Голубев Василий. Во имя Ленинграда

   - Здесь будет жить наш бывший командир эскадрильи, а рядом поставим красавца Ла-5, тогда все у него будет под руками, - отвечали они всем, кто спрашивал, для кого этот блиндаж.
   Ждать Белоусова долго не пришлось. Через шесть дней на бреющем полете на большой скорости пронесся Ла-5. Самолет взмыл в красивом боевом развороте и затем лихо приземлился точно у посадочного знака. Дежурный по полетам флажком указал место, где была предусмотрена встреча. Белоусов мастерски зарулил, выключил мотор. Старший техник звена капитан Брусницын, тот, кто обслуживал белоусовскую "чайку" на Ханко, вскочил на крыло, обнял своего бывшего командира, помог выбраться из кабины. Леонид Георгиевич, не снимая шлема, счастливый, широко улыбающийся, пошел мне навстречу. Я обнял его, не дав приложить руку к шлему.
   - Ну что, Леня? Чувствуешь землю, веришь в свои силы?
   - Я-то верю и через протезы чувствую землю, да боялся, что другие не поверят.
   - Нет, кто тебя хорошо знал, те верили. Теперь пусть немцы поверят. Пойдем к строю, поздоровайся с гвардейцами.
   "Здравия желаем, товарищ гвардии майор!" - по летному полю пронеслось строевое приветствие. На глазах Леонида проступили слезы. Он быстро надел свето-фильтровые очки, приложил руку к сердцу:
   - Спасибо вам, боевые друзья, что вновь считаете меня равноправным гвардейцем, постараюсь оправдать это почетное звание.
   Вечером того же дня, после ужина, у домика Белоусова собрались все свободные от дежурства летчики. Встреча не была запланирована, она возникла стихийно. Каждый хотел поближе узнать этого удивительного человека, а мне и комэскам хотелось познакомить Леонида Георгиевича с молодыми гвардейцами.
   Белоусова окружили воздушные бойцы и снайперы Федорин, Бычков, Потемкин, Шестопалов, Потапов, расспрашивали, говорили о себе. Но вот подошли комсомольцы лейтенант Селютин со своим ведомым Нефагиным, сбившие в зимних и весенних боях девять самолетов. Селютин торжественно произнес:
   - Товарищ гвардии майор! Комсомольцы вашей бывшей эскадрильи поручили передать вам, что мы будем достойны вашего мужества, воли и упорства. И до конца выполним свой боевой долг!
   - Да, да, - сказал Леонид и с грустью добавил: - Из тех, с кем воевал в финскую, остались единицы, но я вижу, что наша боевая техника в хороших руках. Как рад, слов нет... И спасибо вам за теплоту и поддержку, за гвардейский прием в свою большую семью.
   До наступления темноты продолжалась сердечная беседа у домика Белоусова. Прервал ее сам Леонид Георгиевич, теперь заместитель командира полка. Назавтра предстоял нелегкий день, людям надо было отдохнуть.
   Судьба Белоусова взволновала не только молодежь, но и "стариков", для которых возвращение человека, перенесшего столько испытаний, было поистине праздником. Его появление в полку, вылеты на боевые задания стали для них образцом стойкости. Каждый гвардеец хотел хоть раз слетать в паре с Белоусовым, подражать ему в мастерстве и храбрости.
   Раскатывался весенний гром, ливневый дождь барабанил по крышам домов, палаткам, не давая уснуть. Вспышки молний то удалялись, то приближались. Лейтенант Селютин, которому в эту ночь после встречи не спалось, всякий раз при блеске молнии старался определить расстояние до разряда, считая секунды.
   Хотелось понять, куда же движется грозовой центр. Сделав несколько подсчетов, нашел ответ - к аэродрому.
   "Сейчас начнет громыхать над летным полем, и тогда проснутся все", думал Аркадий.
   - Ну, Илья-пророк дает прикурить земному шару, - сказал лежавший рядом Петр Нефагин.
