Страница:
Выслушав сообщение, Сергей Кондратьевич довольно улыбнулся и с подчеркнутым уважением сказал о своем фронтовом друге и соратнике по борьбе командире 1-го штурмового авиакорпуса генерале Рязанове:
- Василий Георгиевич отлично управляет действиями своих бойцов. "Тигры", "пантеры" и "фердинанды" от ударов штурмовиков горят, как тонкие церковные свечки. Ну что там дальше? Докладывайте...
Я положил на стол генералу листок с записью только что полученного сообщения: немецкие танки оставили наконец район Крымки, отошли на исходные позиции, а войска 53-й армии заняли прежний рубеж обороны. Сообщил, что, по нашим подсчетам, за последние четыре дня блокады окруженной группировки противника на посадочных площадках в районе Корсунь-Шевченковского и в воздухе уничтожено не менее 200 вражеских транспортных самолетов. При выполнении боевых заданий в борьбе с транспортной авиацией врага особенно отличились летчики Иван Кожедуб, Кирилл Евстигнеев, Павел Брызгалов, Федор Семенов и многие другие. Они вместе со своими ведомыми перехватывали нагруженные до отказа Ю-52 на подступах к кольцу окружения немецкой группировки, в упор расстреливали их, и самолеты взрывались в воздухе. Те же транспортные самолеты, которым удавалось прорываться через заслон истребителей или приземляться в котле ночью, на рассвете подвергались штурмовым ударам экипажей гвардейской авиадивизии генерала Ф. А. Агальцова.
Хотя многое из того, о чем я докладывал, генерал Горюнов уже знал по переговорам с командирами авиакорпусов и дивизий, я все же дополнил доклад конкретными фактами и примерами, разумеется наиболее яркими. Вот лишь некоторые из них.
Группа из восьми штурмовиков во главе с командиром эскадрильи Г. Т. Красотой с двух заходов сожгла на посадочной площадке в районе Городища 7 транспортных самолетов противника и до 60 автомашин с грузами. Другая группа летчиков, из братского штурмового авиаполка, с ведущим капитаном В. Т. Веревкиным на посадочной площадке у отметки 174,5 бомбовым, пушечным и пулеметным огнем на месте уничтожила 5 разгружавшихся Ю-52. Эскадрилья штурмовиков капитана Б В. Лопатина на посадочной площадке у Корсунь-Шевченковского с одного захода уничтожила 4 немецких транспортных самолета...
Во время доклада раздался телефонный звонок из штаба фронта командарму сообщали еще одну радостную весть:
1-й штурмовой авиакорпус преобразован в 1-й гвардейский.
- Спасибо за добрую весть, - сказал Горюнов и распорядился, чтобы телефонистка немедленно соединила его с генералом Рязановым.
Для выполнения этого распоряжения потребовалось несколько минут, так как Василий Георгиевич находился в это время в одной из стрелковых дивизий, на переднем крае, управляя боевыми действиями штурмовиков по отражению очередной танковой контратаки врага, - дозвониться было непросто.
В то время, когда командарм сердечно поздравлял комкора Рязанова с преобразованием его авиакорпуса в гвардейский, пришел начальник политотдела армии полковник Н. М. Проценко. Дождавшись конца телефонного разговора Сергея Кондратьевича с Рязановым, он достал из поле-вой сумки небольшой листок и положил на стол командарма.
- Что еще? - вопросительно посмотрел на начальника политотдела Горюнов.
- Читайте, товарищ командующий. Это вам лично, - ответил Проценко.
Сергей Кондратьевич углубился в чтение листка, написанного четким почерком нашего армейского телеграфиста. Сначала Горюнов прочитал про себя, потом вслух. Это был текст приветствия.
"Товарищам Горюнову С. К. и Рязанову В. Г.
От всей души поздравляю Вас и Ваших славных соколов с преобразованием штурмового корпуса в гвардейский. В наступательных боях 1943-1944 гг. под Белгородом, Харьковом, Пятихатками, Кировоградом сложились боевое взаимодействие и боевая дружба гордых соколов нашей Родины с танкистами. Благодарю за большую помощь, оказанную
Вашими частями танкистам в выполнении приказов. Желаю боевых успехов во славу советской гвардии! А. П. Ротмистров".
- Откуда у вас эта телеграмма? - спросил командарм Проценко.
- Полковник Шаров передал по телефону, мой коллега, начальник политотдела пятой гвардейской танковой, - ответил Николай Михайлович.
Тогда же, в феврале 1944 года, во 2-й гвардейский был: преобразован и 1-й бомбардировочный авиакорпус генерала И. С. Полбина.
Возвращаясь от командарма к себе в отдел, я думал о генерале Рязанове. Прошло всего лишь несколько месяцев с той поры, как мне посчастливилось более или менее близко познакомиться с этим чудесным человеком, но казалось, будто знал я его уже много-много лет. Такой была сила обаяния Василия Георгиевича, обаяния глубоко человечного. Мне приходилось встречаться с ним при различных обстоятельствах, слышать много добрых слов о нем от его подчиненных. В глазах всех, кто его знал, он был прежде всего неутомимым тружеником. В силу специфики боевых действий штурмовой авиации для управления ею он, как правило, свой командный пункт располагал наиболее близко к переднему краю, за что его глубоко ценили не только летчики, но и командиры наземных войск.
Василий Георгиевич был человеком широко эрудированным в самом лучшем понимании этого слова. Я знал, что он нечасто выступал перед летно-техническим составом корпуса как оратор, а уж если приходилось это делать, то стремился не повторять общеизвестных истин. Каждая его речь содержала непременно что-то новое, поэтому летчики, инженеры, техники и рядовые бойцы слушали его с огромным вниманием.
Регулярно бывая в пору подготовки к выполнению ответственных боевых заданий в авиадивизиях, полках, эскадрильях, контролируя практическую деятельность подчиненных командиров, генерал Рязанов при обнаружении тех или иных недостатков, недоделок и упущений никогда не кричал на подчиненных, не распекал людей, не доводил до горячего накала, не оскорблял их человеческого достоинства, а ровным, спокойным голосом просто давал указания: необходимо сделать то-то и то-то, сделать быстро, умело, без суеты и неряшливости. Со стороны эти указания выглядели как добрый совет старшего по званию командира, но выполнялись подчиненными с такой любовью, с таким усердием, что заранее можно было оказать: вое будет в норме, упущения не повторятся.
Начальник политотдела 1-го штурмового авиакорпуса полковник И. С. Беляков как-то сказал мне:
- Василий Георгиевич пришел в Красную Армию девятнадцатилетним пареньком в двадцатом году. Тогда жe, в двадцатом, стал членом партии. Культура, трудолюбие, человечность и высокая партийность слились в его характере в одно целое.
Наверное, это так. А то, что далось ему в юности, во многократ возросло с годами, с приобретением широких специальных знаний, с образованием и воспитанием, с жизненным опытом.
Давным-давно отгремели бои и сражения, прошло уже много лет, как ушел из жизни этот прекрасный человек, опытнейший авиационный военачальник, дважды Герой Советского Союза. Но добрая память о Василии Георгиевиче, уверен, навсегда осталась в сердце каждого, кто в суровые годы войны служил под его командованием...
В том же феврале 1944 года, но несколько позже преобразования 1-го штурмового авиакорпуса в гвардейский В. Г. Рязанову присвоили высокое звание Героя Советского Союза.
В феврале же произошло еще одно важное событие, о котором нельзя не вспомнить. Незадолго до полуночи к нам в дом, в котором размещался армейский КП и занимались почти никогда не прекращавшейся работой офицеры оперативного отдела штаба, пришел полковник Н. М. Проценко. Обычно в такую пору его можно было чаще всего встретить где-нибудь в политотделе корпуса, дивизии, в полку, на аэродроме, а тут пришел в наш отдел и сразу, не вдаваясь в объяснения, заявил.
- Нужны самолеты.
- Зачем? - не без удивления опросил я.
- Нужны, Степан Наумыч, для заброски в котел большого количества листовок. Да, - спохватился он, - вы, наверное, еще не знаете, что советское командование решило предъявить окруженным гитлеровцам ультиматум о сдаче в плен? Вот текст ультиматума. - Он достал напечатанную на русском и немецком языках листовку.
Я и в самом деле не знал об этом решении командования. Текст ультиматума и соответствующую просьбу выделить несколько самолетов для доставки листовок в котел Николай Михайлович получил от политуправления фронта. Теперь же, когда все выяснилось, надо было практически решать, кому поручить заброску листовок, какое количество машин выделить для выполнения задания. Выяснилось, что общий вес листовок около тонны и забросить их в котел необходимо в течение одной ночи. Все вроде бы просто: десять самолетов У-2 могут доставить на место и сбросить груз с одного захода. Но во-первых, листовки надо было не просто сбросить, а разбросать по всей территории котла. А во-вторых, как выкроить сразу десять машин, если каждый самолет в 312-й авиадивизии включен в строго определенный график боевых вылетов? Долго прикидывали, судили-рядили, кого послать. Наконец договорились; поручить выполнение задания двум наиболее смелым и опытным летчикам-ночникам Заевскому и Корнееву.
В пять часов утра я доложил свои соображения по этому вопросу генералу Горюнову. Сергей Кондратьевич дал, согласие на выполнение задания.
Прежде чем связаться по телефону с командиром 312-й авиадивизии и передать ему приказание командарма, я прочитал ультиматум (теперь для этого нашлось время). В его заключительной части говорилось: "Мы гарантируем всем офицерам и солдатам, прекратившим сопротивление, жизнь и безопасность, а после окончания войны возвращение в Германию или в какую-либо другую страну - по личному выбору военнопленных... Всем раненым и больным будет оказана медицинская помощь. Всем сдавшимся офицерам, унтер-офицерам и солдатам будет обеспечено питание..."
- Как думаете, Николай Михайлович, сдадутся окруженные гитлеровцы в плен? - поинтересовался я мнением Проценко.
- Должны бы сдаться, - ответил он неопределенно. Потом добавил: Надежды выбраться из котла у них нет.
В ночь на 9 февраля листовки с текстом ультиматума были доставлены нашими летчиками по назначению. На своей оперативной карте я отметил место, где предположительно немецкие солдаты и офицеры должны были сложить оружие. Но увы! Фашистские генералы и их главарь Штеммерман, командовавший окруженной группировкой, отклонили предложение советского командования о добровольной сдаче в плен, о прекращении сопротивления, предпочли продолжение кровопролития. Между тем положение окруженной группировки врага уже тогда, к концу первой декады февраля, фактически было безвыходным.
Отклонение Штеммерманом советского предложения о капитуляций и добровольной сдаче окруженной группировка в плен, вероятно, не было для нашего командования неожиданным. Не случайно в ту же ночь, когда летчики забрасывали в котел листовки с текстом ультиматума об условиях капитуляции, командование воздушной армии получило очередное указание - решительным образом усилить воздушную разведку, установить очаги скопления танков и пехоты врага на внешнем и внутреннем фронтах окружения. Вывод напрашивался сам собой: если окруженная группировка не капитулирует, значит, гитлеровцы еще на что-то надеются.
Как и было приказано, большинство офицеров оперативного отдела штаба, моих непосредственных подчиненных, выехали в неземные войска в качестве представителей авиации. На фронте ненадолго установилось относительное затишье, однако работы на армейском КП, как всегда, было невпроворот.
Требовалось, в частности, срочно подготовить боевое донесение в штаб ВВС Красной Армии. Уточняя со штабами авиасоединений наши боевые возможности, а также просьбы и требования об авиационной поддержке, изучая и сопоставляя данные воздушной разведки, я как бы интуитивно убеждался, что обстановка вновь резко осложнялась.
Хотя была глубокая ночь, генерал Горюнов не спал. Я прошел к Сергею Кондратьевичу, застав его задумчиво склонившимся над картой. Коротко доложил свое мнение о складывавшейся обстановке, о возможности нового вражеского удара.
- Да, да, все говорит о том, что немцы готовят новый удар, - сказал Сергей Кондратьевич. - Мне только что звонили по ВЧ от Конева, предупредили, что бои могут начаться в любой момент. Надо срочно переговорить с комкорами и комдивами о боевой готовности.
...И бои начались. На внешнем фронте окружения своих дивизий немецко-фашистские войска предприняли наступление из района Ерки на Лысянку. Одновременно окруженные войска Штеммермана с отчаянием обреченных рванулись в направлении Шендеровки.
Как стало известно позже, вражеское командование бросило против наших войск без малого 350 бомбардировщиков. Фашистские стервятники бомбили Лысянку, Звенигородку, Шендеровку. В сложившейся обстановке командарм Горюнов вынужден был срочно массировать силы истребительной авиации, иначе говоря, в считанные часы перенацелить всю истребительную авиацию 7-г" и 4-го авиакорпусов на те направления, где решалась судьба сражения.
Непосвященному человеку может показаться, что массировать силы авиации для боевых действий на ограниченном по фронту направлении - дело несложное: посылай, мол, группы истребителей туда, где чаще появляются вражеские бомбардировщики, - и вся недолга. В действительности все далеко не так. У противника свои планы, свои расчеты. Сейчас он бомбит одни пункты, затем может сосредоточить удары с воздуха по другим. Все это надо предвидеть, попытаться предугадать, спланировать наращивание сил так, чтобы удержать господство в воздухе по всей линии фронта. В противном случае массирование не принесет должных результатов.
В целях экономии времени в этот раз наша армейская оперативная группа привлекла к участию в разработке плана прикрытия группировки наземных войск от налетов вражеских бомбардировщиков командиров истребительных авиакорпусов генералов Подгорного и Утина, а также начальников их штабов Простосердова и Семенова. Планом были предусмотрены различные варианты боевых действий в воздухе в зависимости от изменения обстановки, от вылетов крупных полковых групп до "свободной охоты" истребителей парами. В воздушных боях с "мессерами" рекомендовалось полнее использовать тактический прием покрышкинской "этажерки". По мере поступления данных от воздушных разведчиков об обнаружении направлявшихся к линии фронта вражеских бомбардировщиков и истребителей командирам авиакорпусов Подгорному и Утину ставились боевые задачи, а они в свою очередь отдавали соответствующие приказания командирам частей и подразделений. Группы истребителей, вылетавшие на выполнение боевых заданий, в большинстве случаев возглавлялись Героями Советского Союза Николаем Гулаевым, Иваном Кожедубом, Николаем Ольховским, Федором Семеновым, Василием Ивановым, Анатолием Добродецким. Несмотря на то что самолетов врага часто в воздухе было больше, чем наших, господство в воздушном пространстве над полем боя все время оставалось за советской авиацией. Потеряв в боях более 70 самолетов, противник через день-два вынужден был резко снизить активность бомбардировок.
Бои, однако, продолжались. Фашистские генералы стремилась во что бы то ни стало пробить узкий коридор с юга на Лысянку, с севера - на Шендеровку Чтобы помочь наземным войскам остановить продвижение вражеских полчищ, по решению командарма Горюнова на борьбу с танками и пехотой противника были брошены 80 групп штурмовиков 1-го гвардейского авиакорпуса. Группы Героев Советского Союза Одинцова, Бегельдинова, Красоты, Нестеренко и их боевых друзей непрерывно наносили мощные удары по скоплениям гитлеровцев и боевой технике. Вместе с танкистами 5-й гвардейской танковой армии генерала П. А. Ротмистрова, с артиллеристами, возглавляемыми командующим артиллерией фронта генералом Н. С. Фоминым, они час от часу все надежнее сдерживали продвижение немецких танковых дивизий на внешнем фронте и окруженной группировки на внутреннем фронте, не давая им возможности соединиться. Только за три боевых дня противник потерял в этом районе 113 танков, из которых 52 были сожжены летчиками-штурмовиками. Кроме того, было уничтожено более 900 автомашин с грузами и живой силой, подавлен огонь нескольких артиллерийских батарей врага.
Несмотря на плохую, по существу нелетную, погоду - мела пурга, сильные удары с воздуха по войскам окруженной группировки наносили и бомбардировщики 2-го гвардейского авиакорпуса. Показывая личный пример храбрости, отваги и мастерства, группы бомбардировщиков возглавляли комкор генерал И. С. Полбин, командиры дивизий полковники Ф. И. Добыш и Г. В. Грибакин.
14 февраля советскими войсками был освобожден мощный узел вражеского сопротивления город Корсунь-Шевченковский. К этому времени силы деблокирующих немецко-фашистских войск явно истощились, и они фактически прекратили контрнаступление. Окруженные вражеские дивизии получили приказ самостоятельно пробиваться в южном направлении.
Загнанные в ограниченный район у населенного пункта Шендеровка, находившиеся в котле немецко-фашистские войска все еще не сдавались и, по данным воздушных разведчиков, видимо, готовились к последнему безнадежному рывку из кольца. 16 февраля наши воздушные разведчики наблюдали в районе Шендеровки большое скопление танков, автомашин и пехоты.
Близилась долгая февральская ночь на 17 февраля. В домике командарма Горюнова собралось руководство нашей армии. Присутствовал на летучке и генерал Селезнев, мой непосредственный начальник. Большую часть времени по заданию командарма он по-прежнему находился во втором эшелоне. Время от времени Николай Георгиевич приезжал или прилетал и к нам, в нашу оперативную группу, знакомился с разрабатываемыми наметками к тем или иным планам авиационных наступлений, давал мне необходимые указания и, получив разрешение командарма, снова отправлялся во второй эшелон. Такой несколько необычный порядок, видимо, устраивал и командующего армией, и самого Николая Георгиевича: дело от этого нисколько не страдало.
В этот раз начальник штаба и начальник тыла армии прибыли в первый эшелон, чтобы доложить свои соображения по поводу организации доставки горючего, боеприпасов и продовольствия авиасоединениям в условиях начинавшейся распутицы и февральских метелей: требовалось заручиться распоряжением командарма на мобилизацию всего имеющеюся в армии транспорта в интересах создания в авиасоединениях дополнительных фондов боеприпасов и горючего. Все эти вопросы были быстро решены, и собравшиеся в домике командующего обменивались мнениями о предстоящих боях. Неторопливый разговор шел и о нелетной погоде: за окнами свирепствовала снежная пурга, которой, казалось, конца не будет.
Зазвонил аппарат ВЧ. Командарм взял трубку, некоторое время слушал молча Перед тем как положить трубку на место, отчетливо произнес: "Сделаем все возможное, товарищ командующий!"
Обращаясь к находившимся в комнате начальникам и командирам, Сергей Кондратьевич сообщил, что генерал армии Конев просит (не приказывает, а просит!) послать группу летчиков-ночников в район Шендеровки: ночной бомбежкой надо попытаться выгнать гитлеровцев из домов - остальное довершит артиллерия.
- На дворе пурга, видимость почти нулевая, поэтому командующий фронтом выполнение боевого задания рекомендует поручить добровольцам. Что будем делать? Генерал Конев ждет ответа, - закончил сообщение Горюнов.
- Надо звонить начальнику политотдела триста двенадцатой подполковнику Гусеву. Пусть побеседует с людьми. Полагаю, добровольцы найдутся, отозвался первым полковник Проценко.
Сергей Кондратьевич приказал связисту соединить его с 312-й дивизией. Полковник Чанпалов и подполковник Гусев были на месте, словно ждали звонка. Каждого из них в отдельности Горюнов спросил: найдутся ли в дивизии летчики, способные добровольно пойти на риск? Тут же объяснял, какое задание предстоит выполнить, поскольку объект бомбежки из-за пурги придется отыскивать почти вслепую. Ответ был один: раз нужно, добровольцы найдутся.
Примерно полчаса все мы с напряжением ждали результатов. И вот звонок полковника Чанпалова. Комдив докладывает: первыми вызвались выполнить боевое задание коммунисты летчик Виктор Заевский и штурман Владимир Лакотош - их самолет уже в воздухе. На призыв командующего фронтом отозвались 18 экипажей!
Самая трудная часть задания выпала Заевскому и Лакотошу. В кромешной тьме и снежной метели они совершили почти неосуществимое: вышли на Шендеровку, сбросили серию осколочных, затем несколько зажигательных авиабомб и ампул с горючей жидкостью. Начавшийся пожар стал ориентиром для других экипажей и артиллерии. Разгром остатков окруженной в районе Шендеровки группировки врага, отклонившей ультиматум о капитуляции, продолжался в течение всей ночи. Под утро бой затих. Многие оккупанты были уничтожены массированным артогнем. Оставшиеся в живых сложили оружие и сдались в плен.
Впоследствии за мужество и отвагу, проявленные при выполнении боевых заданий, летчику В. А. Заевскому и штурману В. П. Лакотошу было присвоено звание Героя Советского Союза, а большинство других экипажей ночных бомбардировщиков, участвовавших в метельную ночь в бомбежке Шендеровки, удостоились орденов и медалей.
Так для 5-й воздушной армии завершилась Корсунь-Шевченковская операция.
Неизбывной остается память о беспримерном подвиге советских летчиков, который они совершили в ходе этой операции, прикрывая и поддерживая наши войска. К 25-летию освобождения города Корсунь-Шевченковский на одной из его площадей был воздвигнут мемориальный комплекс в честь победителей. В числе других высится там и обелиск, на котором золотыми буквами начертано: "Корсунь-Шевченковская битва 1944. 5-й воздушной армии 2-го Украинского фронта". Это - достойная память героям, погибшим и живым.
После многодневных баталий не успели мы толком оглядеться, подвести итоги, разместить части на отбитых у противника грунтовых аэродромах Шпола и Звенигородка, как меня срочно вызвал начальник оперативного управления штаба фронта генерал Костылев. Не вдаваясь в детали, он объявил, что необходимо готовить материалы по авиации к новому наступлению. К сказанному добавил, что в ближайшие день-два командующий фронтом вызовет к себе командарма 5-й воздушной и поставит авиаторам боевую задачу. Мне генерал Костылев тоже рекомендовал готовиться к возможной встрече с Коневым.
По возвращении из штаба фронта пришлось отложить все прочие дела и вплотную заняться подготовкой исходных данных по авиации на новый этап боев. В эту работу включились все офицеры оперативного и разведывательного отделов штаба. Одновременно я связался с генералом Селезневым и подробно доложил ему о полученном задании. Он распорядился готовить данные, обещал принять личное участие в разработке плана нового авиационного наступления. Свое обещание Николай Георгиевич выполнил: за время подготовки войск фронта к Уманско-Ботошанской наступательной операции дважды приезжал в первый эшелон, принимал самое непосредственное участие в работе над планом авиационного наступления, показав себя большим знатоком, отличным организатором и специалистом штабной работы.
Это было несколько позже. Пока же мы вместе с офицерами разведотдела уточняли данные о воздушном противнике в полосе фронта, о его обороне, о размещении тактических и оперативных резервов. Вырисовывалась такая картина. В целом на уманском направлении противник не имел еще сколько-нибудь прочной обороны, зато в районе Умани, по данным воздушной разведки, располагал крупными силами танков и пехоты. В авиации силы противоборствующих сторон к концу второй декады февраля были примерно равными: немцы имели на ближайших к линии фронта аэродромах до 500 боевых самолетов, мы - на полсотни больше, противник превосходил нас по числу бомбардировщиков, зато у нас было больше истребителей и штурмовиков.
Пока офицеры разведотдела проверяли и уточняли эти данные, работники оперативного отдела Гадзяцкий, Волков и Андрюшечкин готовили карты размещения авиаполков и дивизий на аэродромах, вместе с корпусными и дивизионными штурманами определяли боевые возможности каждого соединения, наносили на карты позиции войск.
Из беседы с генералом Костылевым мне было известно, что в состав 2-го Украинского фронта еще в ходе Корсунь-Шевченковской операции была включена 27-я общевойсковая армия. Теперь, по его словам, фронту придавались еще три армии: танковые и общевойсковые. 7 общевойсковых и 3 танковые армии - такой была по состоянию на 20 февраля 1944 года ударная сила 2-го Украинского фронта. Авиации после понесенных в боях потерь, по нашим подсчетам, явно не хватало. Генерал Горюнов приказал в связи с этим подготовить справку-доклад, в котором указывалось, что 5-я воздушная армия нуждается в усилении одним штурмовым авиакорпусом, одной бомбардировочной авиадивизией, корректировочным авиаполком для артиллерии фронта, авиационным полком связи для обеспечения более тесного взаимодействия авиации с танковыми армиями и двумя санитарными авиаполками для эвакуации раненых.
Больше всего генерала Горюнова и нас, штабников, беспокоил вопрос о размещении авиации в ходе наступления. Все явственнее близилась весна, а вместе с ней распутица, непролазная грязь на грунтовых аэродромах. Командарм поручил начальнику тыла генералу Тараненко и начальнику аэродромной службы подполковнику Абаеву создать поисковые группы, которые должны были определить возможность использования под аэродромы некоторых возвышенностей в надежде на то, что почва там может подсохнуть быстрее. Для уплотнения грунта на таких аэродромах проводилась заготовка соломы и камыша, а для укатки взлетных полос подтягивалась аэродромная техника. Однако замерзавший ночью и слегка таявший под лучами мартовского солнца украинский чернозем пока с большим трудом поддавался искусственному уплотнению. Единственным местом, откуда авиация могла действовать без ограничений, оставался Кировоградский аэроузел, находившийся, к сожалению, в стороне от планируемого командованием фронта главного удара, что нас, понятно, не устраивало.
- Василий Георгиевич отлично управляет действиями своих бойцов. "Тигры", "пантеры" и "фердинанды" от ударов штурмовиков горят, как тонкие церковные свечки. Ну что там дальше? Докладывайте...
Я положил на стол генералу листок с записью только что полученного сообщения: немецкие танки оставили наконец район Крымки, отошли на исходные позиции, а войска 53-й армии заняли прежний рубеж обороны. Сообщил, что, по нашим подсчетам, за последние четыре дня блокады окруженной группировки противника на посадочных площадках в районе Корсунь-Шевченковского и в воздухе уничтожено не менее 200 вражеских транспортных самолетов. При выполнении боевых заданий в борьбе с транспортной авиацией врага особенно отличились летчики Иван Кожедуб, Кирилл Евстигнеев, Павел Брызгалов, Федор Семенов и многие другие. Они вместе со своими ведомыми перехватывали нагруженные до отказа Ю-52 на подступах к кольцу окружения немецкой группировки, в упор расстреливали их, и самолеты взрывались в воздухе. Те же транспортные самолеты, которым удавалось прорываться через заслон истребителей или приземляться в котле ночью, на рассвете подвергались штурмовым ударам экипажей гвардейской авиадивизии генерала Ф. А. Агальцова.
Хотя многое из того, о чем я докладывал, генерал Горюнов уже знал по переговорам с командирами авиакорпусов и дивизий, я все же дополнил доклад конкретными фактами и примерами, разумеется наиболее яркими. Вот лишь некоторые из них.
Группа из восьми штурмовиков во главе с командиром эскадрильи Г. Т. Красотой с двух заходов сожгла на посадочной площадке в районе Городища 7 транспортных самолетов противника и до 60 автомашин с грузами. Другая группа летчиков, из братского штурмового авиаполка, с ведущим капитаном В. Т. Веревкиным на посадочной площадке у отметки 174,5 бомбовым, пушечным и пулеметным огнем на месте уничтожила 5 разгружавшихся Ю-52. Эскадрилья штурмовиков капитана Б В. Лопатина на посадочной площадке у Корсунь-Шевченковского с одного захода уничтожила 4 немецких транспортных самолета...
Во время доклада раздался телефонный звонок из штаба фронта командарму сообщали еще одну радостную весть:
1-й штурмовой авиакорпус преобразован в 1-й гвардейский.
- Спасибо за добрую весть, - сказал Горюнов и распорядился, чтобы телефонистка немедленно соединила его с генералом Рязановым.
Для выполнения этого распоряжения потребовалось несколько минут, так как Василий Георгиевич находился в это время в одной из стрелковых дивизий, на переднем крае, управляя боевыми действиями штурмовиков по отражению очередной танковой контратаки врага, - дозвониться было непросто.
В то время, когда командарм сердечно поздравлял комкора Рязанова с преобразованием его авиакорпуса в гвардейский, пришел начальник политотдела армии полковник Н. М. Проценко. Дождавшись конца телефонного разговора Сергея Кондратьевича с Рязановым, он достал из поле-вой сумки небольшой листок и положил на стол командарма.
- Что еще? - вопросительно посмотрел на начальника политотдела Горюнов.
- Читайте, товарищ командующий. Это вам лично, - ответил Проценко.
Сергей Кондратьевич углубился в чтение листка, написанного четким почерком нашего армейского телеграфиста. Сначала Горюнов прочитал про себя, потом вслух. Это был текст приветствия.
"Товарищам Горюнову С. К. и Рязанову В. Г.
От всей души поздравляю Вас и Ваших славных соколов с преобразованием штурмового корпуса в гвардейский. В наступательных боях 1943-1944 гг. под Белгородом, Харьковом, Пятихатками, Кировоградом сложились боевое взаимодействие и боевая дружба гордых соколов нашей Родины с танкистами. Благодарю за большую помощь, оказанную
Вашими частями танкистам в выполнении приказов. Желаю боевых успехов во славу советской гвардии! А. П. Ротмистров".
- Откуда у вас эта телеграмма? - спросил командарм Проценко.
- Полковник Шаров передал по телефону, мой коллега, начальник политотдела пятой гвардейской танковой, - ответил Николай Михайлович.
Тогда же, в феврале 1944 года, во 2-й гвардейский был: преобразован и 1-й бомбардировочный авиакорпус генерала И. С. Полбина.
Возвращаясь от командарма к себе в отдел, я думал о генерале Рязанове. Прошло всего лишь несколько месяцев с той поры, как мне посчастливилось более или менее близко познакомиться с этим чудесным человеком, но казалось, будто знал я его уже много-много лет. Такой была сила обаяния Василия Георгиевича, обаяния глубоко человечного. Мне приходилось встречаться с ним при различных обстоятельствах, слышать много добрых слов о нем от его подчиненных. В глазах всех, кто его знал, он был прежде всего неутомимым тружеником. В силу специфики боевых действий штурмовой авиации для управления ею он, как правило, свой командный пункт располагал наиболее близко к переднему краю, за что его глубоко ценили не только летчики, но и командиры наземных войск.
Василий Георгиевич был человеком широко эрудированным в самом лучшем понимании этого слова. Я знал, что он нечасто выступал перед летно-техническим составом корпуса как оратор, а уж если приходилось это делать, то стремился не повторять общеизвестных истин. Каждая его речь содержала непременно что-то новое, поэтому летчики, инженеры, техники и рядовые бойцы слушали его с огромным вниманием.
Регулярно бывая в пору подготовки к выполнению ответственных боевых заданий в авиадивизиях, полках, эскадрильях, контролируя практическую деятельность подчиненных командиров, генерал Рязанов при обнаружении тех или иных недостатков, недоделок и упущений никогда не кричал на подчиненных, не распекал людей, не доводил до горячего накала, не оскорблял их человеческого достоинства, а ровным, спокойным голосом просто давал указания: необходимо сделать то-то и то-то, сделать быстро, умело, без суеты и неряшливости. Со стороны эти указания выглядели как добрый совет старшего по званию командира, но выполнялись подчиненными с такой любовью, с таким усердием, что заранее можно было оказать: вое будет в норме, упущения не повторятся.
Начальник политотдела 1-го штурмового авиакорпуса полковник И. С. Беляков как-то сказал мне:
- Василий Георгиевич пришел в Красную Армию девятнадцатилетним пареньком в двадцатом году. Тогда жe, в двадцатом, стал членом партии. Культура, трудолюбие, человечность и высокая партийность слились в его характере в одно целое.
Наверное, это так. А то, что далось ему в юности, во многократ возросло с годами, с приобретением широких специальных знаний, с образованием и воспитанием, с жизненным опытом.
Давным-давно отгремели бои и сражения, прошло уже много лет, как ушел из жизни этот прекрасный человек, опытнейший авиационный военачальник, дважды Герой Советского Союза. Но добрая память о Василии Георгиевиче, уверен, навсегда осталась в сердце каждого, кто в суровые годы войны служил под его командованием...
В том же феврале 1944 года, но несколько позже преобразования 1-го штурмового авиакорпуса в гвардейский В. Г. Рязанову присвоили высокое звание Героя Советского Союза.
В феврале же произошло еще одно важное событие, о котором нельзя не вспомнить. Незадолго до полуночи к нам в дом, в котором размещался армейский КП и занимались почти никогда не прекращавшейся работой офицеры оперативного отдела штаба, пришел полковник Н. М. Проценко. Обычно в такую пору его можно было чаще всего встретить где-нибудь в политотделе корпуса, дивизии, в полку, на аэродроме, а тут пришел в наш отдел и сразу, не вдаваясь в объяснения, заявил.
- Нужны самолеты.
- Зачем? - не без удивления опросил я.
- Нужны, Степан Наумыч, для заброски в котел большого количества листовок. Да, - спохватился он, - вы, наверное, еще не знаете, что советское командование решило предъявить окруженным гитлеровцам ультиматум о сдаче в плен? Вот текст ультиматума. - Он достал напечатанную на русском и немецком языках листовку.
Я и в самом деле не знал об этом решении командования. Текст ультиматума и соответствующую просьбу выделить несколько самолетов для доставки листовок в котел Николай Михайлович получил от политуправления фронта. Теперь же, когда все выяснилось, надо было практически решать, кому поручить заброску листовок, какое количество машин выделить для выполнения задания. Выяснилось, что общий вес листовок около тонны и забросить их в котел необходимо в течение одной ночи. Все вроде бы просто: десять самолетов У-2 могут доставить на место и сбросить груз с одного захода. Но во-первых, листовки надо было не просто сбросить, а разбросать по всей территории котла. А во-вторых, как выкроить сразу десять машин, если каждый самолет в 312-й авиадивизии включен в строго определенный график боевых вылетов? Долго прикидывали, судили-рядили, кого послать. Наконец договорились; поручить выполнение задания двум наиболее смелым и опытным летчикам-ночникам Заевскому и Корнееву.
В пять часов утра я доложил свои соображения по этому вопросу генералу Горюнову. Сергей Кондратьевич дал, согласие на выполнение задания.
Прежде чем связаться по телефону с командиром 312-й авиадивизии и передать ему приказание командарма, я прочитал ультиматум (теперь для этого нашлось время). В его заключительной части говорилось: "Мы гарантируем всем офицерам и солдатам, прекратившим сопротивление, жизнь и безопасность, а после окончания войны возвращение в Германию или в какую-либо другую страну - по личному выбору военнопленных... Всем раненым и больным будет оказана медицинская помощь. Всем сдавшимся офицерам, унтер-офицерам и солдатам будет обеспечено питание..."
- Как думаете, Николай Михайлович, сдадутся окруженные гитлеровцы в плен? - поинтересовался я мнением Проценко.
- Должны бы сдаться, - ответил он неопределенно. Потом добавил: Надежды выбраться из котла у них нет.
В ночь на 9 февраля листовки с текстом ультиматума были доставлены нашими летчиками по назначению. На своей оперативной карте я отметил место, где предположительно немецкие солдаты и офицеры должны были сложить оружие. Но увы! Фашистские генералы и их главарь Штеммерман, командовавший окруженной группировкой, отклонили предложение советского командования о добровольной сдаче в плен, о прекращении сопротивления, предпочли продолжение кровопролития. Между тем положение окруженной группировки врага уже тогда, к концу первой декады февраля, фактически было безвыходным.
Отклонение Штеммерманом советского предложения о капитуляций и добровольной сдаче окруженной группировка в плен, вероятно, не было для нашего командования неожиданным. Не случайно в ту же ночь, когда летчики забрасывали в котел листовки с текстом ультиматума об условиях капитуляции, командование воздушной армии получило очередное указание - решительным образом усилить воздушную разведку, установить очаги скопления танков и пехоты врага на внешнем и внутреннем фронтах окружения. Вывод напрашивался сам собой: если окруженная группировка не капитулирует, значит, гитлеровцы еще на что-то надеются.
Как и было приказано, большинство офицеров оперативного отдела штаба, моих непосредственных подчиненных, выехали в неземные войска в качестве представителей авиации. На фронте ненадолго установилось относительное затишье, однако работы на армейском КП, как всегда, было невпроворот.
Требовалось, в частности, срочно подготовить боевое донесение в штаб ВВС Красной Армии. Уточняя со штабами авиасоединений наши боевые возможности, а также просьбы и требования об авиационной поддержке, изучая и сопоставляя данные воздушной разведки, я как бы интуитивно убеждался, что обстановка вновь резко осложнялась.
Хотя была глубокая ночь, генерал Горюнов не спал. Я прошел к Сергею Кондратьевичу, застав его задумчиво склонившимся над картой. Коротко доложил свое мнение о складывавшейся обстановке, о возможности нового вражеского удара.
- Да, да, все говорит о том, что немцы готовят новый удар, - сказал Сергей Кондратьевич. - Мне только что звонили по ВЧ от Конева, предупредили, что бои могут начаться в любой момент. Надо срочно переговорить с комкорами и комдивами о боевой готовности.
...И бои начались. На внешнем фронте окружения своих дивизий немецко-фашистские войска предприняли наступление из района Ерки на Лысянку. Одновременно окруженные войска Штеммермана с отчаянием обреченных рванулись в направлении Шендеровки.
Как стало известно позже, вражеское командование бросило против наших войск без малого 350 бомбардировщиков. Фашистские стервятники бомбили Лысянку, Звенигородку, Шендеровку. В сложившейся обстановке командарм Горюнов вынужден был срочно массировать силы истребительной авиации, иначе говоря, в считанные часы перенацелить всю истребительную авиацию 7-г" и 4-го авиакорпусов на те направления, где решалась судьба сражения.
Непосвященному человеку может показаться, что массировать силы авиации для боевых действий на ограниченном по фронту направлении - дело несложное: посылай, мол, группы истребителей туда, где чаще появляются вражеские бомбардировщики, - и вся недолга. В действительности все далеко не так. У противника свои планы, свои расчеты. Сейчас он бомбит одни пункты, затем может сосредоточить удары с воздуха по другим. Все это надо предвидеть, попытаться предугадать, спланировать наращивание сил так, чтобы удержать господство в воздухе по всей линии фронта. В противном случае массирование не принесет должных результатов.
В целях экономии времени в этот раз наша армейская оперативная группа привлекла к участию в разработке плана прикрытия группировки наземных войск от налетов вражеских бомбардировщиков командиров истребительных авиакорпусов генералов Подгорного и Утина, а также начальников их штабов Простосердова и Семенова. Планом были предусмотрены различные варианты боевых действий в воздухе в зависимости от изменения обстановки, от вылетов крупных полковых групп до "свободной охоты" истребителей парами. В воздушных боях с "мессерами" рекомендовалось полнее использовать тактический прием покрышкинской "этажерки". По мере поступления данных от воздушных разведчиков об обнаружении направлявшихся к линии фронта вражеских бомбардировщиков и истребителей командирам авиакорпусов Подгорному и Утину ставились боевые задачи, а они в свою очередь отдавали соответствующие приказания командирам частей и подразделений. Группы истребителей, вылетавшие на выполнение боевых заданий, в большинстве случаев возглавлялись Героями Советского Союза Николаем Гулаевым, Иваном Кожедубом, Николаем Ольховским, Федором Семеновым, Василием Ивановым, Анатолием Добродецким. Несмотря на то что самолетов врага часто в воздухе было больше, чем наших, господство в воздушном пространстве над полем боя все время оставалось за советской авиацией. Потеряв в боях более 70 самолетов, противник через день-два вынужден был резко снизить активность бомбардировок.
Бои, однако, продолжались. Фашистские генералы стремилась во что бы то ни стало пробить узкий коридор с юга на Лысянку, с севера - на Шендеровку Чтобы помочь наземным войскам остановить продвижение вражеских полчищ, по решению командарма Горюнова на борьбу с танками и пехотой противника были брошены 80 групп штурмовиков 1-го гвардейского авиакорпуса. Группы Героев Советского Союза Одинцова, Бегельдинова, Красоты, Нестеренко и их боевых друзей непрерывно наносили мощные удары по скоплениям гитлеровцев и боевой технике. Вместе с танкистами 5-й гвардейской танковой армии генерала П. А. Ротмистрова, с артиллеристами, возглавляемыми командующим артиллерией фронта генералом Н. С. Фоминым, они час от часу все надежнее сдерживали продвижение немецких танковых дивизий на внешнем фронте и окруженной группировки на внутреннем фронте, не давая им возможности соединиться. Только за три боевых дня противник потерял в этом районе 113 танков, из которых 52 были сожжены летчиками-штурмовиками. Кроме того, было уничтожено более 900 автомашин с грузами и живой силой, подавлен огонь нескольких артиллерийских батарей врага.
Несмотря на плохую, по существу нелетную, погоду - мела пурга, сильные удары с воздуха по войскам окруженной группировки наносили и бомбардировщики 2-го гвардейского авиакорпуса. Показывая личный пример храбрости, отваги и мастерства, группы бомбардировщиков возглавляли комкор генерал И. С. Полбин, командиры дивизий полковники Ф. И. Добыш и Г. В. Грибакин.
14 февраля советскими войсками был освобожден мощный узел вражеского сопротивления город Корсунь-Шевченковский. К этому времени силы деблокирующих немецко-фашистских войск явно истощились, и они фактически прекратили контрнаступление. Окруженные вражеские дивизии получили приказ самостоятельно пробиваться в южном направлении.
Загнанные в ограниченный район у населенного пункта Шендеровка, находившиеся в котле немецко-фашистские войска все еще не сдавались и, по данным воздушных разведчиков, видимо, готовились к последнему безнадежному рывку из кольца. 16 февраля наши воздушные разведчики наблюдали в районе Шендеровки большое скопление танков, автомашин и пехоты.
Близилась долгая февральская ночь на 17 февраля. В домике командарма Горюнова собралось руководство нашей армии. Присутствовал на летучке и генерал Селезнев, мой непосредственный начальник. Большую часть времени по заданию командарма он по-прежнему находился во втором эшелоне. Время от времени Николай Георгиевич приезжал или прилетал и к нам, в нашу оперативную группу, знакомился с разрабатываемыми наметками к тем или иным планам авиационных наступлений, давал мне необходимые указания и, получив разрешение командарма, снова отправлялся во второй эшелон. Такой несколько необычный порядок, видимо, устраивал и командующего армией, и самого Николая Георгиевича: дело от этого нисколько не страдало.
В этот раз начальник штаба и начальник тыла армии прибыли в первый эшелон, чтобы доложить свои соображения по поводу организации доставки горючего, боеприпасов и продовольствия авиасоединениям в условиях начинавшейся распутицы и февральских метелей: требовалось заручиться распоряжением командарма на мобилизацию всего имеющеюся в армии транспорта в интересах создания в авиасоединениях дополнительных фондов боеприпасов и горючего. Все эти вопросы были быстро решены, и собравшиеся в домике командующего обменивались мнениями о предстоящих боях. Неторопливый разговор шел и о нелетной погоде: за окнами свирепствовала снежная пурга, которой, казалось, конца не будет.
Зазвонил аппарат ВЧ. Командарм взял трубку, некоторое время слушал молча Перед тем как положить трубку на место, отчетливо произнес: "Сделаем все возможное, товарищ командующий!"
Обращаясь к находившимся в комнате начальникам и командирам, Сергей Кондратьевич сообщил, что генерал армии Конев просит (не приказывает, а просит!) послать группу летчиков-ночников в район Шендеровки: ночной бомбежкой надо попытаться выгнать гитлеровцев из домов - остальное довершит артиллерия.
- На дворе пурга, видимость почти нулевая, поэтому командующий фронтом выполнение боевого задания рекомендует поручить добровольцам. Что будем делать? Генерал Конев ждет ответа, - закончил сообщение Горюнов.
- Надо звонить начальнику политотдела триста двенадцатой подполковнику Гусеву. Пусть побеседует с людьми. Полагаю, добровольцы найдутся, отозвался первым полковник Проценко.
Сергей Кондратьевич приказал связисту соединить его с 312-й дивизией. Полковник Чанпалов и подполковник Гусев были на месте, словно ждали звонка. Каждого из них в отдельности Горюнов спросил: найдутся ли в дивизии летчики, способные добровольно пойти на риск? Тут же объяснял, какое задание предстоит выполнить, поскольку объект бомбежки из-за пурги придется отыскивать почти вслепую. Ответ был один: раз нужно, добровольцы найдутся.
Примерно полчаса все мы с напряжением ждали результатов. И вот звонок полковника Чанпалова. Комдив докладывает: первыми вызвались выполнить боевое задание коммунисты летчик Виктор Заевский и штурман Владимир Лакотош - их самолет уже в воздухе. На призыв командующего фронтом отозвались 18 экипажей!
Самая трудная часть задания выпала Заевскому и Лакотошу. В кромешной тьме и снежной метели они совершили почти неосуществимое: вышли на Шендеровку, сбросили серию осколочных, затем несколько зажигательных авиабомб и ампул с горючей жидкостью. Начавшийся пожар стал ориентиром для других экипажей и артиллерии. Разгром остатков окруженной в районе Шендеровки группировки врага, отклонившей ультиматум о капитуляции, продолжался в течение всей ночи. Под утро бой затих. Многие оккупанты были уничтожены массированным артогнем. Оставшиеся в живых сложили оружие и сдались в плен.
Впоследствии за мужество и отвагу, проявленные при выполнении боевых заданий, летчику В. А. Заевскому и штурману В. П. Лакотошу было присвоено звание Героя Советского Союза, а большинство других экипажей ночных бомбардировщиков, участвовавших в метельную ночь в бомбежке Шендеровки, удостоились орденов и медалей.
Так для 5-й воздушной армии завершилась Корсунь-Шевченковская операция.
Неизбывной остается память о беспримерном подвиге советских летчиков, который они совершили в ходе этой операции, прикрывая и поддерживая наши войска. К 25-летию освобождения города Корсунь-Шевченковский на одной из его площадей был воздвигнут мемориальный комплекс в честь победителей. В числе других высится там и обелиск, на котором золотыми буквами начертано: "Корсунь-Шевченковская битва 1944. 5-й воздушной армии 2-го Украинского фронта". Это - достойная память героям, погибшим и живым.
После многодневных баталий не успели мы толком оглядеться, подвести итоги, разместить части на отбитых у противника грунтовых аэродромах Шпола и Звенигородка, как меня срочно вызвал начальник оперативного управления штаба фронта генерал Костылев. Не вдаваясь в детали, он объявил, что необходимо готовить материалы по авиации к новому наступлению. К сказанному добавил, что в ближайшие день-два командующий фронтом вызовет к себе командарма 5-й воздушной и поставит авиаторам боевую задачу. Мне генерал Костылев тоже рекомендовал готовиться к возможной встрече с Коневым.
По возвращении из штаба фронта пришлось отложить все прочие дела и вплотную заняться подготовкой исходных данных по авиации на новый этап боев. В эту работу включились все офицеры оперативного и разведывательного отделов штаба. Одновременно я связался с генералом Селезневым и подробно доложил ему о полученном задании. Он распорядился готовить данные, обещал принять личное участие в разработке плана нового авиационного наступления. Свое обещание Николай Георгиевич выполнил: за время подготовки войск фронта к Уманско-Ботошанской наступательной операции дважды приезжал в первый эшелон, принимал самое непосредственное участие в работе над планом авиационного наступления, показав себя большим знатоком, отличным организатором и специалистом штабной работы.
Это было несколько позже. Пока же мы вместе с офицерами разведотдела уточняли данные о воздушном противнике в полосе фронта, о его обороне, о размещении тактических и оперативных резервов. Вырисовывалась такая картина. В целом на уманском направлении противник не имел еще сколько-нибудь прочной обороны, зато в районе Умани, по данным воздушной разведки, располагал крупными силами танков и пехоты. В авиации силы противоборствующих сторон к концу второй декады февраля были примерно равными: немцы имели на ближайших к линии фронта аэродромах до 500 боевых самолетов, мы - на полсотни больше, противник превосходил нас по числу бомбардировщиков, зато у нас было больше истребителей и штурмовиков.
Пока офицеры разведотдела проверяли и уточняли эти данные, работники оперативного отдела Гадзяцкий, Волков и Андрюшечкин готовили карты размещения авиаполков и дивизий на аэродромах, вместе с корпусными и дивизионными штурманами определяли боевые возможности каждого соединения, наносили на карты позиции войск.
Из беседы с генералом Костылевым мне было известно, что в состав 2-го Украинского фронта еще в ходе Корсунь-Шевченковской операции была включена 27-я общевойсковая армия. Теперь, по его словам, фронту придавались еще три армии: танковые и общевойсковые. 7 общевойсковых и 3 танковые армии - такой была по состоянию на 20 февраля 1944 года ударная сила 2-го Украинского фронта. Авиации после понесенных в боях потерь, по нашим подсчетам, явно не хватало. Генерал Горюнов приказал в связи с этим подготовить справку-доклад, в котором указывалось, что 5-я воздушная армия нуждается в усилении одним штурмовым авиакорпусом, одной бомбардировочной авиадивизией, корректировочным авиаполком для артиллерии фронта, авиационным полком связи для обеспечения более тесного взаимодействия авиации с танковыми армиями и двумя санитарными авиаполками для эвакуации раненых.
Больше всего генерала Горюнова и нас, штабников, беспокоил вопрос о размещении авиации в ходе наступления. Все явственнее близилась весна, а вместе с ней распутица, непролазная грязь на грунтовых аэродромах. Командарм поручил начальнику тыла генералу Тараненко и начальнику аэродромной службы подполковнику Абаеву создать поисковые группы, которые должны были определить возможность использования под аэродромы некоторых возвышенностей в надежде на то, что почва там может подсохнуть быстрее. Для уплотнения грунта на таких аэродромах проводилась заготовка соломы и камыша, а для укатки взлетных полос подтягивалась аэродромная техника. Однако замерзавший ночью и слегка таявший под лучами мартовского солнца украинский чернозем пока с большим трудом поддавался искусственному уплотнению. Единственным местом, откуда авиация могла действовать без ограничений, оставался Кировоградский аэроузел, находившийся, к сожалению, в стороне от планируемого командованием фронта главного удара, что нас, понятно, не устраивало.