Гончар Олесь. Твоя заря

   с ракетным воем, с солнцами фар, неестественно яркими даже при свете этого белого степного дня, полные музыки и пения, полные веселья, занятые собой, куда уж там заметить им кого-то у дороги, мчат, не останавливаясь, и такое впечатление, что их сейчас не задержала бы в этом полете никакая сила на свете, не то что чья-то там рука, поднятая в голосовании... "Гуси-гуси-гусенята, в1зьм1ть мене на крилята!" - "Пусть тебя задние возьмут..." Все мимо да мимо, все быстрее да быстрее, потому что где-то там, впереди, как образ их мечты, уже брезжит морс и далеко тающая среди его синевы, солнечной дымкой подернутая Арабатская Стрелка.
   Голосующий, кажется, и надежду уже потерял привлечь к себе внимание этой пролетающей кавалькады, когда вдруг последний из "Икарусов"... останавливается!
   - Л вам куда? - с веселым интересом набросились на Заболотного дети, когда он пошел в автобус. Синегубыс, заевшиеся шелковицей, смело допытывались: - Кто вы?
   Откуда?
   Заболотпый, заняв свободное место, показал детям на чуть заметно белеющие под небом облака-Арараты:
   - Оттуда я.
   - О, так вы снежный человек?
   - Возможно,- ответил Заболотный в тон детям, нисколько не сомневаясь, что среди этой публики он всегда найдет тех, кто обладает достаточным чувством юмора.
   - Снежному человеку ура! ура! ура!
   Через минуту их "Икарус", догнав кавалькаду, снова летел во весь дух к морю, светя навстречу солнцу своими огромными слепящими фарами.
   XXIX
   Никогда о том случае разговора между ними не было.
   Лишь однажды Лида, видимо, что-то прослышав от матери, неожиданно спросила Заболотного во время вечерней телепередачи:
   - Кирилл Петрович, что там произошло у вас в степи?
   - В какой степи? - пожал он плечами, хотя сразу догадался, о чем она спросила.
   - Ну, тогда, во время отпуска, когда я в пионерском лагере была... Кого-то вы там с моими подобрали на трассе?
   Кого-то спасали ночью?
   - Мало ли что случается на трассах... Дорожный эксидент.
   Девочка посмотрела на него строго и пристально.
   - Отец в той истории повел себя достойно?
   Заболотный не сразу нашелся что ответить.
   Гуси-гуси-гусенята, возьмите меня на крылышки...
   - В духе времени,- ответил погодя.- Никаких к нему претензий.
   Девчушка, кажется, удовлетворилась ответом.
   Не станет же он рассказывать Лиде, как уже в санатории, там, где "ночь лавром и лимоном пахнет", один уважаемый, пожилого возраста товарищ из их дипломатического племени однажды во время прогулки спросил Заболотного:
   "А это правда, что Валерий наш на трассе какого-то знатного механизатора спас? На высоте оказался?"
   "Правда".
   "Кто бы подумал... Такой себялюбец, карьсрист-псрворазрядник, и вдруг..."
   "В людей нужно верить, Иван Маркелович",- весело сказал тогда Заболотпый.
   Этим, собственно, и исчерпана была тома. Интересчто, что со временем Дударевич и сам вполне вжился в эту свою версию с подвигом на трассе, так вжился, что, кажется, и самому поверилось, будто действовать там пришлось ему, а Заболотный, считалось, при этом как бы просто... присутствовал. Тамару это возмущало, а Заболотного больше развлекало: пусть... Немного смещены акценты - что ж такого? Проявленное коллегой умение даже забавляло его.
   Волна времени многое смывает, и вот теперь их семьи снова сосуществуют довольно слаженно, среди коллег считается, что они даже дружат. Да вроде бы и похоже на то...
   На следующий день был выходной, офисы везде закрыты, и, чтобы провентилировать себя, как выразился Дударевич, решено было ехать семьями на берег океана.