   - Тоже не спишь?
   - Какой тут сон. Дрыхнем под крышей и одеялом, а каково сейчас "пахарям" да малым дозорным в заливе? Волна, наверное, выше надстроек. Я как-то плавал на тральце, всего-то было пять баллов, а меня всего вывернуло. Сутки не мог есть. А грозы я вообще боюсь.
   - Шутишь. - Селютин никак не мог взять в толк: летчик и грозы боится. А немцев, случаем, не боишься?
   - Как когда.
   - Слабак ты, Петя. - Аркадий все еще не верил другу, принимал его признание как шутку. - А мне на грозу чихать и любой шторм выдерживаю, зато болтанку на транспортном не выношу.
   Вскоре проснулись остальные. Гром сместился восточнее, но с запада надвигалась новая волна, уснули только к утру. И никто из них не знал и не мог знать, какое испытание ждет их через пару часов.
   Двухсуточный скандинавский циклон разбушевал воды Финского залива. Корабли укрылись в ближайших портах и бухтах. Тральщики, "морские охотники", торпедные катера и сторожевые корабли отстаивались в маленькой бухточке Гаково, расположенной на западном берегу Кургальского полуострова, всего в двадцати километрах от устья Нарвы, по берегам которой проходила линия фронта на таллинском направлении.
   Мне, отвечавшему за их прикрытие с воздуха, было ясно, что с улучшением погоды море еще долго будет бушевать и немцы, конечно, этим воспользуются, ударят по Гакову. Тем более что огромные волны не позволяют кораблям выйти и рассредоточиться даже на внешнем рейде. Поэтому утром, как только прекратился дождь и улучшилась видимость, а высота нижнего края облаков поднялась метров на тысячу, мы начали держать над бухтой воздушный патруль. Усилено было радиолокационное наблюдение, включена радиостанция подслушивания, на разведку погоды в средней части залива и в районе узла Раквере послали звено Камышникова.
   И мы не ошиблись. Командир патруля передал: "Две пары истребителей ФВ-190 пролетели над бухтой. От боя уклонились". Ясно - визуальная разведка. Немцы ищут, куда укрылись боевые корабли и тральщики. Они спешили нанести удар. Их разведчики, оторвавшись от патруля, тотчас передали своим: "Объект два нуля перегружен, помехи". Немудреный код, который означал: "Корабли на стоянке, в большом количестве, прикрыты истребителями". Значит, достигнуть успеха враг может только большой силой. Это уж мы поняли хорошо и немедленно информировали командные пункты баз Гаково, Ручьи и авиадивизии.
   Через тридцать минут КП полка получил доклад Камышникова: "Погода в районе Раквере и средней части залива хорошая, видимость до десяти километров, нижний край облаков две тысячи метров, возвращаюсь". Но через полторы-две минуты последовал второй взволнованный доклад:
   - "Сокол", "Сокол"! Я - "Ноль тридцать восьмой"! Западнее острова Малый Тютерс под облаками большая группа самолетов. Иду на сближение.
   Через тридцать - сорок секунд повторный доклад:
   - "Сокол", "Сокол"! Три восьмерки Ю-87 и двенадцать ФВ-190, курс на восток. Вступаю в бой!
   - Аркаша, первую атаку всем звеном снизу сзади, потом парами на встречно-пересекающемся. Понял?
   - Понял, понял! Атакуйте, прикрою, - без позывного ответил Селютин.
   Двадцать четыре "юнкерса" под прикрытием двенадцати "фокке-вульфов" шли к стоянке Гаково бомбить корабли. Четверка отважных гвардейцев решила преградить им путь, сбить, сковать.
   Противник не ждал встречи с "лавочкиными" в восьмидесяти километрах от бухты. Внезапная атака - ив бурные волны упали сразу два Ю-87 - их сбили Камышников и Селютин, надежно прикрытые Батяйкиным и Нефагиным. На высоте две тысячи метров под нижней кромкой облаков разгорелся бой. "Юнкерсы" встали в оборонительный круг, истребители бросились отсекать наших летчиков, успевших сбить еще один "юнкерс". Треск пушек и пулеметов, рев моторов сотрясали маленький островок внизу. И хотя фашисты кружились над своими войсками, они вынуждены были сбросить бомбы куда попало и повернуть на запад. Теперь бой перешел на вертикаль - от самой воды до облаков.
   Истребители с красными звездами и черными крестами, схожие по конфигурации, преследовали друг друга, заходя в хвост, шли в лоб, совершая фигуры боевого пилотажа. Тяжелые "фокке-вульфы" то и дело сваливались в штопор, но вот один из них, волоча за собой шлейф огня и дыма, канул в белые гребни волн.
   За десять минут боя у Камышникова и Батяйкина не осталось снарядов. Они повели "холостые" атаки, оттягивали бой в нашу сторону. "Фоккеры" упрямо старались разделаться с четверкой храбрецов, отомстить.
   Тройное превосходство врага, оказавшиеся на исходе боезапас и горючее могли привести к ненужным потерям. Главная задача решена - бомбовый удар сорван. Но и выйти из боя нет возможности. И Камышников решил перевести бой на предельно малую высоту, где "фокке-вульфы" обычно бывали слабы.
   - Бой над самой водой, вверх не уходить!
   И хотя в горячке боя ответов и не последовало, гвардейцы поняли замысел командира. Через несколько секунд "лавочкины", умело прикрывая друг друга, пошли на восток. Но и враг изменил тактику. Разделившись на две группы, атаковал с двух сторон, направив главный удар по Камышникову. Не так уж сложно было отбить атаку, но у ведущей пары кончились снаряды, и противник, поняв это, стал заходить в лоб. Селютин и Нефагин, у которых еще оставалась в запасе пара очередей, выбирали удобный момент, и вот он настал. С двух сторон две пары вражеских самолетов, третья пара атакует Селютина. Считанные секунды, и Камышников будет сбит. Тогда его ведомый Батяйкин режет курс вражеской паре, атакующей слева, приняв три снаряда в свой фюзеляж, а Селютин, рискуя собой, взял в сетку прицела атакующих справа. Последний снаряд - "фоккер" дернулся вверх, завертелся через левое крыло и, опустив нос, врезался в воду. Но второй пошел на Селютина.
   Нефагин, ни при каких обстоятельствах не терявший своего ведущего, в эти роковые секунды довернул навстречу врагу - в упор. Застучали пушки, мимо, немец не свернул. И снова бешеное сближение. Никто не сворачивает. Еще миг, и в воздухе взорвалось огненное облако - самолеты врезались друг в друга. Ценой жизни комсомолец Петр Нефагин спас ведущего, который в эти же секунды сбил вражеский истребитель, выручив Камышникова.
   Гибель еще двух ФВ-190, казалось бы, в самой выгодной ситуации заставила фашистов прекратить бой.
   ...Нелегкое дело - идти в лобовую атаку. Нужны величайшее самообладание, выдержка, мастерство, способность до конца сохранить волю к победе. Летчик, обладающий этими качествами, страшен для врага. Он страшен и тогда, когда гибнет, ибо, приняв смерть, побеждает, срывая замысел врага. Такая ярость боя, стойкость и отвага звена Камышникова, в котором дрались три комсомольца, обессилили врага. Несмотря на девятикратное численное превосходство, фашисты потеряли шесть самолетов, а подвиг Петра Нефагина, бывшего рабочего, сибиряка, принявшего боевую эстафету лучших воинов полка, закрепил нашу победу в этом неравном бою.
   Первое задание
   С первых дней войны, особенно при обороне Ханко и Таллина, командир полка подполковник Романенко завел порядок: тщательно готовиться к первому боевому заданию звена, эскадрильи и полка. Эту умную традицию мы поддерживали и сейчас.
   Майор Белоусов по прибытии в полк оказался одновременно "старым" и "молодым" летчиком. Пока он лежал в госпиталях, изменились не только техника, средства управления боем в воздухе и на земле, но и тактика, методы ведения боя. Леонид Георгиевич быстро разобрался в накопленном опыте и в теории, и на практике. Он был готов к вылету на первое боевое задание.
   Когда-то он впервые после тяжелой аварии в 1938 году, обмотанный бинтами, вылетал на разведку, штурмовку, участвуя в воздушных боях с белофинской военщиной. Он первый поднял эскадрилью "чаек" на отражение фашистских "юнкерсов" 22 июня 1941 года. В числе первых насмерть сражался в самые трудные дни на Ханко, под Ленинградом, на Ладоге. И вот вновь настал день первого вылета на прикрытие боевых кораблей в бухте Гаково. Два с половиной года Леонид Георгиевич ждал этого дня. Сотни дней и ночей, тысячи часов до изнурения готовил себя к нему.
   Внимательно наблюдая за ним, я чувствовал его глубокую сосредоточенность, и сам я, видавший виды, впервые с особым волнением готовился к первому совместному боевому заданию. Внезапный бой звена Камышникова внес изменение в дневной план прикрытия кораблей, зажатых непогодой в бухте. Вместо одной патрульной шестерки решили держать одновременно две: одну над стоянкой, другую - северо-западнее Гакова, где был наиболее вероятен выход врага на боевой курс. Пойдет ли противник после своего поражения на повторную бомбежку? Вот что меня волновало на земле.
   Место ожидания, занятое нашей группой, оказалось удачным. Летая "впритирку" под кучевыми и слоистыми облаками, мы хорошо маскировались. Полет обеих групп выполнялся при полном радиомолчании. За 30 минут барражирования КП полка ни разу не обмолвился. Но мы, опытные вояки, хорошо знали уловки врага, тем более в такой день, когда облака помогали скрытному подлету к бухте.
   Пронизывая лохматые края облаков, где каждый раз восходящие потоки резкими толчками встряхивали самолет, смотрели во все глаза. Вдруг в наушниках шлемофона знакомый голос - два слова: "Далеко справа!" Это не выдержал Леонид Георгиевич. Делая разворот с небольшим креном, вглядываюсь в указанное направление.
   Молодец, Леня, глаза не потеряли остроту. Вдали под темно-серым облаком обозначились две едва заметные точки. Я мелко и часто покачал крыльями знак внимания для всех. Через 25-30 секунд вырисовались контуры вначале четырех, затем шести истребителей. Они летели, ныряя в лохмотья облаков, прямо в сторону Гакова.
   Всего шестерка "фокке-вульфов". Такая группа для кораблей, даже не имеющих истребительного прикрытия, - угроза небольшая. Они способны отразить удар зенитным огнем. Значит, цель врага иная - провести доразведку и, главное, оттянуть за собой "лавочкиных". В таком случае ударная группа следует за своими "лоцманами" с интервалом не более пяти минут.
   Первым увидеть главные силы врага и разгадать его замысел удается не всегда. Решил, не обнаруживая себя, пропустить "фокке-вульфов" к Федорину. Он стреляная птица, далеко за отвлекающими не погонится. И вновь, долго покачивая крыльями, увожу своих западнее полуострова. Если ударная группа идет, то она вот-вот встретится с нами.
   - "Соколы"! Слева "тупорылые", атакуем! - слышу задористый голос Федорина. Потом крепкий мат в адрес противника, и опять спокойная команда: Поворачиваем на север, Коля, не гонись, - это в адрес командира звена Шестопалова.
   "Прекрасный летчик, все понял".
   Чтобы лучше видеть, немного снижаюсь. Вот он, враг, - вдали. Две четверки ФВ-190 летят широким строем под самой кромкой облаков. За ними длинная колонна бомбардировщиков. В конце слева и справа еще по четыре истребителя. Грамотный боевой порядок, ничего не скажешь, посмотрим, как они его выдержат после первой атаки. Жаль, что у нас всего шестерка. Даю команду на КП и летчикам группы:
   - "Сокол"! Большая группа Ю-87 с прикрытием, тридцать километров западнее берега. Эскадрилью в воздух. Вступаю в бой. Я - "Тридцать третий"!
   - Вас понял! - ответил начштаба Тарараксин. И тут же голос Федорина:
   - "Тридцать третий", поддержать?
   - Находись западнее объекта!
   - Леня, атакуем снизу, бой на вертикали, выходи вперед!
   - Понял! - протяжно ответил Белоусов.
   В такой сложной обстановке хотелось, чтобы за его парой была не одна, а две. Ни один "фокке-вульф" не должен оказаться в хвосте у Белоусова. Это прекрасно понял и Леонид Георгиевич. Пара Ла-5 с номером 03 на первом нырнула вниз и в красивом боевом развороте устремилась вверх в атаку на четверку истребителей, летевшую слева от "юнкерсов".
   - Леня, после атаки вниз! Женя, атакуй крайний "лапоть", потом левым переворотом вниз, далеко не отрывайся, - скорректировал я ход первой атаки.
   Суматошно завертелись под облаками вражеские истребители прикрытия. Их вдвое больше, чем нас, но, проглядев начало нашей атаки, враг поплатился двумя самолетами. Белоусов, сблизившись на малую дистанцию, почти в упор расстрелял "фокке-вульф", а снайпер Карпунин, не желая далеко отрываться, с большой дистанции длинной очередью сбил Ю-87.
   Однако развить успех нам не удалось. "Фокке-вульфы" сверху с двух сторон пошли в атаку. Бомбардировщики, не меняя строй, под прикрытием шестерки продолжают лететь к полуострову.
   Одиннадцать "фоккеров" завязали упорный бой, стараясь прижать нас к воде, взять в клещи. Но легкие в пилотаже "лавочкины", маневрируя на полувертикалях, не только успешно оборонялись, но и часто ловили "желтокрылых" в прицел. Один за другим вышли из боя два "фокке-вульфа". Несколько раз у меня была возможность атаковать ближайший ФВ-190, но, боясь просмотреть опасную атаку по Белоусову, я отказывался от желания увеличить счет. Карпунин тоже главным образом оборонялся, ведя бой, находясь ближе к паре Белоусова. Но в бешеном маневре Белоусова атаковали сразу с двух сторон. Одного атакующего слева отбил ведомый Белоусова Василий Потапов, вторую пару справа отбил Карпунин, и вот вновь с правой стороны виртуозно развернулся в атаку одиночный ФВ-190. Я тоже сделал полубоевой разворот, нацелился на атаку. Противник увидел угрозу, свечой пошел вверх, я за ним, он, резко маневрируя, - вниз до самой воды. Я остался выше и уйти от меня ему не удалось.
   Через 20-30 секунд прицельная короткая очередь по мотору прекратила бой врагу на всю жизнь.
   Летчик покинул самолет с парашютом, спустился на воду залива, а через два часа его подобрал наш сторожевой катер.
   Сбитым оказался командир эскадрильи 54-й эскадры обер-лейтенант Грехард Лооз, имевший на своем счету 92 победы. Пробыв в нашем плену несколько лет, он вернулся в Германию и в своей книге поведал читателям о последнем боевом вылете.
   Этот момент боя стал переломным. Но скованные нами двенадцать истребителей не помешали "юнкерсам" упрямо идти к бухте. На что надеялся их ведущий?
   Преследуя "фокке-вульфы", буквально считаю секунды в ожидании голоса Федорина, чтобы понять положение там, над кораблями. Если шестерка Федорина на встречном курсе атакует врага до выхода на боевой курс, а поднятая эскадрилья возьмет их в прицелы перед входом в пике, удар будет сорван. С этими мыслями я повернул группу к линии фронта, к берегу Нарвского залива, перехватить уходящие от Гакова "юнкерсы". Но, как выяснится позже, напрасны были мои маневры.
   Федорин со своей шестеркой, скрываясь под кромкой облаков, внезапно атаковал противника, пройдя с огнем через весь строй бомбардировщиков. Были сбиты ведущий группы и ведущий второй восьмерки. Внезапная лобовая атака ошеломила врага. Паника - страшное дело: "юнкерсы", как по команде побросав бомбы, стали поспешно уходить в спасительные облака, а их прикрытие, огрызнувшись раз-другой, вышло из боя.
   Разобравшись в воздушной обстановке, я приказал Федорину следовать на посадку, а эскадрилье Горюнова продолжать патрулирование.
   Над аэродромом пронеслась шестерка "лавочкиных". Два из них дали по одной очереди - Федорин и Шестопалов известили о двух сбитых самолетах врага. Моя группа произвела посадку с ходу, без почетного круга. Истребители зарулили на стоянки, только пара Белоусова остановилась у его домика. Вылезая из кабины самолета, я увидел полковника Корешкова...
   - Товарищ гвардии полковник! Четвертый гвардейский полк отразил два налета на базу Гаково. По предварительным данным, сбито более десяти вражеских самолетов. При отражении первого налета, спасая жизнь лейтенанта Селютина, в лобовом таране погиб лейтенант Нефагин. Подробный доклад сделаю после анализа донесений летчиков и проявления фотопленок. Одновременно докладываю: майор Белоусов успешно выполнил первый вылет и бой на Ла-5. Наша группа сбила три ФВ-190 и Ю-87. Их сбили Белоусов, Карпунин, Потапов, а один "фоккер" выпал на мою долю...
   - Ну что же, - сказал Корешков, и я понял, что он не радуется нашему успеху - переживает героическую смерть Нефагина. - Поздравляю всех с победой, а тебя лично - с тридцать девятой. - Помолчав, добавил: Готовьтесь быстрее к повторному вылету. Немцы хотят предотвратить начало нашей большой операции, ослабить надводные силы. А пока давай в машину, поедем к стоянке Белоусова. Надо поздравить друга.
   "Виллис" помчался к белоусовскому "стойбищу", как он сам называл свое жилье и стоянку самолета. А в это самое время летчики поздравляли Леонида Георгиевича. Когда же Потапов сообщил, что Белоусов и он сбили по "фокке-вульфу", то гвардейцы подхватили смущенного майора на руки и дважды обнесли вокруг боевого самолета. Даже в такой необычной ситуации Белоусов не потерял осмотрительности. Он увидел подъезжающий "виллис".
   - Друзья, кончайте таскать меня. Командир полка едет. Надо по уставу доложить. Дайте шлемофон да палку для твердости походки.
   Мы остановились рядом с ликующей группой пилотов. Белоусов увидел Корешкова, принял положение "смирно", оглянулся на присмиревших гвардейцев и негромко доложил:
   - Товарищ гвардии полковник! Майор Белоусов первое боевое задание выполнил.
   Корешков и Белоусов - давние боевые друзья. Много пережили и бед, и радостей за время совместной службы и, видимо, сейчас вспоминали многое. У обоих повлажнели глаза. Постояв минуту молча, они обнялись...
   Потом Белоусов подозвал стоявшего в стороне Потапова, сказал:
   - Давай, сынок, я тебя обниму. Хорошо дрался. Сейчас, через многие годы, до мельчайших подробностей
   помнятся подвиги, ставшие легендами. На войне горю не отводится много времени. Встретив летчиков, вернувшихся с боевого задания, поздравишь их, помянешь погибшего добрым словом, и снова команда - по самолетам.
   К вечеру штаб собрал все необходимые данные, подготовил материалы для полкового разбора, на котором, как часто бывало в Кронштадте, присутствовал командир дивизии. Итог был хорошим: сбито шесть бомбардировщиков Ю-87 и пять истребителей ФВ-190.
   Закончив разбор, полковник Корешков отметил пятый в полку воздушный таран - Нефагина, гибель которого почтили минутным молчанием, стоя навытяжку. Его подвиг обязывал нас ко многому.
   - Ваш полк, - сказал комдив, - зимой первым вступил в ожесточенные бои с воздушным противником на Нарвском рубеже. Скоро здесь вновь развернутся ожесточенные бои. Народы Прибалтики ждут освобождения от коричневой чумы. Кораблям, которые вы спасли, предстоит в наступлении большая работа, так же как и нам, стоящим впереди балтийской авиации. Командование на вас надеется. Еще должен сообщить вам, что в связи с предстоящей операцией штаб дивизии переходит из Кронштадта на Кургалово, чтобы вместе с вами быть на острие боевых действий.
   Дни таких громких боевых успехов, каким был сегодняшний, не так уж часты, они готовятся долгими неделями, потом уж как бы прорываются качественным скачком. Поэтому люди еще долго находились под впечатлением пережитого.
   В каждой палатке, землянке, домике продолжали гореть коптилки, сделанные из снарядных гильз, а лежавшие на койках летчики, где тихо, где в полный голос, давали оценку событиям, говорили о Петре Нефагине и трижды рожденном для авиации Белоусове. А в штабе и на командном пункте полка рабочий день еще продолжался. Готовились возможные варианты воздушных боев, подбирались лучшие способы организации непосредственного прикрытия кораблей на стоянке и во время траления, намечались маршруты полетов на разведку аэродромов и на всякий случай разрабатывались два варианта нанесения удара по аэродрому Раквере. В завершение я подписал боевое донесение и горестный документ о героической смерти Петра Нефагина, отослав письмо его родителям в далекую Омскую область.
   Хотелось черкнуть хотя бы маленькое письмецо в Старую Ладогу - Сашуне и родителям, но усталость валила с ног. Достал из стола фотографию малышки-дочери, на обратной стороне написал короткую строку: "Сегодня сбил ФВ-190, это 39-я победа. Папа".
   Вырастет, почитает...
   Перед сном решил немного прогуляться, хотелось побыть одному, подумать о прожитом и завтрашнем дне. Солнце давно скрылось за морским горизонтом, оставив на северо-западе бледно-розовую полоску - признак ветреной, но ясной погоды. Видимо, завтра снова схватимся с немцами над волнами залива, думал я, направляясь в сторону белоусовского поселения.
   Леонид Георгиевич уехал из штаба час тому назад, но не спал. Его громоздкая фигура, чуть покачиваясь, маячила недалеко от домика.
   - Ну что, крылатая душа, спать не ложишься? - спросил я удивленного моим внезапным появлением Белоусова.
   - Все никак не могу успокоиться. Свалилось на меня счастье, даже не верится... А вот в сегодняшнем деле увидел свой изъян, о котором ты зря умолчал на разборе. Не слушается "лавочкин" как следует на фигурах при пониженных скоростях. Запаздывают мои протезы. Так что мне работать и работать. Не на земле, а в воздухе.
   - За чем же дело стало? Самолет есть, крути его над полем, сколько нужно. Ты мне другое скажи: написал письмо жене и дочери в Алма-Ату или ждешь, когда командир с замполитом это сделают? Успехи-то налицо.
   - Напишу, пусть немного уляжется. Все боюсь назад оглянуться, живу, будто во сне. И как бы не сглазить. - Подумал и вздохнул: - Да и что мой случай в этой огромной войне? Разве мало таких?
   Уводя читателя на много лет вперед, должен сказать, что боевой и нравственный подвиг Леонида Георгиевича Белоусова не остался забытым.
   11 апреля 1957 года газета "Комсомольская правда" напечатает его портрет и Указ Президиума Верховного Совета СССР о присвоении ему звания Героя Советского Союза. В том же номере мы прочтем статью специального корреспондента "Когда человек не сдается" и стихотворение Александра Николаева, посвященное легендарному летчику Балтики. Вот строки из этих стихов: