Голубев Василий. Во имя Ленинграда

   Майор Абанин все больше накалялся от гнева. Я продолжал молчать, силясь сдержать возмущение.
   - Не надо, Александр Иванович, ни ехать, ни лететь. В политотделах дивизии и авиации флота из-за нас копья ломать и конфликтовать с высшими инстанциями не будут. Мне полковник Корешков недавно сказал: "Теперь желающих принять участие в войне, а также побыть рядом с ней будет больше, они начнут слетаться в четвертый авиаполк, как осы на сладкое". Видимо, придется вновь тянуть огромный воз летной нагрузки, пока не наберут силу "варяги".
   Я вышел из помещения КП подышать свежим августовским воздухом.
   За мной вышел и майор Тарараксин. За последние дни он очень изменился, лицо казалось бледно-серым, скулы обтянулись. Видимо, он тяжело переживал внезапное отстранение от должности. Ведь все - и он сам, конечно, - знали, каким усердным и знающим был начштаба полка.
   - Не переживай, Алексей Васильевич, подберем тебе хорошую должность в штабе дивизии. Я поговорю с начальником штаба и командиром, - старался я его успокоить. Мне было очень жаль расставаться с этим неутомимым, замечательным человеком и офицером, проработавшим более девяти лет в полку.
   - Я к вам с просьбой, товарищ командир! Оставьте меня в полку на должности начальника оперативного отделения. Я ее ранее занимал. Ну, а если нет такой возможности, то пошлите меня в первую эскадрилью на должность адъютанта. - Его голос дрогнул, на глазах появились слезы. Опустив голову, он медленно достал из кармана кителя сложенный вдвое лист бумаги - тот, на котором он недавно что-то писал, и подал мне: - Василий Федорович! Это мой рапорт - последняя просьба, помогите...
   Я взял рапорт и, не читая, понял, что там написано.
   - Хорошо, дорогой Алексей Васильевич, я сегодня вечером поеду к командиру дивизии и постараюсь уговорить его оставить вас в должности начальника оперативного отделения полка. Одновременно поможете майору Бискупу быстрее освоиться с должностью начальника штаба.
   Мысли мои вновь вернулись к скупым строкам третьего приказа, где говорилось:
   "Командира эскадрильи ВМАУ им. Сталина майора Банбенкова Владимира Кузьмича назначить командиром эскадрильи 4-го ГИАП ВВС Балтийского флота".
   За этими тремя строками ни человека, ни воина не видно. Нужно ждать, когда поступит личное дело и появится в полку новый комэск.
   Первым из вновь назначенных в полк прибыл майор Бискуп. Одетый в новенький кожаный реглан, он представился мне на командном пункте, строго соблюдая уставные правила. Потом положил на стол объемистый, запечатанный сургучной печатью пакет - личное дело, где, как в зеркале, отражена многолетняя служба офицера. Пакет я раскрывать не стал, а задал три прямых вопроса:
   - Петр Игнатьевич, скажи откровенно, почему за два года трижды сменил профиль службы? - И для ясности я добавил: - Перешел с политработы на чисто летную службу, а теперь пробуешь себя на штабном поприще? Это первое. Второе - почему перед уходом на учебу очень мало летал на боевые задания? И наконец, третье: как владеешь самолетом Ла-5?
   - На поставленные вопросы коротко ответить трудно, но я постараюсь все объяснить. Надеюсь, что вы поймете меня правильно. Ведь мы друг друга хорошо знаем...
   - Постараюсь понять так, как требуют долг службы и человеческие отношения. Раздевайтесь, садитесь ближе к столу, а меня можете называть по имени и отчеству, в нашем полку такая традиция сохранилась со времен, когда командиром был Иван Георгиевич Романенко.
   Я сказал это, чтобы напомнить Бискупу о нетерпимом когда-то его отношении к этому неписаному правилу, существовавшему с давних времен в военно-морском флоте. Бискуп же это считал, так же как и некоторые другие командиры и политработники, признаком панибратства.
   Петр Игнатьевич начал давать не совсем ясные объяснения. Видимо, он не ожидал таких вопросов.