   - Присоединяйся и ты к нам,- приглашает Заболотный и меня в эту поездку.
   Пожалуй, лучше и не придумать. Несколько десятков миль быстрой, вполне приятной езды - и уже на нас повеяло водным простором...
   Впереди сверкал океан.
   - Здесь лучше всего,- облегченно сказала Лида Дударевич, когда мы все вышли из машины.
   Вдали по окоему недвижно и спокойно стояли белые облака. Заболотные, отделившись от нас, остановились на деревянной эстакаде, проложенной вдоль берега, и смотрели на те белые-белые облака как-то необычно долго, хотя облака - как облака, разве что высокие и до самых верхушек залиты светом. Впрочем, сам процесс восприятия мира здесь, оказывается, претерпевает изменения. Отсюда, с океана, тебе, непривычному, кажется, будто солнце всходит где-то не с той стороны и что оно вообще светит вроде как бы на севере; лучи его теперь уже по-осеннему нежарки и спокойны, однако все небо над океаном в мерцающем сиянии (возможно, как раз океан и прибавляет ему света), глазам непривычно, и мы вряд ли удивились бы, уловив в мерцании воздуха что-то похожее на "летающие тарелки". Тамара Дударевич, смеясь, уверяет, что однажды она отсюда действительно видела "то самое", правда, это было летом, в день особенно слепящий...
   По всему побережью тянутся поселения из стандартных домиков, их тут множество, одинаково бесцветных, сейчас полузаметенных песком, ведь место такое, что ветры в осеннюю или предосеннюю пору почти никогда здесь не утихают, и сегодня тоже ветер упругий дует, носит-вертит в воздухе чаек с такой легкостью, словно они бумажные...
   В летнюю жаркую пору некоторые из наших дипломатов арендуют на этом юру домики для своих семей, хотя трудно представить, как люди тут спасаются от ветра и палящего солнца, все ведь открыто ветрам океанским, а на суше ни единого деревца, только раскаленное гофрированное железо, пески да эти стандартные, тоже под цвет песка жилищакоттеджи, которые делают, кажется, из прессованных опилок. Сейчас большинство домиков закрыто наглухо, жильцов не будет в них до следующего сезона, когда океанский берег вновь позовет сюда измученных духотой горожан. Хотя и не сезон, но повсюду пестрит реклама и все еще функционирует, как и летом, городок развлечений с аттракционами, разными технизированными играми, принимает посетителей дельфинариум под открытым небом,- оттуда, с его ярко разукрашенного амфитеатра, даже сюда, на берег, доносятся взрывы смеха, крики одобрения: это дельфины демонстрируют свой ум и сноровку, с эстакады нам видно, как они снова и снова, высоко выпрыгивая из воды, пролетают в воздухе через кольца, словно первоклассные акробаты.
   Выступлениями дельфинов руководит, стоя на подмостках, дрессировщик в красном, по его знаку воспитанные в океанских водах артисты довольно-таки охотно показывают людям свое мастерство, красоту пластики в сочетании с врожденной добротой и радующей зрителей сообразительностью.
   - Поменяться бы им ролями,- замечает Заболотная.- Пусть бы еще тренер сквозь кольца попрыгал, а дельфины посмотрели, как это у него получается...
   Лида, поднявшись на цыпочки, напряженно, с волнением следит за сеансом, улыбки дельфинов, весело летающих в воздухе, видно, забавляют девочку больше, чем та дорогостоящая игрушка, которой Дударевич решил заинтересовать дочку. Сначала я даже не понял, чем это он так настойчиво старается развлечь Лиду, и Тамара, заметив мою неосведомленность, со смехом объяснила, что в руках се технократа миниатюрный японский компьютер, в порыве родительских чувств Валерий за нешуточную цену приобрел его для дочки, по пока что детской игрушкой чаще забавляется сам.
   - А что? Все мы перед вечностью дети,- снисходительно бросает в нашу сторону Дударевич и уверяет, что его микрокомпьютер - штуковина, обладающая исключительными способностями, она может мгновенно выполнить огромное количество самых сложных расчетов, в ней заключена сила логики, и ему, Дударевичу, в самом деле приятно позабавиться на досуге столь умным устройством.
   Электронный малыш этот умеет делить, множить, извлекать корень, он оперирует астрономическими цифрами, с кем же Дударевич лучше мог бы потренировать свой интеллект? Уже ему будто удалось с помощью этого прибора самостоятельно определить расстояние до Луны и даже до Марса.
   - А спросите его: зачем? - смеется Тамара.
   - Как зачем? - удивляется муж. - Надо же проверить, не обманывают ли нас астрономы, там всякие есть...
   - Ты лучше измерь нам расстояние до тех вон "дедов"
   на горизонте,- обращаясь к мужу, кивает Тамара на облака, белеющие своими вершинами как бы по ту сторону океана.
   Дударевич на ее шутку не реагирует, у него что-то там заело в компьютере, и он, сосредоточенно нахмурившись, пытается наладить свою игрушку.
   - Папа, ты скоро? - теряет терпение Лида.
   - Идите гуляйте, я догоню.
   Вдоль берега на много миль протянулась деревянная эстакада, построенная специально для прогулок. Сейчас на эстакаде гуляющих немного, идти по ней так хорошо...
   Лида, по-детски оживившись оттого, что очутилась наконец на свободе и может разгуливать по такому необычному гулкому сооружению, побежала догонять Заболотных, удалявшихся вдоль океана по этой поднятой на опорах деревянной дороге. Они удалялись довольно стремительно, будто вознамерились уйти куда-то, чуть ли не за горизонт.
   Лидс явно нравилось бежать за ними, окликать их на бегу.
   - Видите, оставила своих законных и подалась вдогонку- Я иногда ее к Заболотньш просто ревную,- с легкой улыбкой сетует на дочку Тамара.Пойдем и мы,- обращается она ко мне.- Только не по эстакаде, лучше внизу, я люблю берегом, поближе к волне... Если повезет, океан какую-нибудь редкую ракушку выбросит вам под ноги. Впрочем, последнее время он, кажется, чаще выбрасывает мусор да нефть...
   Идем медленно, тихо плещется волна, дышится легко.
   - Л Лида-то моя как оживилась!.. - следит глазами за дочкой Тамара.Знаете, она просто в восторге от вашего путешествия к Мадонне! Встала утром - усталости как не бывало, никакой раздражительности, вся просветленная и к ртам ласковая... "Ой, сколько, мама, историй всяких я наслушалась в дороге!" Интересно, какими историями вы там ее очаровывали?
   - Просто нам кое-что вспоминалось...
   - Вам просто, а ей... "Ах, мама, я и не думала, что дорога мне так много откроет",- и глазки прямо сияют,- рассказывает Тамара.- Побывала, говорит, там, где мир вроде другой, и люди кажутся добрее, и никуда никто не спешит... Порой мне казалось, что невидимые хоры поют надо мной "Аве Мария" и серебряные колокола в небе радостно звонят весь день, а вокруг белым-бело от садов, так сильно они цветут, и солнце ярче, чем где-либо...
   "А потом я в степи побывала, голубые дожди купали меня..." Надо же так очаровать ребенка...
   - Не думалось, что Лида так близко все это примет к сердцу.
   - О, она очень впечатлительный ребенок... И, хотя не удалось увидеть тот шедевр, все равно для Лиды он вроде открылся, у нее осталось удивительное чувство, будто она все-таки видела ее, ту вашу степную Мадонну под яблоней... Сейчас могу признаться: я ведь умышленно навязала вам в поездку маленькую свою мизантропку, пусть, думаю, немного развеется. А то в последнее время часто хандрит и раздражительной стала, нервной... Между нами говоря, тот трагический случай не прошел для девочки бесследно,- тут и взрослому нелегко было бы выдержать такое нервное потрясение... Однажды звоню из города: как ты там, доченька? "Все в порядке, мама, готовлю уроки".
   А потом вдруг: "Если бы только но эти мухи! Откуда они могли налететь в комнату, эти мухи-цеце?" Господи, я думала, что умру на месте. "Лида, Лидуська,- сама не своя завопила в трубку,- какие цеце? Что ты говоришь, доченька?" А она снова совершенно спокойно: "Да, да, мама, здесь мухи-цеце". Ничем не передать ужас, охвативший меня. То было страшное смерти!..
   Недавно пережитое горе, очевидно, ожило сейчас в Тамариной душе с прежней силой, всколыхнуло ее материнские чувства, слезы так и хлынули у нее из глаз. Шла, не глядя под ноги, не замечая, как волны все чаще плещут ей на туфли. Все ей в эти минуты было безразлично, мысли заняты были только дочерью, разволновавшись, она без удержу изливала мне, малознакомому человеку, свое материнское горе. Какое это поистине жуткое, ни с чем не сравнимое состояние, когда вдруг твое родное дитя, которое только что вполне здраво щебетало об уроках, о корнфлексах и бананах, в один миг, жуткий миг помрачения теряет с тобой связь, без сожаления удаляясь в другую реальность, во тьму одиночества, невменяемости, полной отчужденности... Отдалилось, ушло в сферу, для иных запретную, куда крикам твоим не пробиться, где для матери пет уже места, где властвует нечто иное, кошмарное...
   - Успокойтесь,- говорил я, а женщина будто уже не мне, а океану изливала свою боль. Как она, бросив неотложные дела, ставшие вдруг ненужными, летела домой, как все окружающее вмиг потеряло для нее всякую ценность, превратилось в ничто по сравнению с доченькой. И как во сто крат прекраснее стало ее дитя - сказать страшно - именно в горе, во мраке несчастья!
   Вид океана, стаи чаек, играющих с ветром, налитые светом облака, по-видимому, действовали успокаивающе и на эту издерганную горем женщину. Слез уже не было.
   Она постепенно приходила в себя, глядя на чаек, даже пожалела, что не захватила ничего, чтобы покормить птиц.
   - Вы себе не представляете, что мы с Валерием пережили,- спустя некоторое время снова заговорила она.- Если бы не Заболотные, не знаю, чем бы это кончилось. Вариант не самый худший. Все обошлось для ребенка лишь коротким нервным потрясением... Ах, никому не пожелаю того, что мы пережили... Мой муж, уж какой вроде бы твердокаменный, а и он, когда все это стряслось, совсем упал духом, слег, врачи боялись, что будет инфаркт.
   Все хлопоты с полицией и врачами пришлось взять на себя Заболотному... Нет, это редкий человек, можно только позавидовать вам, что имеете такого друга! Скажите, неужели ваша дружба никогда не знала размолвок, охлаждении?
   - Всякое бывало... Главное, что потом мирились...
   Заболотный всегда находил в себе мужество первым протянуть руку, когда видел, что обидел товарища, пусть даже не желая того. Всегда выходило так, что душой общества становился именно он.
   - Конечно, с ним интересно: он много думает, тонко чувствует...
   - Дело но только в этом. Есть люди, которые излучают энергию - энергию добра. В людях такого типа развит, можно сказать, инстинкт справедливости, постоянная потребность в гуманном поступке...
   - О, я с вами согласна... При ого кажущейся беззаботности он, если присмотреться, весьма последователен в жизни, очень, очень надежен!.. А для моей Лиды Кирилл Петрович просто идеал, рыцарь без страха и упрека...
