Голубев Василий. Во имя Ленинграда

   Расплата
   В последние дни августа установилась хорошая, безоблачная погода. Полк спешил использовать ее для завершения плана ввода в боевой строй летчиков, не имеющих боевого опыта. Полученные с авиационного завода два учебно-боевых самолета УЛа-5 и восемь боевых новой серии позволили, не прекращая полетов по плану учебной подготовки, посылать на боевые задания вместо звеньев шестерки и даже восьмерки. В такие группы включались два "необстрелянных" бойца, и постепенно, день за днем, новое пополнение накапливало опыт, втягивалось в боевую работу. А работы этой становилось все больше.
   По плану авиадивизии 1 сентября на аэродром острова Лавенсари должен перебазироваться закончивший переучивание 3-й гвардейский авиаполк. В его составе 38 самолетов Ла-5. Такое пополнение давало возможность балтийским авиаторам не только закрепить тактическое превосходство, но и нанести окончательное поражение немецким и финским истребителям, обеспечить наше господство в воздухе в восточной части Финского залива.
   Мы не знали, осведомлен ли противник о прибытии нового боевого полка на этот участок Ленинградского фронта. Но было заметно, что со второй половины августа значительно активизировалась финская истребительная авиация. Финны против каждой группы самолетов Ла-5 стали направлять по три-четыре свои группы общей численностью до 30-40 самолетов. С ними вместе обязательно летели пары и звенья "мессеров" и "фокке-вульфов".
   Теперь противник не лез сломя голову, не стремился завязывать затяжные воздушные бои, как в апреле и мае. Он в каждом бою строил эшелонированные по вертикали и горизонтали боевые порядки.
   Только мастерство наших летчиков и высокие боевые качества самолета Ла-5 позволяли нам наносить поражения вражеским истребителям, не имея потерь в абсолютном большинстве воздушных схваток. А вот бой, проведенный 28 августа, в котором участвовала 2-я эскадрилья в составе десяти самолетов, принес потери. Были сбиты два молодых летчика, включенных по просьбе командования эскадрильи в состав группы. В бою погиб младший лейтенант Симачев и покинул на парашюте горящую машину младший лейтенант Столярский. Он получил ранение и ожоги.
   Эскадрилье ставилась боевая задача - отсечь группы финских истребителей от наших штурмовиков, наносивших удар по отряду дозорных кораблей в Нарвском заливе. Вел эскадрилью заместитель комэска капитан Карпунин, его ведомым был Столярский, выполнивший до этого шесть успешных боевых вылетов. Замыкающее звено обеспечения ударной шестерки было впервые доверено вести майору Банбенкову. Он опытный летчик, после прибытия в полк выполнил двенадцать боевых вылетов в качестве ведомого и ведущего пары. Но, командуя звеном, свою задачу выполнить не сумел. Вместо наступательного активного боя в интересах действий ударной группы он перешел к обороне своего звена и оторвался от идущей впереди шестерки. В результате боя с двумя парами ФВ-190 звено потеряло молодого пилота Симачева.
   В это время группа Карпунина, вступив в бой с тремя группами финских самолетов, оказалась в тяжелом положении. Хотя она в основном и решила свою задачу - отсекла главные силы противника от наших штурмовиков на самом опасном участке маршрута и сбила два истребителя "фиат", - все же желаемого результата не получилось. Ведомый командира ударной группы младший лейтенант Столярский, отбивая атаку на ведущего, сбил вражеский самолет, но и сам попал под прицельную очередь. Его Ла-5 загорелся. Только высокое самообладание и физическая сила помогли раненому и обожженному летчику покинуть самолет на парашюте и приземлиться в районе побережья Ораниенбаумского плацдарма.
   Своевременная медицинская помощь спасла жизнь летчику. А когда Киру Столярского решили отправить в тыловой госпиталь, он сделал все, чтобы уговорить медиков оставить его в Кронштадтском госпитале до полного выздоровления.
   Воздушный бой 28 августа стал, конечно, предметом широкого обсуждения среди летчиков полка. Я понимал, что потери явились в первую очередь следствием моих упущений. Первое - рано доверил майору Банбенкову вести звено обеспечения. Его следовало поставить ведущим второй пары ударной группы, здесь не пришлось бы переходить к оборонительному бою, давно не применяемому в нашем полку. Второе - на это задание в условиях активизации противника нужно было послать 1-ю или 3-ю эскадрильи, которые имели больше опыта.
   Неудачный бой 28 августа не повлиял на морально-боевые качества молодежи. Наоборот, летчики не только 2-й эскадрильи, но и всего полка сделали правильные выводы из допущенных ошибок. Поэтому никаких дисциплинарных или иных мер к лицам, допустившим промахи в процессе боя, я не применил. Считал, что в достаточной мере всех нас наказал противник. Переживание за потерю товарища в бою действует всегда намного сильнее, чем любое наказание. Но это не всегда учитывается вышестоящими товарищами. Последовал звонок по прямому телефону от командующего авиацией флота:
   - Ты почему теряешь молодых летчиков?!
   - В потере я виноват, товарищ командующий, но главный виновник командир эскадрильи Банбенков. Тот, которого вы прислали в полк, - ответил я и тут же пожалел о сказанном. Лучше было не напоминать. Трубка задрожала от гневных слов и указаний, как воевать, не имея потерь. Потом короткие сигналы уведомили, что разговор окончен, нужно ждать грозного приказа.
   Не успело пройти первое тяжелое впечатление, как последовал новый звонок - командующего флотом. И опять те же упреки, да еще влетело за Столярского, которого якобы недостаточно подготовил и тем самым погубил.
   - Товарищ командующий, я не гублю летчиков, их губят враги. К тому же младший лейтенант Столярский жив, он получил ранение и ожоги, находится в госпитале. Врачи говорят, опасность миновала. О его состоянии командир дивизии сообщил в Москву его отцу. - И, с трудом сдерживая волнение, добавил: - Летчики Симачев и Столярский были полностью подготовлены к выполнению боевых заданий и до этого имели по шесть успешных вылетов.
   Ответ мой оказался чрезмерно прямым. Голос адмирала повысился до предела:
   - Как ты мне отвечаешь? Отстраняю от командования полком. Я не посмотрю, что ты Герой Советского Союза!
   - Отстранить меня можно, это ваше право, а воевать я все равно буду, если окажусь даже рядовым летчиком...
   Несколько секунд телефон молчал. Потом раздалось:
   - На гауптвахту! На пять суток! Завтра быть в Ленинграде на гарнизонной гауптвахте. Понятно?
   В то, что я услышал, трудно было поверить.
   - Есть на гауптвахту, товарищ адмирал, явлюсь без опоздания! - ответил я и положил трубку.
   Бискуп и Абанин, стоявшие рядом, с недоумением смотрели на меня, ожидая разъяснений. Кое-что они, правда, поняли.
   - Что за гром с ясного неба, Василий Федорович, почему начальство так разгневалось? - спросил Абанин.
   - Вот что, друзья, давайте не будем терять времени. Наказывают меня правильно. Сожалею о другом: как бы этот арест не принес больших потерь, чем двадцать восьмого августа. Соберите, Петр Игнатьевич, заместителей и командиров эскадрилий, дам указания и советы на период моего отсутствия. - И тут же по телефону доложил полковнику Корешкову о "ласковом" разговоре с двумя командующими.
   - Сочувствую, но помочь тебе не могу, сам получил выговор. Вылетай завтра на У-2 в Ленинград, отдохни, отоспись. За полк не беспокойся - я сам присмотрю и слетаю пару раз с твоими орлами. Вернешься ты как раз к делу. Будем готовиться выполнять большое задание. Набирайся сил, Василий Федорович, а на строгость старших не обижайся: на то и щука в море, чтоб карась мух не ловил, - как всегда переиначив пословицу, весело закончил разговор комдив.
   Начальник гауптвахты, старший лейтенант, широкоплечий детина с круглым сердитым лицом, прочитав записку об аресте, встал, посмотрел на меня, покачал головой, сочувственно сказал:
   - Героя Советского Союза, командира гвардейского полка на пять суток под арест! Ну и строгость! За год пребывания на этой неблагодарной должности первый такой случай. Сгоряча, видать, наказали. Ну, ничего, товарищ гвардии майор, не тяготитесь. Я вас в камеру помещать не буду. Вы, если не возражаете, располагайтесь в моем помещении. Здесь две комнаты, отдельный вход, есть свободные кровати, есть книги и газеты. Почитайте, поспите... Если желаете сходить в кино или в театр - пожалуйста. Отвлекитесь немножко от дел. Да вы снимайте реглан, товарищ командир. Скоро подвезут обед. У нас, конечно, питание не летное, но жить можно. А для вас я и сто граммов найду...
   - Спасибо за заботу... В кино и театр ходить не буду, а вот поспать готов хоть сейчас, - ответил я начальнику гауптвахты, смотревшему с удивлением на мои ордена и медали.
   Все старания услужливого старшего лейтенанта создать привилегированные условия арестованному не дали ни полноценного отдыха, ни успокоения нервов. Душа и сердце ныли, мысли метались то в полк, -то к родным в Старую Ладогу, то возвращались к телефонному разговору с командующим...
   ...Командир за все в ответе, наказан я правильно. Был в воздухе или не был, а за потерю сыновей любых родителей - ответ держи. Но в младшего Столярского я верю. Первая неудача не сломала его, он горит желанием остаться в боевом строю. Из него получится настоящий воздушный боец...
   На третий день моего пребывания на гауптвахте рано утром прибыл посыльный из штаба авиации флота. Меня срочно вызывал командующий.
   Через час я был в кабинете генерала.
   - Ну что, герой, отдохнул немножко? - здороваясь со мной, с усмешкой сказал командующий. - В полку неприятности - сегодня ночью на вынужденной посадке южнее Ораниенбаума разбился командир эскадрильи Суворкин. Кого предлагаешь на его место? А то дадим опять "варяга"... Ну, а как воюет твой заместитель, майор Шмелев? Так же, как Банбенков?
   - Шмелев пока летает у меня ведомым, летает смело и грамотно. Проведу с ним десяток боев и допущу ведущим эскадрильи. На должности заместителя его долго держать не следует, он храбрый человек, умелый, волевой. Будет хорошим командиром истребительного полка... А вот с Банбенковым повозиться придется. Здесь нужно убрать его заносчивость, хитрость и излишнюю осторожность. Надо, чтобы стал отважен, чтобы прибавилось скромности и ответственности. На это нужно время.
   - А вот чтобы это время сократить, - перебил меня генерал, - предупреди его от моего имени. Если еще кого потеряет, спасая себя, то сниму с должности комэска. Будет летать командиром отдельного звена в разведполку.
   - Если боевых качеств и опыта ведения воздушных боев с истребителями Банбенков не приобретет, то и в разведке без потерь долго не пролетает. А на эскадрилью вместо Суворкина прошу, товарищ командующий, до восстановления в звании Костылева пока никого не назначать. Временно будет командовать заместитель - летчик опытный.
   - А, я забыл тебе сказать. На него вчера пришел приказ командующего флотом о восстановлении в звании и снятии судимости. Забери в отделе кадров его ордена и погоны. Пусть полковник Корешков - я ему сейчас позвоню - перед строем вручит награды и своим приказом назначит его командиром эскадрильи. Я не возражаю, летчик и командир он хороший. Давай лети сегодня к себе. Третий гвардейский вчера перелетел на остров Лавенсари, теперь двумя полками нужно окончательно разгромить финских истребителей. Да и других задач много. Началась операция по овладению Синявинскими высотами восточнее Ленинграда. Нам нужно нанести несколько ударов по немецким бомбардировщикам на аэродромах. А оставшиеся два дня ареста отсидишь, когда разобьем фашистов под Ленинградом, - смеясь закончил генерал.
   На второй день после моего возвращения полк строился дважды. Первое построение с выносом гвардейского знамени было сделано для проводов в последний путь замечательного летчика, воевавшего с первого дня войны, гвардии капитана Суворкина. Нелепая смерть без боя вырвала из наших рядов отважного сокола, задушевного друга.
   Второе построение, на котором присутствовали только летчики и офицеры управления полка и эскадрилий, проходило после ужина при электрическом освещении у командного пункта полка. Гвардии полковник Корешков, выйдя к середине строя, подал команду:
   - Летчик краснофлотец Костылев, подойдите ко мне!
   Костылев, стоявший в первом ряду, вздрогнул и, подумав, что подбирают летчика для полета в тыл врага к партизанам, четким шагом подошел к командиру дивизии, доложил:
   - Краснофлотец Костылев готов к выполнению любого боевого задания.
   - В этом я никогда не сомневался, товарищ Костылев. Снимай, боевой орел, бескозырку и реглан! - нарочито строгим тоном сказал Корешков.
   Костылев быстро снял реглан и бескозырку, положил рядом с собой на землю, принял положение "смирно" в ожидании приказания.
   По сигналу комдива адъютант, сидевший в легковой машине, принес новый морской китель и фуражку. На кителе блестели капитанские погоны, Звезда Героя, орден Ленина и четыре ордена Красного Знамени.
   Глаза Егора затуманила слеза. Полковник Корешков, подавая китель и фуражку Костылеву, сказал всему строю:
   - Товарищи гвардейцы, в вашей семье краснофлотец Костылев вновь проявил безупречную отвагу, боевое мастерство и любовь к Родине. Свою вину он искупил беспощадным уничтожением врага. Командование флотом сняло с него тяжелое наказание. Костылев восстановлен в звании капитана. В вашем присутствии я возвращаю ему офицерскую форму и боевые награды и одновременно назначаю командиром первой эскадрильи четвертого авиаполка.
   Костылев торопливо надел китель, фуражку, застегнул дрожащими от волнения руками все пуговицы и, глубоко вздохнув, отчеканил:
   - Служу Советскому Союзу! Благодарю, товарищ полковник, за доверие! Разрешите встать в строй...
   Дружные аплодисменты раздались в вечерней тишине. Корешков подошел к радостно возбужденному капитану, крепко обнял и потом только сказал:
   - Вот теперь становись в строй, желаю боевых успехов!
   После окончания официальной части построения строй распался, а люди не расходились, каждому хотелось сказать душевные слова, поздравить верного на земле и в воздухе боевого товарища со счастливым поворотом в его судьбе. Мне же хотелось наедине обнять Егора, посмотреть в его глаза, а потом и посоветоваться о способе решения предстоящей чрезвычайно трудной боевой задачи. Выбрав момент, я приветственно кивнул Егору и попросил через минут тридцать зайти ко мне в комнатку.
   - Зайду, зайду обязательно, вот только снесу и закрою в чемодан бескозырку - эту реликвию я сохраню до конца своей жизни, - радостно ответил Егор.
   Приход друга, особенно сегодня, был радостным, праздничным моментом в нашей напряженной боевой суете. Поэтому я решил встретить "именинника" маленьким вторым ужином. Быстро вскипятил чайник, заварил крепкий чай, приготовил бутерброды из консервированной американской колбасы, поставил две маленькие рюмочки и крохотный графинчик водки, настоянной на лекарственных травах и корешках, которыми четыре месяца лечился по рекомендации добрых старушек. Заранее покормил мышонка Василия Ивановича, чтобы он нас не отвлекал. Ведь предстояла не только дружеская беседа, но и серьезный разговор.
   Егор не вошел, а вбежал в комнатку. Таким я увидел его впервые за все годы нашей дружбы.
   - Ну, Егорушка, давай обниму тебя. Моя радость, наверное, не меньше твоей. Радуюсь за возвращение звания и боевых наград и за то, что после Сергея Суворкина первая эскадрилья попала в надежные руки. Поэтому садись к столику, давай отметим двумя рюмочками сегодняшний день. Первую выпьем за твое восстановление, а вторую - за счастливый исход предстоящего, самого трудного боевого задания: мы должны прикрыть штурмовиков при ударе по аэродрому Городец. Там фашисты сосредоточили более семидесяти бомбардировщиков.
   Егор, хорошо зная ближние и дальние аэродромы врага, широко открыл глаза"
   - Василий, да ведь до Городца и обратно даже без боя на Ла-5 не долететь. Туда нужно лететь на Як-76. Если напрямую - через районы Гатчина, Сиверская и Луга - это безумие. Там базируются основные силы фашистских истребителей. А если обходным маршрутом, то и штурмовики обратно не долетят, - обеспокоенно рассудил Костылев.
   - Мы, Егор, в полку наиболее опытные летчики. Вот давай и подумаем, для этого я заварил самый крепкий чай.
   Давно остыл вновь подогретый чайник, а мы все искали пути, как растянуть запас горючего в баках на 1 час 40 минут полета - сделать вроде бы невозможное. Да к тому же что предпринять для избежания воздушного боя на маршрутах к цели и обратно. Десятки наших расчетов оказывались неверными не хватало горючего в самолетах.