   - Вы же знаете, что политработником я был назначен перед финскими событиями. А ранее был командиром звена. Назначение состоялось против моего желания, но я как член партии старался работать как мог и как умел... Да что об этом говорить, вы же были в сорок первом году на Ханко, все видели и знаете, как я выполнял обязанности комиссара эскадрильи и боевого летчика.
   - Это обязанность каждого командира и комиссара, - перебил я собеседника.
   - Да, да... Это правильно, но у руководителя, особенно в полку, много обязанностей по долгу службы, и не всегда удается часто летать на боевые задания.
   - С этим я совсем не согласен, - вновь перебил я майора. - Можно назвать десятки комэсков, замполитов, заместителей по летной части в полках и соединениях, наконец, командиров полков и дивизий, которые часто и хорошо выполняют боевые задания. Они личным примером учат подчиненных воевать. А мы в полку уже имели дурные примеры, когда некоторые руководители полка и комэски не летали на боевые задания, и повторения этого не допустим.
   Петр Игнатьевич посмотрел мне прямо в глаза и обиженно проговорил:
   - Я вижу, что вы недовольны моим назначением. Это следует из вопросов, которые задали мне.
   - Зачем же так понимать вопросы? Я как командир обязан знать все о подчиненном. Ведь мы же на войне, а начштаба теперь должен быть летающим офицером. Не зря же это ввели директивой сверху... А ответы на поставленные вопросы я хочу услышать от вас, хотя их можно найти и в личном деле, показал я на пакет.
   Бискуп глубоко вздохнул и, не глядя больше мне в лицо, продолжал:
   - Василий Федорович, вы же хорошо знаете, что я и в сорок первом году, и в сорок втором летал на "чайках". Ведь это не "як" и даже не И-16, на котором вы воевали... Сколько мы потеряли летчиков - трудно сосчитать... И командира полка подполковника Коронца потеряли... Вот, наверное, эти потери и повлияли на мое состояние. Хотелось пересесть на другой, современный истребитель, а на учебе в тылу понял: лучше мне пойти по штабной линии или стать преподавателем в военном училище...
   Я слушал и думал: "Надломился бывший комиссар эскадрильи, когда-то боевой ханковец. Ищет спасения в частой перемене служебных обязанностей. Да, оправдываются слова полковника Корешкова: "...желающих побыть рядом с войной будет больше". Но я больше не перебивал Бискупа, ждал, когда он закончит.
   - А на "лавочкине" я еще не летал, думаю освоить его здесь, в Кронштадте, - закончил объяснение майор и бегло взглянул на меня в ожидании дополнительных вопросов.
   - Еще есть один вопрос, Петр Игнатьевич. В управлении кадров о вашем отношении к боевым вылетам знает кто-нибудь?
   - Нет, - ответил Бискуп, - я там просил послать меня в Ейское училище на преподавательскую работу, но начальник управления кадров ответил: "Поработайте шесть - восемь месяцев в должности начштаба, полетайте, пополните боевой опыт на новых истребителях, тогда переведем на преподавательскую работу".
   - Ну что же, Петр Игнатьевич, мне все понятно, теперь послушайте мои советы и указания. Принимайте дела. Начальником оперативного отдела остается майор Тарараксин, он поможет вам быстрее освоиться. Изучите детально тактику боевых действий нашего полка и дивизии на новых самолетах, а восстановление вашего боевого духа и овладение самолетом Ла-5 я беру на себя. Думаю, что через месяц-полтора вы будете воевать на уровне передовых летчиков-гвардейцев и боевой авторитет комиссара-ханковца полностью восстановится. Еще один совет. Не считайте себя временным человеком - это самое опасное на войне, и больше не хайте самолет "чайка". Это был хороший истребитель и штурмовик. На нем летчики Балтики вписали замечательные страницы в боевую летопись под Таллином, на Ханко и особенно здесь, под Ленинградом. А командир звена Александр Батурин и командир эскадрильи Константин Соловьев из семьдесят первого авиаполка - того самого, в котором служили, - стали еще в сорок втором году Героями Советского Союза. Приступайте к делу, сегодня вечером представлю вас личному составу полка...
   Перед началом построения я рассказал майору Абанину о беседе с начальником штаба и предупредил его, что офицеры управления полка и руководители эскадрилий не должны знать ее содержание.
   - Наш долг, Александр Иванович, - сказал я, - оказать Бискупу помощь, чтобы он вновь поднялся на должный морально-боевой уровень.
