Страница:
Углом на Госпитальную площадь в Москве, на левом берегу Яузы, выходит Военный сухопутный гошпиталь, построенный в 1802 году. Корпуса этого заведения, где в настоящее время располагается Главный военный госпиталь имени Н. Н. Бурденко, отличались воистину дворцовым великолепием. Основное здание украшали колоннады, фронтон, изящные статуи. Прежде на месте каменного госпиталя стоял простой деревянный дом, уничтоженный пожаром в 1735 году. Сохранилась лишь барочная каменная церковь Воскресения Христова и мост через Яузу, названный Госпитальным.
Николас ван Бидлоо
Ранняя постройка описана в дневниках голландского путешественника Корнелия де Брюина: «Это деревянное здание возведено на берегу Яузы на северо-восток в Немецкой слободе. Больница разделена на две части, из коих в одной стоит семь постелей, по середине — девять, а на световой стороне — десять. Анатомический покой находится между этими двумя отделениями». Главным врачом больницы был уроженец Амстердама, профессор Николас ван Бидлоо (1670–1735 годы). Окончив Лейденский университет, он стажировался у Г. Бурхааве, пока не получил предложение стать лейб-медиком Петра I. В 1702 году Бидлоо подписал договор на 6 лет, но остался в России навсегда, назвавшись Николаем Ламбертовичем.
Император высоко ценил его знания и опыт, чего нельзя сказать о москвичах. Горожане переиначили фамилию доктора на русский манер «Быдло» и лечиться у него избегали. «Грешил он по ночам трупоразодранием, людей резал и научно кусками по банкам раскладывал, за то его боялись и не жаловали». К Блюментростам в Москве относились иначе: «…они на Руси уже век жили; коли кто из Блюментростов рецепт прописал, так его из рода в род, от деда к внуку передавали как святыню. И такой славе Бидлоо сильно завидовал». Давний конфликт прославленных медиков достиг апогея уже после смерти Петра I, во время болезни его внука Петра II (1715–1730 годы).
Юный император заразился оспой, по русскому обыкновению «не убоявшись заразы». Однажды на охоте он положил в гроб умершей от оспы крестьянской девушки свой шарф. Однако передумал и подал отцу покойной серебряный рубль, а шарф… забрал назад, тотчас набросив на шею. Через несколько дней царь почувствовал удушье, жар, головную боль; его била дрожь и мучила боль в крестце. Последний симптом оказался решающим в диагностике Блюментроста, подозревавшего оспу. В свою очередь, Бидлоо не видел в данной болезни ничего опасного, выписывая травяные снадобья, от которых царя рвало желчью.
Правота опытного медика подтвердилась на следующий день, когда лицо и горло императора покрылись «страшной коростой». Больной едва дышал, не имея сил прервать докторскую полемику над своей постелью. Блюментрост называл Бидлоо шарлатаном и требовал выплеснуть его микстуры собакам, слыша в ответ: «На ваших руках за три года умерли Пётр Великий, матушка Екатерина и царевна Наталья. Теперь вами загублен последний Рюрик. Слишком много славы для одного Блюментроста». Царя не спас консилиум, не совершил чуда врач-кудесник Шенда Кристодемус, срочно вызванный из Риги. Напрасно распахнули двери тюрем, накормили нищих и рассыпали по улицам драгоценную соль. Муки несчастного отрока по-своему облегчил обер-гофмейстер Андрей Иванович Остерман. Словно охраняя русское самодержавие, немец взял в свою руку ладонь императора и не отпускал ее два дня, пока не убедился в смерти любимого воспитанника.
Обладая большим опытом домашнего врача, Блюментрост продолжал пользоваться доверием императоров. После кончины юного Петра врачебное искусство Лаврентия Лаврентьевича обратилось на пользу Анны Иоанновны (1693–1740 годы). Племянница Петра I, властная и жестокая герцогиня Курляндская взошла на престол по воле тайного совета. Время ее правления осталось в истории под названием «бироновщина», по имени фаворита царицы Эрнста Бирона, фактически управлявшего государством.
Не имея способности и тяготения к государственным делам, императрица проводила время в праздных придворных развлечениях, требовавших немалых затрат. В сохранившемся реестре российских расходов за 1732 год особый интерес представляет сравнение цифр, первой и двух последних:
2 600 000 рублей — на содержание двора Анны Иоанновны;
1 200 000 рублей — на содержание флота российского;
1 000 000 рублей — на содержание конюшен Бирона;
460 118 рублей — на жалованье чиновникам государства;
370 000 рублей — на развитие русской артиллерии;
256 813 рублей — на строительство Санкт-Петербурга;
77 111 рублей — на родственников императрицы;
47 371 рублей — на Академию наук и Адмиралтейство;
42 622 рублей — на мелкие расходы Анны Иоанновны;
38 096 рублей — на пенсии покалеченным воинам;
16 000 рублей — на народное здравоохранение;
4500 рублей — на народное образование.
Анну лечили оба знаменитых медика. По рекомендации Блюментроста матушка-императрица принимала таинственный декокт, тотчас отменявшийся Бидлоо: «Дистракция отлична. Меланхолии в кишках не наблюдаю, исключите из своего меню декокт, прописанный Лаврентием Блюментростом, и не препятствуйте выходу газов наружу…» Более искушенный в интригах Бидлоо одержал победу. Анна помнила его слова о трех загубленных императорах, смутно ощущая себя четвертой. Доктор был вызван на беседу, услышав нелицеприятные замечания относительно вредных рецептов, а также по поводу причин смерти предыдущих монархов. Блюментрост объяснил слабое здоровье молодого Петра «истощением охотой и любовными утехами». Хвори его деда и Екатерины толковались еще проще: «Государи, кроме вина, ничего не пили». Дерзкий ответ чрезвычайно прогневил императрицу, которая, как известно, тоже не отказывала себе в спиртном. Со словами «нельзя врачам доверять здоровье земных богов» Анна лично поколотила доктора, приказав отстранить его от руководства академией.
Вопреки диагнозу Бидлоо у императрицы «дистракция» не была отлична, а «меланхолия в кишках» все же наблюдалась. Анна Иоанновна скончалась 17 октября 1740 года от мочекаменной болезни (нефролитиаза). Недуг, связанный с образованием солевых камней в мочевом пузыре, хирургическим путем устраняли еще во времена Гиппократа. Однако Ее Величество предпочла бесполезную лекарственную терапию и терпела мучительные приступы боли, пока не поплатилась жизнью.
Работа велась в строго выверенном порядке — жидкость сливалась по чашкам, внутренности раскладывались по отдельным ведрам. В протоколе вскрытия трупа Анны Иоанновны осталась запись: «В перикардиуме (от греч. kardia — „сердце“) около рюмки желтого вещества, печень сильно увеличена, жидкости три унции. Истечение желчи грязного цвета, в желудке осталось много вина и буженины. Ободошная кишка сильно растянута». В мочевом пузыре был обнаружен ветвистый камень ярко-красного цвета, наличие которого Кондоиди определил как основную причину смерти. «Камчуг» аккуратно положили в пустую вазу для представления комиссии.
Обратный процесс проходил намного быстрее, потому что трудились все присутствующие. Павел Захарович, стоя на столе, крепко стянул шелковым шнурком горло покойной и грудные каналы. Де Тейльс с Маутом, вооружившись широкими ножами, убрали с тела лишний жир. Рибейро Саншес «кулаком запихивал в императрицу, словно в пустой мешок, сваренное в хвойной смоле сено. Каав-Бургаве, мастер опытный, бинтовал труп, будто колбасу, суровой тесьмой, также пропитанной смолами». После профессионально исполненной процедуры ненужные внутренности выбросили в мусор, а преображенная Анна Иоанновна была готова к торжественному погребению.
Португальский доктор Рибейро Саншес (1699–1783 годы) прожил в России 20 лет. Вернувшись на родину, он написал книгу «О лечении оспы у русских с добавлением также применявшихся старинных методов». Одной из причин малого распространения оспы в Московии автор назвал паровые бани, которыми житель жаркой страны восхищался как самым удивительным явлением в стране холодной. Придавая горячему пару слишком большое значение, Саншес ошибался, полагая, что баня способна заменить лекарства в случае заразных заболеваний. Некоторые мысли по этому поводу высказаны в другом его труде, названном «О парных российских банях поелику споспешествуют оне укреплению, сохранению и восстановлению здравия» (1779).
Еще одним придворным врачом, прославлявшим европейскую науку в России, был граф Иоганн (Жан Герман) Лесток (1692–1767 годы). До того как стать лейб-медиком русских царей, потомок французских аристократов получил медицинское образование и прибыл в Россию в 1713 году. По слухам, уже тогда он являлся тайным агентом Людовика XIV. Вначале граф Иоганн пользовался расположением Петра I и его супруги, но, обольстив дочь одного из придворных, не нашел защиты и был сослан в Казань на неопределенный срок. Заняв трон после смерти мужа, Екатерина I призвала опального доктора, назначив его своим лейб-хирургом.
В последующие годы Лесток верно служил Елизавете Петровне, тогда еще не императрице и даже не желавшей ею быть. Однако под давлением приближенных, в том числе графа Иоганна, дочь Петра решилась возглавить переворот и взошла на престол 25 ноября 1741 года. При Елизавете Петровне, имея богатство, признание и множество титулов, помимо звания лейб-медика, Лесток хранил самые интимные тайны царицы. Как и прежде, высоко оплачивались его политические интриги, касавшиеся внешней политики России, но в пользу Франции. Отдельные поручения исполнялись для прусского императора Карла VII, от которого Лесток получил графский титул.
Опасные игры придворного медика закончились в 1745 году, когда российский канцлер А. Бестужев-Рюмин перехватил его тайную переписку и поставил в известность императрицу. Через 3 года канцлер сумел добиться ареста Иоганна Лестока. Суд признал его политическим преступником и приговорил к смертной казни. В последний момент повешение заменили ссылкой. В 1762 году, уже после смерти Елизаветы Петровны, ее племянник Пётр III помиловал графа, причем с полным восстановлением в чинах и возвратом имущества.
Светлейший князь Смоленский, генерал-фельдмаршал Михаил Илларионович Кутузов (1745–1813 годы) не имел императорского титула. Однако непревзойденный полководческий талант героя трех военных кампаний позволяет назвать его даже не королем, а богом войны. Широкий кругозор, тонкий ум и редкий такт сочетались в нем с хитростью. Начав воевать с 19 лет Кутузов не проиграл ни одного сражения. Более удивительным представляется факт, что замысловатые операции зрели в голове, два раза насквозь пробитой пулями. 24 июля 1774 года при ликвидации турецкого десанта под Алуштой командир гренадерского батальона Кутузов получил первое ранение: пуля прошла через левый висок и вышла у правого глаза. Второе ранение получено во время следующей русско-турецкой войны. При осаде Очакова в 1788 году пуля вновь нашла Кутузова, пройдя навылет «из виска в висок позади обоих глаз, чудом миновав мозг». Осмотрев полководца, полевой врач Массот прокомментировал ситуацию следующими словами: «Должно полагать, что судьба назначает Кутузова к чему-нибудь великому, ибо он остался жив после двух ран, смертельных по всем правилам науки медицинской».
В апреле 1813 года, возглавляя союзные русско-прусские войска, Михаил Илларионович тяжело заболел. Его лечил профессор Х. Гуфеланд, известный в Европе медик, прибывший к русскому фельдмаршалу по приглашению прусского императора Фридриха Вильгельма. «Впервые увидев Кутузова, врач-чудодей Гуфеланд в изумлении смотрел на утопавшую в подушках, изуродованную старыми, давно зажившими ранами голову». Доктор разглядел след первой раны, полученной 39 лет назад. Тщательно изучил другой, более поздний рубец, искалечивший лицо генерала, удивленно заметив: «Два раза смерть щадила этого человека». Третий раз смерть не пощадила Кутузова. Предыдущее напряжение сил, простуда и «нервическая горячка, осложненная паралитическими явлениями», оборвали его славную жизнь. Он умер 16 апреля в возрасте 68 лет. Забальзамированное тело генерал-фельдмаршала Кутузова было перевезено в Петербург и погребено в Казанском соборе.
Знаменитый терапевт Григорий Антонович Захарьин (1829–1897 годы) был одним из последних представителей когорты придворных медиков. После окончания медицинского факультета Московского университета и успешной защиты диссертации Захарьин получил степень доктора медицины. Начиная с 1862 года работал на кафедре диагностики, а вскоре принял руководство факультетской терапевтической клиникой, оставаясь в этой должности до выхода в отставку в 1896 году.
Основная часть сочинений лейб-медика Захарьина относится к молодым годам. В «Медицинском вестнике» и «Московской Медицинской Газете» с 1853 по 1865 год опубликованы его работы: «Взаимное отношение белковой мочи и родимца беременных», «Учение о послеродовых болезнях», «Приготовляется ли в печени сахар», «По поводу некоторых вопросов о крови», «О возвратной горячке».
Согласно историческим документам, Захарьин являлся самым выдающимся клиницистом своего времени. Оригинальная методика первичного обследования больных, основанная на анамнезе, пользовалась успехом в определенных кругах. Будучи серьезным диагностом, он основал школу врачей-практиков. Многие выпускники школы впоследствии возглавляли кафедры внутренних болезней. По воспоминаниям современников, Захарьин отличался несдержанностью в обращении с коллегами, учениками и даже больными. Тяжелый нрав доктора сильно осложнял ему жизнь; постоянные конфликты в больнице, в семье, но особенно столкновение со слушателями школы побудили Захарьина досрочно уйти в отставку.
Имея атлетическое сложение и превосходное здоровье, император Александр III до поры не нуждался в медиках. Однако в начале 1890-х годов у него неожиданно обнаружился нефрит (от греч. nephros — «почка»). Подобный диагноз тогда звучал как приговор. В 1894 году монарх отдыхал в Крыму, располагаясь со своей семьей в одном из дворцов Ливадии. Здесь его лечили Захарьин и немецкий профессор Лейден. 20 октября 1894 года у императора начался приступ; вечером того же дня он скончался на 50-м году жизни, а доктор вернулся в Москву.
По завещанию Захарьина часть его немалого денежного состояния отходила общественным и просветительским учреждениям. Основную долю творческого наследия медика составили «Клинические лекции», в которых автор показал удивительное мастерство, красивым языком изложив собственные приемы диагностики и методики лечения. Лекции выдержали многочисленные издания и считаются образцом теории клинической медицины.
Академии и университеты
Ранняя постройка описана в дневниках голландского путешественника Корнелия де Брюина: «Это деревянное здание возведено на берегу Яузы на северо-восток в Немецкой слободе. Больница разделена на две части, из коих в одной стоит семь постелей, по середине — девять, а на световой стороне — десять. Анатомический покой находится между этими двумя отделениями». Главным врачом больницы был уроженец Амстердама, профессор Николас ван Бидлоо (1670–1735 годы). Окончив Лейденский университет, он стажировался у Г. Бурхааве, пока не получил предложение стать лейб-медиком Петра I. В 1702 году Бидлоо подписал договор на 6 лет, но остался в России навсегда, назвавшись Николаем Ламбертовичем.
Император высоко ценил его знания и опыт, чего нельзя сказать о москвичах. Горожане переиначили фамилию доктора на русский манер «Быдло» и лечиться у него избегали. «Грешил он по ночам трупоразодранием, людей резал и научно кусками по банкам раскладывал, за то его боялись и не жаловали». К Блюментростам в Москве относились иначе: «…они на Руси уже век жили; коли кто из Блюментростов рецепт прописал, так его из рода в род, от деда к внуку передавали как святыню. И такой славе Бидлоо сильно завидовал». Давний конфликт прославленных медиков достиг апогея уже после смерти Петра I, во время болезни его внука Петра II (1715–1730 годы).
Юный император заразился оспой, по русскому обыкновению «не убоявшись заразы». Однажды на охоте он положил в гроб умершей от оспы крестьянской девушки свой шарф. Однако передумал и подал отцу покойной серебряный рубль, а шарф… забрал назад, тотчас набросив на шею. Через несколько дней царь почувствовал удушье, жар, головную боль; его била дрожь и мучила боль в крестце. Последний симптом оказался решающим в диагностике Блюментроста, подозревавшего оспу. В свою очередь, Бидлоо не видел в данной болезни ничего опасного, выписывая травяные снадобья, от которых царя рвало желчью.
Правота опытного медика подтвердилась на следующий день, когда лицо и горло императора покрылись «страшной коростой». Больной едва дышал, не имея сил прервать докторскую полемику над своей постелью. Блюментрост называл Бидлоо шарлатаном и требовал выплеснуть его микстуры собакам, слыша в ответ: «На ваших руках за три года умерли Пётр Великий, матушка Екатерина и царевна Наталья. Теперь вами загублен последний Рюрик. Слишком много славы для одного Блюментроста». Царя не спас консилиум, не совершил чуда врач-кудесник Шенда Кристодемус, срочно вызванный из Риги. Напрасно распахнули двери тюрем, накормили нищих и рассыпали по улицам драгоценную соль. Муки несчастного отрока по-своему облегчил обер-гофмейстер Андрей Иванович Остерман. Словно охраняя русское самодержавие, немец взял в свою руку ладонь императора и не отпускал ее два дня, пока не убедился в смерти любимого воспитанника.
Обладая большим опытом домашнего врача, Блюментрост продолжал пользоваться доверием императоров. После кончины юного Петра врачебное искусство Лаврентия Лаврентьевича обратилось на пользу Анны Иоанновны (1693–1740 годы). Племянница Петра I, властная и жестокая герцогиня Курляндская взошла на престол по воле тайного совета. Время ее правления осталось в истории под названием «бироновщина», по имени фаворита царицы Эрнста Бирона, фактически управлявшего государством.
Не имея способности и тяготения к государственным делам, императрица проводила время в праздных придворных развлечениях, требовавших немалых затрат. В сохранившемся реестре российских расходов за 1732 год особый интерес представляет сравнение цифр, первой и двух последних:
2 600 000 рублей — на содержание двора Анны Иоанновны;
1 200 000 рублей — на содержание флота российского;
1 000 000 рублей — на содержание конюшен Бирона;
460 118 рублей — на жалованье чиновникам государства;
370 000 рублей — на развитие русской артиллерии;
256 813 рублей — на строительство Санкт-Петербурга;
77 111 рублей — на родственников императрицы;
47 371 рублей — на Академию наук и Адмиралтейство;
42 622 рублей — на мелкие расходы Анны Иоанновны;
38 096 рублей — на пенсии покалеченным воинам;
16 000 рублей — на народное здравоохранение;
4500 рублей — на народное образование.
Анну лечили оба знаменитых медика. По рекомендации Блюментроста матушка-императрица принимала таинственный декокт, тотчас отменявшийся Бидлоо: «Дистракция отлична. Меланхолии в кишках не наблюдаю, исключите из своего меню декокт, прописанный Лаврентием Блюментростом, и не препятствуйте выходу газов наружу…» Более искушенный в интригах Бидлоо одержал победу. Анна помнила его слова о трех загубленных императорах, смутно ощущая себя четвертой. Доктор был вызван на беседу, услышав нелицеприятные замечания относительно вредных рецептов, а также по поводу причин смерти предыдущих монархов. Блюментрост объяснил слабое здоровье молодого Петра «истощением охотой и любовными утехами». Хвори его деда и Екатерины толковались еще проще: «Государи, кроме вина, ничего не пили». Дерзкий ответ чрезвычайно прогневил императрицу, которая, как известно, тоже не отказывала себе в спиртном. Со словами «нельзя врачам доверять здоровье земных богов» Анна лично поколотила доктора, приказав отстранить его от руководства академией.
Вопреки диагнозу Бидлоо у императрицы «дистракция» не была отлична, а «меланхолия в кишках» все же наблюдалась. Анна Иоанновна скончалась 17 октября 1740 года от мочекаменной болезни (нефролитиаза). Недуг, связанный с образованием солевых камней в мочевом пузыре, хирургическим путем устраняли еще во времена Гиппократа. Однако Ее Величество предпочла бесполезную лекарственную терапию и терпела мучительные приступы боли, пока не поплатилась жизнью.
Согласно историческим хроникам, Анна Иоанновна преставилась с достойным мужеством, умерев гораздо лучше, чем сумела прожить. Точный диагноз был установлен только после вскрытия, в те времена разрешенного и даже обязательного. Аутопсию проводили врачи Де Тейльс, глухой профессор Каав-Бургаве и его ассистент Маут, а также хирурги Рибейро Саншес и Павел Захарович Кондоиди. Сорвав с покойной платья, словно «тряпки с дешевой куклы», они положили раздутое тело на ароматический матрас. Затем медики раскурили трубки, доверив Саншесу «потрошить брюшную провинцию», а Кондоиди «проникнуть в провинцию секретную». Пока хирурги орудовали резаками, медики спокойно разговаривали, потягивая вино.
Вот, наконец, издохла она,
Оставивши в страхе всех,
Которые при ней, издыхающей,
Там находились…
Работа велась в строго выверенном порядке — жидкость сливалась по чашкам, внутренности раскладывались по отдельным ведрам. В протоколе вскрытия трупа Анны Иоанновны осталась запись: «В перикардиуме (от греч. kardia — „сердце“) около рюмки желтого вещества, печень сильно увеличена, жидкости три унции. Истечение желчи грязного цвета, в желудке осталось много вина и буженины. Ободошная кишка сильно растянута». В мочевом пузыре был обнаружен ветвистый камень ярко-красного цвета, наличие которого Кондоиди определил как основную причину смерти. «Камчуг» аккуратно положили в пустую вазу для представления комиссии.
Обратный процесс проходил намного быстрее, потому что трудились все присутствующие. Павел Захарович, стоя на столе, крепко стянул шелковым шнурком горло покойной и грудные каналы. Де Тейльс с Маутом, вооружившись широкими ножами, убрали с тела лишний жир. Рибейро Саншес «кулаком запихивал в императрицу, словно в пустой мешок, сваренное в хвойной смоле сено. Каав-Бургаве, мастер опытный, бинтовал труп, будто колбасу, суровой тесьмой, также пропитанной смолами». После профессионально исполненной процедуры ненужные внутренности выбросили в мусор, а преображенная Анна Иоанновна была готова к торжественному погребению.
Португальский доктор Рибейро Саншес (1699–1783 годы) прожил в России 20 лет. Вернувшись на родину, он написал книгу «О лечении оспы у русских с добавлением также применявшихся старинных методов». Одной из причин малого распространения оспы в Московии автор назвал паровые бани, которыми житель жаркой страны восхищался как самым удивительным явлением в стране холодной. Придавая горячему пару слишком большое значение, Саншес ошибался, полагая, что баня способна заменить лекарства в случае заразных заболеваний. Некоторые мысли по этому поводу высказаны в другом его труде, названном «О парных российских банях поелику споспешествуют оне укреплению, сохранению и восстановлению здравия» (1779).
Еще одним придворным врачом, прославлявшим европейскую науку в России, был граф Иоганн (Жан Герман) Лесток (1692–1767 годы). До того как стать лейб-медиком русских царей, потомок французских аристократов получил медицинское образование и прибыл в Россию в 1713 году. По слухам, уже тогда он являлся тайным агентом Людовика XIV. Вначале граф Иоганн пользовался расположением Петра I и его супруги, но, обольстив дочь одного из придворных, не нашел защиты и был сослан в Казань на неопределенный срок. Заняв трон после смерти мужа, Екатерина I призвала опального доктора, назначив его своим лейб-хирургом.
В последующие годы Лесток верно служил Елизавете Петровне, тогда еще не императрице и даже не желавшей ею быть. Однако под давлением приближенных, в том числе графа Иоганна, дочь Петра решилась возглавить переворот и взошла на престол 25 ноября 1741 года. При Елизавете Петровне, имея богатство, признание и множество титулов, помимо звания лейб-медика, Лесток хранил самые интимные тайны царицы. Как и прежде, высоко оплачивались его политические интриги, касавшиеся внешней политики России, но в пользу Франции. Отдельные поручения исполнялись для прусского императора Карла VII, от которого Лесток получил графский титул.
Опасные игры придворного медика закончились в 1745 году, когда российский канцлер А. Бестужев-Рюмин перехватил его тайную переписку и поставил в известность императрицу. Через 3 года канцлер сумел добиться ареста Иоганна Лестока. Суд признал его политическим преступником и приговорил к смертной казни. В последний момент повешение заменили ссылкой. В 1762 году, уже после смерти Елизаветы Петровны, ее племянник Пётр III помиловал графа, причем с полным восстановлением в чинах и возвратом имущества.
Светлейший князь Смоленский, генерал-фельдмаршал Михаил Илларионович Кутузов (1745–1813 годы) не имел императорского титула. Однако непревзойденный полководческий талант героя трех военных кампаний позволяет назвать его даже не королем, а богом войны. Широкий кругозор, тонкий ум и редкий такт сочетались в нем с хитростью. Начав воевать с 19 лет Кутузов не проиграл ни одного сражения. Более удивительным представляется факт, что замысловатые операции зрели в голове, два раза насквозь пробитой пулями. 24 июля 1774 года при ликвидации турецкого десанта под Алуштой командир гренадерского батальона Кутузов получил первое ранение: пуля прошла через левый висок и вышла у правого глаза. Второе ранение получено во время следующей русско-турецкой войны. При осаде Очакова в 1788 году пуля вновь нашла Кутузова, пройдя навылет «из виска в висок позади обоих глаз, чудом миновав мозг». Осмотрев полководца, полевой врач Массот прокомментировал ситуацию следующими словами: «Должно полагать, что судьба назначает Кутузова к чему-нибудь великому, ибо он остался жив после двух ран, смертельных по всем правилам науки медицинской».
В апреле 1813 года, возглавляя союзные русско-прусские войска, Михаил Илларионович тяжело заболел. Его лечил профессор Х. Гуфеланд, известный в Европе медик, прибывший к русскому фельдмаршалу по приглашению прусского императора Фридриха Вильгельма. «Впервые увидев Кутузова, врач-чудодей Гуфеланд в изумлении смотрел на утопавшую в подушках, изуродованную старыми, давно зажившими ранами голову». Доктор разглядел след первой раны, полученной 39 лет назад. Тщательно изучил другой, более поздний рубец, искалечивший лицо генерала, удивленно заметив: «Два раза смерть щадила этого человека». Третий раз смерть не пощадила Кутузова. Предыдущее напряжение сил, простуда и «нервическая горячка, осложненная паралитическими явлениями», оборвали его славную жизнь. Он умер 16 апреля в возрасте 68 лет. Забальзамированное тело генерал-фельдмаршала Кутузова было перевезено в Петербург и погребено в Казанском соборе.
Знаменитый терапевт Григорий Антонович Захарьин (1829–1897 годы) был одним из последних представителей когорты придворных медиков. После окончания медицинского факультета Московского университета и успешной защиты диссертации Захарьин получил степень доктора медицины. Начиная с 1862 года работал на кафедре диагностики, а вскоре принял руководство факультетской терапевтической клиникой, оставаясь в этой должности до выхода в отставку в 1896 году.
Основная часть сочинений лейб-медика Захарьина относится к молодым годам. В «Медицинском вестнике» и «Московской Медицинской Газете» с 1853 по 1865 год опубликованы его работы: «Взаимное отношение белковой мочи и родимца беременных», «Учение о послеродовых болезнях», «Приготовляется ли в печени сахар», «По поводу некоторых вопросов о крови», «О возвратной горячке».
Согласно историческим документам, Захарьин являлся самым выдающимся клиницистом своего времени. Оригинальная методика первичного обследования больных, основанная на анамнезе, пользовалась успехом в определенных кругах. Будучи серьезным диагностом, он основал школу врачей-практиков. Многие выпускники школы впоследствии возглавляли кафедры внутренних болезней. По воспоминаниям современников, Захарьин отличался несдержанностью в обращении с коллегами, учениками и даже больными. Тяжелый нрав доктора сильно осложнял ему жизнь; постоянные конфликты в больнице, в семье, но особенно столкновение со слушателями школы побудили Захарьина досрочно уйти в отставку.
Имея атлетическое сложение и превосходное здоровье, император Александр III до поры не нуждался в медиках. Однако в начале 1890-х годов у него неожиданно обнаружился нефрит (от греч. nephros — «почка»). Подобный диагноз тогда звучал как приговор. В 1894 году монарх отдыхал в Крыму, располагаясь со своей семьей в одном из дворцов Ливадии. Здесь его лечили Захарьин и немецкий профессор Лейден. 20 октября 1894 года у императора начался приступ; вечером того же дня он скончался на 50-м году жизни, а доктор вернулся в Москву.
По завещанию Захарьина часть его немалого денежного состояния отходила общественным и просветительским учреждениям. Основную долю творческого наследия медика составили «Клинические лекции», в которых автор показал удивительное мастерство, красивым языком изложив собственные приемы диагностики и методики лечения. Лекции выдержали многочисленные издания и считаются образцом теории клинической медицины.
Академии и университеты
Реформы Петра I оказали значительное влияние на развитие российской медицины. Являясь сторонником научного подхода к любому делу, император поддерживал отношения со многими европейскими учеными. Среди его знакомых были Г. Бурхааве, Ф. Рюйш, И. Ньютон, А. ван Левенгук. Ввиду невысокой эффективности Лекарской школы в стране ощущалась острая нехватка профессиональных врачей русского происхождения. Пётр ставил престиж отечественной науки, в том числе и медицины, наравне с обороной и промышленностью. Однако волей судьбы становление российской науки стало заслугой иностранцев.
Единственным в то время высшим учебным заведением являлась Славяно-греко-латинская академия, основанная в 1687 году. Теологическая направленность этого заведения напоминала преподавание в ранних европейских университетах, но даже в таком виде академия имела огромное значение в подготовке специалистов для нужд государства и церкви, преподавателей учебных заведений, слушателей для медицинских школ. В 1814 году московская епархия решила устранить академию от мирских дел, поэтому с новым, более духовным названием ее перевели в Троице-Сергиеву лавру. В начале царствования Петра выпускники Славяно-греко-латинской академии стали первыми слушателями госпитальной школы.
Второе государственное медицинское заведение было учреждено по царскому указу в 1707 году и приписывалось Военному госпиталю за Яузой. Благодаря усилиям Н. Л. Бидлоо в школе преподавались дисциплины, прямо относящиеся к лечению. Изучив латынь и рисование, ученики знакомились с хирургией, десмургией (наложение повязок), фармацевтикой, аптекарским делом. Последнее традиционно изучалось на аптекарских огородах.
Внутренние болезни Бидлоо преподавал сам, читая лекции на латинском языке в палатах госпиталя. Имея большой опыт вскрытий, он передавал его воспитанниками, благо анатомирование трупов в петровской России не запрещалось. В качестве учебников профессор использовал свои рукописные труды: «Наставления для изучающих хирургию в анатомическом театре», «Зерцало анатомии», «Сокровище медико-практических лекций».
Дальнейшее открытие госпиталей сопровождалось созданием школ, подобных заведению за Яузой. Так, в 1715 Пётр I торжественно открыл Адмиралтейский морской генеральный госпиталь в Петербурге на Выборгской стороне. В 1729 году начал действовать подобный госпиталь в Кронштадте, в 1758 году открылись сухопутный госпиталь и школа в Барнауле.
Становление высшего образования в России связано с именем Павла Захаровича Кондоиди. Контроль над медицинским образованием входил в его должностные обязанности. Являясь президентом и архиятром (старшим врачом) Медицинской канцелярии, он ввел в программу врачебных школ физиологию, акушерство, основы гинекологии и педиатрии. Решением Кондоиди срок обучения удлинялся до 7 лет, а диплом выдавался после прохождения испытаний, порядок проведения которых также разрабатывал архиятр Медицинской канцелярии.
Главным событием в научной жизни России стало открытие Петербургской академии наук — основной и лучшей высшей школы страны. 28 января 1724 года император, «будучи в Зимнем доме, собственною своею рукою изволил подписать Проект учреждения академии». Детище императора разделялось на два учреждения: университет и собственно академия или социетет художеств и наук, как ее называл Пётр I.
Официально университет определялся как «собрание ученых людей, которые наукам высоким, яко теологии и юриспруденции, медицине и философии, младых людей обучают». В свою очередь, академия «есть собрание ученых и зело искусных людей, которые науки знают и новые знания совершить и умножить тщатся, а об обучении никакого попечения не имеют». В первоначальном варианте академию и университет представляли одни и те же лица, занимавшиеся и наукой, и преподаванием, без пересечения этих занятий.
Петербургская академия наук в XVIII веке
Пост президента академии занял немец Л. Л. Блюментрост, большинство ее членов тоже были иноземцами. Первые заседания академии проходили в доме П. П. Шафирова на Петербургской стороне. Позже она была переведена в новое здание на Васильевском острове, выстроенном для библиотеки и Кунсткамеры. В разное время иностранными и действительными членами Петербургской академии наук являлись выдающиеся ученые: математики Леонард Эйлер и Пафнутий Чебышев, физики Макс Планк и Бенджамин Франклин, историки Василий Струве и Сергей Соловьёв, поэты Александр Остенек и Иоганн Гёте, философы Вольтер, Дидро, Кант, химик-органик Александр Бутлеров, биолог Чарльз Дарвин. Медицину представляли Иван Павлов, Луи Пастер, Каспар Фридрих Вольф. Первым действительным членом академии, русским по национальности, стал Михайло Васильевич Ломоносов (1711–1765 годы) и оставался единственным в этом качестве долгое время.
Преподавание в университете соответствовало его статусу государственного светского заведения. Обучение проходило по трем направлениям — гуманитарному, физическому и математическому. Медицина (анатомия) включалась в состав физических наук вместе с ботаникой, химией, теоретической и экспериментальной физикой. В распоряжение студентов и преподавателей предоставлялись библиотека, анатомический театр, ботанический сад и Кунсткамера, основанная императором.
Первые экспонаты Кунсткамеры (от нем. kunst — «искусство») были закуплены в Голландии, где Пётр I жил в 1698 году. Вначале коллекция заспиртованных птиц, рыб, насекомых, уродов и отдельных частей человеческого тела хранилась в Москве, располагаясь в залах Главной аптеки. В 1714 году собрание перевезли в Петербург и разместили в библиотеке старого Летнего дворца, назвав музей Кунсткамерой. После второй зарубежной поездки Петра I экспозиция пополнилась минералами, раковинами и редкими камнями из Данцига; новыми животными, рыбами и змеями в спирту из Амстердама. Кроме того, в Голландии император купил анатомический кабинет Рюйша, отдав за препарированные трупы более 30 тысяч голландских гульденов. В 1718 году вышел указ о доставке в музей умерших уродов, камней и археологических находок со всех концов России. Спустя 4 года Кунсткамеру и библиотеку перевели в отдельное новое здание, где они находились до того, как поступили в ведение Академии наук.
Михайло Ломоносов
Гениальность Михайло Ломоносова — русского ученого с мировым именем, поэта, историка, художника — сознавали его современники и не оспаривали потомки. «Все научные мемуары Ломоносова не только хороши, но даже превосходны» (Л. Эйлер). «Уважаю в Ломоносове великого человека, но, конечно, не великого поэта. Между Петром I и Екатериною II он один является самобытным сподвижником просвещения. Он создал первый университет; он сам был первым нашим университетом» (А. Пушкин). В деле научного и духовного возрождения отечества Ломоносов считался непосредственным продолжателем Петра I. Его разносторонняя ученая деятельность являлась фактическим приложением преобразований царя, но в сфере науки и литературы. Сын неграмотного беломорского крестьянина начал учиться лишь в 19 лет, поступив в Славяно-греко-латинскую академию. Через 4 года Ломоносова зачислили в Академический университет Петербурга, затем отправили продолжать учебу в Германии. С 1742 года Михайло Васильевич — адъюнкт, а с 1745 года — действительный член Петербургской академии наук.
Едва заняв должность преподавателя, Ломоносов добился разрешения читать публичные лекции на русском языке. В 1746 году его заботой стал набор студентов из семинарий, увеличение собрания переводных книг, практическое приложение естественных наук. Не прерывая занятий физикой, астрономией, химией, Ломоносов писал научные трактаты на латинском языке. Он принимал непосредственное участие в организации Московского университета, открывшегося в 1755 году.
Из переписки с графом И. И. Шуваловым, с которым Ломоносов долгое время сохранял дружеские отношения, видна работа ученого по составлению проекта высшего учебного заведения в Москве. «К великой моей радости я уверился, что объявленное словесно предприятие, подлинно в действо произвести намерились к приращению наук, следовательно, к истинной пользе и славе нашего отечества. …Ежели Московский университет по примеру иностранных учредить намереваетесь, то весьма справедливо. Профессоров в полном университете меньше 12 быть не может в факультетах Философском (6), Юридическом (3), Медицинском (3). В последнем должны быть доктора и профессора химии, анатомии и натуральной истории для изучения минералов, трав и животных. А чтобы академики в потребных вещах недостатка не имели, то надлежит библиотека и натуральных вещей камора (кабинет минералов). Без живописца и гравировального мастера обойтись невозможно будет, потому как издания, которые в науках чинится будут, ежели их сохранять и публиковать, должны рисованы и градированы быть. При университете должна быть гимназия, без которой университет, как пашня без семян» (Ломоносов, июль 1754 года).
В одном из писем содержались советы по наилучшему порядку обучения и организации классов. Ломоносов предлагал все дисциплины разделить на три класса по наукам математическим и «которые от оных зависят»; физическим; гуманитарным или «гуманиоре», включавшим в себя историю и право. На втором курсе предполагалось преподавать по петербургскому подобию: физику, анатомию, химию и ботанику. Ученый рекомендовал, кроме профессоров, принять секретаря, «который все, что в академии предлагается, в протокол вносит, в порядок приводит». Своеобразным пророчеством великого естествоиспытателя предстала «Ода на день восшествия на престол Елизаветы Петровны», написанная Ломоносовым в 1747 году:
Единственным в то время высшим учебным заведением являлась Славяно-греко-латинская академия, основанная в 1687 году. Теологическая направленность этого заведения напоминала преподавание в ранних европейских университетах, но даже в таком виде академия имела огромное значение в подготовке специалистов для нужд государства и церкви, преподавателей учебных заведений, слушателей для медицинских школ. В 1814 году московская епархия решила устранить академию от мирских дел, поэтому с новым, более духовным названием ее перевели в Троице-Сергиеву лавру. В начале царствования Петра выпускники Славяно-греко-латинской академии стали первыми слушателями госпитальной школы.
Второе государственное медицинское заведение было учреждено по царскому указу в 1707 году и приписывалось Военному госпиталю за Яузой. Благодаря усилиям Н. Л. Бидлоо в школе преподавались дисциплины, прямо относящиеся к лечению. Изучив латынь и рисование, ученики знакомились с хирургией, десмургией (наложение повязок), фармацевтикой, аптекарским делом. Последнее традиционно изучалось на аптекарских огородах.
Внутренние болезни Бидлоо преподавал сам, читая лекции на латинском языке в палатах госпиталя. Имея большой опыт вскрытий, он передавал его воспитанниками, благо анатомирование трупов в петровской России не запрещалось. В качестве учебников профессор использовал свои рукописные труды: «Наставления для изучающих хирургию в анатомическом театре», «Зерцало анатомии», «Сокровище медико-практических лекций».
Дальнейшее открытие госпиталей сопровождалось созданием школ, подобных заведению за Яузой. Так, в 1715 Пётр I торжественно открыл Адмиралтейский морской генеральный госпиталь в Петербурге на Выборгской стороне. В 1729 году начал действовать подобный госпиталь в Кронштадте, в 1758 году открылись сухопутный госпиталь и школа в Барнауле.
Становление высшего образования в России связано с именем Павла Захаровича Кондоиди. Контроль над медицинским образованием входил в его должностные обязанности. Являясь президентом и архиятром (старшим врачом) Медицинской канцелярии, он ввел в программу врачебных школ физиологию, акушерство, основы гинекологии и педиатрии. Решением Кондоиди срок обучения удлинялся до 7 лет, а диплом выдавался после прохождения испытаний, порядок проведения которых также разрабатывал архиятр Медицинской канцелярии.
Главным событием в научной жизни России стало открытие Петербургской академии наук — основной и лучшей высшей школы страны. 28 января 1724 года император, «будучи в Зимнем доме, собственною своею рукою изволил подписать Проект учреждения академии». Детище императора разделялось на два учреждения: университет и собственно академия или социетет художеств и наук, как ее называл Пётр I.
Официально университет определялся как «собрание ученых людей, которые наукам высоким, яко теологии и юриспруденции, медицине и философии, младых людей обучают». В свою очередь, академия «есть собрание ученых и зело искусных людей, которые науки знают и новые знания совершить и умножить тщатся, а об обучении никакого попечения не имеют». В первоначальном варианте академию и университет представляли одни и те же лица, занимавшиеся и наукой, и преподаванием, без пересечения этих занятий.
Пост президента академии занял немец Л. Л. Блюментрост, большинство ее членов тоже были иноземцами. Первые заседания академии проходили в доме П. П. Шафирова на Петербургской стороне. Позже она была переведена в новое здание на Васильевском острове, выстроенном для библиотеки и Кунсткамеры. В разное время иностранными и действительными членами Петербургской академии наук являлись выдающиеся ученые: математики Леонард Эйлер и Пафнутий Чебышев, физики Макс Планк и Бенджамин Франклин, историки Василий Струве и Сергей Соловьёв, поэты Александр Остенек и Иоганн Гёте, философы Вольтер, Дидро, Кант, химик-органик Александр Бутлеров, биолог Чарльз Дарвин. Медицину представляли Иван Павлов, Луи Пастер, Каспар Фридрих Вольф. Первым действительным членом академии, русским по национальности, стал Михайло Васильевич Ломоносов (1711–1765 годы) и оставался единственным в этом качестве долгое время.
Преподавание в университете соответствовало его статусу государственного светского заведения. Обучение проходило по трем направлениям — гуманитарному, физическому и математическому. Медицина (анатомия) включалась в состав физических наук вместе с ботаникой, химией, теоретической и экспериментальной физикой. В распоряжение студентов и преподавателей предоставлялись библиотека, анатомический театр, ботанический сад и Кунсткамера, основанная императором.
Первые экспонаты Кунсткамеры (от нем. kunst — «искусство») были закуплены в Голландии, где Пётр I жил в 1698 году. Вначале коллекция заспиртованных птиц, рыб, насекомых, уродов и отдельных частей человеческого тела хранилась в Москве, располагаясь в залах Главной аптеки. В 1714 году собрание перевезли в Петербург и разместили в библиотеке старого Летнего дворца, назвав музей Кунсткамерой. После второй зарубежной поездки Петра I экспозиция пополнилась минералами, раковинами и редкими камнями из Данцига; новыми животными, рыбами и змеями в спирту из Амстердама. Кроме того, в Голландии император купил анатомический кабинет Рюйша, отдав за препарированные трупы более 30 тысяч голландских гульденов. В 1718 году вышел указ о доставке в музей умерших уродов, камней и археологических находок со всех концов России. Спустя 4 года Кунсткамеру и библиотеку перевели в отдельное новое здание, где они находились до того, как поступили в ведение Академии наук.
Гениальность Михайло Ломоносова — русского ученого с мировым именем, поэта, историка, художника — сознавали его современники и не оспаривали потомки. «Все научные мемуары Ломоносова не только хороши, но даже превосходны» (Л. Эйлер). «Уважаю в Ломоносове великого человека, но, конечно, не великого поэта. Между Петром I и Екатериною II он один является самобытным сподвижником просвещения. Он создал первый университет; он сам был первым нашим университетом» (А. Пушкин). В деле научного и духовного возрождения отечества Ломоносов считался непосредственным продолжателем Петра I. Его разносторонняя ученая деятельность являлась фактическим приложением преобразований царя, но в сфере науки и литературы. Сын неграмотного беломорского крестьянина начал учиться лишь в 19 лет, поступив в Славяно-греко-латинскую академию. Через 4 года Ломоносова зачислили в Академический университет Петербурга, затем отправили продолжать учебу в Германии. С 1742 года Михайло Васильевич — адъюнкт, а с 1745 года — действительный член Петербургской академии наук.
Едва заняв должность преподавателя, Ломоносов добился разрешения читать публичные лекции на русском языке. В 1746 году его заботой стал набор студентов из семинарий, увеличение собрания переводных книг, практическое приложение естественных наук. Не прерывая занятий физикой, астрономией, химией, Ломоносов писал научные трактаты на латинском языке. Он принимал непосредственное участие в организации Московского университета, открывшегося в 1755 году.
Из переписки с графом И. И. Шуваловым, с которым Ломоносов долгое время сохранял дружеские отношения, видна работа ученого по составлению проекта высшего учебного заведения в Москве. «К великой моей радости я уверился, что объявленное словесно предприятие, подлинно в действо произвести намерились к приращению наук, следовательно, к истинной пользе и славе нашего отечества. …Ежели Московский университет по примеру иностранных учредить намереваетесь, то весьма справедливо. Профессоров в полном университете меньше 12 быть не может в факультетах Философском (6), Юридическом (3), Медицинском (3). В последнем должны быть доктора и профессора химии, анатомии и натуральной истории для изучения минералов, трав и животных. А чтобы академики в потребных вещах недостатка не имели, то надлежит библиотека и натуральных вещей камора (кабинет минералов). Без живописца и гравировального мастера обойтись невозможно будет, потому как издания, которые в науках чинится будут, ежели их сохранять и публиковать, должны рисованы и градированы быть. При университете должна быть гимназия, без которой университет, как пашня без семян» (Ломоносов, июль 1754 года).
В одном из писем содержались советы по наилучшему порядку обучения и организации классов. Ломоносов предлагал все дисциплины разделить на три класса по наукам математическим и «которые от оных зависят»; физическим; гуманитарным или «гуманиоре», включавшим в себя историю и право. На втором курсе предполагалось преподавать по петербургскому подобию: физику, анатомию, химию и ботанику. Ученый рекомендовал, кроме профессоров, принять секретаря, «который все, что в академии предлагается, в протокол вносит, в порядок приводит». Своеобразным пророчеством великого естествоиспытателя предстала «Ода на день восшествия на престол Елизаветы Петровны», написанная Ломоносовым в 1747 году: