Гончар Олесь. Твоя заря

   Облачко грусти набегает на лицо моего друга.
   - Нс из вестернов я, девчата,- говорит он в невеселом раздумье.- Друг мой и я, мы с ним, читайте, из тех фильмов, каких вам никогда и нигде не увидеть...
   - О, это же интересно! - на их лицах удивление.
   - Вы англосакс? - наклоняясь через плечо подружки, простодушно допытывается самая рослая кедьнерка.
   Нот, не угадали.
   - Кто же вы? - девушки еще больше заинтригова ны Откуда вы? Из какой страны?
   - Из Страны Веселых Дождей...- говорит Заболот ный, старательно выговаривая по-английски каждое слово. Из Соловьиной Республики... Из Региона Пасленов и Глинищ... Мне это даже трудно перевести.
   Тон его речи совершенно серьезен. Девушкп переглядываются в изумленном недоумении.
   - Это где-то далеко?
   - Дальше, чем Гавайские острова.
   - О?
   -Дальше, чем Полинезия...
   - О?
   - Это в совсем другом временном поясе. Стрелки ваших часов туда невозможно перевести... Время там, девчата, не летит, а струится, течет... Красные яблоки там растут прямо на столбиках...- Никто бы не сказал, что Заболотный девушек разыгрывает, потому что все это говорится с чувством, с грустью, чуть смягченной улыбкой,- Люди там ходят в пчелиных кольчугах и умеют по ночам летать, а травы исполнены райских запахов... Оттуда, по крайней мере для нас вот с ним, все дороги, все драйвы свое начало берут, а куда пролягут - ни одна цыганка не скажет...
   Однако - пора! Заболотный первый решительно встает, сенкю вам, девочки, мы поавда вам благодарны, а теперь пошли - дальше продолжать свою безумную гонку.
   "Бьюик" наш стоит уже снаряженный для дальнейшей езды: горючего залито в бак положенное количество галонов, резина проверена,- парни из бензоколонки знают свое дело. Сведущие, доброжелательные, сделают все как следует и без напоминаний, еще и улыбнутся вам на прощанье:
   - 0кей! Приезжайте еще!
   Заболотный по привычке и тут не упустил случая обменяться фразой-другой с одним из юношей, приводивших машину в порядок; веснушчатый парень, протирая стекло в нашей машине, похвалился, что дед его происхождением тоже из Юкрейн, когда-то давно в поисках лучшей доли отправился за океан, работал здесь с братьями на шахтах, а отец строил как раз эту вот скоростную трассу, где сыну досталось место на бензоколонке. "Значит, и вам зта дорога, считайте, не совсем чужая",- шутит наш собеседник, который впредь будет вспоминаться нам как "парень из Юкрейн". Когда же Заболотный поинтересовался, что именно этому придорожному парню известие о его далекой Юкрейн, юноша нахмурил лоб тугодумно, а потом/сразу просветлев, ответил слышанным еще небось в детстве, будто бы люди там очень песенны и что, кроме хлебопашества, они издавна питают пристрастие к пчелам.
   - Это уже познания нешуточные,- улыбнувшись, Заболотный дружески похлопывает своего нового знакомого по плечу.- Кстати, можешь своим друзь-ям сообщить - они, кажется, итальянцы? - что и первый в мире рамковый улей был изобретен на Украине. Модель оказалась настолько удачной, что пчелы и других пород сразу приняли ее, благодаря чему рамковые ульи распространились по всей планете... А ведь это чего-нибудь стоит?
   - О, йес...
   Поскйльку "бьюик" наш уже в полном порядке, а место требуется для других машин, нашего трудягу отгоняют в сторону, и теперь, никому не мешая, ждет он нас поодаль на муравке, которая сплошь в пятнах мазута, вытоптана и помята шинами,- истерзанная травка даже рыжиной покрылась, словно опалена этим же лоснящимся на ней мазутом.
   Можно бы уже двигаться, но Лида просит обождать еще минутку, ей трудно оторваться от забавно играющих двух собачек, которых какое-то семейство как раз выпустило из машины проветриться.
   - А взгляни-ка, брат, сюда! - говорит Заболотный, над чем-то склонившись, взволнованный.- Узнаешь?
   Даже не верится...
   - Спорышок!
   Кто мог подумать, что встретимся, да еще где!..
   - Лида! - зовет Заболотный и нашу спутницу.- Смотри: вот это он и есть, спорыш, трава из трав!.. Это тебе что-нибудь говорит?
   - Пока ничего,- отзывается она, неохотно направляясь к нам.
   А мы оба, не боясь показаться ей смешными, рассматриваем, как некую редкость природы, эту скромную, в мазуте курчавящуюся травку. Для нас эта встреча и впрямь что-то значит: настоящий спорышок-кудрявчик стелется у наших ног - пробился, пророс сквозь всю планету! Ну, дружище, вот где мы с тобой встретились!.. Поиронизировать бы над собственной сентиментальностью, да кстати ли? Топтанаяперетоптаная неприметная такая травка, а вмиг воскрешает для нас целый мир, множество картин и лиц проглядывают из нашей стернистой степи: Надька с младенцем, и Роман, и чумазые веселые наши сверстники, из которых скольких уже нет и даже следы потерялись - кого куда разметала жизнь! Может, кому-то из них, залегшему перед атакой, тоже на глаза попался такой спорышок в последнюю минуту, другому эта травка, может, за колючей проволокой являлась, прорастая сквозь камни на сером плацу смерти, а еще кто-нибудь растроганно разглядывал ее, чудом уцелевшую, на стриженых газонах далеких столиц... И теперь вот знакомая муравка стелется на изъезженной ржавой обочине, будто из детства проглядывает к нам сквозь мазут на самом краю света...
   - Нет, Лида,- говорю,- все же мы сентиментальный народ.
   - Написать бы докторскую о значении спорыша во взаимосвязях народов,как-то застенчиво улыбается Заболотный.- Или хотя бы о его роли в жизни дипломата...
   Сквозь самую сердцевину планеты пророс, вот тебе, Лида, и спорышок! Запомни его...
   Уже собираемся сесть в машину, как вдруг слышим веселое:
   - Хелло!
   Это от кафе долетает девичий возглас. Красные шапочки стайкой сбились в дверях, кто-то из девушек прощально машет рукой,- это изъявление симпатии адресовано прежде всего Заболотному. Видно, он все же их заинтриговал, тех юных кельнерок. Так и остаются в неведении - кто он: англичанин или скандинав? Человек искусства или, может, странствующий маг, психоаналитик, астролог-звездочет? Так или иначе, но чем-то он пробудил в них интерес к себе, как-то слишком уж загадочно изъяснялся этот путник, вежливо избегая прямоты, окутывая свою особу некой чуть насмешливой таинственностью.
   Заболотный выруливает на полотно, развивает скорость. Движение, стремнина, и вновь где-то там вслушиваются немые травы обочинные, как река дороги шумит и шумит.
   Над трассой все заметнее трепещет дымка выхлопных газов. Пчела, верно, упала бы мертвой на лету, глотнув такого воздуха, не выдержала бы, пожалуй, и та агрессивная, гибридная... Волнистый рельеф местности слегка выгибает автостраду перед нами книзу, и глазам открывается бесконечная лавина автомобилей, струящийся поток, река. Железная река! Сверкает-переливается под солнцем стальными спинами кузовов. В неисчислимости затерялись мы, летим. Различные желания и побуждения вывели нас на трассу, и объединяет людей странствующих разве что эта стремительность и напряжение дороги, где удержу скоростям нет,- впрямь будто некая сверхсила гонит, катит за горизонт эту неистовую реку, этот Дунай сверкающего железа, грохота и угара.
   XX
   Хайвей, кажется, принимает лишь тех, кто торопится, кого обуревает жажда скоростей. Несметное множество колес летят в своей круговерти, цепляясь резиной за бетон автострады. Обогнали трак, обгоняем автофургон, из которого сзади торчат чьи-то ноги в кедах, в обтерханных джинсах,-отсыпается сваленный усталостью путник.
   Еще обгоняем длинную, новейшей модели машину, обшитую по бокам синтетиком под цвет дуба, из окна салона выставил голову ирландский сеттер, ему душно, глотает воздух, наверно, отказал кондишен... Глаза у собаки грустные, осмысленные - это мы с Лидой успеваем заметить. Заболотный, обгоняя, развивает скорость, и уже сеттера нет, уже где-то позади высовывается из машины его умная голова с вислыми ушами, а рядом другие авто, устремляясь вперед, сверкают стеклом и никелем, во весь дух несутся со своими загерметизированными пассажирами...
   Усталость же тем временем делает свое, она уменьшает мир до размеров блестящего шарика, мерцающего и мерцающего на верхушке антенны ближайшей из передних машин, которой никак не удается от нас уйти,- мы мчимся все время за ней на одном расстоянии.
   - Даже глаза режет,- Лида отворачивается от антенны, должно быть, шарик металлический и блеск его девочку раздражают.
   Зрение устало от хайвея; окружающего, собственно, не воспринимаешь, оно сейчас для тебя становится чем-то сплошным, почти бесцветным, мир вне дороги пролетает отчужденно, тебе только и остается этот однообразно-серый свист скоростей да еще царство рекламы, которому, видно, не будет конца. Длинноногие девы с напомаженными губами, эти современные варианты античных сирен, до апельсиновой золотистости загоревшие на гавайских пляжах, норовят во что бы то ни стало соблазнить странствуюгаих ослепительными улыбками, игривыми позами обольгтить равнодушно пролетающих мимо них новейших, защищенных пуленепробиваемым стеклом одиссеев.
   - А что же там Верховный Комментатор говорит?
   Заболотный включает радио, и невидимый сопроводитель наш тут как тут, и говорит он, что, но мнению коллегии присяжных, убийство из милосердия не считается преступлением. А значит, и не подлежит наказанию... И еще он сообщает спокойным, каким-то эластичным голосом, что с южных широт медленно, но неумолимо движутся над континентом тучи агрессивных пчел,гибридная помесь бразильских с африканскими,- которые размножаются с ужасной интенсивностью и оказались такими воинственными, что нападают на целые города...
   - Даже на такие могут напасть? - спрашивает Лида, кивнув на город-гигант, проплывающий в это время па небосклоне, и добавляет тревожно: -Видно, те пчелы за что-то здорово рассердились на людей?
   - Разве не за что,- говорит Заболотный и, чтобы успокоить Лиду, пускается в объяснения, что те, мол, агрессивные рои хотя и продвигаются, однако достаточно медленно, со скоростью черепашьей, им некуда торопиться.
   Поэтому пока пчелиные орды приблизятся к -здешним широтам, может статься, что они и вообще потеряют свою агрессивность, притерпятся к людям и ко всему, что их сейчас раздражает... Оказывается, их больше всего раздражает движение, и нападают они не на все подряд, а главным образом на движущиеся объекты.
   - Вот как,-улыбается Лида.- Выходит, что-то они соображают...
   Комментатор между тем сообщает, что в городах этого континента вое большую популярность приобретает "Служба надежды". Предназначена она для людей, которым не к кому обратиться за душевной поддержкой, советом, успокоением, кроме разве что телефонной трубки (взгляды наши невольно фиксируют красный телефонный аппарат промелькнувший в этот момент на обочине).
   Духовный этот сервис, по мысли Комментатора, имеет те преимущества, что утешитель не спрашивает ни вашего имени, ни положения, ни адреса, отзывается на голос каждого, кто звонит в пункт "Службы надежды" в минуту критическую, в минуту отчаянья.
   - "Служба надежды", о, если бы она да была всесильной! - невольно замечает Заболотный.- Советов много, прогнозов еще больше, а тем не менее с миром что-то все же происходит. Меньше смеха слышит планета - это ли не серьезный симптом! Перемены в климате человеческих душ, взаимная их отчужденность, разве мы этого не ощущаем повсеместно? Там, убийство из милосердия, а там - из жестокости тупой, необъясненнои... Или те ошалевшие от собственной бесчеловечности "кожаные куртки", которые носятся еженощно на мотоциклах по улицам Токио, вообразив себя новейшими камикадзе или кем там еще...
   Неслыханный разгул воздушного пиратства... Похищение людей, отвратительный терроризм, нападения средь бела дня... А в роли утешителей то и дело выступают торговцы наркотиками или, как их еще называют, торговцы миражами. Различных вещунов развелось, астрологов, душ-иастырей, а толку? Нет, не такая нужна людям "Служба надежды"...
   Городу, проплывающему на небосклоне, все еще нет конца. Весь он утопает в гигантском, даже на расстоянии заметном мареве - это горячим грибом висит над ним загазованный воздух. Заболотный с опытом ярого урбаниста объясняет, что загрязненность воздуха особенно возрастает к вечеру, когда камни стритов иышут собранным за день жаром, а скопление высотных сооружений разрушает атмосферные потоки, ветер, если он не набрал ураганной силы, не продувает лабиринты кварталов, поэтому горожанам только и остается, что втягивать в легкие грязный, застоявшийся воздух, загазованность которого часто превышает всяческие нормы...
   Проехали изрядно, усталость дает о себе знать, а Заболотпому вроде и ничего. Все те же короткие, молниеносные рефлексы, по-музыкантски тонкая и для постороннего глаза едва заметная чувствительность рук. Вот уже сколько часов с такой скоростью идем, состязаясь в беге с нескончаемым потоком "мерседесов", "понтиаков" да "ягуаров", а водитель наш, как и утром, подтянут, распрямлен, и в том, как он легко, без напряжения ведет машину, угадывается высокая натренированность, мастерство.
   И все же Лида считает, что пора бы остановиться, дать нашему рулевому перевести дух, разогнать усталость.
   - Остановиться, а где? - отзывается Заболотный. - Не так просто найти здесь свободное место людям странствующим...
   - Поищем,-говорит Лида, окидывая взглядом обочину трассы.
   После пестроты пролетающих реклам, после мельканья указательных знаков и однообразной геометрии придорожздых стандартных сооружений неожиданно поодаль на взгорке - клен! Живой клен! Облитое солнцем огнище в первой осенней багряности... Единственное, на чем нет рекламы. Возник как живой предупредительный знак среди урагана скоростей. А над кленом, над недалеким перелеском и прилегающим к нему низкодолом лугов, огромной тучей - птицы, птицы... За всю дорогу мы не видели ни одной птицы, а тут вот сразу сколько их вьется...
   Заболотный, оживившись, поджимает свой "бьюик"
   к краю полотна трассы:
   - Стоп, машина! Сделаем пару слайдов с тем вон кленом...
   - И с птицами,- добавляет Лида.
   Выходим из машины, все наше внимание сейчас в небе.
   Плывет и плывет туча парящих созданий. Что за птицы?
   Воронье? Когда птицы приближаются, они из черных становятся сизыми, солнце переливается в их оперении.
   Вот теперь нам отчетливо видно, что это не воронье, это скворцы, птицы нашего детства!
   Скворцы этого континента совсем похожи на наших, они заполнили перед нами полнеба, взвихривают воздух, то удаляясь, то снова приближаясь, сизо переливаются в солнечных лучах. Лида, неотрывно следящая за ними, сознается, лишь теперь улыбнувшись, что сначала эти летучие точки ее ужаснули, они показались ей не птицами, а тучей огромных черных пчел, тех самых, что где-то там движутся над континентом на север, нападая по пути продвижения на людей, атакуя города.
   - Подойти бы поближе,- говорит Лида и уже было разогналась бежать на взгорок, к тому одинокому, с багряной кроной красавцу, как вдруг останавливается разочарованно: - Канава!
   Глубокой канавой окопан, еще и проволокой обтянут, оказывается, весь тот кус территории, где, отгороженный от трассы, ото всех ее путников, стоит в одиночестве багрянолистый абориген здешних мест.
   - Зона какая-то...- грустнеет Лида.- А так хотелось листьев насобирать.
   Заболотный между тем сосредоточенно щелкает и щелкает, делает целую серию снимков с той птичьей тучи, а напоследок навел объектив на трассу, пусть будет и такой слайд. Сам собою образовался здесь этот своеобразный, чем-то для нас небезразличный триптих: багрянолистый клен на взгорке, тихое реянье птиц в небе и трасса с неумолчным свистом машинных потоков... Неисчислимые табуны лошадиных сил, сомкнутых в совершеннейших двигателях, прошмыгивают по трассе мимо нас, не позволяя себя разглядеть, лишь обдавая ветром. В свое время на шляхах терновщанских наивысшая энергия была в топоте копыт, в лете буйногривых, запененно несших по степям черные цветистые тачанки, а ныне...
   - По коням! - окликает нас Заболотный, и вот "бьюик" снова набирает скорость, становясь неотъемлемой частицей неудержимой железной реки,Имеем, Лида, несколько редких слайдов. Соня Ивановна достойно оценит наш выбор...
   Слайды и микрофильмы - это у Заболотных хобби общее их увлечение. У них бесконечное множество снимков и слайдов из разных уголков планеты, с разных ее широт и долгот, и если кто-нибудь вечером, очутившись у Заболотных, проявит пусть минимальный интерес к их творчеству, он доставит супругам немалое удовольствие.
   - Никогда не видела столько птиц,- говорит Лида задумчиво, еще находясь под впечатлением только что увиденного.- Мы таки угадали, где остановиться.
   - Действительно, собралась их здесь целая птичья ярмарка,- соглашается Заболотный.- Сбиваются в стаи, объединяются перед полетом?.. Но не всех тут эти пернатые радуют. Не так давно войну птицам объявило, представьте себе, военное ведомство, чем вызвало нешуточное возмущение местной общественности...
   Лида, повеселев, даже пытается острить:
   - Кроме пчел, и птицы оказались агрессивными?
   - Шути не шути, Лида, но факт: причиной катастроф, которые, бывает, терпят сверхмощные воздушные гиганты, иногда в самом деле оказываются птицы... Вот почему для безопасности полетов уже издаются специальные штурманские карты, на которых пути миграции птиц соответственно обозначены.
   - Птица против лайнера,-раздумывает девчонка.- Такая крошка против гиганта...
   - О, род человеческий, рожденный для полета! - с шутливым пафосом, как это он любит иногда, восклицает Заболотный.- Скоростей жаждем, скоростей нам, сверхзвуковых, ракетных, а вот спросить бы: скорости, сами по себе приближают ли они человека к счастью? Ты как считаешь Лида?
   Девчонка пожимает плечами.
   - Вам, взрослым, виднее.
   И уже нахмурилась. Теперь нам долго ждать, пока Лида по какому-нибудь поводу снова повеселеет и одарит наг хотя бы сдержанной полуулыбкой.
   А когда чуть погодя между мною и Заболотным заходит разговор о целесообразности человеческой улыбки, о том, всегда ли это странное движение уст будет необходимо человеку, или, может, в далеком будущем улыбка вовсе исчезнет, как некий пережиток, Лида, выслушав нас, замечает тоном довольно критическим:
   - Как это улыбка может исчезнуть? "Кип смайлинг" - всегда улыбайся это, конечно, чепуха, придумка для рекламы, по крайней мере, она не для меня,- девочка при этом еще больше нахмурила брови.- Но если улыбка искренняя, не наигранная... Если в ней настроение или ваше отношение к кому-то... Да я убеждена, что люди будущего никогда не смогут без нее обойтись! - Тон ее не допускает возражении.
   - Смотри, как она категорична в проблеме улыбки,- ухмыляется мои друг.Но, очевидно, это и впрямь то, что всегда было и всегда будет. Разве можно представить, скажем, Мону Лизу не улыбающейся? Даже не улыбка, а только намек, зародыш улыбки, тихий рассвет ее, но в этом мерцающем рассвете вся сущность человека, беспредельность его внутреннего мира... Улыбка - это же, собственно, частица души, ее выражение, се свет, и потому она, надо думать, будет вечно, Лида в этом права...
   Я уже заметил, что Заболотный совершенно серьезно интересуется мнением Лиды насчет того, что его в данный момент занимает, пусть даже и прозвучит оно с излишней детской категоричностью. Девочка действительно на многие вещи имеет свой взгляд. К примеру, никак она не может согласиться с каким-то из недавно виденных фильмов, где планета наша предстает как сплошное владение роботов, а жизнь там как будто неизбежно саморазрушится, природа оскудеет настолько, что ни на одном из континентов не останется места ни для птицы, ни для цветка, ни для ручья...
   - После этого фильма я уснуть не могла,- сознается девочка.
   Если бы, Лида, продюсером фильмов был я, то позводяет себе пофантазировать :3аболотный,- то-создал бы одну-единственную ленту...
   - Какую?..
   - Называлась бы "Астероид". В духе Уэллса.
   Нам с Лидой любопытно услышать, о чем был бы тот фильм, пока только воображаемый.
   - В основу будет положено далекое будущее,- как будто и впрямь чем-то давно задуманным делится мой ДРУГ.- Речь будет о тех временах, когда улыбка еще существует, а вот зуб мудрости, этот рудиментарный придаток, он все-таки исчезнет за ненадобностью... Питание будет другим, все будет другим или почти все... На океанах к тому времени образуются целые поселения,гигантские плавучие города, жители которых,.освоив океанские недра, будут развивать подводную металлургию в различных широтах мировых вод, потому что передвигаться для таких океаноградов тогда не будет проблемой - так ведь? Для пл.авучих своих Венеции люди будут выбирать места в лучших климатических зонах, чтобы дышать идеально чистым океанским воздухом...
   Лиду это, видимо, заинтриговывает.
   - А с питьевой водой как? - интересуется она.- Не морскую же пить?
   - Мощные опреснители будут работать,-деловито объясняет Заболотный и дальше прокручивает ленту своего воображаемого фильма.-А к тому же исполинские айсберги Антарктиды,- представляешь, какие там запасы пресной воды! Конечно, за право использования айсбергов время от времени могут возникать конфликты,- значит, и дипломатам, Лида, там будет еще работы вдоволь. Придется Всемирным ассамблеям специально собираться для решения важнейшего вопроса - наиболее справедливого распределения айсбергов между континентами земного шара. Однажды дойдет даже до весьма резких трений, запахнет ядерным или каким там порохом, и как раз в этот момент тогдашние астрономы заметят: из глубин космоса приближается неизвестное небесное тело, колоссальной массы астероид, и курс его пролегает так, что не избежать ему столкновения с нашей красавицей планетой. Вот где возникает ситуация неслыханно кризисная! Что делать?
   Как предотвратить угрозу, страшную опасность, нависшую в одинаковой мере над всеми? Можешь представить, Лида, с каким напряжением будет работать в те дни всеземная "Служба надежды", как будет ожидать планета, что же ей предложат светила науки, мудрецы седовласые, философы... Обмен мнениями происходит молниеносно, выдвигаются тысячи проектов, где-то в Океании круглосуточно заседает Верховная Ассамблея потомков - их ООН и Совет Безопасности, а в небе между тем астероид катастрофически растет, планетянам теперь он виден не только ночью, но и в свете дня, и с каждым часом небесный гость заметно увеличивается, разбухает в небе, и хотя уже рекомендована масса способов отведения опасности, но гарантированного, надежного пока еще нет...
   - Ты, понятно, предложишь такой способ от себя? - обращаюсь к Заболотному.
   Уловив в моем вопросе иронию, он тем не менее и дальше рассуждает тоном серьезным.
   - Как раз над этим постановщик будущего фильма сейчас и мозгует... Потому что некоторые вещи ему пока не ясны. Допустим: как поведут себя они сами, люди будущего, их мудрейшие мужи, перед лицом того Нарастающего, Неотвратимого?.. Сумеют ли в минуту наикритичнейшую, перед лицом решающего испытания, объединить самих себя, согласовать свои усилия, то есть растопить айсберги собственного недоверия, укротить игру честолюбия, взаимных распрей, отчуждения, растопить наледь всяческих подозрений, целыми горами выросших между ними за годы всепланетных похолодании?
   - О, хоть в твоем фильме реализовались бы наконец золотые сны человечества!
   - Иными словами, уважаемые леди и джентльмены, способны ли вы окажетесь возвыситься над собственными пристрастиями, проявить подобающую терпимость и величие души,- вот на что вас будет экзаменовать астероид из фильма неизвестного вам продюсера из Терновщины, который, возможно, для экрана возьмет себе имя: "Иностранец из Франции Маловичко"...
   - Финал, само собой, будет оптимистичным?
   - Обойдемся без парру епс1, но свет в конце тоннеля, конечно, будет. И роль избавителя, знаете, кому достанется? Не кибернетику с головой отполированной, как бильярдный шар, и не супермену-астрологу, которому покорились тайны небесной механики... Роль избавительницы в фильме достанется девочке, маленькой Мадонне того времени, которая будет в таком примерно возрасте, как вот Лида, или даже меньше, и, возможно, проблеснет в ней ле уловимое сходство с Настусей-Анастасией, чья заря так рано закатилась... Только это будет не угрюмая, а напротив улыбчивая, веселая и жизнерадостная девчонка. Резвясь около мамы, дежурной на Главном пульте Планеты, малышка нажмет на какую-то там очень важную кнопку в электронных устройствах - соответствующий пучок лучей будет послан опасности навстречу, и астероид чутьчуть отклонится, чуть-чуть изменит курс и... пролетит мимо! Мощно прошумит небесное тело мимо нашей планеты, всколыхнет воды океанов, ветром предостережения овеет землян и опять исчезнет в просторах вселенной... Ну, так что? Принимается такой вариант фильма? Заболотный смеется.
   Сказочка для взрослых,- отвечает ему Лида скупой, но все же улыбкой.
   XXI
   С каждой милей приближаемся к цели, к той неведомой Мадонне. Время от времени пытаемся представить себе:
   какая она? Как у Рублева? Или как на полотнах старых итальянских мастеров? А может, похожа на одну из тех, что мы видели у козельского нашего друга-художника, который днем вырезал для райгазеты из линолеума карикатуры на прогульщиков, а по вечерам сидел как опоенный над образками своей коллекции,- он ее терпеливо собирал в точение многих лет. Две из его Мадонн особенно нам запомнились: одна, написанная на полотне, размером небольшая, изображала Мадонну под яблоней (в той смуглолицей с дитем мы узнали - знаем кого!) - художник утверждал, что она не уступает созданному на эту же тему шедевру Крапаха, а вторая была в ином материале: на белом фарфоровом блюде изумительно прекрасная женская головка, обхваченная веночком из синих васильков...