Грай Татьяна. Формула тьмы и света

   - Видишь, опять Деез-Седьмой впереди. Он один из руководящих, и если уж ввязался в погоню - значит, дело серьезное.
   - А почему - Седьмой? - спросил Харвич шепотом, словно боясь быть услышанным сольпугами.
   - А почему ты шепчешь? Страшно, что ли?
   - Есть немного, - признался Харвич.
   - Ничего, - рассмеялся Астахов. - Это быстро проходит. Седьмой значит, седьмой сын Уриант-Дееза. Когда женится - получит второе имя, а пока просто Седьмой.
   - А как вы узнали, что это Деез-Седьмой? - спросил Харвич.- Как вы их вообще различаете?
   Астахов мельком взглянул на стажера, но не ответил и снова стал наблюдать за переговорами.
   Наконец Валерьен обернулся к ним и махнул рукой.
   - Пошли, - сказал Астахов. - И не забывай: главное - спокойствие. Главное - не суетиться.
   Валерьен ждал их. Пятеро парламентариев стояли впереди, а метрах в трех от них - плотная стена фаланг. Сольпуги не шевелились, только жутковатыми красными глазами следили за людьми.
   - Плохи дела, - сказал Валерьен, когда Астахов и Харвич подошли ближе. - Ягодники не просто вооружены. На них непроницаемые для сольпугов скафандры - не исключено, что Компания не пожалела денег на специальную разработку. У них два вездехода, или танка, я не очень хорошо понял... их двадцать человек, и мы к ним ближе всех.
   - Но нам дали другие координаты.
   - Аппаратура на орбите врет. У пиратов ориентация тоже нарушена, но они прут напролом, и похоже, решили прочесать всю сельву, только бы не уходить с пустыми руками. Ну что, - обратился Валерьен к Деезу, - идем?
   Сольпуг потоптался на месте, выделывая какие-то фигуры ногощупальцами. Остальные пауки тоже затоптались. Харвич смотрел на них во все глаза, и Астахов пояснил:
   - У них два вида речи. Даже три. Звуковая - это то, что мы слышим, понимаем; так они общаются с нами, но почти никогда не общаются таким образом между собой. Во всяком случае, очень редко. Есть еще звуки-сигналы, вполне членораздельные, однако лингаторы их не переводят - но это просто сигналы ситуации. А вот третий вид - речь жестов. Тут мы практически в полной темноте, потому что сами они не хотят ничего объяснять.
   Сольпуги наконец замерли, прекратили жестикуляцию, и Деез-Седьмой обратился к людям:
   - Мы есть то, чем являемся, и ничем иным быть не можем. Вы есть то, чем создали себя. Вокруг Рождающей Разум - желающие добыть. Никто не хочет терять мысль. Необходимо остановить незваных.
   Сольпуг повернулся и заскользил, как по льду, в сторону сельвы. Люди пошли следом. Четверо парламентариев неслышно ступали позади патрульных.
   5.
   ...В душном, сыром и горячем воздухе сельвы плавали, сталкиваясь, запахи незнакомых растений и хищных зверей, и после свежести побережья Харвич первое время задыхался, ему казалось, что он окунулся в горячую воду, и хотелось не идти, а плыть в этой странной и пугающей атмосфере...
   Узкая тропинка позволяла идти только след в след, и Харвич шел за Валерьеном, ощущая за спиной Астахова, но не слыша его шагов - и люди, и сольпуги ступали бесшумно. Вокруг стояла полная тишина, ни насекомых, ни птиц не было видно, и ни один листок не шевелился. Лучи Ореиды пробивались сквозь кроны деревьев, и сельва походила на яркую декорацию, в которую вошли люди и сольпуги, чтобы сыграть пьесу, сюжет которой был известен лишь хозяевам... а люди здесь оказались статистами, и они ждали подсказки суфлера, чтобы начать действовать. Но суфлер запаздывал...
   Время перешло далеко за полдень, когда Деез-Седьмой внезапно остановился и заговорил:
   - Близко впереди - точка пересечения двух движений. Именуемое командир Валерьен должно пойти со мной.
   Валерьен сделал несколько шагов, остановился и, обернувшись к Харвичу, сказал:
   - Ни с места до моего возвращения.
   Харвич молча кивнул. Валерьен и Деез направились вперед и скрылись в зарослях. Четверо сольпугов скользнули с тропинки в сельву и исчезли. Патрульные остались вдвоем.
   - Почему они так странно к нам обращаются? - спросил Харвич. "Именуемое", "должно"... они что, бесполые?
   Астахов пожал плечами.
   - Кто их знает... то есть кто их знает, почему они так говорят. Семьи у них, конечно, есть, раз есть отцы и сыновья. Но людей они почему-то всегда называют "оно".
   - Может быть, им трудно освоить понятия? - предположил Харвич.
   - Ну, нет, - возразил Астахов. - Способностей у них более чем хватает. Наши понятия они используют свободно. Вот только умудряются иной раз найти такие слова, что мы не можем разобраться - с полевыми-то лингаторами. - Астахов посмотрел вокруг. - Тебе не кажется, что нас ведут под конвоем? Сольпугам тропка ни к чему, но они идут за нами...
   - Вы думаете, нам что-то грозит?
   - Нет, не думаю. Во всяком случае, нам ничто не грозит до тех пор, пока мародеры не пойманы. Просто очень странная складывается ситуация: мы здесь для того, чтобы охранять людей... я имею в виду патрульную службу. Но сейчас идем, по сути дела, затем, чтобы остановить людей и защитить сольпугов.
   - А по-моему, все равно, - сказал Харвич. - Неважно, кого охранять, просто нужно сохранить равновесие.
   - Всё так, - не стал спорить Астахов. - И тем не менее лучше бы от этой планетки держаться подальше. Если бы не Компания, мы бы давно так и сделали.
   Из-за деревьев вышел Валерьен и сказал ровным голосом:
   - Пойдемте.
   За поворотом тропинки открылась большая проплешина в зарослях, и там... Харвич сначала не понял, что это. А потом ему стало плохо. Он отошел к зарослям, окружавшим поляну, и уткнулся лицом в кусты. К нему подошел один из сольпугов, осторожно тронул за рукав. Харвич обернулся. "Смотри, сказал он себе, - смотри. Здесь люди были, не кто-нибудь. Их работа".
   Поляна была перепахана вдоль и поперек гусеницами танков. Среди вырванных с корнем кустов, среди сочащейся зеленой кровью травы лежали раздавленные сольпуги. Сколько их было, Харвич не мог понять, - наверное, несколько десятков. Размятые, раскрошенные панцири, перекрученные педипальпы... Харвич нашел глазами Валерьена. Тот стоял, наклонив вперед голову, и вид фигуры Валерьена, напряженной и окаменевшей, ударил Харвича по глазам, и стажеру захотелось подойти и командиру и сказать ему... но что?.. Харвич не знал таких слов, которые могли быть сказаны сейчас, на этой поляне.
   Астахов негромко окликнул Валерьена:
   - Борис! Лучше вернуться на тропу.
   Валерьен какое-то время продолжал стоять неподвижно, потом обвел взглядом поляну, и этот взгляд напугал Харвича едва ли не больше, чем изуродованные тела сольпугов.
   - Да, - сказал Валерьен. - Возвращаемся на тропу.
   Люди и сольпуги вновь углубились в сельву. "Пересечение двух движений, - с ненавистью думал Харвич. - Пересечение... Сольпуги остались в этой точке, а люди ушли. У них танки... умудрились ведь раздобыть... А нас всего трое. И оружие у нас... Мы их даже остановить не сможем, танк высокой защиты нашими рогатками не подшибешь. Конечно, если бы здесь были десантники, все было бы гораздо проще. Но десантников нет, и нас всего трое".
   Вскоре что-то неуловимо изменилось в сельве. Горячий воздух наполнился грустью, ветви деревьев шевельнулись, уловив слабый ветер там, наверху; на зелень лег сероватый оттенок, притушив яркость красок. Возникли сумерки.
   Шедший впереди Деез-Седьмой остановился и что-то протрещал Валерьену. Астахов и Харвич подошли ближе.
   - Деез предлагает сделать остановку, - сказал командир.
   Деез-Седьмой взмахнул педипальпами, сообщая что-то стоящим позади людей сольпугам, потом обратился к командиру:
   - Именуемое патрульный пост не может передвигаться среди растущего, когда нет лучей дня. Ждите восхода. Вернемся.
   И все пять сольпугов исчезли в зарослях.
   Харвич посмотрел вокруг. Стена деревьев, кустов и лиан по обе стороны тропы казалась непроницаемой и беспросветной, только наверху были окна среди листвы. Но сольпуги ушли именно в стену, впитались в нее, словно большие кляксы в дымчато-зеленую промокашку... и на промокашке не осталось следа.
   - Привал, - объявил Валерьен.
   Астахов сбросил рюкзак и вытянул из кобуры разрядник. Ярко-белые вспышки распороли темнеющий воздух, кусты и лианы затрещали, съеживаясь, и между деревьями расчистился небольшой участок. Валерьен достал палатку. Через несколько минут патрульные сидели в уютном пространстве походного домика, и Астахов прямо на полу сервировал ужин, а командир задумался, смотрел в стенку, крепко ухватившись рукой за подбородок.
   - Олег, - спросил Харвич, - а где же те страсти, которыми вы меня пугали? Мы ведь за целый день никого не увидели.
   Астахов не ответил, зато Валерьен словно проснулся. Он посмотрел на стажера, перевел взгляд на Астахова и сказал:
   - Да. Я думаю, мы еще очень далеко от ягодников. Но почему нас не ведут прямо по следу?
   - Непонятно, - согласился Астахов. - Зачем терять время? - Он покосился на Харвича. - А "страсти", молодой человек, надо полагать, находятся там, где сейчас ягодники. Подойдем ближе - тогда и насмотришься. К тому же в настоящую сельву мы еще не вошли.
   - Как это - в настоящую? - не понял Харвич.
   - В настоящую, - пояснил Астахов, - значит в такую, где среди бела дня придется нам топать с фонарями. А здесь пока так... парк культуры и отдыха.
   - Вы говорите, нас ведут кружным путем, - помолчав немного, снова заговорил Харвич. - Впрочем, действительно... иначе мы увидели бы следы танков... Но неужели сольпугам безразлична смерть товарищей? Мне кажется, они должны хотеть поскорее остановить банду, вы согласны?
   - Это еще вопрос, чего они должны хотеть, а чего не должны, - сказал Астахов. - Ты мыслишь по аналогии с человеческими моделями. А сольпуги это сольпуги, и объяснить их поведение исходя из земных этических норм невозможно. Что они думают и чувствуют - тайна за семью печатями. Их культура настолько отличается от всех известных нам, что незачем даже пытаться оценивать их действия - мы ведь не имеем никакого представления об их этике.
   - Но Конвенция включает сотни планет, - возразил Харвич, - и всегда удавалось найти общий язык.
   - Вы забываете, курсант, - сказал Валерьен, - что в Конвенцию входят в основном гуманоидные культуры. А с негуманоидным разумом Земная Федерация сталкивается чрезвычайно редко. И поскольку до сих пор, как вы совершенно верно изволили заметить, всегда находился общий язык, мы уверовали в универсальность наших способов познания, в то, что наш разум может проникнуть в любые глубины и постичь все, что угодно. Но вот столкнулись с иной логикой - и застряли.
   - Но, Борис Андреевич, - сообразил вдруг Харвич, - сольпуги-то нас понимают... как же так? Ведь если бы у них была совершенно иная логика они бы нас не понимали точно так же, как мы их?
   - Дошло наконец, - фыркнул Астахов. - В этом-то как раз весь фокус. У нас одна логика, у них - две. А вообще пора спать.
   - Да, - согласился Валерьен. - Давайте ложиться.
   "Две логики, - думал Харвич, засыпая, - и вторую они восприняли от нас... изучили ее законы, постигли наш внутренний мир, пользуются нашими силлогизмами... а между собой говорят жестами, не объясняя нам их смысла... и не спешат догонять мародеров, убивших десятки сольпугов..."
   Они уже сложили палатку, и Харвич потянулся к своему рюкзаку, как вдруг из-под рюкзака метнулась синяя скользкая тварь, и Харвич невольно отдернул руку.
   - Кажется, начинается, - спокойно сказал Валерьен, проследив за движением травы. - Будьте осторожны, курсант.
   Харвич посмотрел на перчатку. На ней неярко светилась голубая полоска слизи, и Харвич вытер руку о траву. И увидел, что сельва ожила. Множество каких-то букашек, мушек, червячков суетилось возле корней.
   - Откуда они взялись? - спросил он Астахова. - Вечером никого же не было.
   - То ли еще увидишь, - сказал Астахов. - Погоди, это даже не цветочки, а так, бутончики.
   Сольпугов пришлось ждать долго, но вот на тропе возник Деез-Седьмой, на этот раз один. Он подошел к Валерьену, взмахнул педипальпами и уставился красными глазами на Харвича.
   - Что ты хочешь сказать? - осторожно спросил Валерьен.
   - Новое, именуемое стажер Харвич, испытывает страх. Прибывают силы. Идет впереди. - И Деез направился к тропе.
   - У кого прибывают силы? - спросил Харвич.
   Валерьен ответил неопределенно:
   - Наверное, у вас. А может быть, у него. Вам придется идти за ним, стажер, сейчас лучше не спорить.
   Длинные движения педипальп придавали сольпугу сходство с гигантской водомеркой, скользящей по поверхности воды, и Харвич думал, что сольпуги, наверное, сначала были водяными пауками... а потом перебрались на сушу, но сохранили манеру двигаться скользя. Сегодня от Дееза веяло прохладой, и это удивило Харвича - он полагал, что сольпуги всегда горячие.
   Тропинка сузилась, начала петлять, под ноги то и дело совались большие коричневые лягушки, и теперь нужно было смотреть, направив себя вовне, и Харвичу стало не до размышлений. Сельва темнела, деревья становились выше и сплетались кронами; лучи золотой звезды уже не могли пробиться сквозь их плотную массу. Душная зеленая ночь обступила людей, вспыхнули фонари на шлемах - и тогда сельва заговорила. Шорохи, визг и вой невидимых существ - звуки наполнили пространство, сгустились вокруг людей. Казалось, эту какофонию можно раздвинуть руками, разрезать ножом... но внезапно все смолкло, и лишь протяжный звук остался в темноте, один, далекий и унылый.
   Деез-Седьмой остановился и сказал Харвичу:
   - Флейтизар.
   - Не понимаю, - ответил Харвич. - Я не знаю такого слова.
   Лингатор протрещал коротко, сольпуг вслушался и пояснил:
   - Тафитах. Сальт-сальпина.
   "Чтоб тебя, сороконожка, - выругался про себя Харвич. - Будешь еще голову морочить..."
   Валерьен сказал:
   - Переключите лингатор на свободный поиск.
   Харвич переключил.
   - Близко впереди - бальневир, - продолжал трещать сольпуг. Хиротокс, сапрартра.
   Лингатор, произнеся эту чушь, помедлил немного и шепнул на ухо Харвичу:
   - Близко впереди - лианы, наполненные ядом, хищные руки, поражающие гнилью суставы.
   Валерьен, выслушав перевод, обернулся к Астахову.
   - Может быть, включить поле?
   - Обидится, - возразил Астахов, кивнув на сольпуга. - Знаешь ведь, не любят они защитные поля. И вряд ли эти руки для нас опасны. Скорее всего, он просто курсанта пугает.
   - Да... Ладно, идем дальше. - И Валерьен обратился к Деезу: - Мы надеемся на тебя, Деез. Ты доведешь нас до цели.
   - Цель уходит и приходит, - сообщил сольпуг. - Долгое шагание не всегда означает, что путь остался позади.
   "А ведь он прав, - думал Харвич, глядя под ноги и отшвыривая на ходу самых нахальных лягушек. - Шагать можно и на месте.. и мы, наверное, идем по кругу, вернее, нас ведут по кругу, мы как лошади, вертящие жернов..."
   Вдруг между Харвичем и сольпугом вклинилось отвратительное существо, ростом с Дееза, и затопало по тропинке, сопя и отдуваясь. Оно походило на рыбий скелет, на котором кое-где сохранились обрывки кожи тухло-зеленого цвета. Тупая морда гадины, обросшая растопыренной чешуей, почти уперлась в идущего впереди сольпуга, но тот, казалось, не заметил чудовища. Харвич схватился за разрядник, но Валерьен сказал резко:
   - Не стрелять!
   Харвич вернул оружие в кобуру. Сольпуг остановился, повернулся к чудищу и коротко щелкнул. Скелет смылся. Сольпуг посмотрел на Харвича, и Харвичу показалось, что он различает ухмылку на клювастой физиономии Дееза.
   - Человек шумлив, - сказал сольпуг. - Гемитифл ушел. Придут другие. Видящие хорошо.
   ...Шли долго; тропа становилась все хуже, под ногами захлюпала вода. Люди молчали, а Деез, как размытая неясная тень, двигался впереди, не останавливаясь, не оборачиваясь, спеша...
   - Не нравится мне все это, - сказал наконец Валерьен. - Время к ночи, а цели не видно.
   Деез, словно только и ждал этих слов, остановился и заговорил:
   - Близко - священное. Дарительница ждет. Нужно утро. Именуемое патрульный пост малочисленно. События злы. Здесь будет ночь, и здесь будет ожидание. Место готово, пройдите поворот.
   И панцирь сольпуга слился с зеленеющей темнотой, растворился в ней без остатка.
   Валерьен обошел Харвича и скрылся за поворотом. Через минуту он вернулся.
   - Действительно, место готово, - сказал он. - Есть где поставить палатку.
   6.
   Маленькая полянка оказалась сухой и гладкой, словно ее нарочно выровняли для удобства людей. Палатка вписалась в окружность, оставив узкую дорожку травы вокруг себя. Чернеющие бастионы вздыбились над легким домиком, чьи-то глаза моргнули в листве - светящиеся, фиолетовые... и шепот сельвы стал невнятным, утратив интонацию угрозы. Ночь пришла молчаливая и серьезная.
   - Борис Андреевич, - спросил Харвич, когда они устроились и приготовили ужин, - а как вы думаете, сможем мы втроем задержать ягодников? У них танки, у нас разрядники... и неужели мы станем стрелять в людей?
   Валерьен поперхнулся и с изумлением уставился на стажера.
   - Харвич, вы это серьезно?
   - Что - серьезно, Борис Андреевич?
   - Вы всерьез полагаете, что мы станем устраивать перестрелку? Мы должны, конечно, задержать бандитов, но это не значит, что будет пальба. Неужели вы предполагаете, что люди - кем бы они ни были, - не остановят свои дурацкие танки, если мы встанем у них на пути?
   - Но ведь они раздавили сольпугов...
   - Именно поэтому хорошо бы поскорее с ними встретиться.
   Харвич помолчал, соображая. Астахов наблюдал за ним с большим интересом, а потом спросил:
   - Винцент, а тебе легко было поверить в разумность сольпугов?
   "Да, - подумал Харвич, - когда мне сказали, что я буду проходить стажировку на Беатонте, я смотрел фильмы, читал документы... и не мог поверить, что в подобной скорлупе скрывается разум... то есть я знал, что это именно так, но никак не мог ощутить их разумность..."
   - Да, - сказал он, - действительно, Олег, вы правы. И мародеры, конечно, совсем не верят в разумность фаланг. А вы...
   - А мы, - сказал Валерьен, - пребываем здесь уже три года. И смогли убедиться не только в разумности местных жителей, но и в том, что во многом и многом нам до них далеко.
   - Угу, - подтвердил Астахов, жуя печенье. - Хотя бы эта их логика пресловутая. Можешь себе представить, как это - мыслить одновременно в двух системах логических категорий, и не просто в двух, а в абсолютно разных?
   - Не могу, - честно признался Харвич.
   - И никто не может, - сообщил Астахов. - Беатонта - загадка для Системы. Но, заметь, все уверены, что непременно должны существовать какие-то логические инварианты, просто их не удается пока обнаружить.
   Что-то стукнуло снаружи в палатку. Валерьен открыл вход. В темном проеме показалась клювастая физиономия, и Харвич решил, что это Деез-Седьмой, но Валерьен сказал:
   - Здравствуй. Входи. Кто ты?
   Сольпуг влез в палатку, шлепнулся на пол, подобрав под себя педипальпы, и стал похож на валун, из которого по какому-то недоразумению торчала живая страшноватая голова.
   - Я есть второе явление после Ларьиз-Коди, - затрещал сольпуг. - Я есть желание отвечать. Седьмое явление после Уриант-Деез сообщает: есть точка, где можно понять. Не было раньше.
   Валерьен и Астахов слушали его внимательно, и смотрели на него, словно ожидая каких-то жестов - но Коди-Второй собрался в плотный комок, ни одна из педипальп не шевельнулась.
   - Мы рады твоему приходу, - заговорил командир. - Меня зовут Валерьен, это - Астахов, это - Харвич, - представил он патрульных. - Ты говоришь, появилась точка взаимопонимания. Что это значит, объясни.
   - Объяснить - рано, - сказал сольпуг. - Нужно поймать и ощутить. Спрашивай.
   - У нас, конечно, много вопросов, - неторопливо заговорил Валерьен. Но первый - почему мы до сих пор не встретились с теми, кто хочет унести Дающую Жизнь?
   - Ответ после ощущения, - сказал сольпуг. - Спрашивай.
   - Хорошо, - согласился Валерьен. - Пусть так. Но какого ощущения ты ждешь?
   - Ощущение точки должно возникнуть, - пояснил Коди-Второй.
   - Круг, - сказал Астахов. - Меняй тему.
   Тогда Валерьен спросил:
   - Почему вы, сольпуги, понимаете нас, людей, а мы вас далеко не всегда можем понять?
   - Вопрос задан был, - сказал Коди. - Живущие в месте, названном Научный городок, спрашивают. Разные миры. Разные глаза. Воспринимаем другое. Понятие биогенезис используемо не нами. Понятие социогенез отсутствует.
   - Вы говорите жестами, - сказал тогда Валерьен, - и не хотите объяснить нам их смысл. Почему?
   - Вопрос задан был, - отрезал сольпуг.
   Астахов прищелкнул пальцами и сказал Валерьену:
   - На что ты рассчитываешь? Социологи тридцать лет задают им одни и те же вопросы. Какой смысл повторять?
   - Подожди, - сказал Валерьен, - здесь что-то новое. Ты же слышишь, он говорит об ощущении, после которого возможен ответ. Какого ощущения он ждет?
   - Ощущение точки, - сказал сольпуг.
   - Опять круг, - с легким раздражением сказал Астахов. - Чего ты так добьешься?
   Но Валерьен продолжал спрашивать.
   - У вас есть поэты?
   - Леность, действенность, самоуглубленность - различие в тебе подобных. Мы не знаем состояния несоответствия. Есть состояние, названное гомеостаз.
   - Не понял... ну, неважно. Ты можешь спорить со старшими?
   - Есть мнение многих - значимость для тебе подобных. Есть мудрость мысли - значимость для живого. Есть необходимость действия - это другое.
   - Опять не понял... А как вы воспитываете детей?
   - Есть круги повторений - это важно. Есть вероятность нового - это забавно. Есть единица пространства, нет единицы бытия. Единица деления не связана со временем...
   Харвич вслушивался, и ему казалось, что главное где-то рядом, и если чуть-чуть напрячь мысль - схватишь то, что ускользает неощутимо... нужно не спрашивать, нет, формальная логика несущественна в этом мире... необходимо сблизиться, почувствовать сольпугов... и странность Беатонты исчезнет, жестокость растворится в понимании, и раскроется смысл загадочных символов, и люди узнают древние мифы Беатонты, а сольпуги поймут, что человек несовершенен, хотя и стремится к совершенству... что никакая техника во всей Системе не может уничтожить ранимость, и все науки, вместе взятые, не избавят человека от страданий, если человек этот болен неразделенной любовью... Яркая картина на мгновение возникла перед глазами Винцента - он представил, как люди и сольпуги, смешавшись, танцуют на светлой поляне среди цветов...
   Сольпуг встрепенулся, приподнялся на угловатых ногах.
   - Скажи словами то, что увидел внутри себя, - потребовал он, обращаясь к Харвичу.
   Валерьен резко обернулся к стажеру.
   - Что такое?
   - Не знаю, - растерялся Харвич. - Я просто думал... да нет, я не знаю, что тут говорить.
   - Говори виденное, - протрещал сольпуг.
   - Я... я представил, что мы и вы, то есть я хочу сказать, сольпуги и гуманоиды... ну, что они вместе танцуют...
   Валерьен промолчал, но Астахов расхохотался.
   - Борис! У него индекс воображения тридцать два! А у нас по двенадцать... интересно, какие индексы в Научном городке?
   Сольпуг встал.
   - Ухожу, - доложил он Валерьену. - Ощущение есть, ждите.
   Закрыв полог палатки, Валерьен скомандовал:
   - Немедленно спать.
   И пробормотал, укладываясь:
   - До чего же мы, черт побери, консервативны... от амебы до сапиенсов... глупо.
   "Глупо, - думал и Харвич, глядя перед собой в темноту, - но так традиционно... Для работы в космосе отбирают людей со средним индексом воображения... высокий индекс нужен поэту, художнику... а в космосе избытки фантазии приводили к катастрофам, пока не начали проводить специальный отбор... и привыкли к этому, а время шло, все менялось, и излишек воображения давно перестал быть опасным. Но неужели все так просто - на Беатонте нужны фантазеры? Нет, слишком это просто. И все-таки если у людей и сольпугов есть идентичная предпрограмма, то найти ее могут скорее выдумщики, чем рационально мыслящие исследователи... или дети, но дети испугаются фаланг..."
   Наутро сольпуги не явились.
   Сельва дышала в лицо людям едкой вонью, и люди, как непрошеные гости, замерли на клочке сухой травы, а стволы деревьев, уходя вверх, смыкались стрельчатой аркой. Черно-зеленые сумерки невидимого дня молчали.
   - Нужно идти, - сказал Валерьен. - Ждать бессмысленно. Возможно, они решили отказаться от нашей помощи.
   - Идти, конечно, нужно, - согласился Астахов. - Но куда?
   - Придется верить технике, - усмехнулся Валерьен. - И тропе. Если сольпуги не закрыли тропу - куда-нибудь она приведет.
   Индикаторы, надо полагать, изо всех сил перевирали действительное положение вещей. По некоторым из показаний холм анимоциды был в пятистах метрах от патруля, но при этом индикатор на левой манжете Харвича утверждал, что патруль находится на дне океана. И все же Валерьен решил идти вперед по тропе - потому что ничего другого не оставалось.
   За первым же поворотом зависли в воздухе рыжеватые дымные облачка. Это оказались тучи мелких насекомых, они облепили патрульных, и люди стали похожи на лохматых рыжих медведей, с которых клочьями свисает линяющий мех. Насекомые кружились перед глазами, залепляли стекла фонарей... Вдруг мошкара исчезла, и Харвич увидел, что комбинезоны стали ярко-алыми.
   - Интересненько, - пробормотал Астахов, - зачем они нас перекрасили? И чем можно покрасить эту ткань?
   - Во всяком случае, это не мешает нам идти дальше, - сказал Валерьен.
   Но дальше тропа исчезла.
   Фонари осветили сплошные заросли, тянущиеся лианами к людям... сельва пробудилась и нападала. Лианы сочились мутным коричневым соком, искры метнулись по стволам деревьев... и с четырех сторон к людям двинулись призраки.
   - Оружие! - проник в сознание Харвича голос командира. - Круговая оборона!