   Некоторые, правда, считают, что Заболотному подчас не хватает характера, что он уязвим, слишком открыт, повсюду, как визитную карточку, выставляет свое правдолюбие, свою плебейскую приветливость... Но здесь, по-моему, подмениваются понятия. Да, он приветлив, контактен, легко заводит знакомства, но слабость ли это? Почему под характером непременно должна подразумеваться служебная угрюмость или умение работать локтями, прокладывая себе путь вперед, делая карьеру с тупым, скуластым упорством? Характер, как мне кажется, это прежде всего принципиальность, внутренняя стабильность, а этого Заболотному нс занимать. Да еще ость в ном пожалуй, только нам, женщинам, дано это заметить - какая-то душевная чистота, целомудрие, которое, как ни странно, ему удалось сохранить при всем пережитом, начиная с юности и по сегодня... Представляю, как нам будет здесь без Заболотных, ведь они должны вскоре возвратиться в Союз. Мы все будем чувствовать их отсутствие, в особенности же Лида, она дышать не может без своей Сони-сан...
   - Как с ней срослось это "Соня-сан"...
   - А ведь из шутки пошло... "Миссис Заболотная" - это холоднее, верно? Но больше всего нам нравится, когда Кирилл Петрович называет ее Софийкой... Да, она достойна его. Это, скажу я вам, святая женщина! Недаром вся дипломатская детвора так и льнет к ней, а малыши ведь лучше других чувствуют, кто есть кто. И даже в шутку не смейте тронуть Соню-сан, задеть неосторожным словом самый крохотный тут же даст отпор. А Лида, та вообще... Мы с Соней до сих пор без смеха не можем вспоминать один случай: как-то летели с ней в Париж одни, без мужей, только Лида с нами, а соседом у пас оказался некий фертик из торгпредовских наших полиглотов, довольно пошлый тин - всю дорогу он докучал нам своими плоскими шуточками, пытался ухаживать. Узнав о том, что обе мы недостаточно хорошо владеем французским, кавалер этот, чтобы продемонстрировать превосходство над нами и пощеголять своим, как он, очевидно, полагал идеальным прононсом, особенно приставал со своими пошлыми шуточками к Заболотной: "Так что: Антон теля пасе, Марьяна лен тре?"- пока Лида, сидевшая рядом с Соней, не врезала ему по-английски, да с такой шекспировской сочностью, что соседи по салону смеялись потом до самого Парижа, а неудачливый ухажер наш скис и больше не демонстрировал свой идиотский прононс...
   Когда мы поравнялись с Заболотными, шагавшими с Лидой по эстакаде, спутница моя мгновенно преобразилась, слез как не бывало, на губах заиграла улыбка, солнечная, просто очаровательная!
   - Вы не сердитесь, что я умыкнула вашего друга? - кокетливо обратилась она к Заболотным.- Люблю поговорить с учеными людьми, а тут ведь такой случай: доктор и профессор в одном лице, эколог международного ранга!
   Экология - это же сегодня самая модная из наук!
   - Надеюсь, Тамара, что-то полезное вы успели почерпнуть из его профессорского красноречия? - усмехнулся Заболотный, подразумевая обычную мою молчаливость.
   - Во всяком случае, не скучала без вас... Верно я говорю? - И она с подчеркнутым вниманием обернулась ко мне.- Дударевич мой по случаю вашего приезда специально читал в английском журнале вашу статью о синезоленых водорослях, он и меня просветил... Это ведь так важно, то, чем вы занимаетесь! Неужели сине-зеленые действительно способны расти с такой фантастической быстротой? Выходит, дай им волю, они заполонят собой все земные реки и моря? Даже весь этот океан способны превратить в вязкое вонючее болото!
   - Не пугайте ребенка,- сказала Заболотная, когда мы тоже поднялись на эстакаду.- А наука зачем? Сколько умных людей ломают над этим головы... Вот и наш друг не один год ведет борьбу с этими сине-зелеными...
   - Хотя борьба идет, кажется, с переменным успехом? - подкинул шпильку Заболотный.
   - Можете острить, а если серьезно, то на науку вся надежда,- сказала Тамара Дударевич в раздумье,- А то ведь что делается... Тут смог, там когай, танкеры нефтью испоганили океан, скоро, пожалуй, и эти пляжи будут черными от мазута, всех чаек нефть передушит... Вы вот приехали на свой экологический конгресс,- снова зажигаясь, она обернулась ко мне,- со всего мира собрались светлые умы, чтобы защитить окружающую сроду, обсуждаете, предлагаете какие-то пути, а скажите нам правду:
   шансы есть? Еще не поздно? Можно предотвратить беду?
   Или вы этого и сами не знаете?
   - Знает, но нс скажет,- в своем духе вставил Заболотный.
   Лиде, видимо, хотелось чего-то более занимательного, и она, повиснув у матери на руке, заглянула ей в глаза.
   - Мама, ты пойдешь с нами к дельфинам? Мы идем,- кивнула девочка в сторону Заболотных.
   - О, ужо сговорились,- притворно обиделась мать,- Конечно же, идем все.
   Вскоре мы оказались в дельфинариуме, у самой воды, где нас и разыскал Дударевич, вооруженный теперь вместо компьютера фотоаппаратом, которым решил сделать серню слайдов на темы: Лида с мамой, Лида с дельфином, Лида улыбается дельфину, а дельфин улыбается ей...
   Потом Заболотный повел всех нас в павильон с напитками, где у него оказался за стойкой знакомый немец, добродушный толстяк, родом из Гамбурга, который предложил нам белопонные шипучие коктейли из свежего кокосового молока.
   Чтобы убедить нашу компанию, что мы здесь имеем дело с продуктом натуральным, а не синтетическим, хозяин собственноручно принялся тут же раскалывать орехи, делая это точными, ловкими ударами специального топорика.
   Не удовлетворившись кокосовым молоком, Тамара попросила мужа заказать для взрослых коктейли с шампанским, и разговор после этого заметно оживился. Дударевич взялся перечислять, какие существуют на свете способы приготовления коктейлей, их оказалось множество, даже Тамара приятно удивилась познаниям мужа: видите, он У меня все знает!..
   - Прошу прощения, я вас должен на минутку оставить,- сказал спустя некоторое время Заболотный, и, когда он вышел, Соня объяснила, что у него и тут назначена какая-то деловая встреча.
   Перехватив заботливо-ласковый взгляд, каким Заболотная проводила мужа, Тамара неожиданно спросила приятельницу:
   - Соня, за что он вас так любит, этот ваш Заболотный?
   Чем вы его пленили? - И, попыхивая сигаретой (она иногда курит), стала пристально, словно впервые, вглядываться в Заболотную, невольно вовлекая и нас в странные эти смотрины. Бледное, бескровное, с тонкими чертами лицо, вид и манера скромной сельской.учительницы... Над высоким лбом аккуратная прическа, волосы чуть подсинены, чтобы скрыть седину. Все в этой женщине обычно, на эффект не рассчитано, ео внешность могла бы казаться даже бесцветной, если бы не эти глаза, которые просто становятся пучками света, так и вспыхивают сиянием, когда после разлуки замечают устремленный навстречу веселый взгляд своего Заболотного.-Не делайте из этого секрета, Сопя, признайтесь: чем? - приставала Тамара.- Чтобы так вот, раз и навсегда?! Почему после стольких лет он и теперь от вас без ума?
   Слегка смутившись, Заболотная улыбнулась краешком губ в ответ па эту дружескую бестактность, но не обиделась.
   - А вы у него спросите,- ответила почти ласково своим чистым, серебристым голосом, который здешние друзья Заболотного часто называют певучим.- Спросите, я разрешаю.
   - Во-первых, Соня его землячка,- вмешался Дударевич с пояснениями, полагая, очевидно, что именно ему следует внести ясность в этот деликатный вопрос,- а Заболотный к таким вещам чувствителен... Кроме того, Софья Ивановна красиво поет, особенно свои степные песни - в ней гибнет талант! А главное, в свое время она нашему асу после одного из его падении буквально жизнь спасла, понимаешь?
   - Чересчур сильно сказано,- нахмурилась Заболотная.- Люди наши его спасли. А прежде всего дети...
   - Героическая личность - это вы,- Дударевич не жалел лести.- Больше всех вы рисковали собой!
   - Кто тогда не рисковал?.. Всем доставалось.
   - Пусть всем, но ведь ваша жизнь, Соня, постоянно находилась под страхом смерти,- взволнованно сказала Тамара.- Разве но благодаря вам наш "летающий барс" со временем смог возвратиться в полк, чтобы снова ринуться в небо? Нет, Соня, не преуменьшайте своей роли! Я хорошо помню ваш рассказ - эту картину в духе сюрреалистов:
   безбрежные снега, нигде не души, белая застылость без края, и лишь три темные фигурки, три женщины куда-то тянут, согнувшись, санки с летчиком, и вы, Соня, среди них, среди его спасительниц... Можно ли было предположить тогда, что судьба свяжет вас с Заболотным навсегда?
   - Все это слишком личное,- сказала Соня, невольно привлекая к себе Лиду, которая, как всегда, льнула к ней.
   - Кажется, милая, мы позволяем себе чрезмерное любопытство,укоризненно сказал жене Дударович.- За что Заболотпый любит Соню, за что Соня любит Заболотного, кому какое дело?
   - Ну, а если мне интересно,- возразила Тамара капризно.- Допустим на минутку, Соня, что и я неравнодушна к вашему Заболотному, а?
   - Это я знаю давно.
   - Ах, Соня, Соня! Знайте также и то, что чувство мое безответно. Да, да, безответно. И Дударевич мой знает, тайно ревнуя... Но я ведь и не скрываю! Может, и грешно, но разве я виновата, что мне небезразличны люди именно такого склада... Эта его по-летчицки безоглядная готовность жертвовать собой во имя друзей и этот юношеский задор, странным образом сохранившийся в душе пусть и убеленного сединой дипломата, его, я бы сказала, соколиность, откуда ато? И почему многим другим этого но дано?
   - Петь хвалу Заболотному ты способна без конца, вся ООН знает твой репертуар,- заметил Дударевич небрежно.- Однако не думай, что и остальное человечество умирает от восторга, когда речь заходит о нашем друге. Так ли уж он безупречен? Мало ли на его счету разных, так сказать, эмоциональных глупостей?
   - Что вы имеете в виду? - насторожилась Заболотпая.
   - Ну, скажем, хотя бы та отнюдь не дипломатическая пощечина, которую он дал на официальном банкете какому-то типу, пусть даже и заслуженно... Стоило ли связываться с ничтожеством? Или вспомните известный фронтовой случай, когда он, подговорив товарища, махнул с ним па "кукурузнике" в только что освобожденную Терновщину, с форсом совершил там виртуозную посадку чуть ли не па крыше отцовской хаты и, по всей вероятности, на радостях даже чарку опрокинул, поднесенную земляками: как же, сокол прилетел!.. А на похмелье - гауптвахта, масса неприятностей ему, его другу и старшему командиру, как и положено... И это в то время, когда сама судьба ему улыбалась. Когда он - верняком - на Героя шел! Наградная реляция была ведь уже готова! Такой шанс потерять лишь ради того, чтобы на "кукурузнике" покружить над своими несравненными глинищами, удаль свою молодецкую показать - ничего себе соколиность. И вы хотите, чтобы это вызывало у меня восторг? А по-моему, такие проделки, эдакая разухабистость именно из ряда эмоциональных глупостей, и свидетельствуют они, скорее всего, о неумении взвешивать обстоятельства, о мальчишестве, которое увы! - стало, пожалуй, слишком уж затяжным... Не о том ли говорит, кстати, и его вчерашняя поездка, странный этот вояж к Мадонне, который, как и следовало ожидать, окончился ничем...