   Не зря, однако, говорят, что практика всегда приходит на помощь теории. Я вспомнил один майский боевой вылет, в котором на моем самолете был поврежден осколком зенитного снаряда левый крыльевой бак. Горючее быстро вытекало, а чтобы дотянуть до аэродрома на втором баке, пришлось убрать обороты винта до 1520 в минуту (в горизонтальном полете меньшее число оборотов держать нельзя - остановится мотор). В том полете мне удалось до предела снизить расход горючего и дотянуть до аэродрома.
   - Давай, Егор, завтра утром поднимемся в воздух и над аэродромом на высоте сто - сто пятьдесят метров подберем необходимый экономичный режим полета, который будет близким к крейсерской скорости самолетов Ил-2. После этого проверим все расчеты заново... - Прощаясь с другом, я предупредил: Пока о задании никто не должен знать. Летчиков посвятим во все подробности перед вылетом.
   - "Ноль одиннадцатый" (новый позывной Костылева), какой остаток горючего? - спросил я Егора после 1 часа 30 минут полета.
   - Могу держаться еще восемь - десять минут, и мотор остановится, ответил мой ведомый.
   Значит, расход топлива одинаковый, у меня самолет другой серии, а горючего тоже на 8-10 минут.
   - Через восемь минут посадка!
   - Понял, - ответил Костылев.
   Полет на двух Ла-5 разных серий при работе винта на заниженных оборотах показал, что самолет в таком режиме имеет скорость 340 километров в час. Значит, есть скрытый резерв продолжительности полета в 18-20 минут, и мы, смело - конечно, без боя - можем продержаться в воздухе около 1 часа 40 минут, покрыв расстояние до 500 километров.
   Получив данные испытательного полета, мы в первую очередь определили маршрут, который проходил над лесисто-болотистой местностью в обход районов Гатчина, Сиверская и Луга. Длина выбранного маршрута до цели и обратно оказалась равной 470 километрам. Оставался ничтожный резерв времени и горючего на случай четырех-пятиминутного боя, и то на пониженной мощности мотора и оборотах винта не более 2100. Выход у нас один - достижение полной внезапности удара по аэродрому Городец и уклонение от встречи с вражескими истребителями на обратном пути.
   Продумав детально план выполнения боевого задания на каждом этапе и подкрепив его расчетами и графиком на полетной карте, я поехал на доклад к командиру дивизии.
   Полковник Корешков со своими заместителями внимательно выслушали и в целом план одобрили, но задали ряд вопросов, касающихся тактики ведения воздушных боев с истребителями противника.
   - От воздушного боя мы должны уклониться, бой, даже короткий, нам вести нельзя, не хватит горючего дотянуть до линии фронта, - решительно заявил я руководству дивизии. - В зависимости от погоды готовим два варианта на уклонение и всего один на оборонительный бой без отрыва от штурмовиков.
   Я рассказал об этом подробно.
   - Ну, хорошо, утверждаю ваше решение, товарищ Голубев. Если оправдаете его на практике, то мы сохраним как минимум эскадрилью боевых самолетов и летчиков. А на случай, если противник навяжет упорный бой в районе от Городца до Сиверской, то летчикам, у которых горючего не хватит дотянуть за линию фронта, придется произвести посадку на фюзеляжи ближе к лесам и болотам, где базируются ленинградские партизаны. Эти районы сегодня вечером штаб дивизии вам сообщит. Партизанам штаб фронта сегодня ночью направит указание по розыску севших самолетов и оказанию помощи летчикам. Во все самолеты положите по автомату, по две гранаты и дополнительный бортпаек на трое суток. Выезжайте в полк и приступайте к подготовке задания, оно очень трудное.
   - Товарищ полковник! Летчики о боевом задании узнают только за полтора часа до вылета. Не нужно их волновать раньше времени, а сегодня все детали я изучу только со штурмовиками, командирами эскадрилий и своими заместителями. Разрешите ехать? - спросил я комдива.
   Над аэродромом и Кронштадтом нависла на редкость тихая, без обстрела, прохладная сентябрьская ночь. Купол неба, усеянный тускловатыми звездами, обещал утреннюю дымку, по болотам и лощинам туман, а потом - ясный безоблачный день. Нам крайне нужна благоприятная погода утром.
   Полк, поднятый без объявления тревоги, второй час готовился к вылету, а на шестнадцати машинах эту подготовку технический состав начал значительно раньше. Она была необычной, нужно тщательно проверить и отрегулировать устойчивую работу моторов на 1560-1600 оборотах винта в минуту. Это самый низкий режим работы мотора. Вообще-то говоря, он даже запрещен инструкцией по эксплуатации самолета Ла-5. Но мы вынуждены сегодня впервые лететь на таком режиме до цели и обратно. Специалисты службы вооружения закрепили справа у бронеспинки автоматы, диски с патронами, гранаты и доппаек. Подготовка каждого самолета заканчивалась дозаправкой бензином под "пробку". Каждый литр горючего в этом полете был дорог летчику...
   В большой комнате командного пункта полка тишина, хотя в ней и находится более сорока человек. Летчики с озабоченными лицами ждут моего сообщения и указаний на выполнение предстоящей задачи. Каждый из них готов выполнить любое боевое задание, но в эти минуты, наверное, думают одно: будет ли он включен в боевой состав, доверят ли ему. Но вот изложен результат нашего с Костылевым эксперимента, поставлена задача, уточнены детали.
   - На задание вылетают две группы в разное время. Группу непосредственного прикрытия штурмовиков составляет первая эскадрилья, усиленная звеном второй. Все шестнадцать самолетов ведет капитан Костылев. Она взлетает за сорок пять минут до восхода солнца в колонне пар и с включенными навигационными огнями следует со штурмовиками до полного рассвета. Полк штурмовиков - двадцать шесть самолетов Ил-2 - тоже в колонне пар летит до точки развертывания на высоте двадцать пять - тридцать метров.
   Если истребительного противодействия над целью не будет, то вашей группе, товарищ Костылев, разрешаю принять участие в штурмовке. Удар штурмовики наносят с одного захода по двум основным стоянкам самолетов. Возвращение после удара - тем же обходным маршрутом на предельно малой высоте.
   Отражение истребителей осуществлять методом взаимного прикрытия без отрыва от штурмовиков. В этом случае на восемь - десять минут можно увеличить скорость и обороты винта до двух тысяч - двух тысяч ста. Помните, товарищи, что большая скорость поглотит горючее и вынудит к посадке на территории противника. Но если противник навяжет воздушный бой, то посадку производить только на фюзеляж в партизанских районах. Партизанские районы прошу запомнить, на карту не наносить. Дополнительный запас питания и оружие положены в кабину каждого самолета группы Костылева.
   Вторую группу - группу отвлечения истребителей противника - в составе десяти самолетов третьей эскадрильи поведу я. Она взлетит на тридцать минут позже. Ее задача - пролететь на высоте четырех - пяти тысяч метров над районами базирования главных сил фашистских истребителей и, не завязывая боя, оттянуть врага к востоку от аэродромов Гатчина, Сиверская и Луга. Это единственный наш шанс отвести вражеские истребители от штурмовиков и прикрытия, летящего на пределе горючего.
   Группа Костылева и штурмовики выполняют весь полет до пересечения линии фронта в полном радиомолчании. Моя группа ведет радиоинформацию с КП полка и между собой по обстановке без ограничения.
   До взлета первой группы осталось пятьдесят минут. Командирам эскадрилий продолжить подготовку у самолетов!..
   ...Перелетев линию фронта южнее Петергофа, я разделил группу. С первой шестеркой на высоте около четырех тысяч метров я летел прямо на Красногвардейск. Звено капитана Цыганова следовало левее и выше на 600-800 метров на дальности визуальной видимости. Мы умышленно держали скорость около 500 километров в час. Нужно дать противнику время на подъем максимального количества истребителей.
   Подлетая к Гатчине, мы издали увидели несколько пыльных полос на аэродроме - это начали взлет ФВ-190. Наша задача - оттянуть их на себя. Для этого я взял курс на Тосно, а через три минуты повернул на юг - на Вырицу. Пролетая ее на высоте около пяти тысяч метров, прямо под собой, на тысячу метров ниже, обнаружил три группы по шесть - восемь самолетов ФВ-190. Они летели с набором высоты, стараясь охватить нас с двух сторон. Видимо, здесь уже были и истребители, взлетевшие с аэродрома Сиверская.
   "Пора врагу показать зубы", - подумал я про себя и дал команду: