Голубев Василий. Во имя Ленинграда

   - На вашем самолете, товарищ командир, не только летать, но и рулить опасно. Как сели - ума не приложу.
   - Сядешь, если жить хочешь...
   Самолет отслужил мне верную службу - восемь вражеских машин было уничтожено на этом красавце. Теперь надо было срочно запрашивать из резерва дивизии новый, не отнимать же у подчиненных, а "безлошадным" быть командиру не положено.
   - Получите самолет, Николай Андреевич, - поставьте на нем бортовой номер тридцать три.
   - Есть, понял...
   В конце дня на остров нагрянуло дивизионное начальство и командующий авиацией флота. Их прилет был связан с усилением авиационного обеспечения войск 2-й ударной армии, пытавшейся сломить контратакующего врага на Нарвском плацдарме. Фашистам удалось не только сдержать натиск наших войск, но и потеснить нас с небольшого пятачка на левом берегу севернее города Нарва, уничтожить десантный батальон морской пехоты на побережье залива у деревни Мерекюля. От нас, истребителей, требовалось сорвать массированные удары по армейским объектам и особенно по переправам.
   Воздушные бои последних дней показывали, что противник лишь прощупывает нашу противовоздушную оборону, решительные схватки впереди. 6 февраля двумя полками было сбито двенадцать фашистских самолетов. Наш 4-й, успев заступить на боевую вахту, сбил пять машин, не имея потерь. Поэтому на итоговом разборе командующий авиацией похвалил наш полк, а меня поздравил с уничтожением высотного разведчика. И вновь на фотографии моей малышки я заполнил строку: "Милая Галочка, сегодня, 6 февраля, сбил 37-го фашистского стервятника".
   ...Утро выдалось погожее, и воздушные бои над плацдармом разгорелись с новой силой. Начальник штаба дивизии подполковник Ройтберг улетел на У-2 к переправе на пункт управления. Он помогал летчикам своевременно выходить на перехват обнаруженных радиолокацией и визуальными постами бомбардировщиков .
   Немцы, не считаясь с потерями, настойчиво пробивались к объектам, используя подход своих ударных групп с разных направлений и высот. Плотность их налетов была велика. К тому же они стали применять новый метод борьбы с истребительным прикрытием плацдарма. Минут на пять-шесть опережая бомбардировщики, на нас нападали две-три группы "фокке-вульфов", стремясь оттеснить от переправ. Вслед за "фоккерами" с двух сторон заходили "юнкерсы". Их боевой строй отличался от прежнего. Звенья по четыре машины летели ромбом, огневая мощь их была так сильна, что преодолеть ее одиночными или разрозненными атаками было очень трудно. Но и в новом боевом построении врага слабым местом была передняя полусфера. Потому-то "фокке-вульфы" и старались расчистить им путь на участке боевого курса и при переходе в пикирование.
   Однако и мы, как говорится, не лыком шиты - придумали свою тактику: оставив часть истребителей над плацдармом, одной-двумя группами встречали бомбардировщики еще до линии фронта, заставляя их сбрасывать бомбы на свои войска.
   В девять часов утра 7 февраля - день, который, как и многие другие, запомнился надолго, - на прикрытие переправ вылетели двумя группами. Первую шестерку "лавочкиных" вел Владимир Дмитриев. С ним летели друзья-однополчане - лейтенант Николай Шестопалов и его ведомый Виктор Островский, питомцы Ейского авиаучилища. Соколята - называли мы их, еще не имевших поражений в бою.
   Подлетая к плацдарму, Дмитриев получил указание атаковать на подходе к линии фронта группу противника, идущую с юга вдоль реки Нарвы.
   - Вас понял! Я - "Ноль четвертый", - спокойно ответил Владимир и, увеличивая скорость, повернул навстречу врагу.
   Вскоре он обнаружил плотный строй из шести четверок пикирующих бомбардировщиков Ю-87, летевших под прикрытием десяти "фокке-вульфов". Судя по всему, двадцать четыре бомбардировщика решили нанести удар по всем трем переправам. Но их замыслу не суждено было осуществиться: Дмитриев был опытным и отважным командиром.
   - Я - "Ноль четвертый"! Атакуем на встречном, всей группой. Коля, приказал он Шестопалову, - прикрой повторные атаки на попутном. Понял? Действуй!
   И "лавочкины", открыв пушечный огонь, врезались в строй врага. Два горящих Ю-87 вышли из общего строя. Еще три, получив повреждения, сбросили бомбы и повернули назад. Остальные, сомкнув строй, продолжали полет.
   Теперь все решали мгновения. Дмитриев, развернув звено, ринулся в повторную атаку с задней полусферы. Шестопалов и Островский, маневрируя, отбивали атаки "фоккеров". Упорство и дерзость вновь принесли успех ударному звену. Загорелся еще один "юнкерс", два подбитых, снижаясь, повернули на запад. Строй распался. Сбрасывая бомбы на свои войска, "юнкерсы" легли на обратный курс.
   - Коля, ранен, выхожу из боя, добивай гадов. Я - "Ноль четвертый".
   Прикрытый ведомым, Дмитриев, теряя высоту, потянул к аэродрому. Четверка Шестопалова продолжала бой с десятью "фокке-вульфами", решившими свести счеты за бомбардировщики. Но уже летело на помощь посланное Ройтбергом патрульное звено Ла-5. Они были на подходе, когда одна за другой упали две машины - вражеская и наша. В лобовой атаке погиб Виктор Островский. "Лавочкины" погнали немцев, Шестопалов меткой очередью успел сбить еще одного. Победа! Но и наша утрата была горькой. Не стало двух прекрасных воздушных бойцов: Дмитриева и Островского.
   В этот день не стихало небо над плацдармом и переправами. Все попытки фашистов поддержать свои войска были сорваны. Девять из двенадцати стервятников были записаны на счет нашего полка.
   Разбор боевого дня с его победами и потерями - дело непростое. Командир обязан глубоко проанализировать действия каждой боевой группы, каждого летчика в отдельности, элементы, из которых складывался бой в целом, ситуации, ведущие к успеху или поражению, и, конечно же, сделать точные выводы. В отношениях с людьми необходима особая чуткость: указать на ошибки, не унижая достоинства, дать дельный совет на будущее. Моральные последствия боя очень важны, их нужно тонко уловить и принять соответствующие меры, чтобы мобилизовать коллектив по-боевому, - от этого зависит завтрашний успех.
   Именно так прошел вечерний разбор 7 февраля, закончившийся клятвенным словом гвардейцев - беспощадно уничтожать фашистов до полного разгрома.
   Ночью попутным самолетом Ли-2 в Ленинград вылетели майор Абанин и механик. Они повезли извещение о геройской гибели гвардии капитана В. Дмитриева и гвардии лейтенанта В. Островского, вещи погибших, письма их родным и близким от командования полка и боевых друзей.
   Как-то вечером ко мне в землянку зашел лейтенант Шестопалов, сбивший в этот день над линией фронта красивой атакой в упор бомбардировщик Ю-88, за что был представлен к очередной награде - ордену Красного Знамени. Однако жесткое лицо его не выражало радости: глаза суровы, у рта горьковатые складки. Я спросил его, стараясь шуткой сбить уныние:
   - Что случилось, гвардии победитель?
   - Письмо получил от матери Виктора. Осталась совсем одинокая, что ей ответить - не знаю.
   Он подал мне конверт.
   - Садись, Николай...
   По правде сказать, я не знал, как его успокоить. Помню, начал говорить о том, что у самого наболело. Война - страшное горе всего народа. Оно сейчас в каждой семье, у каждого солдата погибли друзья и товарищи.
   - Ты потерял боевого друга, с кем делил победы и поражения. Я в этом бою потерял тоже одного из своих учеников - ленинградца Володю Дмитриева. Три года рядом летали.
   Так оно и было. В марте сорок второго при штурмовке станции Мга мой самолет подбили, и Володя полчаса отбивал атаки врага, пока я не дотянул до аэродрома. Мне казалось, никакая пуля не вырвет его из наших рядов. Развернув треугольный конверт, затаив дыхание, прочел я письмо матери Виктора Островского к товарищам своего сына. Оно хранится и сейчас у меня. Вот оно:
   "Здравствуй, дорогой Коля!
   Коля, получила печальную весть, что мой дорогой сыночек Витенька погиб. Как тяжело. Нет слов для утешения, нет меры, которой можно было бы измерить это горе. Закатилось мое солнышко, уже больше мне не светит.
   Коленька, дорогой летчик, славный сокол, отомсти за своего друга детства, ведь вы вместе голубей гоняли, вместе немцев истребляли. Перестал гудеть мотор боевой машины, перестало биться сердце в гордой груди моего сына.
   Коля, дорогой! Напиши еще раз подробнее, как погиб Витенька, я хочу знать все о моем соколике. Коля, передай Витиным товарищам сердечный привет и пожелание долгого житья на славу родным, на страх врагам.
   Мои дорогие соколы, отомстите за моего любимого и единственного сыночка. Дорогие, пишите. Мне очень грустно, некому теперь писать и не от кого ждать дорогих строчек. Я с удовольствием заменю мать тем, у кого из летчиков нет ее.
   Обнимаю вас и желаю быть бессмертными, закончить войну и с победой приехать к нам. Я встречу вас, мои соколы, и приму, как принимала своего сына.
   До свиданья, Коленька, пиши, жду ответа.
   Островская М. А.".
   - Ну что, Николай, давай завтра вечером соберем всех комсомольцев полка и зачитаем материнское обращение. Ведь у нас есть летчики, у которых фашисты убили родных. Может, кто-нибудь из них станет приемным сыном Марии Алексеевне...
   Шестопалов поднялся.
   - Спасибо, товарищ командир. Я сейчас поговорю с Сашей Ковшовым, у него немцы отца с матерью расстреляли, он переживает, добрый парень... Я тоже буду писать Марии Алексеевне, пусть и меня чувствует своим близким.
   На собрании кроме молодежи были комэски и командование полка. Вместо доклада комсорг лейтенант Хлыстов прочел письмо матери - Марии Алексеевны.
   В битком набитой землянке - летной столовой - стояла тишина, изредка прерываемая чьим-то участливым вздохом - горе матери разделяли люди, совсем не знавшие ее.
   "...Я встречу вас, мои соколы, и приму, как принимала своего сына".
   Наступившую тишину первым нарушил лейтенант Аркадий Селютин, один из лучших боевых летчиков, прибывший в полк в 1943 году. За десять месяцев он сбил семь самолетов врага, два из них - после гибели Островского.
   - Селютин мстит фашистским пиратам не щадя сил, - сказал комсорг, - так и сообщим мамаше Виктора...
   После него выступили летчики Столярский, Полканов и Алпатов. Очень взволнованно говорил комсомолец Саша Ковшов, на вид совсем мальчишка, с русым вихром и синими глазами.
   - Дорогие друзья! Вы знаете мое горе. Фашисты прямо на площади посреди села убили моих отца и мать только потому, что я летчик. Родители приняли смерть гордо, не опустив головы. В каждом своем полете я помню об этом, и немцы пусть помнят... Пока жив, буду их бить, гадов... Ну вот посоветовался я со своим осиротевшим сердцем, с боевыми друзьями и заявляю собранию: счастлив буду стать приемным сыном Марии Алексеевны. Конечно, Виктора не заменишь, но я сделаю все, чтобы облегчить ее судьбу.
   Землянка дрогнула от аплодисментов. Друзья одобряли решение юного гвардейца.
   Комсорг сообщил, что бюро вместе с Ковшовым и Шестопаловым подготовило ответное письмо Островской, и прочел его вновь притихшему собранию.
   "Здравствуйте, многоуважаемая Мария Алексеевна! Комсомольцы однополчане Виктора Островского шлют Вам балтийский привет и вместе с Вами разделяют постигшее нас всех горе - утрату боевого товарища.
   Дорогая Мария Алексеевна, Ваше письмо, присланное на имя Николая Шестопалова, мы, комсомольцы-гвардейцы, заслушали на собрании. И в наших сердцах с еще большей силой запылал священный огонь ненависти к подлому врагу. Кому из нас не принес немец горя? Много еще наших отцов, матерей, братьев, сестер и любимых девушек стонут в фашистском аду. С великой надеждой ждут они часа освобождения. И мы своими беспощадными ударами по немецко-фашистским захватчикам приближаем этот желанный час, нашу победу.
   Мария Алексеевна, Вы пишете, что готовы быть матерью тому из летчиков, у кого ее нет. У летчика комсомольца Ковшова Александра Федоровича нет родителей. Саша изъявил горячее желание стать Вашим сыном. С этим письмом мы высылаем Вам его фотокарточку.
   Мария Алексеевна, на Ваш призыв отомстить за Виктора мы, комсомольцы, ответим еще большими ударами по фашистскому зверю. Первым открыл счет мести за друга летчик Николай Шестопалов. В воздушном бою после смерти Вашего Виктора он сбил вражеский самолет "Юнкерс-88". Летчики-комсомольцы Селютин, Столярский, Полканов и Алпатов, мстя за вашего сына, в воздушных боях сбили пять немецких самолетов. Не зная устали, мы будем с каждым днем множить счет нашей мести врагу.
   Комсомольцы-гвардейцы заверяют Вас, дорогая Мария Алексеевна, что в решающих боях навсегда похоронят в водах Балтики фашистских коршунов.
   До свидания, Мария Алексеевна. От имени всех гвардейцев нашей части желаем Вам долгих лет жизни и доброго здоровья.
   Летчики-комсомольцы Селютин, Столярский, Ковшов, Шестопалов, комсорг Хлыстов".
   Затем взял слово замполит полка Абанин. Чуть приглушенным от волнения голосом он сказал, внимательно оглядывая сидящих, что поступок Ковшова - это проявление большой чуткости к старшему поколению. Об этом должны знать не только в полку. Корреспонденцию о собрании пошлем в газеты "Победа" и "Летчик Балтики".
   Через несколько дней все авиаторы и моряки Балтики читали статьи: "Советская мать", "Я усыновляю летчика" и "За гибель Вашего сына".
   ...Шесть дней и ночей кружила февральская вьюга. Западный ветер поднял уровень воды в Финском заливе, крупные волны ломали лед, гнали его на восток. Последнее время в связи с бураном вылетов было немного, но и отдохнуть не удалось. Летчики вместе со всеми расчищали снежные заносы на аэродроме. От готовности летного поля зависело надежное прикрытие войск, как только прояснится погода. Мы знали, что наземные войска в эти дни имеют задачу окончательно сломить упорство врага, захватить Нарву и начдть освобождение Эстонии. Мы же день и ночь вручную, лопатами разгребали наметы снега.
   Лесистая, бездорожная, с незамерзающими болотами местность помогала врагу обороняться и чрезвычайно затрудняла действия наших войск. А метель свела к нулю усилия ударной авиации при штурме многочисленных опорных пунктов врага. Только во второй половине дня 20 февраля как бы в честь 26-й годовщины Красной Армии и Военно-Морского Флота началось улучшение погоды.
   В ожидании вылетов летчики нанесли на карты линию переднего края фронта от северной части Чудского озера до Нарвского залива. Впереди был Нарвский рубеж - все переправы с момента захвата плацдарма непрерывно действовали, плацдарм на западном берегу Нарвы расширился до 35 километров по фронту и до 15 километров в глубину. Предстояли новые ожесточенные воздушные бои за этот кусочек земли, опаленной огнем и залитой кровью.
   Три урока на будущее
   Во второй половине февраля противник значительно пополнил свой 1-й воздушный флот и усилил бомбардировку не только войск 2-й ударной армии в районе Нарвского барьера, но и 42-й и 67-й армий, действующих на гдовском и псковском направлениях. Фашистская авиация, базируясь на аэродромах Эстонии и северо-восточной части Латвии, начала использовать Чудское и Псковское озера как место скрытого сбора и исходную точку для выхода на маршрут к объектам удара.
   Вот почему командование дивизии, отвечавшее за прикрытие войск 2-й армии, поставило полку новую задачу - перехватывать и уничтожать врага на занятой им территории в районе Чудского озера.
   Район этот на высотах ниже 1000 метров наши локаторы не "просматривали". Пришлось применить метод визуального поиска и свободной "охоты" группами по четыре - шесть самолетов. Для этого в полку подобрали наиболее подготовленных летчиков. С улучшением погоды группы "охотников" с 45-минутным интервалом стали вылетать на задание.
   То, что средняя часть огромного озера не была покрыта льдом, требовало особого метода поиска и атак воздушного противника, потому что в случае ранения летчика или повреждения самолета полностью терялись шансы выйти из боя и уцелеть.
   Сложные метеорологические условия, переменчивая воздушная обстановка обязывали нас разработать несколько вариантов выполнения боевого задания. Но главное было - скрытность поиска, использование темно-серого фона воды и скоротечный бой с задачей вынудить врага сбросить бомбы в своем районе, не допустить его к цели.
   Первая группа в составе двух пар Ла-5 (капитан Карпунин и лейтенант Столярский - ударная пара; капитан Горюнов и лейтенант Потемкин обеспечивающая) вылетела во второй половине дня. Погода была неважной, видимость - не более четырех километров, низкие облака.
   Встреча с "юнкерсами" в такую погоду была маловероятна, поэтому от первой группы требовалось детально изучить ледовую обстановку на озере и установить плотность зенитного огня над линией фронта.
   Зная, что летчики горят желанием драться, я решил перед вылетом поговорить с ними. Как бы стремление мстить не взяло верх над трезвым, исключающим крайний риск расчетом. Первые же ответы летчиков подтвердили мои опасения.
   - Поймать бы "лаптежников" (так называли самолет Ю-87 за неубирающиеся шасси) без прикрытия, вот бы дали им жару! - воскликнул темпераментный лейтенант Николай Потемкин, мастер точной стрельбы на любых дистанциях.
   А мрачноватый лейтенант Столярский уточнил:
   - С нас за Виктора с Володей причитается. Отквитаться бы скорее.
   Карпунин и Горюнов не возразили своим ведомым.
   - Вот что, боевые друзья, - сказал я как можно спокойнее, но так, чтобы они поняли: мне не до шуток. - Вам известно, что противник изменил не только тактику, но и боевой строй. Усилено бортовое вооружение. У воздушных стрелков пулеметы спаренные, крупнокалиберные. Огонь "юнкерсов" в плотных боевых порядках стал в несколько раз сильнее. Именно тяжелый урок Дмитриева вы и должны учесть! Атаки производить только с наивыгоднейших дистанций и ракурсов, а не лезть вслепую! А вы, товарищи Карпунин и Столярский, не забывайте сентябрьский бой с "фокке-вульфами". Излишняя горячность выйдет вам боком - это в лучшем случае... Бои поведете далеко за линией фронта, над водой. Главное - не количество сбитых самолетов. Главное - пресечь им дорогу к нашим объектам. Вот так! Желаю всем успеха.
   Прощаясь с летчиками, я задержал руку Столярского и сказал:
   - Как, товарищ лейтенант, посоветуете командиру? Соглашаться мне на перевод гражданки Мордвин-Щедра (мать юной Бианочки) из Кронштадта в Лавенсари?
   Столярский, покраснев, радостно спросил:
   - А перевод им дадут?
   - Если у тебя серьезно - похлопочу, а на время узелок завязывать откажу.
   Лейтенант, потупясь и словно боясь, что я передумаю, торопливо проговорил:
   - Товарищ командир, давайте согласие.
   - Да я уже дал. Сегодня вечером на транспортном прилетит с мамашей, а вот капитану Карпунину с Рыжиком - отказал.
   Ничего не мог с собой поделать. У Карпунина семья... Где гарантия, что у них по-настоящему завяжется с Таней? А семья рухнет. Наверняка. Может, я и не прав, да и кто в таких случаях - со стороны - может взять на себя ответственность за решение чужой судьбы? Я не мог.
   - Вот такие дела...
   Столярский, кажется, понял, вздохнул.
   - Разрешите идти?
   - Беги, да смотри в оба, не горячись. Понял?
   - Все ясно, товарищ гвардии майор! - И побежал догонять летчиков.
   А еще через час с небольшим группа Карпунина заходила на посадку, но уже в составе трех самолетов. С задания не вернулся лейтенант Столярский.
   Добрый, чувствительный к потерям и другим невзгодам начштаба, стоявший рядом со мной на стоянке 2-й эскадрильи, тяжело выдавил, прикрыв глаза:
   - Неужели сбит?
   В моей памяти отчетливо всплыло усталое, чуть отекшее лицо отца генерала Столярского, его слова:
   "Если суждено сыну дойти до победного дня, значит, мы, родители, счастьем не забыты". Да, тяжело родителям, у которых дети живут в шаге от смерти. А как же теперь Биана? И тут же отдал распоряжение майору Тарараксину - связаться с Кронштадтом и задержать перевод гражданки Мордвин-Щедра и ее дочери в Лавенсари. Зачем лишний раз травмировать людей...
   - Товарищ командир, может, он сел на вынужденную, сумеем подобрать? Это говорил Алексей Васильевич Тарараксин.
   - Подожди пророчить. Сейчас все станет ясно. Жаль, конечно, если потеряли такого летчика. Давай молча подождем, пусть люди переведут дух и разберутся в своих действиях.
   Карпунин не спеша вылез из кабины самолета, выслушал доклады Горюнова и Потемкина, потом они всей группой направились к нам. Капитан, подойдя совсем близко, приложил руку к шлему.
   - Перехвачена большая группа бомбардировщиков Ю-87. Двумя колоннами сорок два самолета - летели курсом на восток. Завязали бой. Уничтожено пять машин. Во второй атаке Столярский сбил Ю-87, но тут же передал: "Мотор поврежден, тяну к восточной кромке льда". На этом связь кончилась, но бой прекращать было нельзя, иначе "юнкерсы" могли восстановить боевой порядок и продолжать полет к нашим войскам. Бой вели, пока противник не сбросил бомбовый груз и беспорядочно не ушел в облака... - На мгновение умолк и совсем тихо добавил: - Горючее на пределе, поэтому искать Столярского не могли... Разрешите мне с дежурным звеном...
   Жестом я прервал Карпунина.
   Решение командира группы выглядело правильным: истребителей прикрытия у врага не было и обстановка требовала довести бой до полного успеха.
   - Хорошо, вылетайте на поиск, а вы, - приказал я капитану Горюнову и лейтенанту Потемкину, - до возвращения командира подготовьте схемы и описание боя.
   Не уходя с поля, мы с нетерпением ждали возвращения поисковой группы. Она появилась над аэродромом примерно через час. Самолет Ла-5 обнаружили на льду, примерно в десяти километрах на траверзе села Козлов Берег. Фонарь кабины закрыт. Следы на снегу идут в сторону берега, однако начавшийся снегопад и плохая видимость - до 500 метров - помешали обнаружить лейтенанта. Вероятно, он не ранен, быстро ушел с места посадки.
   Стемнело, пришлось перенести поиск на следующее утро.
   Подробно знакомясь со схемами и докладами участников боя, я представил картину воздушной схватки отважной четверки гвардейцев с армадой "юнкерсов" над незамерзшими водами озера.
   В основном хороший бой - не придерешься. За исключением второй атаки. Двух Ю-87 сбили в первой лобовой встрече, и Карпунин, ободренный легкой победой, дал команду повторить атаку всем звеном на попутном курсе, когда противник еще сохранял плотный строй и огонь его не был ослаблен. К тому же Столярский в горячке боя атаковал "юнкерса" с короткой дистанции. Самолет зажег, но и сам получил порцию свинца.
   Вовремя поняв свою ошибку, Карпунин решил атаковать на встречно пересекающихся курсах, что и привело к полному успеху. Потеряв от дерзких ударов еще два самолета, противник поспешно сбросил бомбы и скрылся в облаках.
   Вечером я подписал боевое донесение, представив к ордену Александра Невского всех летчиков группы Карпунина. Внушительная победа полка совпала с замечательной датой - годовщиной Ледового побоища на Чудском озере.
   Но, как и всегда, потеря летчика сводила на нет замечательный боевой успех, тяжелым бременем ложилась на душу. Весь следующий день мы проискали Столярского, а на моем столе лежали извещение и письмо к родителям лейтенанта, подписывать которые не поднималась рука. Хотелось выждать дня три-четыре, вдруг поступит весточка от воинов 42-й армии, чья передовая пролегла километрах в тридцати восточнее озера.
   Вечером 21 февраля - я как раз отдыхал перед ночными вылетами - в мою землянку ворвался возбужденный Тарараксин и срывающимся голосом выкрикнул:
   - Товарищ командир! Нашелся. Телеграмма от начштаба авиации: "Послать за Столярским самолет У-2 к селу Сланцы "! Самолет готов. Летчик, старший лейтенант Цаплин, хорошо знает район. Там как раз пункт управления авиацией флота. Разрешите дать вылет?!
   - Выпускайте У-2, Алексей Васильевич, немедленно, - отдал я команду. Руки у меня слегка дрогнули, когда я брал у начштаба телеграмму. Все еще не верилось, что летчик жив.
   Цаплин, Абанин, Карпунин, Горюнов, Потемкин и врач Званцов, встречавшие Столярского, всей гурьбой ввалились в глубокую, жарко натопленную землянку, где размещались дежурные экипажи. Столярский с черным, осунувшимся лицом, на котором весело горели глаза, сдержанно доложил:
   - Товарищ гвардии майор! Лейтенант Столярский вернулся с боевого задания. Ранения не имею. Разрешите доложить все по порядку.
   Я крепко обнял "в третий раз рожденного", усадил его и стал слушать немного сбивчивый доклад лейтенанта - понимал, как трудно ему дается эта выдержка.
   Вначале он открыл огонь с большой дистанции и промахнулся. Затем решил исправить ошибку: сблизившись метров на семьдесят, ударил из обеих пушек. "Юнкерс" вспыхнул факелом, но и Столярский на отвороте почувствовал, что винт теряет тягу, обороты падают. С трудом дотянул до ледового покрова, сел на фюзеляж. Обнаружил пробоины в нижней части мотора, в фюзеляже и правом крыле. Куда идти? Что делать, если напорется на немцев? Решил живым не сдаваться. К счастью, начался снегопад - самое время быстро добраться до берега, а там лесами и болотами - к линии фронта.
   Чем дальше рассказывал Столярский, тем больше горячился, словно бы заново испытывал пережитое.
   - Подхожу к берегу, издали вижу - двое... На всякий случай белым шарфом замотал руку вместе с ТТ, девятый патрон в стволе. Сунув ее в повязанный через шею ремешок и прихрамывая, двинулся им навстречу. Уже было видно, что они вооружены автоматами, но в гражданской одежде. Постоял, подумал. Что делать? Бежать некуда. Пошел вперед, усилив для вида хромоту. Метрах в сорока услышал крик: "Кто будешь, куда идешь?!" - "Тянусь к берегу. Я летчик, на льду без самолета делать нечего!" А сам иду не останавливаясь. "Ладно, - отвечают, - разберемся, что ты за летчик".