Страница:
Нередко добирался до того или иного аэродрома вместе с начальником политотдела армии полковником И. М. Проценко. Николай Михайлович не любил засиживаться в политотделе, считая своей непременной обязанностью постоянно быть среди людей, в гуще масс, как он говорил. И когда мы приезжали на аэродром вместе, он давал мне множество партийных поручений: побывать и выступить на партийном или комсомольском собрании в полку, эскадрилье, провести групповую беседу с летчиками и техниками самолетов об опыте боев на Кубани или потолковать с ними о международном положении, о боевой обстановке на фронтах.
Выполняя задания, я невольно знакомился с партийно-политической работой, вникал в ее содержание. Велась она непрерывно, целеустремленно и в большой мере дополняла усилия командиров по обучению летного состава боевому мастерству. Многие политработники частей и соединений были сами отличными летчиками, неоднократно участвовавшими в воздушных боях, штурмовках и бомбардировках вражеских войск. Свой боевой опыт они умело использовали в интересах воспитания молодежи, оказывали действенное влияние на молодых однополчан не только живым партийным словом, но и наглядным примером при выполнении учебно-боевых заданий.
Одним из таких опытных политработников был Александр Исупов, заместитель командира 306-й штурмовой авиадивизии по политчасти, бывший мой однокашник по Военно-воздушной инженерной академии имени Н. Е. Жуковского - секретарь нашей курсовой парторганизации. В нем летная молодежь справедливо видела умного и заботливого наставника. Хорошо помню, с каким огромным вниманием молодые летчики дивизии слушали его деловые, немногословные выступления, наблюдали за его действиями в воздухе, когда он вылетал на штурмовку позиций условного противника. Возвращаясь с задания, Исупов со знанием дела проводил разбор полета, одновременно знакомил летчиков с положением на фронтах, с трудовой героикой советского народа в тылу страны. Такие разборы превращались в живые беседы на актуальные темы и всегда достигали нужной цели. Нетрудно понять, почему молодые авиаторы тянулись к политработнику.
Александр Филиппович Исупов был высокообразованным, прекрасно эрудированным человеком, как никто другой в дивизии владел вдохновенным ораторским мастерством и самозабвенно любил доверенное ему дело. Исупов много летал, безупречно владея техникой пилотирования, отважно дрался с врагом. В военную авиацию он пришел в 1931 году по партийной мобилизации, а до того был студентом Иваново-Вознесенского энергетического института. После окончания в 1933 году летной школы Александр Филиппович работал летчиком-инструктором, позднее командовал отрядом тяжелых бомбардировщиков. Закончил в 1940 году военно-воздушную академию, сначала занимал должность комиссара авиаполка, а теперь я встретился с ним уже как с заместителем командира дивизии по политчасти.
Такие опытные политработники-летчики были и в других авиасоединениях. Они всегда оставались душой партийно-политической работы, ее организаторами и руководителями. Сами активно популяризируя передовой боевой опыт, неустанно помогая командирам готовить личный состав к новым боям, широко привлекали к участию в партполитработе и молодежь. Помню, по их инициативе в каждой эскадрилье были созданы уголки новой авиатехники, где в свободные от полетов часы проводились беседы об особенностях эксплуатации боевых самолетов, о тактике воздушных боев и бомбометаний, о боевом опыте известных летчиков Красной Армии. К проведению таких бесед, показных занятий, разборам полетов привлекались специалисты самых различных авиационных профессий.
Все это способствовало боевой активности авиаторов, росту их политической сознательности, ответственности перед Родиной и народом, а главное - ускоряло подготовку н грядущим сражениям. Вся воздушная армия жила одним желанием: образцово подготовиться к боям, в совершенстве овладеть новыми самолетами, их вооружением, передовыми тактическими приемами и быстрее вступить в боевую работу.
Эта мысль в первую очередь занимала и замполита 306-й штурмовой авиадивизии Александра Филипповича Исупова, когда мы встретились с ним на аэродроме. Коротко, как положено, он доложил Проценко о проводимой в тот день партполитработе, после чего, лукаво улыбнувшись умными карими глазами, спросил;
- Когда же на фронт, товарищ полковник? Засиделись мы в резерве-то.
Николай Михайлович ответил не очень определенно: все, дескать, зависит от высокого начальства, а пока надо готовиться. И подготовка к боям продолжалась.
В числе многих задач, которые приходилось в ту пору решать партполитаппарату воздушной армии, корпусов и дивизий, партийным и комсомольским организациям, весьма насущным было воспитание авиаторов в духе ненависти к врагу. Как раз тогда в печати публиковались сообщения Чрезвычайной государственной комиссии по установлению и расследованию злодеяний немецко-фашистских захватчиков в только что освобожденных Красной Армией городах Вязьме, Гжатске, Сычевке, Ржеве, Ростове-на-Дону, а также отчеты о судебных процессах над изменниками Родины.
Однажды мне вместе с полковником Проценко пришлось присутствовать на собрании авиаторов, где горячо обсуждались некоторые из этих документе". С гневом и ненавистью к врагу говорили воины о злодеяниях фашистских зах-ватчиков на временно оккупированной советской земле. Особенно убедительными, берущими за душу были выступления бойцов, призванных в ряды армии из областей и районов, недавно освобожденных от оккупантов. Они лично испытали, пережили тяготы "нового", фашистского "порядка", были очевидцами злодеяний гитлеровцев и в своих выступлениях дополняли, расширяли официальные сообщения Чрезвычайной государственной комиссии.
- Николай Михайлович, было бы неплохо опубликовать некоторые из таких выступлений в "Советском пилоте", - посоветовал я полковнику Проценко.
Он согласился с моим предложением, и уже на следующий день на страницах нашей газеты появились первые рассказы очевидцев вражеских злодеяний. Назывались разоренные фашистами села и города, приводились примеры массовых расстрелов оккупантами мирных жителей, в том числе женщин и детей. Заканчивались статьи и заметки неизменным призывом: "Еще беспощаднее бить врага, быстрее гнать его с нашей советской земли! Смерть фашистским захватчикам!" Целеустремленность, связь с повседневной боевой жизнью, думами и чаяниями личного состава делали партийно-политическую работу могучим средством мобилизации авиаторов на образцовое выполнение учебных и боевых задач.
Примерно за полмесяца до начала Курской битвы командующего нашей армией срочно вызвали в штаб округа. В тот же день Горюнов вернулся в армию и пригласил к себе командиров корпусов, своих заместителей, начальников ведущих отделов штаба. Когда все собрались, командарм объявил об учениях войск Степного округа. Далее генерал Горюнов пояснил, что по плану учений главный удар войска округа наносят в центре обороны "противника" силами двух общевойсковых армий и танковой армии. 5-й воздушной, осуществлявшей в ходе учения авиационное наступление, предстояло содействовать прорыву обороны, а затем развитию успеха наступления в тактической и оперативной глубине всеми силами бомбардировочной и штурмовой авиации под надежным прикрытием истребителей.
...Учения начались с восходом солнца. Мощная канонада нескольких сотен орудий, светящиеся трассы и характерный звук залпов "катюш", рев танковых и авиационных моторов, непрерывные взрывы снарядов, мин, авиабомб, тысячеголосое "ура" - все слилось в могучую, гигантскую по своей силе симфонию наступательного порыва.
Авиационная подготовка, поддержка атаки пехоты и танков, обеспечение ввода в сражение танковой армии проводились строго по плану, в высоком темпе и полном соответствии с опытом выигранных ранее боев, с тем опытом наступательных действий, который к середине сорок третьего года во многом обогатил нашу военную науку. С первой же минуты учений время для командующего армией генерала Горюнова, его заместителей, для штаба как бы спрессовалось в единый рабочий ритм - почти без сна и отдыха. вводные следовали одна за другой. И всякий раз надо было без промедления решать, что предпринять, какие новые задачи ставить тем или иным авиасоединениям, как лучше отреагировать на заявки наземных войск об оказании им действенной помощи с воздуха. Для этого требовалось быть постоянно в курсе происходивших событий. Мы в штабе многое планировали заблаговременно, но сплошь и рядом складывавшаяся непосредственно на полях "сражения" обстановка коренным образом меняла планы, и многое приходилось решать заново.
Мне, однако, четырехсуточные учения , больше всего запомнились не высоким накалом работы в штабе (к этому я привык в ходе боев), а личным знакомством с некоторыми видными, в ту пору уже широко известными в Красной Армии военачальниками, с их стилем и методами управления войсками. Несколько раз пришлось встречаться с руководителем учений генералом М. М. Поповым. Человек спокойный, уравновешенный, он, несмотря на высокое звание и должность, в общении с подчиненными был исключительно прост и обходителен, держался со всеми, как говорится, на равных. В этом я убедился и по собственным встречам с ним, и по рассказам многих товарищей, хорошо знавших Mapциана Михайловича по прежней совместной службе и боевой работе на разных фронтах. Убедился я и в его исключительно жесткой требовательности как военачальника, когда дело касалось выполнения приказов и распоряжений. Обладая отличной памятью, генерал Попов, казалось, никогда ничего не забывал и никому не прощал беспечности, нерадивого отношения к службе.
Довольно близко я познакомился тогда с начальником штаба Степного военного округа генералом М. В. Захаровым и с помощником командующего округом по кавалерии генералом И. А. Плиевым. Разные это были люди. Первый - несколько медлительный, второй - искрометный южанин. По встречам с генералом Захаровым я все больше убеждался: он умел так четко и ясно сформулировать каждое боевое задание, что не требовалось каких-либо дополнительных расспросов и разъяснений. О боевых делах конника Плиева я многое знал по газетным сообщениям - смелый, решительный, дерзкий командир. Именно таким он мне и запомнился, когда я впервые увидел его "в деле" на окружных учениях, где он еще раз проявил качества волевого, прекрасно знающего свое дело военачальника.
В ходе учений, как было отмечено на разборе, особенно отличились своим мастерством и согласованностью совместных ударов по "противнику" три армии: 5-я гвардейская общевойсковая, 5-я гвардейская танковая и 5-я воз- душная. Командовавшие ими генералы - несколько суховатый, волевой и решительный А. С. Жадов, веселый и остроумный П. А. Ротмистров и наш - скромный, но знающий себе цену С. К. Горюнов, выполняя поставленные за- дачи, как говорится, быстро нашли общий язык и действовали исключительно слаженно.
Помню, на одном из привалов Павел Алексеевич Ротмистров, приглаживая свои "почти буденновские" усы, полушутливо-полусерьезно сказал:
- Участие в учении трех пятерок - факт весьма примечательный. Значит, быть успеху. И это "предвидение" будущего маршала бронетанковых войск блестяще оправдалось. Успех был несомненный. Tecно взаимодействуя, войска трех пятерок отлично выполнили учебно-боевую задачу - окружили и разгромили оборонявшегося "противника".
Тогда в ходе учений мы впервые отрабатывали методы применения штурмовиками Ил-2 новых противотанковых авиабомб кумулятивного действия. Эта небольшая бомбочка весом всего лишь в полтора-два с половиной килограмма, сброшенная с самолета, при прямом попадании в танк или самоходную пушку насквозь прожигала их и выводила из строя. Испытание кумулятивной бомбы на учении показало, что она представляла собой очень мощное оружие. Хороший результат испытания несказанно обрадовал Павла Алексеевича. Он долго разглядывал бомбу и высказал свое мнение о ней, как обычно, в несколько шутливой форме.
- Теперь-то наши штурмовики смогут по-настоящему дергать за усы вражеских "тигров" да "пантер". Не придется им долго ползать по нашей земле, - весело произнес он, потом лукаво улыбнулся одними глазами под толстыми стеклами очков и добавил: - Только чур, товарищи летчики! Мои усы этими игрушками прошу не дергать...
Все присутствовавшие ответили на шутливую реплику танкового командарма дружным смехом, прекрасно понимая его намек на то, чтобы летчики по ошибке не бросали кумулятивные бомбы на наши танки.
Разговор об успехе трех пятерок шел и на разборе результатов учений. Генерал М. М. Попов отметил, что все три командарма принимали четкие, продуманные и обоснованные решения, а это во многом определило успешное выполнение учебно-боевой задачи. Долг каждого командарма, подчеркнул он, так же четко и организованно управлять войсками, так же умело использовать боевую технику в предстоящих сражениях с врагом, В числе лучших руководитель учений назвал ряд корпусов и дивизий, в том числе и авиационных.
С краткой, немногословной речью, целиком посвященной анализу и задачам партийно-политической работы, идейного воспитания войск, выступил на разборе учений член Военного совета округа генерал Л. 3. Мехлис, хорошо знакомый мне по Крымскому фронту. Слушая его в общем-то содержательную речь - вдохновлять людей словом он, бесспорно, умел! - его призывы к генералам и офицерам настойчиво совершенствовать партийно-политическую работу в войсках, я невольно вспомнил о некоторых его крымских приказаниях и распоряжениях. Теперь же мы видели другого Мехлиса - осторожного, уравновешенного. Печальный урок Крыма и понижение в воинском звании не прошли для него даром. Учения послужили важным стимулом для дальнейшего совершенствования летного и боевого мастерства авиаторов нашей армии. Вслед за ними были проведены летно-тактические учения во всех авиационных полках. Большое внимание на этих учениях уделялось отработке приемов борь- бы с новыми фашистскими истребителями ФВ-190А и модернизированными бомбардировщиками противника Хе-111. Изо дня в день совершенствовалась наша воздушная разведка. В работе штаба армии большое место занимало и еще важное событие: как раз в те дни наши истребительные и бомбардировочные полки переходили на новые штаты - на четырехэскадрильный состав вместо существовавшего до того двухэскадрильного.
Наконец напряженность спала.
После многосуточной непрерывной, почти без сна и отдыха, работы офицеры штаба армии и штабов авиасоединений получили возможность немного передохнуть. Не преминули воспользоваться этим и мы с Сергеем Павловичем.
- Все, что нужно, сделано, - сказал он мне вечером, за два дня до начала наступления. - Давайте сегодня просто посидим, побалуемся чайком, поговорим о чем-нибудь постороннем. Голове тоже нужна передышка.
Пили густо заваренный чай. Потом вместе поужинали. Пытались толковать о чем-нибудь постороннем, но вновь и вновь возвращались к плану авиационного наступления, подготовленному для командующего фронтом плану-графику. Сергей Павлович философствовал насчет быстрого развития и совершенствования военной авиации, а я слушал и думал о самом генерале Синякове, человеке добром и умном, вся жизнь которого была неразрывно связана с авиацией, с делом защиты Родины. От души радовался, что мне, тогда еще молодому штабному специалисту, в самую трудную пору войны посчастливилось служить под началом такого опытного командира. Расстались поздно, пожелав друг другу спокойной ночи. И ночь была действительно спокойной. Хорошо отдохнули после многосуточного бессонья. А утром случилось непредвиденное: на имя командарма Горюнова поступила телеграмма командующего ВВС Красной Армии маршала авиации А. А. Новикова, в которой предлагалось срочно откомандировать С. П. Синякова для продолжения службы в Ростов-на-Дону. Как ни жаль было расставаться с полюбившимся всем нам начальником, но приказ есть приказ. В тот же день Сергей Павлович вылетел к новому месту службы, а на должность начальника штаба армии прибыл генерал-майор авиации Н. Г. Селезнев. Раньше мне не доводилось встречаться с Николаем Георгиевичем лично, но я слышал о нем: в пору Сталинградской битвы он начальствовал в штабе 8-й воздушной армии, несколько позже - в 17-й воздушной.
Новый начальник штаба был лет на десять моложе генерала Синякова. Невысокого роста, с наголо бритой головой, зоркими и внимательными серыми глазами, живой, подвижный. В первые дни он словно летал по штабу, знакомился с людьми. Всюду можно было услышать его любимое выражение: "А ну-ка, батенька мой!" Словом, знакомство состоялось, после чего генерал Селезнев с головой ушел в работу. Несмотря на то что планирование боевой операции было завершено, для него, только что прибывшего в армию, нашлось много неотложных дел.
Рано утром 5 июля 1943 года я выехал в расположение 2-го истребительного авиакорпуса генерала Благовещенского, пока еще не зная о том, что именно в эти часы началась великая битва на Курской дуге.
В истребительном авиакорпусе мне предстояло проверить, как выполнялись указания Ставки об усилении руководства авиационной разведкой. Задание было важным. Дело в том, что некоторые командиры авиасоединений и частей относились к воздушной разведке как к чему-то второстепенному: есть-де разведывательный авиаполк, пусть он и занимается разведкой. Ставка же требовала, чтобы этому делу должное внимание уделяли все авиационные командиры. Проверка состояния разведывательной работы во 2-м авиакорпусе и последующее обсуждение данного вопроса на совещании у командующего имели целью быстро в решительно покончить с недооценкой воздушной разведки. Понимая, что поработать в авиакорпусе придется основательно, я попросил Николая Георгиевича не торопить меня с возвращением в штаб.
- Согласен, - кивнул начальник штаба армии. Однако в тот же день, когда я только что приступил к выполнению задания во 2-м истребительном авиакорпусе, генерал Селезнев вызвал меня телеграммой в Репное. Подумалось: "Вероятно, случилось что-то очень важное".
По возвращении сразу же направился к генералу Селезневу. У него уже собрались начальники основных отделов и служб штаба.
Николай Георгиевич объявил:
- Сегодня немецко-фашистские войска на северном и южном фасах Курской дуги крупными силами пехоты, танков и авиации перешли в наступление. Наша задача - всемерно усилить бдительность и боеготовность. Одновременно до решения Ставки, будем продолжать совершенствовать боевую выучку личного состава.
Затем начальник штаба уточнил каждому отделу конкретные задания в связи с изменением обстановки на Курской дуге, отменил запланированные ранее выезды начальников отделов и служб в части и соединения.
У себя в оперативном отделе мы, не дожидаясь приказания начальства, приступили к планированию возможных вариантов прикрытия с воздуха общевойсковых и танковой армий при выдвижении их к линии фронта. Вместе с подполковником Смирновым провели за этой работой всю ночь. Наутро следующего дня, сложив стопкой папки с вариантами плана, Николай Николаевич устало спросил:
- Куда все это?
- В сейф, куда же еще, - ответил я. - И чтобы никто ничего не знал, даже генерал Селезнев, Когда понадобится, откроем свой "секрет"...
Во второй половине дня 6 июля стали известны некоторые данные о первых результатах развернувшейся на Курском выступе битвы. Их упорно "выколачивали" у штабников 2-й и 16-й воздушных армий капитаны Б. Н. Волков и А. А. Гадзяцкий, наши штабные информаторы. Из их докладов явствовало, что за неполные два дня сражения наши войска подбили и уничтожили более 500 вражеских танков и самоходок, а советские летчики и зенитчики вывели из строя 200 с лишним фашистских бомбардировщиков и истребителей. Цифры ошеломляющие. Поначалу даже не верилось: уж очень много всего за столь короткий срок.
- Сведения об уничтоженных танках и самоходках противника, полагаю, точные. Их подтверждают воздушные разводчики второй и шестнадцатой армий, заметив мое сомнение, сказал капитан Волков.
Собственно, не доверять ему у меня не было оснований. Я знал, что он умел добывать необходимые данные из самых надежных источников, никогда не жалел времени на их перепроверку.
Капитан Гадзяцкий дополнил свой доклад о действиях советской авиации в сражении на Курском выступе сообщением о некоторых подробностях воздушных боев. От него, в частности, мы впервые узнали о выдающемся подвиге летчика 8-й гвардейской авиадивизии старшего лейтенанта Александра Горовца, который один атаковал большую группу вражеских бомбардировщиков и в неравном воздушном бою девять из них сбил. К глубокому сожалению, уже при возвращении на свой аэродром самолет Горовца был атакован четырьмя "мессерами" и подожжен. Отважный летчик-истребитель погиб смертью героя. Звание Героя Советского Союза ему было присвоено посмертно.
В Курской битве советские летчики-штурмовики, помогая наземным войскам в отражении вражеских танковых атак, впервые применили кумулятивные противотанковые авиабомбы. Штабники 16-й воздушной армии, по словам капитана Волкова, сообщили ему, что при прямом попадании "от кумулятивок, как свечки, вспыхивают и "тигры", и "пантеры", и "фердинанды".
Позже сведения о ходе великой Курской битвы стали регулярно публиковаться в сводках Советского информбюро и их уже не требовалось "добывать" в штабах действующих 2-й и 16-й воздушных армий. Тем не менее мы продолжали поддерживать с этими штабами связь. Все мы с часу на час ждали приказ о введении в сражение соединений и частей нашей воздушной армии. Но такого приказа пока не было. Приходилось продолжать учебные занятия. Так, в ожидании приказа, прошли первые пять суток.
К исходу пятого дня, покончив с неотложными учебными заботами, мы с Николаем Георгиевичем Селезневым вели разговор о тяжелых для войск Красной Армии оборонительных боях на подступах к Обояни. Тревожило хотя и медленное, но, казалось, неотвратимое продвижение немецко-фашистских войск от Орла и Белгорода к Курску.
- Если противнику удастся прорваться к Обояни, это очень опасно. От Обояни до Курска - рукой подать, - невесело заметил начальник штаба армии, о чем-то напряженно думая.
В этот момент в комнату вошел командарм Горюнов. Услашав последние слова Селезнева, сразу вступил в разговор и в нескольких словах высказал свою точку зрения. От Обояни до Курска действительно недалеко, но, если гитлеровцам и удастся захватить Обоянь, по мнению командарма, на оперативный простор им не выйти - не хватит силенок. Присаживаясь к столу, Горюнов продолжил:
- Я только что вернулся из штаба округа. С девятого июля наш округ реорганизуется в Степной фронт.
-Значит, закончились наши тыловые каникулы?! - радостно воскликнул Николай Георгиевич.
- Выходит, закончились.
Командарм сообщил далее, что командующим фронтом назначен генерал-полковник И. С. Конев. Он уже на месте. На днях прибывает член Военного совета генерал-лейтенант И. 3. Сусайков. Начальником штаба фронта остается генерал М. В. Захаров.
Сразу же после того, как командарм закончил свое сообщение, раздался телефонный звонок. Звонили сверху - по ВЧ. Трубку взял Горюнов. С минуту молча слушал. Ответил лишь одним словом: "Есть!" - затем положил трубку на место и с чуть заметным волнением объявил:
- Вот и первое боевое задание.
Оказалось, звонил генерал Захаров. Он сообщил, что командующим фронтом 5-й воздушной армии поставлена задача: прикрывать с воздуха выдвижение к фронту войск 5-й гвардейской общевойсковой армии генерала Л. С. Жадова и 5-и гвардейской танковой армии генерала Н. А. Ротмистрова.
- Ну что ж, время не ждет, - энергично поднявшись, сказал начальник штаба.- Немедленно приступаем к разработке плана прикрытия.
- Действуйте! - одобрительно кивнул командарм. - Я буду у себя.
Когда мы остались вдвоем, я попросил у генерала Селезнева разрешения на пять минут отлучиться, чтобы сходить к себе в отдел. Вернулся со взятой из сейфа папкой и положил на стол начальнику штаба готовый план прикрытия, разработанный нами заблаговременно. Николай Георгиевич придирчиво проверил все расчеты, поставил в положенном месте размашистую подпись. Без каких-либо оговорок подписал план и командарм.
Итак, две гвардейские пятерки первыми двинулись в направлении на Обоянь. С воздуха их выдвижение в течение трех суток надежно прикрывали летчики авиакорпуса генерала А. С. Благовещенского. Прикрытие велось по всем правилам тактики ВВС 1943 года: авиагруппы истребителей Л-5 и Як-7б по 6-8 самолетов в каждой непрерывно барражировали над продвигавшимися к фронту войсками, оберегая их от попыток обнаружения вражескими воздушными разведчиками и возможных налетов авиации противника. Особенно высокое мастерство прикрытия показали в те дни группы Г. А. Лобова, Г. Г. Власенко, А. И. Майорова, Ф. М. Косолапова.
Почти четырехсоткилометровый марш был осуществлен исключительно организованно и скрытно от врага. Гвардейцы 5-й общевойсковой и 5-й танковой армий под надежным прикрытием с воздуха своевременно вышли в район Прохоровки навстречу рвавшимся к Курску отборным немецко-фашистским танковым и пехотным дивизиям и утром 12 июля вступили в знаменитое Прохоровское сражение - одно из самых крупных и напряженных танковых сражений Великой Отечественной войны. Только в итоге первого дня этого сражения противник потерял до 400 "тигров", "пантер" и "фердинандов", более 10 тысяч солдат и офицеров, большое количество артиллерийского вооружения, автомашин и окончательно утратил свои наступательные возможности. Танковое сражение под Прохоровкой, ведущая роль в котором принадлежала войскам 5-й гвардейской танковой армии генерала П. А. Ротмистрова, свело на нет планы гитлеровского командования прорваться к Курску с юга. Поскольку все эти боевые события происходили в полосе Воронежского фронта, обе гвардейские пятерки - армии генералов А. С. Жадова и П. А. Ротмистрова, а также авиакорпуса генералов А. С. Благовещенского и Н. П. Каманина остались в составе этого фронта.
Выполняя задания, я невольно знакомился с партийно-политической работой, вникал в ее содержание. Велась она непрерывно, целеустремленно и в большой мере дополняла усилия командиров по обучению летного состава боевому мастерству. Многие политработники частей и соединений были сами отличными летчиками, неоднократно участвовавшими в воздушных боях, штурмовках и бомбардировках вражеских войск. Свой боевой опыт они умело использовали в интересах воспитания молодежи, оказывали действенное влияние на молодых однополчан не только живым партийным словом, но и наглядным примером при выполнении учебно-боевых заданий.
Одним из таких опытных политработников был Александр Исупов, заместитель командира 306-й штурмовой авиадивизии по политчасти, бывший мой однокашник по Военно-воздушной инженерной академии имени Н. Е. Жуковского - секретарь нашей курсовой парторганизации. В нем летная молодежь справедливо видела умного и заботливого наставника. Хорошо помню, с каким огромным вниманием молодые летчики дивизии слушали его деловые, немногословные выступления, наблюдали за его действиями в воздухе, когда он вылетал на штурмовку позиций условного противника. Возвращаясь с задания, Исупов со знанием дела проводил разбор полета, одновременно знакомил летчиков с положением на фронтах, с трудовой героикой советского народа в тылу страны. Такие разборы превращались в живые беседы на актуальные темы и всегда достигали нужной цели. Нетрудно понять, почему молодые авиаторы тянулись к политработнику.
Александр Филиппович Исупов был высокообразованным, прекрасно эрудированным человеком, как никто другой в дивизии владел вдохновенным ораторским мастерством и самозабвенно любил доверенное ему дело. Исупов много летал, безупречно владея техникой пилотирования, отважно дрался с врагом. В военную авиацию он пришел в 1931 году по партийной мобилизации, а до того был студентом Иваново-Вознесенского энергетического института. После окончания в 1933 году летной школы Александр Филиппович работал летчиком-инструктором, позднее командовал отрядом тяжелых бомбардировщиков. Закончил в 1940 году военно-воздушную академию, сначала занимал должность комиссара авиаполка, а теперь я встретился с ним уже как с заместителем командира дивизии по политчасти.
Такие опытные политработники-летчики были и в других авиасоединениях. Они всегда оставались душой партийно-политической работы, ее организаторами и руководителями. Сами активно популяризируя передовой боевой опыт, неустанно помогая командирам готовить личный состав к новым боям, широко привлекали к участию в партполитработе и молодежь. Помню, по их инициативе в каждой эскадрилье были созданы уголки новой авиатехники, где в свободные от полетов часы проводились беседы об особенностях эксплуатации боевых самолетов, о тактике воздушных боев и бомбометаний, о боевом опыте известных летчиков Красной Армии. К проведению таких бесед, показных занятий, разборам полетов привлекались специалисты самых различных авиационных профессий.
Все это способствовало боевой активности авиаторов, росту их политической сознательности, ответственности перед Родиной и народом, а главное - ускоряло подготовку н грядущим сражениям. Вся воздушная армия жила одним желанием: образцово подготовиться к боям, в совершенстве овладеть новыми самолетами, их вооружением, передовыми тактическими приемами и быстрее вступить в боевую работу.
Эта мысль в первую очередь занимала и замполита 306-й штурмовой авиадивизии Александра Филипповича Исупова, когда мы встретились с ним на аэродроме. Коротко, как положено, он доложил Проценко о проводимой в тот день партполитработе, после чего, лукаво улыбнувшись умными карими глазами, спросил;
- Когда же на фронт, товарищ полковник? Засиделись мы в резерве-то.
Николай Михайлович ответил не очень определенно: все, дескать, зависит от высокого начальства, а пока надо готовиться. И подготовка к боям продолжалась.
В числе многих задач, которые приходилось в ту пору решать партполитаппарату воздушной армии, корпусов и дивизий, партийным и комсомольским организациям, весьма насущным было воспитание авиаторов в духе ненависти к врагу. Как раз тогда в печати публиковались сообщения Чрезвычайной государственной комиссии по установлению и расследованию злодеяний немецко-фашистских захватчиков в только что освобожденных Красной Армией городах Вязьме, Гжатске, Сычевке, Ржеве, Ростове-на-Дону, а также отчеты о судебных процессах над изменниками Родины.
Однажды мне вместе с полковником Проценко пришлось присутствовать на собрании авиаторов, где горячо обсуждались некоторые из этих документе". С гневом и ненавистью к врагу говорили воины о злодеяниях фашистских зах-ватчиков на временно оккупированной советской земле. Особенно убедительными, берущими за душу были выступления бойцов, призванных в ряды армии из областей и районов, недавно освобожденных от оккупантов. Они лично испытали, пережили тяготы "нового", фашистского "порядка", были очевидцами злодеяний гитлеровцев и в своих выступлениях дополняли, расширяли официальные сообщения Чрезвычайной государственной комиссии.
- Николай Михайлович, было бы неплохо опубликовать некоторые из таких выступлений в "Советском пилоте", - посоветовал я полковнику Проценко.
Он согласился с моим предложением, и уже на следующий день на страницах нашей газеты появились первые рассказы очевидцев вражеских злодеяний. Назывались разоренные фашистами села и города, приводились примеры массовых расстрелов оккупантами мирных жителей, в том числе женщин и детей. Заканчивались статьи и заметки неизменным призывом: "Еще беспощаднее бить врага, быстрее гнать его с нашей советской земли! Смерть фашистским захватчикам!" Целеустремленность, связь с повседневной боевой жизнью, думами и чаяниями личного состава делали партийно-политическую работу могучим средством мобилизации авиаторов на образцовое выполнение учебных и боевых задач.
Примерно за полмесяца до начала Курской битвы командующего нашей армией срочно вызвали в штаб округа. В тот же день Горюнов вернулся в армию и пригласил к себе командиров корпусов, своих заместителей, начальников ведущих отделов штаба. Когда все собрались, командарм объявил об учениях войск Степного округа. Далее генерал Горюнов пояснил, что по плану учений главный удар войска округа наносят в центре обороны "противника" силами двух общевойсковых армий и танковой армии. 5-й воздушной, осуществлявшей в ходе учения авиационное наступление, предстояло содействовать прорыву обороны, а затем развитию успеха наступления в тактической и оперативной глубине всеми силами бомбардировочной и штурмовой авиации под надежным прикрытием истребителей.
...Учения начались с восходом солнца. Мощная канонада нескольких сотен орудий, светящиеся трассы и характерный звук залпов "катюш", рев танковых и авиационных моторов, непрерывные взрывы снарядов, мин, авиабомб, тысячеголосое "ура" - все слилось в могучую, гигантскую по своей силе симфонию наступательного порыва.
Авиационная подготовка, поддержка атаки пехоты и танков, обеспечение ввода в сражение танковой армии проводились строго по плану, в высоком темпе и полном соответствии с опытом выигранных ранее боев, с тем опытом наступательных действий, который к середине сорок третьего года во многом обогатил нашу военную науку. С первой же минуты учений время для командующего армией генерала Горюнова, его заместителей, для штаба как бы спрессовалось в единый рабочий ритм - почти без сна и отдыха. вводные следовали одна за другой. И всякий раз надо было без промедления решать, что предпринять, какие новые задачи ставить тем или иным авиасоединениям, как лучше отреагировать на заявки наземных войск об оказании им действенной помощи с воздуха. Для этого требовалось быть постоянно в курсе происходивших событий. Мы в штабе многое планировали заблаговременно, но сплошь и рядом складывавшаяся непосредственно на полях "сражения" обстановка коренным образом меняла планы, и многое приходилось решать заново.
Мне, однако, четырехсуточные учения , больше всего запомнились не высоким накалом работы в штабе (к этому я привык в ходе боев), а личным знакомством с некоторыми видными, в ту пору уже широко известными в Красной Армии военачальниками, с их стилем и методами управления войсками. Несколько раз пришлось встречаться с руководителем учений генералом М. М. Поповым. Человек спокойный, уравновешенный, он, несмотря на высокое звание и должность, в общении с подчиненными был исключительно прост и обходителен, держался со всеми, как говорится, на равных. В этом я убедился и по собственным встречам с ним, и по рассказам многих товарищей, хорошо знавших Mapциана Михайловича по прежней совместной службе и боевой работе на разных фронтах. Убедился я и в его исключительно жесткой требовательности как военачальника, когда дело касалось выполнения приказов и распоряжений. Обладая отличной памятью, генерал Попов, казалось, никогда ничего не забывал и никому не прощал беспечности, нерадивого отношения к службе.
Довольно близко я познакомился тогда с начальником штаба Степного военного округа генералом М. В. Захаровым и с помощником командующего округом по кавалерии генералом И. А. Плиевым. Разные это были люди. Первый - несколько медлительный, второй - искрометный южанин. По встречам с генералом Захаровым я все больше убеждался: он умел так четко и ясно сформулировать каждое боевое задание, что не требовалось каких-либо дополнительных расспросов и разъяснений. О боевых делах конника Плиева я многое знал по газетным сообщениям - смелый, решительный, дерзкий командир. Именно таким он мне и запомнился, когда я впервые увидел его "в деле" на окружных учениях, где он еще раз проявил качества волевого, прекрасно знающего свое дело военачальника.
В ходе учений, как было отмечено на разборе, особенно отличились своим мастерством и согласованностью совместных ударов по "противнику" три армии: 5-я гвардейская общевойсковая, 5-я гвардейская танковая и 5-я воз- душная. Командовавшие ими генералы - несколько суховатый, волевой и решительный А. С. Жадов, веселый и остроумный П. А. Ротмистров и наш - скромный, но знающий себе цену С. К. Горюнов, выполняя поставленные за- дачи, как говорится, быстро нашли общий язык и действовали исключительно слаженно.
Помню, на одном из привалов Павел Алексеевич Ротмистров, приглаживая свои "почти буденновские" усы, полушутливо-полусерьезно сказал:
- Участие в учении трех пятерок - факт весьма примечательный. Значит, быть успеху. И это "предвидение" будущего маршала бронетанковых войск блестяще оправдалось. Успех был несомненный. Tecно взаимодействуя, войска трех пятерок отлично выполнили учебно-боевую задачу - окружили и разгромили оборонявшегося "противника".
Тогда в ходе учений мы впервые отрабатывали методы применения штурмовиками Ил-2 новых противотанковых авиабомб кумулятивного действия. Эта небольшая бомбочка весом всего лишь в полтора-два с половиной килограмма, сброшенная с самолета, при прямом попадании в танк или самоходную пушку насквозь прожигала их и выводила из строя. Испытание кумулятивной бомбы на учении показало, что она представляла собой очень мощное оружие. Хороший результат испытания несказанно обрадовал Павла Алексеевича. Он долго разглядывал бомбу и высказал свое мнение о ней, как обычно, в несколько шутливой форме.
- Теперь-то наши штурмовики смогут по-настоящему дергать за усы вражеских "тигров" да "пантер". Не придется им долго ползать по нашей земле, - весело произнес он, потом лукаво улыбнулся одними глазами под толстыми стеклами очков и добавил: - Только чур, товарищи летчики! Мои усы этими игрушками прошу не дергать...
Все присутствовавшие ответили на шутливую реплику танкового командарма дружным смехом, прекрасно понимая его намек на то, чтобы летчики по ошибке не бросали кумулятивные бомбы на наши танки.
Разговор об успехе трех пятерок шел и на разборе результатов учений. Генерал М. М. Попов отметил, что все три командарма принимали четкие, продуманные и обоснованные решения, а это во многом определило успешное выполнение учебно-боевой задачи. Долг каждого командарма, подчеркнул он, так же четко и организованно управлять войсками, так же умело использовать боевую технику в предстоящих сражениях с врагом, В числе лучших руководитель учений назвал ряд корпусов и дивизий, в том числе и авиационных.
С краткой, немногословной речью, целиком посвященной анализу и задачам партийно-политической работы, идейного воспитания войск, выступил на разборе учений член Военного совета округа генерал Л. 3. Мехлис, хорошо знакомый мне по Крымскому фронту. Слушая его в общем-то содержательную речь - вдохновлять людей словом он, бесспорно, умел! - его призывы к генералам и офицерам настойчиво совершенствовать партийно-политическую работу в войсках, я невольно вспомнил о некоторых его крымских приказаниях и распоряжениях. Теперь же мы видели другого Мехлиса - осторожного, уравновешенного. Печальный урок Крыма и понижение в воинском звании не прошли для него даром. Учения послужили важным стимулом для дальнейшего совершенствования летного и боевого мастерства авиаторов нашей армии. Вслед за ними были проведены летно-тактические учения во всех авиационных полках. Большое внимание на этих учениях уделялось отработке приемов борь- бы с новыми фашистскими истребителями ФВ-190А и модернизированными бомбардировщиками противника Хе-111. Изо дня в день совершенствовалась наша воздушная разведка. В работе штаба армии большое место занимало и еще важное событие: как раз в те дни наши истребительные и бомбардировочные полки переходили на новые штаты - на четырехэскадрильный состав вместо существовавшего до того двухэскадрильного.
Наконец напряженность спала.
После многосуточной непрерывной, почти без сна и отдыха, работы офицеры штаба армии и штабов авиасоединений получили возможность немного передохнуть. Не преминули воспользоваться этим и мы с Сергеем Павловичем.
- Все, что нужно, сделано, - сказал он мне вечером, за два дня до начала наступления. - Давайте сегодня просто посидим, побалуемся чайком, поговорим о чем-нибудь постороннем. Голове тоже нужна передышка.
Пили густо заваренный чай. Потом вместе поужинали. Пытались толковать о чем-нибудь постороннем, но вновь и вновь возвращались к плану авиационного наступления, подготовленному для командующего фронтом плану-графику. Сергей Павлович философствовал насчет быстрого развития и совершенствования военной авиации, а я слушал и думал о самом генерале Синякове, человеке добром и умном, вся жизнь которого была неразрывно связана с авиацией, с делом защиты Родины. От души радовался, что мне, тогда еще молодому штабному специалисту, в самую трудную пору войны посчастливилось служить под началом такого опытного командира. Расстались поздно, пожелав друг другу спокойной ночи. И ночь была действительно спокойной. Хорошо отдохнули после многосуточного бессонья. А утром случилось непредвиденное: на имя командарма Горюнова поступила телеграмма командующего ВВС Красной Армии маршала авиации А. А. Новикова, в которой предлагалось срочно откомандировать С. П. Синякова для продолжения службы в Ростов-на-Дону. Как ни жаль было расставаться с полюбившимся всем нам начальником, но приказ есть приказ. В тот же день Сергей Павлович вылетел к новому месту службы, а на должность начальника штаба армии прибыл генерал-майор авиации Н. Г. Селезнев. Раньше мне не доводилось встречаться с Николаем Георгиевичем лично, но я слышал о нем: в пору Сталинградской битвы он начальствовал в штабе 8-й воздушной армии, несколько позже - в 17-й воздушной.
Новый начальник штаба был лет на десять моложе генерала Синякова. Невысокого роста, с наголо бритой головой, зоркими и внимательными серыми глазами, живой, подвижный. В первые дни он словно летал по штабу, знакомился с людьми. Всюду можно было услышать его любимое выражение: "А ну-ка, батенька мой!" Словом, знакомство состоялось, после чего генерал Селезнев с головой ушел в работу. Несмотря на то что планирование боевой операции было завершено, для него, только что прибывшего в армию, нашлось много неотложных дел.
Рано утром 5 июля 1943 года я выехал в расположение 2-го истребительного авиакорпуса генерала Благовещенского, пока еще не зная о том, что именно в эти часы началась великая битва на Курской дуге.
В истребительном авиакорпусе мне предстояло проверить, как выполнялись указания Ставки об усилении руководства авиационной разведкой. Задание было важным. Дело в том, что некоторые командиры авиасоединений и частей относились к воздушной разведке как к чему-то второстепенному: есть-де разведывательный авиаполк, пусть он и занимается разведкой. Ставка же требовала, чтобы этому делу должное внимание уделяли все авиационные командиры. Проверка состояния разведывательной работы во 2-м авиакорпусе и последующее обсуждение данного вопроса на совещании у командующего имели целью быстро в решительно покончить с недооценкой воздушной разведки. Понимая, что поработать в авиакорпусе придется основательно, я попросил Николая Георгиевича не торопить меня с возвращением в штаб.
- Согласен, - кивнул начальник штаба армии. Однако в тот же день, когда я только что приступил к выполнению задания во 2-м истребительном авиакорпусе, генерал Селезнев вызвал меня телеграммой в Репное. Подумалось: "Вероятно, случилось что-то очень важное".
По возвращении сразу же направился к генералу Селезневу. У него уже собрались начальники основных отделов и служб штаба.
Николай Георгиевич объявил:
- Сегодня немецко-фашистские войска на северном и южном фасах Курской дуги крупными силами пехоты, танков и авиации перешли в наступление. Наша задача - всемерно усилить бдительность и боеготовность. Одновременно до решения Ставки, будем продолжать совершенствовать боевую выучку личного состава.
Затем начальник штаба уточнил каждому отделу конкретные задания в связи с изменением обстановки на Курской дуге, отменил запланированные ранее выезды начальников отделов и служб в части и соединения.
У себя в оперативном отделе мы, не дожидаясь приказания начальства, приступили к планированию возможных вариантов прикрытия с воздуха общевойсковых и танковой армий при выдвижении их к линии фронта. Вместе с подполковником Смирновым провели за этой работой всю ночь. Наутро следующего дня, сложив стопкой папки с вариантами плана, Николай Николаевич устало спросил:
- Куда все это?
- В сейф, куда же еще, - ответил я. - И чтобы никто ничего не знал, даже генерал Селезнев, Когда понадобится, откроем свой "секрет"...
Во второй половине дня 6 июля стали известны некоторые данные о первых результатах развернувшейся на Курском выступе битвы. Их упорно "выколачивали" у штабников 2-й и 16-й воздушных армий капитаны Б. Н. Волков и А. А. Гадзяцкий, наши штабные информаторы. Из их докладов явствовало, что за неполные два дня сражения наши войска подбили и уничтожили более 500 вражеских танков и самоходок, а советские летчики и зенитчики вывели из строя 200 с лишним фашистских бомбардировщиков и истребителей. Цифры ошеломляющие. Поначалу даже не верилось: уж очень много всего за столь короткий срок.
- Сведения об уничтоженных танках и самоходках противника, полагаю, точные. Их подтверждают воздушные разводчики второй и шестнадцатой армий, заметив мое сомнение, сказал капитан Волков.
Собственно, не доверять ему у меня не было оснований. Я знал, что он умел добывать необходимые данные из самых надежных источников, никогда не жалел времени на их перепроверку.
Капитан Гадзяцкий дополнил свой доклад о действиях советской авиации в сражении на Курском выступе сообщением о некоторых подробностях воздушных боев. От него, в частности, мы впервые узнали о выдающемся подвиге летчика 8-й гвардейской авиадивизии старшего лейтенанта Александра Горовца, который один атаковал большую группу вражеских бомбардировщиков и в неравном воздушном бою девять из них сбил. К глубокому сожалению, уже при возвращении на свой аэродром самолет Горовца был атакован четырьмя "мессерами" и подожжен. Отважный летчик-истребитель погиб смертью героя. Звание Героя Советского Союза ему было присвоено посмертно.
В Курской битве советские летчики-штурмовики, помогая наземным войскам в отражении вражеских танковых атак, впервые применили кумулятивные противотанковые авиабомбы. Штабники 16-й воздушной армии, по словам капитана Волкова, сообщили ему, что при прямом попадании "от кумулятивок, как свечки, вспыхивают и "тигры", и "пантеры", и "фердинанды".
Позже сведения о ходе великой Курской битвы стали регулярно публиковаться в сводках Советского информбюро и их уже не требовалось "добывать" в штабах действующих 2-й и 16-й воздушных армий. Тем не менее мы продолжали поддерживать с этими штабами связь. Все мы с часу на час ждали приказ о введении в сражение соединений и частей нашей воздушной армии. Но такого приказа пока не было. Приходилось продолжать учебные занятия. Так, в ожидании приказа, прошли первые пять суток.
К исходу пятого дня, покончив с неотложными учебными заботами, мы с Николаем Георгиевичем Селезневым вели разговор о тяжелых для войск Красной Армии оборонительных боях на подступах к Обояни. Тревожило хотя и медленное, но, казалось, неотвратимое продвижение немецко-фашистских войск от Орла и Белгорода к Курску.
- Если противнику удастся прорваться к Обояни, это очень опасно. От Обояни до Курска - рукой подать, - невесело заметил начальник штаба армии, о чем-то напряженно думая.
В этот момент в комнату вошел командарм Горюнов. Услашав последние слова Селезнева, сразу вступил в разговор и в нескольких словах высказал свою точку зрения. От Обояни до Курска действительно недалеко, но, если гитлеровцам и удастся захватить Обоянь, по мнению командарма, на оперативный простор им не выйти - не хватит силенок. Присаживаясь к столу, Горюнов продолжил:
- Я только что вернулся из штаба округа. С девятого июля наш округ реорганизуется в Степной фронт.
-Значит, закончились наши тыловые каникулы?! - радостно воскликнул Николай Георгиевич.
- Выходит, закончились.
Командарм сообщил далее, что командующим фронтом назначен генерал-полковник И. С. Конев. Он уже на месте. На днях прибывает член Военного совета генерал-лейтенант И. 3. Сусайков. Начальником штаба фронта остается генерал М. В. Захаров.
Сразу же после того, как командарм закончил свое сообщение, раздался телефонный звонок. Звонили сверху - по ВЧ. Трубку взял Горюнов. С минуту молча слушал. Ответил лишь одним словом: "Есть!" - затем положил трубку на место и с чуть заметным волнением объявил:
- Вот и первое боевое задание.
Оказалось, звонил генерал Захаров. Он сообщил, что командующим фронтом 5-й воздушной армии поставлена задача: прикрывать с воздуха выдвижение к фронту войск 5-й гвардейской общевойсковой армии генерала Л. С. Жадова и 5-и гвардейской танковой армии генерала Н. А. Ротмистрова.
- Ну что ж, время не ждет, - энергично поднявшись, сказал начальник штаба.- Немедленно приступаем к разработке плана прикрытия.
- Действуйте! - одобрительно кивнул командарм. - Я буду у себя.
Когда мы остались вдвоем, я попросил у генерала Селезнева разрешения на пять минут отлучиться, чтобы сходить к себе в отдел. Вернулся со взятой из сейфа папкой и положил на стол начальнику штаба готовый план прикрытия, разработанный нами заблаговременно. Николай Георгиевич придирчиво проверил все расчеты, поставил в положенном месте размашистую подпись. Без каких-либо оговорок подписал план и командарм.
Итак, две гвардейские пятерки первыми двинулись в направлении на Обоянь. С воздуха их выдвижение в течение трех суток надежно прикрывали летчики авиакорпуса генерала А. С. Благовещенского. Прикрытие велось по всем правилам тактики ВВС 1943 года: авиагруппы истребителей Л-5 и Як-7б по 6-8 самолетов в каждой непрерывно барражировали над продвигавшимися к фронту войсками, оберегая их от попыток обнаружения вражескими воздушными разведчиками и возможных налетов авиации противника. Особенно высокое мастерство прикрытия показали в те дни группы Г. А. Лобова, Г. Г. Власенко, А. И. Майорова, Ф. М. Косолапова.
Почти четырехсоткилометровый марш был осуществлен исключительно организованно и скрытно от врага. Гвардейцы 5-й общевойсковой и 5-й танковой армий под надежным прикрытием с воздуха своевременно вышли в район Прохоровки навстречу рвавшимся к Курску отборным немецко-фашистским танковым и пехотным дивизиям и утром 12 июля вступили в знаменитое Прохоровское сражение - одно из самых крупных и напряженных танковых сражений Великой Отечественной войны. Только в итоге первого дня этого сражения противник потерял до 400 "тигров", "пантер" и "фердинандов", более 10 тысяч солдат и офицеров, большое количество артиллерийского вооружения, автомашин и окончательно утратил свои наступательные возможности. Танковое сражение под Прохоровкой, ведущая роль в котором принадлежала войскам 5-й гвардейской танковой армии генерала П. А. Ротмистрова, свело на нет планы гитлеровского командования прорваться к Курску с юга. Поскольку все эти боевые события происходили в полосе Воронежского фронта, обе гвардейские пятерки - армии генералов А. С. Жадова и П. А. Ротмистрова, а также авиакорпуса генералов А. С. Благовещенского и Н. П. Каманина остались в составе этого фронта.