Голубев Василий. Во имя Ленинграда

   Через пять минут к старту быстро рулил инспектор.
   - Лихо рулит начальник, - сказал стоявший со мной рядом финишер и поднял вверх красный флажок.
   Не обращая внимания на предупредительный знак финишера, самолет, резко развернувшись, остановился на старте. В динамике раздался властный голос:
   - Я "Ноль пять", взлетаю!
   Летчик, да еще инспектор, обязан знать, что разрешение в учебных полетах дает только руководитель полетов независимо от должности и звания. Поэтому и я, отступив от правил, сказал в микрофон:
   - На взлетной препятствий нет!
   Взревел мотор, самолет рванулся вперед с резким разворотом влево, но летчик, виляя по курсу, все же удержал общее направление и начал круто набирать высоту.
   В полете, как и в жизни, начнешь с малого нарушения, закончишь большим. Вместо того чтобы зайти на посадку после трех полетов по кругу, инспектор пролетел над стартом на высоте 30 метров, сделал боевой разворот, потом несколько восходящих "бочек" и начал заходить на посадку. Расчет был неточен, самолет шел с "промазом", к тому же с не полностью выпущенными посадочными щитками.
   - "Ноль пятый", уходите на второй круг! У вас щитки не полностью выпущены, - передал я по радио.
   Но летчик не ответил. Самолет продолжал снижаться. Пришлось команду повторить.
   - "Ноль пятый", уходите на второй круг, посадку запрещаю!
   - Не мешайте! - послышался ответ.
   Больше половины аэродрома осталось позади, самолет на большой скорости чиркнул колесами о землю, сделал "козла" высотой метра четыре, пролетел до конца аэродрома и вновь серия "козлов" с падением на левое крыло. Пни, камни и сугробы снега за пределами рабочей площадки посадочной полосы разломали самолет. К счастью, целой осталась кабина, а летчик отделался ушибами.
   Когда мы на автостартере подъехали к месту аварии, инспектор сидел на снегу, не снимая парашюта. Вид у него теперь был совсем не начальственный. Первым к нему обратился врач. Котов не ответил, лишь расстегнул лямки парашюта, затем поднялся и, хромая, пошел в сторону штаба полка.
   Инженер Николаев осмотрел разбитый самолет и, покачав головой, сказал:
   - В рубашке родился майор...
   А вечером нам стало известно, что инспектор выписал в штабе полка литер и уехал в Ленинград поездом. Авария, нарушение дисциплины образумили майора Каткова, он выполнил несколько полетов по кругу, в зону на технику пилотирования и отправился на боевом самолете в Кронштадт. Потом до нас дошли слухи, что и его постигла неудача. При посадке в конце аэродрома самолет колесом попал в колдобину, винт зацепил за мерзлый грунт, и самолет на некоторое время вышел из строя.
   Во время полетов на боевое применение (воздушные стрельбы, учебные воздушные бои, бомбометания) и в наземной подготовке, особенно в тактике, стала проявляться излишняя самоуверенность пилотов: дескать, на Ла-5 легко одолеть фашистские "мессеры" и "фокке-вульфы".
   В сражениях на И-16 нам помогали побеждать высокий моральный дух, стремление к наступательному бою, высокая выучка и новизна в тактике. Сохранились ли они сейчас? Половина летчиков - новички, да и перерыв в боевых полетах около двух месяцев. Несколько безуспешных вылетов здесь на перехват разведчиков говорили о некотором снижении боевитости и у "стариков". К тому же в середине марта 2-я эскадрилья, оставшаяся в Кронштадте, провела два тяжелых боя, в которых понесла серьезные потери. В этих боях получили ранения комэск Цоколаев и командир полка Борисов. Он с перебитой правой ключицей кое-как выбрался из кабины горящего самолета и спасся на парашюте. Все эти события требовали от нас усиления боевой выучки.
   Во второй половине марта выдалась плохая погода, это затормозило ход занятий. Низкая облачность и снегопад две недели срывали полеты на боевое применение. Но мы упорно летали в районе аэродрома на малых высотах, отрабатывали заход на посадку с высоты 100-150 метров.
   Вскоре от командира бригады поступил приказ: две эскадрильи 4-го авиаполка скрытно перебазировать обратно на аэродром Кронштадта! Полеты на боевое применение завершить в ходе выполнения боевых задач!
   Наше поспешное возвращение на фронт было связано с успехами немецкой и финской авиации в восточной части Финского залива. Имелись данные, что ВВС Финляндии сосредоточили более ста самолетов "брустер" и "фиат" на выборгском аэроузле, а военно-морскую базу Котка начала прикрывать особая группа фашистских истребителей на самолетах Ме-109Ф и ФВ-190.
   Перелет был назначен на 28 марта. Казалось бы, что тут трудного? Отобрал восемнадцать летчиков из тридцати, проложил на карте единственный маршрут, всего с одним доворотом на 45 градусов над родным домом - Старой Ладогой, пролетел еще двадцать пять минут прямым курсом на Кронштадт - и все дела. Мы дома! Но лететь придется вдоль линии фронта. Весь маршрут на высоте более пятисот метров противник просматривает локаторами, а на участке Ленинград - Кронштадт все самолеты с обоих берегов Финского залива видно невооруженным глазом.
   Выход один - перелет осуществить на бреющем! Да и летчикам будет хорошая тренировка: в полете большой группой на такой высоте.
   И вот все готово, рассчитываем с улучшением погоды 27-го или 28-го вылетать. Наземный эшелон тоже подготовился быстро - четыре вагона, три товарных, один пассажирский, и пять платформ двинулись по железной дороге в Ленинград, куда теперь по фронтовой магистрали под огнем врага, через разрушенный до основания Шлиссельбург шли десятки железнодорожных эшелонов.
   В авиации погода часто вносит свои коррективы, меняет планы действий. Она поломала и наш план. Снегопады, бураны, а потом резкое потепление заставили нас ждать еще пять дней. Наконец-то 1 апреля по маршруту и в районе Кронштадта началось улучшение погоды. Облачность поднялась до трехсот метров, местами мокрый снег, видимость от одного до четырех километров. Я запросил разрешения на вылет. Через час был получен ответ:
   - Перелет разрешен звеньями с интервалами в десять минут. Запасные аэродромы - Новая Ладога и Углово.
   Понимаю, почему даны такие условия. Боятся, что большой группой можем попасть в снежный заряд, а там недалеко и до столкновения. Но, зная подготовку летчиков и обсудив с комэсками все "за" и "против", принял решение лететь эскадрильями.
   Первой за моей парой взлетела 3-я эскадрилья, на нее я надеялся, как на самого себя. Группа быстро собралась, заняла боевой порядок - правый пеленг звеньев - и легла на курс.
   Справа спокойно держится ведомый-новичок, младший лейтенант Аркадий Селютин, выпускник Ейского училища. В учебно-боевых полетах он показал упорство и хорошее владение самолетом. В воздухе далеко видит, чувствует обстановку - для молодого летчика это редкость.
   Летим на высоте полутораста метров. Как пересечем реку Волхов, пойдем до конца маршрута на бреющем. Соблюдаем радиомолчание - таков план перелета. Поглядывая в сторону летящих справа самолетов, вижу ниточку железной дороги. Через минуту в дымке показался разрушенный Тихвин. Первый русский город, освобожденный нашими войсками в декабре 1941 года. Через восемь минут пройду над домом родителей, в котором теперь живет и моя семимесячная дочь Галочка. Звук десяти моторов потрясет стекла, когда родные выбегут на улицу, наш и след простынет, а выбегут обязательно, знают, что точно над домом, кроме меня, никто самолеты не поведет.
   Опять сердце волнуется, а глаза спешат увидеть самый близкий сердцу кусочек Родины.
   Вот она, родная Ладога! На краю - деревенька, а внизу под горочкой у церкви домик. Прибавляю обороты винта, чтоб лучше услышали. И - все позади... Знаю, что и Васильев пролетит сейчас над Ладогой и деревенькой. Мы с ним не раз вели бои над моим родным очагом.
   В конце маршрута облака прижали нас к самой земле. Пришлось передать команду:
   - Я "Тридцать третий", встать в колонну пар!
   Ответил Кожанов - понял! Наблюдаю за группой в зеркале фонаря кабины. Из туманной дымки выплыло знакомое очертание собора. Мы над Кронштадтом. Не делая круга, одним разворотом на 180 градусов садимся парами через тридцать секунд друг за другом. А вскоре так же четко приземлилась восьмерка 1-й эскадрильи.
   Наши боевые наземные друзья и остальные летчики посуху добрались быстрее, чем мы по воздуху.
   И снова мы на фронте, о чем не замедлил напомнить враг - начался интенсивный артиллерийский обстрел острова. С грохотом разрывались снаряды, подрагивала Кронштадтская земля. Ну что же, здравствуй, фронт, вот мы и снова встретились.
   В наших руках прекрасный боевой истребитель. На нем предстоит именно отсюда, от Кронштадта, где был обескровлен и остановлен враг в тяжелое время 1941-1942 годов, начать упорные бои за полное превосходство в воздухе над Финским заливом, отогнать противника от стен Ленинграда, вытеснить за пределы Родины и окончательно разгромить фашистский флот и авиацию в районе Балтийского моря.
   Часть III.
   Блокада снята
   Чтобы разбить, отбросить вражий вал,
   Такие вынес город испытанья,
   Каких еще ни разу не знавал
   За двести сорок лет существованья.
   Вера Инбер. 1943 г.
   Мелочей в авиации нет
   Обстрел Кронштадта продолжался до наступления темноты. Гитлеровцы стремились уничтожить самолеты и вывести из строя аэродром. Большинство снарядов дальнобойной артиллерии врага падало на западную часть острова. Разрываясь, они поднимали высокие грязные фонтаны, оставляя различные по ширине и глубине воронки. Осколки со свистом пролетали сотни метров, срезали сучья вековых деревьев и, потеряв силу, падали в талый снег.
   Надо сказать, что противник в последнее время довольно редко совершал массированные артналеты на аэродром и прилегающие к нему площадки, где размещались служебные и жилые землянки, самолетные укрытия, различные склады, спецавтотранспорт и другое имущество двух авиаполков и подразделений обслуживания. Обычно гитлеровцы стреляли по центральной и восточной частям острова, где находились основные объекты главной военно-морской базы флота. Но в тот день - 1 апреля 1943 года - на аэродром прилетели две эскадрильи 4-го гвардейского полка, переучившиеся на новые самолеты-истребители. Гитлеровцы заметили это и, понятно, всполошились.
   Потеря на земле хотя бы одного боевого самолета Ла-5 вела бы нас к ослаблению боеспособности. Поэтому, не обращая внимания на обстрел, я с комэсками Васильевым, Кожановым и начальником штаба полка, в должности которого теперь был неутомимый Алексей Васильевич Тарараксин, недавно получивший звание майора, обошли все защищенные стоянки самолетов, в которых заботливыми руками техников уже были поставлены " лавочкины ".
   Убедившись, что самолеты и основной спецавтотранспорт надежно укрыты, я отпустил командиров эскадрилий. Им предстояло среди множества дел и забот провести разбор очень сложного по метеорологическим условиям перелета в Кронштадт и подготовить боевые расчеты на случай подъема по тревоге. Мы все с нетерпением ждали такие задания, а новая техника давала возможность их выполнить.
   До командного пункта полка было не более километра, и Тарараксин предложил пройти пешком по тропинке, проходившей через Петровский парк. По пути он сообщил, что по указанию командира бригады летал на самолете У-2 в Ленинград в госпиталь навещать командира полка подполковника Борисова. Общее состояние его неплохое, а вот раздробленное плечо срастается плохо, правая рука на повязке и совсем не поднимается, к тому же врач-хирург сказал, что, наверное, подполковника Борисова медкомиссия не допустит к полетам на боевом самолете. "Учитывая это, - сказал Тарараксин, - полковник Кондратьев издал сегодня приказ о возложении на вас обязанностей командира полка и начальника авиагарнизона на аэродроме Бычье Поле. Сегодня вечером вернется из Ленинграда замполит майор Безносов. Его вызвали в Политуправление флота. Назначают с повышением, а на его место подбирают замполита летчика-истребителя".
   Сообщение начальника штаба легло на душу тяжелой ношей. Я шел медленно, потом остановился. В ушах усилился шум - это всегда бывало после длительного полета. Да к тому же вновь возникла боль в правом подреберье. Боль я почти постоянно чувствую уже около трех месяцев, но об этом никому не говорю, даже врачу полка - капитану медицинской службы Валентину Званцову, человеку заботливому и хорошему специалисту. За пять месяцев он прекрасно вошел в коллектив полка, особенно в боевую семью летчиков.
   Повернувшись к Алексею Васильевичу, я высказал то, о чем сейчас думал, - как эти повышения не вовремя... Ведь они пользы не дают - ни мне, ни замполиту, ни полку. Сейчас наступил ответственный момент для всего личного состава и даже для истребительной авиации флота в целом. Получили новые самолеты. На них нужно начать боевую работу, не допустить неоправданных потерь и спада морально-боевого духа. Особенно в первых боях. Ведь именно первые успешные бои дают боевой настрой на дальнейшее. Тем более что часть молодых летчиков из-за плохой погоды еще не полностью отработали групповые учебные воздушные бои, воздушные стрельбы. Да и здешний район они совсем не знают. Мне сейчас нужно не администрировать, не заниматься переучиванием 2-й эскадрильи, а быть рядом на земле и в воздухе с теми, кто полетит на новых самолетах.
   В такое время нужно, чтобы на месте был командир полка, пусть даже не летающий на боевые задания. Мы уже к этому привыкли, после Романенко никто из них как следует в воздухе не учил летчиков. Совсем не ко времени сейчас и замена замполита. Его уход - хотим мы или не хотим - снизит уровень партийно-политической работы. Сегодня же вечером поеду к командиру бригады. Нужно задержать хотя бы отъезд замполита до возвращения командира полка из госпиталя.
   Придя на КП полка, я по телефону доложил полковнику Кондратьеву о прибытии двух эскадрилий после переучивания к постоянному месту базирования.
   - Я это знаю, товарищ Голубев, по оперативной службе. Молодцы, что в такую погоду долетели без происшествий. Как там - артобстрел не повредил?
   - Нет, товарищ командир, - ответил я. - Укрытия надежные.
   - Ну хорошо, прошу ознакомиться с основными боевыми документами и к вечеру с начальником штаба - ко мне. Понял? - спокойным тоном закончил телефонный разговор Кондратьев.
   В кабинете у командира находились начальник политотдела полковник Иван Иванович Сербин, начштаба подполковник Петр Львович Ройтберг и заместитель подполковник Владимир Иванович Катков. Все они, за исключением Каткова, раньше воевали в 4-м гвардейском полку и встретили нас как самых близких друзей.
   Я четко, по-уставному доложил о прибытии. Петр Васильевич, всегда спокойный и приветливый, внимательно посмотрел на нас, покачал головой, повернулся к Сербину, сидевшему в старом кресле в углу кабинета, и сказал:
   - Смотри, комиссар, какой грустный вид у гвардейцев. Труженики Горьковской области за свои трудовые рубли купили им двадцать лучших самолетов. На бортах фюзеляжей написали "Валерий Чкалов" - имя лучшего летчика современности, а они прилетели на фронт темнее пасмурного дня.
   - Ничего, командир, - вставая с кресла, весело проговорил Сербин. Грустное настроение у гвардейцев проходит быстро. Это они просто устали, да к тому же сегодня еще и не обедали. Пойдемте лучше поужинаем, да там за столом и поговорим о делах.
   - Ну что же, давайте поужинаем в штабе. Я думаю, все согласны? А пока приготовят - послушаем исполняющего обязанности командира о боеготовности полка и о плане переучивания последней эскадрильи, - сказал комбриг.
   Я встал и начал почему-то с того, что хотел сказать в конце доклада: попросил освободить меня от обязанностей начальника авиагарнизона и до возвращения командира полка из госпиталя оставить на месте замполита. Смена руководящего состава полка, особенно в момент, когда противник усиливает свою авиацию и пытается нанести нам чувствительные удары, отрицательно скажется на первых же боях.
   - Не так начинаете доклад, товарищ Голубев, - первым заметил заместитель командира бригады Катков - единственный из присутствующих, имевший высшую военную подготовку.
   Кондратьев, как бы не замечая реплики, усмехнулся:
   - Говорите, Голубев, все, что есть на душе, потом все расставим по своим местам.
   Спокойный тон Петра Васильевича и улыбающиеся глаза как-то незаметно повернули мои мысли, сняли замешательство, и я уже твердо продолжил:
   - Полк двумя эскадрильями в составе тридцати двух летчиков (с учетом летчиков управления полка) с девятнадцатью самолетами Ла-5 готов к выполнению боевых задач. Если не успеем завершить переучивание молодых летчиков, то будем их постепенно вводить в строй в боевой обстановке.
   К перебазированию 2-й эскадрильи на тыловой аэродром для учебы все готово. Передать старые самолеты в другие полки можем в любое время, но новых самолетов Ла-5 для этой эскадрильи пока нет. Есть данные, что они поступят в ближайшие дни. Чтобы ускорить переучивание, командиру эскадрильи Цоколаеву выделяем двух опытных командиров звеньев. Это, по нашим расчетам, позволит уже в мае вести боевые действия полным составом полка. Но есть просьба: оставить в полку шесть самолетов И-16 с лучшим ресурсом моторов. На этих самолетах до завершения работ по удлинению взлетно-посадочной полосы будем вести боевую работу ночью. Тем самым получим возможность использовать больше самолетов Ла-5 в дневное время.
   Заканчивая доклад, я вновь повторил свою просьбу об отмене приказа о перемещениях среди командования полка, но теперь реплик не последовало.
   Некоторое время в кабинете стояла тишина, которую нарушил комбриг:
   - Раз все молчат, снимем с полка на десять дней часть боевых задач. За это время они подтянут "хвосты", облетают район боевых действий с новым пополнением. Оставим шестерку самолетов И-16 - пусть на них летают ночью. Задержим на время замену замполита, а все остальное оставим так, как было решено.
   Вечером, во время ужина, Кондратьев сказал:
   - Товарищи! Сегодня у нас знаменательное событие. Четвертый гвардейский авиаполк вернулся на фронт на лучших советских самолетах-истребителях, которые труженики тыла построили в самое тяжелое для страны время. Первым этот прекрасный самолет освоил гвардии капитан Голубев. Учитывая боевые заслуги и хорошее выполнение обязанностей заместителя командира полка, ему приказом наркома Военно-Морского Флота присвоено внеочередное воинское звание - майор.
   Раздались дружные рукоплескания.
   Такого сюрприза я не ожидал, поэтому стоял смущенный и смотрел в тарелку. Что же я молчу? Ведь в таких случаях положено ответить по уставу.
   - Служу Советскому Союзу!
   - А теперь, товарищи, позвольте вручить Голубеву и погоны старшего офицера, пусть растет на них количество звезд, - так закончил командир бригады свою краткую речь.
   Ужин проходил в теплой товарищеской обстановке. Постепенно снялась усталость. Петр Васильевич подробно расспросил меня о семье, проживающей в Старой Ладоге, "на бойком месте", как выразился он. В конце ужина он положил руку на мое плечо, посмотрел в глаза.
   - Устал ты, гвардии майор, порядочно, нужно бы немного отдохнуть, да вот обстановка сложная. Подержись еще немного, как вернется Борисов, дам дней на десять отпуск, съездишь к семье. Дочь-то, наверное, еще и не видел?
   - Видел один раз. Пять месяцев ей было тогда, - ответил я Петру Васильевичу.
   ...Боевая работа полка на следующий день началась очень рано. Собственно, она и не прекращалась. Дежурные ночные экипажи из эскадрильи Цоколаева, летавшие еще на "старичках" - истребителях И-16, поднимались в воздух на перехват одиночных бомбардировщиков, наносивших удары по войскам переднего края Ораниенбаумского плацдарма.
   Утром в столовой собрали летчиков. Каждый из присутствующих с нетерпением ждал, какую задачу будем выполнять и кто первый полетит. Одно для всех было ясно, что на первое боевое задание со мной пойдут "старики". Потом, по мере восстановления боеспособности, несколько сниженной двухмесячным пребыванием в тылу, постепенно начнет вводиться в бой "молодежь".
   Узнав о новом плане работы полка в течение восьми - десяти дней, присутствующие восприняли его по-разному. Одобрительные взгляды Васильева, Кожанова, Цыганова - опытных воздушных асов - показали, что они понимают такое решение и рады ему. Вдруг из группы "молодежи" раздалась громкая реплика младшего лейтенанта Селиверста Бычкова:
   - Опять взлеты да посадки! Когда же боевые задания?
   Пришлось жестом приказать Бычкову встать. Он быстро поднялся, принял строевую позу. Глаза у него были умные, но озорные. Он, нисколько не смутившись и даже улыбаясь, смотрел на меня. Бычков был самым старшим по возрасту не только среди молодых пилотов, но и среди прослуживших два-три года в авиации Тихоокеанского флота, откуда мы получали пополнение.
   Бычков выделялся не только возрастом. У него довольно своеобразно складывалась судьба, в том числе и военная. Он родился в 1917 году в Одессе в семье служащего. Под нажимом родителей и с перерывами только в 1936 году с трудом окончил 10 классов, хотя учился неплохо. Дальнейшее образование посчитал бесполезным делом. Его не увлекла даже мечта многих юношей той поры - стать летчиком. Пошел работать чернорабочим в порт. Но все же попытался учиться в аэроклубе. Однако за систематические пропуски занятий и даже учебных полетов был отчислен, не совершив самостоятельного вылета на У-2. Поступил на вечерние курсы шоферов. Эта профессия вроде бы полюбилась. Но ездить по любимой Одессе ему не пришлось. Осенью 1938 года призвали служить в Военно-Морском Флоте.
   Бычкова зачислили краснофлотцем в аэродромную роту авиационного гарнизона под Нарвой. Там началась нелегкая служба - шофером бензозаправщика. Днем и ночью, в трескучий мороз и проливной дождь бензозаправщик от самолета к самолету, от аэродрома до склада горючего и обратно сновал, как ткацкий челнок. Селиверст понял, что уйти с бензозаправщика на другую машину в армии можно только в том случае, если работать отлично, быть примером во всех делах. А одессит, надо сказать, был избалован, служба давалась ему труднее, чем многим другим.
   Однако старание, усердие и расторопность Бычкова были замечены командиром роты. В январе 1939 года Селиверст как лучший водитель был переведен в управление авиабригады на должность шофера легкового автомобиля. Возил бы он командира до конца четырехлетней службы, если б не грянула война.
   Быстрое продвижение врага к Ленинграду и захват Одессы, где остались родители, огнем обожгли сердце Селиверста. После долгих раздумий он обратился к командиру бригады с рапортом, в котором просил послать его в авиаучилище.
   Командование учло, что он когда-то занимался в аэроклубе. В сентябре 1941 года Бычков был направлен в глубокий тыл в запасной учебный авиаполк морской авиации. Его зачислили курсантом-летчиком только потому, что направил его на учебу И. Г. Романенко - командир прославленной 61-й истребительной авиабригады Балтийского флота.
   "Ну что ж, будем учить", - написал на документе командир полка, а ниже своей резолюции добавил: "По окончании курса обучения направить в 61-ю ИАБ".
   Прошел год упорной учебы. И курсант, и инструкторы трудились на совесть. Шофер Бычков освоил два учебных самолета (У-2 и Ут-2) и боевой И-16, успел сделать несколько провозных полетов на двухштурвальном учебном самолете конструкции Яковлева, а на фронт не попал. Он сумел убедить командира полка послать его на дополнительное обучение на самолете Як-7 в Ейское военно-морское училище. Срок учебы продлился еще на три месяца. В начале января 1943 года, получив звание младшего лейтенанта, Бычков прибывает на аэродром Новинки в 13-й авиаполк. Здесь тоже счастливая звезда подсветила своим огоньком его летный путь - он в числе восьми пилотов был переведен к нам, в 4-й гвардейский.
   Оправдалась надежда командира авиабригады: сделать из шофера летчика. И неплохого летчика. А вот каким он будет воздушным бойцом, покажет время. Многое, конечно, зависело от самого Бычкова и от нас: командира эскадрильи Кожанова и от меня - заместителя командира полка по летной части.
   С самого начала была видна сложность характера Бычкова. К нему требовался особый подход. Бычков, разумеется, тяжело переживал: неизвестна судьба родителей, любимая Одесса томится в фашистской неволе. Но вот чрезмерная вспыльчивость и некоторое высокомерие свидетельствуют о том, что ему будет трудно врастать в нашу боевую семью. Странным казалось причудливое сочетание его подтянутости, аккуратности с почти нелепой верой в приметы. Если случалось ему заметить, что дорогу перешла кошка или даже женщина, он сразу поворачивал назад, пережидал, чтобы кто-либо прошел впереди него. Занятное это смешение суеверия и подлинно воинской собранности служило иной раз мишенью для шуток и розыгрышей. Таков был Селиверст Бычков...
   На совещании был оглашен общий план боевых и учебно-боевых полетов. Главное в нем было то, что одна эскадрилья несет боевое дежурство половину светлого времени и вылетает на задания в составе не менее звена - четырех летчиков. Но в их числе должен быть лишь один из молодых - ведомый в первой паре. Другая эскадрилья совершает облеты района боевых действий, проводит учебные воздушные бои и стрельбы по буксируемому конусу группами в шесть восемь самолетов. В каждую группу включалось не более двух летчиков из числа молодых. Такая расстановка летного состава и численность группы позволяли в случае встречи с противником вступить в бой, превратив учебное задание в боевое.