   Абанин, не раздумывая, ответил:
   - Это наш командирский и партийный долг, но я неоднократно приходил уже к выводу, что если боец, насмерть стоявший в самые тяжелые, критические моменты, потерял главное - боевой дух... Короче, мне кажется, начальник штаба из него получится, а летчиком он больше не будет...
   - Может быть, и так, Александр Иванович, но мы свой долг будем выполнять до последней возможности.
   В ту же ночь на аэродром прилетел транспортный самолет Ли-2. Он доставил солидное пополнение - десять летчиков, окончивших Ейское военно-морское авиационное училище имени Сталина. Все они имели звания младших лейтенантов, завершили учебу на самолете Ла-5, не только освоили технику пилотирования, но и провели немало учебных боев. Пополнение с таким уровнем подготовки мы получили впервые за войну. Это убедительный пример того, что наша армия и флот стремятся не поспешно восполнить потери, а планово готовят офицерский состав к боям на новой технике. Этим же самолетом прилетели майор Шмелев, майор Банбенков и лейтенант Рогов, бывший курсант-летчик, забракованный по состоянию здоровья. Он завершил учебу в этом же училище по профилю штабного офицера, но в полк был направлен на должность секретаря комсомольской организации.
   Вместе с личными делами и предписаниями находилось письмо командиру полка.
   На маленьком листке бумаги было написано:
   "Товарищ Голубев, в составе нового пополнения к вам направлен в качестве пилота младший лейтенант Столярский К. С., сын генерал-майора авиации Столярского С. Э., прославленного балтийского летчика, участника Октябрьской революции и гражданской войны, ныне начальника учебных заведений авиации Военно-Морского Флота. На должность секретаря комсомольской организации полка - лейтенант Рогов, сын генерал-полковника Рогова И. В., начальника Политического управления ВМФ.
   Возьмите под личный контроль службу лейтенанта Рогова и боевые вылеты младшего лейтенанта Столярского".
   Письмо подписал начальник отдела кадров ВВС ВМФ. Беспокоился кадровик о детях начальства. А мне вспомнились слова моей матери, сказанные при первой встрече с родителями в новогодний день 1942 года: "Сынок, летал бы ты пониже да потише, а то, неровен час, и без войны голову сложишь". Это были слова деревенской неграмотной женщины, всем сердцем желавшей, чтоб ее сын остался живым. И конечно, все родители всегда желают того же своим детям. Но письмо-указание было написано, конечно, не по просьбе генералов Столярского и Рогова. Я ознакомил с содержанием письма замполита Абанина, начштаба Бискупа и только что прибывшего к новому месту службы заместителя по летной части Шмелева и высказал свое мнение:
   - Очень хорошо, что в наш полк среди молодого пополнения приходят офицеры, сыновья кадровых военных, мы обязаны помочь этим офицерам стать достойными гвардейского коллектива. Но становление молодежи в любом воинском подразделении определяется не только помощью и опекой опытных воинов. В первую очередь успехи зависят от самих молодых. Будем надеяться, что младший лейтенант Столярский и остальные прибывшие не уронят чести своих родителей, кем бы они ни были.
   Перед вечерним построением личного состава полка я сумел побеседовать с молодежью. До этого с вновь прибывшими встретились майоры Бискуп, Тарараксин, Шмелев и Абанин. Они ознакомились с содержанием личных дел и летными книжками молодежи, где записан каждый полет за период учебы в аэроклубах и в училище. Задали интересующие каждого руководителя вопросы, после чего подготовили предложения о наиболее целесообразном распределении пилотов по эскадрильям.
   Беседа с летчиками показала, что в полк прибыла прекрасная молодежь, жаждущая скорее принять участие в боях. Особенно приятное впечатление произвели летчики Столярский, Нефагин и Гаркин. Они давали спокойные и грамотные ответы по материальной части самолета Ла-5, тактике боя нашей истребительной авиации с фашистскими бомбардировщиками, разведчиками и истребителями. Присутствующему на беседе майору Банбенкову я вопросов не задал. С ним мне хотелось поговорить более детально и обязательно в присутствии замполита и начальника штаба.
   Когда мы в комнате остались вчетвером, я предложил новому командиру эскадрильи рассказать о прохождении службы, потом изложить порядок и время его ввода в боевой строй.
