Страница:
Я не понял. "Она, - сказал я себе, - и о каких возможностях для Мари мог он думать, когда сочинял?".
"...не мечтал, которых не воображал", - побежали строки.
- Ну, зачем это? Зачем же это? - пробормотал я. - Если он испытывал потребность все на свой лад переиначивать, переправлять, облитературивать, то путать-то, смешивать-то, зачем ему было нужно? - "Как хочу, так все и перемешиваю", - казалось говорил он. Действительно ведь, и я тоже все, как есть, выбросил за борт и теперь находился в обществе привидений: Зоины полотна, Зоины рисунки, Зоина комната и, в нескольких метрах от меня, сам Аллот. "Куда он гнет? Какую преследует цель? Ведь не просто для времяпрепровождения он все это написал?".
"Самый вокзал, - ответили строки, - был указанием на то, что ему надо, не теряя времени, пускаться в путь. Он был дверью в жизнь. Эта жизнь, которая показалась ему настоящей, промелькнула перед ним в ряде, связанных один с другим, подвижных и ярких образов: тут были корабли, пристани, пестрая толпа, морские дали, гортанная речь цветных грузчиков, запах просмоленных канатов, пальмы на пустынных островах, небоскребы, банкиры с сигарами в циничных ртах, туннели, города, материки, золотые прииски, гангстеры, сомнительные притоны, оазисы, роскошные особняки, участие в восстаниях, снежные бури в ледяных пустынях, красавицы, груды золотых монет на игорных столах, взрывы в шахтах... Вся жизнь и каждый из ее дней. Bcе дни, и каждая из их минут. Bсе отношения! Сойдясь в одном пункте, лучи его воображения и памяти воспроизвели перед его умственным взором видения детства и отрочества. А им самим созданные обязательные жизненные правила вдруг теряли смысл. Он удивился тому, что так долго мог любить семью, ходить в бюро, получать жалование, соблюдать статьи личного бюджета, платить за квартиру и за газ, спать с Анной. Вдруг, взамен всего этого, такие острые, такие наперченные, такие экзотические блюда! Как раз по его вкусу!".
- Леонард Аллот, когда он это писал, не был, по-видимому, в нормальном состоянии, - сказал я, вставая и принимаясь ходить по Зоиной комната, от стены к стене, как ходил в комнате Заза. - Проницательность его, во всяком случай, никуда не годилась. Ничего {188} нет общего между его Денисом Далле и мной, ну ровно ничего. Я, кажется, свободен и могу выпасть из игры.
Но снова сел, снова взял в руки папку. На странице, которая следовала, были только заметки, отдельные, между собой не связанные, фразы, - нечто вроде путаницы было. Но ниже текст принимал очертания.
"...Пересекающиеся под прямым углом занумерованные улицы, занумерованные дома, этажи. Высота зданий соответствовала, по-видимому, каким-то, до последней степени хитроумным, деловым соображениям и расчетам. В этажах этих гигантских домов были, до странности многочисленные, но почти совершенно одинаковые, конторы. Джэмс А. Кадоган покинул непрерывный поток автомобилей, смешался ненадолго с потоком пешеходов и попал в вертикальный лоток лифтов. Дирекция Северо-Восточного Шоколадного Треста находилась в двадцатом этаже, и так как Трест этот был богат, то она занимала его почти целиком. Когда Джэмс был в пятидесяти сантиметрах от двери она, подчиняясь невидимой силе, распахнулась. Красивая и приветливо улыбавшаяся секретарша, блондинка с несколько томными глазами, пригласила Джэмса за ней последовать. Они пересекли обширный зал, где пользуясь многочисленными усовершенствованными машинами большой персонал был занят письменными и вычислительными операциями. Подведя Джэмса к звуконепроницаемой двери секретарша нажала кнопку. Зажглась синяя лампочка, дверь распахнулась и Джэмс проник в роскошно но просто отделанную комнату, в глубине которой стоял стол, за которым сидел...".
Не воспроизвожу описания моей персоны Аллотом. Не узнать себя я, разумеется, не мог. Но именно оттого, что образ мой был обрисован и тщательно и умело, я испытал не что иное, как унижение.
"Так как Джэмс ничего особенно интересного узнать не надеялся, он готовился обратить преимущественное внимание на обстановку и постараться хорошенько все запомнить. Надо заметить, что и сама тема порученного ему дирекцией его журнала интервью:
"Как вы разбогатели?" не допускала слишком прямолинейных вопросов. К тому же Джэмс с основанием полагал, что те, которые соглашались его принять, руководились соображениями саморекламы, и что, в сущности, пути, ведущие к богатству, давно известны, так что нового он ничего не узнает. Однако, облик сидевшего за столом директора совсем не был обликом обычного делового человека. Независимость и оригинальность его были очевидны, так же как очевидны были отражавшаяся в его чертах вопросительная тревога и неудовлетворенность. "Кажется, - подумал Джэмс, - на этот раз я соберу интересный матерьял". - "Садитесь, - сказал Денис, - надеюсь, что вы не спешите?" - "У меня через полчаса свидание". - "Получаса нам мало. Вы не {189} можете отменить ваше свидание?" - "Это зависит от того, чем вы рассчитываете заполнить мое время". - "Готовы ли вы мне поверить на слово, что то, что я вам предложу, интересней вашего делового свидания?" - "Да", ответил Джэмс, подчинившись необъяснимой интуиции и сам себе удивившись. "Вот телефон. Отменяйте свидание", - произнес Денис. И когда Джэмс, набрав номер, сказал кому-то, что опоздает, Денис прибавил: "Приступайте к интервью". - "Вопрос номер первый, - начал Джэмс: - сколько вам лет?". Денис сообщил день, месяц и год своего рождения. (На сколько ему тогда было больше лет с того дня, как он пошел за молоком: на 10, на 15, на 20? Это можно будет определить только гораздо позже. Леонард Аллот). "Вопрос номер второй: с каких пор вы богаты?" (ответ зависит от срока, который я установлю. Л. А.). - "Вопрос номер третий: что вы думаете о возможности для каждого из нас разбогатеть, принимая во внимание современные экономические, социальные и политические условия?" - "Думаю, что разбогатеть может всякий при всяких условиях. Первоисточник богатства надо искать в независящем от нашей воли стечении обстоятельств. Вы скажете, что если бы такое стечение обстоятельств выпало на долю всех, все оказались бы богатыми? Существует, разумеется, вполне точное объяснение невозможности такого положения, но об этом я не хотел бы сейчас говорить, так как мы рискуем оказаться в слишком отвлеченной и теоретической плоскости. Могу все же подчеркнуть, что экономические, социальные и политические условия имеют характер не решающий, а привходящий и почти второстепенный. То же самое можно сказать про ум. Разбогатевшие дураки не исключение. И, обратно, не исключение люди умные, которые разорились". - "Вопрос номер четвертый: думаете ли вы, что в прошлом столетии разбогатеть было легче, чем теперь?" - "Вы повторяете то же самое. Я только что сказал, что экономические, социальные и политические условия более чем второстепенны". - Джэмса покоробило, но он постарался не подать виду. - "Вопрос номер пятый, - сказал он. - Если ваше состояние не унаследовано и вы self-made man, то где, по вашему мнению. расположена та точка, начиная с которой кривая пошла вверх?" - "Мой случай... (Денис замялся)... мой случай особенный. Он - недоразумение. Я спустился, как то ежедневно делал, чтобы купить в лавочке молока. Вместо того, чтобы принести это молоко домой, я стал на путь приключений. Приключений я пережил много, и одно другого неинтересней и глупей были эти приключения. В результате я стал главным акционером и Распорядителем Северо-Восточного Шоколадного Треста. Было бы гораздо лучше принести молоко домой и избежать напрасной п ненужной суеты, продлившейся (10, 15, 20 лет? - Л. А.). Это точно то же самое, что концерт. Вы можете пойти на концерт, чтобы слушать музыку. Но вы можете остаться дома в тишине, что гораздо {190} лучше "Я и не мечтал, подумал Джэмс, - что так получится удачно. Ну просто прелесть какую накатаю статейку!". - "Я предался, - продолжал Денис, - как говорится, кипучей деятельности, в некотором роде просидел в концертном зале, слушая непонятные симфонии и рапсодии (лет 10, 15, 20? Л. А.) и теперь чувствую усталость и хочу вернуться домой, если еще не поздно. В некотором роде, принести молоко, за которым отправился и которое оставил на прилавке в магазине.. Оно у меня на совести, это не принесенное домой молоко, да, да, молодой человек, на совести. Молоко на совести".
