Страница:
Уильям Томас Грин Мортон (1819–1868 годы) одним из первых провел удачную демонстрацию эфира, применив его методом вспрыскивания. До этого эфир уже применялся в качестве обезболивающего, но доктор изобрел более легкий, воздушный метод, благодаря чему заслужил право называться «изобретателем и первооткрывателем анестезии». Мортон обучался у Велса, впоследствии став его партнером в Хартфорде. Однако воспитанник покинул учителя, намереваясь продолжить учебу в Гарварде. Он имел несчастье присутствовать на злополучной демонстрации закиси азота и, вероятно, сделал соответствующие выводы.
Исследования, касавшиеся обезболивания при лечении зубов, постепенно привели к экспериментам с эфиром. В сентябре 1846 года Мортон произвел безболезненное удаление зуба под эфирным наркозом. Месяц спустя организовал демонстрацию в Массачусетском госпитале, помогая в удалении опухоли из шеи пациента, предварительно анестезированного эфиром. Доктор назвал свое изобретение «Летеон», но не стремился обнародовать результаты опытов. Тайна сохранялась недолго: в том же 1846 году эфир получил распространение в американских клиниках и «дошел» до Европы. Будучи серьезным ученым, Мортон не был столь требователен к юридической стороне своего открытия. Подав несколько прошений в Конгресс и Президенту США, он не получил согласия и навсегда отказался он авторских прав на эфирный наркоз.
Британский анестезиолог Джон Сноу (1813–1858 годы) не стремился к научной деятельности, успешно используя новейшие открытия в качестве полезного приложения к практической деятельности. Ко времени активной разработки действенного анестетика Сноу имел репутацию ведущего анестезиолога Лондона. Кроме того, он был известен как поборник гигиены, сумев доказать, что причиной холеры является употребление грязной воды. Доктор начал интересоваться анестезией уже после введения эфира в медицинскую практику многих медиков, но сам не преминул внести посильный вклад в развитие этой области медицины. Его эксперименты с эфиром закончились созданием нескольких устройств для ингаляции с опубликованием результатов в книге «Ингаляция эфиром» (1847).
Вероятно, осознав бесперспективность эфира, Сноу пытался работать с хлороформом, хотя прекрасно знал опасность этого вещества. Однако именно ему принадлежит заслуга в разработке специального приспособления для дозировки хлороформа, созданной с целью уменьшения побочного действия. В 1853 году Сноу принимал участие в процессе появления на свет принца Леопольда, сделав анальгезию хлороформом венценосной роженице королеве Виктории. Впоследствии анальгезия по методу Сноу прочно вошла в акушерскую практику английских медиков.
После смерти Сноу славу ведущего анестезиолога Лондона снискал себе Джозеф Т. Кловер (1825–1882 годы). Начиная карьеру в качестве врача общей практики в столице Англии, он навсегда связал жизнь с анестезиологией. Кловер считался превосходным лечащим врачом и серьезным ученым. Ему принадлежит активная роль в разработке критериев безопасности назначения хлороформа и эфира в качестве обезболивающих средств. В 1862 году Кловер сконструировал испаритель, позволявший точно дозировать пары хлороформа. Изобретенный им аппарат вкупе с системой специальных мехов создавал воздушную смесь с оптимальным содержанием хлороформа, которая поступала в специальный мешок. В свою очередь, мешок перебрасывался через плечо анестезиолога; далее смесь подавалась через шланги в маску больного. Еще одним удачным изобретением Кловера стал ингалятор, позволявший подавать закись азота или эфир способом наиболее удобным как для пациента, так и для врача-анестезиолога. Врач-терапевт Ральф М. Уотерс из Сайоксе, штат Айова (1883–1979 годы) считается родоначальником академической анестезиологии. Американский доктор настолько часто проводил сеансы анестезии, что к 1916 году его медицинская деятельность ограничилась наркозом. После месячных курсов по анестезии Уотерс учредил клинику малой хирургии с палатой пробуждения, где работал до 1927 года. Получив степень профессора анестезиологии в университете штата Висконсин, он стал первым в США ученым, удостоенным этого звания. За время своей университетской деятельности бывший терапевт Ральф Уотерс подготовил более 60 молодых анестезиологов; многие из них далее занялись теоретическими разработками. Помимо педагогической работы, профессор принимал участие в создании протоколов анестезии, фармакологии и абсорбции углекислого газа.
Большие заслуги в области анестезии принадлежат Джеймсу Юнгу Симпсону (1811–1870 годы), хотя он более известен в качестве прекрасного акушера и директора родильного дома в Эдинбурге. Частный хирург Джон Уайтсайд Магилл (1888–1986 годы) постигал анестезию на практике, но после многих лет увлечения наркозом стал профессиональным анестезиологом. Сэр Джон разработал и ввел в практику один из наиболее эффективных способов общей ингаляционной анестезии; сконструировал эндотрахеальные трубки и ларингоскоп, заменивший привычное зеркало при осмотре гортани через полость рта.
В оперативной хирурги первым применил эфир американский анестезиолог Кроуфорд Вильямсон Лонг (1815–1878 годы), потому именно он считается пионером анестезии. 30 марта 1842 года Лонг участвовал в операции по удалению опухоли, употребив эфир в качестве общего наркоза. Медики смочили эфиром кусочек ткани и дали пациенту подышать. Несмотря на глубокие знания в области анестезии, Лонг не получил должного внимания со стороны руководства и коллег. Открытие забылось на долгие 7 лет, хотя он применил эфир раньше Мортона. В настоящее время справедливость восстановлена: 30 марта американские медики отмечают свой профессиональный праздник, вспоминая Кроуфорда Вильямсона Лонга и его полезное открытие.
Врачевание у постели
Появление клинической медицины относится к глубокой древности, но связано прежде всего с именем Гиппократа. Согласно идеологии косской школы, искусство врачевания у постели больного являлось основой всей медицины. В числе основоположников клинической медицины можно назвать английского доктора Сиденхема Томаса (1624–1689 годы). Рассматривая нездоровье как процесс, а лечение как помощь, он придавал особое значение целительным силам самого больного. Благодаря классическому описанию скарлатины, хореи, подагры и многих других внутренних заболеваний, Сиденхем получил прозвище «английский Гиппократ».
Забытый в Средневековье, этот метод возродился в начале XVIII века благодаря деятельности голландского врача, ботаника и химика Германа Бурхааве (1668–1738 годы). Совмещая практику, исследования и преподавание, знаменитый медик возглавлял четыре кафедры и занимал должность ректора Лейденского университета. Согласно девизу «лечить больных у их ложа» профессор ставил диагноз на основании лично разработанной системы. Тщательный осмотр пациента дополнялся физиологическим и анатомическим объяснением симптоматики. В теоретическом плане доктор пытался связать анатомию и физиологию с практическим опытом; основные положения лекарственной терапии изложены в руководстве «Основания химии» (1732).
Герман Бурхааве
Бурхааве первым ввел в терапевтическую практику обследования с помощью инструментов, первым применил усовершенствованный термометр Фаренгейта, первым использовал оптику на вскрытиях. Репутация первопроходца во многих сферах медицины обеспечила огромную популярность лейденской медицинской школе, основанной профессором и далее существовавшей на базе научной клиники трудами его учеников. На кафедре Бурхааве в разное время обучались многие великие медики Европы. Привлеченные эффективной методикой преподавания, в Голландию приезжали русские врачи, позже назвавшие профессора «Totius Europae praeceptor», что в переводе с латыни примерно значило «учитель всей Европы». Лекции Бурхааве посещали Петр I, А. Галлер, Ж. Ламетри и замечательный российский клиницист Н. Бидлоо. Развитие медицины внутренних болезней долгое время проходило на фоне лекарственной терапии при полном отсутствии приборов физического освидетельствования. Проводя первичное обследование, врачи предпочитали полагаться на результаты опроса, возведя жалобы пациента в бесспорный предмет — анамнез (от лат. anamnesis — «воспоминание»). Основными материальными параметрами считались пульс и характеристики выделений, определяемые прощупыванием и визуальным осмотром. До изобретения термоскопа температуру тела определяли старинным способом, примитивно прикладывая руку ко лбу. Начиная с XVIII века заботами профессора Бурхааве в медицинскую практику медленно входили более совершенные методики, постепенно сформировавшиеся в отработанную систему физического обследования.
Термометры Бурхааве
Термометрия завоевала популярность после знаменитого изобретения немецкого физика Габриеля Даниеля Фаренгейта (1686–1736 годы), предложившего медицине спиртовой и ртутный термометры. В дополнение ученый предложил 212 градусную температурную шкалу, позже названную его именем. Собственно прибор предназначался для определения географических показателей, но Бурхааве приспособил термометр Фаренгейта для измерения температуры тела больного, хотя большие размеры несколько затрудняли его использование в медицинской практике.
Недостаток устройства предшественника был ликвидирован шведским астроном Андерсом Цельсием (1701–1744 годы). Новое изобретение потребовало от создателя немалой самоотверженности. Необходимые данные были получены в Лапландской экспедиции, организованной с целью измерения дуги меридиана. Температурная шкала Цельсия укладывалась в пределах 100 градусов, следовательно, прибор имел гораздо меньшие размеры. Однако даже в столь компактном виде медики пользовались им неохотно, отзываясь об измерении температуры как о «слишком сложной процедуре». Самыми передовыми в этой области оказались российские врачи. Успешное внедрение термометрии в клиническую практику связано с именем С. Боткина.
Перкуссия (от лат. percussio — «ударять») в качестве метода обследования основывалась на различии звука, возникающего при постукивании по здоровым и пораженным тканям. Автор метода, австрийский врач Леопольд Ауэнбруггер (1722–1809 годы), был сыном трактирщика и видел, как отец простукивал стенки бочек, определяя количество вина. Получив медицинское образование и начав работать в клинике, Ауэнбруггер применил методику отца по отношению к человеческому телу. Выстукивая тело больного пальцами, сложенными в «пирамидку», он определял наличие жидкости в грудной полости. По словам медика, «неестественный звук, получаемый при выстукивании груди, всегда указывал на наличие большой опасности». Семилетние исследования венского доктора, сопоставленные с данными вскрытий, в 1761 году нашли отклик у коллег, ознакомившихся с его работой «Новое открытие, позволяющее на основании данных выстукивания грудной клетки человека, как признака, обнаружить скрытые в глубине грудные болезни».
«На основании своего опыта я утверждаю, — писал автор, — признак, о котором идет речь, чрезвычайно важен не только для распознавания, но и для лечения болезней. Более того, он заслуживает первого места после исследования пульса и дыхания». Венские медики отнеслись к новаторству без должного внимания: простой способ диагностики привычно назвали тягостной процедурой, а самого доктора подвергли насмешкам. Ауэнбруггер оставил медицину и несколько лет провел в психиатрической клинике, где умер, не узнав о широком признании своего открытия.
«Дар воскрешать прошедшее столь же изумителен, как и дар предвидеть будущее». Слова А. Франса с полным правом можно отнести к деятельности Жана Николя Корвизара де Маре, успешно применявшего забытую методику в излечении недугов Наполеона. Карьера французского медика складывалась удачно благодаря его блестящим способностям в лечении, преподавании и научных исследованиях. О методе предшественника молодой француз узнал случайно, прочитав статью врача венской благотворительной больницы. Автор заметки давно применял выстукивание, сделав его привычным методом своей практики. Именно привычность более всего удивила Корвизара: «В течение всего времени, пока я изучал медицину, не помню, чтобы хоть раз упоминалось имя Ауэнбруггера. Я не знал о перкуссии, когда начал читать лекции».
Заинтересовавшись новой методикой, лейб-медик императора более 20 лет изучал перкуторный звук, простукивая уже не пальцами, а всей ладонью. Усовершенствованный способ позволял определять воспаление легких, аневризму сердца, а также заполнение плевральной полости и околосердечной сумки. В 1808 году Жан Корвизар восстановил справедливость, опубликовав «Новое открытие…» на французском языке и прибавив к статье Ауэнбруггера более 400 страниц собственных комментариев.
Чешский профессор Йозеф Шкода (1805–1881 годы) проводил исследования перкуторного звука совместно с К. Рокитанским. Ученые работали в просторном зале морга, пытаясь объяснить прием Ауэнбруггера исходя из законов физики. Научное обоснование позволило закрепить ранние практические выводы. С того времени эффективность перкуссии уже не вызывала сомнения, а инструментарий терапевтов неуклонно пополнялся новыми приспособлениями. Одним из наиболее удачных изобретений стал плессиметр конструкции Пьера Адольфа Пьорри (1794–1879 годы), изготовленный из слоновой кости.
Костяные плессиметры, изобретенные П. А. Пьорри
Аускультация (от лат. auscultare — «внимательно слушать») в примитивном виде применялась во времена Гиппократа, когда медики определяли сердечный ритм, прикладывая ухо к груди пациента. Имевшему опыт в усовершенствовании перкуссии Корвизару не представляло труда возродить еще один метод. Однако в опытах с выслушиванием его превзошел ученик Рене Теофил Гиацинт Лэннек (1782–1826 годы), племянник известного во Франции частного медика. Начиная со студенческих лет доктор Лэннек изучал туберкулез, который в то время назывался по греческому образцу чахоткой. Болезни легких даже в настоящее время представляют серьезную опасность, а в конце XVIII века от них ежегодно умирали тысячи европейцев. Внимательное изучение трупов больных, скончавшихся от чахотки, позволило обнаружить специфические образования в виде узелков, позже названные туберкулами.
Сделав соответствующие выводы, медик понял, что заболевание долго развивается бессимптомно, давая о себе знать слишком поздно, когда медицина уже не в состоянии помочь. Точный диагноз ставился уже после смерти пациента, потому что способов прижизненного определения болезни не существовало. Изобретению эффективного инструмента, заменившего непосредственное прослушивание, удивительным образом способствовал… эротический фактор. Не решаясь приложить ухо к пышной груди юной пациентки, Лэннек нашел неожиданное решение: «Возраст и пол больной не позволили мне применить прямую аускультацию ухом, приложенным к области сердца. Я попросил несколько листов бумаги, свернул их в тугой цилиндр, приставил один конец к области сердца и приложил ухо к другому. Я был удивлен и удовлетворен, когда услышал удары сердца такие ясные и отчетливые, какими никогда не слышал их раньше».
Рене Лэннек
На следующий день доктор Лэннек применил новый метод на обходе в клинике Necker, обнаружив активную стадию туберкулеза у трети легочных больных. За неимением другого инструмента, врач некоторое время пользовался бумажным, а в свободное время вытачивал приборы собственной конструкции из различных пород дерева. Первый стетоскоп Лэннека представлял собой два одинаковых цилиндра с резьбовым соединением. Оригинальная конструкция позволяла пользоваться прибором как в собранном, так и в разобранном виде. Помимо изобретения первого в мире прибора физической диагностики, Рене Лэннек прославил французскую медицину открытиями в области кардиологии и гастроэнтерологии. Теоретические выкладки и практический опыт медика отражены в работе «О посредственной аускультации, или распознавании болезней легких и сердца» (1819). Именно он описал симптомы пороков сердца и патологические изменения в печени (цирроз Лэннека). Задолго до открытия возбудителя туберкулеза создатель стетоскопа подозревал о заразном характере этого заболевания. В качестве профилактики чахотки предлагались: полноценный отдых, правильное питание и прогулки на свежем воздухе. По воле рока ученого свела в могилу болезнь, ради победы над которой он совершил свои самые значительные открытия. Заразившись туберкулезом, Рене Лэннек скончался спустя 6 лет после изобретения стетоскопа.
Надежный метод диагностики внутренних заболеваний стал возможен только в начале XX века, после того как немецкий физик Вильгельм Конрад Рентген (1845–1923 годы) обнаружил электромагнитное излучение (Х-лучи), проникающее через непрозрачные материалы. Неутомимый физик-экспериментатор, один из первых лауреатов Нобелевской премии, Рентген окончил политехникум в Цюрихе, уготовив себе карьеру инженера. Несколько лет поскучав над чертежами, он осознал, что гораздо больше интересуется физикой, и поступил в университет. Защитив диссертацию, работал ассистентом кафедры физики в Цюрихе, Гиссене; в 1871–1873 годах преподавал в университете Вюрцбурга. После пятилетнего пребывания в Страсбурге профессор получил должность директора Физического института в Гиссене, но в 1888 году окончательно перешел в Вюрцбургский университет, ректором которого был избран в 1894 году.
Стетоскоп Лэннека
По воспоминаниям коллег, знаменитый физик пользовался славой лучшего экспериментатора Германии, имел репутацию чудака, упорно отклоняя предложения дворянства и различных наград. В то время как весь мир называл открытие рентгеновским излучением, сам виновник торжества именовал его X-лучами. Непоколебимая принципиальность ученого касалась не только науки. Во время войны 1914 года Рентген объявил, что «не имеет морального права жить лучше других людей», передав все свое состояние государству. Отказ от немалых средств вызвал большие трудности, но ученый подходил к бытовым проблемам стоически. Например, собирая деньги на поездку в Швейцарию, он почти на год отказался от кофе.
Дружеский шарж на К. Рентгена
Открытие рентгеновских лучей, дальнейшее изучение их свойств послужило базой для создания системы прогнозирования туберкулеза, пороков сердца, болезней желудка, а также детального обследования повреждений костной ткани. Методика, получившая название «рентгеновская съемка», основывается на просвечивании тела с последующей регистрацией записи на экране. Переснятое на фотопленку изображение наглядно представляет внутренние органы человека, а врачу остается определить наличие или отсутствие патологии.
Забытый в Средневековье, этот метод возродился в начале XVIII века благодаря деятельности голландского врача, ботаника и химика Германа Бурхааве (1668–1738 годы). Совмещая практику, исследования и преподавание, знаменитый медик возглавлял четыре кафедры и занимал должность ректора Лейденского университета. Согласно девизу «лечить больных у их ложа» профессор ставил диагноз на основании лично разработанной системы. Тщательный осмотр пациента дополнялся физиологическим и анатомическим объяснением симптоматики. В теоретическом плане доктор пытался связать анатомию и физиологию с практическим опытом; основные положения лекарственной терапии изложены в руководстве «Основания химии» (1732).
Бурхааве первым ввел в терапевтическую практику обследования с помощью инструментов, первым применил усовершенствованный термометр Фаренгейта, первым использовал оптику на вскрытиях. Репутация первопроходца во многих сферах медицины обеспечила огромную популярность лейденской медицинской школе, основанной профессором и далее существовавшей на базе научной клиники трудами его учеников. На кафедре Бурхааве в разное время обучались многие великие медики Европы. Привлеченные эффективной методикой преподавания, в Голландию приезжали русские врачи, позже назвавшие профессора «Totius Europae praeceptor», что в переводе с латыни примерно значило «учитель всей Европы». Лекции Бурхааве посещали Петр I, А. Галлер, Ж. Ламетри и замечательный российский клиницист Н. Бидлоо. Развитие медицины внутренних болезней долгое время проходило на фоне лекарственной терапии при полном отсутствии приборов физического освидетельствования. Проводя первичное обследование, врачи предпочитали полагаться на результаты опроса, возведя жалобы пациента в бесспорный предмет — анамнез (от лат. anamnesis — «воспоминание»). Основными материальными параметрами считались пульс и характеристики выделений, определяемые прощупыванием и визуальным осмотром. До изобретения термоскопа температуру тела определяли старинным способом, примитивно прикладывая руку ко лбу. Начиная с XVIII века заботами профессора Бурхааве в медицинскую практику медленно входили более совершенные методики, постепенно сформировавшиеся в отработанную систему физического обследования.
Термометрия завоевала популярность после знаменитого изобретения немецкого физика Габриеля Даниеля Фаренгейта (1686–1736 годы), предложившего медицине спиртовой и ртутный термометры. В дополнение ученый предложил 212 градусную температурную шкалу, позже названную его именем. Собственно прибор предназначался для определения географических показателей, но Бурхааве приспособил термометр Фаренгейта для измерения температуры тела больного, хотя большие размеры несколько затрудняли его использование в медицинской практике.
Недостаток устройства предшественника был ликвидирован шведским астроном Андерсом Цельсием (1701–1744 годы). Новое изобретение потребовало от создателя немалой самоотверженности. Необходимые данные были получены в Лапландской экспедиции, организованной с целью измерения дуги меридиана. Температурная шкала Цельсия укладывалась в пределах 100 градусов, следовательно, прибор имел гораздо меньшие размеры. Однако даже в столь компактном виде медики пользовались им неохотно, отзываясь об измерении температуры как о «слишком сложной процедуре». Самыми передовыми в этой области оказались российские врачи. Успешное внедрение термометрии в клиническую практику связано с именем С. Боткина.
Перкуссия (от лат. percussio — «ударять») в качестве метода обследования основывалась на различии звука, возникающего при постукивании по здоровым и пораженным тканям. Автор метода, австрийский врач Леопольд Ауэнбруггер (1722–1809 годы), был сыном трактирщика и видел, как отец простукивал стенки бочек, определяя количество вина. Получив медицинское образование и начав работать в клинике, Ауэнбруггер применил методику отца по отношению к человеческому телу. Выстукивая тело больного пальцами, сложенными в «пирамидку», он определял наличие жидкости в грудной полости. По словам медика, «неестественный звук, получаемый при выстукивании груди, всегда указывал на наличие большой опасности». Семилетние исследования венского доктора, сопоставленные с данными вскрытий, в 1761 году нашли отклик у коллег, ознакомившихся с его работой «Новое открытие, позволяющее на основании данных выстукивания грудной клетки человека, как признака, обнаружить скрытые в глубине грудные болезни».
«На основании своего опыта я утверждаю, — писал автор, — признак, о котором идет речь, чрезвычайно важен не только для распознавания, но и для лечения болезней. Более того, он заслуживает первого места после исследования пульса и дыхания». Венские медики отнеслись к новаторству без должного внимания: простой способ диагностики привычно назвали тягостной процедурой, а самого доктора подвергли насмешкам. Ауэнбруггер оставил медицину и несколько лет провел в психиатрической клинике, где умер, не узнав о широком признании своего открытия.
«Дар воскрешать прошедшее столь же изумителен, как и дар предвидеть будущее». Слова А. Франса с полным правом можно отнести к деятельности Жана Николя Корвизара де Маре, успешно применявшего забытую методику в излечении недугов Наполеона. Карьера французского медика складывалась удачно благодаря его блестящим способностям в лечении, преподавании и научных исследованиях. О методе предшественника молодой француз узнал случайно, прочитав статью врача венской благотворительной больницы. Автор заметки давно применял выстукивание, сделав его привычным методом своей практики. Именно привычность более всего удивила Корвизара: «В течение всего времени, пока я изучал медицину, не помню, чтобы хоть раз упоминалось имя Ауэнбруггера. Я не знал о перкуссии, когда начал читать лекции».
Заинтересовавшись новой методикой, лейб-медик императора более 20 лет изучал перкуторный звук, простукивая уже не пальцами, а всей ладонью. Усовершенствованный способ позволял определять воспаление легких, аневризму сердца, а также заполнение плевральной полости и околосердечной сумки. В 1808 году Жан Корвизар восстановил справедливость, опубликовав «Новое открытие…» на французском языке и прибавив к статье Ауэнбруггера более 400 страниц собственных комментариев.
Чешский профессор Йозеф Шкода (1805–1881 годы) проводил исследования перкуторного звука совместно с К. Рокитанским. Ученые работали в просторном зале морга, пытаясь объяснить прием Ауэнбруггера исходя из законов физики. Научное обоснование позволило закрепить ранние практические выводы. С того времени эффективность перкуссии уже не вызывала сомнения, а инструментарий терапевтов неуклонно пополнялся новыми приспособлениями. Одним из наиболее удачных изобретений стал плессиметр конструкции Пьера Адольфа Пьорри (1794–1879 годы), изготовленный из слоновой кости.
Аускультация (от лат. auscultare — «внимательно слушать») в примитивном виде применялась во времена Гиппократа, когда медики определяли сердечный ритм, прикладывая ухо к груди пациента. Имевшему опыт в усовершенствовании перкуссии Корвизару не представляло труда возродить еще один метод. Однако в опытах с выслушиванием его превзошел ученик Рене Теофил Гиацинт Лэннек (1782–1826 годы), племянник известного во Франции частного медика. Начиная со студенческих лет доктор Лэннек изучал туберкулез, который в то время назывался по греческому образцу чахоткой. Болезни легких даже в настоящее время представляют серьезную опасность, а в конце XVIII века от них ежегодно умирали тысячи европейцев. Внимательное изучение трупов больных, скончавшихся от чахотки, позволило обнаружить специфические образования в виде узелков, позже названные туберкулами.
Сделав соответствующие выводы, медик понял, что заболевание долго развивается бессимптомно, давая о себе знать слишком поздно, когда медицина уже не в состоянии помочь. Точный диагноз ставился уже после смерти пациента, потому что способов прижизненного определения болезни не существовало. Изобретению эффективного инструмента, заменившего непосредственное прослушивание, удивительным образом способствовал… эротический фактор. Не решаясь приложить ухо к пышной груди юной пациентки, Лэннек нашел неожиданное решение: «Возраст и пол больной не позволили мне применить прямую аускультацию ухом, приложенным к области сердца. Я попросил несколько листов бумаги, свернул их в тугой цилиндр, приставил один конец к области сердца и приложил ухо к другому. Я был удивлен и удовлетворен, когда услышал удары сердца такие ясные и отчетливые, какими никогда не слышал их раньше».
На следующий день доктор Лэннек применил новый метод на обходе в клинике Necker, обнаружив активную стадию туберкулеза у трети легочных больных. За неимением другого инструмента, врач некоторое время пользовался бумажным, а в свободное время вытачивал приборы собственной конструкции из различных пород дерева. Первый стетоскоп Лэннека представлял собой два одинаковых цилиндра с резьбовым соединением. Оригинальная конструкция позволяла пользоваться прибором как в собранном, так и в разобранном виде. Помимо изобретения первого в мире прибора физической диагностики, Рене Лэннек прославил французскую медицину открытиями в области кардиологии и гастроэнтерологии. Теоретические выкладки и практический опыт медика отражены в работе «О посредственной аускультации, или распознавании болезней легких и сердца» (1819). Именно он описал симптомы пороков сердца и патологические изменения в печени (цирроз Лэннека). Задолго до открытия возбудителя туберкулеза создатель стетоскопа подозревал о заразном характере этого заболевания. В качестве профилактики чахотки предлагались: полноценный отдых, правильное питание и прогулки на свежем воздухе. По воле рока ученого свела в могилу болезнь, ради победы над которой он совершил свои самые значительные открытия. Заразившись туберкулезом, Рене Лэннек скончался спустя 6 лет после изобретения стетоскопа.
Надежный метод диагностики внутренних заболеваний стал возможен только в начале XX века, после того как немецкий физик Вильгельм Конрад Рентген (1845–1923 годы) обнаружил электромагнитное излучение (Х-лучи), проникающее через непрозрачные материалы. Неутомимый физик-экспериментатор, один из первых лауреатов Нобелевской премии, Рентген окончил политехникум в Цюрихе, уготовив себе карьеру инженера. Несколько лет поскучав над чертежами, он осознал, что гораздо больше интересуется физикой, и поступил в университет. Защитив диссертацию, работал ассистентом кафедры физики в Цюрихе, Гиссене; в 1871–1873 годах преподавал в университете Вюрцбурга. После пятилетнего пребывания в Страсбурге профессор получил должность директора Физического института в Гиссене, но в 1888 году окончательно перешел в Вюрцбургский университет, ректором которого был избран в 1894 году.
По воспоминаниям коллег, знаменитый физик пользовался славой лучшего экспериментатора Германии, имел репутацию чудака, упорно отклоняя предложения дворянства и различных наград. В то время как весь мир называл открытие рентгеновским излучением, сам виновник торжества именовал его X-лучами. Непоколебимая принципиальность ученого касалась не только науки. Во время войны 1914 года Рентген объявил, что «не имеет морального права жить лучше других людей», передав все свое состояние государству. Отказ от немалых средств вызвал большие трудности, но ученый подходил к бытовым проблемам стоически. Например, собирая деньги на поездку в Швейцарию, он почти на год отказался от кофе.
Открытие рентгеновских лучей, дальнейшее изучение их свойств послужило базой для создания системы прогнозирования туберкулеза, пороков сердца, болезней желудка, а также детального обследования повреждений костной ткани. Методика, получившая название «рентгеновская съемка», основывается на просвечивании тела с последующей регистрацией записи на экране. Переснятое на фотопленку изображение наглядно представляет внутренние органы человека, а врачу остается определить наличие или отсутствие патологии.
Теория и практика зарождения
Отрывочные положения теории внутриутробного развития встречались в трудах всех великих медиков древности и Средневековья. В отсутствие оптической техники, являясь результатом поверхностных наблюдений, сведения о рождении человека не могли быть точными. Великий Гиппократ придерживался гуморальных взглядов, оттого рассматривал процесс появления семени как результат «волнения пенистой влаги, которая согревается и разливается по телу вследствие трения детородных органов».
Греческий врач туманно намекал, что зародыш представляет собой нечто сильное и густое, «отделяющееся от пенистой влаги и направляющееся к спинному мозгу во время соития». Сложный путь будущего человека мужского пола, якобы, заканчивается в матке женщины, прерывая ее любовное удовольствие как «холодная вода, залитая в кипящий котел». Не лишая женщину возможности участия в процессе создания ребенка, Гиппократ также наделил ее семенем. Женский зародыш вступал в борьбу за существование тотчас после появления из «пенистой влаги». Далее происходила генетическая комбинация, в зависимости от силы каждого из участников: «…если от обоих отойдет сильное семя, рождается мальчик, а если более слабое — девочка; какое из двух превзойдет по количеству, такое и родится». Античный медик своеобразно уподобил оплодотворение физическому опыту с воском и жиром. «Пока смесь будет жидка, неизвестно, чего больше жиру или воску; но когда застынет, тогда явно будет, какое вещество превосходит количеством».
Интересные, но ошибочные представления Гиппократа касались внутриутробного развития плода: «После соития, если женщина не зачнет, семя, выпущенное обоими, обыкновенно изливается наружу, когда женщина захочет». Философ полагал, что женщина может легко управлять процессом оплодотворения, закрывая или раскрывая матку по собственному желанию. Семя, которому разрешили остаться в теле матери, «сгущается, от теплоты тучнеет, питаясь холодным воздухом. Вздувшееся семя обтягивается оболочкой, так как внешняя поверхность у него, сделавшись непрерывной вследствие липкости, со всех сторон связывает его». Гиппократ описал семя 6 дней от роду, увиденное собственными глазами. По утверждению медика, зародыш напоминал сырое яйцо со снятой скорлупой. Красный и круглый, с просвечивающейся внутренней влагой, он включал в себя «белые, толстые волоконца, густую красную сукровицу и наружные кровяные сгустки».
Виды зародышей в матке. Леонардо да Винчи. 1510–1512 годы.
Наиболее вероятной причиной детских болезней, по Гиппократу, являлась узкая матка, недостаточная для развития большого, следовательно, здорового ребенка, который в данном случае сравнивался с огурцом. «Если положить в узкий сосуд овощ маленький, но уже отцветший, — рассуждал врач, — то огурец выйдет равным и подобным полости этого узкого сосуда». Падение или удар, нанесенный матери, может повредить зародыш именно в узком пространстве. В лучшем случае младенец «искалечивается», а если «разрывается оболочка, окружающая его, то он гибнет». Говоря словами великого эскулапа, «в настоящий момент довольно и сказанного», ибо дальнейшее развитие представлений о человеческом зародыше относится к Средневековью, когда в медицине торжествовали идеи преформизма (от лат. praeformo — «заранее образовать»).
Теория о наличии в половых клетках материальной структуры, определяющей развитие зародыша, исходила из воззрений Анаксагора. Согласно его философии, в семени отца или матери существует маленький человечек, обладающий всеми органами, подобно взрослому индивидууму. Начало роста миниатюрного создания вызывается желанием родителей, а беременность представляет собой всего лишь увеличение размеров зародыша. Носителями идеи преформизма были Я. Сваммердам, М. Мальпиги, А. Галлер, утверждавшие, что человеческий организм формируется в яйце или сперматозоиде.
Древние теории внутриутробного развития сложились в научную систему после опубликования работ противников преформизма. Первым оппозиционным сочинением стал трактат Джероламо Фабриция «О формировании плода» (1600). Автор представил собственный взгляд на появление зародыша, обосновав теорию великолепными гравюрами, иллюстрировавшими каждую стадию развития плода человека в сравнении с тем же процессом у некоторых животных, например у морских свинок, собак, кошек и свиней. Более поздняя работа, названная «Образование яйца и цыпленка» (1621), согласно названию посвящена развитию плода у птиц.
Внутриутробное развитие по идее преформизма
Эксперименты Ренье де Граафа (1641–1673 годы), ставшие логичным продолжением исследований Гарвея, положили начало эмбриологии — науке о развитии зародыша от момента оплодотворения до рождения. Голландский медик прожил всего 32 года, оставив потомкам научное наследие, состоявшее из трудов по анатомии, физиологии, гистологии, эмбриологии. Его конструкторской разработкой является создание таких необходимых инструментов, как сифон и клизма, привычных для патологоанатомов следующих поколений.
В 1672 году самое известное в Европе Лейденское издательство выпустило в свет сочинение Граафа «О женских органах, предназначенных для размножения». Автор трактата первым описал семенные канальцы, назвав их «сосудами, изготовляющими семя». Удивительно, что единственное заблуждение ученого предоставило медицине термин, оставшийся в употреблении до сегодняшнего дня. Описывая обнаруженные пузырьки женских половых органов, он определил их как яйца. Ошибка стала понятна только 150 лет спустя, когда под микроскопом удалось обнаружить иную структуру и назначение граафовых пузырьков. Однако слово «яичники» прижилось и употребляется в современной гинекологии.
Греческий врач туманно намекал, что зародыш представляет собой нечто сильное и густое, «отделяющееся от пенистой влаги и направляющееся к спинному мозгу во время соития». Сложный путь будущего человека мужского пола, якобы, заканчивается в матке женщины, прерывая ее любовное удовольствие как «холодная вода, залитая в кипящий котел». Не лишая женщину возможности участия в процессе создания ребенка, Гиппократ также наделил ее семенем. Женский зародыш вступал в борьбу за существование тотчас после появления из «пенистой влаги». Далее происходила генетическая комбинация, в зависимости от силы каждого из участников: «…если от обоих отойдет сильное семя, рождается мальчик, а если более слабое — девочка; какое из двух превзойдет по количеству, такое и родится». Античный медик своеобразно уподобил оплодотворение физическому опыту с воском и жиром. «Пока смесь будет жидка, неизвестно, чего больше жиру или воску; но когда застынет, тогда явно будет, какое вещество превосходит количеством».
Интересные, но ошибочные представления Гиппократа касались внутриутробного развития плода: «После соития, если женщина не зачнет, семя, выпущенное обоими, обыкновенно изливается наружу, когда женщина захочет». Философ полагал, что женщина может легко управлять процессом оплодотворения, закрывая или раскрывая матку по собственному желанию. Семя, которому разрешили остаться в теле матери, «сгущается, от теплоты тучнеет, питаясь холодным воздухом. Вздувшееся семя обтягивается оболочкой, так как внешняя поверхность у него, сделавшись непрерывной вследствие липкости, со всех сторон связывает его». Гиппократ описал семя 6 дней от роду, увиденное собственными глазами. По утверждению медика, зародыш напоминал сырое яйцо со снятой скорлупой. Красный и круглый, с просвечивающейся внутренней влагой, он включал в себя «белые, толстые волоконца, густую красную сукровицу и наружные кровяные сгустки».
Наиболее вероятной причиной детских болезней, по Гиппократу, являлась узкая матка, недостаточная для развития большого, следовательно, здорового ребенка, который в данном случае сравнивался с огурцом. «Если положить в узкий сосуд овощ маленький, но уже отцветший, — рассуждал врач, — то огурец выйдет равным и подобным полости этого узкого сосуда». Падение или удар, нанесенный матери, может повредить зародыш именно в узком пространстве. В лучшем случае младенец «искалечивается», а если «разрывается оболочка, окружающая его, то он гибнет». Говоря словами великого эскулапа, «в настоящий момент довольно и сказанного», ибо дальнейшее развитие представлений о человеческом зародыше относится к Средневековью, когда в медицине торжествовали идеи преформизма (от лат. praeformo — «заранее образовать»).
Теория о наличии в половых клетках материальной структуры, определяющей развитие зародыша, исходила из воззрений Анаксагора. Согласно его философии, в семени отца или матери существует маленький человечек, обладающий всеми органами, подобно взрослому индивидууму. Начало роста миниатюрного создания вызывается желанием родителей, а беременность представляет собой всего лишь увеличение размеров зародыша. Носителями идеи преформизма были Я. Сваммердам, М. Мальпиги, А. Галлер, утверждавшие, что человеческий организм формируется в яйце или сперматозоиде.
Древние теории внутриутробного развития сложились в научную систему после опубликования работ противников преформизма. Первым оппозиционным сочинением стал трактат Джероламо Фабриция «О формировании плода» (1600). Автор представил собственный взгляд на появление зародыша, обосновав теорию великолепными гравюрами, иллюстрировавшими каждую стадию развития плода человека в сравнении с тем же процессом у некоторых животных, например у морских свинок, собак, кошек и свиней. Более поздняя работа, названная «Образование яйца и цыпленка» (1621), согласно названию посвящена развитию плода у птиц.
Эксперименты Ренье де Граафа (1641–1673 годы), ставшие логичным продолжением исследований Гарвея, положили начало эмбриологии — науке о развитии зародыша от момента оплодотворения до рождения. Голландский медик прожил всего 32 года, оставив потомкам научное наследие, состоявшее из трудов по анатомии, физиологии, гистологии, эмбриологии. Его конструкторской разработкой является создание таких необходимых инструментов, как сифон и клизма, привычных для патологоанатомов следующих поколений.
В 1672 году самое известное в Европе Лейденское издательство выпустило в свет сочинение Граафа «О женских органах, предназначенных для размножения». Автор трактата первым описал семенные канальцы, назвав их «сосудами, изготовляющими семя». Удивительно, что единственное заблуждение ученого предоставило медицине термин, оставшийся в употреблении до сегодняшнего дня. Описывая обнаруженные пузырьки женских половых органов, он определил их как яйца. Ошибка стала понятна только 150 лет спустя, когда под микроскопом удалось обнаружить иную структуру и назначение граафовых пузырьков. Однако слово «яичники» прижилось и употребляется в современной гинекологии.