   - Разрешите отвечать сидя, - с оттенком гордости и легкого пренебрежения сказал Банбенков, чем немало удивил меня.
   - Докладывать старшим и обучать подчиненных положено стоя. Они лучше видят человека, и сказанное будет более доходчиво, - сделал я замечание майору.
   Он встал, сделал шаг вперед и громче обычного заговорил:
   - Мне через месяц исполнится тридцать лет, двенадцать лет служу в истребительной авиации. После окончания училища начал службу пилотом в Белорусском военном округе в тридцать третьем году. В тридцать четвертом вместе с подразделением был переведен в авиацию Тихоокеанского флота. С тридцать седьмого года - командир звена, затем заместитель командира эскадрильи. В сороковом году как лучший летчик, владевший самолетом И-16, был назначен инспектором по технике пилотирования полка. В том же году получил назначение в другой полк командиром эскадрильи. В сорок втором году меня перевели на должность командира эскадрильи в Ейское училище. Теперь на ту же должность прибыл к вам. По прохождению службы все. Вводить в боевой строй меня незачем. Я летаю на всех типах истребителей, стреляю по конусу и по щитам на земле только с оценкой "отлично". В учебных воздушных боях мне еще никто в хвост не заходил, тактику современного боя знаю, самолетом Ла-5 владею хорошо. Готов водить эскадрилью на любое боевое задание.
   Я мельком посмотрел на Бискупа и Абанина. Они сидели опустив глаза. Видимо, им, как и мне, было не по себе слушать бахвальство майора. А он, надеясь, что своей высокопарной речью убедил всех, не торопясь сел на стул.
   - Ну что же, товарищ Банбенков, ваша длительная безупречная служба и упрощенное понятие о войне мне понятны. Наверное, они понятны и всем здесь присутствующим... Однако все это еще не значит, что вы можете организовать и довести до конца победный бой. Это дается только на войне, и то не сразу. Теперь прошу ответить нам еще на два вопроса: когда вы подавали рапорты о посылке на фронт? Кто вам знаком из летчиков-тихоокеанцев, проходящих службу в нашем полку?
   Такие вопросы опытный служака, наверное, ожидал. Он, не раздумывая, ответил:
   - Я неоднократно подавал рапорты и в устной форме просил командование полка и бригады послать меня в авиацию любого действующего флота. Но мне каждый раз отказывали. А в полку проходят службу три летчика-тихоокеанца, которые меня знают. В их числе и капитан Карпунин - он в сороковом и сорок первом годах у меня в эскадрилье был старшим летчиком и командиром звена.
   Ложь, содержавшаяся в ответе на первый вопрос, была явная.
   - В личном деле, товарищ майор, - сказал я, - нет ни одного вашего рапорта. Есть только одно предписание, с которым вы .в июле сорок второго года были направлены в распоряжение командующего авиацией ВМФ. На этом документе есть резолюция начальника штаба: учитывая семейное положение и просьбу, направить для прохождения службы в ВМАУ им. Сталина на должность командира авиаэскадрильи.
   Внесите ясность, почему вы получили назначение не на действующий флот, а в авиационное училище на равную должность?
   - У меня тяжело болела жена. У нас двое детей. А рапорты, которые я подавал, наверное, остались в штабе полка или авиабригады, - ответил майор, спокойно глядя мне в глаза.
   - Но в личных делах прибывших тихоокеанцев находятся их рапорты с просьбой послать на фронт. В личном деле Федорина и Карпунина - по два, а у майора Шмелева - даже пять. Состояние здоровья жены в тот период можно уточнить в течение двух-трех дней, но не стоит к этому возвращаться. К тому же для ясности могу добавить, что и последнее направление на Балтику училище сделало не по вашей просьбе, а в порядке замены на офицеров, имеющих боевой опыт. Поэтому советую в дальнейшем к исполнению служебного долга относиться так, как требует защита нашего государства в период смертельной опасности. У кого будут вопросы к товарищу Банбенкову? - обратился я к Абанину и Бискупу.
   - Разрешите, - сказал Абанин. - У меня есть один вопрос. Вы много лет в авиации, на должности командира эскадрильи четыре года. А почему не вступали в партию?
   И этот вопрос был для него, наверное, не новым.
   - Не считал себя готовым, - ответил Банбенков.
   Это был его единственный правдивый ответ. Командир эскадрильи - теперь гвардейского полка - был еще не готов занять место в рядах Коммунистической партии.
   Беседа с новым беспартийным комэском оставила у нас тяжелое впечатление. Но приказ о его назначении находится в полку, его нужно выполнять, как требует Устав Красной Армии и долг командиров-коммунистов.
   В завершение беседы пришлось здесь же объявить майору Банбенкову план ввода его в боевой строй. Он заключался в следующем:
   - Вам, товарищ майор, даю двое суток для знакомства с документами и личным составом второй эскадрильи. Заместитель, капитан Карпунин, поможет вам в этом. Он же будет вводить и в боевой строй. После учебных полетов начнете боевые в качестве ведомого у капитана Карпунина. Ведущим пары, звена и эскадрильи станете по мере успешного выполнения боевых заданий, но с моего разрешения. Постараюсь сделать несколько боевых вылетов в составе второй эскадрильи с обязательным вашим участием. На первых порах больше двух боевых вылетов в день выполнять не разрешаю, со временем сможете, вероятно, летать чаще.
   Майор медленно встал, собрался с мыслями. На его лице появились пятна, глаза удивленно округлились. Глубоко вздохнув, он с тревогой проговорил:
   - Товарищ командир! Карпунин ведь был моим подчиненным раньше и теперь заместитель. Он воюет всего несколько месяцев... Может быть, поставите меня ведомым к более опытному летчику?
   - Зря, товарищ Банбенков, так плохо думаете о своем подчиненном. Он тоже прошел путь ведомого. Научился управлять боем пары, звена, а сейчас уверенно проводит бои эскадрильей. Десять месяцев войны многому его научили. За успехи в выполнении боевых заданий он награжден орденом Красного Знамени. Ведущий у вас опытный, он уже готовый командир эскадрильи. Жаль, что нет пока вакантной должности. Все. А сейчас приступайте к выполнению своих обязанностей.
   Итог новых назначений был явно странным и в общем-то не слишком радостным. В полк, на мой взгляд, пришла отличная молодежь. А вот опытные пилоты, командиры... По крайней мере двое из трех вызывали тревогу и сомнения. Может быть, сомнения со временем развеются?.. Хотелось бы...
   Трехсотый
   К лету 1943 года обстановка на всем советско-германском фронте, в том числе и под Ленинградом, значительно изменилась в нашу пользу. Мощное контрнаступление советских войск под Курском, на орловском и харьковско-белгородском направлениях сковало врага настолько, что он лишился возможности наступать под Ленинградом, чтобы восстановить полную блокаду. Об этих фашистских планах мы хорошо знали.
   Используя благоприятную обстановку, войска Ленинградского и Волховского фронтов в конце июля развернули наступление на Мгинском выступе. Упорные бои наземных войск восточнее Ленинграда оттянули на себя также и фашистскую авиацию, особенно бомбардировочную. Гитлеровских самолетов западнее Ленинграда и в восточной части Финского залива стало намного меньше.
   В этой обстановке балтийская авиация перенесла свои усилия на море, приступив к систематическим бомбоштурмовым ударам по боевым кораблям и транспортам врага севернее Кунды, в Нарвском заливе, и особенно в военно-морской базе и порту Котка.
   Упорная борьба нашей истребительной авиации с вражеской, начатая со второй половины апреля, привела к нашему господству в воздухе не только над Финским заливом, но и под Ленинградом в целом. За четыре месяца немцы и финны потеряли более двухсот самолетов. В это ожесточенное единоборство советской и гитлеровской истребительной авиации наш 4-й гвардейский полк внес немалый вклад. В районе Ораниенбаумского плацдарма и в восточной части Финского залива мы уничтожили пятьдесят самолетов врага.
   Смена значительной части руководства полка и прибытие большой группы летчиков, не имеющих боевого опыта, задержали проведение строевого совещания по итогам работы за июль и окончательную разработку ориентировочного плана боевых действий и боевой подготовки на август месяц. Такие совещания или общие собрания проводились, как правило, в вечернее время, когда снималось напряжение, а боевые действия велись ограниченными силами.
   Предстоящее совещание для меня было первым, поэтому я, как вновь назначенный командир, тщательно к нему готовился, помня совет Петра Васильевича Кондратьева: "Сделай главный упор на боеспособность каждого звена, каждой эскадрильи. Доверяй больше летчикам, молодежи, они в полку сейчас главная сила!"
   Этот мудрый совет я обязан выполнить. И именно на предстоящем совещании раскрыть, что и как надо сделать.
   На совещание, в отличие от прошлых, было решено пригласить весь командно-инженерный состав, а также всех офицеров управления полка.
   Совещание началось в столовой, сразу после ужина, и длилось около трех часов. Первыми на нем выступили: начштаба, заместитель по летной части, старший инженер и заместитель по политчасти. Они провели глубокий анализ выполнения боевых задач, совершенствования боевой выучки и идеологического воспитания личного состава, высказали и предложения на дальнейший период. Совещание превратилось в собрание офицерского состава. Командование полка и эскадрилий услышало много полезных советов и предложений, выполнение которых резко повышало боеспособность подразделений и полка в целом, вело к снижению неоправданных потерь.
   Так, инженер 3-й эскадрильи Бороздин предложил подготовку эскадрильи к повторному вылету проводить всеми техническими средствами, используя специалистов полка. Тогда 10-12 самолетов эскадрильи к повторному вылету будут готовы через 15-16 минут, и летчики смогут вновь вступить в бой в полном составе, а не отдельными звеньями из различных эскадрилий, которые можно успеть подготовить за эти минуты. Молодой командир звена старший лейтенант Федорин, зарекомендовавший себя в весенне-летних боях лихими неотразимыми атаками и умением организовать скоротечный успешный бой пары и звена, коротко сказал:
   - Мне легче вести бой парой или звеном, чем в большой группе. Поэтому прошу давать мне такие задания, в которых бой парой или звеном принесет больше успеха.
   А лейтенант Селиверст Бычков, последние два месяца успешно выполнявший все задания по фоторазведке вражеских аэродромов, прямо попросил:
   - Товарищ командир, не давайте мне истребительное прикрытие, когда вылетаю на разведку аэродромов. Я парой сумею более скрытно подойти к объекту и выполнить задачу, а если нас вражеские истребители и перехватят, то на таком самолете, как Ла-5, можно и нужно вступить в решительный наступательный бой, пусть даже от перегрузок выйдет из строя фотоустановка. Ее ведь можно быстро отремонтировать. Это же лучше, чем потерять в оборонительном бою летчиков и не выполнить боевое задание...
   Много на этом совещании мы, руководители полка, услышали умных предложений и от молодых офицеров. Их рост как тактически грамотных воинов был очевиден.
   В заключение я сказал, что все предложения и советы найдут свое место в дальнейших боевых действиях полка. Но сегодня, кроме месячного итога, нужно вспомнить весь период, в течение которого мы воевали на самолетах Ла-5. За четыре месяца полк нанес врагу чувствительное поражение. Только в воздушных боях сбит 51 вражеский самолет, из них 45 истребителей. Наши потери известны: 11 летчиков и 13 самолетов. Конечно, такое соотношение можно расценить как успех. Но все же он достигнут дорогой ценой. Мы, старые летчики, воевали в свое время на самолетах И-16 и помним четыре весенне-летних месяца 1942 года, когда, защищая Дорогу жизни Ленинграда, наш полк уничтожил 94 вражеских самолета, потеряв 6 летчиков и 8 самолетов. Сравнение убедительное, не так ли? Выходит, что сегодня мы еще не достигли по-настоящему высокого уровня боеспособности полка в целом.
   - Вас, гвардейцев, и меня как командира полка, летчика, воюющего с первого дня войны, не страшат "фокке-вульфы", "мессеры" или "фиаты". Нас всегда должны беспокоить в первую очередь просчеты в оценке конкретного противника. Нужен также индивидуальный подход к боевым способностям летчика, пары, звена и эскадрильи, которых посылаем на выполнение задачи.
   Правильно здесь говорили товарищи Федорин и Бычков - их предложения и просьбы имеют огромный деловой смысл. Потому что каждое боевое задание имеет свои особенности. И посылать на такое задание нужно ту пару, звено, группу или эскадрилью, летчики которых лучше, чем другие, могут выполнить его.