности начальника штаба и давно работавший с Иваном Георгиевичем Романенко, вздохнув, сказал:
- Может, Голубеву немного полетать в заместителях, присмотреться и тогда уж... Он и по званию лейтенант, а в 3-й эскадрилье командиры звеньев старшие лейтенанты и капитаны. Какой же у него будет авторитет?
- Петр Львович, - ответил Романенко, - ты хорошо знаешь, что авторитет на войне определяют не звания, а знания. И то, как кто умеет воевать и воспитывать подчиненных. Нам нужны в первую очередь активные, владеющие новыми приемами боя командиры. Вот давайте и начнем подбирать с 3-й эскадрильи, там лучшие самолеты, и она может стать ведущей во всех отношениях. Пойдемте, товарищ Михайлов, представим личному составу нового командира.
На южной опушке под густыми елками капитан Г. Д. Пахомов - адъютант эскадрильи - построил личный состав.
Ни для кого не было секретом, что командир эскадрильи уходит на повышение, а вот кто будет вместо него, пока никто не знал. Летчиков, конечно, волновало, назначат ли командира из своих или пришлют "варяга"?
Дежурный, торчавший поодаль на тропинке, идущей с поля, заметил нас и тотчас дал знать своим: "Товарищ майор, идут!"
- Эскадрилья, смирно! - подал команду Рождественский и подошел к полковнику с рапортом.
Романенко поздоровался, взгляд его обежал строй от фланга до фланга. Летчики стояли в два ряда, в середине - техники и механики, а дальше мотористы, оружейники...
Командир бригады о чем-то перемолвился с командиром и комиссаром полка. Позади них, стараясь унять волнение, стоял я. Достаточно было взглянуть на лица летчиков, чтобы понять: мое назначение для всех - гром среди ясного неба. Они слушали полковника Романенко, дававшего краткую характеристику новому командиру эскадрильи, не сводя с меня глаз.
Я встретился взглядом с лейтенантом Анатолием Кузнецовым, недавно назначенным в эскадрилью штурманом, его приветливое, открытое лицо вернуло спокойствие.
Заканчивая короткую речь, Романенко подчеркнул:
- Товарищи, обстановка в полку все еще сложная, тяжелая, и вы это знаете лучше меня. Ваша эскадрилья имеет лучшие самолеты И-16. Командиром вам назначен невысокого звания, но умелый, опытный человек, продолжатель боевых традиций героев начала войны Антоненко и Бринько. Командование бригады и полка надеется, что именно 3-я эскадрилья станет первой сбивать любого воздушного врага и в первую очередь "мессеров"-"охотников". Желаю всем вам боевых успехов во имя нашей Родины. Товарищ Голубев, знакомьтесь с личным составом, а мы пойдем в другие эскадрильи.
С этой минуты я командир, головой и сердцем отвечающий за каждого, кто стоит сейчас передо мной. Я, новый здесь человек, должен найти в коллективе свое место. И сделать это, не теряя времени.
Я тотчас вызвал из строя и попросил подойти ко мне комиссара капитана И. П. Никанорова, заместителя командира А. И. Агуреева, адъютанта капитана Пахомова, военинженера 3-го ранга А. Д. Ярового, штурмана лейтенанта А. И. Кузнецова и секретаря парторганизации командира звена старшего лейтенанта П. П. Кожанова.
Уже одно то, что все были названы мною по фамилии и званию, произвело некоторое впечатление. Правда, представились они несколько натянуто, сохраняя замкнутый вид. Лишь рукопожатие Кузнецова было по-дружески крепким.
Потом мы обошли довольно пестрый строй. Люди были одеты кто во что, оружие у некоторых висело сбоку на удлиненных ремнях, как у матросов в период революции и гражданской войны, у иных проушины кобуры прямо на ремне. Не желая на сильном морозе наводить уставной порядок, я не стал делать замечаний, но приказал командирам звеньев опросить личный состав, какие есть вопросы, просьбы к командованию эскадрильи, и после окончания рабочего дня доложить мне.
Это приказание выполнить было непросто. Командиры звеньев знали своих летчиков, а технический состав - далеко не весь. Это было видно по их замешательству.
Я спросил адъютанта:
- Разве личный состав не закреплен за звеньями и службами?
- Был закреплен, товарищ лейтенант, - делая ударение на слове "лейтенант", ответил адъютант и, чуть помедлив, добавил: - Что поделаешь, война! Частые выходы самолетов из строя и потери заставляют без конца тасовать технический персонал. У нас командиры звеньев отвечают только за летчиков, а старшие техники за технический состав.
- Здорово у вас, товарищ капитан, устроено! Прямо-таки федерация в звеньях, - невольно съязвил я, но, хорошо понимая, что новых командиров, начинающих с ходу наводить уставные порядки, считают солдафонами, решил на следующий день сделать два-три боевых вылета с разными летчиками. Посмотреть их в воздухе, а потом уж браться за дисциплину.
Вечером в беседе с командирами звеньев я пытался уяснить личную подготовку каждого, а также летчиков звена. Выяснилось, что тактика противника, его самолеты и зенитные средства изучаются поверхностно, от случая к случаю, боевые возможности самолета И-16 занижаются, взаимодействие и, наконец, само ведение воздушных боев и нанесение штурмовых ударов носят шаблонный характер.
В большинстве своем летчики хотят воевать на самолетах с лучшими тактико-техническими данными и ждут, когда повезет.
После беседы я сообщил командирам звеньев, что начинать придется с более тщательной подготовки к каждому боевому вылету.
- Задание инженеру эскадрильи - за ночь на двух самолетах установить рации. На остальных - в течение трех суток.
В эти же дни всем летчикам изучить рацию и особенности настройки ее на земле и в воздухе.
Я ожидал, что инженер Яровой ответит мне: "Есть, товарищ командир!" Но тот затянул давно знакомое:
- Мы уже несколько раз ставили приемники и передатчики, а все без толку, говорят, что они своим свистом мешают летчику и утяжеляют самолеты.
- Летчики, - перебил я его довольно резко, - не используют радиосвязь потому, что их этому не научили. А выполнение моего приказания я проверю утром лично, товарищ Яровой!
Перед ужином доложил комполка о приеме эскадрильи и спросил, есть ли на завтра какие задания. Оказалось, что на следующий день каждая эскадрилья должна выполнить по одному вылету на штурмовку войск в районе Погостья.
Я попросил командира дать моей эскадрилье первый вылет и третий, чтобы проследить за действиями летчиков в этом наиболее трудном виде боевых действий. Подполковник согласился, предупредив меня, что зенитный огонь в районе Погостья очень сильный.
Вечером в землянке, в которой жили командир, комиссар и адъютант (она же являлась и КП эскадрильи), при свете двух сделанных из снарядных гильз коптилок я занялся подготовкой предстоящих вылетов.
На листах бумаги цветными карандашами начертил несколько схем нанесения удара по объектам врага, предварительно изучив конфигурацию линии фронта, расположение зенитных средств - об этом имелись разведданные, - а также определил порядок взаимодействия в группах на различные случаи боя, способы нанесения ударов и действия при возвращении на аэродром. Часы показывали одиннадцать, а комиссара и адъютанта все еще не было. Меня это удивило, и я решил пройтись, поискать их.
У добротно срубленной землянки невольно остановился: оттуда несся нестройный говор. Среди прочих различил громкие голоса инженера Ярового и моего заместителя Агуреева. Прислушался: ну конечно же, речь шла о моем назначении на пост командира.
Не хотелось мешать бурным разглагольствованиям старших по званию, оказавшихся младшими по должности, их тоже можно было понять, - но тут до меня четко донеслись слова капитана Агуреева:
- Пусть летает с сержантами, а я завтра подаю рапорт о переводе в другую эскадрилью. Или в другой полк!
Я распахнул дверь. В накуренной землянке собрались все командиры звеньев, был тут и комиссар эскадрильи. Мое появление внесло некоторое замешательство, воцарилась неловкая тишина.
- Хорошо, что застал вас в полном сборе, - сказал я как ни в чем не бывало. - Утром первыми полетим на штурмовку в район Погостья. К сожалению, самолетов в эскадрилье вдвое меньше, чем летчиков, поэтому нам дают два вылета. Состав групп и порядок выполнения задания объявлю завтра. Летчикам полка сообщать не стоит, пусть спокойно отдыхают. Вам тоже советую проветрить землянку и спать. Товарищ Яровой, в шесть утра ожидаю вашего доклада о подготовке самолетов. Надеюсь, восемь И-16 из девяти будут в строю. Остальные вопросы, которые возникли у вас, решим после полетов. Доброй ночи!
Я вышел из землянки, не закрыв за собой дверь. Капитан Пахомов, видимо, вспомнив свои адъютантские обязанности, обогнал меня и побежал к разбросанным там и сям землянкам, где, должно быть, тоже еще бодрствовали по той же причине.
Летный день начался с построения сразу после подъема, а не после завтрака, как обычно. Многим это показалось ненужным новшеством. Приняв доклад адъютанта, я поставил общую боевую задачу на светлый период суток и поблагодарил технический состав за подготовку восьми самолетов. Одновременно объявил, что запрещаю летному составу, входящему в боевой расчет, вылетать на задание в кожаных регланах с меховой поддевкой и в меховых комбинезонах, потому что они делают летчика в кабине неповоротливым, затрудняют осмотр задней полусферы. Вместо меховой поддевки - такая же безрукавка, а на шею шелковый шарфик, такая форма неоднократно проверена в боях и признана наиболее удобной.
Почти месяц дрались войска 54-й армии за железнодорожную станцию и деревню Погостье. В конце января и в начале февраля с аэродрома Новая Ладога я несколько раз летал в тот район на штурмовку. Нелегко приходилось, и все же ни один, пожалуй, из вылетов с начала войны не волновал меня так, как этот, двести сорок пятый, к которому я сейчас готовил восьмерку из только что принятой эскадрильи. Нужно было, избегая безрассудного риска, доказать и менее опытным летчикам, и старшим по званию, страдающим сейчас от душевной обиды, что эскадрилья доверена человеку, умеющему воевать. Иными словами, на карту был поставлен авторитет.
До вылета оставалось полтора часа. На войне это большое время, и я успел со всем летным составом разобрать основные этапы боевого задания, действия эскадрильи, продуманные мною вчера вечером.
Определяя состав группы, я исходил из необходимости проверить в первом вылете действия летчиков звена управления и командиров звеньев, а во втором - наиболее подготовленных сержантов.
Наши войска в жестоких боях наконец взяли станцию Погостье, насыпь железной дороги и половину деревни, расположенной за нею. Вторая половина деревни стала нейтральной полосой. Немцы, располагаясь полукружием по опушке леса, превращенной в сплошные блиндажи и доты, сумели остановить наши войска.
Тяжелая артиллерия врага находилась километрах в восьми южнее и юго-западнее Погостья, систематически обстреливала наши войска и особенно позиции артиллерии, поддерживающей пехоту и танки.
Вместе с авиацией фронта и штурмовиками флота мы должны были подавить дальнобойную артиллерию врага.
У нас с лейтенантом Кузнецовым был опыт борьбы с такой артиллерией еще со времен Ханко. И сейчас, объясняя летчикам задачу, я постарался его использовать.
- Линию фронта пересечем в районе Малуксинских болот на высоте десяти пятнадцати метров, уйдем километров на сорок за линию фронта и выйдем на артпозиции с тыла и тоже на предельно малой высоте. Первый удар, а он должен быть только внезапным, нанесем с высоты не более четырехсот пятидесяти метров. Оглядев притихших летчиков и давая им возможность осмыслить услышанное, продолжал: - Позиции батарей будут хорошо видны по темным конусам на снегу, направленным широкой стороной в нашу сторону. Пуск РС-82 производить прицельно с дальности не более трехсот - четырехсот метров по дворикам орудийных позиций. Они будут находиться метрах в десяти от вершины закопченного порохом снегового треугольника. И старайтесь атаковать орудие парами. Ясно?
Летчики закивали, лица их были внимательны, и это меня порадовало.
- Далее... Выход из атаки в южном или западном направлении, а обратный перелет через линию фронта сделаем восточнее Погостья. Если кто-нибудь получит повреждение по пути к цели и не сможет выполнять задание, из боя выходить только вместе с напарником.
Подавлять зенитные средства, а это, видимо, потребуется при повторной атаке, будут ведомые в паре или пары в звене. Бой с истребителями ведем всей группой преимущественно на встречно-пересекающихся курсах. Эшелон по высоте триста - четыреста метров, но не выше пятисот метров. На этой высоте "мессеры" в активный бой вступать не станут... И еще: на маршруте до цели полное радиомолчание, скорость над территорией, занятой противником, повышенная.
Убедившись, что все понятно, повторил боевой порядок: ударное звено веду я, ведомый - сержант Герасименко. Вторая пара: лейтенант Кузнецов и старший сержант Бакиров. Звено обеспечения: капитан Агуреев и его ведомый старший лейтенант Петров, вторая пара - ведущий старший лейтенант Кожанов, ведомый старший лейтенант Цыганов.
- Прошу, товарищи, выполнять свои обязанности в боевом расчете как священный долг. Через десять минут вылет, запуск моторов по сигналу.
Линия фронта осталась позади, макушки чахлых сосен Малуксинского болота мелькают под крылом. Ни огненных трасс, ни белых шапок зенитных разрывов. Кажется странной тишина. Ведь через минуту заработают радиостанции и зазвонят телефоны фашистов, сообщая войскам и объектам, расположенным в районах Кириши и Любань, что восемь И-16 пролетели на малой высоте в юго-восточном направлении! А мы через пять с половиной минут в сорока километрах за линией фронта развернулись на запад и еще четыре минуты продолжали полет над большим массивом леса.
Ну, а теперь на север: вот-вот слева от проселочной дороги на опушке леса перед болотом появятся огневые позиции дальнобойных батарей.
Волнуюсь не потому, что боюсь ошибиться на предельно малой высоте и не вывести точно к намеченной цели, - в знакомом для меня районе это проще простого. И не страшат десятки огненных трасс "эрликонов", что полетят навстречу, ни "мессеры", возможно, барражирующие над своими войсками, нет! Волнуюсь за тех, кто идет за моим самолетом, о пяти летчиках, никогда не летавших со мной в одном строю. О чем они думают сейчас? Не о том ли, куда выведет их на этой ничтожной высоте новоявленный командир?
Но вот секундная стрелка часов подошла к расчетному времени. Осматриваю внимательно воздушное пространство, сколько хватает глаз - чистое небо. Плавно набираю высоту сто пятьдесят метров, осматриваю слева по курсу местность севернее лесного массива. Это же делают и все летчики группы.
Впереди, левее, видны на земле огненные вспышки, а еще дальше несколько черных султанов от разрывов снарядов. Идет артиллерийская дуэль. Теперь более энергичный набор высоты, левый разворот и выбор цели для атаки. Радует, что летчики понимают каждое мое движение и маневр.
Зенитчики пока молчат. То ли не видят нас, то ли еще не опомнились от неожиданности. Хе! Дорого же им обойдется этот зевок.
Четыре пары "ишаков", нацелившись, опускают тупые носы и переходят в пологое пикирование. Все четче в прицеле орудийный дворик с подковообразным снеговым валом вокруг длинноствольного орудия, видно, как мечется прислуга. Два реактивных снаряда, показав языки пламени, сорвались с плоскостей и через полторы секунды взорвались внутри "подковы". Садить сюда из всех пулеметов теперь незачем, но времени на перенос огня нет. И длинная очередь - три трассы упираются в дымящийся круг и рикошетят веером в разные стороны.
Выйдя на высоте пятнадцати метров из атаки, плавно развернулся вправо на запад. Взгляд назад - вся группа летит за мной, и только две запоздалые трассы крупнокалиберных пулеметов тянутся нам вдогон. Поистине дорога каждая секунда! Внезапность - залог победы. Резкий набор высоты - и четыре пары, как на учебном полигоне, пикируют на новые цели. Навстречу уже летят огненные шарики "эрликонов", и сержант Герасименко, отвернув немного вправо, пикирует на зенитку, от которой тянется трасса. Молодец, сержант! Его примеру следуют трое других ведомых, атакуя ожившие зенитные точки. Вновь разрывы РС-82, и длинные пулеметные очереди накрывают четыре орудия врага. На двух из них возникают сильные взрывы. Уходя от цели, вижу своих "ишачков", к сердцу поднимается теплая волна. Замысел удался, удар попал в точку, и на обратном пути через линию фронта обошлись без потерь.