Аллот толковал о совести! Я взглянул на бурое пятно, на пальцы рук, на закатившиеся глаза, на вытянутые ступни. Аллот, толкующий о совести!
"Вместо того, чтобы идти домой, - читал я, - я, видите ли, пустился смаковать удачи, дела, любовниц, автомобили, монеты, всякую, вообще, мишуру, которая сегодня стоит дорого, а завтра не стоит ничего и даже в памяти настоящего следа не оставляет. Только одно за эти (10, 15, 20 лет? Л. А.) получилось подлинно содержательное мгновение: настоящее. То, которым я сейчас владею, распоряжаюсь. Я хочу обойти стену, отделяющую нас от того, что от нас не зависит. Что вы скажете?" - Джэмс молчал. - "Почему вы не отвечаете?" - "Что я могу сказать?"
- "Между тем, вам повезло, молодой человек, - проговорил Денис, очень отчетливо, - ваш путь скрестился с моим в нужном месте, и в нужную минуту. Когда вы мне протелефонировали, чтобы попросить быть принятым, я как раз вернулся из поездки, во время которой встретил одного моего знакомого дельца. Мы пошли совместно в его контору, расположенную в шестидесятом этаже. Я уже хотел войти в лифт, когда он мне сказал: нет, нет, не в этот! А вот в этот, в прямой. Мы выгадаем сорок секунд! Это выгадаем прозвучало для меня на манер предупреждения. Выгадать? В действительности не терял ли он еще сорок секунд на спешку? Не думаете ли вы, что время, для того, чтобы лучше его почувствовать. надо тормозить? Что оно привлекательней, когда оно пусто? Что не к чему его загромождать сутолокой и суетой? Что вы про это думаете, молодой человек?" - "Я ничего про это не думаю", - ответил Джэмс. - "Вы не можете ничего про это не думать, - продолжал Денис: - считаете ли вы, что время может быть разумно заполнено делами? И что только дела настоящее занятие?" - "До сих пор я так думал", - отнесся Джзмс.
- "Так что, - настаивал Денис, - минуты, потраченные на гадание по линиям руки или на кофейной гуще - потерянные минуты?" - "Таково, действительно, мое мнение". - "И минуты посвященный молитве?" - "Точка зрения верующих отлична от точки зрения неверующих", - пробормотал Джэмс. А вы {191} верующий?" - Вопрос этот показался Джэмсу совершенно неуместным. В других условиях он, может быть, что-нибудь сказал бы, но теперь предпочел воздержаться. - "Вы не знаете, - заключил Денис из его молчания, - и я в том же положении. Если я вам задал этот вопрос, то это чтобы сделать сравнение. Мне, теперь всякая точка опоры может пригодиться. Я вынужден искать границы суеверия". - "Суеверия?" - "Да! Суеверия. Или колдовства. Или еще чего-то, что прямо касается других, но исходит от меня. Я вам сказал, что богатство зависит от непредусмотримого стечения обстоятельств. Но представьте себе, что это для вас непредусмотримое и от вашей воли независящее стечение обстоятельств, зависит от меня? Не нахожусь ли я, по отношению в вам, в положении сходном с положением колдуна? Я могу, если захочу, своей колдовской властью воспользоваться, и если не захочу, - не воспользоваться. Понимаете?" - "Hет". - "Жаль. Не могу вам сказать и объяснить большого по той причине, что сейчас происходящее всего лишь завершение возникновения моего богатства, насчет которого я вам уже сказал, что оно детище стечения обстоятельств. Но располагаю им я как хочу, и вас это касается самым непосредственным образом". - "Действительно. Хотя ваше изложение и не совсем ясно, я все же нахожу в нем отличный матерьял для занимательнейшей статьи. Если вы позволите, мы продлим собеседование?" '"Позволяю". - "Вопрос номер шесть: не могли ли бы вы перечислить этапы вашего восхождения?" - "Я начал с контрабанды табака. Занятие это было привлекательно и рискованно. Именно оттого привлекательно, что рискованно. Но мне оно не показалось достаточно выгодным. Добиваться большей пользы заняло бы слишком много времени, так что я контрабанду бросил. Уехав в приморский город, я случайно оказался на пристани за несколько минут до ухода корабля. Ко мне приблизился почтенного вида господин и предложил заменить его в роли скупщика шерсти. Он предлагал и денег на проезд, и нужные бумаги. Я ровно ничего в закупке шерсти не смыслил и самое предложение было, разумеется, подозрительным. Но так как я искал приключений, - то согласился. При первой же остановке на борт парохода поднялись чины полиции, и я был арестован. Оказалось, что почтенного вида господин, давший мне бумаги, известный мошенник. Вручая мне бумаги, он хотел сбить, на время, с толку сыщиков. Тем не менее меня посадили в тюрьму. Там я свел знакомство с предприимчивым малым, который предложил мне бежать и пробраться, через тропический лес. до местности, где, по его словам, можно было очень выгодно покупать у негров слоновую кость. Оборотный капитал он брался "занять" у местного губернатора, у которого он раньше состоял камердинером. Бегство удалось, заем тоже. К сожаление мой товарищ, опасаясь, что губернатор позовет на помощь, слишком крепко сдавил его горло. Пока {192} он оставался "без памяти", нам пришлось с поспешностью удалиться на возможно большое расстояние. Мы стали переправляться вплавь через реку, и во время этой переправы моего товарища утащили на дно кайманы. К счастью половина "занятых" у губернатора денег была на мне... но все это до такой степени скучно".
- "Наоборот, - сказал Джэмс, - по-моему это очень интересно".
- "Мне предстояло или вернуться назад, или одному пробраться через тропический лес. Выбор - ну нельзя лучше. Пока я размышлял о том, какую предпочесть гибель, появилась большая лодка, с несколькими черными гребцами. Я стал свистеть, размахивать ветками, и, причалив, гребцы согласились меня принять на борт за половину половины "займа" у губернатора. В устье реки мы подошли к борту грузового парохода, с которого были переданы какие-то пакеты, опиум? - или еще что-то? - не знаю. Я успел все же предложить одному из матросов то, что у меня еще оставалось денег, и он спрятал меня в трюме. Пароход вез кожи. Не могу вам передать до чего они воняли. После нескольких недель плавания мы пришли в большой порт, где я и высадился, ночью. Без денег, без бумаг, я не слишком-то был уверен в завтрашнем дне. Но мне посчастливилось встретиться с метиской Кло-Кло, которой я, с первого взгляда, понравился до чрезвычайности". - "Почему вы запомнили, что ее звали Кло-Кло?". - "Не знаю почему. Почему-то, вот видите, запомнил. Это имя ей шло. Впрочем, Ми-Ми или Яй-Я ей могло тоже очень подойти. Она была такой брюнеткой, каких я никогда даже и не воображал. Не думал, что такие существуют брюнетки! Некоторое время я был ее любовником..." - Джэмс просто захихикал от удовольствия: о таком матерьяле для статьи он и не мечтал! "...Мы жили в деревне, в ее домике и занимались разведением кур. Через год она умерла".
- "Сама но себе"? - "Умирают всегда сами по себе. В сундуке я нашел ее казну. Была ли это польза от продажи кур, было ли у нее иное происхождение, я себя не спросил и пустил деньги в оборот, основав контору по найму молодых горничных для богатых домов". - "И дела пошли?" - "Пошли. Через год я продал предприятие и купил фабрику упаковочного матерьяла, которой грозило банкротство. Мне удалось ее поставить на ноги. Но наступил экономический кризис, и я был разорен..." Денис Далле не надолго замолк. Джэмс уже готовился задать вопрос, когда он снова заговорил: "Все это то же самое, все это то же самое, все это до ужаса однообразно... Поставка революционерам ржавого и почти негодного оружия принесла мне существенные комиссионные. Я принял, затем, участие в экспедиции против волков, которые, в горах, нападали на стада. Во время этой экскурсии я познакомился с директором консорциума мясных консервов, которому принадлежали стада. Мне удалось занять у него денег и открыть мыловаренную фабрику. Дело это я успешно и скоро развил, так что {193} не только вернул заем, но еще и с пользой продал. Тогда я занялся шоколадом. Он принес мне миллионы. Какой ваш седьмой вопрос?"
- "В чем заключается главное удовлетворение, доставляемое богатством?" - "Что до меня, то оно мне никакого удовлетворения не доставило. Я предпочитаю бедность. " - "Но кто же вам мешает стать бедным? Это, наверно, гораздо проще чем разбогатеть." - "Вы меня спросили о главном удовлетворении, приносимым богатством, и я ответил. Что до пути, ведущем к бедности, вы меня о нем ничего не спросили, не так ли?" - "Это верно. Это могло бы быть темой другого интервью.'' - "Отлично. Этим и займемся, без задержки. Вы можете задать мне вопрос номер первый, который будет, приблизительно, следующим: что вы предполагаете сделать, чтобы обеднеть? Говорите." - Джэмс смотрел на Дениса с тревогой: не издевается ли над ним этот странный господин? - "Говорите", - повторил Денис, повелительно. "Что вы предполагаете сделать, чтобы обеднеть?" - пробормотал Джэмс. "Уступить вам мое место", - ответил Денис. - "То есть как?" - не понял Джэмс. - "Очень просто: уступить вам все мои права в Северо-Восточном Шоколадном Тресте. Они велики. Мне принадлежат почти все акции. Вы станете единственным хозяином. Расширите вы дело, или погубите - мне безразлично. Что до меня, то я буду бедным. Таково мое, уже довольно давнишнее, пожелание. Когда оно совсем созрело, я сказал себе, что уступлю права первому, кто вызовет меня по телефону, и вызвали меня вы. Я колдовал. Вы согласны?" - Джэмс молчал. "Я повторю свой вопрос трижды, - промолвил Денис, - и если вы так и не решитесь ответить, стану искать другого. Идет?" Не зная, попал ли он в глупое положение, служит ли он предметом насмешек, имеет ли дело с сумасшедшим, - Джэмс, вытаращив глаза, молчал. - "Вы согласны?" - снова спросил Денис. Было ли это вторым разом? Считался, или не считался, вопрос, заданный до того, как Денис сказал, что спросит трижды? Пока Джэмс, словно парализованный, не мог пошевелить языком, Денис повторил: "Вы согласны?" - "Да", - ответил Джэмс.
- Ваше дело, Аллот, подумал я, искажать действительность до неправдоподобия. Что хотите, то и придумываете, над кем хотите, над тем и издеваетесь... Но, так думая, я знал, я наверно знал, что перед самим собой хитрю: все, что я прочел, меня задавило! Даже в такой искаженной, фантастической, нелепой форме это было игрой с моей правдой! И если бы только одно это? Я начинал угадывать затаенный смысл приемов Аллота и предчувствовал, что он меня принудит к повиновению приблизительно так, как уже однажды принудил, когда, после прочтения истории железнодорожного разъезда, отвез меня посмотреть на пьяную Зоину мать. И снова побежали неумолимые строчки.
"А я, - продолжал Денис, - вернусь домой, чтобы {194} посмотреть, как все шло в моем отсутствии". - "Быть может, - рискнул вполголоса опасавшийся отповеди Джэмс, - вы могли бы оставить часть акций для вашей семьи?" - И действительно, отповедь не заставила себя ждать. - "Какой вы пошлый городите вздор, - воскликнул Денис. - Думаете ли вы, что меня может соблазнить классическая схема, по которой юноша, чтобы получить разрешение родителей девушки на бракосочетание, исчезает и возвращается разбогатевшим? Что я этим, или этому подобным, мог руководствоваться? Муж, исчезнувши бедным, и вернувшийся с деньгами? Глупость, пошлость. Если бы таким был мой образ мыслей, я должен был бы начать с наведения справок, так как за эти (10, 15, 20 лет? - Л. А.) моя семья может быть перестала существовать. Стала не моей. При чем акции? При чем средства? Я возвращаюсь к отправной точке, это все. После ряда лет, проведенных в мире иллюзий, я возвращаюсь в мир реальный. Я бросил уходя духовное сокровище, променял его на богатство. Теперь я бросаю богатство в надежде найти хотя бы осколки того, от чего отвернулся. Я подойду к прилавку. Крынка с молоком должна еще на нем стоять. Я ее возьму и поднимусь к себе. Промежуток времени, соответствующий моему отсутствию, был иллюзорен. Он не считается..." - И надолго Денис замолк. - "Акции, акции, облигации, - пробормотал он, наконец. Представьте себе, что моя жена вышла замуж, или что она умерла. С акциями, с облигациями я буду, в какой-нибудь гостинице, пробовать найти моральное равновесие? Когда вы думаете начать?" - "Как можно скорей". - Денис нажал на кнопку. Вошла секретарша. - "Вызовите юрисконсульта, - распорядился Денис, - пригласите моего помощника и приходите сами, с блокнотом". Пришлось, после того, журналисту Джэмсу А. Кадогану присутствовать при том, как Денис Далле, ровным и спокойным голосом, без малейшей запинки, продиктовал сложный документ, который, затем, был передан для проверки как раз прибывшему юрисконсульту.
Затем Денис приказал составить подробный финансовый отчет, дал указания касательно нескольких текущих операций и распорядился сделать полный инвентарь имущества и товара. Чрезвычайная простота и ясность всего того, что Денис говорил, поразили Джэмса. Помощники Дениса и его служащие слушали его с явно выраженным уважением. И они, без сомнения, понимали, что такое дисциплина. Джэмс верил, что Денис знает чего хочет. Во всем его облике - во время заготовки документа - была властность, отличающая настоящих начальников. "Вот почему он разбогател, - подумал Джэмс, - и вот главный ответ на мои вопросы". Когда все было составлено, переписано на машинке, подписано, Денис Далле представил персонал новому директору-владельцу Джэмсу А. Кадогану. - "Если вы женаты, - сказал Денис, - идите все рассказать жене". - "Я не женат". - "А! Жаль". - "Почему жаль?" - "Ваша жена была бы довольна". Потом, уже на порога, Денис добавил: "До свидания. Верней, прощайте", и вышел, оставив Джэмса в состоянии абсолютного удивления. - Он подозвал, у вокзала, такси и назвал улицу, на которой была молочная, вышел за двести метров до лавки и зашагал в ее направлении. Наступали сумерки, зажигались огни. Денис обратил внимание на перемены: магазины были заново отделаны, сигнализация на перекрестка усовершенствована. В общем (за 10, 15, 20 лет. Л. А.) не так все это было значительно. Молочную лавку Денис отличил издали. Она оставалась выкрашенной в белый цвет и выделялась на общем сероватом фоне. Освещение было теперь неоновое.
Сквозь витрину Денис увидал новый, очень блестящий, прилавок, перед которым стояло несколько покупателей. Мадам Като была почти такой же как раньше. Постаревшей, конечно, пополневшей, но такой же. Чтобы она его не узнала, Денис отступил на шаг. Несколько минут он постоял в полной неподвижности, прислушиваясь к тому, как бьется сердце, потом, решительными шагами, направился к дому, где когда-то жил".
Конечно, сжатое изложение Аллота только приблизительно совпадало с тем, что меня постигло на самом деле. Все же - и без всякого сомнения сюжетом его был я, так что дойдя до того места, где Аллот коснулся "решительных шагов" Дениса, направившегося к своему дому, я испытал удвоенную удрученность. Не предстояло ли мне забежать вперед, узнав о том, что постигло Дениса, приблизиться к тому, что, в мыслях своих, Аллот готовил мне? Он был в нескольких метрах, больной, угасающий. Но в моих руках были страницы написанные нарочно для меня, и из за каждой буквы текста выглядывал его беззрачковый взгляд. И я не мог отогнать мысли, что, прочтя заключение повести? рассказа? монографии? - я окажусь лицом к лицу с неизбежностью вывода, последнего шага, заключительного аккорда.
"Перед ним обрисовалась дверь, на которую падал мерцающий свет уличного фонаря. В прихожей же, куда он проник, и где электричество еще не включили, этот мерцающий проходивший сквозь стекла двери свет порождал полумрак. Денис подумал, что может быть умирающие, когда боль и страх утихли, перед самым уже уходом, задерживаются на мгновение в таком вот мерцающем, состоящем из ряда вспышек и потуханий мире. Но уже чья-то рука включила свет, и Денис различил ни в чем не изменившуюся за годы его отсутствия прихожую. Чтобы избежать возможного любопытства швейцарихи, он поскорей шагнул к лестнице и начал подниматься по деревянным ее ступенькам. Одна из них должна была скрипнуть и так как она не скрипнула, Денис подумал, что (10-ти, 15-ти, 20-ти лет? - Л. А.) было достаточно чтобы ее починить. Перед дверью Денис еще раз заколебался. Кого он {196} увидит? Что скажет? Возможно ведь, что в квартире живут другие, ему неизвестные люди, которые сами ничего о нем не знают. И тогда, в одно мгновение, всякая надежда вступить во владение моральным сокровищем исчезнет. Он нажал на кнопку звонка и до того, как раздались шаги, успел с необычайной ясностью сделать сравнение между этими мгновениями и тем, что с ним было за эти (10, 15, 20? Л. А.) лет. Смиренно и робко он прошептал: я хорошо сделал, что вернулся, я прав, мне непременно надо было вернуться. Дверь распахнулась и Денис увидал Анну. - "Что вам угодно?" - спросила она, до того, как его узнала. И тотчас же в глазах ее мелькнул страх, к которому примешивалось что-то неопределенное: не то упрек, не то мольба. Денис вошел и Анна, не спуская с него глаз, стала пятиться, слегка, точно защищаясь, протянув перед собой руки. Упершись в стану она приложила их к сердцу и Денис увидал, как по щекам ее потекли слезы. "Анна", - сказал Денис. Она ничего не ответила. Ее душила спазма. В следующую секунду ему пришлось ее поддержать, иначе она упала бы. Но, как то было в комиссариате, лет (10, 15, 20? - Л. А.) тому назад, она справилась с собой почти мгновенно. Она виновато улыбнулась и прошептала: "Это ничего, это пройдет", - и, взяв Дениса за руку, увлекла его в столовую. Первое, что он увидал, были старинные часы, и то, что маятник мерно раскачивался, показалось Денису почти угрозой".
Должен признаться, что прочтя это я просто не смел ни о чем думать. И чтобы ни о чем не думать, поспешил возобновить чтение. Я подчинился. Подчинение не снимает ли оно ответственности?
"...не мечтал, которых не воображал", - побежали строки.
- Ну, зачем это? Зачем же это? - пробормотал я. - Если он испытывал потребность все на свой лад переиначивать, переправлять, облитературивать, то путать-то, смешивать-то, зачем ему было нужно? - "Как хочу, так все и перемешиваю", - казалось говорил он. Действительно ведь, и я тоже все, как есть, выбросил за борт и теперь находился в обществе привидений: Зоины полотна, Зоины рисунки, Зоина комната и, в нескольких метрах от меня, сам Аллот. "Куда он гнет? Какую преследует цель? Ведь не просто для времяпрепровождения он все это написал?".
"Самый вокзал, - ответили строки, - был указанием на то, что ему надо, не теряя времени, пускаться в путь. Он был дверью в жизнь. Эта жизнь, которая показалась ему настоящей, промелькнула перед ним в ряде, связанных один с другим, подвижных и ярких образов: тут были корабли, пристани, пестрая толпа, морские дали, гортанная речь цветных грузчиков, запах просмоленных канатов, пальмы на пустынных островах, небоскребы, банкиры с сигарами в циничных ртах, туннели, города, материки, золотые прииски, гангстеры, сомнительные притоны, оазисы, роскошные особняки, участие в восстаниях, снежные бури в ледяных пустынях, красавицы, груды золотых монет на игорных столах, взрывы в шахтах... Вся жизнь и каждый из ее дней. Bcе дни, и каждая из их минут. Bсе отношения! Сойдясь в одном пункте, лучи его воображения и памяти воспроизвели перед его умственным взором видения детства и отрочества. А им самим созданные обязательные жизненные правила вдруг теряли смысл. Он удивился тому, что так долго мог любить семью, ходить в бюро, получать жалование, соблюдать статьи личного бюджета, платить за квартиру и за газ, спать с Анной. Вдруг, взамен всего этого, такие острые, такие наперченные, такие экзотические блюда! Как раз по его вкусу!".
- Леонард Аллот, когда он это писал, не был, по-видимому, в нормальном состоянии, - сказал я, вставая и принимаясь ходить по Зоиной комната, от стены к стене, как ходил в комнате Заза. - Проницательность его, во всяком случай, никуда не годилась. Ничего {188} нет общего между его Денисом Далле и мной, ну ровно ничего. Я, кажется, свободен и могу выпасть из игры.
Но снова сел, снова взял в руки папку. На странице, которая следовала, были только заметки, отдельные, между собой не связанные, фразы, - нечто вроде путаницы было. Но ниже текст принимал очертания.
"...Пересекающиеся под прямым углом занумерованные улицы, занумерованные дома, этажи. Высота зданий соответствовала, по-видимому, каким-то, до последней степени хитроумным, деловым соображениям и расчетам. В этажах этих гигантских домов были, до странности многочисленные, но почти совершенно одинаковые, конторы. Джэмс А. Кадоган покинул непрерывный поток автомобилей, смешался ненадолго с потоком пешеходов и попал в вертикальный лоток лифтов. Дирекция Северо-Восточного Шоколадного Треста находилась в двадцатом этаже, и так как Трест этот был богат, то она занимала его почти целиком. Когда Джэмс был в пятидесяти сантиметрах от двери она, подчиняясь невидимой силе, распахнулась. Красивая и приветливо улыбавшаяся секретарша, блондинка с несколько томными глазами, пригласила Джэмса за ней последовать. Они пересекли обширный зал, где пользуясь многочисленными усовершенствованными машинами большой персонал был занят письменными и вычислительными операциями. Подведя Джэмса к звуконепроницаемой двери секретарша нажала кнопку. Зажглась синяя лампочка, дверь распахнулась и Джэмс проник в роскошно но просто отделанную комнату, в глубине которой стоял стол, за которым сидел...".
Не воспроизвожу описания моей персоны Аллотом. Не узнать себя я, разумеется, не мог. Но именно оттого, что образ мой был обрисован и тщательно и умело, я испытал не что иное, как унижение.
"Так как Джэмс ничего особенно интересного узнать не надеялся, он готовился обратить преимущественное внимание на обстановку и постараться хорошенько все запомнить. Надо заметить, что и сама тема порученного ему дирекцией его журнала интервью:
"Как вы разбогатели?" не допускала слишком прямолинейных вопросов. К тому же Джэмс с основанием полагал, что те, которые соглашались его принять, руководились соображениями саморекламы, и что, в сущности, пути, ведущие к богатству, давно известны, так что нового он ничего не узнает. Однако, облик сидевшего за столом директора совсем не был обликом обычного делового человека. Независимость и оригинальность его были очевидны, так же как очевидны были отражавшаяся в его чертах вопросительная тревога и неудовлетворенность. "Кажется, - подумал Джэмс, - на этот раз я соберу интересный матерьял". - "Садитесь, - сказал Денис, - надеюсь, что вы не спешите?" - "У меня через полчаса свидание". - "Получаса нам мало. Вы не {189} можете отменить ваше свидание?" - "Это зависит от того, чем вы рассчитываете заполнить мое время". - "Готовы ли вы мне поверить на слово, что то, что я вам предложу, интересней вашего делового свидания?" - "Да", ответил Джэмс, подчинившись необъяснимой интуиции и сам себе удивившись. "Вот телефон. Отменяйте свидание", - произнес Денис. И когда Джэмс, набрав номер, сказал кому-то, что опоздает, Денис прибавил: "Приступайте к интервью". - "Вопрос номер первый, - начал Джэмс: - сколько вам лет?". Денис сообщил день, месяц и год своего рождения. (На сколько ему тогда было больше лет с того дня, как он пошел за молоком: на 10, на 15, на 20? Это можно будет определить только гораздо позже. Леонард Аллот). "Вопрос номер второй: с каких пор вы богаты?" (ответ зависит от срока, который я установлю. Л. А.). - "Вопрос номер третий: что вы думаете о возможности для каждого из нас разбогатеть, принимая во внимание современные экономические, социальные и политические условия?" - "Думаю, что разбогатеть может всякий при всяких условиях. Первоисточник богатства надо искать в независящем от нашей воли стечении обстоятельств. Вы скажете, что если бы такое стечение обстоятельств выпало на долю всех, все оказались бы богатыми? Существует, разумеется, вполне точное объяснение невозможности такого положения, но об этом я не хотел бы сейчас говорить, так как мы рискуем оказаться в слишком отвлеченной и теоретической плоскости. Могу все же подчеркнуть, что экономические, социальные и политические условия имеют характер не решающий, а привходящий и почти второстепенный. То же самое можно сказать про ум. Разбогатевшие дураки не исключение. И, обратно, не исключение люди умные, которые разорились". - "Вопрос номер четвертый: думаете ли вы, что в прошлом столетии разбогатеть было легче, чем теперь?" - "Вы повторяете то же самое. Я только что сказал, что экономические, социальные и политические условия более чем второстепенны". - Джэмса покоробило, но он постарался не подать виду. - "Вопрос номер пятый, - сказал он. - Если ваше состояние не унаследовано и вы self-made man, то где, по вашему мнению. расположена та точка, начиная с которой кривая пошла вверх?" - "Мой случай... (Денис замялся)... мой случай особенный. Он - недоразумение. Я спустился, как то ежедневно делал, чтобы купить в лавочке молока. Вместо того, чтобы принести это молоко домой, я стал на путь приключений. Приключений я пережил много, и одно другого неинтересней и глупей были эти приключения. В результате я стал главным акционером и Распорядителем Северо-Восточного Шоколадного Треста. Было бы гораздо лучше принести молоко домой и избежать напрасной п ненужной суеты, продлившейся (10, 15, 20 лет? - Л. А.). Это точно то же самое, что концерт. Вы можете пойти на концерт, чтобы слушать музыку. Но вы можете остаться дома в тишине, что гораздо {190} лучше "Я и не мечтал, подумал Джэмс, - что так получится удачно. Ну просто прелесть какую накатаю статейку!". - "Я предался, - продолжал Денис, - как говорится, кипучей деятельности, в некотором роде просидел в концертном зале, слушая непонятные симфонии и рапсодии (лет 10, 15, 20? Л. А.) и теперь чувствую усталость и хочу вернуться домой, если еще не поздно. В некотором роде, принести молоко, за которым отправился и которое оставил на прилавке в магазине.. Оно у меня на совести, это не принесенное домой молоко, да, да, молодой человек, на совести. Молоко на совести".
Аллот толковал о совести! Я взглянул на бурое пятно, на пальцы рук, на закатившиеся глаза, на вытянутые ступни. Аллот, толкующий о совести!
"Вместо того, чтобы идти домой, - читал я, - я, видите ли, пустился смаковать удачи, дела, любовниц, автомобили, монеты, всякую, вообще, мишуру, которая сегодня стоит дорого, а завтра не стоит ничего и даже в памяти настоящего следа не оставляет. Только одно за эти (10, 15, 20 лет? Л. А.) получилось подлинно содержательное мгновение: настоящее. То, которым я сейчас владею, распоряжаюсь. Я хочу обойти стену, отделяющую нас от того, что от нас не зависит. Что вы скажете?" - Джэмс молчал. - "Почему вы не отвечаете?" - "Что я могу сказать?"
- "Между тем, вам повезло, молодой человек, - проговорил Денис, очень отчетливо, - ваш путь скрестился с моим в нужном месте, и в нужную минуту. Когда вы мне протелефонировали, чтобы попросить быть принятым, я как раз вернулся из поездки, во время которой встретил одного моего знакомого дельца. Мы пошли совместно в его контору, расположенную в шестидесятом этаже. Я уже хотел войти в лифт, когда он мне сказал: нет, нет, не в этот! А вот в этот, в прямой. Мы выгадаем сорок секунд! Это выгадаем прозвучало для меня на манер предупреждения. Выгадать? В действительности не терял ли он еще сорок секунд на спешку? Не думаете ли вы, что время, для того, чтобы лучше его почувствовать. надо тормозить? Что оно привлекательней, когда оно пусто? Что не к чему его загромождать сутолокой и суетой? Что вы про это думаете, молодой человек?" - "Я ничего про это не думаю", - ответил Джэмс. - "Вы не можете ничего про это не думать, - продолжал Денис: - считаете ли вы, что время может быть разумно заполнено делами? И что только дела настоящее занятие?" - "До сих пор я так думал", - отнесся Джзмс.
- "Так что, - настаивал Денис, - минуты, потраченные на гадание по линиям руки или на кофейной гуще - потерянные минуты?" - "Таково, действительно, мое мнение". - "И минуты посвященный молитве?" - "Точка зрения верующих отлична от точки зрения неверующих", - пробормотал Джэмс. А вы {191} верующий?" - Вопрос этот показался Джэмсу совершенно неуместным. В других условиях он, может быть, что-нибудь сказал бы, но теперь предпочел воздержаться. - "Вы не знаете, - заключил Денис из его молчания, - и я в том же положении. Если я вам задал этот вопрос, то это чтобы сделать сравнение. Мне, теперь всякая точка опоры может пригодиться. Я вынужден искать границы суеверия". - "Суеверия?" - "Да! Суеверия. Или колдовства. Или еще чего-то, что прямо касается других, но исходит от меня. Я вам сказал, что богатство зависит от непредусмотримого стечения обстоятельств. Но представьте себе, что это для вас непредусмотримое и от вашей воли независящее стечение обстоятельств, зависит от меня? Не нахожусь ли я, по отношению в вам, в положении сходном с положением колдуна? Я могу, если захочу, своей колдовской властью воспользоваться, и если не захочу, - не воспользоваться. Понимаете?" - "Hет". - "Жаль. Не могу вам сказать и объяснить большого по той причине, что сейчас происходящее всего лишь завершение возникновения моего богатства, насчет которого я вам уже сказал, что оно детище стечения обстоятельств. Но располагаю им я как хочу, и вас это касается самым непосредственным образом". - "Действительно. Хотя ваше изложение и не совсем ясно, я все же нахожу в нем отличный матерьял для занимательнейшей статьи. Если вы позволите, мы продлим собеседование?" '"Позволяю". - "Вопрос номер шесть: не могли ли бы вы перечислить этапы вашего восхождения?" - "Я начал с контрабанды табака. Занятие это было привлекательно и рискованно. Именно оттого привлекательно, что рискованно. Но мне оно не показалось достаточно выгодным. Добиваться большей пользы заняло бы слишком много времени, так что я контрабанду бросил. Уехав в приморский город, я случайно оказался на пристани за несколько минут до ухода корабля. Ко мне приблизился почтенного вида господин и предложил заменить его в роли скупщика шерсти. Он предлагал и денег на проезд, и нужные бумаги. Я ровно ничего в закупке шерсти не смыслил и самое предложение было, разумеется, подозрительным. Но так как я искал приключений, - то согласился. При первой же остановке на борт парохода поднялись чины полиции, и я был арестован. Оказалось, что почтенного вида господин, давший мне бумаги, известный мошенник. Вручая мне бумаги, он хотел сбить, на время, с толку сыщиков. Тем не менее меня посадили в тюрьму. Там я свел знакомство с предприимчивым малым, который предложил мне бежать и пробраться, через тропический лес. до местности, где, по его словам, можно было очень выгодно покупать у негров слоновую кость. Оборотный капитал он брался "занять" у местного губернатора, у которого он раньше состоял камердинером. Бегство удалось, заем тоже. К сожаление мой товарищ, опасаясь, что губернатор позовет на помощь, слишком крепко сдавил его горло. Пока {192} он оставался "без памяти", нам пришлось с поспешностью удалиться на возможно большое расстояние. Мы стали переправляться вплавь через реку, и во время этой переправы моего товарища утащили на дно кайманы. К счастью половина "занятых" у губернатора денег была на мне... но все это до такой степени скучно".
- "Наоборот, - сказал Джэмс, - по-моему это очень интересно".
- "Мне предстояло или вернуться назад, или одному пробраться через тропический лес. Выбор - ну нельзя лучше. Пока я размышлял о том, какую предпочесть гибель, появилась большая лодка, с несколькими черными гребцами. Я стал свистеть, размахивать ветками, и, причалив, гребцы согласились меня принять на борт за половину половины "займа" у губернатора. В устье реки мы подошли к борту грузового парохода, с которого были переданы какие-то пакеты, опиум? - или еще что-то? - не знаю. Я успел все же предложить одному из матросов то, что у меня еще оставалось денег, и он спрятал меня в трюме. Пароход вез кожи. Не могу вам передать до чего они воняли. После нескольких недель плавания мы пришли в большой порт, где я и высадился, ночью. Без денег, без бумаг, я не слишком-то был уверен в завтрашнем дне. Но мне посчастливилось встретиться с метиской Кло-Кло, которой я, с первого взгляда, понравился до чрезвычайности". - "Почему вы запомнили, что ее звали Кло-Кло?". - "Не знаю почему. Почему-то, вот видите, запомнил. Это имя ей шло. Впрочем, Ми-Ми или Яй-Я ей могло тоже очень подойти. Она была такой брюнеткой, каких я никогда даже и не воображал. Не думал, что такие существуют брюнетки! Некоторое время я был ее любовником..." - Джэмс просто захихикал от удовольствия: о таком матерьяле для статьи он и не мечтал! "...Мы жили в деревне, в ее домике и занимались разведением кур. Через год она умерла".
- "Сама но себе"? - "Умирают всегда сами по себе. В сундуке я нашел ее казну. Была ли это польза от продажи кур, было ли у нее иное происхождение, я себя не спросил и пустил деньги в оборот, основав контору по найму молодых горничных для богатых домов". - "И дела пошли?" - "Пошли. Через год я продал предприятие и купил фабрику упаковочного матерьяла, которой грозило банкротство. Мне удалось ее поставить на ноги. Но наступил экономический кризис, и я был разорен..." Денис Далле не надолго замолк. Джэмс уже готовился задать вопрос, когда он снова заговорил: "Все это то же самое, все это то же самое, все это до ужаса однообразно... Поставка революционерам ржавого и почти негодного оружия принесла мне существенные комиссионные. Я принял, затем, участие в экспедиции против волков, которые, в горах, нападали на стада. Во время этой экскурсии я познакомился с директором консорциума мясных консервов, которому принадлежали стада. Мне удалось занять у него денег и открыть мыловаренную фабрику. Дело это я успешно и скоро развил, так что {193} не только вернул заем, но еще и с пользой продал. Тогда я занялся шоколадом. Он принес мне миллионы. Какой ваш седьмой вопрос?"
- "В чем заключается главное удовлетворение, доставляемое богатством?" - "Что до меня, то оно мне никакого удовлетворения не доставило. Я предпочитаю бедность. " - "Но кто же вам мешает стать бедным? Это, наверно, гораздо проще чем разбогатеть." - "Вы меня спросили о главном удовлетворении, приносимым богатством, и я ответил. Что до пути, ведущем к бедности, вы меня о нем ничего не спросили, не так ли?" - "Это верно. Это могло бы быть темой другого интервью.'' - "Отлично. Этим и займемся, без задержки. Вы можете задать мне вопрос номер первый, который будет, приблизительно, следующим: что вы предполагаете сделать, чтобы обеднеть? Говорите." - Джэмс смотрел на Дениса с тревогой: не издевается ли над ним этот странный господин? - "Говорите", - повторил Денис, повелительно. "Что вы предполагаете сделать, чтобы обеднеть?" - пробормотал Джэмс. "Уступить вам мое место", - ответил Денис. - "То есть как?" - не понял Джэмс. - "Очень просто: уступить вам все мои права в Северо-Восточном Шоколадном Тресте. Они велики. Мне принадлежат почти все акции. Вы станете единственным хозяином. Расширите вы дело, или погубите - мне безразлично. Что до меня, то я буду бедным. Таково мое, уже довольно давнишнее, пожелание. Когда оно совсем созрело, я сказал себе, что уступлю права первому, кто вызовет меня по телефону, и вызвали меня вы. Я колдовал. Вы согласны?" - Джэмс молчал. "Я повторю свой вопрос трижды, - промолвил Денис, - и если вы так и не решитесь ответить, стану искать другого. Идет?" Не зная, попал ли он в глупое положение, служит ли он предметом насмешек, имеет ли дело с сумасшедшим, - Джэмс, вытаращив глаза, молчал. - "Вы согласны?" - снова спросил Денис. Было ли это вторым разом? Считался, или не считался, вопрос, заданный до того, как Денис сказал, что спросит трижды? Пока Джэмс, словно парализованный, не мог пошевелить языком, Денис повторил: "Вы согласны?" - "Да", - ответил Джэмс.
- Ваше дело, Аллот, подумал я, искажать действительность до неправдоподобия. Что хотите, то и придумываете, над кем хотите, над тем и издеваетесь... Но, так думая, я знал, я наверно знал, что перед самим собой хитрю: все, что я прочел, меня задавило! Даже в такой искаженной, фантастической, нелепой форме это было игрой с моей правдой! И если бы только одно это? Я начинал угадывать затаенный смысл приемов Аллота и предчувствовал, что он меня принудит к повиновению приблизительно так, как уже однажды принудил, когда, после прочтения истории железнодорожного разъезда, отвез меня посмотреть на пьяную Зоину мать. И снова побежали неумолимые строчки.
"А я, - продолжал Денис, - вернусь домой, чтобы {194} посмотреть, как все шло в моем отсутствии". - "Быть может, - рискнул вполголоса опасавшийся отповеди Джэмс, - вы могли бы оставить часть акций для вашей семьи?" - И действительно, отповедь не заставила себя ждать. - "Какой вы пошлый городите вздор, - воскликнул Денис. - Думаете ли вы, что меня может соблазнить классическая схема, по которой юноша, чтобы получить разрешение родителей девушки на бракосочетание, исчезает и возвращается разбогатевшим? Что я этим, или этому подобным, мог руководствоваться? Муж, исчезнувши бедным, и вернувшийся с деньгами? Глупость, пошлость. Если бы таким был мой образ мыслей, я должен был бы начать с наведения справок, так как за эти (10, 15, 20 лет? - Л. А.) моя семья может быть перестала существовать. Стала не моей. При чем акции? При чем средства? Я возвращаюсь к отправной точке, это все. После ряда лет, проведенных в мире иллюзий, я возвращаюсь в мир реальный. Я бросил уходя духовное сокровище, променял его на богатство. Теперь я бросаю богатство в надежде найти хотя бы осколки того, от чего отвернулся. Я подойду к прилавку. Крынка с молоком должна еще на нем стоять. Я ее возьму и поднимусь к себе. Промежуток времени, соответствующий моему отсутствию, был иллюзорен. Он не считается..." - И надолго Денис замолк. - "Акции, акции, облигации, - пробормотал он, наконец. Представьте себе, что моя жена вышла замуж, или что она умерла. С акциями, с облигациями я буду, в какой-нибудь гостинице, пробовать найти моральное равновесие? Когда вы думаете начать?" - "Как можно скорей". - Денис нажал на кнопку. Вошла секретарша. - "Вызовите юрисконсульта, - распорядился Денис, - пригласите моего помощника и приходите сами, с блокнотом". Пришлось, после того, журналисту Джэмсу А. Кадогану присутствовать при том, как Денис Далле, ровным и спокойным голосом, без малейшей запинки, продиктовал сложный документ, который, затем, был передан для проверки как раз прибывшему юрисконсульту.
Затем Денис приказал составить подробный финансовый отчет, дал указания касательно нескольких текущих операций и распорядился сделать полный инвентарь имущества и товара. Чрезвычайная простота и ясность всего того, что Денис говорил, поразили Джэмса. Помощники Дениса и его служащие слушали его с явно выраженным уважением. И они, без сомнения, понимали, что такое дисциплина. Джэмс верил, что Денис знает чего хочет. Во всем его облике - во время заготовки документа - была властность, отличающая настоящих начальников. "Вот почему он разбогател, - подумал Джэмс, - и вот главный ответ на мои вопросы". Когда все было составлено, переписано на машинке, подписано, Денис Далле представил персонал новому директору-владельцу Джэмсу А. Кадогану. - "Если вы женаты, - сказал Денис, - идите все рассказать жене". - "Я не женат". - "А! Жаль". - "Почему жаль?" - "Ваша жена была бы довольна". Потом, уже на порога, Денис добавил: "До свидания. Верней, прощайте", и вышел, оставив Джэмса в состоянии абсолютного удивления. - Он подозвал, у вокзала, такси и назвал улицу, на которой была молочная, вышел за двести метров до лавки и зашагал в ее направлении. Наступали сумерки, зажигались огни. Денис обратил внимание на перемены: магазины были заново отделаны, сигнализация на перекрестка усовершенствована. В общем (за 10, 15, 20 лет. Л. А.) не так все это было значительно. Молочную лавку Денис отличил издали. Она оставалась выкрашенной в белый цвет и выделялась на общем сероватом фоне. Освещение было теперь неоновое.
Сквозь витрину Денис увидал новый, очень блестящий, прилавок, перед которым стояло несколько покупателей. Мадам Като была почти такой же как раньше. Постаревшей, конечно, пополневшей, но такой же. Чтобы она его не узнала, Денис отступил на шаг. Несколько минут он постоял в полной неподвижности, прислушиваясь к тому, как бьется сердце, потом, решительными шагами, направился к дому, где когда-то жил".
Конечно, сжатое изложение Аллота только приблизительно совпадало с тем, что меня постигло на самом деле. Все же - и без всякого сомнения сюжетом его был я, так что дойдя до того места, где Аллот коснулся "решительных шагов" Дениса, направившегося к своему дому, я испытал удвоенную удрученность. Не предстояло ли мне забежать вперед, узнав о том, что постигло Дениса, приблизиться к тому, что, в мыслях своих, Аллот готовил мне? Он был в нескольких метрах, больной, угасающий. Но в моих руках были страницы написанные нарочно для меня, и из за каждой буквы текста выглядывал его беззрачковый взгляд. И я не мог отогнать мысли, что, прочтя заключение повести? рассказа? монографии? - я окажусь лицом к лицу с неизбежностью вывода, последнего шага, заключительного аккорда.
"Перед ним обрисовалась дверь, на которую падал мерцающий свет уличного фонаря. В прихожей же, куда он проник, и где электричество еще не включили, этот мерцающий проходивший сквозь стекла двери свет порождал полумрак. Денис подумал, что может быть умирающие, когда боль и страх утихли, перед самым уже уходом, задерживаются на мгновение в таком вот мерцающем, состоящем из ряда вспышек и потуханий мире. Но уже чья-то рука включила свет, и Денис различил ни в чем не изменившуюся за годы его отсутствия прихожую. Чтобы избежать возможного любопытства швейцарихи, он поскорей шагнул к лестнице и начал подниматься по деревянным ее ступенькам. Одна из них должна была скрипнуть и так как она не скрипнула, Денис подумал, что (10-ти, 15-ти, 20-ти лет? - Л. А.) было достаточно чтобы ее починить. Перед дверью Денис еще раз заколебался. Кого он {196} увидит? Что скажет? Возможно ведь, что в квартире живут другие, ему неизвестные люди, которые сами ничего о нем не знают. И тогда, в одно мгновение, всякая надежда вступить во владение моральным сокровищем исчезнет. Он нажал на кнопку звонка и до того, как раздались шаги, успел с необычайной ясностью сделать сравнение между этими мгновениями и тем, что с ним было за эти (10, 15, 20? Л. А.) лет. Смиренно и робко он прошептал: я хорошо сделал, что вернулся, я прав, мне непременно надо было вернуться. Дверь распахнулась и Денис увидал Анну. - "Что вам угодно?" - спросила она, до того, как его узнала. И тотчас же в глазах ее мелькнул страх, к которому примешивалось что-то неопределенное: не то упрек, не то мольба. Денис вошел и Анна, не спуская с него глаз, стала пятиться, слегка, точно защищаясь, протянув перед собой руки. Упершись в стану она приложила их к сердцу и Денис увидал, как по щекам ее потекли слезы. "Анна", - сказал Денис. Она ничего не ответила. Ее душила спазма. В следующую секунду ему пришлось ее поддержать, иначе она упала бы. Но, как то было в комиссариате, лет (10, 15, 20? - Л. А.) тому назад, она справилась с собой почти мгновенно. Она виновато улыбнулась и прошептала: "Это ничего, это пройдет", - и, взяв Дениса за руку, увлекла его в столовую. Первое, что он увидал, были старинные часы, и то, что маятник мерно раскачивался, показалось Денису почти угрозой".
Должен признаться, что прочтя это я просто не смел ни о чем думать. И чтобы ни о чем не думать, поспешил возобновить чтение. Я подчинился. Подчинение не снимает ли оно ответственности?